Текст книги "Полночь (сборник)"

Автор книги: Жан Эшноз

Соавторы: Эрик Лорран,Элен Ленуар,Кристиан Гайи,Ив Раве,Мари НДьяй,Эжен Савицкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

VI

Мадам Лемаршан. Это я, Франк, это снова я, хозяйка. Вы заметно похудели, высокий и напряженный, что с вами произошло за эти три месяца? Можно мне дотронуться до вас, чтобы убедиться, что вы мне не снитесь? Прекрасно, вы избегаете моей руки и кривите губы от отвращения, значит, это и в самом деле вы, Франк, теперь я вас узнаю. А я? Что вы скажете обо мне? Я отпустила волосы, и теперь они точно такие же, как были у Хильды, перед тем как я их обрезала. Что вы скажете обо мне, Франк?

Франк. У меня дела. Что вам угодно?

Мадам Лемаршан. У Хильды по-прежнему очень короткие волосы, я их подрезала еще раз, подбрив затылок. Так делают, да будет вам известно, лучшие парикмахеры. Я пользуюсь отменной бритвой господина Лемаршана и подбриваю затылок Хильды довольно низко вдоль позвоночника, и спустя четыре дня, Франк, отросли крохотные волосики, отчего длинная шея Хильды стала пикантно покалывать руку. Хильда жалуется, что у нее в этом месте зудит кожа. Нет, она, как всегда, ничего не говорит, но на ее лице написана жалоба, и к тому же у нее вошло в привычку почесывать шею. Хильда не разговаривает, Франк. Но в том, что касается волос, все теперь будет так, как вы пожелаете. Если захотите, у Хильды останутся длинные волосы. Вы с Хильдой ничего мне не должны, Франк, так что я прикоснусь к Хильде, только если вы так решите. Я передаю вам право использовать Хильду, Франк, чего бы мне это ни стоило. Вы снова можете делать с Хильдой почти все, что хотите, а я удовлетворюсь остальным. Вот что я пришла вам сказать. И пришла показаться вам, чтобы вы убедились: если что-то во мне когда-то вызывало у вас отвращение, этот повод для неприязни более не существует, Франк, ведь я теперь так похожа на Хильду, которую вы любили. Мои волосы, моя новая голова. Да, Франк, посмотрите на меня с этой стороны. Честно и непредвзято понаблюдайте за мной. А с Коринной вы живете всерьез?

Франк. Да. Хильда не должна возвращаться. Слишком поздно. Коринна привезла свои вещи. С детьми все в порядке. Слишком поздно для Хильды.

Мадам Лемаршан. Я догадывалась об этом, Франк, между Коринной и вами. Так оно и случилось. Хильда осталась без детей.

Франк. Хильда не должна была следовать за вами.

Мадам Лемаршан. У Хильды более развито, чем у вас, Франк, чувство долга. Но я так мучилась из-за вас, Франк, что в конце концов написала из Парижа Коринне, пытаясь объяснить ей, чтобы она ни в коем случае не дала вам пасть, пока Хильда в отъезде, я даже послала чек, чтобы убедить ее остаться рядом с вами, но не уверена, что она его обналичила. Не знаю. Я не проверяю выписки по счету. Итак, Коринна осталась, и я, Франк, пожалуй, к этому причастна. Коринна позаботится о вас, эта красивая девушка с остренькими зубками. Ох, Франк, ваша рука! На указательном пальце не хватает целой фаланги!

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Похоже, рана плохо зарубцевалась. Вы работаете?

Франк. Нет.

Мадам Лемаршан. Если бы вы приехали повидаться с нами в Париж, я бы позаботилась, чтобы вас осмотрел специалист. Но вы не приехали и не ответили на мои письма, Франк, в которых я рассказывала, однако же, о Хильде. Можно подумать, вы потеряли к ней интерес, стоило ей уехать. Я рассказывала вам о Хильде, Франк. Хильда ничего больше особо не делает, не заговаривает больше с моими детьми, а взгляд у нее, Франк, пустой, потерянный. Хильда пассивна и медлительна. Она более не холодная и не сдержанная, она никакая, она всего-навсего покорная и равнодушная, а от ее энергии не осталось и следа. Не знаю, что делать с Хильдой, Франк. Ее покинули все жизненные силы. Хильда теперь потерянная, вялая, и, помните, Франк, я вам говорила, всего три месяца назад я вам говорила, что Хильда жива? Так вот, теперь Хильда не жива, Франк, она мертва, мертва. Хильды больше нет. Она вам еще нужна?

