Текст книги "Хроники Порубежья"
Автор книги: Юрий Рудис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Ермощенко тоже легко отделался, метивший в него всадник, отвлёкшись устроенной полоняниками суматохой, отвёл на миг взгляд, а второго мига ему было уже не дано. Пошевелив волосы на виске, над ухом натурального кузнеца свистнула стрела, прилетевшая откуда-то из-за спины и ударила точно в незащищенную полоску шеи, между кожаным воротником панциря и нижним краем металлического забрала. А ту стрелу, что предназначалась Ермощенко, опрокинувшийся на спину буджак пустил прямо в синее небо.
– Жив, дядя Ваня? – откуда-то появился Саня и снова припав на одно колено, глянул туда и сюда, но не найдя в кого стрелять, опустил лук.
– Вроде как. Ловко ты его убрал. Тут спасибо. Всё, что ли?
– Наверно, – это была правда, потому что уцелевшие конвоиры, видя, что остались только вдвоём, поворотили коней и поскакали прочь. Но тому из них, который дрался с Митькой, не повезло, последний удар он пропустил, скрючился, зажимая бок руками, и вывалился из седла, раньше, чем его конь отскакал на полсотни шагов.
– Ура! Ура! Ура!
– Хорош орать, – Даша толкнула подругу в плечо. – Наши победили.
– Ура! – Вера прекратила кричать и открыла зажмуренные глаза. – Все живы?
– Дуракам везёт.
Подруги спустились к дороге, где натуральный кузнец, стоя перед бывшими невольниками, толкал речь, картинно взмахивая секирой чуть ли не после каждого слова. Похоже было, что покойный Берсень, отважный дух которого не покинул натурального кузнеца и после успешного окончания битвы, тоже был любителем при случае сказануть что-нибудь такое, проникающее до печёнок. А случай был самый, что ни есть, подходящий.
– Они думают, что мы уже умерли, – надрывался натуральный кузнец. – Но мы ещё не умерли. Я ещё жив! К оружью, братья!
Братья, которые, кстати, составляли среди его слушателей меньшинство, больше было женщин и детей, переминались, радостно скалясь и разминая затёкшие после веревок кисти рук.
– Чего это он? – шёпотом спросила Даша у Митьки, озабоченно разглядывающего меч, зазубренный о буджацкий щит. Клинок был безнадежно испорчен.
– Ну, надо же народ взбодрить. Пусть его.
– И пусть земля горит под ногами оккупантов. Смерть гадам! – на этом выступление окончилось. Аплодисментов от благодарных слушателей Иван не дождался. Из-за поворота, за которым скрылся оставшийся в живых конвоир, высыпала конница и галопом понеслась по просёлку. Бывшие невольники разом бросились в лес.
– Ходу, дядя Ваня, – Митька потащил Ермощенко, еще не отошедшего вполне от ораторского угара, прочь с дороги. – Девчата, да заберите вы у него алебарду, не в себе ж человек.
Но Иван секиры не отдал и сам вдруг упёрся. – Стой, Саньку забыли.
– Нечай, уводи их, – Митька подтолкнул натурального кузнеца, а сам повернул обратно.
Саню он увидел сразу, тот стоял на обочине, озабоченно озираясь и не обращая внимания на неудержимо приближающихся конников.
– Уснул?
– Погоди, – Саня ногой перевернул лежащий на боку труп, наклонился над ним, и, нажав на грудь мертвеца коленом, ловко выдернул стрелу, обтер её об траву и сунул в колчан. Он сам бы не смог объяснить, что заставляет его проявлять такую рачительность, и имя Коськи Молодшего, непревзойденного лучника, сложившего свою буйную голову вместе с Берсенем добрых сто лет назад, ему ничего не говорило, так же как Митьке ничего не говорило имя Стрепета, еще одного друга-товарища незадачливого Берсеня.
– Теперь пошли, – Саня вскинул на плечо туго набитый колчан и побежал в лес.
* * *
– Что невесела?
– С чего веселиться-то?
– Живы, чем плохо?
– Сегодня живы, а завтра?
– Завтра? До завтра ещё дожить нужно, – парировав трудный вопрос со свойственной ей непоследовательностью, Вера, довольная своей находчивостью, закинула руки за голову и потянулась. Она привыкла к резким перепадам настроения подруги, и мрачность Даши не способна была вывести её из себя.
