Текст книги "Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)"

Автор книги: Юрий Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Вы перестали меня бояться?

– Нет, все гораздо прозаичнее. Эти солдаты – не дворяне. Они пристукнут вас, не задумываясь, если вы сделаете хоть одно неверное движение.

– Благодарю вас, милейший Жюссак. Всегда приятно иметь развязанные руки.

Они вышли в просторный коридор, где к ним присоединился мрачный солдат с обнаженной шпагой в руке.

Д'Артаньяну до этого всего дважды довелось побывать в Пале Кардиналь, сопровождая короля, и у него не было достаточно времени любоваться убранством дворца. Сейчас же он шел, не торопясь, и откровенно разглядывал висевшие на стенах картины. Несомненно, все они принадлежали кисти видных итальянских или фламандских мастеров – это было ясно даже лейтенанту, хотя он и познакомился с живописью только во время Итальянских походов, когда его просвещали Арамис и Атос. Во всяком случае, эти картины разительно отличались от тех, что висели в коридорах и анфиладах Лувра – темных, закопченных, но зато в сверкающих золотом рамах.

– Смотрите, смотрите, д'Арьтаньян, больше вам не придется любоваться картинами, – желчно заметил де Жюссак. Его вывело из себя спокойствие мушкетера.

– А вы не думаете, милейший де Жюссак, что я просто запоминаю путь на тот случай, если мне придется в спешке покидать дворец кардинала?

Де Жюссак надулся и умолк, придумывая поязвительнее отвеет, но так ничего и не успел придумать, потом что они подошли к высокой массивной дубовой двери. Невидимый слуга растворил ее, и д'Артаньяна ввели в просторное помещение, где стояли солдаты. Д'Артаньян только теперь сообразил, что это были немецкие наемники, которым кардинал доверял, пожалуй, больше, чем собственным гвардейцам. В правом углу помещения за конторкой восседал монах с унылой физиономией человека, у которого вечно болят зубы. Д'Артаньян узнал в нем доверенного слугу кардинала.

– Добрый вечер, брат Жером. Его высокопреосвященство принимает? – небрежно осведомился лейтенант, и с удовлетворением услышал, как скрипнул зубами Жюссак.

– Кардинал ждет именно вас, мой лейтенант, – улыбнулся секретарь и, встав из-за конторки, распахнул дверь, ведущую в кабинет кардинала.

Совершенно неожиданно д'Артаньян увидел троих своих друзей, стоявших в окружении шести вооруженных гвардейцев. Что греха таить, он испытал радость, да простит его Господь за это эгоистическое чувство: он был не один, и сейчас он встанет плечом к плечу со своими комбатантами, и ему сам черт не страшен! В следующее мгновение острая боль пронзила его сердце – именно он вовлек друзей в столь опасное предприятие, как побег королевы-матери, и они, не думая, не рассуждая, последовали за ним…

– Вот и мсье д'Артаньян! – сказал безо всякой аффектации кардинал, сидевший за столом у самого камина, однако слова его прозвучали почти как возглас церемонимейстера перед выходом самого короля.

Мушкетеры, как по команде, отсалютовали ему, улыбаясь, и у лейтенанта от гордости за них запершило в носу. Боже, как он их любил! Он подмигнул друзьям, встал в ряд с ними и поклонился первому министру с преувеличенной галантностью, уверенный, что мушкетеры поймут его легкую браваду, как призыв не терять надежду.

– Господа, оставьте нас! – приказал кардинал гвардейцам

– Но, ваше высокопреосвященство! – попытался было возразить де Жюссак.

– Я сказал, оставьте нас. Не нападут же четверо молодых и здоровых дворян на старого и немощного слугу короля!

– Мсье Жюссак судит по себе, монсеньор, – сказал, кланяясь, Арамис. – Он бы не рискнул остаться со мной лицом к лицу.

– Хорошо, хорошо, господа, оставим колкости на потом. Я просил всех, кроме господ мушкетеров, выйти.

Гвардейцы торопливо покинули кабинет. Жюссак обернулся в двери и послал насыщенный злобой взгляд Арамису.

– Господа! Простите за несколько необычный способ приглашения, но у меня не было иного выхода, я предвидел, что вы, каждый из вас в отдельности и все вместе, не соизволите откликнуться на мой призыв, если бы я послал его в общепринятом порядке.

