Текст книги "Повторение прошлого (СИ)"

Автор книги: Юрий Терновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Глава 14

Больная лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к звукам внешнего мира, доносившимся в больничную палату через открытую форточку. Был слышен отдаленный шум проезжающих под окном машин, но он ее почти не беспокоил. Перекрываемый веселым пением птиц, он служил просто шумовым сопровождением картинки внешнего мира, которая, конечно же, открылась бы ее взору, надумай она подняться с кровати и подойти к окну, чего она, конечно же, ни в коем случае делать не собиралась. Во всяком случае, не сейчас… Ей и без всякого уличного вида нравилась эта дикая «музыка» – смесь прекрасного и безобразного. Родившаяся и выросшая в мегаполисе, она просто не представляла себе жизнь без этой уличной какофонии, чему сейчас, как ребенок, и радовалась. Голова ее была вся в бинтах, включая и лицо, а к руке подведена еще капельница с глюкозой. Прикрытые, заплывшие глаза c опухшими веками в темных кругах, сломанный распухший нос под бинтами, зашитая нижняя губа и обгоревшая кожа. Вдобавок ко всему еще и сломан в восьми местах позвоночник, чтобы бедняжка уж точно никак не могла добраться до окна, чтобы одним махом разобраться со всем этим безобразием, с тем овощем, в который она не так давно превратилась по воле несчастного случая. Но это она сама так представляла себе, накручивая, что вся переломана и парализована, в реале же дела обстояли еще хуже. И это при том, что позвоночник был у нее совершенно цел. Что толку с целых позвонков, когда исчезло все остальное, что до недавнего времени составляло всю ее жизнь. Из экрана на стенке в какой-то программе шла речь про исчезнувший еще прошлой зимой малазийский «Боинг», что снова начали уже искать под водой черный ящик, придерживаясь нескольких версий, что лайнер мог быть взорван в воздухе, затонул в океане по причине каких либо неисправностей или был угнан пилотом-злоумышленником в неизвестном направлении. Рассматривалась даже версия похищения самолета инопланетянами, что больную уж вовсе не интересовало. Прозвучала даже версия, что самолет зимой угнали для того, чтобы летом сбить его над Донбассом, использовать как провокацию против России для начала очередной мировой войны. Что рухнувший там лайнер был до отказа изначально набит трупами узкоглазых, а в багаже были зимние вещи. Больная много из услышанного вообще не понимала, улавливая краем сознания лишь отдельные знакомые фразы, что и к лучшему, пытаясь вспомнить, что с ней случилось, почему она оказалась на этой больничной койке и вообще – кто она есть, блин, такая? Уж не летела ли она сама на этом пропавшем лайнере, чтоб приземлиться черт знает где? Забинтованная вообще не могла ничего вспомнить кроме ослепляющей вспашки и ужасного грома, отдающегося до сох пор в голове дикой болью. Она не могла вспомнить не только вчерашний день, но даже собственное имя для нее с некоторых стало большой загадкой. И как можно забыть язык? Все женщины при родах зовут свою мать на родном, проблема заключалась в том, что бедняжка вовсе не собиралась рожать. Русские слова, английские, французские – полная каша в голове и никакого порядка. Женщина попыталась понять, а на каком, собственно, она думает, чего уж проще, но и этого тоже не получилось. Думалось на всех языках сразу, во всяком случае, ей именно так и казалось. Очень пугало неопределенной будущее, когда не за что было зацепиться в исчезнувшем прошлом. Уж не летела ли она и в самом деле в этом пропавшем еще зимой лайнере, про который рассказывали в телеящике, вместе с которым и спикировала в неизвестность? Разбилась и заново родилась… И только знакомое пение птиц за окном с узнаваемым гудением моторов с улицы были единственным для нее доказательством того, что она родилась не сегодня. Это радовало, но не до такой степени, чтобы не попытаться одним конкретным жестом расправиться со всей этой «радостью». Сегодня, что не сериал, то потеря разума до беспамятства. Она сама все время над этим смеялась, и вот на тебе, оказалась сама же на месте этих сдвинутых героинь, которые, конечно же, к концу своих сериалов все должны были обязательно восстановиться в прежнем качестве. Но то в кино, в жизни, к сожалению, все гораздо прозаичней и, как правило, без счастливых концов. Самым плохим здесь было то, что сама-то она не была героиней ни одного из этих сериалов, чтобы рассчитывать хоть на что-то обнадеживающее. Снимки потерявших память в социальных сетях с просьбой помочь им себя вспомнить. Или… чтобы хоть кто-то вспомнил их. Передача про самолет закончилась и пошли новости. На одном из тех трех языков, смешавшихся в ее голове. Так тоже бывает, что после перенесенной черепно-мозговой травмы, после удара электрическим током или клинической смерти выживший начинает разговаривать даже на древних забытых языках, а уж английский и французский таким оригинальным способом осваивают почти все. Поэтому даже при всей своей каше в голове телевизор она все же смотрела и даже что-то там пыталась разобрать, но с таким трудом, что вообще почти ничего не понимала. «Мама мыла раму…» – быстрее с ума сойдешь, чем переведешь. А этот рама сам помыться не мог? Короче, несчастная больше догадывалась, что в очередной раз на планете Земля пропал, разбился, утонул, сгорел еще один воздушный лайнер. Лайнер? Если в переводе с французского, то это?.. Хорошо, что она уже прилетела, если вообще куда летала! Приехала, прибежала, приплыла… Судно? Женщина попыталась вспомнить еще и это слово, но только захотела в туалет по малому. Столько непонятных слов мимо ушей, мозгам тошно. А когда еще и без тормозов, то и никакой уборной не надо, ходи под себя, чтоб другие ругались, когда придется убирать, но это уже не ее проблемы. Со своими бы разобраться. Тихо открылась дверь, и в палату вошла упитанная медсестра на коротеньких ножках-столбиках с некрасивыми венами. Не вошла, но вкатилась на своих толстых ножках-колесиках, оправила капельницу, поправила на больной одеяло, прокомментировав струю уже новость, что самолетик тот еще в прошлом году угнали изверги, номера перебили, а всех пассажиров съели, поэтому ничего и не нашли, что искать больше нечего, добавив, что и у нас тоже с самолетами беда, что на днях один такой сгорел прямо в аэропорту. Причем со всеми пассажирами, о чем все молчат. Вот и она тоже молчать будет. Аккуратно прикрыла за собой дверь и тихонько так вышла.

