Текст книги "Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)"

Автор книги: Юрий Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Вы сможете вернуться, когда он поправится.

– Я понимаю…

– Я говорю так из симпатии к вам.

– И это понимаю…

– Атос уехал, Арамис увлечен своей герцогиней…

– Дю Валлон рассказывал о ней.

– А вдали от Парижа на свежем воздухе он быстрее поправится.

– Наверное, вы правы, – прошептала вдова. – И все же я никуда не поеду.

– Почему?

Луиза подняла на него глаза. В них теперь светилась решимость, а губы были сжаты и превратились в тоненькие ниточки.

– Я хочу приехать туда госпожой дю Валлон!

Д'Артаньян подумал и больше не заговаривал об отъезде друга.

Глава 37

Впервые за пять лет д'Артаньян почувствовал себя в Лувре лишним.

Он, как всегда, скрупулезно выполнял свои обязанности, дежурил раз в три дня и тогда ночами спал в своем любимом кресле у королевского кабинета, но всей кожей чувствовал: в отношении к нему Людовика что-то неуловимо изменилось, король отдалился. И в то же время в его поведении по отношению к лейтенанту своих любимых мушкетеров появилось нечто, что можно было бы назвать невнятным проявлением чувства вины, если, конечно, мы осмелимся предположить, что такое чувство доступно королям. Каким-то неисповедимым путем он догадался, что лейтенант влюблен в фрейлину королевы мадемуазель де Отфор. Казалось бы, что из того? При дворе каждый день происходили драмы неразделенной или обманутой любви, но почему-то именно по отношению к своему лейтенанту король испытывал легкую неловкость. Самое неприятное, что и лейтенант это чувствовал.

И посоветоваться было не с кем.

Атос уехал, и от него не было ни слуху, ни духу.

Арамис впервые на памяти д'Артаньяна страстно влюбился, и все его дни были наполнены ожиданием, подготовкой встреч с герцогиней и, конечно, самими встречами, место для которых с невероятной изобретательностью находила прекрасная ди Лима.

Больной Портос медленно погружался в нежную трясину любви, заботы, ласки, преданности и, как недавно узнал д'Артаньян, – несокрушимого женского упрямства.

Тем временем происходили события, прямо или косвенно влиявшие на судьбу Франции, а лейтенант оказался в силу обстоятельств в стороне от них.

Королева-мать, укрепившись в Бельгии, бомбардировала Париж своими письмами, в которых осыпала кардинала Ришелье обвинениями, как обоснованными, так и вымышленными, порой просто фантастическими. Ненависть, как известно, не ведает стыда. Находились многие, кто с доверием читал эти письма, тем более что за королевой-матерью стоял герцог Гастон Орлеанский.

Сгущались тучи и на юге Франции. Сведения о брожении в Лангедоке и сопредельных провинциях еще с прошлого года приходили в Париж. Тревожно складывались дела и на границе с Нидерландами: вот-вот к недовольным готов был присоединиться город Седан, принадлежащий герцогу де Буйону, вечному заговорщику и смутьяну, тому самому, который по вине переводчиков вошел в роман Александра Дюма “Двадцать лет спустя” под именем герцога Бульонского. И, как всегда, в любой момент готова была поддержать Марию Медичи Испания.

Словом, у противников Ришелье появились определенные шансы на успех, и если бы они действовали более решительно, кто знает, как повела бы себя ветреная госпожа История.

Но Гастон выбрал именно это смутное время, чтобы влюбиться в Маргариту де Водемон, дочь Лотарингского герцога Карл IV. Заговорили о неминуемом браке. Два герцогства, Орлеанское и Лотарингское, стали исподволь готовиться к нему, неторопливо, но с размахом.

Кардинал Ришелье сразу же увидел опасность, таящуюся в этом, традиционном, на первый взгляд, матримониальном развитии страстного романа: возникала возможность объединения владений герцога Орлеанского, не забывшего о прошлой независимости Бургундии, Лотарингии и герцогства Седан. Если к ним присоединится извечно неспокойный юг, готовый вспыхнуть Лангедок, все это может создать нешуточную угрозу Франции. По настоятельной рекомендации кардинала, Людовик заявил категорически, что он не может благословить, как старший брат и король, наметившийся брак. Тогда Гастон обвенчался тайно. Впрочем, что это за тайна, если в нее посвящены два огромных, живущих, в основном, сплетнями, двора?

