Текст книги "Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)"

Автор книги: Юрий Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Annotation

Юрий Леонидович Лиманов – драматург, прозаик, сценарист – родился в 1926 году. Как и положено было в те годы мальчику из интеллигентной семьи, очень много читал, прекрасно рисовал, увлекался театром. В восемнадцать лет он ушёл добровольцем на фронт, отказавшись от институтской брони; воевал простым матросом на канонерской лодке «Красное знамя», которая уже после официально объявленного окончания Великой отечественной войны поддерживала операцию по ликвидации кёнигсбергской группировки фашистов с моря в районе Куршской косы. Награждён медалью «За боевые заслуги».

Юрий Лиманов стремился приобщить к истории и совсем юное поколение: им написаны книги для детей «Юрий Долгорукий», «Анна Ярославна» и «Дмитрий Донской». Его манера письма отличается живостью, острыми поворотами сюжета, прозрачным и ясным языком; в достоверный исторический контекст органично вплетён художественный вымысел.

Его свободное продолжение "Трех мушкетеров" ― этого знаменитого романа Александра Дюма, судя по всему никогда не публиковалось, однако чтение этого романа Юрия Лиманова способно доставить почиталям мушкетеров весьмя большое удовольствие и проливает некий неожиданный свет над давно забытыми, но тем не менее оставившими свой след в истории, событиями тех, давно прошедших лет.

Юрий Лиманов

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

Юрий Лиманов

Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна 

Глава 1

Лейтенант королевских мушкетеров д'Артаньян ехал медленной рысью, держась на коне с небрежной грацией человека, полжизни проведшего в седле. Ни он, ни его вороной не выказывали ни малейшего признака усталости, хотя внимательный наблюдатель и мог бы догадаться, судя по запыленному партикулярному платью всадника, что позади у него остались многие лье пути.

За д'Артаньяном, отстав на шаг, следовал на вороном мерине слуга, вооруженный тяжелой старинной аркебузой. Ее ствол покрывала изящная, потускневшая от времени золотая насечка. Кроме того, он был вооружен двумя тяжелыми седельными пистолетами и таким длинным кинжалом, что он вполне мог сойти за шпагу или кавалерийский палаш. Прикрытая широкополой шляпой плутоватая, типично пикардийская физиономия слуги не оставляла никакого сомнения, что это был все тот же Планше, поступивший на службу к д'Артаньяну на третий день его появления в Париже и с тех пор, вот уже пять лет, верно служивший гасконцу, деливший с ним взлеты фортуны и безденежье, радость и отчаяние, и даже в какой-то степени любовные утеха: когда бравый мушкетер завоевывал благосклонность очередной легкомысленной придворной дамы, то – уж будьте уверены! – ее горничная или камеристка оказывала такое же внимание Планше.

Последним в маленькой кавалькаде трусил длинноухий мул. К его седлу были приторочены объемистые вьюки, наводившие своими размерами на мысль, что мушкетер вступил в полосу благополучия и достатка. Но, увы, эта поклажа составляла все его богатство, скудное наследство, полученное после смерти родителей. Он возвращался в Париж из родных краев, куда ездил в связи с печальными обстоятельствами: после долгой болезни умерла его мать, успев проститься с сыном, а через три дня после ее скромных похорон скончался на руках мушкетера и безутешный вдовец, человека старого закала, раз и навсегда отдавший свою шпагу Генриху Наваррскому, а сердце Адриенне, подруге детских игр, троюродной сестре, первой и единственной женщине в его жизни. Король Наваррский, взойдя на престол Франции, забыл наградить тех своих гасконских соратников, которые из-за бедности или ран не смогли последовать за ним в Париж в час его торжества. Но стоит ли жаловаться на короткую память королей? Зато Адриенна вознаградила мужа по-королевски: будучи уже не первой молодости, родила ему долгожданного сына, продолжателя рода д'Артаньянов.