Франк. Хильда не должна была уезжать.

Мадам Лемаршан. И что я теперь должна делать с такой Хильдой? Она словно тряпичная кукла, ее голова едва держится на плечах, настолько Хильда стала ко всему безразличной. Что мне с ней делать? Я ее тем не менее люблю и оставлю у себя, потому что ясно вижу, что Хильде больше некуда идти, кроме как ко мне, у нее не осталось детей, кроме моих, чтобы любить, если она еще на это способна. Теперь спасать Хильду должна я. Вы удачно выпутались, Франк.

Франк. Хильда не должна была уезжать. Я без работы. Сплошные трудности. Дети успокоились, больше не плачут, с этим все в порядке. Сначала не начать. Слишком поздно. Сплошные трудности, без просвета.

Мадам Лемаршан. Хильды больше нет. Лопнула, фьють, как воздушный шарик. Но если хотите, Франк, я могу в качестве услуги привозить к вам Хильду на час-другой, чтобы она, по мере своих нынешних возможностей, немного помогала вам, Коринне и вам. Она может делать кое-что по хозяйству, присматривать за детьми на прогулке, стелить постель, убирать. Потом я вернусь за ней, Хильда не доставит вам никаких хлопот. Не хотите ли, Франк, от меня подобного одолжения? Не хотите ли немного такой Хильды? Позаимствовать ее у меня, коротко стриженную, с бобриком на затылке? Хильда ничего не говорит, Франк, ни слова. И вот Хильда, избавленная от своих детей. Франк, не хотите ли, чтобы я время от времени предоставляла Хильду в ваше распоряжение?

Франк. Хильда… Хильда уехала, ладно. Дети: это было ужасно. И еще рука. Нет, все кончено, больше не надо. Дети плакали днем, плакали ночью, все время. Хильда… Нет, больше не надо.

Мадам Лемаршан. Вы сейчас зальетесь слезами, Франк, хотя вам повезло, чего вы в собственном ослеплении не замечаете. Вашу Хильду заменила Коринна, но какая Коринна заменит мне мою Хильду, позвольте вас спросить? Хильда у меня почти ни на что не годится. Если бы она была моей прислугой, мне следовало бы ее уволить. Я этого не делаю, я этого никогда не сделаю, потому что Хильде некуда идти. Ну и кто же тогда такая Хильда, моя горничная или старая псина, старая, бессмысленная и бесполезная животина? Или же подруга, моя несчастная подруга? Я больше не плачу Хильде, Франк, как вы, наверное, и сами догадываетесь. Та малость, которую делает Хильда, возмещает мне ее содержание, и я слежу за тем, чтобы у нее в кошельке всегда хватало денег на те безделушки, которые могли бы ее соблазнить. Но Хильда не выходит на улицу, ничего не тратит. Хильда больше не существует, Франк.

Франк. У меня дела. Я ухожу.

Мадам Лемаршан. Как я вам завидую, Коринне и вам. Какая у вас, должно быть, скромная и спокойная жизнь. Подождите, Франк, подождите! Мой дом печален и безмолвен. Мои дети грустны, им не по себе. Что мне делать?

Франк. Не возвращайтесь сюда.

Мадам Лемаршан. Я приглашаю вас, Коринну и вас, Франк. Заходите к нам пообедать. Хильда все еще кухарничает, вы не забыли, как чудесно Хильда стряпает? Франк, подождите. Приходите вдвоем завтра в полдень. Давайте бывать друг у друга, Франк, проявите ко мне интерес. А еще обратите внимание, что, стоит мне наклонить голову набок, как делает Хильда, и все мои волосы одним махом откидываются на сторону, совсем так же, как когда-то у Хильды. Взгляните. Помните об этом, Франк?

