Текст книги "Время соборов. Искусство и общество 980-1420 годов"

Автор книги: Жорж Дюби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

1 Новые люди

Принцип, в соответствии с которым следует основываться на социологическом исследовании художественного творчества, оправдан: обновление и свободы XIV века в значительной степени были следствием новых отношений, которые в то время установились между людьми. С момента обращения Европы к христианству вплоть до конца XIII века дошедшие до нас произведения высокого, серьезного искусства, памятники которого окружают нас, возникли благодаря вмешательству представителей некой однородной социальной среды, члены которой разделяли одни и те же концепции и владели общим культурным багажом, – немногочисленной группы высокопоставленных церковных деятелей. Эти несколько человек, прошедшие обучение в одних и тех же школах, были создателями религиозного искусства, на них лежала ответственность за его единство. Однако после 1280 года социальный слой, внутри которого происходило создание произведений высокого искусства, значительно расширился, стал более подвижным и, следовательно, более сложным по составу. Он разделился на несколько культурных областей. Этот процесс следует рассмотреть более подробно.

В действительности положение, занимаемое художником, в ту эпоху не претерпело значительных изменений. Мастера XIV века в большинстве своем вели светский образ жизни, но так же обстояло дело и с их предшественниками в XII и XIII веках. Художники объединялись в профессиональные узкоспециализированные организации. Заменив семейный клан, эти корпорации обеспечивали своим членам защиту, облегчали перемещения из одного города в другой, со стройки на стройку и таким образом содействовали встречам мастеров друг с другом, обучению подмастерьев, распространению технических знаний. Цеховые корпорации представали также как замкнутые организации, жизнь которых строго подчинялась традициям; возглавляли их пожилые люди, с подозрением относившиеся к любому проявлению личной инициативы. Однако уже в XIII веке существовали братства каменщиков и ювелиров. После 1300 года такая организация труда лишь начала распространяться на представителей других профессий, в частности на художников. Иногда возникали мобильные сплоченные команды, своего рода condotte[149]149
  Отряды наемников (от ит. condotta – договор).


[Закрыть], посвящавшие себя художественным завоеваниям. Во главе их стоял подрядчик, который, как, например, Джотто, собирал заказы, заключал договоры и распределял работу среди своих помощников. Следует тем не менее сказать, что на строительстве соборов подобные отряды работали и раньше. Наконец, в XIV веке все чаще становятся известными имена заказчиков крупных художественных произведений и памятников, в это же время начинают звучать и имена военачальников. Они заявляют о себе, их начинают узнавать, говорить о них – вот первый шаг к признанию творческой индивидуальности. Но и ранее строители соборов стремились оставить на них свое имя. Таким образом, единственные существенные изменения были вызваны продолжавшимся развитием светской стороны жизни, которое одновременно затронуло множество ремесел. Или же, что стало одним из главных новшеств в эстетике того времени, эти изменения имеют отношение к стремительному развитию живописи.

Стоит отметить, что в остальном, вплоть до конца столетия, до регресса, сменившего к 1420 году эпоху творчества, художник по отношению к заказчику продолжал оставаться в подчиненном положении. Художник, зарабатывавший на жизнь своими руками, как правило, был человеком очень скромного происхождения, выходцем из городских низов. Ценность его труда всегда казалась ниже, чем стоимость материала, с которым он работал. Наконец, на заре XIV века в христианской Европе начинают появляться знаменитые художники, признанные мастера, право покровительства которым оспаривают многие и которым иногда удается самим выбирать заказчиков. Таков Джотто, первый в ряду великих живописцев. Но ни Джотто, ни Гиберти, работавший веком позднее, не были свободны. Они были исполнителями – используя по своему усмотрению бесчисленные возможности, предоставляемые их профессией, мастера должны были следовать воле заказчика и покорно исполнять ее.

