Текст книги "Воздушный замок"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

6

– Зачем ты на мне женился? – спросит Света через несколько месяцев после описываемых событий.

– Видишь ли, – задумчиво ответит ей Саня. – Это трудно объяснить… Я сразу пожертвовал для тебя многим… Точнее, всем… Уехал из Ленинграда, потом, обманув родителей, жил с тобой три дня на даче, потом ещё полгода не встречался ни с одной девушкой, всё свободное время проводил с тобой. Я настолько тебя боготворил, что какая-то бумажка, какой-то сиреневый штамп в паспорте для меня ничего не значили.

– То есть?

– То есть я женился на тебе, чтобы сделать тебе приятное.

– Ты соображаешь, что ты говоришь?

– Ты меня сама спросила…

– Хорошо. Но ты хоть любил меня?

– Безусловно.

Они сидели у Сани дома, на диване, на котором ночью спали. Диван был застлан пушистым пледом – свадебный подарок Ольги и Юрки, – а над диваном висела красивая таблица Менделеева с красными и золотистыми буквами. Саня ездил за этой таблицей в Дом научно-технической книги, а Света не понимала, зачем нужна над диваном эта таблица. Калий, натрий, молибден – одни эти названия вызывали у неё отвращение.

– Я любил тебя… – повторил Саня. Он вспомнил, как несколько месяцев назад позвонил Свете по телефону и спросил: «Света, не могла бы ты стать моей женой? Подумай, пожалуйста, и позвони мне вечером…» И Света думала до вечера, а потом позвонила и сказала:

– Ты думаешь, нам это надо?

– Значит, ты согласна? – спросил Саня.

– Я-то согласна, – ответила Света. – Но где мы будем жить, что мы будем есть, откуда брать деньги?

– Сейчас это неважно, – сказал Саня. – Главное, что ты согласна…

Саня вспомнил про этот разговор и ужаснулся, что предложил Свете стать его женой по телефону, не видя её лица.

И Света вспомнила, как после этого разговора она повесила трубку, как сердце у неё забилось и как она долго не могла заснуть в ту ночь. Она думала о Сане, о его будущей профессии, о его родителях. Это были приятные мысли. Ещё Света вспоминала синюю дачу в Расторгуеве, пылающую печь, звёздную ночь за окном, Саню, стоящего в полутьме на коленях и целующего ей руки. «Как всё с тех пор изменилось…» – подумала Света. Голос Сани, три часа назад предлагавший ей стать женой, показался вдруг Свете холодным и отчуждённым. Она вскочила с постели, побежала к телефону. Часы на кухне осторожно пробили три часа. В доме напротив горела только цепочка лестничных окон. Света быстро положила трубку. «Всё! – сказала она себе. – Теперь он мой муж. Теперь не время вспоминать обиды и придавать значение мелочам…»

– Я любил тебя… – тихо повторил Саня и посмотрел на таблицу Менделеева. Кое-где на ней были пустые клетки. Эти элементы ещё не открыли. В одну клетку Саня вписал элемент «Светий», в другую «Саний». – Я хотел… – он покраснел, – чтобы тебе… ну, было хорошо со мной…

Света обняла Саню за голову и прижала к себе. Заплакала.

– Тогда почему? – шептала Света. – Почему тогда нам с тобой так плохо?

– Плохо? – горько усмехнулся Саня. – Нам плохо? Кому плохо? – Голос его становился тише и злее. – Тебе плохо? – почти по слогам выговаривал Саня. – Да почему же это тебе плохо? Ты же вынудила меня на себе жениться! Ты каждый день мне звонила и молчала, ожидая, пока я позову тебя в загс! Ты заполучила меня! Радуйся! Так почему же тебе плохо?

– Всё? – спрашивала Света сквозь слёзы.

– Всё! – отвечал Саня.

– И ты… Ты… говоришь мне такие гадости и… так спокойно?