Нарушение королевского повеления и тайный брак послужили предлогом Людовику для вторжения в Лотарингию.

Король вышел во главе своей армии и дошел до Реймса.

Д'Артаньян был оставлен в Лувре охранять королеву.

Каждый день он видел, как грустная, замкнутая Маргарита де Отфор приходит на утренний прием к Анне Австрийской и молча сидит какое-то время за вышивкой, чтобы потом, ссылаясь на головную боль, испросить разрешения удалиться.

Его сердце разрывалось от жалости к девушке и от ревности к застрявшему в великолепном Реймсе королю. Он ловил на себе сочувственные взгляды королевы и оттого терзался еще сильнее.

Так прошло несколько дней, тусклых и унылых, вопреки раннему победному приходу весны и буйному солнцу, заливающему Париж, заставляя набухать почки на деревьях, отчего жесткая, четкая графика парижских бульваров вдруг как бы подернулась сиреневатым туманом.

На Лувр опустилось сонное оцепенение – из бесчисленных помещений дворца исчез сонм блестящих кавалеров, одно только присутствие которых вызывало необычное оживление у прекрасной дам.

И тут, совершенно внезапно, как, впрочем, всегда все происходит в жизни, в тусклую жизнь лейтенанта ворвались странные события, подхватили его, повлекли за собой и выбросили на каменистую отмель, словно горный поток.

Все началось с того, что добросердная прокурорша внезапно изменила свои намерения. Портос уже вставал, его несокрушимое здоровье справилось и с ранением, и с переломом. Он почти не хромал и уже пару раз обращался к капитану де Тревилю с просьбой разрешить ему вернуться в строй. Убедившись, что ее возлюбленный выздоровел, Луиза объявила о своем намерении приобрести огромное роскошное имение с настоящим замком, десятком деревень и чудесными охотничьими угодьями. Все предварительные хлопоты и переговоры хитрая вдова прокурора провела тайно и устроила все таким образом, что покупка должна была состояться в ближайшие дни и оформлена на имя дю Валлона, для чего ему следовало ехать в Брасье самому. Такое решение было продиктовано двумя причинами: во-первых, на новом месте, где ее никто не знал, она сразу же могла заявить себя как мадам дю Валлон, а во-вторых, имению отводилась основная роль по отвлечению Портоса от мушкетерской службы.

Интуиция подсказала д'Артаньяну, что он надолго расстается с другом. Они опустошили полдюжины бутылок доброго, выдержанного бордосского, погрустили, что нет с ними ни Арамиса – тот был в роте, застрявшей в Реймсе с королем, – ни Атоса. Портос пил, как встарь, и непрестанно повторял, что он обязательно вернется и вновь обратится к капитану с просьбой разрешить ему надеть мушкетерский плащ, и что они еще совершат немало славных дел.

Но на душе у д'Артаньяна скребли черные кошки.

Следующий удар судьбы настиг лейтенанта через несколько дней.

На утреннем приеме у Анны Австрийской лейтенант увидел двух постнолицых, высокомерных испанских грандов – то, что они гранды самого высокого положения, ему шепнула болтливая де Ту, – вручивших королеве письмо от ее брата, короля Испании Филиппа III. Он не придал этому значения – в конце концов, королевскими письмоносцами могут быть и гранды. Вечером того же дня в кордегардии появился Планше, чтобы сопровождать господина домой, мрачный, как штормовая туча над осенним морем.

– Что с тобой? – спросил его лейтенант

– Долорес уезжает в Испанию.

– Какая Долорес?

– Камеристка герцогини ди Лима.

Д'Артаньян улыбнулся.

– Ну и шельма! Значит, ты проник в угодья Арамиса?