– Ты как всегда права Ивановна, – бубнил в коридоре доктор. – Физические следы такого грандиозного события, как исчезновение самолета в океане, очень даже легко обнаруживаются. Огромное пятно от горюче-смазочных и более двух сот тон мусора на поверхности. Помнишь, как в девяностых хохлы ракетой на учениях случайных евреев сбили, возвращающихся со своей исторической родины на родину неисторическую, так там при первом же облете пятно грязи заметили на поверхности.

– Летели бы и сейчас евреи из Израиля, – заметила со знанием дела медсестра, – так давно бы уже нашли самолет, а кому нужны чучмеки в океане? Никому это не надо, все только для виду волну и гоняют. А я всегда говорила, что нечего летать по этим заграницам, ничего там хорошего нет. Умыкнули самолет и все, ищи ветра в поле. А потом над Украиной заново запустили и… шарах!

– Ну да ладно, не нашего ума это дело, – перебил ее доктор, – что наша ночная больная? Пришла в себя, вспомнила хоть что-то?

– Неа… спит. Натворила делов, бедная, попробуй тут вспомни. Как тот Шумахер, с головой шутки плохи. Может и очухается, а только все равно уже с другими мозгами и мыслями не от себя, – моргнула Ивановна своими большими глазками. – А может она с пропащего Боинга? Она и есть тот самый единственный свидетель, которого все ищут? Спрыгнула с парашюта, да ноги в шнурках запутались, вот головой и того… приложилась к земельке.

– Ох, Ивановна, тебе бы в следователи двигать надо было по молодости, а ты тридцать лет все в сестрах пропадаешь, – усмехнулся доктор. – Сейчас бы столько романов написала бы уже.

– Я знаю, – ничуть не удивилась она, – просто раньше столько вранья по телику не показывали про убийства, чтобы надоумить. Молодая была, дурная, – бросила она через плечо начальнику и «покатилась» по своим делам дальше. – Сейчас бы уж точно такие копейки не получала.