Ив Раве
В ЛОВУШКЕ

Рене Гонсалесу

Тем утром я бежал сломя голову по улице Жуффруа д’Аббана, боясь опоздать в церковь на службу, и, не заметив, что на краю тротуара расставил руки, преграждая мне путь, наш сосед, месье Доменико, налетел прямо на него. Он попросил меня принести ему газету, я частенько выполнял для него это поручение. На самом деле он не любил, чтобы его жена в одиночку отправлялась в город на велосипеде, и отказывался получать газеты как все, через табачный киоск.

Когда я вернулся, он отправился читать газету в сад, приглядывая за месье Барром, тренером по плаванию, которому сдавал комнату, опустевшую после отъезда его не так давно вышедшей замуж дочери Жанны. В ту пору постройка муниципального бассейна подходила к концу, и мадам Доменико надоумила мужа поговорить с секретарем мэрии, чтобы тренер, который пока что жил в отеле, снял комнату у кого-то из горожан.

Свободное от работы время месье Барр проводил, раздвинув занавески, в шортах и с обнаженным торсом, в комнате на первом этаже, окна которой выходили в сад. Мадам Доменико, таким образом, могла болтать с ним, собирая ягоды, прямо из малинника. По словам моей матушки, ее привлекал ровный загар месье Барра, который дни напролет проводил в одних плавках на бортике бассейна, тогда как на плечах у месье Доменико виднелись отметины от майки.

Когда я приносил газету мадам Доменико, она угощала меня шоколадом, рассказывала о своих последних покупках и иногда расспрашивала, что нового у моей матушки. Но в первую очередь помогала делать домашние задания по математике. Она говорила своему мужу: Ты только подумай, Робер, этот парнишка даже объемы вычислять не умеет, так мне сказал его отец, а ведь они у него в программе.

Поначалу, когда мы занимались уроками, я подскакивал на месте, стоило месье Доменико возникнуть вдруг, не предупредив, на кухне. Такой у него был прием. Он подкрадывался на цыпочках, чтобы она не слышала его приближения. И приговаривал, что читает ее мысли, даже самые постыдные. По его словам, если что-то сидело у нее в голове, казалось, что она думает во весь голос. Она выдавала себя, когда они разговаривали друг с другом, поскольку, объяснял он ей, бедная моя Анжела, тебе не хватает силы характера и ты не способна хранить что-то про себя. Ты выдаешь секреты и совершенно об этом не подозреваешь. Можно подумать, что у тебя вот тут сзади громкоговоритель. Он прикоснулся рукой к ее затылку, погладил не сдерживаемые гребнем пряди волос, словно сгоняя муху, потом засунул руки в карманы. Он рассматривал свою жену и думал о тех мужчинах, с которыми она, чего доброго, встречалась за день, на работе в госпитале или в городе, пока ходила за покупками. Он подозревал всех. И, однако, никогда не упоминал о присутствии месье Барра.

Но однажды вечером – мадам Доменико и я как раз справились с задачей про отрезки – он, с яблоком в руке, впал в раздражение из-за кухонного ножа, который якобы не был вымыт. Он заявил, что накажет жену, дабы это послужило ей наукой, каково манкировать посудой, потом, повысив голос, принялся осыпать ее угрозами и предупредил, что, если в один прекрасный день обнаружит в подобном состоянии хоть один столовый прибор, ей придется пережить пренеприятнейшую четверть часа. Послышалось, как вращается на петлях решетка, потом скрип дверной ручки. Кто-то прошел мимо гаража. Легко было узнать легкие шаги месье Барра, который поднимался по лестнице. В обрамлении выходящей на террасу высокой застекленной двери показалась голова тренера. Месье Барр произнес: Не стоит говорить так громко, месье Доменико, вас могут услышать. Это было сказано с улыбкой, и месье Доменико опустил голову. Тренер задержался перед дверью на несколько секунд. На нем была тенниска, сквозь которую проступали грудные мышцы. В лучах заходящего солнца сверкнула цепочка с крестиком. Он чуть кивнул месье Доменико и, спокойно насвистывая, спустился в свою комнату позади гаража. А назавтра, встретив месье Доменико, он приветствовал его как ни в чем не бывало.