– Вам бы лишь смеяться, ваша милость.

– Это так серьезно, дружище Планше? – влюбленный лейтенант испытывал особую чуткость к невзгодам других влюбленных.

– Увы, ваша милость. Второй такой нет.

– Хочешь, я поговорю с герцогиней, чтобы ее не отправляли домой?

– Так ведь и герцогиня уезжает.

– Как уезжает? – не понял д'Артаньян.

– Вот так, ваша милость. По требованию ихнего короля. Двое каких-то важных вельмож привезли собственноручное письмо Филиппа к королеве Анне Австрийской. Ее величество не осмелилась отказать брату и задерживать герцогиню. Больше Долорес ничего не знает, – и Планше громко шмыгнул носом, что было ну, совершенно невероятно.

– Где герцогиня?

– Уехала домой.

– Седлай! – лейтенант сбросил с себя мушкетерский плащ. – Впрочем, нет, – он торопливо надел плащ и побежал обратно в Лувр, откуда только что вышел.

Старшего камердинера королевы Ла Порта он нашел в бельевой в окружении несколько хорошеньких горничных и кастелянш. Отозвав старого друга, он сдернул с пальца перстень и, протягивая его придворному, прошептал:

– Мне нужно поговорить с королевой.

Ла Порт долго и внимательно глядел на взволнованного молодого человека. Д'Артаньяну показалось, что в его взоре туманится печаль.

– Чтобы просить об аудиенции для вас, лейтенант, я должен знать, о чем вы намерены говорить с ее величеством, – сказал он, наконец.

– Об отъезде герцогини ди Лима.

– Простите, если я задам нескромный вопрос: вас интересует отъезд только ди Лима или ди Лима и де Отфор?

– Обеих.

– Фрейлина ее величества королевы Франции может отъехать от двора только по разрешению ее величества, как вам должно быть известно. Фрейлина Маргарита де Отфор такого разрешения не получила.

Несколько мгновений д'Артаньян тупо смотрел на Ла Порта, ничего не понимая, потом до него дошел смысл сказанного. Он вытер со лба выступивший внезапно пот, помотал головой, как лошадь, которую огрел плетью хозяин, и сказал хрипло:

– Пожалуй, старый друг, я не стану просить вас об аудиенции.

Лейтенант брел в кордегардию, пытаясь до конца осознать происшедшее.

Королева сделала все, чтобы оставить соперницу при дворе, хотя у нее появился прекрасный шанс избавиться от нее. Как это понимать? Ответа он не находил. Мысли его обратились к Арамису. Первый раз за те пять лет, что д'Артаньян знал его, тот полюбил, и вот, все закончилось так безнадежно. Подумал, какое счастье, что Арамиса нет в Париже, иначе он вызвал бы обоих грандов на дуэль и хладнокровно убил, хотя, видит Бог, они ни в чем не виноваты. А потом сложил бы голову на Гревской площади.

Д'Артаньян поехал в особняк Люиня.

Прощался он с герцогиней в присутствии двух напыщенных грандов, ни на мгновение не забывающих, что представляют особу короля Испании.

Агнесс была царственно спокойна. Она мило улыбалась, произносила обязательные в таких случаях слова, но взор ее, всегда горевший прекрасным огнем бурных чувств, был мертв, а рука, протянутая для поцелуя, ледяной.

Уже за оградой особняка д'Артаньяна догнал Планше. Глаза у слуги были подозрительно красными, а лицо в одночасье осунулось. Он поравнялся с господином, придержал коня и молча протянул лейтенанту плотный, не надписанный конверт, запечатанный сургучной печатью.

– Арамису? – спросил д'Артньян.

Планше только кивнул, не в силах произнести ни слова.

Лейтенант взял письмо. Конверт ничем не отличался от того, который он привез около года назад сюда, возвращаясь с юга.

Правда, тот конверт был пробит ударом шпаги и залит кровью. Этот благоухал духами и, наверное, залит слезами.

Но, Бог мой, чем эти слезы отличались от крови?