А Даша была мрачна. Очень мрачна. Мрачно глядя в огонь костра, разведенного ради холодной погоды в попрание всех правил конспирации, она мрачно вещала. – Что сегодня никого не угробили, ну, кроме этих двух бедолаг, выдричей, это большое везение. Просто чудо какое-то. Думаешь, всякий раз будет так везти? Да ни за что. Заваруха только начинается. Рано или поздно прибьют наших мужичков или, того хуже, покалечат. Да и мы не застрахованы. А ведь есть ещё болезни. Врачей тут нет. До тебя не доходит, что мы обречены? Сгинуть в этих лесах… – Даша поёжилась.
– Брось, брось, – быстро проговорила суеверная Вера, на которую пророчества Даши всё-таки нагнали жути. – Ты на меня посмотри. Я горюю, только если есть смысл горевать. Если моё горевание может помочь. А если помочь не может, если ничего от нас не зависит, то зачем горевать? Плюнь.
Но, видно, собственные слова представились самой Вере не очень убедительными, потому что он продолжила. – И потом, вспомни, им же, Сане и Митьке твоему, Волох свою силу передал. Ну, через нас, конечно, но, всё равно. А Волох вон до каких лет дожил. И ничего ему не сделалось. Ни болезнь, ни чего.
– Ох, только о Волохе мне не напоминай, ладно? – попросила Даша. – Глаза б мои его не видели, долгожителя этого. Срам да и только. Нет, ну, как дуры… – она безнадёжно махнула рукой. – Но если уж вспомнила…Старенький Волох, Вера, пятерых воинов изрубил за десять секунд в капусту. Или сколько их там было. А наши таковы разве? Митька сегодня с одним занюханным буджаком почти полчаса возился. До сих пор удивляюсь, как тот ему башку не оттяпал. Саня, не спорю, отличился. Хоть через раз попадал. Только если бы не выдричи эти несчастные, всех бы их нынче угробили. И Митьку, и Саню, и дядя Ваню, клоуна престарелого.
– Дядя Ваня – хороший. К тому же ему Волох никакой силы не передавал.
– Откуда нам знать? Передавал, не предавал. Дурь он ему своему точно передал, уж не ведаю как, не иначе воздушно-капельным путём. Тоже скачет петушком, глазки масляные.
– Ладно тебе, Дашка. У них у всех глазки масляные, кто на нас ни взглянет. А чего? – Вера провела ладонями по бокам. – Мы девушки видные.
– Тьфу на тебя. Кто про что…
Вера рассмеялась, но всё-таки встала от греха и пересела к Сане, который, после того как вернулся в нормальное состояние, воспользовался первым же привалом чтобы возобновить свой дневник, и теперь сидел, согбённый, над берестяным свитком, выцарапывая букву за буквой. Как раз в этот момент, описав в нескольких скупых, но сильных словах стычку с оккупантами и освобождение славян, Саня прислушался к голодному урчанию в желудке и перешёл к презренной прозе.
– Второй день как кончились продукты. Сегодня убили бурундука и съели.
На этом вдохновение покинуло летописца, он взглянул в небо, чтобы отметить в какой фазе нынче находится луна, но небо было плотно затянуто тучами.
Митька, не лишённый тщеславия, заглянул в свиток, не обнаружив там ничего лично про себя, разочарованно вздохнул, но виду, конечно, не подал, и сказал совсем про другое. – А дураки мы, граждане.
– Это кто как, – немедленно отозвался натуральный кузнец, но Митька на компромисс не пошёл.
– Дураки, дядя Ваня, чего уж. Орков завалили, а в тороках не пошарили. А там у них провизия, между прочим. Ну, в городке этом, ещё могу понять, трупы, пепелище, а мы все чуткие как летучие мыши, рука не поднимается, слёзы текут. Ладно. Но теперь, тут, это извините…Трофеи – дело святое.
– Чего извините? Времени было в обрез.
– Как митинговать, так время есть, а на что полезное, так сразу в обрез. И оружие, кстати, не собрали, тебя заслушавшись.