Однако можно выделить некоторые изменения в отношениях художника и того, кто оплачивал его труд. В это время зарождается торговля произведениями искусства. Она касается уже выполненных произведений, которые выставляются в лавках на продажу в ожидании возможного покупателя или за которыми итальянские купцы через всю Европу отправляют своих помощников. Предметами этой торговли в первую очередь стали книги, изделия, вырезанные из слоновой кости, аксессуары для молитвы, такие как дорожные складни, или украшения – рамы для зеркал или ящички для благовоний. Появился спрос на надгробные камни. Париж стал главным рынком произведений искусства и центром их производства (здесь, однако, в 1328 г. продавали и привезенные товары, например живописные панно из Италии). Торговля художественными изделиями продолжала расширяться. Ее поощряло уменьшение размеров произведений искусства, которые, таким образом, становилось легче перевозить. Более глубинными причинами расцвета этой торговли (миниатюризация произведения сама по себе была лишь следствием другого процесса) были рост личных капиталов, возвышение в городах все более многочисленного слоя населения, имевшего возможность приобретать украшения, появление людей, желавших не только пользоваться общедоступными произведениями искусства, но и безраздельно обладать каким-то их количеством, которое, теша самолюбие и поддерживая авторитет владельцев, должно было служить уменьшенным эквивалентом богатств, прежде заключенных лишь в королевских сокровищницах и храмах. Бурный процесс популяризации и в то же время обмирщения культуры поддержал развитие торговли произведениями искусства.

Не следует, однако, считать, что торговля оказала особо сильное влияние на художественное творчество. С одной стороны, она подтолкнула развитие технических приемов и стилей, умножила противоречия, ускорила процессы художественного слияния – если бы в Италию не ввозили парижские статуэтки из слоновой кости, итальянские мастера не смогли бы так близко познакомиться с готическими формами. С другой стороны, и на это стоит обратить особое внимание, торговля освобождала художника. Она изменила отношения между заказчиком и исполнителем, передав инициативу последнему. Следует, однако, признать, что это свободное искусство расцвело на низших ступенях художественного творчества. Мелкими покупателями художественных произведений были, как правило, незадачливые любители, которым не улыбнулась фортуна. То, что они могли найти в упомянутых лавках, было лишь разменной монетой высокого искусства. В этих серийных изделиях полностью отсутствовала игра воображения. Они были лишь копиями, выполненными на скорую руку, пересказом образца на грубый язык. Желая привлечь более широкий круг покупателей, торговцы прежде всего стремились снизить стоимость производства, ускоряя рабочий цикл и используя материал низшего качества, шла ли при этом речь о выпуске душеспасительных картинок по самой низкой цене или о принятом в XIV веке решении печатать их на бумаге, используя гравюру на дереве. Однако для того, чтобы завладеть вниманием и удержать многочисленную клиентуру, торговцы также стали упрощать темы произведений, делая их более доступными пониманию, обращаться не к разуму, а к чувствам, увеличивать место, отведенное в повествовании изображению. Упрощение – такова была специфическая роль, которую играла в ту эпоху торговля по отношению к искусству. Двигатель истинных творческих процессов был иным. Речь здесь идет о меценатстве.

