Текст книги "Собрание сочинений. Т. 3"

Автор книги: Юз Алешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Гелий забылся. Ничто в те минуты, кроме смерти, не могло бы оторвать его от захваченности странным, разрешающим всю абсурдность существования, чувством освобождения от сил длительности и протяженности всемогущего Времени. Он шептал почти недвижными губами: «Моисей всегда выводит евреев из Египта… Будда всегда скармливает себя голодной тигрице… сегодня, как всегда, Рождество… Его Рождество…»

Гелий шевельнул рукой. НН, заметив это, взяла ее в свою руку. Он сжал ее, надеясь на понимание движения души, почти уже не имевшей сил для одухотворенной связной речи.

– Геша, живи… не то я не прощу себе той своей тупости… не прощу… живи, то есть прости… простишь?

Он притянул ее руку к своим вспухшим, холодным губам. Потом слабо отпустил.

51

Несколько женщин вместе со священником и доктором, схватившись за воротник, полы, края и лацканы пальто, неумело несли распластанного на нем Гелия. Он действительно покачивался, как в люльке, немного перекатываясь то влево, то вправо, сначала головой вверх, а потом – вниз, когда спускались по ступенькам паперти к машине.

Убаюканный движением и заботой о себе живых людей, он уже мягко проваливался куда-то, как вдруг вспомнил – заволновался, что его ночного приятеля нет рядом. НН снова приблизила ухо к его губам, смогла разобрать просьбу и постаралась отвлечь Гелия от беспокойства за судьбу котенка.

Это счастливо помершее во сне существо не смогло, должно быть, пережить душевного потрясения. Ясно было и НН, и Грете, и Мине, и старушкам с батюшкой, что потрясение это было вызвано счастьем совершенно неожиданного участия человека в судьбе котенка, родственной близостью и теплотой живого тела, помещенностью в приют защиты от стихий и, конечно, случайной сытостью, тоска по которой чуть ли не с первого же дня рождения успела довести инстинкт самосохранения этой крохи до крайнего уныния и безумной отваги. Хотя, вполне возможно, все это счастье и вся эта радость, свалившиеся с московских холодных, завьюженных, угрюмых небес, показались замученному жизнью котенку чудесным сном, и он снова заснул так, чтобы заодно никогда уж больше не просыпаться.

Гелий успокоился, вполне доверившись словам НН, и вновь поразился той отвратительности, с которой его разум – натренированный, кстати, издавна им самим, но, разумеется, не без помощи зелененькой мрази – упрямо превращал в проблему бесконечного бухгалтерского выбора, скажем, любовь к НН, не раз открывавшуюся его душе с очевидной ясностью, обещавшую пожизненную страсть и радость освобождения от суетной тоски бессмысленного времяпрепровождения… «а ты все гадал, все гадал: люблю, собственно, или не люблю?… жениться или, мягко говоря, продолжать захаживать с безответственной охапкой мимоз и сувенирчиками из Парижей?… думал: а вдруг развал, тоска разводная, раздел имущества?… да заг-воздись оно в доску и пропади пропадом!… какое имущество?… кому оно нужно?… душа моя, прости ты меня за все изгиляния над тобой и за все унижения… прости, а потом… в сущности и в конечном счете, никого и ничего не осталось у меня, кроме тебя…»

Потом он понял, что находится в ее машине, и его кольнула обида, что НН буквально ни разу за годы знакомства не откровенничала с ним ни о делах, ни о мелких мытарствах общего адского быта, ни о последней покупке, скажем, вот этой машины, ни о выгодном – с прелестным, оказывается, прицелом на материнство – обмене квартиры с Зеленковым проклятым… «впрочем, при чем тут физик-теоретик?… ни разу, надо же, не намекнула ни словом, ни жестом, ни косорылием капризным, ни лобовой атакой настроения или истерической сменой его на то, что следует внести определенность в отношения и радоваться… радоваться… ясно же, что нравимся мы друг другу… ни разу… вот гордыня разномастных предков… вот нрав… вот злодейски тайная песня натуры… люблю… люблю… люблю… бешено обожаю и уважаю, но я-то, конечно, невероятное говно и мразь…»

Изредка она оборачивалась к нему, на миг отрывая взгляд от дороги, прерывала какие-то разговоры с доктором и спрашивала: как ты там? Он снова не мог не чуять в голосе ее, доносившемся до него как бы из дальнего далека, то, что сообщает даже самому жалкому человеку чувство непокинутости и неоставленности в любой пустыне мира.