В восемнадцать лет юноша уехал в Париж, в двадцать стал лейтенантом мушкетеров. И вот, в двадцать три, похоронив мать и отца, возвращался ко двору, увозя из Гаскони горечь утраты и немногие семейные реликвии: истертый дамасский ковер, трофей далекого пращура, привезенный из крестового похода, прекрасный панцирь толедской работы, пробитый ударом английской стрелы в битве при Креси, потрепанные гобелены, память об участии прадеда в итальянских походах Франциска I, пару серебряных кубков, несколько книг, в том числе библию и свернутый в трубочку лист плотной бумаги с изображением родословного древа.

Похоронив отца, д'Артаньян продал часть тощих земель крохотного поместья. Полученных денег как раз хватило на скромный поминальный пир и на подновление разваливающейся башни, гордо именуемой местными крестьянами замком. Заколотив с помощью Планше узкую, как бойница, дверь в башню, он со вздохом отправился в обратный путь. Вздох этот объяснялся тем, что двумя прибитыми крест-накрест досками была перечеркнута целая глава его жизни.

А в соседнем поместье безутешно вздыхала очаровательная, по южному темпераментная вдовушка. Она целый месяц так страстно утешала лейтенанта мушкетеров в постигшем его горе, что в конце концов вознамерилась женить его на себе. Однако, д'Артаньян не был готов к столь серьезному шагу. Кроме того, он все еще сравнивал каждую женщину с прекрасной Констанцией Бонасье, погибшей несколько лет назад от руки миледи.

Смеркалось. Дорога становилась все оживленнее, и все чаще неторопливую кавалькаду обгоняли кареты и всадники. Все говорило о приближении к городу. И действительно, вскоре впереди показались стены Менга.

Два месяца назад, торопясь к постели больной матери, д'Артаньян вихрем промчался мимо этого городка – все его помыслы были там, на юге, в родной Гаскони, где умирала, судя по письму отца, его матушка.

Но сегодня, настроенный немного элегически под влиянием легкой усталости, теплого мартовского вечера и предвкушения близкого ужина, при взгляде на невысокие стены Менга и старую сторожевую башню он вспомнил события пятилетней давности: миледи в карете, утраченное письмо отца де Тревилю и короткую стычку во дворе трактира «Вольный мельник», – да, да, оказывается, он помнил даже название этого заведения! – что в конечном итоге привело его в ряды мушкетеров, а затем и к чину лейтенанта, к трагической любви, память о которой все еще щемящей тоской отзывается в сердце, и к дружбе с Атосом, Портосом, Арамисом, тремя самыми прекрасными людьми в мире. «Черт возьми, – подумал он, – а я ведь успел изрядно соскучиться по ним!»

До чего же было приятно сознавать, что в Париже тебя ждут и вспоминают о тебе. Немногословный Атос, с первых дней взявший под свое покровительство д'Артаньяна, перед которым молодой мушкетер преклонялся и которому подражал, шумный Портос, которому в свою очередь покровительствовал д'Артаньян, хотя гигант и был старше его на несколько лет, и утонченный, изысканный Арамис, любимец придворных дам, поэт, дуэлянт и циник, которого д'Артаньян немного робел и не всегда понимал.

Он въехал в городские ворота.

Память не подвела мушкетера – невдалеке от караульного помещения действительно располагался трактир и, видимо, только охватившее его элегическое настроение помешало ему сразу же увидеть, что во дворе трактира происходит что-то неладное.

Его заполняла толпа зевак. Трое вооруженных бандитов теснили истекающего кровью молодого дворянина, стоящего с рапирой в руке на ступенях, ведущих в трактирную залу. У его ног лежал в луже крови человек, по виду слуга. Еще один бандит, четвертый, с пистолетом в руке стоял немного в стороне, ожидая, видимо, удобного момента, чтобы закончить сражение одним выстрелом.

Юноша удачно отражал длинной рапирой выпады бандитов, но движения его становились все медленнее, а защита – неувереннее. Д'Артаньян привстал в стременах, чтобы лучше разглядеть поверх голов зевак происходящее. На какое-то мгновение ему представилось, что это он отбивается от прихвостней де Рошфора и что где-то невдалеке в карете сидит миледи, не к ночи она будь помянута. Кровь бросилась ему в голову и он, не думая о соотношении сил, послал своего вороного вперед, отбрасывая зевак, ворвался во двор трактира и крикнул зычным, привыкшим к командованию голосом:

– Обернитесь, господа, иначе мне придется атаковать вас со спины!