– Митя, не надо, а? – попросил Ермощенко. – Не трави душу на ровном месте. Еще пару барсуков съедим, и всё станется по-твоему, будем на лету глотать мотыльков из любой позиции.
– В толк не возьму, о каком оружии речь? – сказала Вера. – После древних славян там ловить было нечего. Иваныч сам же и орал громче всех, – К оружию, братья. – А братьев просить два раза не надо. Всё побрали до иголки.
– Ну, хоть так, – полегчало Митьке. – На богоугодное всё же дело. Хотя оружие своё надо иметь.
– Я там перемолвился кое с кем, – сказал Нечай. – Люди говорят, объявился какой-то воевода Воробей, с тысячей отборных порубежников. Все в стальной броне с головы до пят. Секут буджаков нещадно. Вот к нему мужики и подались.
– Что ж ты раньше молчал? А я всё гадаю, чего это их всех в другую сторону сдуло. Думал, это выступление дяди Вани на них так подействовало.
– Чего пустое молоть? Нам ведь в Речицу, а куда Воробью, того никто не ведает. Он своими замыслами ни с кем не делится. Найти его трудно, на одном месте не сидит.
– Что сделано, то сделано, – примирительно сказал Иван. – А я вот помечтал о том, что нам ещё сотворить предстоит. И что-то много получается. Поле непаханое. У них же тут, коллеги, ничего нет. То есть, натурально, ни хрена. Хоть шаром покати. Ни электричества, ни дорог приличных. Порох не изобретён. С письменностью, подозреваю, напряжёнка. Про почту, телеграф и мосты, вообще, молчу. Как говорится, придёт Ильич, а разводить нечего. Огорчится лысый. Не порядок!
– А оно им надо? – Даша неприязненно покосилась на натурального кузнеца. – Тут без пороха и телеграфа друг друга закапывать не успевают.
– Ни медицины, – длился скорбный список. – Ни авиации. Не говоря уж о таких простых, но необходимых даже самой дремучей барышне вещах, как прокладки с крылышками. Ничего, в общем. И тут, конечно, открывается широкое поле деятельности.
– Дядя Ваня, я чего-то не поняла, – Вера, в отличие от своей подруги, относилась к Ермощенко скорее с симпатией, поэтому, задавая свой вопрос постаралась придать голосу подчёркнутую мягкость и уважительность, чем, естественно, вызвала в большом сердце старого молотобойца ответное тёплое чувство.
– Чего ты не поняла, доченька?
– Про подкладки с крылышками, ты их как собираешься изготовлять в местных условиях? Из липового лыка плести, как лапти? Или ещё каким способом?
– Гм, – пошатнулся натуральный кузнец. – Гм. Гм. Это же своеобразный технологический процесс, все тонкости которого мне пока неизвестны. Но, упрёмся – разберёмся.
– Вы посмотрите, что он пишет, – возмутился Митька, снова заглянув в санины каракули. – Съели бурундука! Саня, я понимаю, ты – историк, а не биолог, но не бурундук это был, а барсук. И ели его не все, лично я пальцем не дотронулся.
– Ой, какие мы нежные, – саркастически сказала Вера. – Много там того барсука было. Такую мелочь немудрено с бурундуком спутать. Ничего в этом стыдного нет.
– Но для начала чего-нибудь попроще бы. Вот мельницы построим. Ветряные, водяные. Тут у них сразу производительность труда поднимется. Можем мы это сделать? – на секунду Иван задумался, словно взвешивая в уме свои и своих соратников возможности и, наконец, твердо ответил. – Можем. О, кстати! Демографический взрыв произвести, это – обязательно. Саня, ты там в своём талмуде зарубочку сделай, пожалуйста, что б за хлопотами не упустить.
– Что до демографического взрыва, то я – пас, – предупредила Даша, понуро глядя, как ветер закручивает и расшвыривает языки пламени, Саня потянулся за лежащей на земле веткой и бросил её в костер. – Маленький барсук, а жирный как бурундук. Чудно. Жалко соли не было.
– Сталеплавильные заводы, – развивал Иван свою программу. – Хотя бы один для затравки. Но тут уголь нужен. Мужики, вы впустую-то не ходите, по сторонам посматривайте, вдруг месторождение обнаружите.
Саня на миг оторвался от свой летописи. – Иваныч, уголь в шахтах добывают. Он под землёй находится.