Тогда он как-то дотягивал до спинки сиденья руку, НН быстро дотрагивалась до нее, гладила, сжимала, и он снова проваливался… покачивалась фельдшерица со склянкою нашатыря… прохожие, милиция, улицы, лица мелькали в свету фонаря… мне сладко при свете неярком… О Господи, как совершенны дела Твои… Ты держишь меня, как изделье… и прячешь, как перстень в футляр…

Вдруг, не в первый уже раз за эту ночь, мелькнула у него то ли в голове, то ли в сердце не то абсолютно бессловесная мысль, не то чувство, исполненное таинственно неизреченного, целебного смысла.

Чувство это смутило его ожившую совесть, то есть ум и душу, согласно переживавшие ужас событий и как бы ревниво обращавшие себе в упрек легкость, с которой они вдруг, так вот запросто, взяли да и примирились с очевидной безысходностью и необратимостью всего случившегося… к лучшему…«ни хрена себе – к лучшему,когда хуже вообще не бывает».

Тем не менее, когда проклинаем мы все начала и концы, смертельно холодеем от тайны течения Времени, с кровью и с кусками легких выблевываем плебейскую отраву жестоко поучительной советской истории, кривимся от обид и ненависти к нелепому мироустройству, свойски вроде бы, судя по всему, расположенному не к органически благородной норме справедливости, а к беспределу хаоса, к бездушной пошлости и к торжеству хамской силы, когда и жить-то нам уже невмоготу от ударов рока, под корень подкашивающих собственные наши душевные силы или убивающих нас несчастьями ни в чем не повинных ближних, – тем не менее мудрое это чувство ответственно заверяет тех из нас, которые не закрыты для него даже в самые иногда беспросветные минуты жизни, что все – к лучшему… как бы то ни было – к лучшему… Что и как именно – ничего нам не ясно. Все разъяснительные и внятные для разума детали остаются до каких-то сроков в тумане, клубящемся над обрывом частных наших жизней и общих Времен – в Вечность.

Но если каким-то образом проникает, если проникла в наши существа эта тайная, непостижимая мудрость Небес и личная Их вера не только в поучительное устроение исторического Бытия, но и в нашу не бессвязную, хотя и ничтожную в него помещенность, то мы, должно быть, именно в эти мгновения причащаемся Чуду соразделения Божественных Надежд и несколько уподобляемся Тому, Кто с Любовью отважился на Сотворение Вселенной, рискнув наделить Человека в начале его становления Даром трагически свободного, непредсказуемого саморазвития…

«…К лучшему… к лучшему…» – ликовал про себя Гелий, когда его, повисшего на плечах НН и доктора, несли через двор… втащили по лестнице в лифт… НН зазвенела ключами… но нужный не сразу нашла… иголочка все выскребывала и выскребывала из той самой колдобинки на пластинке бедные остатки прелестных тактов мелодии начала – мелодии, совсем охрипшей, совсем сорвавшей голос, но чудом продолжавшей звучать, пока не встрепенулась она от случайного сотрясения пола под шагами вернувшихся людей, пока не ожила и не перешла в долгожданное продолжение самой себя, за мгновение до того, как прерваться вдруг в квартире и в ушах у совершенно счастливого Гелия.

Кромвель, 1992

СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯ

Последнее слово подсудимого Панкова

Дорогие и глубокоуважаемые дамы и господа присяжные заседатели!