В наши дни, когда у знаменитого художника денег больше, чем у любого покровителя искусств, когда он – свой собственный меценат и творит в абсолютной свободе для собственного удовольствия, словно лишь себе на потребу, требуется некоторое усилие, чтобы осознать прочность пут, которыми во времена Чимабуэ, мастера Теодорика или Слютера художник был привязан к покупателю. Любое значительное произведение выполнялось в то время по заказу, любой художник зависел от воли своего заказчика. Появляется большое искушение сказать – от своего хозяина. Отношения мастера с заказчиком закреплялись двумя путями. В первом случае договор, составленный надлежащим образом и затем удостоверенный нотариусом, заключался на конкретное произведение. Взаимные обязательства устанавливали не только стоимость и сроки выполнения заказа, но и качество материала, детали исполнения и, наконец, главное – основную тему произведения, строй композиции, выбор цветов, расположение персонажей, их жесты и позы. Или же, и в этом случае переход художника в зависимость от заказчика становился очевиднее и продолжительнее, мастер на определенное время входил в число слуг мецената – поступал в его распоряжение, жил в его доме на полном обеспечении, выполнял в нем особую службу и получал за нее вознаграждение. Подобное подчиненное положение было пределом мечтаний лучших мастеров. Оно отменяло зависимость от корпорации, от цеха, от команды. Сулило большую выгоду. Вводило в самый блестящий, открытый круг общения. Благодаря такому положению мастер оказывался на перекрестке новейших тенденций, поисков, открытий. Появлялась возможность действительного роста в обществе. На пороге XV века именно в больших княжеских домах зародилось уважительное отношение к положению художника и свободе его творчества. В действительности художник, скульптор, резчик гравюр, домашний ювелир, а при больших дворах – подрядчик, руководивший строительством и управлявший работами по украшению построек, по-прежнему подчинялись воле сеньора. Можно ли вообразить хотя бы некое подобие диалога между господином и художником? Обсуждал ли Джотто с Энрико Скровеньи план будущей часовни Капелла дель Арена, представляли ли братья Лимбурги Иоанну Беррийскому наброски «Роскошного Часослова»? В течение всего XV века положение слуги, так же как пункты договора, полностью подчиняли значение произведения искусства желаниям, вкусам и капризам мецената.

Заказчик диктовал только свои пожелания, сюжет и, в значительно меньшей степени, способ выражения. Выбор художественных средств оставался за исполнителем. У этих средств была своя жизнь, развивавшаяся независимо от ограничений, навязанных заказчиком. Следует подробнее остановиться на этом основополагающем факте, который свидетельствует о полной свободе художественного акта по отношению к социальным структурам и дает понять, что заниматься живописью, ваять, строить во все времена означало совершать открытия, исследовать неизведанное, тем самым способствуя, а иногда опережая в решении задачу, которая стояла и перед писателем в его творчестве, ученым в его научных изысканиях или философом в его размышлениях, – представить широким массам любителей обновленную картину мира. Нужно ли здесь упомянуть также о том, какое огромное поле деятельности открывалось личному творчеству? Среди этих художников-узников не было недостатка в гениях. В рамках, которые навязывал заказчик, они могли широко реализовать свое дарование, и даже с большей свободой, чем современные художники, самостоятельно выбирающие сюжеты своих произведений, но с трудом осваивающие новые художественные приемы. В гениальности есть нечто, не подвластное никакому анализу. То, что в художественном произведении было связано с историей общества или сменой вкусов (а моя цель – исследование лишь этих факторов), в то время в значительной степени зависело от заказчика. Итак, пора определить, чего же он желал.

*

В предшествующую эпоху искусство процветало в стабильном обществе со сложившимися структурами. Избыток роскоши, результат труда крестьян, сосредоточивался в руках двух групп аристократии. Одна из них была военной и действовала разрушительно, проматывая богатства на празднествах и торжествах. Другая, религиозная, призванием которой было церковное служение, в самом прямом смысле слова посвящала средства Богу, тратя их на возвеличивание Его славы. На стыке этих двух групп находилась фигура короля, помазанного на царство военачальника. В действительности именно щедрость короля Людовика Святого в XIII веке привела высокое искусство на пик его развития. С 1280 года этот порядок нарушился. Безусловно, щедрость, главная добродетель, необходимая при совершении пожертвования, принесении в дар сокровищ, как двойное символическое подтверждение власти и смирения, продолжала занимать главенствующее место в сознании богатых людей и, следовательно, заставлять их оказывать помощь художникам. Изменилось лишь социальное положение меценатов. Этому способствовали две тенденции.