Трое нападающих оглянулись, молодой человек, державшийся из последних сил, осел на ступеньки.

Четвертый бандит навел на д'Артаньяна пистолет и крикнул: – Мы вас не трогаем, сударь, это наше дело. Следуйте своей дорогой!

– Тут вас четверо на одного, черт побери! – воскликнул д'Артаньян. – А это всегда мое дело! – и он выхватил шпагу.

Длинный боевой клинок молнией сверкнул в последних лучах заходящего солнца.

– Защищайтесь, господа!

Мужчина с пистолетом навел на д'Артаньяна ствол и нажал на курок.

Громыхнул выстрел, но мушкетер успел отклониться и спрыгнул с седла. Пять лет, проведенных в многочисленных стычках и боях убедили его, что для хладнокровного воина вполне достаточно тех долей секунды, за которые огонь, возникший от удара кремня о металл, идет по запалу, насыпанному на полок, попадает в ствол пистолета, взрывает порох заряда и выталкивает пулю, чтобы успеть отклониться в сторону. Бывало, что пуля пробивала ему шляпу, но он продолжал пренебрежительно относиться к этому оружию, вызывающему у большинства людей смертельный испуг.

Все дальнейшее было более чем привычным: д'Артаньян прыгнул к стрелявшему, и пока тот, выронив разряженный и ставший бесполезным пистолет, суматошно нашаривал у пояса свою шпагу, расчетливым выпадом пронзил ему плечо, выводя подлеца из строя. Только после этого он обратил внимание на трех убийц, уже готовых атаковать его и все еще не понимающих, с кем они имеют дело.

Не тратя времени на прощупывание, д'Артаньян одним длинным, скользящим выпадом поразил ближайшего и хотел было уже разделаться со вторым, как вдруг его противники бросились наутек – во дворе трактира появился вооруженный аркебузой Планше.

Д'Артаньян подбежал к лежащему без чувств молодому человеку и склонился над ним. Одного взгляды было достаточно, чтобы понять – рана очень серьезная и просто чудо, что он так долго сопротивлялся троим.

– Планше, вина! – крикнул он. – И придержи раненных проходимцев! Я хочу допросить их!

В двери показалась жирная физиономия трактирщика, и, хотя минуло пять лет, мушкетер сразу же узнал его. Это был тот самый мошенник, что пытался обобрать д'Артаньяна, когда де Рошфор ускакал с его письмом.

– А ты чего стоишь? Готовь постель, теплую воду, да пошевеливайся, каналья! Почему не послал за стражей, когда на твоем дворе бандиты напали на дворянина? И проследи, чтобы эти двое не сбежали! Да поторапливайся! – грозно крикнул вслед уходящему трактирщику лейтенант. – Я еще поговорю с тобой!

От громкого голоса д'Артаньяна раненный молодой человек открыл глаза. Мушкетер сразу же влил ему в рот немного вина из баклажки, поданной Планше.

– Благодарю вас, мсье, – прошептал юноша. – Вы спасли мне жизнь…

– Потерпите, мы сейчас отнесем вас в дом и перевяжем. У меня есть чудодейственный бальзам моей матушки, он поднимает на ноги даже мертвых, – все это д'Артаньян произнес, заботливо поддерживая голову раненного.

Его боевой опыт говорил, что молодой человек получил по крайней мере два смертельных удара. Юное, ясное, красивое лицо, незаурядная смелость, проявленная в схватке с превосходящим противником и вежливая речь вызвали симпатию мушкетера. Видимо, юноша испытывал то же чувство по отношению к своему спасителю.

– Я вижу, вы благородный человек, – прошептал он и кровь появилась на его губах. – Обещайте мне, что вы исполните мою просьбу, если я покину этот мир…

– Обещаю, – твердо сказал д'Артаньян.