Какие меня сегодня переполняют чувства? Во-первых, это чувство законной ненависти и бурного презрения к потерпевшей, то есть к бывшей жене, сидящей тут, как в почетном президиуме профсоюзного собрания, с профурсет-ской физиономией и приковывающей к ней вспышки нашей продажной, но, к сожалению, свободной прессы, расписавшей меня на своих желтых страницах почище, чем Чикатилу, и как помесь члена с ментом, то есть секшу-ал херасмента, если выражаться на хорошем английском.

Во-вторых, господа, самое положительное чувство я испытываю сегодня вместе со всеми вами, нежданно-негаданно попавшими из гражданской, можно сказать, тряхо-мудии прямо на двенадцать присяжных стульев.

Это, как правильно заметил господин прокурор, успех курса, потерпевшего крах в семнадцатом году, но теперь снова вызванного на эстраду истории вершить бесклассовую справедливость над человеческим фактором.

Хорошо, конечно, что остались в нашем славном прошлом тройки, особые совещания и пуля в лоб чернильным росчерком пера культа личности. Это хорошо. Но составом присяжных я, откровенно говоря, полностью не у-до-влет-ворен, извините за выражение, практикуемое на клубничных страницах полового листка «ЕЩЁ». В эти вот минуты горький осадок в душе достиг своего и моего рекордного апогея.

Прошу занести в протокол, что испытываю большое чувство недоверия к женским сиденьям этих вот великолепных двенадцати стульев. Наш судебный процесс пошел, как говорится, но какого приговора я могу ожидать от восьми рассерженных женщин? Недаром древние говорили, как неоднократно указывал мой адвокат, что, если Фемида сердится, значит, она далеко не права. Поэтому я всех Фемид, верней женских членов вашей исторической команды, прошу рассмотреть мою вину в общечеловеческом смысле. Уверен, что все положительное, представленное обо мне руководством ВПК, перевесит злобную клевету бывшей, с позволения сказать, супруги.

Теперь – к делу. Ну сами скажите, мог разве нормальный человек врезать несколько раз бейсбольной битой по голубому чешскому унитазу, которым ему же через пять минут захочется воспользоваться для разрядки стресса, и тогда он выбежит на балкон, хватая тем самым лишнюю статью за случайное попадание его экспериментов на личность депутата Госдумы от фрикции, виноват, от фракции коммунистов. Ясно же, что этот горе-политик оказался тогда в зоне действия невменяемой мочструи с провокационной целью привлечь к своей персоне внимание избирателя, резко напуганного выходом нашей державы из строя в оттепель травмирующих реформ.

При чем же тут вменяемость, когда вы просто обязаны переквалифицировать все наветы психоэкспертизы на аффективный, так сказать, букет патриотического гнева, личной раздражительности и невыносимо нежной гражданской боли. Эти противоречивые чувства я испытывал в связи с переходом целого ряда оборонных предприятий нашей, между прочим, сверхдержавы на выпуск всяких посторонних изделий, в том числе и полупорнографических. А производство бейсбольных бит было прогрессивно налажено нами в дочерних цехах, выпускавших до Горбачева гранатометы для народно-освободительных движений в зажиточных странах глубоко противоречивого третьего мира.

Сразу должен заявить, что поддерживаю торжественный снос в помойку истории железного Феликса. Кровавый палач отдал в свое время приказ конфисковать в пользу ЧК один из прогрессивных публичных домов, принадлежавший моей родной пратетушке. Туда, по ее рассказам, скрываясь от собак царской охранки, забегали видные члены ленинской гвардии, артисты кино, цирка и писатели, ставшие со временем лауреатами Сталинской премии. Дом стоял как раз на Лубянке, и в той дзержинско-жидо-латыше-чечено-грузино-азербайджано-масон-ской ложе устроен был отдел пыток дружбы остальных народов нашей Родины.