Разговор происходил сразу за дверью, и поэтому больная все слышала, не глухая все же. У нее отшибло память, но не слух. Понимала через слово, но и этого было вполне достаточно, чтобы сделать вполне напрашивающийся вывод, что с ней не все, мягко говоря, в порядке. Как можно «пропадать в сестрах»? В основном же она понимала, о чем шла речь, хотя язык, на котором они беседовали, и был очень корявым. Не поняла только, каких это она дел натворила? «Запуталась в шнурках…», вот уж действительно. Женщина открыла глаза и огляделась. И первое, на что она обратила внимание – был шикарный букет бордовых роз, стоявший в красивой хрустальной вазе на тумбочке возле ее кровати. Про телевизор на кронштейне уже упоминалось, чтобы еще раз этой мелочью не утомлять читателя, а окно украшали вертикальные белые жалюзи, которые были открыты, пропуская в палату солнечный свет, делая и без того светлую комнату еще светлее. Палата была одноместной и довольно уютной, если можно, конечно, применить подобное высказывание к стерильному больничному комфорту. Хоть не в коме, мелькнула в ее голове вполне здравая мысль. Было бы еще хуже, чем тому Шу… махеру. А кто это такой? Больная попыталась вспомнить, но так и не смогла, сколько не пыталась. Представлялся такой негр с черной головой, которому отбили мозги на боксерском ринге, но это и все. Сегодня она не вспомнила даже свою родную маму, если бы даже очень захотела. Вляпалась! Появилась снова Ивановна и, увидев, что больная открыла глаза, тут же поспешила за доктором. Дверь осталась открытой. Не прошло и минуты, как появилось двое в белых халатах. Один потрогал у больной лоб и заглянул в глаза, что-то пробурчал себе под нос, не обращаясь ни к кому, и принялся листать историю болезни. Время от времени он делал по ходу дела какие-то замечания, используя специальную терминологию, обращаясь к напарнику, так что больная даже при всем своем огромном желании все равно его не понимала. Потом он пододвинул к кровати табуретку, присел на нее своим упитанным задом и принялся за вопросы. Больная не отвечала, хотя и предприняла попытку улыбнуться, чтобы дать понять этим двоим, что все прекрасно слышит и даже почти понимает, о чем те ведут речь. Почти…

– Девять часов без сознания, – прояснил ситуацию помощник, стоящий рядом с главным, дежуривший в эту ночь, – Очень даже прогрессивный выход из комы, Шумахер бы позавидовал. Сильный ожог лица, при этом тело почти не пострадало, досталось ногам, но только потому, что были в капроне.

И чего они носятся с этим Шумахером, думала в это время больная, кто такой этот Шумахер? Лежит в соседней палате такой же обгоревшей головешкой, как и она?

– Еще какая информация о больной, – спросил доктор, – откуда она к нам прибыла?

– Прибыла с улицы без документов с ожогами… степени. Сделали все, что могли, Владимир Иванович, жить будет. И если тело еще ничего, можно спрятать под одежду, то лицо требует пластики.

– Вы же как раз по этой части у нас, Станислав Сергеевич, – вот и займитесь.

– Бесплатно? – вскинул тот брови. – У тела даже страховки нет.

– Зачем же бесплатно, придет в себя и заплатит.

– А может быть она со сгоревшего самолета, почему нет? – подала мысль Ивановна, без которой нигде и никуда. – Мне знакомая, в аэропорте работает, говорила, что много люду погорело, больше чем в Одессе, а в новостях молчок. Может, только она одна и спаслась, а? Инопланетяне спасли…

– Выйдите! – приказал нервно главврач.

– Что?

– Пойдите вон, я сказал, – взревел доктор, – пока я тебя саму не отправил к инопланетянам. Займитесь своими прямыми обязанностями, смените белье у больной, совсем нюх потеряли, не чувствуете запаха?

Конечно же, Ивановна обиделась, да только что с начальства взять, анализы и те плохие, хоть и доктор. Так реветь на пожилую женщину, столько лет верой и правдой… Может, и в самом деле надо было в следователи идти? Спиной она выскользнула в коридор, где и перекрестилась. От греха подальше! Не чувствует она запаха, как же… У ней нос еще не заложило. Просто не успела еще убраться. Сам бы и поменял простынь под этой бесчувственной, раз такой чуткий, почему ей всегда самая трудная работа? А диагноз, что больная с ожогами, так с ее опытом и без всякого медицинского образования с одного взгляду можно определить, что подсмолилась бедняжечка прилично.