На следующий день мадам Доменико пришла за мной, чтобы заняться уроками. Моя матушка была на кладбище. Бабушка в саду. Но отец оставался дома. Она какое-то время обсуждала с ним что-то в гараже, наверное пытаясь убедить, что мне нужно поднажать в школе, и в конце концов я отправился следом за ней с тетрадкой и пеналом под мышкой. Она объявила, что сначала мы повторим уроки по математике, а потом почитаем. Пока я делал домашнее задание, она обычно хлопотала над своими кастрюлями, время от времени бросая взгляд мне через плечо, но в тот день она не отрываясь смотрела сквозь застекленную дверь и, когда я задавал вопросы по задачам, отвечала уклончиво, отодвигая в сторону занавески. Тогда-то она мне и сказала, что на самом деле не любит математику. На самом деле ей куда интересней французский. Она еще в школе, а потом в лицее познала удовольствие от чтения прекрасных историй, и она назвала имена каких-то неизвестных мне писателей, ведь мне тогда не было еще и двенадцати.

Она отправилась в погреб и вернулась с обернутой в грубую хозяйственную бумагу книгой. Она подула на нее, чтобы стряхнуть пыль, со словами, что речь в ней идет о любовной истории. Сказала еще, что дело происходит в небольшом городке, а главная героиня – жена нотариуса. Но я, пока она говорила, заметил в коридоре тень месье Доменико, который, наверное, занимаясь чем-то в погребе, видел, как она брала книгу, и последовал за ней. Теперь он был тут, позади нее, опершись о дверной косяк, и я не знал, как предупредить мадам Доменико, которая читала мне начало первой главы. Она надела очки, увлеклась текстом, стараясь читать с выражением. Время от времени она поглядывала на меня, чтобы оценить мою реакцию, а я пытался подсказать ей, что позади стоит и слушает ее муж. Я волновался тем сильнее, что накануне она показала мне место, где он запер ее книги, в погребе, рядом с бутылками вина, и сказала: Видишь, вот романы, которые мой муж терпеть не может. Она продолжала читать. В конце абзаца там встретилось слово «рябчик», и я спросил у нее, что оно означает, чтобы она прервала чтение и посмотрела на меня повнимательнее. Одновременно я пытался показать ей глазами, что он стоит рядом, но ничего не помогало. Она сняла очки и пустилась в объяснения. Раздался голос ее мужа. Она подскочила на месте. Он сказал, что это не так, что рябчик это не птица с рыжеватым оперением, заветная добыча охотников, как она мне объясняла, а жирная клуша, нечто вроде куропатки, падкой курвы. Она закрыла книгу. Она спросила, что это он делал у нее за спиной, коли ему удалось ее подслушать, и он ответил: Ничего, просто проходил мимо и решил, что никогда не поздно немного подучиться, впрочем, эта история о жене нотариуса весьма и весьма интересна, но ведь он вроде бы предупреждал: книги из погреба не брать. В гостиной есть немало других книг, да и что может понять бедный малыш (он показал на меня пальцем) во всей этой истории о жене, о рынке, о нотариусе, об аптекаре, о ферме, об отбытии в почтовой карете, это же книга ушедшей эпохи, нужно жить своим временем.

Он объявил, что с месье Барром покончено. Он разорвал договор о сдаче жилья. И только что его об этом уведомил. Тот может собирать манатки, в нем больше нет нужды. Впрочем, никакой замены ему не будет, вообще! В комнате за гаражом отныне будет храниться мебель. Съемщики – это хуже всего, ты меня понимаешь? В такт своим словам он стучал кулаком по столу. Она не стала отвечать, а просто спросила, что будет с месье Барром. Он сказал: Нашел квартиру в городе. Рано или поздно, впрочем, ему придется подумать о том, что пора подыскивать новый город, я поговорил об этом с мэром.