– А ты хочешь, чтобы я мучился. Рвал на себе волосы, бился головой об пол, грыз зубами стены?

– Что с тобой случилось? – кричала Света.

Саня пожимал плечами и ложился на диван, закуривал сигарету.

– Пожалуйста, избавь меня от своих рыданий, – устало говорил он. И отворачивался к стене. – Или иди поплачь в ванную…

Жили у Сани дома. В начале лета в ящичках на балконе зацвели анютины глазки. Света полюбила эти скромные цветочки и ревностно за ними ухаживала. В дождь накрывала полиэтиленовой скатертью, в жару прыскала на них из лейки. А Саня, выходя покурить на балкон, часто гасил окурок о землю в ящичке и оставлял его торчать среди цветов. Света огорчалась. Санина мама, тоже большая цветочница, во всех конфликтах принимала сторону Светы. И когда та появлялась на кухне с заплаканными глазами, Санина мама грозно отправлялась в комнату молодых и заставала там Саню, лежащего на диване и читающего книгу.

– Я думала, – грустно говорила мама, – что когда ты женишься, мне будет трудно полюбить твою жену. А теперь я вижу, что мне становится всё труднее и труднее любить тебя – моего сына.

– Она уже успела нажаловаться? – спрашивал Саня.

Мать уходила, хлопнув дверью.

– Ваши характеры проходят сейчас процесс грубой притирки, – объяснял Сане отец. – Ты не должен так обращаться с женой. Она прекрасная девушка. Нам её жалко.

– Откуда? – тихо интересовался Саня. – Откуда вы знаете, как я с ней обращаюсь? Откуда вы знаете, что она прекрасная девушка?

– Да мы видим… – отвечал отец.

– Ты хочешь, чтобы она превратила меня в тряпку? – шептал Саня. – Чтобы она командовала, а я стоял навытяжку в прихожей, когда она приходит домой?

– Что с тобой случилось? – спрашивал отец.

– Когда я повешусь в ванной, тогда вы узнаете, что со мной случилось! – не выдерживал Саня. – Я не знаю… Понимаешь, я не знаю… – хватал он за руку отца. – Зачем всё это? Зачем учиться? Чтобы потом работать, растить детей, копить деньги на квартиру… И всё время она, она рядом! Сколько же можно? Я не хочу себе ломать из-за неё жизнь! Понимаешь… Я уже не люблю её… Мне скучно! Скучно стало жить! Каждый день одно и то же… Скучно! Скучно!

– Саня… Скажи, зачем ты тогда женился? – тихо спрашивал отец. Ведь ты же взрослый человек, ты отлично знаешь, что ничего другого человечество пока не придумало, и миллионы людей женятся, работают, растят детей, копят деньги на квартиру… Помнишь, ты как-то сочинил фразу для семейного романа? В счастливых семьях растут скучные, бесхарактерные дети? Я бы её слегка переделал – в счастливых семьях растут бездушные, жестокие дети!

Саня уходил на кухню, где у окна сидела и плакала, глядя на холодильник, Света.

Но бывали и хорошие дни. Наташа прибегала на кухню и говорила маме и папе, что Саня в комнате пишет конспект, а Света читает книжку. Родители облегчённо вздыхали. Когда Саня спокойно сидел в комнате и писал конспект, он становился им как-то ближе. Такого Саню они знали и любили. А когда он ходил, расстроенный, по квартире, задевал плечами двери, стискивал зубы и бледнел, родители пугались. Этот Саня был чужим и незнакомым.

