Текст книги "К истокам слова. Рассказы о науке этимологии"

Автор книги: Юрий Откупщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Семантические ряды

До сих пор мы в основном останавливались на случаях типового, «стандартного» изменения значений слова. Но особенно ярко сходство семантических типов проявляется в самом процессе формирования слов. Например, большое количество слов со значением ‘мука’ представляют собой образования от глаголов, означающих, ‘молоть, толочь, размельчать’:

русск.		молоть – помол
сербск.	млети	‘молоть’
сербск.	млёво	‘размолотое зерно’
литовск.	malti[мáльти]	‘молоть’
литовск.	miltai[мúлтай]	‘мука’
немецк.	mahlen[мá:лен]	‘молоть’
немецк.	Mahlen	‘помол’
немецк.	Mehl[ме: ль]	‘мука’
др.-инд.	pinasti[пинасти]	‘дробит, толчёт’
др.-инд.	pistam[пистáм]	‘мука’.

Во многих языках значения ‘зрелище, театр’ развиваются на базе глаголов ‘смотреть, видеть’. Ниже приводится ряд примеров, иллюстрирующих эту семантическую модель:

др. – греч. theaomai[тхеáомай] ‘смотрю’ → theatron[тхéатрон] ‘зрелище, театр’

латинск. spectare[спектá:ре] ‘смотреть’ → spectaculum[спектá:кулум] ‘зрелище, спектакль’

чешск. divati[дú:вати] ‘смотреть’—* diwadlo[дú:вадло] ‘зрелище, театр’

русск. зреть→ зрелище

литовск. regeti[рягé:ти] ‘видеть’ → reginys[рягинú:с] ‘зрелище’

латышск. skatīt[скáти: т] ‘смотреть’ → skats[скатс] ‘зрелище’.

Русское слово островобразовано с помощью приставки о– от основы стров-, родственной слову струяи латышскому strava[стрáва] ‘течение’ (к корню *s(t)reu – ‘течь’). Иначе говоря, остров – это ‘то, что обтекается (со всех сторон водой)’. По той же самой семантической модели образовано древнепольское и сербское óток, русское диалектное отóк ‘остров’ и украинское диалектное обтiк‘маленький остров’. Все эти слова образованы от глаголов, родственных русскому теку, течь.

Очень часто слова со значениями ‘считать’ и ‘число’ этимологически оказываются связанными с глаголами, означающими ‘рубить, резать’. Так, древне-исландское слово skora[скóра] означает и ‘резать’, и ‘считать’. Сербское слово брôjи болгарское бройимеют значение ‘число’, а образованы они были от глаголов, родственных русскому брить, но в его более древнем («неспециализированном») значении: ‘резать’. В основе этой семантической закономерности лежит очень древний обычай считать по зарубкам, по насечкам, которые вырезались для памяти и для счёта.

Древнейшие письмена также представляли собой разного рода зарубки, вырезанные и выцарапанные знаки. Отсюда – связь глаголов «писать» и «читать» со значениями ‘резать’, ‘царапать’ и т. п. Так, например, нам известно, что древнейшие письмена на Руси представляли собой чертыи резы. Этимология последнего слова достаточно очевидна. А слово чертанаходится в ближайшем родстве с литовским глаголом kertu[кяртý] ‘рублю’. Иначе говоря, слово чертаэтимологически означает ‘зарубка, насечка, рез’. Аналогичные случаи можно привести и из других индоевропейских языков.

Примеры, подобные рассмотренным нами, дают достаточно ясное представление о семантических рядах, анализ которых позволяет внести некоторые элементы системности в такую трудную область этимологического исследования, какой является изучение значений слова.

От значения ‘резать’ до значения ‘судьба’

В одних случаях связь между словами с двумя значениями устанавливается непосредственно и без особых затруднений. Например, такие слова со значением ‘водка’, как украинское горiлка, чешское pálenka[пá:ленка], литовское degtinė[дягтúне:], легко возводятся к соответствующим глаголам: горiти‘гореть, пылать’, paliti[пá:лити] ‘палить, жечь’, degti[дягти] ‘гореть’. Точно так же слова элегантныйи изящныйоказываются непосредственно связанными с глаголами, означающими ‘избирать’.