Людовик XIII вскоре вернулся с мушкетерами из Реймса, решив, что не его королевское дело идти войной на мятежное герцогство, осаждать Нанси, гоняться за перетрусившим Карлом IV, и что для этого вполне достаточно послать двух маршалов.

В тот же день Арамис, выслушав рассказ д'Артаньяна обо всех перипетиях, связанных с отъездом прекрасной герцогини в Испанию, почтительно ходатайствовал об отчислении его из роты. Получив согласие короля, он снял мушкетерский плащ и уехал в Лонгвиль готовиться к экзаменам на духовный сан.

Это был третий удар судьбы.

Д'Артаньян остался один.

Глава 38

Прошло несколько месяцев.

Герцог Монморанси поднял восстание в Лангедоке. Его поддержал Гастон Орлеанский. С помощью матери наследник французского престола сколотил внушительную антифранцузскую коалицию, все члены которой, выдвигая каждый свое требование, сходились лишь в одном – Ришелье должен уйти.

Испанское золото щедрой рекой лилось в карманы мятежных дворян. К счастью, Анна Австрийская вняла совету духовника, отца Франциска. Она затворилась на своей половине дворца, ни с кем не переписывалась и посвятила себя богоугодным делам.

Людовик изменил любимому когда-то Венсену и все свободное время проводил в Фонтенбло, где итальянские архитекторы, по его замыслу, перестроили крыло старинного замка. У этого городка было одно существенное преимущество перед остальными загородными замкам короля: он располагался достаточно далеко от Парижа, чтобы сюда не долетали сплетни, захлестывающие по обыкновению Лувр. Вероятно, именно поэтому Маргарита де Отфор жила там почти постоянно, хотя по-прежнему числилась фрейлиной королевы.

Милая сердцу влюбленных уединенность…

Но это же обстоятельство создавало и серьезные неудобства в неспокойное, чреватое мятежами время: король находился от кардинала, своего первого министра на расстоянии дневного перехода. Следовало либо полностью передать в его руки всю власть, либо переезжать в Париж. Но король не делал этого и десятки гонцов, скороходов, посыльных различных рангов сновали между столицей и Фонтенбло. Людовик все чаще задерживался в Лувре, одновременно всячески оттягивая возвращение.

Ришелье по этой его нерешительности судил о накале поселившегося в сердце короля чувства, и выжидал. Выжидала и надеющаяся неизвестно на что Анна Австрийская, затаившись на своей половине в окружении притихших фрейлин.

Многоопытный капитан де Тревиль последнее время не назначал в сопровождение королю мушкетеров из взвода лейтенанта д'Артаньяна, хотя в недалеком прошлом именно они чаще других охраняли Людовика на пути в Венсен.

Теперь лейтенант чаще всего находится недалеко от покоев Анны Австрийской. И все, начиная от молоденьких фрейлин и кончая надменными статсдамами и гофмейстеринами, оживлялись, насколько это позволял этикет, когда к лейтенанту приходили с докладами бравые, такие знакомые и даже почти родные мушкетеры!

Был один из тех спокойных дней, когда с утра д'Артаньяну почти удалось не думать о Марго. Он даже несколько раз улыбнулся шуткам фрейлин, как всегда, весело болтавших, усевшись вокруг кресла королевы. И Анна Австрийская милостиво кивнула ему в ответ на его почтительное приветствие. Когда он, постояв немного и полюбовавшись оживленными и по утреннему прелестными женскими и девичьими лицами, медленно двинулся по направлению к королевской половине, к нему подошел Ла Порт. Д'Артаньян остановился, чтобы перекинуться с ним парой любезных фраз, но Ла Порт, взяв мушкетера под руку, увлек его к окну, полускрытому тяжелой парчовой шторой. Лейтенант насторожился. Разговор явно не предназначался для посторонних ушей.

– Вы, конечно, знаете, лейтенант, что я искренне предан ее величеству королеве Анне, – сказал он.

– Я неоднократно имел случай убедиться в этом, дорогой де Ла Порт, – ответил д'Артаньян, произнося имя главного камердинера именно так, как тому нравилось, то есть, не опуская частицу "де".