– Монсеньор, вы совершенно правы, ибо в таком случае нам надлежало бы испросить дозволения короля, – заметил д'Артаньян.

– Иными словами, вы признаете, что я поступил правильно? – с удовлетворением произнес кардинал, тушировав в первой словесной схватке хитрого гасконца. – Признаться, я ожидал чего-то такого и потому решил подкрепить приглашение в мой дворец, скажем так, своей аргументацией.

– Весьма своеобразной, монсеньор, – пробормотал Арамис, и кардинал предпочел его не услышать.

– Господа, я пожелал вас видеть, чтобы задать всего один вопрос. Всем вам вместе. Скажите, кто из вас может дать мне слово дворянина, что ничего не знал о планах побега королевы-матери из Компьенского замка?

Мушкетеры молчали.

Ни один мускул не дрогнул на их лицах, никто не обменялся взглядом с товарищами, все они смотрели прямо в лицо кардиналу и молчали.

– Я так и предполагал. Но все же я повторю своей вопрос, немного видоизменив его: кто может дать слово дворянина, что не участвовал в организации побега королевы-матери?

И опять в ответ ему было молчание.

– Я так и думал.

– Вы полагаете, что это по силам только нам четверым? – не удержался от иронического замечания Арамис.

– О, нет, я не был бы столь категоричен в своих оценках и не стал бы обижать других сорвиголов Франции. Я лишь имел в виду, что для вас честь дворянина превыше всего на свете. Потому и решил избежать скучной процедуры допроса с пристрастием. Мне не терпелось докопаться до истины, и теперь я знаю ее.

– Согласен, монсеньор, вы сделали мастерский ход, – сказал Атос и едва заметно склонил голову.

Друзья с некоторым удивлением воззрились на него.

– Если вы надеетесь, что мы расскажем вам, каким образом, почему, с кем и так далее – вы глубоко заблуждаетесь. Могу вас заверить, что даже формального признания от нас вы не дождетесь. Все это я говорю только потому, что вы апеллировали к нашей дворянской чести и тем самым взяли и на себя, как дворянин, определенные обязательства.

– Браво, граф де Ла Фер! Я называю вас вашим настоящим именем. Думаю, вы согласитесь, что такой разговор более приличествует графу, а не человеку, скрывшемуся за названием греческого острова.

– Горы, ваше высокопреосвященство.

– Что же касается формальностей, то я не собираюсь ни отправлять вас на Гревскую площадь, ни бросать в Бастилию. Для этого мне пришлось бы обращаться к его величеству королю. Просто вы исчезнете в подвалах одного из моих замков и останетесь там до самой смерти. – Кардинал уловил едва заметную ухмылку на губах д'Артаньяна. – Вы правильно поняли меня, лейтенант. До моей смерти. Но предупреждаю, я намерен жить долго, – кардинал взял колокольчик и позвонил.

Дверь приоткрылась, в ней возникла постная физиономия брата Жерома.

– Скажи де Жюссаку, что он может вернуть господ мушкетеров в выделенные им апартаменты.

Когда появился Жюссак, Арамис не удержался и воскликнул с насмешливой улыбкой:

– Счастливо оставаться, ваше высокопреосвященство! – и все четверо мушкетеров, не сговариваясь, отсалютовали кардиналу так, словно в их руках были шпаги.

В приемной Портос, оглядев немецких наемников и гвардейцев кардинала, шепнул:

– Может быть, попытаемся сейчас, друзья?

Атос молча покачал головой.

Д'Артаньян прошептал:

– Нас задавят массой. И убьют при сопротивлении. Самый удобный вариант для его высокопреосвященства.

Словно в подтверждение его слов, немецкие наемники окружили их и сдавили плечами так, что мушкетеры не смогли сделать и шагу, пока лучившийся самодовольством де Жюссак не скомандовал: “Вперед!”.

Великий человек, кардинал Ришелье, никогда не пренебрегал мелочами. Он безукоризненно, словно старый гофмаршал, знал рутину, царившую в королевском дворце, и понимал, что д'Артаньяна хватятся нескоро. Де Тревиль, простывший на охоте, лежал в своем загородном доме, а все остальные привыкли, что лейтенант временами исчезает, выполняя поручения великих мира сего. А то, что вместе с ним исчезнут и трое его друзей, никого не удивит – не в первый раз такое случается.

