Текст книги "К истокам слова. Рассказы о науке этимологии"

Автор книги: Юрий Откупщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Антимири антилопа

К сожалению, наличие пространного пропорционального ряда далеко не всегда может служить надёжной гарантией правильности этимологических сопоставлений или реконструкций.

Один польский мальчик заинтересовался происхождением слова антилопа. «Я знаю, что такое анти, по я не знаю, что такое лопа» [67]67
  К. Паустовский. Третье свидание. «Новый мир», 1963, № 6, стр. 96–97.


[Закрыть], – заявил он. Наблюдение мальчика, несмотря на явную ошибочность, очень интересно. Вычленение «слова» лопабазируется на решении пропорционального уравнения с достаточно большим количеством членов:

антимир: мир = антитезис: тезис = антитело: тело = антистрофа: строфа = антициклон: циклон =… = антилопа: лопа.

На самом деле, слово антилопане содержит в себе греческой приставки анти– ‘против(о)-’ постановка этого слова в приведённый ряд и вычленение второго компонента лопапредставляет собой очевидную ошибку. Но где гарантия того, что в более сложных случаях этимолог не совершит ошибки, принципиально не отличающейся от ошибки польского мальчика?

Такую гарантию нам даёт опора не на один пропорциональный ряд (сколь бы длинным он ни был), а на целый комплекс подобных рядов. В случае со словом *критинаша реконструкция базируется на следующих пропорциональных уравнениях:

а)  x: (по)крой = гнити: гной=….

б)  x: кроити = пити: пойти=….

в)  x: кривъ – жити: живъ=…

Каждый из этих рядов, как мы уже видели, может быть продолжен далее. И каждое из приведённых уравнений даёт при его решении один и тот же ответ: х = *крити. В этом случае трудно предположить, что перед нами всего лишь простая сумма случайных совпадений. Гораздо правдоподобнее считать, что закономерный характер рассмотренных пропорциональных рядов отражает реальные закономерности языка.

Бракъ [68]68
  Речь здесь будет идти не о германском заимствовании брак‘изьян’, а об исконно славянском слове брак‘супружество’.


[Закрыть]и мракъ

Не правда ли, перед нами два очень похожих слова– как по своему звучанию, так, видимо, и по словообразовательной структуре. Однако это первое впечатление ошибочно. Старославянское слово бракъбыло образовано с помощью суффикса – к– от глагола бра-ти(сравните русск. брать в жёныили украинск. побралися‘поженились’).

Аналогичную словообразовательную модель мы имеем в случае др. – русск. знати‘отличать, замечать’ → знакь.

Если предположить, что к этому же типу относится слово мракъ, то мы должны были бы найти в старославянском или древнерусском языке глагол *мрати. Однако никаких следов подобного глагола не сохранилось ни в одном славянском языке. Ничего не дают нам в этом отношении и родственные индоевропейские языки.

Несколько иная словообразовательная модель нашла отражение в древнерусском слове старославянского происхождения зракъ‘вид’ (сравните также русск. призрак, зорок, зрачок). Здесь, наряду с наличием суффикса – к-, мы встречаемся и со знакомым уже нам чередованием е/ов корне: зрh-ти(из *zer-ti) → зра-к-ъ(из *zor-k-ъ). Однако и в этом случае мы не находим никаких надёжных аналогий для слова мракъ.

Остается ещё одна модель: *velk-ti(→ др. – русск. влhчи, русск. влечь) → *volk-ъ(→ волок); *rek-ti(—* др. – руcск . речи‘говорить, сказать’) → *rok-ъ(сравните русск. про-рок), В обоих этих случаях – к– не является суффиксом, а входит в состав корня. Во всех предыдущих примерах глаголы никакого – к– не имели. Здесь же глагол относится к имени так же, как и в случае везу: воз(чередование е/о), а – к– входит в состав как глагольного, так и именного корня.

Если допустить, что слово мракъотносится к последнему словообразовательному типу, то мы должны считать его заимствованием из старославянского языка. Поскольку одна из особенностей, типичных для отношения старославянизмов к исконным русским словам, хорошо известна ( врагъ – ворогъ, градъ – городъ, прахъ – порохъи т. п.), мы можем восстановить праславянскую форму *morkъ, которая закономерно даёт старославянское мракъи русское диалектное морок‘мрак, мгла’ (сравните об-мороккак ‘потемнение сознания’). Производным от морокявляется слово морочить(буквально: ‘темнить, затемнять’).