Как-то Света, лёжа в кровати и попыхивая сигаретой, спросила у Сани, почему в тот солнечный зимний день именно они, а не Ольга с Юркой, должны были уехать? И Саня ответил, что уехать, собственно, собирался он один, а Свете позвонил просто так, от нечего делать, и вовсе он не думал, что она вот так сразу согласится уехать, а раз уж уехала, да ещё потом несколько дней прожила у него на даче, то нечего теперь задавать глупых вопросов. После свадьбы Саня перестал быть реалистом, и вещи виделись ему не в истинном своём значении, а в зависимости от настроения, в котором он находился. И быть может, будь у него в ту ночь прекрасное настроение, он сказал бы Свете, что позвонил ей единственно потому, что почувствовал, как сильно любит её, и что нельзя ему без неё уезжать. И окажись их семейная жизнь более счастливой, дети их рассказывали бы своим детям, как дедушка и бабушка всё решили, созвонившись на второй день после знакомства, и это ли не настоящая любовь, это ли не судьба?

Но первой всё-таки была Юркина свадьба, которая грянула в начале весны неожиданно и весело. Юрка прибежал к Сане домой, примеривал у зеркала его синий костюм и ругался: костюм был тесноват, а Юрка не признавал другой одежды, кроме свитеров и джинсов. Не хотелось ему даже в день собственной свадьбы влезать в костюм.

Юрка по-прежнему сидел на лекциях и семинарах рядом с Саней, они вместе курили на переменах, но прежней дружбы между ними уже не было. С того самого момента, как Юрка приехал из Ленинграда и Саня спросил его: «Ну как?»

– Ты зря смылся, – ответил Юрка. – Была отличная погода.

– Я не про погоду опрашиваю…

Юрка развёл руками. На другие темы он говорить не желал.

И Саня понял, что правильно смылся.

Юрка больше по институтским лестницам не носился, стал тихим. За бесконечные прогулы его изгнали из старост. «Наверное, в историю с какой-нибудь девицей влип… – предполагали сокурсницы. – Теперь выпутывается…»

Когда Саня пытался рассказать Юрке о Свете, об их отношениях, о том, стоит ли на ней жениться, Юрка начинал злиться. «Старина, – сказал он однажды (Саня ненавидел, когда Юрка называл его «старина»). – Я в этих делах тебе не советчик. Никто здесь не советчик. И вообще… Пожалей хоть девицу… Несёшь чёрт знает что».

После окончания занятий Юрка убегал к Ольге в мастерскую. А Саня гулял по улицам и думал, почему всё-таки Юрка так изменился. «Наверное, зря мы тогда поехали в Ленинград, – грустно думал Саня, – надо было ехать ко мне на дачу – кататься на лыжах…»

Свадьбу играли у Ольги дома. Юрка сидел во главе стола в синем Санином костюме, гордый и бледный, а Саня весело наяривал на пианино, и все ревели: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там…», словно собирались немедленно проводить Юрку в далёкое плавание. И девяносто процентов гостей думали, что, пожалуй, семейка эта развалится самое раннее через месяц, а самое позднее через год. Потому что жена скульптор, и, говорят, способный, уж она-то за себя постоит, а мужу ещё три года учиться, а родителей у него нет, так что жить им особенно не на что, хорошо, хоть квартира у него однокомнатная есть, переселили туда неожиданно, потому что старый дом на снос пошёл…

Через месяц, зайдя к жене в мастерскую, Юрка обнаружил там стройных девушек с вёслами, дискобола в трусах и сосредоточенного толкателя ядра. Вся эта спортивная компания привольно расположилась в мастерской, а прочие Ольгины скульптуры, которые так нравились Юрке – хрупкие, страдающие, плачущие, – жались по углам. Заломив руки за голову, стояла на коленях и рыдала глиняная Света. Когда заходил Саня, Ольга всегда прятала эту скульптурку за портьеру, и скоро рыдающая Света оделась в серый нищенский плащ из пыли. «Такая весёлая девушка, – удивлялся Юрка. – Почему ты её так вылепила?» Ольга морщилась и пожимала плечами. Она не любила слова «лепить».