А теперь мне хотелось бы перейти к изложению обстоятельств семейного происшествия в нашей трехкомнатной квартире. Предварительно хочу решительно откреститься от того, что, если верить репликам прокурора и его сомнительного товарища, в голове у меня то и дело торжествует каша. А что, позвольте спросить с этой низкой трибуны, должно, по-вашему, в ней торжествовать? Может быть, вы злорадно жаждете торжества в голове русского человека сациви, плова, вареников с вишнями, бешбармака или, что хуже всего, фаршированной рыбы, товарищ прокурор? Да здравствует торжество именно каши в голове всех истинно русских патриотов, дамы и господа, судари и сударыни!…

Будем откровенны, перестройка и покаяние буквально свалились на загривок нашему обществу с подоконника кабинета Михаила Сергеевича – тут двух мнений быть не может. Но основной шок я испытал тогда, когда вот эта якобы потерпевшая особа, сидящая тут рядом с вами с видом Василия Сталина, то есть казанской сироты, неожиданно стала выездной.

В тот самый момент я понял, что системанаша дала трещину и вот-вот рухнет. Вскоре это и произошло, в порядке исторической необходимости в центре, а также на местах.

Со мной случился на этой почвенности первый сердечный припадок ишемии. Да и мог ли я иначе реагировать на развал системы? Сами рассудите: законная супруга закрытой номенклатуры Органов отправляется разгуливать по пространству враждебного нам военно-стратегического пространства Нью-Йорка! А если, думаю, она скурвится там, подобно тайным украинским сепаратистам Шевченко с Левченкой, соблазнив какого-нибудь синатру или депутата Госдумы ихнего пресловутого Конгресса – что тогда? Тогда и мне – крышка! Я ведь много чего разгласил своей бывшей супруге сугубо секретного в плане усиления личного обаяния перед очередным интимным событием в постели.

Она – по ее, конечно, словам – знала в совершенстве английский и, кроме службы в «Интуристе», вызывалась в ЦК КПСС переводить беседы народно-освободительных шарлатанов Азии и Африки с заправилами этих движений на Старой площади.

И вдруг, повторяю, унюхав распад нашей Системы, это оголтелое профурсо приглашают в гости какие-то богатые интуристы из Нью-Йорка.

Короче говоря, якобы пострадавшая стала бегать по магазинам и тоннами закупать сувениры для своих зарубежных спонсоров. Верите, пыталась даже упаковать в баул четыре мои ордена и закрытые медали за вторичные взятия Будапешта и Праги. Скажу честно: я сделал попытку удержать бывшего близкого человека в пределах недосягаемости для ЦРУ и Пентагона.

Прихожу в кабинет к земляку – он был большой шишкой на Лубянке – и делюсь с ним святыми патриотическими сомнениями. Мало ли чего, говорю, могла запомнить моя половина, потому что я, возможно, разговариваю сам с собой во сне из-за многолетнего пребывания целого ряда военных тайн во мраке моего внутреннего одиночества. Сними ты ее, прошу, с трапа, пожалуйста, от греха подальше.

Представьте, мой земляк цинично хохочет и говорит, что все наши сверхсупергипертайны давно Америке прекрасно известны и мы лишь поэтому уверенно вздернули над страной железного Феликса, простите, железный занавес. Вообще, говорит земляк, закрывай сифон, открывай поддувало и круто вставай на рельсу строительства свободного рынка. Мы отстали от Европы и Америки ровно на сто пятьдесят лет по вине этих гнусных марксистско-апрельских дебилов и, конечно, тезисов. Благодаря их невменяемости нам теперь не Штаты придется догонять, а Пекин косоглазый. Вот в чем основная политическая, но тщательно засекреченная причина так называемой перестройки. Вот как печально завонял марксистско-ленинско-сталинский экскремент. Поэтому готовься, пожалуйста, хоть ты, Иван, оперативно ворочать конвертируемой валютой. Получать начнешь не зарплату, а прибыль. Хватит с тебя и с меня времен военно-коммунистического аскетизма. Ницца. Багамы. Усталый лежишь в парижском отеле, сдувая с губы шампанскую пену, указательным пальцем, а то еще кое-чем набираешь номер. Максимум через двадцать минут сваливается на тебя с потолка девушка, скажем, гаитяно-гавайской национальности и с дрожащей гитарой в загорелых руках, Ваня! Вот за что мы с тобой боролись, а не за коммунистические идеалы – будь они прокляты! Чем скорее допрут до этой абсолютной истины все, от русских до чукч, не говоря о других, менее великих национальностях, тем успешнее обгоним мы и перегоним китаез в строительстве народного капитализма в одной отдельно взятой стране. Между прочим, знай: на ВПК надвигается неминуемая конверсия. Так что даем тебе зло, извини, «добро» на индивидуальный пошив… ха-ха-ха… шкуры – и валяй!

