Текст книги "К истокам слова. Рассказы о науке этимологии"

Автор книги: Юрий Откупщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Что такое луна!

Этимология слова луна показательна во многих отношениях. Во-первых, материал русского языка не даёт нам возможности определить, каково было происхождение этого слова. Попробуйте найти в русском языке какие-нибудь слова, связанные по своему происхождению с луной. Такие слова есть, но найти их без привлечения материала родственных языков почти невозможно. Во-вторых, при рассмотрении вопроса об этимологии слова лунанам придётся опираться и на фонетические соответствия в родственных языках, и на словообразовательный анализ, и на исследование различных семантических изменений.

Латинское слово lūna[лу: на] почти полностью совпадает с русским словом как по своему звучанию, так и в смысловом отношении. Однако приведённое сопоставление нисколько не продвигает нас вперёд. Иное дело, если обратиться к балтийским и индоиранским языкам. Соответствия, имеющиеся в этих языках показывают, что – нав слове лунакогда-то было суффиксом [57]57
  Сравните аналогичный пример: русск. ( про-)стори сторона, стра-на, где конечное – натакже является суффиксальным. То же самое можно сказать о словах волна, струна, борона,цена и др. Строго говоря, во всех этих случаях суффиксальным является только – н-, а конечное – аотносится к окончанию (сравните вол-на, но вол-н-ы): Однако в работах по этимологии этот момент обычно не является существенным.


[Закрыть], а в конце корня находились согласные – ks– [-кс-], утраченные в латинском и русском, но сохранившиеся в некоторых других индоевропейских языках. Следы одного из этих согласных можно обнаружить также в одном древнем имени латинской богини: Losna[лóсна].

Кроме того, родственные соответствия показывают, что у древнего индоевропейского слова * louksna[лоукснá:] значение ‘луна’ не было единственным. В одних языках это слово означало ‘звёзды’ (древнепрусский), в других – ‘свет’ (ирландский), в третьих – ‘светильник’ (древнегреческий). Наличие в слове * louk-s-naкорня louk-позволило учёным сопоставить его с латинскими словами lūx[лу: кс] ‘свет’ и lūceo[лýкео] ‘свечу’, а также с русскими соответствиями луч(где чвосходит к более древнему к; сравните ру-к-а – ру-ч-ка) и из-луч-ать‘светить’.

В одном из древних иранских языков индоевропейское слово * louksna, по своей форме близкое к современным причастиям, сохранило наиболее архаичное значение: ‘блестящий, светящий’. Таким образом, буквальным значением слова лунабыло когда-то ‘блестящая, светящая’, ‘светило’. Отсюда становится понятным, почему в одних языках это слово приобрело значение ‘луна’, в других – ‘звезды’, в третьих – ‘свет’ или ‘светильник’. Приведенная этимология легко объясняет развитие всех этих значений из исходного ‘блестеть, светить’.

Интересно отметить, что даже в близкородственных славянских языках значения слова лунарасходятся между собой весьма существенно. Так, в чешском, польском и украинском языках это слово означает ‘отблеск, зарево’. Значение ‘зарево, сияние’ засвидетельствовано у слова лунаи в диалектах русского языка, где встречается также и родственное ему слово лунь‘тусклый свет’.

Можно ли «ковать мясо»!

Разумеется, мясо не куют, а режут или рубят. Но есть в русском языке одно слово, этимология которого в известной мере оправдывает постановку такого, казалось бы, совершенно нелепого вопроса. Слово это – оковалок‘часть говяжьей туши около таза’ (в диалектах также – около шеи или около лопатки). В ряде диалектов русского языка слово оковалокили ковалокимеет ещё значение ‘кусок, отрезок’. В последнем значении кавалакупотребляется также в белорусском языке.

Морфологическая структура слова оковалокдостаточно очевидна: о- – приставка,  – кова- – основа, – л-и – oк – суффиксы. Следовательно, о-кова-л-окможет быть связан с глаголом ковать – подобно тому, как сходное по своей структуре слово о-коло-т-оксвязано с колотить [58]58
  Этимологическая связь слов околотоки колотитьбыла отмечена еще В. И. Далем. Согласно этому сопоставлению, околотокпредставляет собой участок, на котором слышится стук колотушки одного сторожа, охраняющего данный участок.


