Текст книги "Высокий титул"

Автор книги: Юрий Бобоня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Свет! Свет же!..

И когда я включил его, она сидела, забившись в угол кровати, вся дрожала и умоляюще, но все так же властно шептала:

– Не сегодня… Не сейчас… Не надо!..

Не глядя на нее, я сел рядом и стиснул голову руками: под пальцами тяжелыми и частыми толчками била кровь. Я считал эти удары и чувствовал страшно непривычную тяжесть во всем теле…

Уже у дверей Светлана торопливо сказала:

– Прости меня… Ты меня должен бы понять!.. Я… люблю тебя, но сейчас мне плохо – это пройдет… Прости и не провожай меня!..

И была еще одна долгая ночь…

Глава шестнадцатая

И опять было удивительное утро бабьего лета, одно из тех, что не способны подарить земле ни весна, ни лето. Теплая и прозрачная синева была так высока, что высоты этой, казалось, не сможет достичь даже всесильное солнце. Пронзительно светлы и ясны были дали, все просматривалось до бесконечного далека, но не было в этом далеке привычного марева – оно растворилось в прозрачности воздуха, не замутив этой прозрачности, но все-таки существуя в ней. Степь убежала за горизонт, неистовый свет лился над нею неспешно и бесконечно, словно для того только, чтобы понять было: ведь вот и пусто и равнинно, так что сразу не за что и зацепиться, а все равно великолепно и неповторимо!

А по Лебяжьему с самых краев все ближе и ближе то там, то здесь могуче вздымались тополя, вынося в небо кованое золото крон. А вот и Блестянка, нежно обласканная песчаными отмелями, серебрится широкой лентой по заливным лугам, незаметно переходящим в реку, что и не понять, где кончаются луговые, а где начинаются водяные травы…

Вглядишься, сольешься с природой и вдруг поймешь, нет, ощутишь то, что народился заново, что я – частица всего окружающего, что все только начинается: и я, и природа, и жизнь…

Двенадцать ступенек До библиотеки на втором этаже. Сейчас я зайду в читалку и скажу ей все!..

За картотекой сидела Лида Малышева.

– Лида?! А где… Светлана?

– А Светланка уехала!

– Куда?

– В отпуск вроде, а куда – не сказала! Она так быстро, так быстро все решила, что я и не думала-то! Я говорю: «Свет, чо ты лотошисся? Отпуск-то хорошо в августе брать, когда арбузы, когда дыни…»

– А тебя она когда уговаривала… за нее… побыть?

– Неделю назад! Она и в район ездила! А чо?

– Ничего… До свиданья, Лида!

ТОМЫШЕВ:

– Проходи, Эдуард, ты как раз по делу!.. Садись! Как думаешь…

– Николай Николаевич, мне нужно уехать!

– Куда это?! – удивился Томышев.

– Мне нужно уехать! Дня на три…

– Да вы что – сговорились? Ну, Светлану я понимаю…

– Где она?!

– Нн-не знаю… – растерялся Томышев. – Что отпуск взяла скоропалительно – знаю, а куда… Извини, брат! – он развел руками.

– Басов сейчас у себя?

– Ты вот что, моряк! – Томышев нахмурился. – Ты дров не наломай! Зачем он тебе?

– Нужен!

– Нет, не нужен!.. Не до тебя ему, да и тебе до него… Знаю я… «Давно… Помолчу о Басове…»

– Вы что-то хотели спросить, Николай Николаевич? – через силу улыбнувшись, сказал я.

Томышев улыбнулся тоже:

– Это другое дело… Как думаешь, Виктор Малев – сможет ли он возглавить правление колхоза?.. Я-то его хорошо узнал… Но мне хотелось бы, понимаешь, хотелось бы услышать твое мнение…

– Виктор?.. А согласится ли он? Я уж не говорю – достоин или не достоин: тут не может быть и речи!

– Думаю, что согласится… Ну что ж, моряк! Три дня я тебе даю! – Томышев встал. – Я же понимаю и все… знаю! Только смотри!..

– Я обязательно буду смотреть! О-бя-зательно…

В правлении Басова не было…

Дом-домище за глухим забором… Бесшумно почти распахнулась калитка. Веранда: тут она была… Дверь: ее она открывала… Тетерь открою я…

Он сидел на диване, уткнувшись в газету, в галифе, в нижней рубашке, в комнатных тапках. Он читал. Он был спокоен.

– Где она?!

Он не слышал меня или не хотел слышать… А может, я говорил слишком тихо…

– Где она?!

Отодвинута газета, яростью перекошенное лицо, хриплый, захлебывающийся голос:

– Во-первых… она уехала… сама!.. Во-вторых, это тебе… необязательно знать!.. В-третьих…

– Где она?!

– В третьих… я ее отец и… хочу познакомиться с твоим отцом! Где он?

Это удар под дых. Не по правилам. Нечестно.

Слепой шаг вперед… Сжатые кисти рук моих ладонями Ленки… Ее расплывчатое лицо… Вся она… Откуда она взялась?

– Чудогорье, Подберезная, двенадцать… Баскакова Домна Платоновна… Тетка ее… Восемь часов поездом…

Холодный пот по лицу моему, нервное подрагивание мышц. Опять Ленкин голос:

– Она через меня… уехала! Я же тебе говорила!

«Чудогорье. Восемь часов поездом…»

…Восемь часов поездом – восемь лет, восемь веков.

Районный городишко на западе Центральной России. Пыльные улицы, тесные, домишки аккуратные, обнесенные хиленькими заборчиками… Палисадники с цветами, пыльные листья кленов у тротуаров, тряский старенький автобус по улочкам…

– Улица Подберезная! – это кондукторша, сонная, злая…

Восьмой номер, десятый, двенадцатый… Тесно заставленная комнатушка и резкий запах нафталина…

– Светлана!

– Ты-и?!

Это не пол под ногами, это палуба моего далекого корабля… Держись, Отаров! Крепче держись за поручни и на ногах крепче, дюжься, моряк!..

– Тебе… плохо, да?

– Свет-ла-на…

…И прошло на два года больше четверти века со дня моего рождения, прежде чем я обнял ее худенькие плечи, исцеловал родное лицо и, поправив разлетевшуюся прическу, одуревший от счастья, брякнул:

– Хочешь, я подарю тебе живую радугу?

– Радугу?!

И раскачавшийся поезд, ликуя, закричал:

– Радугу-ууууу-у!

Он недавно тронулся, этот поезд на Лебяжье-село. Мы стояли в тамбуре, краем глаза я видел, как кондуктор почему-то смущенно поглядел на нас и не решился выйти в тамбур, чтобы закрыть отчаянно мотавшуюся дверь, за которой мельтешила серая лента гравия.

А я все прижимал и прижимал ее к себе, словно боялся, что она выскользнет из рук моих в эту нелепую дверь и уж тогда ничего не будет после – ни ее, ни меня, ни радуги…

1973—1974

село Краснофлотское,

Воронежской области, Петропавловского р-на.

Об авторе

Жизнь молодого воронежского писателя Юрия Бобони оборвалась трагически. В литературу шел он с полным сознанием большой ответственности перед читателем, сомневаясь в литературно-художественных достоинствах своих произведении. Известный писатель Виктор Астафьев был его «крестным отцом», видя в молодом прозаике самобытность, уменье писать образным языком, смело вторгаться в повседневную жизнь нашей действительности.

В последних письмах в издательство автор писал: «Примеряю себя к большим мастерам слова и все больше сомневаюсь в качестве «своего пера». Так мог относиться к своему творчеству по-настоящему одаренный человек.