Оставалось только перевезти пленников в замок.

В какой – этого кардинал никак не мог решить.

В Плесси имелся каменный мешок, сооруженный еще во времена Столетней войны. Но помещать всех друзей вместе было рискованно. При дворце епископа в Люсенне была подземная тюрьма, но, увы, годилась она больше для провинившихся перед приором монахов, а не для мушкетеров. Был еще замок на Луаре, но он напоминал, скорее, бонбоньерку, а никак не крепость, где можно содержать таких молодцов…

В своих рассуждениях Ришелье упускал из виду существование одного действующего лица – с огромными, черными, зоркими глазами и очаровательным именем Мадлен. Впрочем, будем справедливы к великому человеку: даже он не мог знать о простой трактирной девчонке, в четырнадцать лет баз памяти влюбившейся в мужественного лейтенанта.

Проводив глазами карету, увозившую связанного д'Артаньяна, она побежала в Лувр.

И здесь ее постигло разочарование.

Тупой швейцарец у ворот не пустил ее, как она ни умоляла, объясняя, что ей надо видеть мсье Планше, слугу лейтенанта мушкетеров мсье д'Артаньяна. Неужели мсье не знает Планше? Он только недавно должен был проехать, ведя в поводу коня своего господина…

Все было напрасно. Швейцарец улыбался сально и не думал пропускать ее. Тогда Мадлен бросилась к особняку де Тревиля, благо он располагался недалеко от королевского дворца.

Особняк, обычно наполненный буйными голосами мушкетеров, спорящих, горланящих песни, рассказывающих, перебивая друг друга, о своих похождениях, сегодня стоял глухой и мрачный. Привратник ворчливо объяснил девушке, что господин капитан у себя в шале под Парижем.

Тогда Мадлен отправилась на поиски Портоса. Как-то случайно она слышала, как Мушкетон, огромный слуга громадного мушкетера, обгладывая бараньи ребрышки, которые потрясающе готовил ее отец, пожаловался Планше, что в трактире “Седло барашка”, где они имеют стол с господином Портосом, вопреки громкому названию, готовить баранину не умеют.

Она смутно представляла себе, что трактир расположен где-то недалеко от Люксембургского дворца. Взяв корзинку, она бросила туда пару булок свежего хлеба, накрыла салфеткой и, весьма довольная своей сообразительностью, торопливо пошла кривыми, грязными улочками к дворцу, надеясь там расспросить прохожих.

Мушкетона Мадлен нашла в общем зале трактира, на ее взгляд, маленьком и грязном. Слуга сидел за большим столом и задумчиво крошил хлеб в миску с какой-то похлебкой.

Она подошла к столу, встала перед Мушкетоном. Он не обратил на девушку внимания, сосредоточенно и хмуро продолжая крошить хлеб.

– Добрый день, сказала она, приседая.

– Добрый, – буркнул слуга.

– Ты меня помнишь? – спросила она, поняв, что он погружен в свои мысли, – я Мадлен, дочь трактирщика, у которого снимает комнаты друг твоего господина, мсье д'Артаньян.

– Ты от мсье лейтенанта? – лицо Мушкетона оживилось, он перестал крошить хлеб и с надеждой уставился на девушку.

Мадлен покачала головой и задала вопрос, ради которого она пришла:

– Где твой хозяин?

– Почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь, мсье лейтенанта захватили и увезли какие-то люди.

На круглом лице Мушкетона отразилась трудная работа мысли.

– Моего хозяина тоже захватили люди в черном. Подкрались, гады, сзади, ударили дубиной по затылку… он рухнул, как подкошенный, они его обмотали веревками и увезли в черной карете.

– А ты?

– Что я?

– Ты не крикнул, не позвал на помощь?

Мушкетон стал медленно краснеть.

– Я словно оцепенел.

– Испугался?

– Нет… да… оцепенел.

– И что ты сделал, когда оцепенение прошло?

– Спрятался.

– Здесь?

– Сюда я пришел потом… Я решил подумать…

– И что ты надумал?

– Надо посоветоваться с Планше…

– Если бы я знала, где сейчас Планше, я бы не пришла к тебе.

– А ты его искала?