Земляку я сразу же ответил со слезами на глазах, что из родного ВПК меня вынесут только вперед мысками шевровых моих штиблет, начищенных в последний раз парадным гуталином…

Одним словом, собрал я свою половину в вояж. Проводил, напоследок шепнув на ухо, что если вздумает свалить, то мы поднимем на ноги всех наших суперкротов в ЦРУ, Пентагоне и в Белом доме, но отыщем тварь такую даже под землей, транспортируем под общим наркозом на Родину, и вот тогда я сам своею рукою врублю в нашем спецкрематории для предателей рубильник возмездия, поставлю электрификацию всей страны на медленный режим и полюбуюсь, как от ее жирной дебелости останется на противне лишь более чем жалкая шкварка посреди анонимной горки пепла. Убедил. Как видите, якобы пострадавшая не свалила. Хотя, откровенно говоря, чем больше будет оставаться на Западе всякого недоброкачественного человеческого фактора, тем чище все мы будем демографически и, конечно же, порнографически. То есть нравы и порядки у нас, хотя бы в одной только Москве, станут как в Сингапуре. Обосс… то есть обмочишь под балдой или в трезвом виде не свой автомобиль – годовая зарплата. Черканешь на стенке лифта, когда он застрянет промеж этажей, слова от трех до пяти букв – безапелляционно отрубать руки к чертовой бабушке. Плевок на улице – грязной метлой по морде. Залезли в карман – расстрел на месте без права, понимаете, переписки с Президентом и ООН. Супружеская измена – лишать половой энергии минимум на три года оперативным путем либо насильственно вшивать в пах соответствующую торпеду. За рэкет – вообще вздергивать на фонарях, потому что они и так не горят по ночам. Но это все пока что только очередная наша общественная утопия. Извините за вынужденное удлинение моего последнего слова.

Лучше бы, повторяю, якобы пострадавшая не возвращалась. Вы себе представляете, с Запада возвратился совсем другой человек!

В первую же ночь я даже на совместном ложе не узнаю простого и скромного товарища по общей нашей незамысловатой игре в былую влюбленность.

Что такое? Что происходит? Да куда же, думаю, в конце концов, катится моя родная сверхдержава?… Перехожу к конкретным событиям, трагически перешедшим однажды в наше семейное происшествие.

Вынужденно прошу господ судью, присяжных и девиц стенографии приготовиться к порнографии той памятной неформаломеевской ночи. Вот какие были у гражданки, некогда разделявшей со мной тахту и прочие брачные ложа, не только речи, но и целые тезисы. Во-первых, нескрываемая радость до самого утра, оттого что на постельные пространства нашей сверхдержавы надвигается девятый вал сексуальной революции с перековкой мечей, простите за выражение, на оральность, чему, говорит, надо поучиться моему сверхзакрытому предприятию и всему ВПК. Я с ходу впадаю в стресс, вслух декларируя ненависть к Белому дому Америки.