– Ты, историк, лучше молча внимай, чтоб чего ненароком не пропустить из наших героических подвигов, с тем чтоб лучше донести до потомков, которыми мы являемся, светлые образы предков, которыми мы являемся тоже. Чтоб не получилось у тебя с нами, как с тем бурундуком, который был барсуком. Это в наше время уголь в шахтах добывали. Потому что с поверхности весь уголь уже сгребли предыдущие поколения. Но на данный момент мы их, поколения эти, фактически обошли на повороте, и получили в своё распоряжение не тронутые запасы полезных ископаемых. Потому, если кто увидит черные камни такие…
Но есть одна загвоздка. Кадры, вот что меня волнует. Для нормального большого скачка нужны квалифицированные кадры. А где их взять? Придётся обучать. Потянем ли?
Нечай, вот ты кем трудился, до нашествия, я имею в виду?
– Гончар я.
– Гончар это душевно. Горшки и миски украшают быт поселян. Но гончаров тут и без тебя по лесам бегает в избытке. А электриков и бетонщиков я что-то не замечал. Будешь первым электриком доисторической эпохи. Колумбом энергетики, типа Чубайса, но с мозгами. А там, чем чёрт не шутит, и на космонавта выучишься. Согласен?
– Да мне то что. Хоть груздем назовите, только в рот не суйте.
– Э, дядя Ваня, – мстительная улыбка осветила дашино лицо. – Типа Чубайса! С такими заходами тебя, пожалуй, ещё быстрей грохнут, чем Митьку, с его религиозным возрождением.
– Пусть! – ответил неустрашимый кузнец. – Тогда назовёте моим именем авианосец.
– Давай мы с начала лодью назовём твоим именем? – сказал Саня. – Ты, дядя Ваня, не обижайся, но уж на что Пётр Первый был великий реформатор, а с ботика начинал. Слыхал про ботик Петра Первого? А крейсер Петром Первым только через триста лет назвали.
– А лучше велосипед назвать, – добавил Митька, – сколоченный без единого гвоздя из наилучших берёзовых поленьев. Воздать, так сказать, по заслугам. Мне, однако, другое интересно. Сегодня барсук, а завтра кто? Нет, граждане, в самом деле. Может, он один на весь лес такой тупой был, а другие уж в руки не дадутся?
Саня постарался утешить друга. – Грибы еще есть, ягоды. Рыбу можно ловить.
– Но раньше всего поставлю кузню, – лицо Ивана озарилось. – В болоте если пошарить, можно руду железную найти, только подходящее болото подыскать. А чего, почва тут красноватая местами. Железо должно быть.
Глава восемнадцатая
На следующий день им не повезло.
Ближе к полудню, высматривая место для дневного привала, облюбовали глубокую тенистую лощину, но едва спустились на её дно, как с другого конца, терявшегося в сумраке, с гиканьем и свистом вырвались всадники, вокруг посыпались стрелы. Если бы у буджаков хватило терпения подождать еще пару минут, никто бы живым не ушёл, но и без того пришлось не сладко. Спас крутой откос, из-за которого преследователям пришлось искать обход, да болото, куда те не рискнули сунуться. Убегали врассыпную и долго ещё потом ползали в грязи, окликая друг друга шёпотом, пока не собрались снова вместе. А когда собрались, обнаружили, что девушки пропали. То ли отстали во время бегства, то ли сгинули в трясине. Искать же их как следует сейчас не было никакой возможности. Буджаки, упёршись в болото, покричали, посмеялись, и расположились на дневку в тени тополей, росших на краю леса, выставив, однако, дозорных, которые верхами разъезжали вдоль берега. Скоро из леса донёсся стук топора, над верхушками деревьев поплыл дымок, и до затаившихся в осоке путешественников, вызывая спазмы в пустых желудках, донесся запах мясной похлёбки. Хорошо ещё, что Нечай высмотрел среди топи островок твердой земли, тут хоть можно было дремать, не опасаясь захлебнуться во сне.
Однако, как всегда, одновременно всем задремать не получилось. На этот раз в роли возмутителя спокойствия выступал Митька, который, терзаемый беспокойством за судьбу пропавших девушек, пытался отвлечься, задирая Нечая, на которого он, кажется, не прочь был возложить всю ответственность за неудовлетворительный ход боевых действий.