Во дворе показался тренер, он как раз открывал решетку, и месье Доменико исчез. Она закрыла книгу и сказала: Продолжим позже. Она повторила, что читать очень важно. Потом продиктовала условия задачи по арифметике. Но сердце у нее не лежало к работе. Она отвернулась к окну. Месье Барр был все еще перед решеткой. Он помахал ей рукой. Она не ответила. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Она теребила угол занавески. Я видел, как она вытащила из кармашка блузки носовой платок, сжала его в руке. Тренер по плаванию, в шортах и в тряпичных туфлях, выпустил из рук свою торбу и снова помахал ей с каким-то подобием меланхолической улыбки, но она не выказала ни малейшего всплеска чувств, объяснял я позднее своей матушке, которая спросила меня, что это я у них делал и почему это, пока она была на кладбище, меня приходила разыскивать мадам Доменико.

Мадам Доменико, мой друг, как я втайне ее называл, говорила, что, если хочешь понимать книги, нужно приложить определенные усилия. Поэтому она нередко спускалась в погреб и открывала коробку, из которой вынимала этот роман, каковой и читала мне вслух, так что в конце концов я узнал всю историю, хотя чтение частенько оказывалось обрывочным из-за присутствия ее мужа, который бесцеремонно усаживался прямо на край стола, потягивая из стакана вино, и отпускал комментарии по поводу неспособности своей жены правильно читать.

В один из дней мы заговорили о цветах радуги. Мы были одни, она и я. В черновике я разучивал, как пишется слово «хризантема». Она отложила орфографический словарь и призналась, что это ее любимый цветок. Это скромные цветы, и вовсе не нужно думать, что их место только на кладбище. Не слушай тех, кто говорит, что самые красивые цветы это розы, Линдберг. Хризантемы не боятся холода, утром в конце осени ты находишь их у себя в саду покрытые инеем, они куда красивее, куда стойче пионов. Я люблю осенний сад, сказала она, в нем обнаруживаются тысячи запахов, словно такое возможно. Это напоминает мне ванную комнату. Всякая уважающая себя женщина, Линдберг, должна иметь красивую ванную и лосьоны, туалетные воды, чтобы быть элегантной. И моя мать заключила вечером, когда я отчитывался перед ней в наших разговорах, что, будь у нее время, мадам Доменико могла бы часами красоваться в ванной перед зеркалом и говорить, что ей скучно, и больше ей ничего не надо.

На следующий день она велела мне записать в черновик слово «георгин», которое попалось нам за чтением. Она нарвала их целый букет и поставила в большую вазу у себя на террасе со словами, что, в отличие от хризантем, георгины любят солнце. Если ты хочешь научиться разбираться в людях, проникать к ним в душу, сначала следует разобраться с цветами, вызнать их секреты. Когда я была маленькой, моя мама говорила мне, что есть только один язык, язык растений, они знают куда больше нашего, но говорят об этом не словами, а красками. И я спросил ее, что такое душа, карауля взглядом уголок двери, потому что услышал шум, а шорох подошв ее мужа по навощенному линолеуму, как правило, предвещал, что урок чтения вот-вот закончится.

От цветов и красок мы постепенно перешли к радуге. Появился месье Доменико. Он сказал, что на этот раз согласен со своей женой, действительно нет ничего прекраснее, на что она ответила: Помолчи, Робер, через минуту ты изменишь свое мнение и объявишь, что терпеть радугу не можешь. Как, воскликнул он, ты мне не веришь? Ты разве не знаешь, что я обучаю цветам радуги своих учеников? Он устремился в подвал, откуда вернулся со сверлильной установкой. Он вставил сверло и надел на него картонный диск с основными и промежуточными цветами, потом изо всех сил раскрутил ручку, придав ему вращение, так что тот из многоцветного стал сначала серым, а потом, следуя заданному ритму, белым. Вот наглядная демонстрация, провозгласил он. Затем, довольный собой, отложил дрель в сторону и заявил, что у себя в классе никогда не останавливается перед экспериментами и что у его жены была возможность поступить точно так же, да только теперь, очевидно, экспериментировать уже не с чем. Она попросила его замолчать. Ты-то не прочь поэкспериментировать, настаивал он, да вот беда, месье Барра здесь больше нет, ты все проморгала! Это вызвало у него смех. Он не только рассмеялся, но и закашлялся, пытаясь при этом закурить. Она поискала пепельницу, подставила ее под сигарету.