Используя аналогию со словом волок, мы можем составить следующее пропорциональное уравнение для решения вопроса об этимологии слов мраки морок: *velk-ti: волок= x: морок. Нетрудно определить, что x= *merk-ti. Однако если первая реконструированная форма *velk-tiзакономерно отражается в виде древнерусского влhчи(влечь) [69]69
  Сравните также русское влекуи литовское velku[вялкý] ‘тащу, волочу’.


[Закрыть], то простой глагол *merk-tiв славянских языках не сохранился.

И здесь нам на помощь опять приходит литовский язык, в котором сохранился глагол, полностью совпадающий с реконструированным праславянским словом: литовск. merkti[мярькти] ‘закрывать веками, жмурить (глаза)’.

Следовательно, сравнение литовского merktiи русских слов мороки мракпозволяет говорить о наличии этимологической и смысловой связи между ними. Из этого сравнения можно сделать вывод о том, что этимологически мракпредставляет собой субъективное восприятие тьмы как ощущения человека с закрытыми глазами. Эта связь между понятиями ‘закрывать глаза’ и ‘тьма, мрак’ могла поддерживаться и обратным впечатлением: закрывая глаза, человек как бы «выключал» зрительный образ окружающего мира, словно погружаясь при этом во мрак, в темноту.

О том, что всё это не оторванные от реальной жизни общие рассуждения, свидетельствуют факты самого языка. Так, родственными литовскому глаголу merktiявляются такие русские слова, как су-мерк-и, с-мерк-атъ(ся), мерк-ну-ть. Древнерусское меркнутиозначало ‘темнеть, смеркаться’, а в ряде родственных славянских языков соответствующее слово имеет значение ‘мигать’. Да и сам литовский глагол merktiозначает не только ‘закрывать глаза’, но (в возвратной форме) также ‘гаснуть, темнеть’ (например, о свече, солнце и т. д.).

Зракъ и злакъ

Этимология древнерусского слова зракъ‘вид’ как мы уже убедились, особых затруднений не представляет. Сложнее обстоят дела в случае со словом злакъ. Ни модель зна-ти→ зна-к-ъ, ни *merk-ti→ мрак-ъздесь не подходит. Иное дело, если мы наше пропорциональное уравнение построим на основе аналогии со словом зракъ: zer-ti(→ зрhти): *zor-k-ъ(→ зракъ) = x: *zol-k-ъ(→ злакъ). Решение этого уравнения очевидно: x= *zel-ti. Впрочем, на первый взгляд, пользы из этого решения мы не извлекли никакой, ибо в славянских языках нет никаких следов реконструированного нами глагола.

Но обратимся (в который уже раз!) к литовскому языку. Поскольку славянскому з в литовском будет соответствовать ž(cм. таблицу соответствий), мы ожидаем встретить здесь и действительно находим глагол želti[жяльти] [70]70
  Читатель, вероятно, заметил, что те праславянские слова, которые в этимологических реконструкциях даются под звёздочкой, довольно часто обнаруживаются в современном литовском языке. Строй этого языка настолько архаичен, что болгарский академик В. Георгиев высказал по этому поводу, казалось бы, совершенно парадоксальную мысль: поскольку мы не располагаем непосредственными данными праславянского языка, их место в исследованиях, в отдельных случаях, могут заменить данные… литовского языка. Некоторые из рассмотренных нами примеров подтверждают эту мысль болгарского учёного.


[Закрыть], который имеет значение ‘расти, произрастать’. Производными этого глагола являются такие литовские слова, как želmuo[жялмýо] ‘росток’, žeimenys [жяльмяни: с] ‘посевы’, а с другим гласным в корне – žolė[жолé:] ‘трава’. В русском языке словами с «растительной» этимологией (то есть связанными с глаголом, означающим ‘расти, произрастать’), помимо слова злак, являются также зелье [71]71
  В различных славянских языках это слово имеет «родственников» с различными значениями: ‘трава’, ‘зелень’, ‘злак’, ‘капуста’, ‘щавель’.


[Закрыть]и зелень. Древность этих слов и их значений подтверждается такими индоевропейскими соответствиями, как латинское слово helus, (h)olus[хéлус, (х)óлус] ‘зелень, овощи’ или фригийское zelkia[зéлкиа] ‘овощи’.

Наконец, следует добавить, что по названию растений в языке очень часто даются обозначения различных цветов и цветовых оттенков: вишневый, малиновый, сиреневый, оранжевый(сравните франц. orange[оранж] ‘апельсин’), лимонныйи т. п. Русское прилагательное зелёныйи литовское žalias[жáляс] ‘зелёный’ с этимологической точки зрения означают цвет растущей травы, кустов и деревьев. Аналогичное семантическое развитие имело место и в случае с англ. to grow[ту грóу] ‘расти, произрастать’ и green[гри: н] ‘зелёный’, где цветовое обозначение также было основано на абстрагировании одного из внешних признаков растения.