Под утро якобы пострадавшая, применив известные чары, сагитировала меня вот на какое дело, приведшее впоследствии всех нас на этот высокий форум. Логика ее была такова. Раз я патриот ВПК, под который копают ра-зоруженцы, то надо частично загрузить военно-промышленный комплекс неполноценности производством самого прибыльного из всех миролюбивых изделий. Твои, говорит, конструкторы внесут в новое мирное изделие принципиальные новшества, а доходы пойдут на развитие отрасли, а также на строительство новых бараков для русских беженцев от дружбы народов.

Лежу и одновременно пытаюсь сообразить: о каком таком сверхизделии ведет она речь?

Тут она бежит в чем мать родила к одному из импортных чемоданов и достает из него то самое изделие. На всех сторонах коробки – картинки, выражающие сначала депрессию, а потом ну просто-таки неземное удовольствие и другие интимные чувства, понятно, что очень одинокой женщины. От коробки, помню, намеренно разило мужским букетом, то есть сигаретным дымом, очень дешевым одеколоном, дизельным топливом и, как мне показалось, давно не стиранными носками.

В общем, после любования картинкой бывшая моя половина вытаскивает из коробки предмет, получивший в дальнейшем следующее официальное название: «Отечественный, противопожарный, электронно-тепловой, обоеполый удовлетворитель с набором съемных приставок и автоматическим регулятором фрикций и будильником. Питание – батарейно-сетевое. Автореверс. Гарантия удовлетворения – на всю вашу жизнь».

На такой формулировке основных функций мирного изделия настоял лично я, потому что либеральные демократы нашего предприятия совсем уж закусили к тому времени удила и предлагали порнушный беспредел. Не будем, однако, забегать вперед, чтобы потом не делать лишних шагов назад, как это, к сожалению, у нас на Руси повелось с нелегкой ноги Петра Первого.

Бурный скандал возник между нами, когда якобы пострадавшая пыталась всунуть вилку провезенного через таможню изделия порнографии в розетку. Но, как известно, концы у американской вилки тоже бросают вызов Европе – они плоские и в дырочки розетки не влазят.

Я желаю сделать в эту минуту политическое заявление большой общественной важности, но не очень-то выходя за рамки этого последнего моего слова.

Женщина вовсе не слабый пол, ваша честь, как думало все это время человечество, включая и нас с вами. Женщина имеет пол не то чтобы сильный, но совершенно всемогущий, коварно маскирующийся под пол слабый, а мы пораскрывали свои варежки. Мы – олени сохатые. Вот в чем корень проблем. Женщина может гипнозом неотразимого кокетства и беспринципным шантажом заставить вас изменить своему «Я» с любым другим «Я», даже если это другое «Я» вам отвратительно на сто процентов. Женщина может наштрополить Президента любой страны объявить войну соседнему государству, как это случилось с Мао Цзэдуном, науськанным женой и напавшим на Индиру Ганди. Или же снести Берлинскую стену, отделявшую гнилую порнографию Запада от нашей духовно положительной Евразии. Примеров тут не перечесть. Так произошло и со мной. Коготок завяз – всей птичке пропасть, не в смысле продажи Родины, но активного участия в конверсии ВПК.

Идем дальше. Под давлением моей половины я вынужден был вместо участия в традиционном половом акте присобачить к плоским американским вилкам самодельные концы проводов. Произошло, как и следовало ожидать, некоторое задымление аппарата из-за разницы рабочих напряжений. В Америке ведь 120 вольт вызывающе течет в проводке, а у нас – всего 220. От этого в рабочей части дурацкого изделия, уже знакомого госпожам присяжным заседательницам, возник существенный перегрев пластмассы головной приставки. Вибрация внутри прибора превышала секунд на десять все положенные нормы, но я успел понять принцип действия этого заменителя мужской постельной силы. Ничего особенного, если не впадать в технические особенности. Формулируя по-партийному, это просто обыкновенная электрификация онанизма всей страны и жажда сверхнаживы под маркой снятия невыносимой тоски с телесного пространства женщин-одиночек.