– И я всегда был вашим другом.

– О, да, мсье.

– Поэтому надеюсь, вас не удивит, что именно вам я хочу сообщить одну тайну.

– Я весь внимание.

– Его величество решил выдать замуж фрейлину королевы Маргариту де Отфор.

Сердце д'Артаньяна ухнуло и больно сжалось.

– Но в связи с некоторыми особенностями этого брака будущему мужу будет пожалован титул маркиза вместе с богатыми землями, дающими право на титул. Вы меня понимаете?

– Да, – ответил лейтенант внезапно осипшим голосом.

– О приданном король сообщил нескольким придворным из своего круга и галантно предоставил фрейлине выбирать из них будущего мужа.

– Откуда вам это известно? – спросил д'Артаньян и сразу же пожалел о вырвавшихся словах, потому что они прозвучали грубо и бестактно.

Но Ла Порт понимающе и немного грустно усмехнулся и положил пухлую, теплую руку на плечо молодого человека.

– При дворе нет ничего, что могло бы долгое время оставаться тайной. Тем более, если речь идет о замужестве фрейлины ее величества.

– Значит ее величество знает, что вы будете говорить со мной?

Ла Порт замялся, но потом кивнул головой.

– Может быть, это была ее идея?

Ла Порт на сей раз ничего не сказал и не кивнул, но на мгновение опустил веки.

– Я понимаю, вы не в праве ничего сообщать, но… – мушкетер замялся, – я, как мне кажется, имею право знать все, связанное с этой женитьбой. Поэтому я буду говорить, а вы, мой старый друг, будете молчать, но если моя догадка окажется верной, вы, ни слова не говоря, дадите мне понять.

Ла Порт промолчал, но его молчание говорило о согласии.

– Ее величество по каким-то своим соображениям полагает, что в моих объятиях ее бывшая фрейлина будет недостижима для короля.

Камердинер опять промолчал и тогда д'Артаньян спросил:

– И когда намечается торжество?

– Никакого торжества не будет, скромная свадьба в церкви Фонтенбло. А когда, я, к великому моему сожалению, вам не могу сказать, ибо и сам не знаю.

– Я вам очень благодарен, мой друг. И вам, и тем, кто поделился с вами этой тайной. – Это была завуалированная стрела в сторону королевы, решившей руками мушкетера обезопасить себя от ужаса продолжения любовной интрижки своего мужа. – А теперь прошу извинить меня, я направлялся на половину короля по делам службы.

Лейтенант шел по длинному коридору, прямой, с высоко поднятой головой, твердо впечатывая шаг в камень пола, а Ла Порт с сочувствием смотрел ему вслед…

Несколько ночей мушкетер не мог заснуть, размышляя , как ему поступить.

Если бы Марго сама обратилась к нему за помощью! Он бы, наверняка не размышлял.

Но она молчала, и потому он зажал свои чувства в кулак и ничего не стал предпринимать, утешая себя надеждой, что все сказанное Ла Портом всего лишь слухи, принятые ревнующей королевой за правду…

Тем временем весна продолжала торжествовать: ночи наполнились призывным кошачьим мяуканьем, а дни надрывающим душу воркованием голубей и стенаниями горлиц.

В один прекрасный день в коридоре, ведущем к кабинету Анны Австрийской, появился кадет де Сен Север. Лейтенант крайне удивился. По его сведениям, кадет получил отпуск по семейным обстоятельствам и сопровождал отца в Амстердам. Какие дела призвали Моле в далекий голландский город, он не знал.

– Что-то случилось, кадет? – спросил он, с удовольствием глядя на раскрасневшееся, плутоватое длинноносое лицо своего протеже.

– Я прискакал из Фонтенбло, мой лейтенант…

– Каким образом вы там оказались?

– Отец задерживается в Амстердаме по независящим от него причинам, и я вернулся к месту службы.

– Я догадываюсь, что вы гнали, не щадя коня, если судить по вашим окровавленным шпорам.

– Да, мой лейтенант. Если возможно, я бы хотел переговорить с вами конфиденциально.