Первое слово, пришедшее к нам из французского языка, в конечном счёте, восходит к латинскому elegans[э:леганс] ‘изысканный’ – причастному образованию от глагола eligo[э:лиго:] ‘избираю’. Второе слово было заимствовано из старославянского языка, где оно также было образовано от глагола со значением ‘избрать’ – из#ти. Таким образом, исходным значением слов элегантныйи изящныйявляется значение ‘избранный, изысканный’.

Но не всегда развитие значений слова бывает столь же очевидным и прямолинейным. Возьмём, к примеру, несколько слов, синонимичных слову судьба: доля, участь, жребий. Первое из этих слов, наряду со значением ‘судьба’, имеет также значение ‘часть’. Слово участь(кстати, так же, как и счастье) является приставочным образованием, в основе которого лежит слово часть. Но особенно отчётливо значение ‘часть, кусок (чего-либо)’ выступает у слова жребий: старославянское слово жрhбъозначает ‘отрезанный кусок’, в диалектах украинского языка жереб – это ‘участок земли’, а буквально: ‘отрезок’, о чём свидетельствуют такие соответствия в родственных индоевропейских языках, как, например, немецк. kerben[кéрбен] ‘делать зарубки’ или английск. carve[ка: в] ‘резать; делить’ [51]51
  Воспользовавшись таблицей фонетических соответствий, можно убедиться в том, что индоевропейское * gerbh– закономерно дает германское * kerb– и праславяиское * gerb– (→ ст. – слав. жрhб-, русск. жереб).


[Закрыть].

Все эта (а также и другие) данные позволяют восстановить следующую общую картину семантического развитая: ‘резать’ → ‘делить‘ → ‘часть’ → ‘доля, участь, судьба’. Здесь семантическое развитие идёт в направлении постепенной абстрактизации значений. Однако наряду с перечисленными возникали и иные– более конкретные – значения. Так, значение ‘резать’ могло дать производные ‘кусок; отрезок’, а значение ‘делить’ – производные ‘надел, участок земли’. Причём, эти значения могли развиться на основе одного и того же по своему происхождению слова.

Например, для славянской именной основы * gerb– выше были приведены значения ‘отрезанный кусок’, ‘участок земли’ и ‘судьба’.

Об удилах и ранах

Иногда ряды семантически однотипных связей могут поставить исследователя в затруднительное положение. Например, в некоторых языках одно и то же слово или общие по своему происхождению слова имеют одновременно значения ‘удила’ и ‘рана (от укуса)’: сербск. жва ле, итал. morso[мóрсо], испан. bocado[бокáдо], англ. bit[бит] ‘удила’ и bite[байт] ‘рана от укуса’ и др.

Анализ этих примеров позволяет выделить семантический ряд ‘удила’ – ‘рана’. Но как связать между собой эти два столь далёких друг от друга значения? Трудно себе даже представить, чтобы одно из этих значений превратилось в другое в результате какого-нибудь семантического изменения. Вопрос о связи между значениями ‘удила’ и ‘рана’ решается иначе. Здесь нужно найти то общее третье значение, которое было исходным для обоих случаев.

В данном конкретном примере таким исходным пунктом явилось значение глаголов «кусать» и «жевать»:

сербск.	жвá(та)ти ‘жевать’ →	1) жвале ‘удила’,	2) жвале ‘заеды, ранки в углах рта’
итал.	mordere[мóрдере] ‘кусать’ →	1) morso‘удила’,	2) morso‘рана (от укуса)’
англ .	to bite[ту байт] ‘кусать’ →	1) bit‘удила’,	2) bite‘рана (от укуса)’

Приведённые семантические ряды позволяют объяснить не только этимологию слов со значениями ‘удила’– ‘рана (от укуса)’, но и выявить характер отношений между этими двумя значениями.

Когда взнуздывают лошадь, ей в рот вкладывают удила (обычно железные). К кольцам удил прикрепляют поводья, с помощью которых всадник управляет лошадью. Всем известно выражение закусить удила.Поскольку удила обычно находятся во рту у лошади, она может их кусать, грызть, жевать. Отсюда – такие названия удил, как итальянское morso – к mordere‘кусать’, нижнелужицкое [52]52
  Нижнелужицкий – один из западнославянских языков.