Ольга оформляла спортивный комплекс. Когда пришли деньги (Юрка собственноручно извлёк из почтового ящика жёлтый листок перевода), он с грустью подумал о трёх оставшихся институтских годах, об уплывающей за двойки стипендии, о пятидесяти рублях, что ежемесячно присылала ему на жизнь тётка из Таганрога. Юрка вертел в руках квитанцию, призывающую явиться в местное отделение связи, и удивлялся, что за спортивную братию так много заплатили. Юрка вспомнил Ольгины скульптуры, прячущиеся по углам и в ужасе смотрящие на бодряков-спортсменов.

– Вот что! – сказал вечером Ольге Юрка. – Чтобы спортсменов в мастерской я больше не видел! Халтурщица! Поди, уже всем рассказала, как содержишь альфонса-мужа?

Ольга усмехнулась и помахала переводом.

– Теперь никакой халтуры, – сказала она. – Теперь я могу спокойно стирать твои носки и рубашки.

Вскоре две Ольгины работы отобрали на выставку. В мастерской появились нагловатые фотографы – делали слайды, снимки, щёлкали вспышкой. И Юрка однажды целую ночь просидел на кухне, глядя в окно и размышляя о том, как он долгие года будет работать где-нибудь в НИИ, а его жена будет устраивать выставки, ваять, везде ездить – одним словом, жизнь её не будет похожа на его, Юркину, жизнь. Так Юрка пришёл к выводу, что грязные носки придётся стирать самому…

А Ольга по утрам улыбалась счастливо и безмятежно. Сама готовила завтрак, мыла посуду и уходила в мастерскую, поцеловав Юрку на прощание. Иногда звонила из автомата и говорила, что надо купить в гастрономе и в овощном магазине, потому что сама задержится и не успеет. И Юрка покорно шёл в магазины и покупал всё, что нужно, а потом начинал готовить обед. Теперь он днём работал грузчиком в обсерватории, а вечером ходил в институт. С Саней он теперь почти не виделся.

Девочки-сокурсницы о Юркиной свадьбе сожалели, на Санину им было наплевать. «Юрка Тельманов не такой человек, чтобы жить семейной жизнью, – говорили они, – она вынудила его жениться, но он всё равно через месяц разведётся… Вот Андронов, тот теперь с женой до самой смерти… Верно, Саня? Домостроевец ты наш!»

Юрка и Ольга неожиданно купили мотоцикл. Несколько раз Саня слышал под окнами рёв и, выглядывая в окно, наблюдал, как Юрка выделывает в их дворе фигуры высшего мотоциклетного пилотажа. На Юрке была кожаная куртка и жёлтый шлем, похожий на яйцо и цыплёнка одновременно. Во дворе Юрка соорудил, к большому неудовольствию жэковской общественности, конуру из листового клёпаного железа, куда загонял на постой мотоцикл. На дверях конуры повесил гигантский амбарный замок. «Смотри, – серьёзно предупредила Ольга. – Перевесит замок, опрокинется твой гараж…»

Однажды Юрка пришёл к Сане угрюмый.

– Она получила права, – мрачно сказал он. – Теперь она хочет сама ездить…

– Боишься, угробит машину? – спросил Саня.

– Боюсь, сама угробится… – ответил Юрка и как-то странно посмотрел на Саню. – Понимаешь, у меня опыт, я знаю, как ездить, а она… И потом, она так скорость любит…

– А ты не разрешай ей ездить! Запрети – и всё!

Юрка невесело засмеялся и стал собираться.

– Может, в пивную сходим? – спросил он. – У меня рубль есть!

– Неохота, – ответил Саня.

Грузчик Юрка со своими мотоциклетными заботами не занимал его. Юрка ушёл, Саня отправился на балкон покурить.

– Эй! – крикнул с балкона Саня.

Юрка задрал голову.

Когда Саня смотрел с высоты вниз, он всегда вспоминал грохочущие ступеньки и парашютную вышку, с которой когда-то давно ему так не хотелось прыгать.

– Эй! – потише повторил Саня. – А Светка-то ушла…

– Разыгрываешь? – спросил Юрка.