– Да. В кордегардию меня не пустили, а в доме де Тревилля никого нет.

– Де Тревилль болен. Он у себя в шале, – Мушкетон тяжело вздохнул. – Тогда идем советоваться с Гримо. Он у нас после Планше самый умный.

Как ни взволнована была Мадлен пропажей д'Артаньяна, простодушное признание Мушкетона заставило ее рассмеяться.

– Ты чего?

– Больно смешно ты сказал: “Он у нас самый умный после Планше”. Сколько вас-то? Всего четверо?

– Четверо. И ничего смешного. Идем к Гримо.

Они застали Гримо в тяжком раздумье – нужно ли брать лошадь в конюшне мушкетерской роты и скакать к де Тревиллю за город, или вначале следует выяснить, что сталось с Арамисом и Портосом. Появление Мушктеона и Мадлен избавило его от сомнений: необходимо выяснить, где Арамис.

Базен молился.

Он не видел, как схватили его господина, а так как привык к тому, что Арамис часто надолго исчезал, не предупредив слугу, то не испытывал никаких беспокойств.

– Не вижу причин для волнения, – сказал он, выслушав рассказ Мушкетона и Гримо.

– Мы уверены, что наших хозяев схватили люди кардинала, – принялся убеждать его Гримо.

– Почему ты всегда и во всем винишь его высокопреосвященство, Гримо?

– Потому что у нас нет иного врага во Франции!

– Кардинал истинный слуга церкви!

– Что не мешает ему враждовать с нами!

– Сейчас не время спорить, – не выдержала и вмешалась Мадлен. – Нужно решить, кто поскачет к де Тревиллю.

– Я узнал одного из нападавших, хотя он и надвинул шляпу на самые глаза, – заявил вдруг тугодум Мушкетон. – Де Жюссак.

– Самый верный пес кардинала. Кто его не знает, – сказал Гримо.

– Так кто поскачет к капитану де Тревилю? – напомнила практичная дочь трактирщика.

– Капитан болен, удобно ли беспокоить его? – вдруг засомневался Мушкетон. – И потом мы не знаем точно, где наши хозяева – в Пале Кардиналь или уже в Бастилии?

– Почему обязательно в Бастилии? Их могли бросить и в Шатле, – сказал Гримо, ставший непривычно многословным, видимо, от беспокойства за Атоса.

– Я знаком с Роже, слугой господина Дюпона, камердинера короля. Может быть, попытаться действовать через него?

– Почему через Дюпона?

– Я, со слов моего господина, знаю, что Дюпон пользуется влиянием на короля.

– В единственном деле – какой чулок на какую ногу надевать, – хмыкнул Мушкетон, и Мадлен, хотя и старалась не привлекать к себе внимания важных слуг из опасения, что ее отправят домой, прыснула от смеха.

– Тебе лишь бы не скакать в Сен Клу. Почему ты решил, что Дюпон согласится докладывать королю о каких-то мушкетерах?

– Я не решил, я только предположил, – стал оправдываться Мушкетон. – Я вот что подумал… – заговорил хранивший до сих пор угрюмое молчание Базен.

– Долго же ты думал, – перебил его Мушкетон.

– Помолчи, Мушкетон. Мы тебя слушаем со вниманием, Базен, – внушительно произнес Гримо.

– Правда, это не моя тайна. И я не знаю, как мсье Арамис посмотрит на это…

– Да говори же ты, не тяни! – вспылил Мушкетон, обиженный на Гримо за маленький выговор.

– Дело вот в чем… – решился Базен. – Мой господин и ее светлость – любовники, да простит меня Господь. Она три дня жила у нас. Я точно знаю, потому что принес им еды на три дня, и господин дал мне три ливра, чтоб я мог ночевать в гостинице.

– Ее светлость – кто на этот раз? У нашего Арамиса только светлости, – гоготнул развеселившийся Мушкетон, обычно опасающийся получить отеческую затрещину от Портоса за глупость.

– Де Шеврез? – спросил Гримо.

– Нет. Ее светлость де Шеврез у нас никогда не ночевала, даже когда была Мари Мишон. Мсье всегда сам ездил к ней.

– Тогда кто же была эта светлость?