[Закрыть] gryzalo[грúзадло] – к ‘грызть’, сербское жвале – к ‘жевать’.

Ещё проще объясняется семантическая связь между значениями ‘кусать’ → ‘рана от укуса’ → ‘рана’.

Рассмотренные примеры показывают, как важно при семантическом анализе слов выделить то исходное третье значение, которое позволяет связать между собой, казалось бы, совершенно различные в этимологическом отношении значения. Приведённый случай – далеко не единственный в этом плане. Выше мы уже встречались и с другими случаями подобного рода. Например, русское слово гостьи латинское hostis‘враг’ восходят к общему третьему значению ‘чужой, чужеземец’. Болгарское слово стая‘комната’ и русское стаяимеют в качестве единого источника значение ‘хлев, стойло’, восходящее в свою очередь к глаголу стоять.

Семантика и родство языков

Закономерности фонетические и словообразовательные наблюдаются, как правило, в рамках родственных языков. Напротив, семантика, связанная неразрывными нитями с мышлением человека, обычно не признаёт языковых границ. Смысловые связи между словами отражают связи между понятиями, а эти последние в свою очередь опираются на связи между предметами и явлениями окружающего нас реального мира. Вот почему закономерности семантического развития могут проявляться совершенно одинаково в языках, не связанных друг с другом общностью своего происхождения.

Так, семантический ряд ‘кусать’ – ‘удила’ (и ‘узда’) – ‘рана (от укуса)’ может быть дополнен примером из монгольского языка: хазах[хáдзах] ‘кусать’– хазаар[хáдза: р] ‘узда’ – хазах‘укус’. Латинское слово cubitus[кýбитус], монгольское тохойи русское диалектное локотьпретерпели одинаковое семантическое развитие от значения ‘локоть’ к значению ‘изгиб, излучина (реки)’. Монгольское нáран цэцэги латинизированное греческое helianthēs [хелиáнтхе: с] ‘подсолнечник’ имеют одно и то же буквальное значение: ‘солнечный цветок’.

Все эти примеры говорят о том, что в процессе семантического анализа этимолог может привлекать материал не только родственных языков, хотя и в области семантики сравнение с родственными языками обычно даёт более эффективные результаты, так как общность происхождения и исторических судеб наложила на близкородственные языки определённый отпечаток.

Журавли и лебёдки

Интересные ряды семантических отношений могут быть обнаружены во многих языках у слов со значением ‘журавль’. В русском языке и его диалектах журавль – это не только птица, но и особого рода колодезный рычаг для подъёма воды. Впрочем, в диалектах русского языка слово журавль употребляется также для обозначения крана, который используют при подъёме не только воды, но и других тяжестей. В литературном русском языке это приспособление получило наименование по имени другой птицы: лебёдка(от слова лебедь). Столь же образные названия крана мы встречаем и в других языках: англ. crane[крéйн], | греч. geranos[геранóс], литовск. gerve[гярьве:] – все эти слова означают и ‘журавль’, и ‘кран, лебёдка’. Совершенно ясно, что семантическое развитие во всех этих случаях [53]53
  Возможность отдельных калек не меняет общей картины.


[Закрыть]шло от значения ‘журавль’ к значению ‘кран, лебедка’ и что определяющим здесь явилось внешнее сходство.

Изосемантичеекие ряды [54]54
  Начальное изо– происходит от греческого i sos[úсос] ‘равный, одинаковый’'. Изосемантические ряды – это ряды слов с одинаковыми семантическими изменениями или связями.


[Закрыть], которым в основном и посвящена настоящая глава, могут послужить важным подспорьем в работе этимолога, особенно в тех случаях, когда имеются две или более примерно равноценные этимологии. Тогда наличие надёжного ряда одинаковых или сходных семантических связей может послужить решающим аргументом в пользу одной из этих этимологий. Посмотрим же, как это происходит, обратившись к одному из таких примеров.

Журавли и клюква

В диалектах русского языка широкое распространение имеют слова журавúка, журавúца, журавúна, имеющие значение ‘клюква’. Обычно было принято считать, что этимологически журавúка – это ‘журавлиная ягода’. Но в середине XX века появились статьи, авторы которых выражали сомнение в правильности этимологического сопоставления слов журавúкаи журавль, считая, что связь между этими словами была не исконной, а вторичной. Взамен была предложена новая этимология.