Итак, мы убедились, что аналогия играет очень важную роль в истории языка. Действие аналогии здесь основано на тех же общих принципах, что и решение пропорционального уравнения. Вот почему этимологам в своих реконструкциях постоянно приходится, вскрывая древнейшие этапы развития языка, решать задачи, подобные тем, которые в своё время все мы решали на уроках арифметики.

Разумеется, этимологические задачи гораздо труднее несложных пропорциональных уравнений. Число неизвестных в этих задачах обычно не сводится к одному лишь «иксу»: здесь будет и «игрек», и «зет», и целый ряд других неизвестных. Рассмотренные нами примеры лишь в самых общих чертах иллюстрировали схему решения подобного рода этимологических задач.

И в заключение отметим, что каждый пример на пропорциональное уравнение в задачнике по арифметике может быть решён если не учеником, то учителем. Что же касается этимологических задач, то многие из них до сих пор остаются нерешёнными. Таких задач без ответа можно немало найти в любом этимологическом словаре любого языка.

Глава десятая
Несколько не совсем обычных этимологий

Если бы все анализируемые слова входили в определённые, причём хорошо известные типовые системы фонетических, словообразовательных и семантических изменений, то в работе этимологов, пожалуй, не было бы почти никаких трудностей. К сожалению, однако, каждая из этих систем подверглась в языке весьма существенным преобразованиям. Кроме того, существует немало слов, возникновение которых вообще не связано с той или иной системой.

Приведём несколько примеров с такими словами, происхождение которых не позволяет отнести их к какой-либо из рассмотренных нами систем типовых изменений.

Монтевидео

О происхождении названия этого южноамериканского города, столицы Уругвая, существует несколько интересных, но спорных легенд. Приводим две из них.

Каравеллы Магеллана, отправившегося в кругосветное путешествие, медленно продвигались вдоль побережья Южной Америки. Земля долгое время была скрыта за горизонтом. Когда вдали появились очертания гористого берега, находившийся на каравелле испанский монах произнес по-латыни: Montem video[мóнтем видео], что означает Я вижу гору. Это была гора Сьерро.

Именно здесь позднее был основан город Монтевидео, получивший своё название, согласно легенде, в память о радостном восклицании матроса или монаха. Но легенда – это только легенда. Исследования историков показали, что название города Монтевидео возникло, быть может, иным – гораздо более прозаическим путем. Первые мореплаватели, достигавшие на своих хрупких каравеллах побережья Южной Америки, имели обыкновение составлять довольно примитивные географические карты. На этих картах все горы, холмы и возвышенности, не имевшие ещё у мореплавателей особых названий, обозначались римскими цифрами I, II, III, IV и т. д., считая с запада или с востока.

На таких картах и в судовых журналах гора Сьерро, где в настоящее время находится город Монтевидео, была обозначена порядковым номером «шесть»: MONTE VI DE О. Полностью эта запись по-испански означает: monte sexto de oeste[мóнте сéксто де оэсте], то есть ‘шестая гора с запада’. В результате прочтения римской цифры VI как vi[ви] и возникло будущее название столицы Уругвая: MONTEVIDEO – Монтевидео, Впрочем, и это объяснение не более чем гипотеза.

Шантрапа

Но Монтевидео для нас с вами – своего рода «экзотика». А возьмите, например, такое бранно-просторечное и совсем уж не «экзотическое» слово, как шантрапа. Слово это также возникло как результат непонимания. Но для того чтобы уяснить себе происхождение слова шантрапа, нам нужно мысленно перенестись в русскую деревню, когда там ещё господствовало крепостное право.

Скучающий помещик решил создать хор и поручил гувернёру-французу отобрать из своих крестьян подходящих певцов. По велению старосты со всех сторон к барскому дому стал стекаться народ. Француз по очереди выслушивал экзаменующихся. Успешно выдержавших экзамен он направлял на веранду, где писарь вносил их в списки хористов. Но большинство кандидатов не выдерживало экзамена. Прослушав очередного такого неудачника, француз говорил: Ilnechanterapas[иль не шантрá па] ‘Он не будет петь’ и жестом указывал в сторону, где, переминаясь с ноги на ногу, уже стояла изрядная толпа забракованных певцов. Слова nechanterapasповторялись во время этого экзамена десятки раз, и когда староста, подойдя к барскому дому, увидел толпу и спросил, записаны ли они в хор, один из крестьян, хотевший показать, что «и мы не лыком шиты», ввернул в ответ непонятное выражение: «Не! Шантрапа!»