[Закрыть]. Но как объяснить расхождение значений у слов коватьи оковалок‘кусок (мяса)’? На этот вопрос пытался ответить А. Г. Преображенский в своём «Этимологическом словаре русского языка», где говорится следующее:

«Вероятно, о-кова-л-окк ковать; первоначальное значение ‘остаток, кусок железа’; отсюда вообще кусок, отрезок… Впрочем, это только предположение».

Приведённое объяснение не может быть признано удовлетворительным. Прежде всего, у слов оковалоки ковалокнигде не сохранилось никаких следов предполагаемого древнего значения ‘кусок железа’. Белорусское кавал, образованное без помощи позднейшего суффикса – ок, также означает лишь ‘большой кусок, ломоть’, но не ‘кусок железа’. Кроме того, этимология А. Г. Преображенского опирается на современное нам значение глагола ковать, которое, как показывают индоевропейские соответствия, не было у него ни единственным, ни первоначальным.

Наиболее близкими «родственниками» русского глагола ковать(за пределами славянских языков) являются литовское слово kauti[кáути] ‘бить, рубить, разить’ и немецкое hauen[хáуен] ‘бить, рубить, косить (траву)’. Эти соответствия говорят о том, что древний глагол со значением ‘бить’ семантически развивался в двух направлениях: 1) ‘бить’ → ‘рубить, резать’ (литовский и немецкий языки); 2) ‘бить’ → ‘ударять (молотом)’ → ‘ковать’ (русский и другие славянские языки).

Поскольку ковка металлов – явление сравнительно позднее в истории человеческого общества, можно предполагать, что значение ‘рубить, резать’ у рассматриваемого глагола было более древним, чем значение ‘ковать’. Следы этого более древнего значения и сохранились в русском языке в виде слов ковалок, кавалоки оковалок‘кусок, отрезок, вырезка (мяса)’.

Таким образом, оковалок, действительно, происходит от слова ковать, но только не в его современном, а в более древнем значении ‘рубить, резать’. И опять-таки при установлении этимологии слова оковалокрешающую роль сыграло привлечение материала родственных индоевропейских языков, без которого семантическая связь этого слова с глаголом коватьоставалась бы неясной [59]59
  Иначе объясняет происхождение слова оковалокМ. Фасмер. в своём «Этимологическом словаре русского языка». Он видит в этом слове переоформление позднего германского заимствования.


[Закрыть].

Пшено, пест и пихать

На первый взгляд может показаться, что у приведённых слов, кроме начального п-, нет между собой ничего общего. И гласные, и согласные у этих слов не одинаковы. Но тем не менее именно сопоставление со словами пести пихатьпозволило учёным установить этимологию слова пшено.

Правда, для этого им пришлось сначала 1) восстановить древнейшую форму перечисленных слов и 2) привлечь к анализу материал родственных языков.

Слова пихатьи пшенов древнерусском языке засвидетельствованы в формах пьхатии пьшено, Корень в этих словах выступает с чередующимися согласными х(пьх-)и ш(пьш-). То же самое чередование х/шможно обнаружить, например, в случаях: пух – пушок, дух – душа, петух – петушиныйи т. п. Следовательно, с фонетической точки зрения, слова пьхатии пьшеновполне сопоставимы одно с другим. Звук шв слове пьшеноявился следствием смягчения более древнего х. Однако и самый звук хнередко представляет собой в славянских языках результат фонетического изменения s[с] → ch[х]. Об этом можно судить на основании следующих соответствий:

Литовский язык	Древнерусский язык
sau-s-as [сáусас]	су-х-ъ ‘сухой’
blu-s-a [блусá]	блъ-х-а ‘блоха’
mu-s-ė [мýсе:]	му-х-а ‘муха’
pai-s-au [пайcáу]	пь-х-аю ‘толку’

Последнее сопоставление позволяет выделить у слов пьхатии пьшенодревний корень *pis– ‘толочь’. С иным гласным можно обнаружить тот же самый корень в слове пест(в древнерусском языке: пhстъ) ‘толкач, толкушка’.