Пока Базен мялся, все еще не решаясь открыть, как ему казалось, тайну своего господина, Гримо, умеющий не только молчать, но и внимательно слушать все, что говорят господа, воскликнул:

– Герцогиня ди Лима! Я прав, Базен?

– Да, – опустил глаза Базен.

– Что же ты раньше не сказал? Ты знаешь, святоша, сколько мы времени потеряли из-за тебя? – вскипел Мушкетон.

– Помолчи, Мушкетон. Мы все немедленно идем в особняк Люиня. А ты, девочка, возвращайся домой. Спасибо тебе, что рассказала нам о мсье д'Артаньяне.

Слуги двинулись к Старому мосту, решив прежде подойти к Бастилии и попытаться узнать у стражников, не привозили ли сюда утром их господ. А Мадлен поплелась домой, обиженная и разочарованная – она так надеялась рассмотреть таинственную мадемуазель Марго, в которую, как подсказывало ей ее юное, но уже ревнивое сердце, влюбился лейтенант.

Глава 27

Всю дорогу до особняка Люиня Гримо и Базен спорили.

Гримо считал, что никто лучше него не сможет разъяснить герцогине обстоятельства, в которых оказались их господа, и не выдать при этом тайну поездки в Компьен.

Базен же полагал, что поскольку он близко знаком с герцогиней – ну да, захохотал бесцеремонный Мушкетон, выносил ночной горшок за ней и Арамисом! – то именно он должен пройти в особняк.

Спор разрешила, сама того не ведая, герцогиня. Услыхав от лакея имя “Базен”, она приказала немедля вести его к ней. Все время, пока он поднимался по лестнице и шел в сопровождении лакея анфиладой парадных комнат в кабинет, она металась от окна к письменному столу: утром Арамиса по неведомой причине не было в Лувре, хотя, по ее расчетам, он должен был дежурить. Не видела она и трех его друзей. Ослепленная любовью женщина ничего не замечала – ни того, что король, позабыв о приличиях, увивается вокруг Марго, ни того, как мрачнеет с каждой минутой наблюдающая это королева Анна. Наконец, оставив в Лувре Марго, к великой радости короля, она вернулась к вечеру домой в надежде, что, может быть, Арамис пришлет ей записочку. И вот появился Базен, смешной, мешковатый увалень, так очаровательно смущавшийся, входя в комнату, где они с Арамисом предавались неге…

– У тебя письмо от Арамиса? – встретила она слугу нетерпеливым вопросом.

– Нет, ваша светлость.

– С Арамисом что-то случилось?

– Да, ваша светлость.

– Что?

– Его схватили люди кардинала.

– Как?

– Обманом, – понял вопрос буквально Базен и поспешил оправдать своего господина.

– Давно?

– Сегодня утром.

– Лейтенант д'Артаньян знает?

– Лейтенанта тоже схватили. И Атоса, и Портоса.

– Ты уверен, что это были люди кардинала?

– Да, ваша светлость. Гримо узнал среди нападавших де Жюссака, лейтенанта роты гвардейцев кардинала.

– Они в Бастилии?

– Они, скорее всего, в Пале Кардиналь.

– Откуда ты знаешь?

– Мы спрашивали у стражников в Бастилии. Никаких мушкетеров сегодня туда не привозили.

– Их пытают?

– Не знаю, ваша светлость. Но не думаю… Его высокопреосвященство не станет пытать…

– Что ты понимаешь! – зло перебила его герцогиня. – Его высокопреосвященство! – повторила она вслед за Базеном с невыразимым сарказмом.

Базен перекрестился, губы его беззвучно зашевелились, творя молитву.

– Беги в кардинальский дворец… Нет, постой! – герцогиня рывком выдвинула ящик письменного стола, достала из объемистого кожаного мешочка пригоршню золотых, протянула Базену. – Вот, может быть, удастся кого-нибудь подкупить… Все узнай. Что ты стоишь, беги! – герцогиня яростно зазвонила в колокольчик. – Тебя проводят.

Базен двинулся к двери.

– Постой! Если сумеешь подкупить слугу, пусть он передаст твоему господину, что… – герцогиня на мгновение задумалась. – Что Диана-охотница думает о нем! Запомнил? Иди! И, Бога ради, проснись, не спи на ходу, беги!

Не успел Базен, сопровождаемый друзьями, отойти от особняка, как открылись ворота, и вылетела карета герцогини, запряженная четверкой белых лошадей.