Во-первых, произошли потрясения имущественной иерархии, нарушился покой главенствующего общественного слоя, обладавшего финансовыми средствами, необходимыми для поддержки главных художественных предприятий. Это ускорило развивавшийся в двух направлениях процесс обновления, затронувший эту область. Прежде всего влияние оказали демографические изменения, в частности вспышки массовой смертности, следовавшие одна за другой во второй половине века практически на всей территории Европы. Эпидемии, и в первую очередь чума 1348-1350 годов, в некоторых местах унесли жизни всех работавших там художников. Книжная миниатюра, до тех пор, бесспорно, бывшая великим и самым оригинальным искусством Англии, в середине века внезапно сдала позиции и затем застыла, опустившись на более низкий уровень, – и все потому, что мастерские, опустошенные чумой, не смогли впоследствии оправиться. Смерть, разом уносившая множество жизней, могла нанести удар художественному творчеству, поражая мастеров. Однако, как представляется, все это носило ограниченный характер. Действительно, в самой Англии в других областях искусства, где артели мастеров были более многочисленны и лучше выдержали натиск эпидемий, не наблюдается никакого разрыва художественной традиции: необыкновенные архитектурные фантазии Глостерского аббатства развивались в то время, когда демографическая катастрофа достигла пика. В действительности эпидемии повлекли за собой изменения во вкусах заказчиков, что сказалось на сюжетах, предлагаемых художникам, и даже на способах самовыражения последних.

Если, например, внимательно изучить фактуру фресок и живописных панно Центральной Италии, с приближением 1350 года можно обнаружить значительный пробел в традиции. Достоинство и изящество, характерные для живописного повествования Джотто или Симоне Мартини, внезапно исчезают. На смену им приходит более грубая интонация – мотивы Андреа да Фиренце или Андреа из Гадди. Невозможно отрицать, что внезапная кончина некоторых мастеров изменила дальнейший путь мастерских, находившихся под их руководством, что разрыв традиции был также эхом череды громких банкротств, потрясших во Флоренции слой крупных дельцов, в результате которых одни разорились, а другие вознеслись. Тем не менее ослабление напряжения, которое в живописи продемонстрировали использование ярких красок, второстепенных деталей и поиски способов воздействия на душу, безусловно, стало следствием внезапного обновления состава городских властей. Чума 1348 года, а затем периодически вспыхивавшие снова эпидемии оставили зияющие пустоты в высших слоях городского общества, на которое уже успели оказать влияние идеи гуманизма. Свободные места оказались заняты стремительно выдвинувшимися выскочками. Нуворишам не хватало культуры, точнее, их культура, заключенная в рамки общедоступной проповеди нищенствующих братьев, находилась на несколько ступеней ниже. Приспосабливаясь ко вкусам нуворишей, формы художественного выражения утратили возвышенность. Ускорившееся движение социального роста по прошествии середины XIV века вызвало в Тоскане периода треченто, как и во всей Европе, ярко выраженное снижение уровня эстетических запросов.

Столь быстрое выдвижение новых людей было следствием не только эпидемий чумы. Этому способствовали превратности военных действий, практически постоянно потрясавших Европу того времени. Не следует считать, что вооруженные столкновения унесли жизнь многих состоятельных людей. Постоянное совершенствование вооружения обеспечивало достаточную безопасность во время сражения, и, кроме того, противники, как правило, стремились не убить друг друга, а захватить в плен. В XIV веке война превратилась в охоту. Она стала игрой на деньги – наконец на передний план выдвинулся выкуп. Любой рыцарь, желавший соответствовать своему положению и, следовательно, обязанный презирать богатство и мечтать лишь о славе, попав в плен, в глубине души желал, чтобы назначенный за него выкуп был как можно больше, так как в некотором роде эта сумма указывала, чего он стоит на самом деле. И рыцарь с легким сердцем примирялся с собственным разорением. Следствием любого боя или турнира было массовое перемещение состояний из одних рук в другие. Случалось, что те воины, кому повезло в сражении, кто захватил большую добычу, часть ее тратили, заказывая произведения искусства. Лорд Бэверли предпринял строительство Бэверстонского замка, вернувшись с победой и золотом после одного из сражений Столетней войны. Стоит отметить, что этот английский владыка уже был богат. Война, подобно чуме, открывала дорогу в среду аристократии людям, вышедшим из средних слоев общества, знакомым с менее утонченной культурной традицией, и происходило это потому, что война становилась делом профессионалов, предводителей наемных войск, кондотьеров, авантюристов. Эти люди спешили усвоить привычки знати и, в частности, ее эстетические вкусы, но делали они это как нувориши, неловко и слишком старательно.