Он вернулся в сад. Мадам Доменико с облегчением перевела дух: он ничего не сказал, а ведь роман лежал рядом с моей тетрадью. Мы вернулись к чтению. Вдруг она ни с того ни с сего замолчала, погрузилась в размышления. Это был момент, когда главная героиня покупает ткань. Эта женщина без конца покупала себе одежду, сказала она, на деньги своего мужа. Ты знаешь, Линдберг, что мне нравилось больше всего, когда я была девушкой? Красивые платья. По воскресеньям мать выкладывала мне на кровать платье небесно-голубого цвета. У моих родителей была автозаправочная станция, я смотрела, как мимо кассы чередой проходят клиенты. Однажды на трехколесном грузовом мотороллере прибыл торговец вразвоз, который носил кожаный шлем и куртку. Он потребовал полный бак. Я как раз была в своем красивом платье. Этот человек сказал, что возвращается с ярмарки. В кузове его мотороллера были пуговицы, молнии, тесьма, нитки. Он вынул образцы тканей и, когда я подошла к кузову, похвалил, как я одета. Этим человеком был месье Доменико. Линдберг, послушай меня, иногда уже не знаешь, что делаешь, ты в своем воскресном платье рядом с кузовом, ты просто теряешь голову…

Сзади к ней подошел месье Доменико. Но вместо того, чтобы впасть в ярость из-за лежащей на столе открытой книги, он закрыл ей ладонями глаза и спросил: Угадай, кто это? Мадам Доменико ответила, чтобы он прекратил валять дурака, ей ли не знать кто, кроме него некому. На нем была белая рубашка с галстуком в полоску и легкий бежевый пуловер, доказательство того, что этим утром он, должно быть, встречался с кем-то в мэрии. Смеясь, он повторил: Кто это? втянув голову в плечи. Он спросил, не перепутала ли она его с кем-то, не подумала ли, что это, чего доброго, месье Барр. Она ответила, что он и в самом деле дурак, ведь она во всяком случае узнала его голос, но он не унимался: Кто это? Это начинало надоедать, но его забавляло выводить жену из себя. Вначале она гладила его запястья; я смотрел, как по слою волос пробегает указательный палец с красным, ухоженным ногтем. Она упрекнула, что он несправедлив к жильцу. Но его это забавляло. И если он над этим смеялся, то смеяться должна была и она. Голова месье Доменико облысела, остатки волос торчали за ушами спутанными космами, он отплевывался от налипших на губы крошек табака, от которых, как он ни старался их слизнуть, ему никак не удавалось избавиться. Я заметил, как выступают его челюсти, разглядывал острый нос, тонкую кожу с бордовыми прожилками вокруг глаз, крохотные вены на подбородке. Он сказал ей, что на этот раз все закончилось, тренер окончательно покинул город. Так оно и было. Нога тренера по плаванию никогда больше не ступала по нашим улицам, а месье Доменико заявил в тот день, что наконец-то добыл себе покой.

Но длился он не долго. Спустя несколько дней к нему явились посетители. Два типа, которые неторопливо разъезжали на небольшом фургончике с эльзасским номером. Месье Доменико, который следил за происходящим из окна кухни, решил было, увидев, как они притормозили у его ограды, а затем, стоило ему раздвинуть занавески, вновь ускорились, что у них без его ведома назначена встреча с его женой. Что касается моего отца, который как раз в это время смолил под липой свою лодку, то его прежде всего заинтриговала машина, о рекламе на кузове которой никто ничего не слышал. Моя матушка сказала, что отнюдь. Накануне она обсуждала это с москательщиком, к которому заходила за баллоном газа: Это марка продукта, сказала она, ксилофена, средства для борьбы с паразитами.