В Лувре царила подозрительная тишина. На половине королевы не было видно ни одной фрейлины, хотя обычно в это вечернее время они весело щебетали в зале перед спальней Анны, предаваясь любимому занятию, рукоделию, сдобренному сплетнями. И ни одного кавалера. Герцогине показалось даже, что на постах, где обычно она привыкла видеть мушкетеров, стояли мрачные швейцарцы.

Мелькнул кадет де Сен Север.

Герцогиня вздохнула с облегчением. Юноша всегда был в курсе событий при дворе и поклонялся всем красивым девушкам. Он не только успел познакомиться каким-то образом с Маргаритой де Отфор, но и написал ей несколько премилых мадригалов. Она вспомнила, что помимо всего, де Сен Северу покровительствует д'Артангьян, и подозвала его.

– К вашим услугам, ваша светлость.

– Что происходит во дворце? Почему такая мрачная тишина?

– Насколько я понимаю, ее величество не в настроении.

– И это все?

Кадет пожал плечами.

– Вы не договариваете, кадет!

– Что я не договариваю?

– Плохое настроение королевы еще не причина, чтобы дворец вымер. Король тоже не в настроении? И где Марго?

Де Сен Север вильнул глазами и пощипал еще только намечающийся ус.

– Вы что-то знаете! Не молчите, де Сен Север.

– Клянусь, ваша светлость, мне нечего вам сказать!

– Не клянитесь, на вашем лице написано нечто, прямо противоположное вашим словам. Говорите!

– Но обещайте, что вы не проговоритесь мсье лейтенанту.

– Почему я не должна проговориться д'Артаньяну? О, мой Бог! – внезапно догадалась герцогиня. – Это касается Марго?

– Да.

– И короля? – в ужасе от ожидаемого ответа прошептала герцогиня.

– Да!

– И что?..

– Вскоре после того, как вы уехали, он удалился с мадемуазель де Отфор в свои покои, отослал всех придворных и даже приказал сменить мушкетеров на швейцарцев.

– А это еще почему? – не подумав, спросила герцогиня.

– По-моему, он догадывается о чувствах лейтенанта и ему просто неудобно – ведь господа мушкетеры ничего не скрывают от своего товарища. – А королева?

– Ее величеству все самым подробным образом доложила фрейлина де Санлис, после чего у ее величества началась мигрень. О чем, как я думаю, эта пройдоха не преминула сообщить кардиналу… я вообще думаю, что она в кармане у кардинала…

Юный всезнающий кадет продолжал негромко излагать свои соображения относительно Санлис, но герцогиня его уже не слушала.

Что же делать? – думала она. Как все переплелось! Броситься королю в ноги, умолять его спасти мушкетеров? Сейчас это невозможно, она видела, как гневался король на охоте, когда ему мешали оставаться наедине с Марго. Ее просто не пропустят к нему! С другой стороны, может быть, будет лучше, если утром она сумеет переговорить с племянницей и упросит ее умолить короля о вмешательстве?

Герцогиня в отчаянии рухнула в кресло, то самое, в котором любил коротать ночи дежурства д'Артаньян…

Глава 28

Об этом кресле вспомнил и д'Артаньян, когда его привели в скудно обставленную комнатушку на третьем, по его расчетам, этаже просторного дворца. В отличие от той комнат, где он ожидал приема у кардинала, здесь обстановку составляли только стол, правда, изящный, на золоченых резных ножках, и жесткий стул, некрасивый и неудобный. Зато рядом с дверью громоздился огромный дубовый шкаф. Лейтенант дернул одну из створчатых дверок – заперто. Единственное узкое окно по воле архитектора почему-то располагалось под самым потолком. Утешало одно – руки ему не связали. Он сел, довольно быстро понял, что на этом стуле не заснешь, не то, что в старом кресле в Лувре, встал, подошел к двери, прислушался. Тишина. Ничего удивительного – массивная, скорее всего дубовая дверь звуков не пропускала. На всякий случай подергал витую, начищенную медную ручку, хотя отчетливо слышал, как звякнул ключ в дверном замке, когда уходили сопровождавшие его наемники. И здесь, конечно, заперто. Вернулся к столу. Забрался на него, царапая полированную столешницу подбитыми гвоздями ботфортами, исследовал окно. Если выбить стулом стекло, можно протиснуться, но куда придется прыгать с третьего этажа? Он подтянулся, ухватившись за узенький подоконник, выглянул. Окно выходило на задний, мощеный камнем двор, обнесенный высокой, почти крепостной стеной. Д'Артаньян спустился со стола, сел и стал бесцельно разглядывать рисунки на новеньких шелковых обоях, произведенных, несомненно, в Лионе, но стилизованных под китайские.