В XIV веке, таким образом, были неотделимы друг от друга два течения, ускорившие возвышение новых людей, что привело к упрощению вкусов. Всё это способствовало появлению общей тенденции в искусстве – вульгаризации.

Во-вторых, изменения затрагивали не отдельные судьбы, но всё общество в целом. Они стремились перераспределить движение материальных ценностей и, следовательно, поколебать порядок наследования имущества, вызвав приток в новые социальные сектора богатства, необходимого для меценатства. Одно время в основе любого состояния лежали земельные владения, сельская сеньория была источником стабильных доходов. Известно, что наиболее обеспеченными из пользовавшихся результатами крестьянского труда были большие религиозные общины, монастыри, кафедральные капитулы, органы церковной власти, некогда вызвавшие самый большой подъем художественного творчества. С наступлением 1280 года три тенденции нарушили установленный порядок. Изменения сельской экономики потрясли прежде всего сеньориальный институт, лишив сельскую аристократию и, в частности, древние религиозные образования львиной доли средств. Вторая тенденция состояла в том, что области, находившиеся под княжеской властью, продолжали укреплять свою мощь и сумели создать приносящий выгоду и весьма эффективный фискальный аппарат. В Европе того времени повсеместно вводятся государственные налоги, то есть механизм, изымающий значительную часть денег из обращения и направляющий их в сундуки короля. Впоследствии эти средства тратятся на поддержание роскошного образа жизни, на широкие жесты, укрепляющие престиж, которые правитель обязан совершать в силу своего положения, а также недавно появившегося убеждения, что его достоинство распространяется на его подданных. Наконец, деньги тратятся на обогащение всех, кто ему служит. Таким образом, в сокращающемся и слабеющем христианском мире все более ярким светом сияют несколько центров изобилия и благосостояния – дворы правителей. Но такое положение вещей – и здесь мы переходим к третьей тенденции – способствовало развитию деятельности определенного числа крупных дельцов, денежных воротил, помощников государей, когда дело касалось сбора налогов или выпуска в обращение новых денежных знаков, умевших извлекать выгоду и помогавших украшать двор все новыми предметами роскоши. В большинстве обезлюдевших городов торговля и банковское дело пошатнулись, но в столицах, куда стекались большие потоки драгоценного металла и предметов роскоши, они продолжали процветать. Многие буржуа, обогатившиеся на службе великим владыкам Запада в ближних или дальних краях, привыкли к великолепию, безвозмездности дарения, именно в то время достигнув такого уровня благосостояния и культурной зрелости, когда богатый человек может позволить себе делать художникам крупные заказы.

Эти экономические изменения в значительной степени объясняют, почему вмешательство церковных институтов в художественную деятельность в XIV веке постепенно ослабевало. Разоренные, порабощенные Папой и королями, раздавленные налогами, потревоженные новыми принципами приема в общину и правилами распределения церковных доходов, монастырские общины и общины каноников практически повсеместно перестали быть вдохновителями крупных художественных предприятий. В церковном мире осталось лишь несколько институтов и деятелей, не утративших активности. В первую очередь это некоторые религиозные ордена – картезианцы, целестинцы[150]150
  Целестинцы – монашеский орден, основанный в 1254 г. под названием «Отшельники св. Дамиана» (целестинцами они назвались в 1294 г.) отшельником Петром из Морроне (Пьетро Анджелари дель Мурроне), ставшим позднее Папой Целестином V. Орден был весьма популярен из-за сочетания пышности службы и убранства церквей со строжайшим уставом, а также ввиду определенной оппозиционности к притязаниям Пап на абсолютное верховенство в Церкви. Традиция этой оппозиционности объяснялась тем, что основатель ордена отрекся от папского сана как из-за сознания несовместимости папской деятельности с личной святостью (Целестин V впоследствии был канонизирован), так и под давлением своего будущего преемника Бонифация VIII


[Закрыть] и особенно мендиканты[151]151
  Мендиканты – члены нищенствующих монашеских орденов (от лат. mendiens – нищий).