– У меня на груди письмо… Я должен был отвезти его в Мадрид… и не сумел! Возьмите его и верните герцогине… Вы, конечно же, слышали о ней – испанская герцогиня… она приехала в Париж… по приглашению королевы Анны… – каждое слово давалось ему с трудом, и кровь все обильнее выступала на синеющих губах. – Обещаете?

– Обещаю, – повторил д'Артаньян.

– И скажите, что я всю жизнь любил ее…

– Хорошо. Вы непременно поправитесь, мсье. Крепитесь. Но вы не назвали имени герцогини!

Однако, умирающий не расслышал или не понял вопроса.

– Меня зовут де Отфор… моя мать была испанкой… – глаза юноши закрылись.

Д'Артаньян склонился к самым его губам. Несчастный еще дышал и пытался что-то сказать, но дыхание его сделалось прерывистым, в груди что-то заклокотало, казалось, он уже отходил. Вдруг он широко отрыл глаза, отчетливо произнес: «Вы обещали…» и, глубоко вздохнув, затих.

Привычным жестом д'Артаньян попробовал прощупать пульс на нежной юношеской шее, печально вздохнул, закрыл глаза усопшего мягким движением руки, снял шляпу, перекрестился, встал, постоял секунду, потом снова склонился, расстегнул его камзол, достал толстый пакет, спрятанный на груди юноши. Он был пробит ударом шпаги, и по бумаге успело растечься кровавое пятно. Мушкетер сунул пакет в нагрудный карман своего камзола, не заботясь о том, что кровь несчастного юноши может запачкать его белье, и только после этого обратил внимание на раненного бандита. Тот стоял под дулом аркебузы, направленной бывалым Планше прямо ему в грудь.

– Вы убили его!

– Одним испанским ублюдком меньше, – скривил губы пленный.

– Вы ошиблись, милейшие, он француз. Но даже если бы он был испанцем, это вовсе не повод для убийства. Вам придется ответить за содеянное. Планше, свяжи ему руки за спиной и не спускай с него глаз. А где второй? – д'Артаньян оглянулся.

Двор постепенно пустел, зеваки, поняв, что все кончилось, расходились. Около второго бандита суетились трактирщик и его жена. Но усилия их были тщетны – бандит вдруг захрипел, вытянулся и затих.

– У вас тяжелая рука, мсье, – почтительно сказал трактирщик д'Артаньяну.

– Не пытайся подольститься, мошенник! Приготовь комнаты для меня и моего слуги. И ужин! Убери трупы. Пошли кого-нибудь к местному кюре, предупреди, что я хочу, чтобы завтра с утра он отпел беднягу де Отфора. Мы похороним его и его слугу по христианскому обычаю.

Трактирщик, напуганный грозным видом гасконца, кланялся при каждом его слове.

– И не кланяйся, а шевелись, каналья! Я уже битый час с тобой разговариваю, а лошади все еще не в конюшне, не расседланы и не накормлены.

– А с этим что прикажете делать, ваша милость? – трактирщик указал на труп бандита.

– Твоя забота, – отмахнулся лейтенант и прошел в залу.

Через час, когда он, умывшись и приведя в относительный порядок дорожный костюм, сидел, к великому удивлению трактирщика, вместе с Планше за одним столом и ужинал, появились альгвазил и два стражника. Трактирщик бросился к ним и указал на д'Артаньяна. Альгвазил с важной неторопливостью двинулся к столу.

– Прошу вас, мсье, встать и следовать за мной! – потребовал он, приблизившись к мушкетеру.

– Трактирщик! – крикнул мушкетер, не обращая внимания на слугу закона. – Разве я велел тебе посылать за полицией? Что же ты, заячья твоя душа, поторопился? Вспомнил свои проделки пять лет назад и решил избавиться от меня?

– Мсье, я прошу вас следовать за мной! – повторил альгвазил, повысив голос.

Оба стражника приблизились, встав по бокам слуги закона.

Д'Артаньян соизволил обратить внимание на полицейского.