На следующий день пришельцы вернулись. Они вытащили план квартала и развернули его на капоте своего фургончика, проставляя перед каждым домом крестик. Потом безо всяких колебаний пересекли улицу и позвонили в дом номер один. Дверь им открыл месье Доменико. Оба мужчины, представившись инспекторами, предъявили свои удостоверения. Санитария древесины, объявил тот, что повыше. После краткого обсуждения с месье Доменико, он потребовал, чтобы их пустили на чердак для осмотра балок. Меньшой с деловитым видом торопливо спустился обратно. Он начал выгружать из фургона какие-то приспособления, производя как можно больше шума, чтобы растревожить соседей. Это шло вразрез с обычаями квартала, где ничто не нарушало тишину, исключая разве что приступы гнева месье Доменико, рокот грузовиков на национальной дороге да газонокосилку месье Барклая, другого нашего соседа, из дома номер три. Инспектор перенес к месье Доменико перетянутые резинками металлические футляры, они напомнили мне коробки со шприцами, с которыми доктор Бержер приходил лечить мою бабушку. Кроме того, он держал какой-то электрический аппарат с антенной и наушниками. В это время другой инспектор, в костюме, объяснял на террасе месье Доменико, что они с коллегой явились, чтобы взять пробы и отправить их в лабораторию министерства жилищного хозяйства. Прежде чем вернуться под кровлю, он сообщил, что в Эльзасе поражена половина территории и нет никаких оснований рассчитывать, что наша, расположенная южнее, часть департамента осталась незатронутой, учитывая, что порча распространяется с севера на юг. Из кармана его плаща высовывалась дорожная карта. Он спросил месье Доменико, не достать ли ее, чтобы пояснить положение дел, но учитель отрицательно покачал головой. Когда они вернулись с чердака, инспектор задержался на террасе. Он раскланялся с месье Доменико, подождал немного заключительного вопроса, но тот так и не последовал, и инспектор спустился по лестнице. Он забрался в фургон, где и оставался с задумчивым видом, положив на колени свою кожаную папку и дожидаясь, пока его коллега закончит раскладывать по почтовым ящикам проспекты, оповещающие соседей о распространении в нашем департаменте паразитов, так называемых жуков-дровосеков.

Мой отец, наведя по словарям в библиотеке справки, вечером сообщил нам, что нашел в одном журнале изображение этих насекомых. Он добавил, что они – паразиты, питающиеся древесиной несущих конструкций. По внешнему виду эти жуки не так уж страшны, похожи на уховерток, правда, крупнее и с длиннющими усиками. Их невозможно обнаружить, сказал отец. Эти крохотные твари, обосновавшись в деревянных конструкциях, выедают изнутри балки и останавливаются в нескольких миллиметрах от поверхности, после чего разворачиваются и прогрызают галерею в противоположном направлении. Питаются древесиной и только древесиной. Борьба с ними стоит очень дорого, финансовая поддержка не предусмотрена. Он обсудил это с соседом, месье Барклаем, заместителем директора сберегательной кассы, и тот ответил: Подавать документы на выплату из кассы соцстрахования совершенно бесполезно, Земельный кредит предполагает, что поддерживать несущие конструкции домов своих клиентов не входит в его обязанности.

Через месяц инспектора приехали снова. Они остановили свой фургончик у дома месье Доменико, позвонили в его дверь и объявили, что должны сообщить кое-что весьма и весьма неприятное. Наш сосед как раз читал газету. Новое посещение явно пришлось ему не по вкусу, но инспектор не дал ему открыть рта. Он извлек из кармана плаща образец насекомого в банке с опилками. Он сказал: Вот эта тварь. Потом представил месье Доменико результаты анализов. Те оказались положительными. Дровосеки просто наводнили дом. Он добавил: Вы зря не пользовались предохраняющими препаратами типа ксилофена, с тех пор как покрыли крышу. Обработка деревянных конструкций дома обойдется месье Доменико в кругленькую сумму, но они готовы пойти ему навстречу. Если бы месье Доменико помог им подать должным образом составленные документы в Земельный кредит, они устроили бы для него выгодную ссуду. Что касается ваших соседей, продолжал инспектор, что-то подсказывает мне, что им полезно извлечь из этого случая урок. Они с помощником собираются довести до их сведения, что готовы прийти на помощь. Впрочем, они предлагают обработать по весьма заманчивым ценам деревянные конструкции всех домов на этой улице.