Звякнул ключ, дверь открылась, вошел слуга с подносом, за ним появился немецкий наемник с обнаженной шпагой в руке.

“Если он закроет дверь, я ему наглядно продемонстрирую, что ко мне нельзя входить с обнаженным оружием”, – подумал д'Артаньян.

Наемник закрыл дверь.

Д'Артаньян с видимым безразличием, сидя боком к нему, наблюдал за тем, как слуга составляет с подноса на стол миски с едой и хлебом.

Наемник приблизился.

Слуга отступил от стола, держа пустой поднос в обеих руках.

Д'Артаньян вскочил на ноги, вырвал поднос из рук слуги, ударил им по обнаженному клинку в руке наемника, отбивая вниз и в сторону, тут же, не давая опомниться немцу, впечатал поднос ему в лицо и одновременно носком тяжелого ботфорта врезал в промежность. Тот взвыл, согнулся, выпустил шпагу и схватился обеими руками за самое дорогое, что есть у мужчины. Слуга остолбенел и стоял, вытаращив глаза. Лейтенант подмигнул ему, поднял выпавший из рук немца клинок, упер острие в грудь парню, приложил палец к губам – “Тс-сс” – и обратил внимание на солдата. Тот все еще корчился от боли, мыча сквозь стиснутые зубы. Лейтенант разобрал знакомое слово “тойфель”,^[16] ухмыльнулся, кольнул слугу в живот и приказал:

– Свяжи его!

– Чем, ваша милость?

– Сними ремень.

Слуга с готовностью принялся выполнять приказ, но немец яростно лягнул его ногой.

– Нехорошо, – покачал головой лейтенант, – очень нехорошо так себя вести. – Он упер острие клинка в шею солдату. – Дернешься, я проткну тебе глотку. – Он обернулся к слуге. – Связывай, не стой!

Слуга принялся снимать ремень, опасливо косясь то на немца, то на мушкетера.

Когда все было закончено, д'Артаньян спокойно присел к столу и поел, усмешливо поглядывая на разинувшего от удивления рот слугу. Затем подвел слугу к двери и велел выглянуть в коридор.

– Что здесь расположено?

– Убранство пока еще не закончено. Сейчас здесь хозяйство брата келаря.

– Ишь ты, келарь… будто в монастыре.

– А тут все больше монахи. Мы только черную работу делаем. И еще солдаты.

– Ты видишь там солдат?

– Нет, ваша милость.

– Где они?

– В том конце коридора большая дверь. За ней зала… солдаты там.

– Понятно. Мои друзья тоже здесь заперты?

– Да, ваша милость.

– Им тоже принесли еду?

– Да, ваша милость.

– Всем?

– Да, ваша милость.

– Такие же слуги, как ты и ландскнехты?

– Кто, ваша милость?

– Ландскнехты, немецкие наемники, дубина. Вроде этого.

– Да, ваша милость.

– И где они располагаются?

– Там… в той зале…

– Где там, болван?

– Я же говорил…за большой дверью… Эта часть здания, как я сказал, недостроена, и поэтому коридор глухой.

– Что значит глухой? Кончается тупиком в противоположном конце от двери в залу? – Из путанных слов слуги лейтенант с трудом составил себе представление о месте, где их заперли.

– Да, ваша милость. Поэтому немцы охраняют единственную дверь

– Ты их видишь?

– Нет. Их сейчас нет.

Они в комнатах со слугами, которые разносят ужин.

Господи, подумал лейтенант. Сколько времени он потерял на расспросы!

Он оттолкнул слугу, выскочил в коридор, подбежал к соседней двери, приоткрыл ее.

Наемник стоял спиной к двери, и держал под прицелом пистолета сидящего за столом Портоса.