– Конечно, кадет, конечно.

В буфетной, где в это время дня, как обычно, никого не было, он спросил:

– Что стряслось?

– Король выдает Марго замуж.

Значит, все сказанное ему Ла Портом не слухи, а жестокая реальность? Сердце замерло, словно задумалось, стоит ли ему продолжать биться дальше, потом нерешительно ударилось о грудную клетку и вдруг заколотилось быстро-быстро.

– Он разлюбил ее?

– Она беременна.

– Кто счастливый жених?

– Барон де Ла Вержи, камергер. Ему обещан титул маркиза и земли.

– Тебя послал де Тревиль?

– Нет.

– Ты сам решил сообщить мне?

– Нет.

– Марго?

– Да, мой лейтенант. Она несколько дней искала возможности переговорить со мной, но мы дежурили в парке, а не во дворце, а вчера был дождь, ей удалось сбежать… – кадет умолк.

– Что она сказала?

– И много и ничего, мой лейтенант. Что вы – единственный человек во Франции, которого она может назвать другом.

– Тысяча чертей!

– Она плакала, мой лейтенант.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

– Мой лейтенант! – с укором воскликнул юный кадет.

– Да, дерьмо… вся жизнь…

– Ваш друг, мой лейтенант, мсье Арамис, когда еще был мушкетером, сказал как-то мне, что к мужьям и королям не ревнуют…

– Ты это к чему?

– Мсье Арамис очень умный человек.

Д'Артаньян промолчал.

– Свадьба назначена на завтра, мой лейтенант, рано утром, в дворцовой церкви. Будет только узкий круг…

Д'Артаньян опять промолчал, потом спросил:

– Ты, наверное, устал?

– Пять часов в седле, мой лейтенант, – уклончиво ответил кадет.

– Спасибо, кадет. Можешь идти…

Сменившись с дежурства, д'Артаньян взял в трактире пару бутылок любимого бордосского, поднялся к себе, заперся, чтобы никто его не беспокоил, налил полную кружку и понял, что пить ему не хочется.

Перед глазами стояла мокрая от слез и дождя Марго и повторяла прерывистым, слабым голосом, что он ее единственный друг.

Друг…

Он готов был поклясться, что в первые дни девушка потянулась к нему совсем не как к другу, и что даже когда король стал оказывать ей очевидные знаки внимания, она продолжала тянуться к нему, бедному мушкетеру.

Людовик просто совратил ее, пользуясь тем, что он король, а она воспитана в монастыре в глубочайшем почтении к священной персоне монарха.

От этих мыслей и от чувства полного, безысходного бессилия кружилась голова, поднималась ярость, и закипала кровь.

И не с кем было посоветоваться.

Он – ее единственный друг. А у него друзей не осталось.

Вернее, они есть, но где они?

Благородный Атос, мудрый и утонченный Арамис, беззаветно храбрый Портос…

Ранним утром, когда весеннее солнце еще не поднялось над горизонтом, он растолкал Планше, уснувшего на лестнице перед дверью, и велел бежать в кордегардию и седлать коней.

Решения не было.

Он просто хотел взглянуть ей в глаза…

Взглянуть и уехать…

Пустынная дорога покорно ложилась под копыта отдохнувших коней. Мрачный, невыспавшийся Планше, что-то почуявший, молча скакал сзади, не пытаясь заговаривать с господином.

В голове не было никаких мыслей.

И вдруг на пустынную дорогу выскочила женщина, замахала руками. К ее животу широкой пестрой шалью был привязан крохотный ребенок.

“Цыганка”, – подумал д'Артаньян, и ему вспомнилось, как гадала когда-то королю похожая на ведьму старуха на пути в Венсен.

– Ваша милость! Ваша милость! Помогите!

Чуть в стороне, за кустами, обступившими дорогу, громыхнул выстрел.

– Убивают, ваша милость…

Звери, нелюди… Серьги с ушами рвут!

На дорогу выскочил здоровенный детина с кривой саблей в руке и застыл, увидев двух всадников.