Следовательно, пьшенобыло образовано от той же основы, что и глагол пьхати‘толочь’, и имело буквальное значение ‘толчёное (зерно)’. Позднее слово пшеноприобрело значение ‘крупа из проса’. В словообразовательном и отчасти в семантическом плане слово пьшеноотносится к пьх(ати)так же, как толокно – к толочьили как древнегреческое ptisanē[птисáне:] ‘очищенный ячмень’ – к ptissō[птúссо:] ‘толку, размалываю’.

Таким образом, и здесь – уже в который раз! – фонетический, словообразовательный и семантический анализ, связанный с этимологией слова пшено, постоянно опирался на материал родственных индоевропейских языков. Можно определенно сказать, что без привлечения этого материала учёным не удалось бы столь убедительно решить вопрос об этимологии слова пшено, как это не удалось бы сделать и при установлении целого ряда других этимологий.

Дружеская помощь

Особенно большую пользу при этимологизировании русских слов может принести языковеду знание литовского языка, поскольку из всех индоевропейских языков именно литовский (как и латышский) наиболее близок к славянским языкам. На значение литовского языка для славянского языкознания ещё в середине XIX века указывал выдающийся русский славист А. Ф. Гильфердинг.

«Без литовского языка, – писал он, – научное исследование славянского невозможно, немыслимо, и одна из главнейших причин тех ошибок, в которые впадали некоторые наши учёные, рассуждавшие о законах и свойствах славянской речи, состоит именно в том, что они не брали в соображение фактов, представляемых языком литовским» [60]60
  Л. Гильфердинг. Собр. соч., т. II. СПб., 1868. стр. 367.


[Закрыть].

Чтобы это высказывание А. Ф. Гильфердинга не показалось кому-нибудь голословным, рассмотрим несколько примеров той «дружеской помощи», которую литовский язык может оказать русской этимологии.

Начнём со слова лук‘оружие для метания стрел’. Ни в русском, ни в других славянских языках нет слов, которые могли бы послужить для слова луктаким же этимологическим «ключом», каким, например, для слова возявляется везуили для слова (су)гроб – глагол гребу. Наиболее близкими внеславянекими соответствиями русскому лукявляются литовск. lankas[лáнкас] ‘лук; дуга, обруч’, lankus[ланкýc] ‘гибкий’. И если на славянской почве слово лук, по существу, не этимологизируется, то приведённые литовские слова имеют совершенно «прозрачную» этимологию, отражающую хорошо известный нам тип корневого чередования *е(глагол)– *о(имя) [61]61
  Индоевропейское *ов литовском языке, естественно, отражается в виде а.


[Закрыть]: lenk-ti[лянькти] ‘сгибать’ → lank-us‘гибкий’, lank-as‘лук, дуга’.

Благодаря этим сопоставлениям с литовским материалом, становятся этимологически совершенно ясными и такие русские слова, как лука‘изгиб, излучина реки’ или лукавый‘хитрый, коварный’ (кстати, в древнерусском языке слово лукавый – применительно к реке – означало также ‘извилистый’).

Аналогичным образом этимология русского слова рука, не имеющая никакой опоры на славянской почве, легко проясняется благодаря сопоставлению с литовскими словами renku[рянкý] ‘собираю’ и ranka[ранкá] ‘рука’ (с тем же индоевропейским чередованием *е – *о). Следовательно, этимологически слово рука – это ‘собирающая’ или ‘собиралка’. И здесь опять только литовский язык проливает свет на этимологию русского слова.

Точно так же слово бес(ст. – слав, бhсъ) становится этимологически понятным при сопоставлении с наиболее близким индоевропейским соответствием: литовск. baisus[байсýс] ‘страшный, ужасный’. Легко убедиться, что старославянское слово бhсъи литовское baisusфонетически являются совершенно тождественными:  – h-и – ai– отражают индоевропейский дифтонг *oi.

Подобного рода случаи, когда этимологические истоки русского слова невозможно вскрыть без помощи литовского материала, встречаются довольно часто. Они являются наглядным доказательством справедливости приведённого выше высказывания А. Ф. Гильфердинга.