Потом якобы пострадавшая взяла с меня слово, что я вынесу с предприятия реостат на 120 вольт, и до самих испытаний прибора дело у нее в тот раз не дошло.

Утром основной разговор был о внедрении в производство на нашем предприятии отечественного изделия, с учетом недостатков американского варианта. Я, конечно, считал, что раз бродит по оборонным предприятиям ВПК призрак конверсии, то надо бросить часть технологии и производства на мирные изделия, типа детских колясок, стремянок дюралевых, велосипедов, инвентаря частнически-огородного, многоразовых вешалок и прочего бытового дефицита, а технической, говорю, порнографией пускай занимается мафия. Меньше будет грабить, убивать и вымогать.

Но на следующий день якобы пострадавшая собрала у нас дома представительный сабантуй. Пригласила нашего директора, главного инженера, технолога и профсоюз. Были также их супруги. Выпили мы. Помянули добрым словом командно-административный принцип руководства человеческим фактором и ВПК. Подняли тост за скорейший выход России из разряда стран-доходяг в экономические и демографические чуда на пути к Храму, чтобы не только снизить смертность, но и взяться своими силами за воскрешение мертвых рублей под руководством бывшего министра финансов Федорова.

И тут вот якобы пострадавшая встряла со своим предложением начать широкий выпуск интернационального варианта удовлетворителя с целью завоевать им мировые рынки, а доходы не распылять, как это делают в Ниццах шальные наши воротилы из бывшей партноменклатуры, не хранить их в швейцарских кубышках, но вкладывать в поддержку агонизирующих отраслей антинародного хозяйства и демократии.

Оказывается, не теряла она времени в Америке даром. Привезла калькуляции, спецификации, тарификации и прочие дела, не знаю уж, как и где их заполучив. Не знаю.

Должен заявить, что с самого начала чуял я где-то под собою глубокое обаяние капкана под общим названием «троянский конь». Признаюсь, не сумел справиться с коварством и любовью этой дамской кавалерии насчет угрозы безработицы в оборонке и дальнейшей алкоголизации работников ВПК, а потому и уверовал временно в панацею, предложенную бывшей моей половиной. Да разве один я уверовал? А куда смотрел инженералитет с генералитетом и прочее наше техноложство? Мы все, как это обычно случается в истории, соблазнены были огромными дивидендами, загребать которые учат всех нас международные люди, именуемые одним замечательным математиком и выдающимся расистом малым народом.

Итог попадания под обаяние «троянского коня» был таков. Наше предприятие оказалось передовиком конверсии по сумме выпускаемых мирных изделий. Вот что значит, уважаемые дамы и господа, потеря сверхдержавой Госплана! Двух недель не прошло после того домашнего совещания и обильных тостов, как коллектив передового цеха нашего предприятия дружно включился в выпуск первого отечественного удовлетворителя вместо производства электронщины для атомных боеголовок.

Когда утечка информации достигла спецкоров Запада, на предприятие зачастили, понимаете, зарубежные гости, включая женщин, которые желают быть мужчинами в учреждениях, на производстве и в однополых постелях, под общим названием «феминизм».

Если бы, ваша честь, вы приняли мое предложение закрыть наши заседания для всех любителей альковной клубнички и черного юмора, то я много чего мог бы тут рассказать – много чего! Вы узнали бы о целом ряде буквально порнографических испытаний отечественной версии американского сжирубесительства. Вы бы увидели очере-дищу всех соискавших звания испытательниц мирного изделия. Очередища была больше, чем к Мавзолею, и частично состояла из мужчин, которых пришлось выдворять оттуда с помощью конного ОМОНа. Если бы ОМОН не двинул прикладом по шее тележурналиста и не разбил бы копытом его телекамеру, то пленка с этим безобразием давно бы уже попала на Запад, который, по яркому выражению Генриха Боровика, яростно, сволочь, злорадствует по поводу всех наших исторических временных неудач.