– Вы ничего нам не скажете, – обратился к больной второй врач, – ваше полное имя, место жительства, гражданство и прочее? Чтобы мы смогли разыскать ваших родных и сообщить им о вас, наверняка ведь волнуются, вы должны это вспомнить.

Больная молчала, рассматривая врача пустым взглядом. Какие родные?

– Дело дрянь, – сделал он вывод. – Она нас слышит, но, похоже, что совсем не понимает. Как бы оказалась не иностранкой на нашу голову эта дамочка. Засудит же потом, если что не так сделали.

– Давай пока не будем делать скоропалительных выводов, – заметил главврач, тяжело поднимаясь с табуретки, – а подождем до завтра или хотя бы до сегодняшнего вечера, – он ободряюще улыбнулся больной. – Правда, милая? Кстати, а откуда здесь цветы? – уставился он на шикарный букет, как будто только что его увидел.

– Не знаю, – пожал плечами коллега.

– Странно, – задумался врач. – Мы здесь ломаем голову, откуда эта птичка к нам залетела, а кто-то оказывается, очень даже хорошо об этом знает. Вот что, дорогие мои коллеги, – произнес он задумчиво, разглядывая больную, которая только делала вид, что снова спала, отгородившись прикрытыми веками от происходящего, – свяжитесь-ка с полицией.

– Я поставила сегодня утром, – заявила Ивановна, просунув в приоткрытую дверь свою все слышащую голову в белом медицинском колпаке. – Цветы из моего сада, чистые, я их помыла, мусора никакого. Убрать?

– Пусть стоят. Мы должны поставить в известность органы об этой немой пациентке. Для ее же пользы… Нам не нужны неприятности. Кто его знает, может она в розыске?

– Не приведи Господи, – перекрестилась в коридоре три раза кряду опытная медсестра Ивановна. – Нам только уголовного розыска в клинике и не хватало. Свят-свят! Придут в масках, всех опечатают лицами в пол, клинику закроют, главного посадят, а меня уволят. Принесла же нелегкая, могла бы и в другую больницу попроситься, все равно ничего не помнит.

Помощник тут же сообщил, что уже с органами связались. Полиция скоро должна быть. Еще он сообщил время поступления больной вчерашней ночью и что больная, скорее всего, после автомобильной катастрофы, хотя и не факт. Привезший ее ничего толком не объяснил. Его машину остановили на трассе, загрузили бесчувственное тело на заднее сиденье и велели отвезти в ближайшую лечебницу, пригрозив по ходу дела, что если несчастная представится по дороге, то и ему тоже останется недолго крутить баранку. Так сюда и попала. Правда, этого она уже не слышала, провалившись снова в свою пустоту. И снова ей снилась чернота, ослепляющий свет, автострада и зловещая улыбка незнакомца, загружающего ее пылающее тело в автомобиль. Прошел день, потом еще… Приходила Ивановна, другая дежурная по отделению, приходили и уходили доктора, иногда появлялся главврач, день сменялся ночью, ночь приходила на смену дню, и только в ее больной жизни почти ничего не менялось. Шумахеру же еще хуже, успокаивала она себя. Этот бедняга даже прийти в себя не может. Все в мире относительно.

Относительно чего? Относительно себя и всего остального, что ее окружало сейчас, окружало вчера, и будет окружать еще завтра. Ни одной позитивной мысли на всю больную голову. И даже при всем при этом молодость все же начинала брать уже свое, она начинала уже поправляться, и даже гораздо раньше, чем предполагали врачи. С кровати она еще не вставала, но уже хотя бы пыталась сидеть, да и приступы головной боли случались уже не так часто как раньше. Но самое главное, что в ее памяти начали вырисовываться хоть какие-то картинки, достойные ее внимания. Слабые и размытые, но уже хоть что-то… И со временем она стала понимать медсестру все лучше и лучше. А последний визит врача и вовсе ее «порадовал», тот так мило ей улыбался и пытался ей втолковать на своем тарабарском какую-то медицинскую истину относительно ее здоровья, что когда он наконец ушел, больная вдруг точно поняла, что скоро обязательно умрет. Доктора только безнадежным больным так мило и улыбаются, чтобы те не очень расстраивались по своим бренным телам после того, как их покинут души. Так и вышло, что дневное улучшение ее здоровья закончилось полным ухудшением ее состояния ночью. Проснувшись около двух часов ночи от приступа головной боли, она так с открытыми глазами до самого утра и пролежала, не в силах даже пошевелить рукой. Дежурная медсестра дала ей таблетку и даже сделала укол в мягкое место, но заснуть все равно так и не получилось. Только она закрывала глаза, как тут же появлялась освещенная светом слепящих фар дорога, стремительно уносящаяся под колеса автомобиля. Мерцание красных габаритных огней от передних машин. Голова начинала бешено кружиться, и больная с ужасом садилась в постели, сжимая виски ладонями. Заснуть сидя тоже не получалось, она снов ложилась и через некоторое время все повторялось сначала. И только вторая доза снотворного уложила ее в постель под самое утро.