– Ты, гончар, блин, – шипел Митька, с ожесточением счищая с себя тину и комки лягушачьей икры, налипшей за время ползанья по болоту. – Где твой меч?
– У меня, во, – Нечай, не чинясь, потряс перед носом вопрошавшего своим копьём, украшенным бунчуком из конского волоса, пропитанным ещё не успевшей засохнуть грязью. – А мечи нам, выдричам, заповеданы готфами. И мечи и щиты железные. А особенно у кого секиру такую найдут, вот как у дядьки Иваныча, тому секирой той тут же голову и снимут.
Это от того, что мечом пеший много не навоюет, сам небось видел. Чуть попадётся тебе щит покрепче, так и будешь скакать вокруг супостата, как ты скакал давеча, а пробить не сможешь. А против секиры никакой щит не устоит, никакой доспех. Еще ослоп для такого дела очень гож, но тут силу надо иметь медвежью.
А вот если железо в слитках, то и посейчас сдаём.
– Железо сдаёте! В слитках! – услыхав такое, Ермощенко схватился за голову. – Да как же это возможно? Ну, тимуровцы! Ну, почётную грамоту вам за сдачу металлолома.
– Что ещё за ослоп такой? – спросил Митька, таким тоном, который ясно показывал, что доверия к словам Нечая нет и быть не может.
– Ослоп, Митя, – пояснил натуральный кузнец, – это такая дубина, окованная железом. По моему же разумению, все эти запреты наверно имеют только тот практический смысл, чтоб показать, кто в доме хозяин.
Замечание насчёт хозяина в доме, кажется, слегка задело Нечая. – А нам мечи и ни к чему. Рогатины-то при нас, и ножи, и луки. В Речице Войт Немишич крепко сидит с дружиною, вот у него есть и мечники и копейщики. Потому наместник готфского короля. Раньше в Речицу ставили только коренных готфов. Войт – первый из словян. Ещё, кто в порубежники подался, ветер в степи пахать, те тоже с мечами.
– И где они все? Не видать. Гонят вас как баранов. Эх, вот уж не думал, что доживу до такого морального разложения в рядах предков. А ещё древние славяне.
Тут Ермощенко, любивший, чтоб всё было по справедливости, не выдержал.
– Типун тебе на язык, Митя. – даже с каким-то испугом сказал он. – Можно о всех так-то?
– А почему нет?
– Потому. Или ты тут всё уже увидел и постиг? А мы чем лучше в нашей российской действительности? Такие же бараны.
– Мы-то, понятно. А они с чего? Ни олигархов ведь, ни телевидения, ни органов прокуратуры, ни прочих слуг народа. И, заметь, никакого тяжкого груза прошлого.
– Да, тут им повезло. Есть шанс отыграться. Хотя, с другой стороны, тех же готфов взять… Тоже не сахар.
– У нас таких готфов в каждой конторе, как дерьма.
Неизвестно, сколько бы они спорили под кваканье лягушек и бульканье болотной воды, но вдруг из леса, оттуда, где был стан кочевников, раздались пронзительные женские крики, заставив побледнеть лица спорящих.
– Наши, – пробормотал Митька, хватаясь за рукоять меча.
– Пошли? – привстал Саня, и тут же, придавленный тяжкой дланью натурального кузнеца, вжался во влажную почву, захрипев. – Пусти, гад, убью.
– Тише, студент, – ответил тот. – Может и не наши это. Наши-то поголосистей были.
А если и наши, то, всё одно, до темноты в лес нечего соваться. Ночью же у нас есть шанс, хоть и хреновенький.
– До темноты они могут не дожить, – угрюмо сказал Митька. И словно в подтверждение его слов, крики в лесу стихли.
– Жалко, весёлые были девицы, – Нечай, сняв колпак, вытер лицо, приподнялся, и тут же откинувшись назад, упал навзничь. Стрела, пущенная с берега, попала ему в грудь на два пальца ниже ключицы. Обидно было то, что и стреляли-то дозорные скорее всего наугад, на звук, показавшийся им подозрительным, во всяком случае попыток проверить, в кого попала стрела, они не предпринимали.
