Текст книги "Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)"

Автор книги: Юрий Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Вложите вашу шпагу в ножны, кадет де Сен Север, – повторил он таким тоном, что кадет подчинился.

Де Вард расхохотался.

– Как удобно прятать трусость под личиной дисциплинированности. Жаль, а то я обрубил бы вам кончик носа, милейший кадет, и сделал ваше лицо более привлекательным.

Гасконская кровь д'Артаньяна вскипела.

– Замолчите, де Вард, а не то мне придется проткнуть вас шпагой так же, как я когда-то проткнул вашего родственника, а может быть, и отца! Мое имя д'Артаньян, и вы не можете не знать его.

Де Вард издал нечто среднее между проклятием и рычанием и бросился на лейтенанта.

В одно мгновение тот выхватил свою шпагу, что-то сверкнуло в воздухе с необъяснимой быстротой, шпага де Варда отлетела в сторону и, бренча роскошным эфесом, покатилась по каменным плитам двора. Д'Артаньян первым подскочил к ней, опередив ошеломленного де Варда, наступил тяжелым ботфортом, клинок хрустнул и де Вард остолбенело уставился на свое, еще секунду назад грозное оружие.

– Я с вами совершенно согласен, мсье де Бражелон: кровь не должна пролиться на камни этого замка, – учтиво сказал д'Артаньян подошедшему вельможе и представился: – д'Артаньян, лейтенант королевских мушкетеров, к вашим услугам.

– Виконт де Бражелон, envoy^[10] герцога Орлеанского при дворе ее величества королевы Марии Медичи, – представился вельможа. – Приходится присматривать за мальчишками…

При этих словах де Вард вырвался из рук удерживающих его дворян королевы-матери.

– Не смейте называть меня мальчишкой! И вообще, какого черта вы здесь распоряжаетесь, Бражелон! – подскочил он к вельможе. – Что вы себе возомнили? Убирайтесь к своему господину в Орлеан и не лезьте в чужие дела!

– А у вас действительно слишком длинный язык, виконт, – спокойно сказал вельможа .

– Вы смертельно оскорбили меня, Бражелон! Я вызываю вас на дуэль! – не унимался де Вард.

– К вашим услугам. Как только обстоятельства позволят. Но не здесь и не сейчас, – де Бражелон повернулся спиной к разъяренному виконту и направился в сторону оранжерей.

Наблюдавший все происходящее с иронической улыбкой Атос небрежно бросил:

– Конечно, удобнее и безопаснее вызвать пожилого человека, чем лейтенанта, только что с такой легкостью обезоружившего вас…

Виконт де Вард взвился, как от пощечины, но не успел ничего ответить – друзья уволокли его в замок.

Де Бражелон, услышав голос Атоса, остановился, вгляделся и вдруг, распахнув объятия, буквально бросился к нему.

– Милый граф! Вы ли это? Позвольте мне обнять вас. Великий Боже! Как я счастлив видеть вас живым и здоровым! – с этими словами он обнял Атоса и дважды расцеловал его.

Атос растерянно улыбнулся, хотел что-то сказать, но виконт де Бражелон взволнованно продолжал:

– Мы все были убеждены, что вас нет во Франции. Мы полагали, что вы уехали в Швецию, к этому воинственному Густаву, нашему давнему союзнику. Конечно, я понимаю, вас взбесило несправедливое решение суда – лишить вас поместья, поправ все сеньоральные права только из-за того, что вы воспользовались древним правом графов де Ла Фер^[11] …

– Дорогой дядюшка, я бесконечно рад вам, но прошу не называть меня прежним именем. Дело в том, что я не смог жить вдали от Франции и обратился к бедняге Шале,^[12] – тогда он еще был в силе – и он рекомендовал меня де Тревилю. Так я скрылся под голубым плащом мушкетера под именем Атос.

– Атос… – повторил виконт, запоминая и как бы привыкая к странному имени вновь обретенного родственника.

– А вы служите этому Орлеанскому принцу? – спросил в свою очередь Атос.

Де Бражелон немедленно отреагировал на интонацию, с которой Атос произнес слово "этому".