Д'Артаньян выхватил шпагу. Бандит попятился, мушкетер настиг его и хладнокровно отбив широкий кривой клинок, вогнал шпагу в основание шеи.

– Планше, пистолеты! – крикнул он, направляя коня в кусты.

За кустами ему открылось ужасное зрелище. Трое бандитов рылись в убогом скарбе цыган, на земле лежал в луже крови молодой парень, рядом корчился старик, зажимая живот обеими руками. Под кибиткой сидела, раскачиваясь, старя цыганка. Лейтенанту даже показалось, что это та самая гадалка, что когда-то предсказала королю рождение ребенка. На руках у нее лежало окровавленное детское тельце.

Ярость помутила разум.

Три смертельных удара обрушились на троих грабителей с такой неожиданностью и быстротой, что они не успели даже обернуться к атаковавшему их мушкетеру.

И тут прогремел выстрел.

Д'Артаньян пошатнулся, Планше дико вскрикнул и выстрелил в ответ.

Мушкетер медленно сползал с седла, с изумлением глядя, как у него стремительно расплывается пятно крови на правом предплечье. Ухватился за луку седла, но не удержался и упал на землю, потеряв сознание.

Первое, что он увидел, придя в себя, усатое лицо старой цыганки, склонившейся над ним. Чуть в стороне он различил и Планше. На его лице сменялись последовательно обеспокоенность, надежда и безмерная радость. Правая рука, перевязанная чем-то белым – лейтенант не смог бы поклясться, что чистым, – не болела. Он осторожно пошевелил ею.

– Я извлекла пулю, – ворчливо сказала старуха. – Через день ты сможешь сесть в седло.

– Ты спас наш табор. Мы твои вечные должники, господин, – произнес молодой, певучий голос, и перед ним появилась та самая цыганка, что выбежала на дорогу.

Лейтенант взглянул на солнце – оно стояло в зените. Он провалялся без сознания почти полдня…

– Планше, коня! – приказал он слабым, но непреклонным голосом.

– Вы с ума сошли, господин! – всплеснула руками молодая цыганка, отчего ребенок, привязанный к ее животу, проснулся и заплакал.

– Неужели я должен повторять два раза, Планше? – спросил лейтенант, поднимаясь с земли.

– Подай ему коня, Планше, – сказала старуха. – Он думает, что может оседлать судьбу.

Солнце поднялось над парковыми деревьями, и тени стали резкими, длинными. Звонили колокола, и потревоженные вороны кружились над своими гнездами.

Блестящая толпа придворных в белых, сверкающих золотым и серебряным шитьем праздничных одеждах высыпала на мраморную лестницу, ведущую из замка в парк.

Д'Артаньян застыл на самой нижней ступени, опираясь, как на трость, на обнаженную шпагу, вглядываясь в лица столпившихся на лестнице.

От слабости его орлиное зрение изменило ему, и он с трудом различал лица придворных. Де Тревиль, маршал д'Эстре, граф Коменж, король, незаметный в толпе дворян…

А вот и Марго. На ней белое негнущееся платье из дорогой тафты, вуаль до пят и флер д'оранж. Под руку ее держит высокий, представительный мужчина, смутно знакомый д'Артаньяну по многочисленным приeмам в Лувре. Молодожен… Новоиспеченный маркиз…

И в этот момент Маргарита заметила мушкетера, пошатнулась, хотела что-то сказать, ухватилась рукой за плечо стоящего рядом де Тревилля и упала, потеряв сознание.

Д'Артаньян повернулся и пошел прочь, деревянно переставляя ноги.

Никогда он не был так одинок. Пройдет еще целых пятнадцать лет, прежде чем он, по воле Александра Дюма, соединится с друзьями…

– Мсье лейтенант! Мсье д'Артаньян! – услыхал он за спиной юношеский голос.

Он оглянулся.

Про мраморным ступеням к нему спускался кадет де Сен Совер. На вершине лестницы уже никого не было.