[Закрыть]. Как ни удивительно, но эти ордена всегда отличались самыми суровыми правилами жизни. Они желали быть символом и примером самоотречения и презрения к земным делам. Казалось, они должны были отказаться от любого стремления к украшательству и проявить себя злейшими врагами любого творческого процесса. Некоторые поступали именно так. Джотто был вынужден свести к минимуму работы по украшению часовни Капелла дель Арена в Падуе под давлением августинцев-еремитов[152]152
  Августинцы-еремиты – члены основанного в конце XII в. в Италии «Братства отшельников св. Августина», преобразованного в 1244 г. в нищенствующий монашеский орден.


[Закрыть], на которых была возложена обязанность наблюдать за ходом работ. Августинцы упрекали Джотто в том, что он слишком многое «делает из стремления к пышности и суетной жажды славы, а не из желания воздать хвалу Господу». Однако монастыри самых бедных орденов зачастую были самыми яркими очагами искусства треченто. Этому есть две причины. Расположенные в городах или близ городских ворот, они в изобилии получали пожертвования как от знати, так и от простых горожан, поскольку воплощаемые в монастырях добродетель отречения от земных благ и аскетизм привлекали к этим центрам набожности всех богатых и слишком богатых людей, чья совесть не могла успокоиться из-за окружавшей их чрезмерной роскоши. С другой стороны, именно эти общины выполняли в обществе функции, связанные главным образом с отправлением похоронного культа и проповедью Евангелия, которые в то время были немыслимы без некоторой роскоши, а также без обращения к помощи изображений.

Церковь XIV века стала колыбелью и другого типа меценатов – аббатов, каноников, епископов, кардиналов и особенно Римских Пап. Поддерживая художников, прелаты действовали не как служители культа или наставники, отвечающие за жизнь общины, но как частные лица, движимые стремлением окружить великолепием собственную персону. Со временем их деятельность приняла еще более отчетливый характер, став сходной с княжеской. За исключением бедных орденов, в художественном творчестве принимала участие лишь та часть церковного общества, которая была наиболее связана с мирскими делами, меньше других участвовала в литургической жизни, я бы даже сказал, та часть, которая подверглась частичному обмирщению. Английские или французские епископы, продолжавшие работы по украшению соборов, если сами не принадлежали к сильным мира сего, то находились на службе при их дворах. Королевская налоговая система способствовала росту их доходов, так же как папский фискальный институт был источником благосостояния кардиналов. От королей доставались им вкусы и стремления, в частности желание прославиться, которое они реализовывали, украшая церковь, находящуюся под их покровительством. Если Папа Бонифаций VIII в Риме, а Папа Климент VI в Авиньоне были самыми щедрыми меценатами, как никто другой поддерживавшими искусство, если они поощряли творческие поиски Джотто или Маттео да Витербо, они в меньшей степени преследовали цель вознести хвалу Господу и в большей – добиться того, чтобы престиж государства, как светского, так и духовного, бразды правления которого находились в их руках, был подкреплен величием создаваемых памятников.

В действительности именно светская знать пришла на смену представителям Церкви и реализовывала большие художественные программы, дворы сиятельных особ становились авангардом творчества и поисков. Самыми блистательными и имеющими наибольшее влияние были дворы Папы, французского короля и императора, то есть священных фигур, перед которыми с момента зарождения христианского искусства лежала задача воодушевлять лучшие художественные школы. С одной стороны, XIV век стал тем временем, когда в концепции папской, императорской или королевской власти светские ценности потеснили религиозные, сводя к минимуму священническую миссию (для тех, на кого она была возложена) и, напротив, расширяя часть, которую занимал imperium, власть в светском понимании, которую образованные люди того времени все яснее осознавали по мере того, как постигали историю Древнего Рима. Происходило своего рода всеобщее обмирщение. С другой стороны, персона короля утратила во Франции около 1400 года былое значение, и многие правители, среди которых были очень состоятельные сеньоры, ставшие вдохновителями возрождения парижской эстетики, – герцог Анжуйский, герцог Бургундский и герцог Беррийский, как и «тираны»[153]153
  Слово «тирания» в ренессансном словоупотреблении не носило резко негативного оттенка и означало форму политического устройства итальянских городов-государств во второй половине XIII – первой половине XVI в., при которой вся полнота военной и гражданской власти сосредоточивалась в руках единоличного правителя – тирана, или синьора (здесь: ит. «единоличное правление», «господство»), овладевшего этой властью экстраординарным путем: силой (чаще) или с помощью инспирированного народного выступления. Сначала устанавливалась пожизненная диктатура, затем она становилась наследственной. Первоначально тираны не носили каких-либо монархических титулов, иногда даже не занимали официальных должностей и сохраняли некоторую видимость республиканских институтов. Со временем многие из синьоров основали графские, герцогские и другие династии в подвластных им государствах.