– Увы… Как вы, конечно, знаете, поместье Бражелонов находится неподалеку от Блуа и расположено частично на землях герцогства Орлеанского, так что в известном смысле я – вассал принца… Да Бог с ним… Как я рад видеть вас все таким же молодым, бодрым, элегантным, дорогой граф.

– Не стоит так часто повторять мой титул, дядюшка. Его знают лишь мои друзья, де Тревиль и король.

– Немного странно звучит… – виконт замялся и повторил: – Атос… Не знаю, известно ли вам, дорогой племянник, что нас осталось на свете всего двое из рода Ла Феров. Мой сын погиб в бою…

– Простите, дядя, я не знал. Примите мои соболезнования…

– Он был изрядным повесой и не оставил мне внуков, – виконт умолк и Атосу показалось, что глаза Бражелона увлажнились. – Берегите себя, граф, на вас вся надежда. Наш пращур служил еще Карлу Великому. Было бы обидно, если один из древнейших родов Франции пресечется… – С этими словами виконт обнял Атоса, прижал к груди.

– Но почему я ни разу не встречал вас при дворе короля, дядюшка? – спросил Атос. – По долгу службы я бываю при дворе через день, но ни разу не видел вас в Лувре.

– Видите ли, дорогой гр… простите, Атос, у меня сложные отношения с кардиналом.

– Настолько сложные, что вам небезопасно появляться в Париже?

– Д'Артаньян! – раздался на весь двор громовой голос маршала д'Эстре. Он спускался по центральной лестнице медленно и торжественно, печатая шаг на каждой мраморной ступеньке, словно хотел пересчитать их все и боялся сбиться со счета. В руках он держал массивную шкатулку, изукрашенную накладками из бронзы.

Прежде чем откликнуться, д'Артаньян подумал: "Видимо, удалось "почтительно истребовать".

– Я здесь, мой маршал!

– Не откажите в любезности, лейтенант, положить эту шкатулку в свою седельную сумку. Мой Россинант не выдержит моего веса и веса этого ящика Пандоры.

Д'Артаньян принял из рук маршала шкатулку и пошел к лошадям.

– Видимо, нам пора прощаться, – сказал с невыразимой печалью Бражелон, и они обнялись. – Надеюсь, времена изменятся, и нам удастся еще встретиться за дружеским столом…

Глава 9

Людовик сидел в своем кабинете и уныло рассматривал шкатулку, врученную ему накануне вечером маршалом в присутствии д'Артаньяна. Шкатулка была заперта. Вчера ему не захотелось, на ночь глядя, взламывать ее и портить себе настроение. Сегодня придется. Он осмотрел замочек.

Как это похоже на мать: отдать шкатулку и не дать ключика, подумал он и потянулся за кинжалом, но вскинутая над столом рука вдруг замерла в воздухе в нерешительности, словно независимо от своего владельца чего-то испугалась.

Людовик задумался: что его удерживает? Разве не с его согласия эти письма оказались здесь, в Лувре? Разве не ревность к младшему брату, так безоглядно любимому матерью, породила в нем ненависть к ней? Но тогда в чем же дело? Вот они, письма, подтверждающие ее нелюбовь к сыну-королю, читай, делай выводы, наказывай! Но любовь к матери, загнанная в самый дальний уголок его сердца обидой на ее безжалостную и прагматичную политику по отношению к своему первенцу, удерживала его. Что же это такое с ним, что за напасть эта любовь-ненависть к родной матери?..

Размышления его прервал камердинер Дюпон.

– Там кардинал, сир, – шепнул он

– Впусти.

Вошел Ришелье, как всегда, бодрый, подтянутый, в красной сутане. Поздоровавшись, он сразу же задал вопрос:

– Вы уже успели прочитать их, ваше величество?

– Нет… – в растерянности ответил король, – шкатулка заперта.

– Ничего нет проще, ваше величество, – кардинал взял со стола нож для разрезания бумаги, поддел крышку, и она с мелодическим звоном открылась. – Видите ли, сир, – с улыбкой продолжал он, – женщины очень любят хранить в шкатулках драгоценности, письма, тайные записки. И хотя они прекрасно знают, что все эти замки, замочки, ключи и ключики – одна видимость, которая никак не может препятствовать любопытствующему глазу, им, тем не менее, доставляет удовольствие запирать свои шкатулки и отпирать, запирать и отпирать. А ключик опускать в разрез декольте.