Прошло два часа. Солнце палило как перед концом света. Над островком клубилась туча мошкары, такая густая, что было странно, как до сих пор её не заметили с берега. За это время никто не проронил ни слова. Тупо ждали темноты, стараясь не смотреть туда, где в нескольких шагах лежал Нечай, вытянувшись и закусив ворот рубахи, вышитый нелепыми красными петухами, похожими на след птичьей лапы, который, чтоб не закричать, он грыз перед смертью.
* * *
– Скорей бы ночь, – Саня в который раз тоскливым взглядом обвёл опостылевший пейзаж и вдруг почувствовал, что что-то изменилось. Все так же стлался дым дымок от становища степняков, солнце словно пристыло к белёсым небесам, но дозорный куда-то исчез, хотя Саня готов был поклясться, что мгновение назад видел его. В этом исчезновении не было ничего странного. Мало ли куда мог деться буджак. Мог просто с коня слезть по какой-нибудь надобности. А может быть кочевники наконец собрались сниматься и отозвали дозор. Понимая, что делать этого не следует, Саня привстал, всей кожей ощущая свою незащищенность. Но теперь обзор был лучше. Конь дозорного стоял на прежнем месте, но его самого не было видно.
Затем раздался глухой топот, и откуда-то появился табун лошадей. Объятые смертельным ужасом, лошади с диким ржанием промчались вдоль берега, не разбирая дороги. Но внимание Сани уже было отвлечено суетой, охватившей становище, на которое будто опустился пчелиный рой, заставляя людей истошно кричать и метаться по поляне. То и дело кто-то из них исчезал, словно нырял в высокую траву, и уж больше не появлялся. прочие же, кажется, сообразив откуда исходит опасность, вдруг бросились толпой в одну сторону, туда, где их приняла, вылетевшая из-за деревьев конница. Это напомнило Саня сцену, свидетелями, которой они стали в день прибытия, с той разницей, что в плен тут не брали. Над головами всадников сверкали клинки, с каждым взмахом которых пеших на поляне становилось меньше. Засмотревшись, Саня чуть не проглядел как из прибрежных кустов, низко пригибаясь, выскочили двое и побежали прямо на него. Саня плашмя упал на землю.
– Двое, сюда бегут.
– Видим. Лежи, не вставай, – Митька перевернулся на спину и вытащил меч из ножен. – Иваныч, выбирай.
Иван осторожно высунул голову из осоки и, взявшись за рукоять секиры, произнес с видом заправского киллера. – Мой – правый…
Саня положил стрелу на тетиву, но, увидев, что Митька отрицательно мотнул головой, снова приник к земле, явственно слыша чавканье грязи под ногами бегущих. А те, полагая главную опасность за спиной, бежали, поминутно оглядываясь, и когда Митька, встав из травы, ударил переднего снизу в живот, Сане показалось, что тот сам напоролся на острие меча. Кочевник согнулся пополам, кровяня пальцы, схватился за обоюдоострое лезвие и, хрипя, повалился на Митьку. Тот, отступив назад, одновременно резко потянул меч на себя, что бы освободить его, но иззубренный клинок хрустнул и сломался почти у самой рукояти. Буджак упал лицом вниз. Перешагнув через него, Митька достал нож. Но это было лишнее. Товарищ убитого прыгнул вбок, чуть не наступив на Саню, который заорал что-то нечленораздельное. Этот крик словно оттолкнул кочевника, который, делая огромные прыжки, кинулся вглубь болота, и вдруг пропал из поля видимости.
– Утоп, – удивился Иван, опуская секиру. – Что-то быстро.
– Железа на нём много было. Потому и засосало враз. Хорошо, что другой первым бежал. Саня, а что это ты хенде хох кричал? Они ведь по-немецки не понимают.
– Что, в самом деле? – Иван ухмыльнулся. – То-то джигит шарахнулся. Хотя они ведь скорее всего и по-русски не понимают. Однако, тех, что на поляне были, похоже, порубили всех.
– Интересно кто?
– Враги наших врагов – наши друзья, – с некоторым сомнением сказал Митька. – Будем на берег выбираться или тут отсидимся?
– Уже не отсидимся, – ответил Саня. – Они сюда сами едут. Вон, зовут.