Утром ее будить не стали, а дали выспаться подольше. Несколько раз заходила медсестра, поправляла одеяло и тихо уходила. И в очередной раз своего посещения застала больную уже проснувшуюся и улыбающуюся. Крыша еще и не у таких красавиц едет, вздохнула Ивановна, жалея всем сердцем обеспамятевшую сумасшедшую. Получить кувалдой по голове, от такого удара кто угодно начнет улыбаться, даже слон, а здесь хрупкая женщина с яичным желтком под слабенькой скорлупкой. Заулыбаешься здесь, когда дурочкой станешь.

– Что-то приснилось, милая? – участливо полюбопытствовала она.

– Я во сне летала, – хрипло произнесла больная, неузнаваемым голосом.

– Эка невидаль, – насупилась Ивановна, – летала она. У нас большая часть больного на голову населения по жизни летает и ничего, как фанеры над Парижем, только до Парижа никто не долетает. Ничего хорошего, скажу тебе, я бы всех этих летунов… Раньше вот человек устраивался на завод слесарем и до пенсии, никаких дурных мыслев в голове, никаких тебе полетов с места на место, а щас? Всем Парижы да Канары подавай! Может ты летала на том самолете, что сгорел, не припомнишь?

– Нет, – покачала она головой. – Летела с качелей, так раскачалась, что… Вот и пытаюсь вспомнить, где это могло со мной случиться? Вспомню это, потяну за ниточку, смотришь, клубочек памяти и начнет раскручиваться.

– Ты только много не хрипи, не напрягая связки, может, у тебя гортань обожжена, почем я знаю, как бы хуже не стало. Ты пока лучше помолчи, наговоришься еще. Главное, что свой язык вспомнила, уже хорошо. А кожа на лице нарастет, с голым черепком жить не будешь.

– У вас таких случаев не было? – спросила больная с надеждой.

– Чего тут только не было, милая, – вздохнула Ивановна, – такие клубочки закручивались, что мама не горюй, шиш раскрутишь, Вот скажу тебе по секрету, наш главврач тоже давно уже забыл, что женат, тьфу, такие клубочки закручивает с одной докторшей, что вся клиника трясется от их оргазмов. И ничего, стены крепкие, и не такое выдерживали, а вот койка сломалась, сама видела, как в ординаторской меняли на новую.

Ивановна вещала еще долго, но больная ее не слушала, думая, как человеку вообще мало надо в этой жизни. Люди живут себе и живут, хлеб жуют, пока что-нибудь по голове не стукнет, разделив свое бытие на «до» и на «после» великого столкновения!

– На днях случилась авария ночью под Москвой, – Ивановна, делая свои дела, продолжала потихоньку бухтеть, – страшная. Врезались две машины, пока разбирались, кто виноват, в них влетел третий летун, который еще и пьяный. Четыре трупа, а у самого даже ни царапины, прямо божий промысел какой-то, никакой справедливости на свете. А вот еще…

И все же кошмар этой больной, похоже, начинал заканчиваться: потерянное прошлое мелкими фрагментами начинало возвращаться в ее искорёженное настоящее. И поспособствовали этому как не странно, не умные доктора, которые просто обязаны были в силу своих служебных обязанностей добиваться выздоровления больной, а все та же кривоногая Ивановна, в очередной свой приход выложившая перед больной постиранную визитку или корешок, если судить по размерам, от билета на какое-то представление. Хоть какая-то зацепка потерявшейся бедняжки к прошлой жизни.