Саня покачал головой.

Анютины глазки на балконе давно никто не поливал, и они стали квёлыми. Сонно посматривали анютины глазки в небо и ждали дождя. Дома никого не было. Все, кроме Сани, уехали на дачу.

– Выходи! – крикнул Юрка.

– Зачем? – удивился Саня.

– Я отвезу тебя к ней! Почему она ушла, идиот?

Саня пожал плечами.

– Три дня назад ушла…

Вскоре Света увидит Саню в метро. Он будет идти по длинному мраморному переходу с «Площади Свердлова» на «Проспект Маркса» и обнимать за плечи девушку в белом плаще и в красной шапочке с прыгающим помпоном. Света так и не успеет рассмотреть эту девушку.

– Эй! Серый волк! Ты и её хочешь съесть? – закричит Света, но Саня не обернётся. Света вспомнит их комнату на проспекте Вернадского, диван, покрытый пушистым пледом, таблицу Менделеева с двумя неизвестными науке элементами «Саний» и «Светий», вспомнит стеклянную дверь на балкон и голубенькие анютины глазки – уже наверняка засохшие. Света вспомнит, как уезжала от Сани летним вечером, как его родители стояли на улице и смотрели вслед такси, которое увозило её по проспекту Вернадского, вспомнит таксиста, который как-то всё сразу понял и сказал: «Не горюй, дочка! Молодая ещё, сто раз замуж выйдешь!» Вспомнит она всё это, и всё равно захочется Свете догнать Саню в мраморном коридоре метро и оттолкнуть от него девушку в красной шапочке. «Должно быть, в таблице сейчас появился новый элемент, – подумала Света. – Какой-нибудь «Ирий», «Таний» или «Надий»…»

Вечером Света позвонит Сане и спросит, почему же им всё-таки пришлось расстаться.

– Я тебя не выгонял, – ответит Саня. – Ты уехала сама. Когда меня не было дома.

– Но ты так себя вёл, что мне нельзя было оставаться.

– Как я себя вёл?

Света поймёт, что разговаривать с Саней бесполезно.

– У тебя кто-нибудь есть? – спросит она.

– Нет.

– Ты меня ненавидишь? За что?

– Нет.

– Тогда что случилось?

– Всё оказалось не так, как я думал, как мне хотелось…

– И всё? – ужаснётся Света.

– Да.

– Но этого же, наверное, мало…

– Этого оказалось достаточно, чтобы мне стало неинтересно жить…

– Неинтересно? Скучно?

– Да. Скучно.

– А обо мне? Ты подумал обо мне?

– Мне казалось, что ты чувствуешь то же самое…

– Рыдаю, плачу, да?

– Мне очень не нравилось, когда ты плакала. Я ведь никогда на тебя не кричал.

– У меня такое чувство, что сначала я знала одного человека… Как только мы приехали из Ленинграда. А потом… Ты стал совсем другим…

Саня будет долго молчать, и Света повесит трубку. Потом Света пойдёт в гости к Юрке и Ольге и узнает, что они на всё лето уезжают на Север, на Белое море.

Света придёт проводить их, но около самого вагона остановится, спрячется за спины провожающих, потому что рядом с Ольгой и Юркой увидит своего бывшего мужа. А когда поезд тронется, и Саня медленно пойдёт по перрону, и ветер будет нести мимо окурки, бумажки, конфетные обёртки, Света подумает, что подойди она сейчас к Сане – он попросит прощения, скажет, чтобы она возвращалась, в голубых прозрачных глазах его будут стоять слёзы. Света вцепилась в серебристый вокзальный столб и подождала, пока Саня скрылся в метро.

Домой Света поехала на автобусе. Шёл дождь. Она плакала.