Действительно, воин в блестящем шлеме, подъехав к самому болоту, призывно махал рукой и кричал повелительным тоном нечто неразборчивое.
Раз зовут, надо идти. – Иван наклонился и взял мертвого Нечая за плечи, Митька подхватил его под колени и они пошли из болота. Саня шел рядом, пытаясь помогать, но больше мешал.
– Ну, по крайней мере, блондин, – успокаивая себя, пробормотал Иван, когда они приблизились к берегу, и стало видно, что у всадника, ожидающего их, русая борода.
– Да, – оскользаясь в грязи, прищурил опытный глаз Саня, – типичный славянский воин эпохи раннего средневековья.
Последние метры пути по болоту оказались самые трудные, мертвый Нечай был тяжел. Но наконец, выбравшись на сухое место, Иван с Митькой опустили тело на землю.
Типичный воин, по виду одногодок Сани, задал типичный для всех времен и народов вопрос, рявкнув. – Кто такие? Куда путь держите?
– Во, стало быть, земляк, – окончательно обрадовался Иван, услышав славянскую речь. – Свои мы в доску, мил человек.
Земляк, положив руку на рукоять меча, свесился с седла, всматриваясь в лицо мертвеца.
– С нами шел, – пояснил Иван. – Днем стрелу словил.
Всадник перевел взгляд с мертвого на живых. Саня, словно увидев себя его глазами, подумал, что они должны представлять довольно странное зрелище для этого воина.
Но воин, подобно покойному Нечаю, если и удивился, то своего удивления показывать не собирался. Вместо этого он спросил. – Те двое, что сюда побежали, где?
Митька, который, стоя пеший перед конным, тоже держал ладонь на рукоятке своего сломанного меча, ответил. – Одного закололи, другой утонул.
– Ясь, поймал кого? – крикнули от разгромленного становища.
– Поймал, – откликнулся Ясь. – Только не тех.
– А те где?
Тех уж на свете нет, – крикнул Ясь и сказал. – Туда ступайте. Мертвяка с собой потащите?
– Потащим, – ответил Иван. – Он нам товарищем был.
* * *
На поляне еще курился костер, рядом с которым валялся на боку медный казан. На вытоптанной траве вразброс лежали несколько трупов. Эти все были побиты стрелами. Ближе к деревьям, там, где степняки, пытаясь найти спасение, попали под удар конницы, тела лежали грудами. Это было всё, что осталось от людей которые, ещё часа не прошло, как по-хозяйски пировали здесь, чувствуя себя в полной безопасности.
Теперь здесь хозяйничали другие. Несколько человек бродили по поляне, собирая оружие убитых и сваливая его в телеги, на которые путешественники, одичавшие за время лесной одиссеи, смотрели с боязливым удивлением, подобно тому, как смотрит на мираж путник, истомлённый жаждой. Какие-то шустрые парнишки верхом на неосёдланных конях шумели по кустам, сбивая в кучу разбежавшихся лошадей буджаков.
Победители, которых было несколько десятков, на взгляд натурального кузнеца, выглядели внушительно, несмотря на то, что их одежды под доспехами были истрепаны и оборваны до такой степени, что напоминали лохмотья. По их ловким ухваткам и уверенным движениям видно было, что это всё ребята боевые.
И вооружены они были подходяще, до зубов.
Кроме щитов и мечей, у каждого лук, колчан со стрелами, Длинные ножи они носили не у пояса, а крепили ремнями к правой ноге, на сарматский манер. На головах железные шлемы с острыми навершиями, а поверх красных и белых рубах у многих были кольчуги или панцири искусно сработанные из стальных пластин. К седлам приторочены пики и секиры.
Спешившись, они стояли полукольцом, рассматривая что-то.
– О, вот это я понимаю, предки, – вполголоса сказал Митька. – А то я уж что-то стал в них сомневаться.
– Кого привел, Ясь? – спросил, повернувшись, невысокий широкоплечий воин с рыжей бородой.
Ясь пожал плечами. – Поди разбери. Калики перехожие. И мертвец с ними. Ну, тот наш, из выдричей, должно быть. Говорят, что тех, которые в топь убежали, прикончили.
– Мертвец, ладно. А эти-то кто?
– Воробей, что ты меня пытаешь. Вот они, их и пытай.