– Вот, – протянула она ей размякшую бумажку, – в твоей одежке нашла. Цифер не видно и букв тоже, жалко. Немного бумажка размякла и стерлась при стирке, не без этого, но другие и по меньшему клочку вспоминали, здесь главное – толчок. Если всмотреться, – Ивановна подняла очки на затылок и близоруко поднесла клочок бумажки к самым глазам, – то можно даже рассмотреть какой-то рисунок. Смутный… Цвет точно можно различить, по нему и вспоминай. Может и щелкнет. Костюмчик, правда, тоже немного подгорел, – положила она бумажку на тумбочку, – но носить можно, сразу видно, что из дорого магазину. На первое время сгодится, а там новый купишь, главное, что жива. Кожа на лице тоже нарастет, пересадют, если что с задницы, всем так делают. Станешь как новенькая. А по цвету карточку эту вспомнить не смогешь?

– А телефона не было и документов? – глаза больной загорелись надеждой.

– Так не было, милая, – пожала плечами Ивановна, – никаких телефонов и твоих документов. Хорошо, хоть саму привезли с головой да руками, а что в голове, то наладится, а нет, так и то добре, лишь бы ничего не болело. Уж я насмотрелась… По большому счету еще лучше, когда ничего не помнишь и ничего не понимаешь. Тогда каждый день в праздник! Вот взять даже Шумахера, с его миллионами и вдруг осознать, что ты овощ на грядке. Да я бы сразу с ума спятила. Бумажку не припомнила, может билет в кино какое собиралась идти, корешок от билета? Разгадаешь, в какой кинотеатр собиралась, поедешь туда, сядешь и все вспомнишь. Все так делают, если чего не помнют. Если чего не помнют, то идут в нужное место и вспоминают.

Больная кивнула. Ей только подобного праздника жизни сейчас и не хватало, как отправиться в кино. У самой такое кино со стертыми кадрами в проекторе, что… Поэтому и попросила вызвать лечащего врача, чтобы узнать о состоянии своего здоровья, хотя и сома уже понимала, что ничего хорошего тот ей не скажет. Что не факт, говорят, что перед смертью всем всегда становится легче. Врач пришел через час, тот самый шалун с мясистым носом, которого медсестра Ивановна с некоторых пор просто терпеть не могла, долго осматривал больную, показывал ей рентгеновские снимки головы, и говорил, что неделю полежать еще придется точно, во избежание осложнений. И в общем, доктор остался доволен общим состоянием здоровья пациентки, чего даже и не скрывал. Повертел найденный билетик в руках, пытаясь хоть что-то на нем рассмотреть, но так ничего и не рассмотрев, вернул его на тумбочку, предположив, что это может быть и билет в театр с таким же успехом, как в кино, или куда-нибудь еще непонятный билетик, в чем сможет разобраться только специалист. Пообещал посодействовать. Больная устало прикрыла глаза, спасаясь от размытой, как у того мультяшного ежика из тумана, действительности. Вот ежик вроде есть, а начинаешь вглядываться чуть лучше, так сразу же все в тумане и исчезает. Трудно вспомнить то, что забыла, а если ничего еще и не знала, то здесь никакой смех в зале не поможет. Если только истерический! Больная приподняла одеяло и внимательно себя под ним осмотрела, определяя свой пол, после чего еще и прошлась руками по всему телу, активируя еще и мышечную память. Женщина! Вздох облегчения. Могла ведь очнуться и мужиком, в жизни еще и не такие гадости случаются. Груди на месте и между ног ничего не болтается! Неожиданно вспомнилось море без конца и края, искрящееся и переливающееся в лучах солнца всеми цветами радуги, и еще какая-то вилла почти на самом берегу с бассейном. Шикарные картинки из чьей-то чужой жизни, кадры из какого-то чужого кино. Попыталась представить себя на вилле, не вышло. Что ж… зато выяснила для себя, что никакого отношения к красивой жизни она точно не имеет. И вилла с бассейном представлялась не реальным домом с искусственным водоемчиком под боком, от которого обязательно должно было веять теплом, если бы это была реальная картинка, а всего лишь холодным плоским снимком, да еще и в черно-белом исполнении. Интересно, усмехнулась больная, все так и будет в голове появляться постепенно? Надо было раньше стукнуться, сегодня была бы уже в полном порядке. Пыталась вспомнить еще что-то, но так ни с чем снова и заснула. Носились какие-то детки по зеленой лужайке. Не ее…