Наличие диалектных форм ж еравика, ж оравица, ж арав(л)ика и т. п. стало рассматриваться как аргумент в пользу сопоставления этих названий клюквы со словом жарв значении яркого огненного цвета. Тем более что в некоторых говорах русского языка клюква называется красницей. В пользу новой этимологии можно было бы привести материал древнерусского языка, в котором жеравъозначало ‘журавль’, а жеравыи – ‘горящий, раскалённый’.

И всё же новая этимология, по-видимому, должна быть отвергнута. Прежде всего, наличие в диалектах русского языка вариантов названия клюквы с гласными е, аи ов корне ( жерав-, жарав-, жорав-ика), наряду с более распространённой формой журав-ика, – ица, совсем не говорит о том, что эти формы образованы от слова жар. Как раз наоборот: слово жари его производные не имеют такого богатого «набора» фонетических вариантов, а поэтому сопоставление его с диалектными вариантами названия клюквы оказывается фонетически неубедительным. В то же время все перечисленные – отличные от литературного – варианты ( жеравика, жаравика, жоравица) полностью совпадают с вариантами древнерусского слова ‘журавль’: жеравь, жаравь, жоравь. Кстати, названия журавля с гласными еи ов первом слоге засвидетельствованы также в целом ряде родственных славянских языков, а о значительной древности формы с гласными есвидетельствует литовск. genrė[гярве:] ‘журавль’.

Но главный аргумент против этимологии жар→ жаравика→ журавика —это наличие надёжного и широко распространённого изосемантического ряда ‘журавль’→ ‘клюква’ (как ‘журавлиная ягода’). Неразрывная связь между частями этого ряда может быть наглядно представлена с помощью следующей таблицы.

Язык	‘Журавль’	‘Ягода’	‘Клюква’
Английский	crane [крейн]	berry [бéри]	cranberry [крéнбери]
Шведский	trana [трáна]	bär[бер]	tranbär [трáнбер]
Эстонский	kure [кýре]	man [мáри]	kuremari [кýремáри]
Ненецкий	харё	нгодя	харё нгодя
Марийскийтурня	пöчиж	‘брусника’	турня пöчиж
Латышский	dzёrve [дзé:рве]	—	dzёrvene[дзé:рвене]
Русский	журав(л)ь	—	журавика

Разумеется, приведённый список является далеко не полным. Но он ясно указывает на бесспорную семантическую связь между названиями журавля и клюквы. В первых пяти случаях мы имеем дело со словосложением (‘журавль’ + ‘ягода’), в последних двух примерах – с суффиксальным словообразованием. Но по значению клюква во всех этих случаях оказывается ‘журавлиной ягодой’. Следовательно, жарздесь ни при чём, ибо семантическое явление, с которым мы сталкиваемся в диалектных названиях клюквы, выходит далеко за пределы русского языка. Не нужно только думать, что клюква во всех языках обязательно называется ‘журавлиной ягодой’ или, напротив, что сочетание «журавлиная ягода» во всех случаях непременно будет обозначать клюкву. В литовском языке, например, словом gervuoge[гярвуоге:] ‘журавлиная ягода’ называется ежевика. Изосемантический ряд отражает определённую закономерность, тенденцию, а не закон.

Необычный словарь

На примере со словом журавикамы убедились в том, что выявленные семантические закономерности могут явиться важным аргументом в пользу одной из двух спорных этимологии. В отдельных случаях наличие изосемантического ряда может даже послужить своего рода «отправным пунктом» при решении той или иной этимологической задачи.

Например, известный литовский этимолог А. Сабаляускас, опираясь на изосемантический ряд ‘белый, светлый’ → ‘пшеница’, предложил новую интересную этимологию литовского слова kvietys[квиетú:с] ‘пшеница’, связав его с основой šviet– [ швиет-] ‘светить, быть светлым’ (сравните русские слова цвети свет) [55]55
  Расхождение между начальными kи šв приведённых литовских основах объясняется колебаниями в отражении индоевропейских *kи *k’(см. таблицу фонетических соответствий). Подобные же колебания мы находим, например, в случаях типа русск. при-клонитьи при-слонить, цвети свет, литовск. pirkti[пúрькти] ‘покупать’ и piršti[пúрьшти] ‘сватать’ (собственно: ‘покупать невесту’) и др.