Д'Артаньян, верный своему обыкновению не нападать на противника со спины, негромко сказал первое, что пришло ему в голову:

– Гутен абенд!^[17] – не заботясь о произношении.

Немец обернулся, и лейтенант мгновенно выбил ударом шпаги пистолет и вторым ударом – рукоятью шпаги в челюсть, – отправил его без чувств на пол. Портос словно ждал вторжения своего лейтенанта. Он с удивительным для его крупного тела проворством подхватил пистолет и, уже не торопясь, извлек у лежащего на полу наемника шпагу из ножен.

– Атос скорее всего, рядом, – деловито сообщил он.

Д'Артаньян согласно кивнул, оглянулся на слугу, приложил палец к губам и выскользнул в коридор. Портос, не теряя времени на ненужные расспросы, последовал за ним.

Дальше они действовали с такой слаженностью и четкостью, словно долго репетировали, подобно лицедеям.

Освободив Атоса, а затем и Арамиса, друзья первым делом провели короткий военный совет.

– Попытаемся прорваться? – спросил Портос и потряс пистолетом.

Атос отрицательно покачал головой.

– Мы не знаем ни расположения комнат, ни где выход, ни где посты часовых, – пояснил д'Артаньян.

– Пожалуй, самое правильное в нашем положении будет сесть в осаду, – задумчиво произнес Атос.

– Как в бастионе Сен-Жерве! – воскликнул радостно Портос.

– Если они попытаются взять нас штурмом, поднимется шум, и в городе так или иначе узнают, что в кардинальском дворце что-то происходит.

– А тем временем нас схватятся в роте.

– Думаю, лучше всего на роль бастиона подойдет комната, куда заперли меня, – сказал лейтенант. – Там под дверью есть крохотная щель, в нее можно вогнать клин, и тогда дверь не откроется ни за что, придется ломать, а мы еще можем подпереть ее огромным шкафом.

Портос встретил предложение лейтенанта с энтузиазмом:

– Точно! Идем и забаррикадируемся! Вы ведь это имели в виду, мой друг? – спросил он у Атоса.

– Но прежде нам следует запереть немцев в одну комнату, а слуг в другую.

Арамис, все это время хранивший молчание, пошел запирать пленников.

– И не забудьте собрать у немцев все заряды для пистолетов! – крикнул вслед ему Атос.

– Подождите, Арамис! – воскликнул Портос. – Я помогу вам, а потом мы притащим все стулья в апартаменты лейтенанта и всю оставшуюся еду. Кто знает, как долго мы просидим в осаде.

Через четверть часа все было сделано. Огромный шкаф надежно подпер дубовую дверь, намертво заклиненную с помощью отломанной от шкафа филенки. Остатки еды и подносы громоздились на столе. А друзья молча сидели на неудобных, кривоногих стульях вкруг него и с нетерпением ждали, когда раздадутся крики в коридоре...

Наконец громкий командный голос спросил по-немецки:

– Где вы там застряли, недоноски?

– Спохватились, – ухмыльнулся д'Артаньян.

Донеслись шаги солдат. Кто-то попытался войти в их комнату, раздались проклятья, в дверь забарабанили, потом все стихло.

– Сейчас вернутся, – предположил Арамис.

– Не думаю. Вначале доложат по команде, – возразил ему Атос.

Но время шло, за дверью царила поистине гробовая тишина, Портос начал позевывать, и тогда д'Артаньян сказал задумчиво:

– А ведь это я виноват, что мы все оказались запертыми во дворце кардинала.

– Каким образом? – встрепенулся Портос.

– Вернее, не я, а моя самоуверенность. Мадлен предупредила меня…

– Мадлен? – внезапно проявил заинтересованность Арамис, полагавший, что д'Артаньян ведет слишком аскетический образ жизни.

– Девчонка, дочь моего трактирщика, премиленькая и обещает вырасти в настоящую красавицу. Она меня перехватила, когда я возвращался с дежурства домой, и предупредила, что какие-то черные люди, похожие на альгвазилов, устроили засаду на лестнице. Я не выспался, наверное, поэтому кровь бросилась мне в голову, и я решил проучить их: обнажил шпагу и вошел в подъезд. И тут сверху, с площадки второго этажа на меня бросили что-то тяжелое, я упал и очнулся только в темной карете, а напротив восседал этот подлец Жюссак, безумно гордый собой.