С этими словами кардинал Ришелье, не снимая красных перчаток, взял письма и разложил их на столе, словно пасьянс.

Людовик молча наблюдал. Ему вспомнилось предсказание старой цыганки о письмах в красной перчатке, и его охватило необъяснимое волнение.

Кардинал пересчитал письма, тыча в каждое красным указательным пальцем.

– Государь, ваша матушка отдала не все письма, – сказал он с досадой.

– Вы следили за ней?

– Швейцарская стража ведет счет гонцам, приезжающим в замок.

– Вы следите за перепиской моей матери с моим братом? – переспросил король. В его голосе отчетливо послышалось раздражение.

– А также за перепиской королевы-матери с принцем Конде, с герцогами Лотарингским и Гизом, с герцогом Бульонским и другими, всегда готовыми бунтовать против вашего величества.

– Скажите, кардинал, если вы обнаружите сведения, компрометирующие мою мать, что вы предпримете?

– В зависимости от того, какие сведения обнаружу, сир. Возможно, я предоставлю на ваше рассмотрение свои рекомендации.

– Какие?

– Необходимые для блага Франции и не более того, сир!

– Я вас больше не задерживаю. Заберите письма. Я не стану читать переписку матери.

Кардинал принялся аккуратно собирать письма и укладывать их в шкатулку. А король, следя за руками в красных перчатках, вновь вспомнил слова старой цыганки на дороге: "Не верь письмам, принесенным красной перчаткой!" Но ведь теперь кардинал уносит, а не приносит, – подумал Людовик, глядя, как спокойно и уверенно идет к дверям Ришелье, держа обеими руками перед собой шкатулку.

Капитан де Тревиль, знающий о солдатской службе все – от интриг и до того, как ломит и крутит боль в спине после дня, проведенного в седле, дал мушкетерам, ездившим в Компьен, сутки отдыха.

Казалось бы, вот когда можно отоспаться, отлежаться. Так нет – за те полчаса, что провел д'Артаньян во дворце, сопровождая туда маршала д'Эстре с треклятой шкатулкой, несколько милых, любезных, всегда готовых сказать гадость ближнему своему, придворных дам шепнули ему, что у короля новая пассия, что он проводит в разговорах с нею три-четыре часа, и что это – та самая девушка, в судьбе которой, кажется, принимает участие лейтенант…

Черт бы их побрал! Пока д'Артаньян выслушивал их ядовитое щебетание, он искусал себе ус, порвал от ярости кружева на манжетах форменного платья и, вернувшись домой, не мог заснуть. Он еще и сам до конца не признался себе, что любит Марго, а весь двор, оказывается, знает об этом!

И все-таки он любил ее.

Любил совсем не так, как случалось ему за те пять лет, что прошли со времени гибели Констанции, когда он снисходительно позволял любить себя. И даже не так, как любил Констанцию, – что греха таить, ту женщину он вожделел, готов был горы свернуть ради нее или ради свидания с ней. Любовь пришла потом, когда он уже свернул горы, а ее украли у него…

Нет, Марго он любил совсем иначе. Тут все перемешалось: и нежность, и желание, и покровительственная забота старшего брата, и непрерывное восхищение ее красотой, и удивление, что такая девушка обращает на него внимание, и сдавливающая сердце горькая мысль, что ему, нищему гасконскому дворянину, живущему на скромное жалование лейтенанта, никогда не отдадут племянницу безмерно богатой герцогини, да еще испанки, гордой от сознания свой знатности.

И, наконец, возникшая сразу же, при самой первой встрече с королем, ревность. Ревность безысходная и страшная, потому что бессильная – ревность к Королю!

Не выдержав мук неизвестности, не дождавшись вечера, он поехал в особняк Люиня.

Герцогини не было дома, и его приняла Маргарита, на что он втайне и надеялся.

Ее лицо по-прежнему оставалось бледным, но лейтенант с удовлетворением отметил, что черные, бархатистые глаза девушки были уже не столь печальными. В них появилась живость и даже, как ему почудилось, затеплилась радость от встречи с ним.

– Должен ли я засвидетельствовать свое почтение герцогу ди Лима? – спросил он, скрывая свою растерянность.