[Закрыть]. Закономерный характер предложенной А. Сабаляускасом этимологии может быть подтверждён примерами типа английского white[уайт] ‘белый’ → wheat[уú.т] ‘пшеница’ и немецкого weiß[вайc] ‘белый’ → Weizen[вáйцен] ‘пшеница’.

Рассмотренные нами примеры с рядом одинаковых семантических изменений или отношений показывают, что в области семантики далеко не всё столь хаотично и бессистемно, как это может показаться. Наблюдая определённые закономерности в области формирования и развития значений слова, лингвисты выдвинули интересную идею. Они предложили создать несколько необычный словарь, в котором слова не переводятся с одного языка на другой (как в двуязычных словарях), не объясняются (как в толковых словарях) и не располагаются в алфавитном порядке (как почти во всех «обычных» словарях). В новом словаре должны быть собраны все наиболее распространённые «стандартные» типы семантических изменений, а также «стандартные» модели формирования семантики слова. Иначе говоря, здесь должны быть собраны не слова, а значения слов.

Например, под единой рубрикой «клюква» здесь окажутся такие внешне непохожие, разные по своему происхождению слова, как русское диалектное журавика, английское cranberry, эстонское kuremariи т. д. Но все эти слова объединены не только общим значением ‘клюква’, но и общим буквальным смыслом ‘журавлиная ягода’, то есть все они построены по одной и той же семантической модели.

Создание такого словаря, несомненно, даст в руки этимолога ключ к решению многих этимологических задач, облегчит самую сложную – семантическую – часть этимологического анализа. Но пока что создание подобного словаря – это дело будущего.

Глава восьмая
Привлечение материала родственных языков

При рассмотрении отдельных этимологий нам уже неоднократно приходилось обращаться к материалу родственных индоевропейских языков. Но во всех этих случаях этимология слова обычно устанавливалась на основании данных русского языка (включая сюда и древнерусский язык). Индоевропейский материал, как правило, привлекался только для того, чтобы подтвердить правильность приведённой этимологии. Иначе говоря, материалу родственных языков по большей части отводилась второстепенная роль.

Однако нередки случаи, когда ни памятники древнерусской письменности, ни данные близкородственных славянских языков не в состоянии прояснить происхождение того или иного слова, особенно если речь идет о каком-то очень древнем образовании, восходящем ещё к индоевропейской эпохе. Именно в этих случаях существенную помощь в этимологическом исследовании может оказать привлечение соответствий из родственных индоевропейских языков: балтийских, индоиранских, германских, латинского, древнегреческого и др.

О соответствиях, которые объясняют, и о соответствиях, которые не объясняют

Достаточно открыть любой этимологический словарь русского языка, чтобы убедиться в том, как много индоевропейских соответствий приводится обычно при объяснении происхождения русских слов. Очень часто эти соответствия позволяют установить правильную этимологию интересующих нас слов. Взять хотя бы слово бобр, имевшее в древнерусском языке форму бебръ. Это слово хорошо известно во всех славянских языках; встречается оно также в литовском языке – bebras[бябрас], в древневерхненемецком – bibar[бúбар], в латинском – fiber[фúбер] и в других индоевропейских языках. Всюду это слово означает ‘бобр’; приведённые соответствия оказываются абсолютно бесспорными, но этимология слова от этого нисколько не проясняется.

Такого рода соответствия сами по себе ещё не могут дать исчерпывающего ответа на вопрос о происхождении слова. Наличие сравнительно большого количества соответствий (то есть трёх-четырёх надёжных примеров) в родственных языках может служить лишь доказательством значительной древности данного слова, которое возникло, по-видимому, ещё в индоевропейскую эпоху. Но для решения вопроса о том, какое древнейшее значение было у данного слова в момент его возникновения, нужно, чтобы это слово этимологизировалось достаточно надёжным образом хотя бы в одном из родственных языков.