– А ну, шантрапа, проваливай на работу! – крикнул староста. И вот появилось в русском языке новое бранное словечко, обозначающее бездельников, ни к чему не пригодных людей.

В каких падежах стоят слова кворум и ребус!

Толковые словари говорят о том, что кворум – это ‘минимальное число присутствующих на собрании, необходимое для того, чтобы сделать его правомочным’.

Слово кворум – латинское по своему происхождению. Оно представляет собой форму родительного падежа множественного числа от местоимения qui[кви:] ‘который’ и буквально означает ‘которых’. Что же это за странная этимология?

С давних пор в английском парламенте существовал обычай – открывать его заседание словами председательствующего на латинском языке. В этом вступительном слове говорилось, что члены парламента, число которых достаточно для того, чтобы собрание было правомочным, могут приступить к работе. От первого слова в латинском выражении quorum praesentia sufficit[квóрум презéнциа сýффицит] ‘коих (или которых) присутствие достаточно’ и берёт начало наше современное русское слово кворум.

Случай, когда формы косвенных падежей превращаются при заимствовании в именительный падеж, не так уж редки в истории языка. Так, слово ребусявляется застывшей формой творительного падежа множественного числа от латинского существительного res[ре: с] ‘вещь, предмет, дело’. Буквальное значение латинского rebus: ‘вещами, предметами’. И действительно, ребус – это загадка, в которой загаданное слово или предложение передаётся предметами или вещами (точнее, их рисунками).

Окончание, ставшее словом

То же самое окончание – бус, с которым мы встретились у слова ребус, можно выделить также в слове омнибус, которым раньше обозначалась большая, запряжённая лошадьми, карета для перевозки пассажиров. Латинское слово omnis[óмнис] ‘весь, всякий’ в дательном падеже [72]72
  В латинском языке окончания дательного и творительного падежей во множественном числе всегда совпадали.


[Закрыть]множественного числа имело форму omnibus[óмнибус] – что означает ‘всем’ или ‘для всех’. Омнибус – это карета, которая, в отличие от частных экипажей, предназначалась для общего пользования, «для всех».

Когда в самом начале XX века лошади на улицах больших городов были вытеснены автомобилями, древнее латинское окончание – бусв виде словообразовательного суффикса перекочевало в автобус, а ещё позднее – в троллейбус.

Проникнув в слова, обозначающие различные средства передвижения – от устаревшего омнибусадо троллейбуса, – «окончание» – бусповело себя «агрессивно»: оно вытеснило в английском языке основную часть слов omnibusи autobusи появилось в качестве самостоятельного слова bus, которое стало означать ‘омнибус’, ‘автобус’, ‘автомобиль’ и даже ‘пассажирский самолёт’.

Города и предлоги

Несколько столетий тому назад турки захватили богатый греческий город Константинополь. Они редко слышали от греков название этого города. Но зато им очень часто приходилось слышать слова: eis tēn poli(n)[ис тим бóли] или eis tan poli(n)[ис там бóли] – что по-гречески значит: ‘в город’. Турки приняли эти слова за название города.

Таким образом древний Константинополь стал называться Стамбулом(из Истамболи).

Не нужно думать, что приведённый случай представляет собой какое-то исключительное явление. Греческий предлог и артикль сливался не только со словом polis‘город’, но и с названиями городов и островов. В диалектах греческого языка остров Кос, например, называется Stanko[станкó:]. Это название возникло в результате слияния уже знакомого нам предлога «в» (в диалекгной форме es), артикля и… старого названия острова: (e)s tan Ко, где Копредставляет собой форму винительного падежа от Kos.

Подобного рода «метаморфозы» происходят не только с греческими городами и островами. Когда английский путешественник Ричард Джемс посетил в 1618–1619 годах Россию, он записал в своём дневнике название города Пскова в форме Вопсков. Не нужно думать, что это – результат непонимания иностранцем русского слова. Форма Вопсковвозникла в диалектах русского языка, и Ричард Джемс точно воспроизвёл её в своих записях как форму именительного падежа без предлога. Прямо противоположное явление в диалектах русского языка – это отбрасывание начального В-у названий городов, так как это В-воспринимается как предлог. Именно таким образом Варшавав русских диалектах превратилась в Аршаву.