Теперь можно подвести некоторые итоги. Примеры, рассмотренные в настоящей главе, показывают, что многие этимологические связи между словами, утраченные в современном русском и даже в древнерусском языке, могут быть восстановлены с помощью материала родственных индоевропейских языков. Этот материал позволяет учёным восстановить наиболее архаичный фонетический облик анализируемого слова, выделить в нем древние суффиксы, которые в наши дни уже не воспринимаются как таковые [62]62
  В самом деле, кто мог бы подумать, например, что – н– в слове лунаисторически относится не к корню, а к суффиксу?


[Закрыть], определить, какие семантические изменения претерпело слово в течение длительной истории своего развития.

Многочисленные индоевропейские соответствия, которые можно встретить почти в любом этимологическом словаре русского языка и которые иногда отпугивают читателя своей «учёностью» – не просто дань традиции. Соответствия эти по большей части дают богатейший материал для восстановления древнейшей истории слов, для выяснения сложных вопросов, связанных с их этимологией.

Глава девятая
Аналогия в языке и в этимологическом исследовании

В предшествующих главах нам уже неоднократно приходилось приоткрывать дверь в этимологическую «кухню» лингвистического исследования. Попробуем теперь войти в эту «кухню» и ознакомиться с некоторыми вопросами методики этимологических «раскопок», с тем, какими, приёмами пользуются языковеды, докапываясь до этимологии слова. Начнём с одного очень важного общего вопроса.

О комплексном подходе к этимологическому анализу

В главах IV–VII мы рассмотрели особенности этимологических исследовании, связанные с фонетическим, словообразовательным и семантическим анализом. При этом у читателя мог возникнуть естественный вопрос: а какая же из этих трёх сторон является наиболее важной для установления правильной этимологии слова?

Учёные конца XIX века своё основное внимание уделяли фонетической стороне этимологического исследования. И действительно, без знания строгих фонетических закономерностей работа этимолога будет заранее обречена на неудачу.

В последнее время всё более важное значение придаётся словообразовательному анализу в этимологических исследованиях. Поскольку каждое слово в языке относится к тому или иному словообразовательному типу, всякая недооценка словообразовательного аспекта исследования может привести к грубым этимологическим ошибкам. Семантическая сторона этимологического анализа до сих пор остаётся наименее разработанной. К тому же закономерности, которые проявляются в семантическом развитии слова, не столь последовательны и постоянны, как в области фонетики и словообразования. Вот почему некоторые учёные считают, что именно разработка семантического плана является самой важной в работе этимолога. Без знания семантических закономерностей эта работа может превратиться в оторванное от реальных фактов пустое жонглирование не связанными друг с другом значениями слов.

Таким образом, каждая из трёх рассмотренных сторон этимологического исследования является неотъемлемой органической частью подлинно научного анализа. Лишь комплексное (объединённое) использование всех основных аспектов исследования может привести к надёжным результатам в этимологической работе.

Слова, которые окружают нас, не одинаковы. Они имеют различное происхождение, разную историю; В одних случаях этимолог сталкивается с совершенно ясным словом как в фонетическом, так и в словообразовательном отношении. Но его семантика, его значение ставит исследователя в тупик. В других случаях, наоборот, непонятным оказывается фонетический облик или словообразовательная структура слова. Естественно, что «центр тяжести» исследования перемещается во всех этих случаях в ту область, где возникают наиболее серьёзные затруднения.

Но в целом, как уже было сказано, лишь учёт всех рассмотренных аспектов анализа может обеспечить успешное решение той или иной этимологической задачи.

О слове кривой

Старославянское слово кривъ, как и соответствующее ему литовское kreivas[крéйвас] ‘кривой’, не имеет надёжно установленной этимологии. Путь к этимологическим истокам этого слова приходится начинать издалека.

Одним из частных-случаев индоевропейского чередования *е – *оявляется чередование этих же гласных в составе дифтонгов *ei – *oiКак видно из таблицы фонетических соответствий, индоевропейское *eiдаёт на славянской почве и, а *oi – h. Однако в ряде простых именных основ индоевропейское *oiне переходит в h. В результате, в славянских языках возникло новое чередование типа бить(из *bhei-) – бой, гнить – гной, пить – (за)пойи т. п. От именной основы с гласным омогут быть образованы вторичные (так называемые «отымённые») глаголы: гнить→ гной→ гноить, пить→ (за) пой→ поить.