В случае со словом бобртаким языком, дающим ключ к решению этимологической задачи, является древнеиндийский язык, в котором слово babhrus[бабхрýс] означает ‘коричневый, бурый’. В близком родстве с этим словом находится литовское beras[бé:рас] ‘коричневый, гнедой’ и немецкое braun[брáун] ‘коричневый, бурый’. Следовательно, своё название бобр получил по цвету шерсти и первоначальным значением этого слова было ‘бурый, коричневый’.

Но здесь может возникнуть вполне естественный вопрос: не было ли соотношение между значениями ‘бобр’ и ‘коричневый’ прямо противоположным? Не явилось ли значение ‘коричневый’ – вторичным, развившимся из значения ‘цвета бобра’ (как вороной – ‘цвета ворона’, голубой– ‘цвета голубя’ и т. п.)? На этот вопрос следует ответить отрицательно. И вот почему.

Древнеиндийское слово babhrusимеет не только значение ‘коричневый, бурый’, но также и ‘вид крупного ихневмона’ (животное, лишь весьма отдалённо напоминающее бобра). Кроме того, в древнеиндийском языке имеется слово babhru[бабхру] ‘красно-бурая корова’ (сравните по значению: русск. бурёнка), литовское bėris[бé:рие] значит ‘лошадь гнедой (коричневой) масти’, а немецкое Вär[бер] – ‘медведь’ (буквально: ‘бурый, коричневый’). Таким образом, самые различные – непохожие друг на друга – животные (бобр, лошадь, корова, медведь) получили своё названия по бурому или коричневому цвету шерсти. Некоторые из этих названий относятся лишь к животным определённой масти (лошадь, корова), другие – вообще ко всем видам животных (бобр, медведь), ибо в последнем случае бурая окраска шерсти является наиболее распространённой или даже единственно возможной.

Как и в случае со словом бобр, привлечение материала родственных индоевропейских языков позволяет установить происхождение целого ряда русских слов, не получивших надёжного этимологического объяснения в рамках одного лишь русского языка.

Так, древнейшим значением слова заяцоказалось ‘прыгун’. Эта этимология подтверждается литовским глаголом žaisti[жáйсьти] ‘играть, прыгать’ (основа žaid-). Интересно отметить, что ближайший «родственник» слова заяцв древнеиндийском языке имеет значение ‘конь’ ( hayas[хáяс]), в готском – ‘коза’ ( gaits[гетс]), а в латинском – ‘козлёнок’ ( haedus[хé:дус]). Обратившись к таблице индоевропейских фонетических соответствий, мы можем убедиться, что русское начальное з-, литовское ž-, готское g-, древнеиндийское и латинское h– могут быть возведены к индоевропейскому * gh-. Славянская и древнеиндийская форма слова отражает его простую основу *ghai-, а в литовском, готском и латинском эта основа была осложнена суффиксальным *– d– ( *ghaid-). давшим в готском языке закономерное соответствие в виде – t– [56]56
  В слове заяц мы находим гласный авместо ожидаемого о. Однако литовское zuikis[зýйкис] ‘заяц’, заимствованное из славянского зайка, возможно, отражает более древнюю славянскую основу *зойк-.


[Закрыть].

Подобного же рода сопоставления с родственными языками показывают, что древнейшим значением слова берёзабыло значение ‘светлая, белая’. Слово галкаэтимологизируется как ‘черная’, груздь – как ‘хрупкий’, корова – ‘рогатая’ и т. д.

Но далеко не во всех случаях привлечение индоевропейских соответствии позволяет решить вопрос об этимологии слова. Например, русское существительное мясоимеет большое количество надёжных соответствий в целом ряде индоевропейских языков. А вот этимологии у этого слова, по существу, нет. То же самое можно сказать о таких словах, как червь, овца, огонь, блоха, каменьи др. Конечно, перечисленные слова тоже пытались как-то этимологизировать, но широкого признания эти этимологические объяснения не получили.

Следовательно, соответствия, приводимые из родственных языков, могут быть подразделены на две различные группы. Одни из этих соответствий позволяют раскрыть этимологию анализируемого слова, другие же сами по себе не объясняют этой этимологии, лишь свидетельствуя о том, что перед нами очень древнее слово, исторические корни которого восходят ещё к периоду индоевропейского языкового единства.