Вам повезло, что вы не познакомились с ходом рабочих дискуссий насчет улучшения всех параметров нового изделия, включая температурный режим и усложнение колебательного цикла вибраций. Повезло, что не услышали утопические предложения рационализаторов, алчно ратовавших за наделение удовлетворителя рабочими функциями накручивателя бигуди, открывателя консервных банок, штемпеля почтовых адресов и, в конце концов, раскалывателя грецких орехов, на что я наложил вето. Достаточно одного будильника.

А один ведущий сексолог из бывшего города Ленина, наш платный консультант, додумался до того, что наукообразно настаивал на присобачивании к изделию еще и магнитофонной радиоприставки совместного русско-японского предприятия СОНИ-МАРМЕЛАДОВА.

Лично мне от всех подобных предложений тоже знаете чего захотелось? Сильной руки – вот чего! Чтобы разом покончить с авариями труб, с разгильдяйством, с порнухой в области фракции политических нравов Госдумы, с мафией, с ворьем, с легким поведением, с единогласным измывательством малочисленной, но дружной группы народов над основным русским населением бывших республик, с укрывательством налогов, с коррупцией в области наркомании, с беззащитностью простого человека перед беспределом продажи родных полезных ископаемых стратегическому врагу, но самое главное – со свободной продажностью нашей якобы независимой прессы. Как говорится, скажи мне, от кого ты не зависишь, и я сообщу куда следует, кто тебе платит.

Но двинемся к заключительной части этого слова, то есть конкретно к тому, что я совершил в определенно невменяемом виде.

Так вот, за мирные инициативы по развалу ВПК международный феминизм буквально засыпал наш профсоюз продуктовыми и вещевыми посылками в знак любви и уважения к деятельности, направленной на продолжение освобождения женщин от проклятия многовековой тирании мужчин.

В общем, благодаря творческим поискам бывших ведущих конструкторов электронного оснащения атомных боеголовок наше предприятие на шею обогнало конкурентов в бананово-лимонном Сингапуре и в прочих недоразвитых Гонконгах. Всех плюсов не перечислить, но мы отремонтировали Дом культуры, из которого давно уже сыпался песок и прочие стройматериалы, где сразу же основали обоеполую аэробику, что вскоре привело к превышению созидания новых семей над развалом старых, причем на здоровой основе. Жилищное строительство. Освоение на подсобке овощей-изгнанников, то есть спаржи, артишоков и прочего гарнира царского времени. Инвестиции в доходные отрасли экономики, как-то: казино, шоу-бизнес, первый всероссийский конкурс женской обнаженности, если не оголтелости.

Напоследок не могу не упомянуть о ляпсусах в нашей работе. По вине типографии в техчасти русскоязычной инструкции насчет принципа действия прибора, то есть в самое начало работы в слово «вибратор»вкралась дополнительная буква «ы», что привело головное предприятие к ряду служебных тяжб с родителями детей-вундеркиндов, рано научившихся читать, и ударило всех нас по карману.

Были жалобы от покупательниц разных областей и стран-экспортеров в адрес некоторых второстепенных характеристик удовлетворителя, как-то: заплетание шнура, непроизвольное дрожание кожуха, искрение клемм реле регулятора вибраций, частичное запотевание моторной части и многое другое.

Так каков же был основной фактор, подвигнувший меня к невменяемости рокового поступка? Вот вы, ваша честь, вы просто обязаны, включая прокурора, представить себя на моем месте. Целый месяц якобы пострадавшая откон-тачивает меня от себя под разными предлогами. Депрессия, стресс, бизнес, органические недомогания, но в основном так называемые презентации. Книги, оперетты, журналы, выставки, новые партии мехов и политиков. Вот вам – плоды демократически неуправляемой перестройки! Дело дошло до того, что она является однажды под утро в пьяно-полуголом виде с презентации новых бюстгальтеров и минимальных трусиков на различных частях тел русскоязычных моделей, что вызвало в моей груди очередную ишемию.