[Закрыть], захватившие синьории в крупных коммунах Северной Италии, не получили миропомазания и не чувствовали в себе ничего от священнослужителя. При всех дворах, где концентрировались люди и денежные средства, при дворах, все еще легких на подъем и становящихся все более открытыми миру, в этих центрах общественного развития, единственных местах, где люди незнатного происхождения могли оружием, умелой организационной деятельностью или церковным служением подняться до самых высоких ступеней, в этих домах, в лоне огромных семей, церковные цели постепенно уступили место целям политическим, священные ценности – ценностям мирским. Пришло осознание значения власти, величия, выведенного из римского права легистами[154]154
  Легисты (от лат. lex, род. п. legis – «закон») – знатоки римского права, обычно бывшие юридическими советниками монархов; как правило, по происхождению – горожане или мелкие рыцари. Римское право с XII в. стало инструментом усиления королевской власти в противовес обычному праву, на котором основывали свои полномочия феодальные владетели, не бывшие монархами, и каноническо му – праву Церкви.


[Закрыть], получившими образование на университетских юридических факультетах, или же найденного другими образованными людьми в трудах латинских классиков. Пришло время еще более ярких ценностей рыцарства и куртуазной культуры, принесенных в жизнь и насаждаемых широким потоком привычек и обычаев, уходящих корнями в феодальное Средневековье.

Это были те самые ценности университетской и рыцарской культуры, которыми вооружились некоторые крупные негоцианты, повсюду, и особенно в Италии, составлявшие элиту. В то время лишь эта элита, за исключением Церкви и княжеских дворов, была способна порождать меценатов, действительно поддерживающих творчество. Буржуазия в целом играла крайне незначительную роль в художественном процессе. Ее участие ограничивалось самыми низкими уровнями творчества, областью создания вульгаризированных произведений искусства. Чаще всего это творчество было коллективным, проходившим в рамках профессионального союза, принимавшего в свои ряды горожанина. Руководство культурной жизнью полностью находилось в руках нищенствующих орденов. В силу этих причин следует сказать, что в XIV веке существовало буржуазное искусство и, более того, в искусстве существовали буржуазные ценности. Банкир или крупный негоциант становится меценатом, поднявшись над буржуазией, примкнув к княжескому обществу, которому он служит, или же, но это случалось крайне редко и лишь в некоторых крупных городах Италии, наделяя коммуну, сообщество, в управлении которым он участвует, величием, придав ему imperium государей, а также атрибуты куртуазной аристократии. Эти великие коммерсанты, а вместе с ними, безусловно, и остальной народ, богатый и бедный, продолжали восхищаться придворными обычаями, тем, что доходило до них из этой жизни, а также двойным идеалом священства и рыцарства, заключенным в этих обычаях. Буржуазный дух исчез, на смену ему пришло постепенное приобщение достаточно ограниченных групп людей, принадлежавших по рождению к буржуазии и оторвавшихся от нее, к куртуазной культуре, к рыцарским ценностям. Следом за ним происходило приобщение к идеям гуманизма и ценностям университетской культуры. Все это, однако, означает лишь то, что в меньшей степени шел процесс вульгаризации и в большей – обмирщения общества.