– Герцог уехал с тетушкой в Лувр, – ответила Марго.

– Неужели? – спросил д'Артаньян, попытавшись вложить в одно слово и легкую иронию, и удивление.

– О да! Тетушке пришлось выдержать целое сражение. Герцог категорически не желал вставать из своего кресла, облачаться в парадный костюм, ехать куда-то.

– Но герцогиня, конечно же, выиграла это маленькое сражение?

– У нее был союзник.

– Вы?

– Никак не я. Сам король.

– Он приезжал сюда?

– Нет, шевалье. Он выразил вчера недовольство, что ни герцог, ни я опять не показываемся в Лувре, и тетушка очень умело использовала желание короля: она сказала, что не хочет терять дружбу Анны и Людовика из-за того, что ее муж совершенно поддался лени, недостойной гранда Испании. И он сдался: час назад они отбыли в Лувр.

Рассказывая, мадемуазель оживилась, на ее щеках появился легкий румянец, отчего она стала еще очаровательней.

– А как же вы?

– А я не поехала, – насмешливо и озорно ответила Марго.

– Как же вам удалось? – быстро спросил д'Артаньян.

– Я прибегла к старой монастырской уловке – сослалась на сильную головную боль.

Д'Артаньян возблагодарил в душе монастырские уловки.

– Тетушка разохалась, заставила меня нюхать подряд все соли, а сама обратила на герцога всю мощь своего темперамента.

– И он сдался?

– Шевалье, вы удивительно догадливы! Я же только что сказала вам, что они уехали в Лувр час назад! – и она впервые за их знакомство звонко расхохоталась.

– И часто вы прибегаете к монастырским уловкам?

– О нет, редко.

– Вы их растеряли по дороге из монастыря в Мадрид или в Мадриде, на балах?

– Нет, нет, шевалье! Тетушка очень любит меня и ни в чем мне не отказывает, зачем мне уловки? И потом… я была только один раз в Мадриде на балу.

– Вы были потрясены?

– Сказать вам правду?

– Только правду.

– Да!

– Представляю…

– Вы ничего не представляете! Я была потрясена царящей там скукой. Может быть, именно поэтому тетушка и поехала во Францию, чтобы развлечь меня, – наивно добавила Маргарита, – меня и несчастного кузена… – глаза ее затуманились. – Мы ведь были вместе с младенческого возраста… ну, пока меня не отдали в монастырь… Наш дед потерял все свое состояние в одной из этих бесконечных и непонятных войн. Мы оказались нищими. Вы представляете. – совершенно нищими! Замок сожгли и разграбили… Крестьяне разбежались…

– Вы рассказываете гасконцу о нищете, мадемуазель, – со вздохом сказал лейтенант.

– И тогда тетушка – она сестра моей матери, мама была испанкой…

– Почему была?

– Мама и папа погибли при кораблекрушении, возвращаясь из Вест Индии, куда отец отправился, надеясь сделать состояние.

– Сочувствую вам от всего сердца… я понимаю ваше горе.

– Да, да, мне говорили, что ваша матушка недавно скончалась… – вздохнула Маргарита, положив доверчиво свою руку на руку д'Артаньяна.

Он не удержался и поцеловал эту маленькую, прекрасную ручку.

– Вот… а тетушка взяла нас на воспитание.

– Я не совсем понимаю – он был вашим кузеном? А ваша мать – сестра герцогини ди Лима. Каким же образом он тоже де Отфор?

– О, это романтическая, запутанная история. Я расскажу вам ее когда-нибудь. Вы знаете, такое случается только в разветвленных смешанных испано-французских родах. Мы же очень близки – французские южане и испанские пиринейцы…

– Но вы совершенно не похожи на рожденную в горах!

– Это комплимент или сожаление? – в вопросе прозвучало неосознанное, уже просыпающееся кокетство.

– Комплимент! – лейтенант рискнул второй раз поцеловать ручку девушки.

На этот раз она отняла руку и покраснела.

– Как вам понравился Париж?

– Здесь все гораздо легче, веселее… понимаете, как-то свободнее… На меня обрушилось столько придворных сплетен, острот, интриг из-за прекрасных кавалеров… Между прочим, в большинстве случав героями этих историй оказывались бравые мушкетеры. А ваш друг Арамис, который так заинтересовал тетушку… – Маргарита округлила глаза, зажала рот обеими ладошками и фыркнула. – Я вам ничего не сказала!