Таким образом, перед нами не единичные примеры, а распространённое явление, которое в языкознании называется переразложением (о чём речь у нас пойдёт в одной из последующих глав). Вот почему ошибочным является предположение, высказанное в «Кратком топонимическом словаре» В. А. Никонова (М., 1966), о том. что этимология eis tēn poli(n)→ Стамбул – это якобы «обычный топонимический анекдот» [73]73
  Кстати, в этом словаре слова переведены неверно (‘из города’ вместо правильного ‘в город’).


[Закрыть].

Интересно отметить, что большая часть рассмотренных на последних страницах слов исторически представляет собой различные формы косвенных падежей: кворум – от латинского quorum(родительный падеж); омнибус – от латинского omnibus(дательный падеж); Стамбул – от греческого eis tēn polin(винительный падеж с предлогом); ребус – от латинского rebus(творительный падеж).

Тинейджеры и лимонад

В тринадцать лет человек – ещё ребенок (хотя не все тринадцатилетние согласятся с этим). В девятнадцать лет мы уже имеем дело, в общем, со взрослым человеком. Ни в одном языке, кроме английского, нет специального слова, которым обозначался бы возраст человека от тринадцати до девятнадцати лет. Появление такого слова в английском языке имеет довольно любопытную историю.

Все английские числительные от 13 до 19 оканчиваются на – teen[ти: н]: 13 – thirteen, 14 – fourteen,15– fifteen, 16 – sixteen, 17 – seventeen, 18 – eighteen, 19 – nineteen. Второй составной элемент этихчислительных – teen – был выделен в самостоятельное слово, причём к нему было присоединено обычное в английском языке окончание множественного числа – s. Так возникло совершенно новое английское слово teens[ти: нз], обозначающее возраст от 13 до 19 лет.

Нечто подобное мы встречаем и в русском языке, когда в ответ на вопрос о возрасте своего далеко не молодого знакомого слышим ироническое: надцать. Разница здесь, правда, в том, что «слово» надцатьне приобрело в русском языке самостоятельного значения, в то время как английское слово teensполучило все права гражданства и его можно найти в любом более или менее подробном словаре английского языка. Сравните также появившееся в нашем разговорном языке слово тинэйджеры – от английского teenager[тú:нэйджэ], составленного из суффикса – teenи существительного age‘возраст’. Этим словом обозначают подростка в возрасте до 20 лет в англоязычных странах.

В случаях с английскими словами busи teens мы столкнулись с любопытным явлением, когда конечная часть слова приобретает «независимость» и начинает своё самостоятельное существование. Это явление особенно, пожалуй, типично для современного английского языка. Наряду с уже рассмотренными примерами можно привести ещё один любопытный случай из английского языка США.

Give me some ade[гив ми сам эйд]. – «Дайте мне чего-нибудь прохладительного». Последнее слово этой фразы вы напрасно будете искать в этимологических и иных словарях английского языка, так как оно очень недолго просуществовало в языке. Истоки этого английского слова находятся…. во Франции. Французские названия прохладительных напитков limonade[лимонáд], citronnade[ситронáд], ‘лимонный напиток’ и orangeade[оранжáд] ‘апельсиновый напиток’ были заимствованы английским языком, а в его американском варианте из всех этих «прохладительных» слов было извлечено самостоятельное словечко adeс общим значением: ‘прохладительный напиток’. Кстати, любопытная судьба у французского слова citronnade. Первая его половина проникла в русский язык в форме ситро, а вторая в английском языке США превратилась в adeс тем же значением: ‘фруктовый прохладительный напиток’.

Нейлон и лавсан

Синтетические материалы появились в текстильной промышленности сравнительно недавно. Пока не было нейлона, естественно, не было и слова для обозначения этого вида искусственного волокна. Но вот одна английская фирма начала выпускать новое синтетическое волокно, которое пока ещё не имело никакого названия. Как же назвать этот новый вид продукции? И вот фирма объявляет… конкурс на лучшее название для выпускаемого ею волокна. На конкурс было представлено 350 слов. Победа была присуждена слову nylon[нáйлэн] ‘нейлон’'. С тех пор (конец 20-х годов XX века) это слово вместе с новым синтетическим материалом быстро распространилось по всему земному шару.

В ряду таких современных «синтетических» названий, как нейлон, капрон, поролони т. п., вполне в духе эпохи звучит и слово лавсан. История возникновения этого слова совсем особая. Название этому новому виду синтетического волокна было дано по имени той лаборатории, где это волокно было впервые получено. Слово лавсанпредставляет собой сокращение от названия: Лаборатория высокомолекулярных соединений Академии наук (СССР).