– Милейший, вы не находите, что невежливо мешать человеку, когда он ужинает? Я бы велел послать за вами, удовлетворив свой, вполне понятный после долгого пути голод, но коль скоро наш хозяин поторопился, – мушкетер бросил грозный взгляд на трактирщика, не сулящий тому ничего хорошего – я готов дать вам необходимые объяснения. Мое имя д'Артаньян, я лейтенант королевских мушкетеров, возвращаюсь в Париж из отпуска, предоставленного мне его величеством королем.

Альгвазил заметно сник и даже стал, вроде, меньше ростом. Два его стражника исчезли в полумраке просторного трактирного зала.

– Когда я подъехал к трактиру, четверо бандитов убивали молодого дворянина. Я вмешался. Один бандит оказался убитым, другой раненным, двое бежали, – д'Артаньян весело улыбнулся. Ему понравилось счастливо найденная формулировка «оказался убитым». – Раненного я поручил заботам хозяина, в смысле приказал запереть надежно и глаз с него не спускать. Эй, хозяин! – крикнул он. – Вели привести негодяя. Мы сейчас его допросим, после чего я отдам его вам, любезный, – и лейтенант принялся за прерванную трапезу, не обращая внимания на слугу закона.

– Да, ваша честь! – только и сумел сказать альгвазил.

Привели раненного. Руки его были связаны за спиной, на плече расплылось большое пятно крови, лицо поражало бледностью, но на ногах он держался твердо и даже пытался изобразить нечто вроде презрительной улыбки.

– За что вы убили молодого дворянина? – прямо к делу приступил д'Артаньян, не утруждая себя предварительными расспросами.

– Он оскорбил нас и вызвал на дуэль.

– Вас? – с иронией спросил лейтенант.

– Именно так, – с откровенной наглостью ответил раненный.

– Всех четверых?

– Да, мсье.

– Как видите, любезный, – подвел итог короткому допросу мушкетер, обращаясь к альгвазилу, – он не отрицает, что они убили молодого дворянина де Отфора и его слугу, нарушив тем самым эдикт короля о дуэлях. Забирайте его. – Увидев, что раненный улыбается, лейтенант добавил: – напрасно негодяй надеется, что получит легкое наказание. Я завтра после похорон бедняги де Отфора заеду в префектуру и подпишу свидетельские показания. А теперь уведите его!

На следующий день, похоронив де Отфора и побывав в префектуре, д'Артаньян вернулся в трактир и, усевшись за центральный стол в зале, вызвал трактирщика.

– Теперь, милейший, настало время нам рассчитаться.

Трактирщик вздохнул с облегчением и поклонился, показывая, что рассчитываться он всегда рад. Однако, успокоился он явно слишком рано.

– Пять лет назад ты меня предал и пытался обобрать. Ты, может быть, и забыл, но у меня память хорошая.

Трактирщик льстиво улыбнулся, но лейтенант не дал ему заговорить.

– Ты не позвал стражников, когда бандиты вчетвером напали на твоего постояльца. Не стану делать необоснованные предположения, хотя мог бы и сказать, что, скорее всего, ты рассчитывал поживиться имуществом молодого дворянина после того, как бандиты разделаются с ним.

– Ваша честь!..

– Молчи, мошенник! Зато ты поторопился вызвать альгвазила потом, надеясь, что меня арестуют, так?

– Клянусь, ваша милость…

– Не клянись, не отягощай ложью свои прегрешения! Планше! Разверни-ка его ко мне тылом!

Планше, посвященный в замысел хозяина, схватил трактирщика и повернул его спиной к лейтенанту.

Д'Артаньян встал и неторопливо извлек шпагу из ножен. Трактирщик, скосив глаза, увидел клинок и пронзительно закричал:

– Пощадите!…

– За то, что пытался сделать пять лет назад – раз! – и мушкетер ударил шпагой плашмя по толстому заду трактирщика.

Тот взвизгнул и стал вырываться из крепких объятий Планше.

– За кавалера де Отфора – два! За альгвазила – три!