…И Саня вернулся домой и пошёл в свою комнату, где над диваном по-прежнему висела таблица Менделеева. Часть кнопок отлетела, и таблица сильно горбатилась. Саня задумался над назначением странного документа под названием «Свидетельство о расторжении брака». Для получения этого документа Сане нужно было заплатить в сберкассу пятьдесят рублей, а потом с квитанцией явиться в загс. Всё это объяснила Сане по телефону весёлым голосом девушка из службы быта.

– Ты страшный человек, – сказала Сане Ольга, когда он стоял рядом с ней и Юркой на перроне. – Ты не желаешь соотносить собственные порывы с реальностью, ты опасен для окружающих… Бедная, бедная Света….

– Мне надоела эта фраза, – ответил Саня. – С порывами покончено… Теперь я мирный путешественник…

– Где же ты путешествуешь? – усмехнулась Ольга.

– По проспекту Вернадского, – ответил Саня. – И я совсем не опасен. Мне доверяют стеречь коляски…

– «По проспекту Вернадского»… – передразнила его Ольга. – Хочешь, познакомлю тебя с одной девушкой – это будет равносильно путешествию через пустыню Гоби….

– Я уже прошёл через пустыню Гоби… – грустно ответил Саня. – А вы даже не заметили…

– Почему? Ты загорел… – сказал Юрка.

– Это на даче.

– Но всё-таки согласись, что ты порядочная сволочь, – сказала Ольга.

– Дело не в этом, – ответил Саня. – Хотя, пожалуйста, считай меня сволочью.

– А в чём дело?

– Просто мы сами себя не знаем, – оказал Саня. – А страдают от этого другие люди.

– Главным образом те, которые имеют несчастье нас любить, да? – Ольга с интересом смотрела на Саню.

– Любовь можно сравнить с водоёмом, – усмехнулся Саня. – Вода до самого горизонта, а глубина по колено… Вот и вся любовь… Но пока в этот проклятый водоём не зайдёшь, какая глубина, не узнаешь…

– Ты стал резонёром… – заметила Ольга.

До отправления поезда оставалось три минуты.

– Рубите деревья, режьте фигуры! – обнял Саня Юрку и Ольгу.

– Ходи в наш двор, поглядывай за гаражом! – попросил Юрка.

– Ищи свой оазис, пустынник! – съязвила Ольга.

– Я теперь чувствую его, как аравийский верблюд… – ответил Саня. – И у меня такое чувство, что я… прошёл мимо…

– Пока, двугорбый! – хлопнул его по плечу Юрка.

Поезд тронулся, и Саня пошёл по перрону, и ветер подталкивал его в спину, и Саня задумался об исполинских архангельских соснах, из которых Ольга намеревалась резать фигуры, о том, как Юрка будет огромным топором валить эти сосны, вытирая пот со лба и играя мускулами, а Ольга будет стоять рядом, и в руках у неё будет резец (или чем там вырезают деревянные фигуры), и она будет ждать, пока дерево не распилят и не повезут на подводе в светлую северную избу, где Ольга будет работать день и ночь (в Архангельской области ночи белые), а Юрка будет ходить но окрестностям, ловить рыбу, глядеть на морского зверя. И придёт Саня к мысли, что это тоже модель семейного счастья, только для него, к сожалению, неподходящая.

С вокзала Саня поехал домой и увидел, что родители и Наташа вернулись с дачи. Они скорбно смотрели на Саню и молчали. А Саня зачем-то отправился в ванную, где долго и яростно мылся, потом растирался полотенцем до тех пор, пока кожа не начала гореть. А выйдя из ванной, Саня во всём чистом уселся за стол и попросил отца достать коньяк. Саня выпил рюмку в гордом одиночестве, и, глядя в окно на летнюю темнеющую улицу, он улыбнулся и вздохнул полной грудью, и в глубине этого вздоха прятался всхлип, совсем как в детстве, когда после наказания или после драки, после истеричных слёз и переживаний приходит этот вздох, означающий, что всё: что-то в жизни уже прошло, а что-то только началось.

1976 г.