– Воробей! Это про него Нечай говорил, – обрадовано прошептал Саня.
– Хорошо бы, – так же шёпотом ответил Ермощенко.
– Сюда ступайте, – приказал рыжебородый.
Воины молча расступились, и путники увидели двух прикрытых тряпьём женщин, сидящих на земле. Одна, судя по фигуре, совсем молоденькая, сидела, уткнувшись лицом в согнутые колени и обхватив их тонкими руками. Другая, постарше, сидела, упершись руками в землю и опустив лицо, закрытое прядями растрепанных русых волос.
У Сани на мгновение захолонуло в груди, ему показалось, что это Даша и Вера. Но это были другие.
– Смотри, – сказал Воробей. – Эти были тут? Узнаешь?
Женщина подняла миловидное лицо с искусанными губами и неожиданно улыбнулась. – Нет, воевода, этих не было. Да и не похожи эти на буджаков.
– Я тебя не спрашиваю, на кого они похожи. Со степью народ всякой сволочи идёт. Я тебя спрашиваю, они тут были?
– Говорю ж, не было их. Которые были, все тут мертвы лежат.
– Не все, – возразил Воробей. – Двое в болоте сгинули. Чему радуешься, дура?
– Спасению своему, воевода, – ответила молодуха, собирая с земли тряпки и стараясь прикрыть ими свою наготу. – И вот, дяденька смешной какой, – мотнула она головой в сторону Ермощенко.
Обтрепавшееся в лесных странствиях некогда элегантное черное пальто Ивана теперь висело на нем как старая плащ-палатка на огородном пугале. Пуговицы давно оборвались, так что подпоясывался он веревкой, которую презентовал ему Нечай. Оборвались и завязки меховой шапки, с которой он ни за что не желал расставаться, и теперь её уши торчали в разные стороны…
– Смешной, – согласился Воробей и спросил у молодки. – Буджаки вас долго с собой таскали?
– Ты что, воевода. Они с собой никого долго не таскают. Кто ж это долго вынесет. Утром мы им попались Если бы не вы, конец бы нам.
– С нами, что ли пойдете?
– А куда ж нам деваться? С вами.
– И она пойдет? – кивнул Воробей на скорчившуюся девушку, узкие плечи которой тряслись от беззвучных рыданий.
– И она, – твердо сказала молодуха. – А что плачет, то сам разумей. Я-то баба, а она-то девка. Ты б на её месте тоже плакал.
Воины разом грохнули от смеха.
Воробей почесал в затылке, и усмехнулся. – Ладно, будь по-твоему. Тряпки эти брось. С покойников возьми одежду подходящую и товарку свою приодень.
– Благодарствую, воевода, – поклонилась молодуха. – Я Пенка, а её Гориславой кличут.
– Запомню, – пообещал Воробей.
– А с нами что? – спросил Иван.
– А я откуда знаю? – вопросом на вопрос ответил Воробей. – Ну, кто вы? Куда вы?
Между тем, пока шла эта беседа, из лесу выезжали повозки и выходили люди. Вид у них был не такой воинственный, как у тех, что стояли на поляне. И хотя многие из них были обвешаны оружием с головы до пят, сразу было видно, что воинская потеха не является их привычным ремеслом. А того больше было народу прямо штатского, что называется гражданского населения, баб, детей и стариков. Вели они себя на удивление тихо, двигаясь словно тени, и лишь негромкий говор свидетельствовал, что это всё-таки живые люди из плоти и крови. Пока одни раскладывали костры, другие стаскивали тела убитых кочевников и сваливали их в болото. Так что очень скоро ничего, кроме луж подсыхающей крови, не говорило о произошедшей здесь бойне.
– А вон и Дашка с Веркой, – вдруг промолвил натуральный кузнец, словно бы даже осуждающим тоном, в котором, однако, вдумчивый слушатель легко бы различил радость, жизнь налаживалась.
Та же радость отразилась и на лицах девушек, но улыбки их потухли, когда, подбежав, они увидели труп Нечая. Удивительно было то, что ничего они при этом не сказали и, вообще, в разговор не вмешивались. Зная их характер, в это трудно было поверить, но факт есть факт. Вывод напрашивался сам собой, дисциплину в своём воинстве Воробей поддерживал железной рукой.