– Сказали, сказали, – поддразнил ее д'Артаньян, поддавшись легкомысленному и дурашливому настроению.

– Ну вот… Я не умею хранить тайны. Король мне так и сказал. Я и ему проболталась…

В глазах мушкетера потемнело. А Маргарита продолжала тарахтеть:

– Мы гуляли во внутреннем дворе, он увидел тетушку и Арамиса, вспомнил ее неловкие слова, сказанные при первой встрече, и стал рассказывать мне, как все было. Я ничего не поняла, но тут нам навстречу из боковой аллеи вышла герцогиня де Шеврез – вы знаете ее, такая… изумительно красивая пожилая дама, ей наверное, уже лет тридцать, не меньше, она золотистая блондинка, как все из рода де Роанов, да? Король шепнул мне, что когда-то она была пассией Арамиса. Вы это знали?

Маргарита говорила еще что-то, д'Артаньян отвечал, кажется, удачно, она даже смеялась его шуткам, но ощущение, что в просторной, с обилием свечей гостиной особняка Люиня как-то потемнело, не оставляло его. Он вытерпел еще полчаса эту муку: рассказы девушки, как она гуляла с королем, как король сплетничал, словно придворная дама, чего – лейтенант знал это – прежде никогда не делал… – и откланялся.

Ему показалось, что Маргариту искренне огорчил его торопливый уход, но он ничего не мог с собой поделать: он ревновал и чувствовал, что должен либо немедленно кого-то вызвать на дуэль, либо напиться.

Наверное, проще напиться, – решил он садясь на коня во дворе особняка.

Первое, что он увидел на следующий день, входя в дальние покои Лувра, была поразившая его картина: две герцогини, ди Лима и де Шеврез, увлеченно болтали с Арамисом, а королева Анна Австрийская, беседовавшая с каким-то пожилым придворным, время от времени бросала раздраженные взгляды в сторону веселившейся троицы. Затем его острый взгляд отметил показавшуюся ему любопытной парочку: они явно не хотели привлекать к себе внимание и стояли, полускрытые тяжелой портьерой. Но лейтенант узнал гордый профиль графа де Рошфора и еще через некоторое время разглядел фрейлину королевы мадемуазель де Фаржи, с ней любезничал граф. Он отметил про себя, что уже несколько раз замечал Рошфора, уединяющегося с очаровательной фрейлиной, и подумал, что не будь граф одним из видных вельмож маленького, но влиятельного двора его высокопреосвященства кардинала Ришелье, в этом не было бы ничего странного – стремительные романы при дворе никого не удивляли. Но мадемуазель де Фаржи считалась наперсницей королевы Анны, ее поверенной во многих делах, и внимание к ней кардиналиста настораживало. Тем более, что еще недавно граф де Рошфор месяцами не появлялся в Лувре.

Додумать до конца эту мысль д'Араньян не успел – подошел неслышно мушкетер и шепнул ему, что во дворе Лувра появилась карета кардинала. А это означало, что в самое ближайшее время вместе с Ришелье в залах появятся его гвардейцы и по заведенной еще молодым де Тревилем традиции дежурный офицер должен находиться на половине короля, дабы предотвращать возможные столкновения. Впрочем, давно уже д'Артаньян не слышал о стычках между мушкетерами и гвардейцами кардинала.

Он поспешил к королевскому кабинету, где Людовик обыкновенно принимал кардинала.

Действительно, шестеро гвардейцев в бросающихся в глаза красных мундирах по приятельски беседовали с мушкетерами. Ближе всех к двери стоял Портос, возвышаясь над всеми. Он, как бы невзначай, преграждал путь двум гвардейцам. Лейтенант по-хозяйски прошелся по приемной, отвечая на приветствия гвардейцев. Дверь в кабинет была приоткрыта. Он подумал, что следовало бы закрыть ее, но это входило в обязанности королевского секретаря или камердинера Дюпона. Наверное, из-за головной боли, вызванной вчерашними чрезмерными возлияниями, он, обычно такой находчивый, никак не мог решить что делать и остановился в раздумье у самой двери. До него донесся голос кардинала:

– Внимательное изучение писем королевы-матери позволило мне сделать вывод, сир…

Он отшатнулся от двери. Но королевского секретаря Дюпона не было в приемной, и любопытство пересилило, он приблизился к створке, к тому месту, где услыхал голос кардинала.