Планше выпустил трактирщика и тот рухнул со стенаниями на руки прибежавших слуг.

Лейтенант медленно вложил шпагу в ножны и произнес с превеликой серьезностью:

– Поздравляю тебя с посвящением в рыцари битой задницы! – и громко расхохотался.

Они ехали лесом, когда д'Артаньян вдруг почувствовал опасность. Не умом, а всей кожей, каким-то особым чувством бывалого воина. И только насторожившись, понял: что-то изменилось в неумолчном пении птиц.

Не меняя небрежной посадки в седле, он разом обвел обострившимся взглядом заросли кустарника, вплотную подходившие к наезженной дороге. Впереди, шагах в тридцати, что-то блеснуло сквозь молодую, ярко-зеленую листву невысоких кустов. Д'Артаньян, не раздумывая, выхватил тяжелый седельный пистолет и послал коня вперед.

Над кустами поднялся человек в темном плаще, в надвинутой на брови широкополой шляпе с тощим павлиньим пером и навел на мушкетера длинный ствол. Д'Артаньян бросил коня влево, уходя с линии прицела, свесился с седла почти до земли, одновременно крикнув Планше:

– Заходи справа!

Грохнул выстрел.

Пуля просвистела в стороне от мушкетера. Нападавший понял, что его расчет на внезапность не оправдался и закричал невидимым своим сообщникам:

– Стреляйте же, стреляйте, недоноски! – а сам стал торопливо заряжать мушкет.

Из кустов выскочили трое бандитов, вооруженные пистолетами и шпагами. Д'Артаньян, не раздумывая, разрядил свой пистолет в голову ближайшего, справедливо полагая, что тот, который с мушкетом, ему пока не опасен, ибо не сумеет так быстро перезарядить свое оружие. Отбросив ставший ненужным пистолет, он выхватил шпагу. Двое атаковавших его головорезов оказали ему достойное сопротивление, нападая с двух сторон, и лейтенанту пришлось отбиваться от их слаженных атак, к чему мушкетер не привык. Он спрыгнул с коня, и тот тут же отбежал в сторону, чтобы не мешать хозяину. А мушкетер принялся теснить противников, не упуская из вида первого, продолжавшего торопливо и потому бестолково заряжать свое громоздкое оружие. Довершить это дело ему не удалось – подскакавший Планше выстрелом из пистолета тяжело ранил негодяя.

– Не добивай его! – крикнул д'Артаньян, нанося удары двум бандитам. – Мне нужен хоть один пленный!

Эти слова произвели разительное действие на них – они переглянулись и бросились наутек в разные стороны от дороги.

Лейтенант погнался за одним из них, но вскоре понял, что в тяжелых дорожных ботфортах с длинными шпорами он плохой бегун, и отказался от преследования в надежде, что уж один-то пленник у него есть, и что он обязательно довезет его до Парижа и там допросит.

Но с пленниками д'Артяньяну фатально не везло. Когда он вернулся на дорогу, то увидел, что поверженный пулей храброго Планше нападавший готовится испустить дух и молит пикардийца поднести к его губам крест, что Планше и сделал, как истинный и добросердечный христианин.

Господин и слуга, сняв шляпы, постояли над убитыми, потом Планше, не спрашивая лейтенанта, оттащил трупы в кусты, туда, где совсем недавно стоял один из них с мушкетом на рогатке, целясь в мушкетера.

– А вы, мсье, выходит, не догнали двух бандитов?

– Увы, Планше, – ответил д'Артаньян, удивляясь, что слуга спрашивает об очевидном.

– Я это к тому, мсье, что физиономия одного из них показалась мне знакомой.

– Знакомой? – заинтересовался лейтенант.

– Вот именно, мсье. Мне показалось, что он один из тех, кто напал на беднягу де Отфора в Менге.

– Тысяча чертей! – воскликнул с досадой лейтенант. – А я его упустил… Вот что, Планше, обыщи-ка в таком случае этих, – д'Артаньян кивнул в сторону кустов, где лежали трупы.