*

Следует обратить особенное внимание на еще одно следствие изменений, произошедших в структуре общества. Во всех центрах культуры, где в то время создавалось высокое искусство, в монастырях, при дворах знати, в больших городских коммунах, новое звучание, которое приобрела эстетика XIV века, в определенной степени было следствием ставшего более явным значения индивидуально принятого решения. Идет ли речь о покупке произведения искусства, о поручении придворному мастеру или о заключении договора на выполнение крупного заказа – и даже в том случае, когда кажется, что меценатом выступает целое сообщество, например городское братство[155]155
  Братство — здесь: организация горожан, как правило, представителей одной профессии (ремесленники, медики, юристы и т. п.), объединившихся для почитания святого покровителя своей профессии. Братства имели общую казну, из которой оказывалась помощь неимущим собратьям или членам их семей, оплачивались заупокойные службы по усопшим сочленам, строительство и украшение церквей и часовен, освященных в честь своего святого, устройство празднеств в его память и т. п.


[Закрыть], капитул Йоркского собора, францисканцы из Ассизи или коммуна Флоренции, – всегда в решающий момент значение имеют личный вкус и выбор. В переломный момент своей творческой жизни Джотто оказался лицом к лицу с кардиналом Джакопо Гаэтани деи Стефанески и с наследником ростовщика Энрико Скровеньи. Один на один. И безусловно, не для того чтобы вести разговор на равных. Художник почти всегда находился на службе одного человека, чья личность проявлялась теперь рельефней, чем когда бы то ни было, и который чувствовал себя свободнее в выборе. Эта свобода, раскрепощение индивидуальности клиента, но не художника, стала еще одной гранью обновления.

Теперь значение имеет воля не сообщества, но отдельной личности, и это повлияло на некоторые основные характеристики, которые отныне стали присущи произведению искусства. Само произведение теперь более ясно, чем когда-либо, предстает чьей-то собственностью. Принадлежа конкретному лицу или находясь во владении сообщества, как, например, витраж или статуя портала, произведение искусства всегда несет на себе отпечаток, некий след, свидетельство того, что оно было создано для того или иного человека. Широкое распространение геральдических символов, все более частое присутствие фигуры молящегося дарителя в произведении, которое он пожертвовал ради собственного спасения и спасения ближних, стремление достичь в этих изображениях портретного сходства – проявления власти мецената над произведением, созданию которого он способствовал. Внимание мецената к собственной славе никогда не ослабевает, напротив, чем более низкого происхождения заказчик, тем более склонен он считать, что созданное по его заказу произведение будет демонстрировать окружающим уровень его достижений, поэтому, как правило, он упрямо навязывает художнику материалы, формы и идеи. В произведении XIV века, рождающемся благодаря чьему-то индивидуальному решению, заложено больше стремления поразить воображение. Как правило, создаются произведения небольшого размера, ибо так удобнее для их владельцев. Украшенная миниатюрами книга, ювелирное украшение, драгоценное изделие выполняются из очень дорогих материалов, служащих концентрированным воплощением роскоши и благосостояния, их можно сжать в руке. Такие произведения в большей степени, чем своды нефа или монументальное изваяние, отвечали вкусам общества, которое освобождало свои эстетические пристрастия от давления коллективной собственности. Наконец, на всех этих произведениях лежал глубокий отпечаток характера. Чаще всего речь шла о характере дарителя, который стремился к чему-то особенному, желал, чтобы какая-нибудь своеобразная деталь отражала свойства его личности. Иногда в произведении находил отражение характер самого художника. Теперь не все меценаты были представителями Церкви, как раньше. Не будучи ни мыслителями, ни высокообразованными людьми, они не могли проникнуть в глубь заказанного сюжета и меньше стесняли свободу мастера и его понимание темы. Таким образом, в художественном творчестве возросло многообразие форм. Хотя бы на беглый взгляд, так как в глубинах художественного процесса повсюду в Европе, во всех социальных слоях, несколько культурных моделей продолжали определять личные желания заказчика и индивидуальную работу художника.