– …Ваш брат, принц Гастон, переписывается не только с вашей матерью, но и сносится напрямую с Мадридом из Лотарингии, где он загостился.

– Королева Испании его и моя сестра, – донесся вялый голос короля.

– Королева Испании Изабелла полностью растворилась в своем муже Филиппе IV и стала Габсбург. А ваша жена Анна так и не стала за пятнадцать лет Бурбон. Не случайно ее до сих пор зовут Анной Австрийской. Она переписывается…

– Так предъявите ей обвинение, – перебил кардинала Людовик. – А не наушничайте за спиной.

Ай да Людовик! – мысленно воскликнул д'Артаньян.

– Вы за этим пришли? – в голосе короля отчетливо прозвучало раздражение.

– Нет, сир.

Наступила долгая тишина. Д'Артаньян был настолько заинтересован услышанным, что застыл у двери.

– Я прошу ваше величество разрешить допросить фрейлину вашей жены мадемуазель де Фаржи.

– Фаржи? – в голосе короля теперь послышалось удивление. – Всего-навсего? И такое долгое вступление? Я-то уже решил, что вы замахнулись по крайней мере на Шеврез.

– Фрейлина де Фаржи любимица королевы Анны, – назидательно произнес Ришелье, хотя король знал это не хуже его.

– Допросить значит арестовать?

– Только если появится необходимость, ваше величество.

– А пока, насколько я понял, такой необходимости не появилось, но, тем не менее, вы просите разрешения допросить фрейлину моей жены.

– Негласно, ваше величество!

– Все равно, это может бросить тень на доброе имя моей жены.

Д'Артаньян напряг слух – слишком много зависело от ответа кардинала и от того, даст ли король разрешение. Он услышал мягкие шаги, и чья-то рука со стороны кабинета плотно закрыла дверь.

"О, черт!" – выругался про себя лейтенант и отошел от кабинета.

Глава 10

Не прошло и двух дней, как весь двор взбудоражили слухи: шепотом передавали, что у фрейлины королевы ночью был обыск, что нашли письмо, компрометирующее фрейлину де Фаржи и бросающую тень на королеву, что мадемуазель Фаржи под арестом, но пока не в Бастилии, а в своем особняке на улице Гринель.

Анна Австрийская заперлась у себя и не принимала никого.

Герцогиня ди Лима приезжала во дворец, но королева не приняла и ее.

Король ускакал в Венсен, взяв с собой всех свободных от дежурства мушкетеров под командованием лейтенанта графа де Коменжа.

Рошфор в Лувре не появлялся.

Главный камердинер королевы Ла Порт несколько раз пробегал по залам дворца с озабоченным видом. Д'Артаньян остановил его, чтобы спросить, что происходит. Но Ла Порт ничего не мог сказать – не знал или не хотел.

Так, ничего не выяснив, лейтенант уехал домой с надеждой, что утром обстановка прояснится.

Однако, и следующий день не принес новостей: Анна Австрийская все так же не выходила из своих апартаментов, король оставался в Венсене.

Промаявшись до вечера в бездействии и в неведении, д'Артаньян отправился домой. Он решил заглушить обильным ужином волнение последних дней, посему не стал подниматься к себе, а направился прямо в трактир.

Завидя его, хозяин вышел навстречу и почтительно доложил:

– Вас дожидаются, мсье.

– Кто? – спросил д'Арптаньян, окидывая взором полупустой зал. Его любопытство пробудилось – друзья сегодня отдыхали, а кроме них, никто не мог прийти в трактир без предупреждения.

– Не знаю, мсье, я его не видел у вас ни разу. По обличию вельможа. Я его усадил в вашей любимой малой зале.

Заинтригованный, лейтенант быстро прошел в комнату, где они недавно обсуждали письмо герцогини, гордо именуемую хозяином малой залой.