Планше не заставил хозяина повторять дважды. Он сноровисто обыскал неизвестных с проворством человека, не раз проделывавшего подобное на поле боя. Первый осмотр ничего не дал, кроме нескольких ливров, обнаруженных в тощем кошельке одного из убитых. Взглянув вопросительно на господина и уловив безмолвное согласие в его глазах, пикардиец быстро спрятал кошелек в карман. Ничего не дал и второй, более тщательный осмотр.

– А эти тебе никого не напоминают? – спросил лейтенант.

Планше еще раз со всем вниманием оглядел убитых.

– Нет, мсье, увы… – и слуга не смог удержаться от кощунственной в присутствии смерти шутки: – я видел их сегодня дважды: в первый и последний раз.

Лейтенант свистнул, конь послушно подбежал к нему. Д'Артаньян сел в седло и привычно поправил застежку плаща на груди. Рука его наткнулась на жесткий край лежащего во внутреннем кармане пакета с письмом.

– Сдается мне, любезный Планше, – произнес он задумчиво, – что нападавших интересовала не моя скромная персона, а письмо, что лежит у меня в кармане. Скорее всего, беднягу де Отфора убили именно из-за него. Если, конечно, ты действительно узнал одного из нападавших.

– А если нет, мсье?

– Тогда вполне возможно, что все это цепь случайностей. Хотя, как говорят древние философы, в каждой случайности есть своя предопределенность.

Планше с уважением поглядел на своего господина и подумал, что подобная премудрость не могла прийти в голову д'Артаньяну еще каких-нибудь пару лет назад. Но вот в последнее время мушкетер все чаще вместо того, чтобы засиживаться в трактирах, читает толстенные книги, которые берет либо у Арамиса, либо покупает, к ужасу скопидома Планше, у одного из вороватых студентов Сорбонны.

– А две подряд случайности – это уже закономерность, – закончил д'Артаньян свою мысль и тронул коня.

Весна в этом, 1631 году, выдалась ранняя. Солнце припекало все сильнее, а первая, яркая, сочная листва деревьев давала еще мало тени и плохо спасала от его лучей. Недавно высказанные сентенции настроили мушкетера на философский лад. Он подумал, как прихотливо распорядилась судьба – ведь именно в Менге начались его приключения пять лет назад. И вот, возможно, его ждут новые приключения. Правда, он уже не тот восемнадцатилетний юнец, готовый, очертя голову, бросаться в любую авантюру, а солидный офицер самой престижной и высокопоставленной во Франции воинской части, придворный короля с блестящей, по мнению знакомых, будущностью. Но, видит Бог, подумал он, с каким удовольствием окунулся бы он вновь в тот поток бурных событий, который в недавнем прошлом подхватил его и понес к успеху, ибо жизнь мушкетеров с каждым годом становилась все рутиннее и однообразнее!

В 1622 году, когда вокруг Лувра кипели заговоры, когда еще была жива память о гнусном убийстве отца Людовика XII, великого Генриха IV, когда страной правила нелюбимая французами королева-мать, итальянка Мария Медичи, когда каждый принц крови прикидывал свои шансы на трон, молодой король отобрал две сотни младших отпрысков знатнейших семей Франции и создал из них когорту собственных телохранителей, роту конных мушкетеров, капитаном которой назначил самого себя, а капитан-поручиком безоглядно преданного ему незнатного де Тревиля.

О, какой яркой была тогда жизнь мушкетеров!