В то же время, от простой глагольной основы с гласным имогли быть образованы существительные и прилагательные с суффиксом – в-: ви-ть→ (на-)ви-в-ъ, жи-ть→ жи-в-ъ, пи-ть→ пи-в-о, ли-ть→ (на-)ли-в-ъи др. Все эти фонетические и словообразовательные особенности могут быть представлены в виде следующей таблицы, в которой своё естественное место находит и интересующее нас слово кривъ:

пои-ть ← (за-)пой ← пи-ти → пи-в-о

гои-ть← (из-)гой [63]63
  Гоитьв диалектах русского языка означает ‘давать жить, заживлять’'. Слово югайв древнерусском языке означало князя, не имеющего права наследования престола; изгойбуквально: как бы ‘выжитый (из рода)’.


[Закрыть]← жи-ти →. жи-в-ъ

крои-ть ← (по-)крой ← *кри-ти ‘резать’ → кри-в-ъ

Не будем продолжать далее этот список, так как в нём окажется слишком много диалектных и устаревших слов, требующих особого объяснения. Отметим, что в таблице приведено только одно реконструированное слово (под звёздочкой): *крити‘резать’, которое, однако, хорошо «вписывается» в таблицу как в словообразовательном, так и в семантическом отношении (значение ‘резать’ утраченного глагола *критиперешло к производному, то есть вторичному глаголу кроить). Единственное реконструированное слово *критиявляется тем звеном, которое, с одной стороны, соединяет в единое целое всю сложную фонетико-словообразовательную модель в третьей строке таблицы, а с другой стороны, проливает свет на этимологию слова кривъ, Исходным значением этого слова, если судить по таблице, было значение ‘срезанный, скошенный’', с последующим изменением значения: → ‘косой, кривой’.

Установленная таким образом этимология слова кривъне является чем-то случайным, изолированным также и в отношении его значения. Наш случай входит в надёжно засвидетельствованный изосемантический ряд. Сравните, например, индоевропейский корень *škei – ‘резать’ и восходящее к нему немецкое schief[ши: ф] ‘косой, кривой’ или латышские слова šķibīt[щúби: т] ‘рубить, резать’ и šķibs[щи: бс] ‘косой, кривой’, русск. косить [64]64
  Слово, родственное др.-инд. šasati[шáсати] ‘режет’.


[Закрыть](траву) и косой, литовск. kirsti[кúрьсти] ‘рубить’ и (со вторичным s-) skersomis[скярсо: мúс] ‘косо, искоса’. Следовательно, этимология, основанная на приведённой выше фонетико-словообразовательной модели ( *кри-ти‘резать’ → кри-в-ъ‘срезанный, скошенный’ → ‘косой, кривой’), оказывается в достаточной мере убедительной также и в семантическом отношении.

Язык и… арифметика

Уже в начальной шкоде всем нам пришлось познакомиться с решением простейших задач на пропорции: «Два относится к пяти так же, как ‘икс’ относится к пятнадцати (2: 5 = х: 15). Чему равен ‘икс’?» Задачка решается предельно просто: х = (15∙2): 5 = 6.

Свойства пропорций отражают закономерности реального мира. Поэтому мы в нашей повседневной жизни, в наших рассуждениях постоянно пользуемся закономерностями, которые проявляются в пропорциях. Возьмём самый простой пример. Вы собираетесь перейти через шоссе. Вдали по направлению к вам движется машина. Совершенно интуитивно, даже не подозревая об этом, вы прикидываете: скорость машины относится к моей скорости так же, как расстояние от машины до меня относится к расстоянию хИскомая величина x – это расстояние, которое вы успеете пройти, пока машина не поравняется с вами. Если к этому моменту вы не успеете перейти шоссе, то вам следует или ускорить шаг, или – еще лучше – подождать, пока пройдёт машина. Разумеется, все эти расчёты делаются на глазок и полуосознанно, но в основе ваших интуитивных расчётов лежит правило пропорции.