– По-моему, мсье, он основательно перебрал, – шепнул трактирщик, идя на полшага позади д'Артаняна. – Я подал ему уже три бутылки анжуйского. Вы же знаете, как оно бросается в голову. Столько может выпить только мсье Атос.

Д'Артаньян, не обращая внимания на слова трактирщика, распахнул дверь в комнату. За чисто выскобленным столом сидел лицом к двери де Рошфор. Перед ним стояли две пустые бутылки, одна початая и полная миска бараньих ребрышек – хозяин, по всей видимости, посчитал, что любимое д'Артаньяном блюдо понравится и его гостю.

– Граф, вы? – вырвалось у удивленного мушкетера. Де Рошфор был последним, кого он мог ожидать.

– Садитесь, д'Артаньян, – граф сделал широкий приглашающий жест и ненароком уронил одну из бутылок. – Хозяин! – закричал он, хотя трактирщик, снедаемый любопытством, стоял за спиной мушкетера. – Хозяин! Неси еще три бутылки анжуйского! Садитесь же, любезный д'Артаньян, и пусть эта каналья закроет дверь…

Трактирщик исчез.

Д'Артаньян сел и вопросительно поглядел на Рошфора.

– Я ждал вас, дорогой д'Артаньян. Ждал, чтобы вызвать на дуэль.

– Всегда к вашим услугам.

– Отлично… А пока выпьем.

– С удовольствием, граф. Но какова подоплека вашего вызова?

– Вы причина всех моих бед… в последнее время. Поэтому я решил или убить вас, или пасть от вашей руки… – граф говорил вполне связно, но с той тягучестью речи, которая неопровержимо свидетельствовала, что он основательно пьян.

– Каким же образом я стал причиной ваших бед, граф? Мне казалось, что все осталось в далеком прошлом. Нет, вы не думайте, я не увиливаю от дуэли, вы же знаете, что я всегда к вашим услугам, как я уже сказал… Но все же любопытно узнать, почему я должен обнажить шпагу и нарушить эдикт короля?

– Вы убили моего человека в Менге! Раз… – и Рошфор, протянув к самому лицу лейтенанта кулак, отогнул один палец. – Вы убили еще одного моего человека... по дороге в Париж – два! – Рошфор тупо поглядел на свою руку. Пока он говорил, палец согнулся, и протянутая рука вновь оказалась сжатой в кулак. Он подумал, оттопырил мизинец, потом безымянный палец и четко повторил: – Два!

Д'Артаньян не сдержал усмешки, и Рошфор крикнул:

– Не смейте смеяться! Я вас вызываю на дуэль!

– Вы уже вызвали меня, граф.

– Да? – удивился Рошфор.

– И вы не закончили перечислять мои прегрешения.

– Да? – Рошфор задумался. – Ах, да! – он поднял кулак к самому воем лицу, – вы ранили моего человека здесь, в Париже – три! – На этот раз он уже не пытался разгибать пальцы, а мрачно смотрел, не мигая, в глаза д'Артаньяну.

– Значит, мы все же были правы: письмом герцогини заинтересовался именно кардинал, – сказал д'Артаньян.

– Мы? – переспросил де Рошфор. – Ах да, вы и ваши верные друзья. Три мушкетера и один лейтенант… И не притворяйтесь, д'Артаньян, вы отлично знали, что письмом интересуется кардинал… Я заметил вашего слугу, он следил за мной и братом Бартоломео… да!

Лейтенант вспомнил реплику Гримо и рассказ Планше об уведенном на следующий день. Тогда он не придал этому значения. Он уже хотел сказать, что одно дело догадка, а другое – подтверждение из уст руководителя, но тут вошел трактирщик и принес, ловко удерживая за горлышки, три бутылки вина и кружку для д'Артаньяна.

– И что-нибудь поесть, – приказал мушкетер, уверенный, что трактирщик знает его вкус. – Ребрышки-то давно остыли.

– И мне, – сказал Рошфор. – То же, что и мсье лейтенанту! Но это еще не все, – продолжил он, когда трактирщик вышел. – Кардинал отстранил меня от этого дела и поручил другое, дерьмовое. Он узнал, что я завел любовную интрижку с одной дамой… нет, с мадемуазель… нет, не он узнал, а я сам, будь я проклят, сказал ему… – Рошфор налил себе полную кружку и выпил. – Вы пейте, д'Артаньян, пейте! История, которую я вам расскажу, отвратительна…

Вернулся трактирщик с двумя мисками дымящегося рагу, поставил на стол и тотчас же вышел.