В отличие от остальных гвардейцев, они не несли нудной караульной службы в традиционном смысле этого слова. Их единственной обязанностью было находиться возле короля и королевы и, если понадобится, заслонить собою сюзерена. А потому рота разделилась на три смены, впоследствии ставшие взводами под командованием лейтенантов, и одна смена находилась круглые сутки во дворце рядом с королем, а две другие как бы отдыхали. Как бы потому, что все свободное время, часто забывая о сне, молодые дворяне в мушкетерских синих плащах шатались по Парижу, волочились за каждой юбкой, пили в многочисленных трактирах несравненное вино Франции, дрались на дуэли, наплевав на эдикт своего повелителя-короля, запрещающего дуэли, и сражались из-за любого пустяка с гвардейцами первого министра, кардинала Ришелье, роту которых он немедленно создал в подражание королю. В этих сражениях они поочередно одерживали победы или терпели поражения, и рассказы о них изрядно развлекали вечно скучающего короля. Людовик души не чаял в своих любимцах. Он брал их во все походы: и на мятежный город-порт Ла Рошель, вставший на сторону гугенотов, который осадил и несколько лет тщетно пытался взять, (взял его кардинал Ришелье, мечтавший о славе полководца) и в Савойю, и в Северную Италию, в долину Вальтелины.^[1]

Отличавшийся незаурядным личным мужеством, король не раз водил в бой своих мушкетеров. На бивуаках нередко заходил к ним в палатки, чтобы вместе выпить красного бордосского или любимого белого игристого вина из Шампани.

Но вот отошла в прошлое вражда короля с кардиналом, вражда странная, подчас необъяснимая: ведь Людовик, оставляя кардинала Ришелье на посту первого министра, одновременно соперничал с ним и жестоко ревновал – и к славе, и к матери, и к своей красавице-жене Анне Австрийской. Он награждал кардинала за победы на полях европейских битв и тут же, как мальчишка, которым он, по сути, оставался, радовался поражению его гвардейцев в мелких стычках со своими мушкетерами.

Да, подумал д'Артаньян, все покрывается патиной рутины и безвозвратно уходит в прошлое: интриги, заговоры столкновение партий, дуэли не из-за дамы, а из-за политики, тайные встречи и тайные письма – где они? Бог мой! – усмехнулся он, – вот же оно, тайное письмо, уже ставшее причиной смерти не одного человека. И он потрогал камзол в том месте, где прощупывался загадочный пакет.

Глава 2

В Париж они въехали к вечеру. Орлеанская дорога вывела их на Монпарнас, и д'Артаньян придержал коня, чтобы полюбоваться открывшимся ему с холма видом.

Париж, залитый призрачным оранжевым закатным светом, утопающий в майской свежей зелени парков, казался отсюда, сверху, сказочным городом.

Он тронул коня и двинулся дальше. Они проехали по улице Сен-Жак, мимо мрачноватых и обветшалых зданий Сорбонны, мимо Богадельни и выехали к Старому мосту. Здесь путешественники были почти дома. Д'Артанян жил на улице Монтергейль, в трактире «Кошка с клубком», где уже несколько лет снимал две комнатки с прихожей, которые Планше гордо именовал апартаментами. В большой располагался сам лейтенант, в маленькой ютился Планше и там же он вел все хозяйство своего господина.

Приказав приготовить для себя горячую ванну – по примеру крайне чистоплотного Атоса д'Артаньян обзавелся большой дубовой лоханью, в которой можно было отлично вымыться сидя и даже не очень расплескать воду, – спустился в трактир, поел и с удовольствием поболтал с трактирщицей, чмокнул в щечку ее дочь, прелестную Мадлен, хорошеющую с каждым днем, вернулся к себе, отпустил Планше и с наслаждением вымылся.

Только после этого он взялся за письмо.

Сургучная печать во время схваток пострадала, но можно было разглядеть на ней герцогскую корону. На конверте не было никакой надписи – вероятно, несчастный молодой человек, убитый в Менге неизвестными бандитами, хорошо знал адресата письма. Легко преодолев некоторые угрызения совести простейшим силлогизмом – если бы не я, это письмо читали бы убийцы, – д'Артаньян поддел стилетом печать и вскрыл залитый кровью и пробитый в одном месте пакет. Письмо было написано по-испански.

Как многие гасконцы, д'Артаньян достаточно хорошо знал язык соседей, чтобы разобрать общий смысл послания. Письмо представляло собой своеобразный отчет, направленный, видимо, очень близкому человеку, с которым можно говорить намеками, возможно, возлюбленному, на что указывали нежные слова и вырвавшееся признание: «как трудно без тебя!»