– Мой Лейтенант! – воскликнул кадет, поравнявшись с д'Артаньяном. – Его величество король приказал мне передать, что он желает видеть вас завтра в Лувре после смены караула.

– Приказ короля закон для меня, кадет.

– Скажу по секрету – кадет заговорщицки подмигнул, – он хочет сообщить вам, что посылает вас к шведскому королю Густаву-Адольфу в качестве своего envoy.^[18]

– Я могу только повторить, что приказ короля для меня закон, – сказал мушкетер, а про себя добавил: даже самый жестокий приказ…

Конец

2000 – 2005 Москва – Париж – Колленьо

Лиманов Юрий Леонидович

Телефон в Москве: (499) 978-50-77

Телефон в Турине: 011 40 555 60

notes

Примечания

1

Осада гугенотского оплота в католической Франции города Ла Рошели, описанная в романе «Три мушкетера» А. Дюма завершилась взятием города в 1628 году. Итальянские походы начались через год и в роман не вошли. Бои велись в Мантуанском герцогстве, где укрепились австрийцы, и в Савойском герцогстве, столицей которого в те времена был Турин. Эти походы стали первым шагом Франции к участию в уже бушующей на полях Европы войны, которая впоследствии будет названа Тридцатилетней (1618 – 1648г.г.). Формально Франция вступит в нее лишь в 1635 году.

2

Титул герцога кардинал Ришелье получил уже после описанных в романе «Три мушкетера» событий, поэтому слова «красный герцог» звучали в устах Арамиса издевательски.

3

Аспирант – здесь в смысле "надеющийся стать мушкетером", от латинского слова "aspiro" (стремиться, стараться приблизиться).

4

Де Люинь – фаворит юного Людовика XIII, сделал в 1616-1620 годах стремительную карьеру. Он получил жезл маршала Франции, был возведен в герцогское достоинство, хотя его единственным достоинством был отличное знание искусства соколиной охоты и дрессировки птиц. Упоенный своим влиянием на короля, он стал интриговать против королевы-матери, был обвинен в заговоре и  арестован. Умер от удара в тюрьме в 1621 г.

5

Пале Кардинале – дворец, который строил для себя кардинал. Перед смертью он завещал его королю. С того момента дворец стал называться Пале Рояль.

6

По французским законам о престолонаследии, в случае отсутствия сына у короля дофином, или наследником, являлся младший брат короля.

7

Поэтому (лат.)

8

Отец Жозеф (Франсуа Ле Клерк дю Трамбле) 1577 – 1638, соратник кардинала Ришелье, проявил себя ярким дипломатом в годы Тридцатилетней войны.

9

Королева Мария Медичи после гибели своего мужа Генриха IV в 1610 году стала регентшей при малолетнем сыне Людовике УШ и резко сменила политику покойного мужа в отношении Испании: начала сближение с ней, зачастую невыгодное для Франции, аргументируя это тем, что католическая Испания гораздо ближе католическому большинству Франции.

10

envoy (англ.) – посол, представитель.

11

Виконт де Бражелон ссылается на описанный в романе А.Дюма "Три мушкетера" эпизод, когда граф де Ла Фер был подвергнут наказанию за то, что воспользовался древним правом синьора вершить суд за преступление, содеянное на его земле.

12

Шале – Анри де Талейран, маркиз де Шале (1599-1626) – фаворит Людовика XIII. Казнен по подозрению в заговоре против кардинала Ришелье. По сути, он был предан своим королем.

13

Читатели "Трех мушкетеров" А. Дюма помнят, что раз в неделю Портос обедал у своей любовницы, жены престарелого прокурора мессира Кокнара, которая выдавала Портоса за своего племянника.

14

Подробно Арамис рассказывает о своей несостоявшейся карьере священника в романе А.Дюма "Три мушкетера".

15

В этом месте мы вновь отсылаем читателя к роману "Три мушкетера", к тому эпизоду, где Портос просил у Атоса одолжить ему великолепную шпагу с красивым эфесом.

16

Der teufel (нем.) – черт.

17

Guten abend (нем.) – добрый вечер.

18

envoy (англ.) – посол, представитель.