В тот же вечер инспектор обрисовал собравшимся перед домом Доменико соседям, каким ему видится положение дел. Потом изложил свой план борьбы. На вашем месте, сказал он, я бы поручил моему сотруднику, лицензию которого я могу вам предъявить, обследовать ваши дома. На сей раз дело пойдет быстро, нам не нужно больше связываться с лабораторией, у нас есть свой прошедший лицензирование переносной аналитический центр – и он указал на стоявший у его ног черный футляр. Ни в коем случае не забывайте, что эта тварь сулит катастрофу – он предоставил взглядам соседей и моих родителей банку с насекомым. Его напарник добавил: Это взрослая особь, самка, они особо живучи. И еще он сказал: Что может быть прочнее дерева? И тем не менее эти паразиты грозят уничтожить основу ваших домов. На этой улице все дома возведены на дубовых каркасах, но ни один из вас не предотвратил этой опасности, тогда как год за годом об этом бедствии рассуждают по всей Европе, особенно в северных странах, где все дома возведены на деревянном остове. По присутствующим пробежал ропот. Полюбуйтесь на это насекомое, такое безобидное, когда смотришь на него в банке, подхватил инспектор. Ну да, оно разминается на завтрак елью и дубовыми сучками, но, если вы не примете мер, за несколько месяцев разрушит весь ваш квартал. Землетрясение – ничто по сравнению с этим крохотным бандитом.

На следующий день, собирая портфель, я обнаружил, что забыл у мадам Доменико пенал, и мой отец отправился за ним. Вернувшись, он позвал мою мать и бабушку со словами, что должен им кое-что показать. Он воспользовался случаем, чтобы позаимствовать у мадам Доменико экземпляр жука-дровосека, оставленный на чердаке.

Он отвинтил крышку банки, и мы уставились на паразита. Бабушка заметила, что он похож на медведку, правда, жук-дровосек был куда меньше и с длиннющими усиками. Она поинтересовалась, не относятся ли эти насекомые к одному и тому же семейству, и меня отправили в столовую, чтобы справиться в энциклопедии «Чудеса природы». Там мой взгляд остановился на книжном шкафу, у которого, как я заметил, чуть отошла в сторону поперечина. Я попытался было поставить ее на место, но изнутри посыпалась струйка трухи. Сверху шкаф украшала сосновая шишка, крепившаяся на шипе к витому столбику. Я вытащил шишку, и оттуда тоже пробилось немного трухи. Как раз в этот момент раздался звонок. Пойти открыть моя матушка не успела. Инспектор был уже тут как тут, у самой веранды, в сером костюме и с кожаным портфелем в руках.

Моего отца совсем недавно приняли на работу в «Зенит», литейное предприятие в промышленной зоне. На этой неделе он работал в вечернюю смену и, прежде чем отправиться на завод, прилег на несколько минут вздремнуть. Он распахнул дверь своей комнаты и спросил у матери: Кого там еще принесло? Ответил инспектор: Добрый день, месье Каросса, вы меня не узнаете? Мы только что из дома месье Доменико и подумали, что самое время заглянуть к вам. И он пожал отцу руку. Потом вынул удостоверение. Его напарник, в простой куртке и шоферском свитере, оставался позади. Под левой подмышкой он держал перетянутую резинкой папку, а в правой руке футляр из черного бакелита.

Вы подумали? спросил первый инспектор. Подумал о чем? не понял отец. О том, дорогой месье, что на каркас вашего дома напали паразиты. По правде говоря, нет, у моего отца не было повода задумываться над этим вопросом. Дом месье Доменико, возможно, заражен, но наш-то тут при чем? Единственный на сегодняшний день экземпляр насекомого обнаружен у семьи Доменико. Впрочем, он мог детально его рассмотреть, поскольку сейчас он здесь. Вот именно, вставил инспектор, нужно этим воспользоваться, чтобы получше разглядеть этого жука, чтобы знать, по крайней мере, что обсуждать!