Д'Артаньян принялся неторопливо есть.

– Отвратительная, – повторил Рошфор. – Потому что я доносил… да, именно доносил!... его высокопреосвященству все, что выбалтывала мне малютка Фаржи в постели… Вы меня понимаете, мой друг?

Лейтенант, конечно же, понимал, что только вдрызг пьяный Рошфор мог одновременно вызывать его на дуэль, жаловаться на свою судьбу и признаваться в нижайшем, особенно для дворянина, поступке – доносительстве. Понимал и потому слушал его очень внимательно, хотя и производил внешне впечатление человека, полностью поглощенного смакованием любимого блюда.

– Когда я спал с мадемуазель де Санлис, я не совершал никакого предательства, потому что она сама его давно уже совершила… да…

Она продалась кардиналу с потрохами… ха-ха-ха… она искренне любит королеву, но – о, Боже! – как ей не терпелось поделиться своими глупенькими секретами! И она делилась со мной… Нашла исповедника… ха-ха-ха!.. Отвратительная история, скажу я вам… Это я причина ареста малютки Фаржи…

Д'Артаньян старался не показывать своего удивления.

Рошфор продолжал:

– Завтра ее отправят в Бастилию. Будут пытать… Поэтому я решил вызвать вас на дуэль и либо убить – и тогда меня казнят на Гревской площади за нарушение эдикта, которым король запретил, черт бы его побрал, благородным людям драться на дуэли… либо вы убьете меня, что более вероятно – вы уже четыре раза могли это сделать… и тогда…

– И тогда на Гревской площади казнят меня за нарушение того же эдикта короля, – закончил д'Артаньян.

– Да? Проклятье! Об этом я не подумал… – сказал Рошфор и вдруг икнул, что никоим образом не вязалось с его изысканным аристократическим обликом, сохранившимся до сих пор, несмотря на все им выпитое. – Что же делать?.. Вы понимаете, я подлец… я потерял право называться благородным человеком… я предал женщину, доверившуюся мне! – Рошфор налил себе полную кружку и осушил ее. – Что мне делать? Что?

– Что вам делать, Рошфор? – улыбнулся д'Артаньян, несмотря на всю драматичность ситуации. – Во-первых, проспаться, ибо в таком состоянии вы не то что со мной, с ребенком не сможете драться на дуэли.

– Я забираю свой вызов, дружище! Я не хочу стать причиной еще и вашей казни… Я не подумал о такой возможности. К тому же, что это даст мадемуазель Фаржи, если до нее казнят вас, а еще раньше похоронят меня?

– Я сказал: проспитесь! А на рассвете, когда у часовых обычно слипаются глаза, вы устроите мадемуазель де Фаржи побег, как в старые добрые времена.

– И куда она убежит? – неожиданно осмысленным голосом спросил Рошфор.

– В том-то и дело, что никуда, граф. Ее перехватят, в каком бы направлении она не помчалась из Парижа, с вами или без вас. Но если вы отвезете ее к себе в особняк, у вас ее никто не станет искать. А когда все утихнет, вывезете ее из Парижа.

– Но в этом случае я предам кардинала… – не то спросил, не то констатировал де Рошфор.

– Вы уже предали его, когда рассказали мне, что он вашими руками пытался перехватить письмо герцогини.

– Да, предал… Вы правы… Вы поможете мне?

– В чем?

– В похищении.

– Нет.

– Почему? Ведь малютка Фаржи любимица королевы. И если она заговорит, то может очень навредить Анне Австрийской!

– Я знаю. Но приказ арестовать Фаржи дал король, а я служу в первую очередь королю.

Рошфор пьяно засмеялся.

– И в истории с бриллиантами вы служили королю?

– А вот за эти слова мы будем с вами драться на дуэли, когда, конечно, утихнет история с побегом де Фаржи. – Д'Артаньян встал, поднял, словно огромную куклу, Рошфора и поволок его к выходу. – Сейчас я передам вас трактирщику и велю ему сделать все, что он умеет, чтобы отрезвить вас.