С подобного же рода явлениями мы встречаемся и в языке. «Петя, ты опять вылез из-за стола. Какой же ты у меня непоседа!» Трёхлетний Петя возвращается к столу, чинно усаживается перед своей тарелкой и спрашивает: «Мама, а теперь я уже поседа?»

Неважно, что в этом примере ребенок создал слово, которого нет. в языке. Важно другое, он уже усвоил модель, лежащую в основе словотворчества. В формуле пропорции его рассуждения могли бы выглядеть примерно так: нехороший: хороший = непослушный: послушный = непоседа: поседа. Дети очень часто создают слова, построенные по правильной модели, но отсутствующие в языке или образованные на самом деле иным способом. Однако общая тенденция их словотворчества в принципе не отличается от тех тенденций, которые имели место в истории языка.

Возьмём, к примеру, такой словообразовательный ряд:

ши-ть → на-ши-в-к-а

ли-ть → на-ли-в-к-а

би-ть → на-би-в-к-а

ви-ть → на-ви-в-к-а

Допустим, что какого-то из этих существительных в языке ещё нет, но уже возникла необходимость в его создании. Это слово мы можем обозначить как x, а затем, поставив вместо стрелочек знаки отношения, а вместо запятых – знаки равенства, решать пропорциональное уравнение.

Пропорция, аналогия и этимология

Разумеется, наши далёкие предки, создавая новые слова, Не решали пропорциональных уравнений в буквальном смысле. Но принцип формирования новообразований был тот же самый. В языкознании этот способ создания новых слов стал называться образованием по аналогии [65]65
  Аналогия в языке – явление более широкое, относящееся не только к формированию новых слов. Но нас здесь интересует именно словообразовательный аспект аналогий.


[Закрыть]. Но если аналогия играла столь значительную роль в истории языка, то опора на аналогию или на пропорциональные ряды должна явиться одним из самых важных методических приёмов, которыми руководствуются языковеды в процессе этимологического анализа. Нужно только отметить, что в развитии языка действие аналогии, как правило, проявляется неосознанно, независимо от воли носителей языка. В этимологических же исследованиях реконструкция пропорциональных рядов осуществляется целенаправленно и сознательно.

Выдающийся языковед-теоретик конца ХIХ-начала XX века Г. Пауль в своей книге «Принципы истории языка» (русский перевод – М., I960) писал: «Поскольку новообразование по аналогии представляет собой решение пропорционального уравнения, то ясно, что для составления такой пропорции необходимо наличие по крайней мере трёх подходящих для этого членов». Теоретически это, по-видимому, так. Но практически трёх членов для этого явно недостаточно. Особенно, когда пропорциональное уравнение решается в этимологическом исследовании. Поясним это положение примером.

Возьмём пропорциональное уравнение с тремя известными и с одним неизвестным членом (типа а: b= x: с). Заменим буквенную символику реальным языковым содержанием. Как известно, литературовед, изучающий творчество Пушкина, называется пушкинистом. Допустим, что на основании этой модели мы построим пропорциональное уравнение для того, чтобы определить, как называется специалист, изучающий творчество какого-нибудь другого писателя. Например: пушкинист: Пушкин= x: Данте. В нашем уравнении – три известных члена, но его решение приводит к абсурду, ибо дантист – это, как известно, зубной врач, а не литературовед, специализирующийся в области изучения творчества Данте. Вот почему ссылки на единичную аналогию (с тремя известными членами) не могут считаться в достаточной мере убедительными в этимологическом исследовании. Пропорциональное уравнение должно опираться на целый ряд аналогичных отношений. Только тогда мы можем говорить о надёжности той или иной реконструкции или этимологического сопоставления.

Так, приведённая выше реконструированная форма *критиопирается на достаточно пространный пропорциональный ряд словообразовательных отношений:

х: кроити – пиши: пойти = о/сити: гоити = (по)чи-ти [66]66
  Здесь чити-, из *-кити – в результате смягчения кперед и(см. выше).


[Закрыть] : (по-)коити = гнити: гноитии т. д.

Форма *крити – это не результат случайного сопоставления с отдельной изолированной парой слов, а закономерное звено в том словообразовательном ряду, на основе которого эта форма была реконструирована.