Текст книги "Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)"

Автор книги: Юрий Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Мой захват он организовал таким же примитивным образом, – признался Атос. – Только перед этим его люди обманом вызвали меня из квартиры.

– А на меня набросили аркан, словно я дикая лошадь из Арля, – пробасил Портос.

– Боюсь, друзья, я оказался самым беспечным. Я спал, и меня схватили, что называется, тепленьким, – признался Арамис.

– Ничего удивительного – последнее время вы основательно недосыпали… – лейтенант умолк под сердитым взглядом Арамиса.

– Когда же они, наконец, начнут штурмовать нас? – потянулся Портос. – Ненавижу бездействие.

– Придется набраться терпения, мой друг, – сказал Арамис, относившийся к Портосу, как к большому ребенку. – Кардинал соткан из противоречий. Он вполне может решить, что нам полезно посидеть некоторое время в неизвестности.

– Ну уж сидеть я не стану! – воскликнул Портос, встал и подошел к шкафу. – Кажется, я видел здесь какие-то полотнища, когда передвигал его.

Он открыл створку. Действительно, на полках лежали аккуратными стопками новенькие портьеры и гардины, приготовленные для обойщиков. Портос взял несколько полотен, бросил на пол, лег, потянулся, прикрыл лицо шляпой.

Надеюсь, вы меня извините, если я засну. Истинный солдат должен уметь спать впрок…

Глава 29

Кресло оказалось неудобным, хотя и стояло у двери королевского кабинета. Герцогиня ди Лима довольно быстро поняла: ее намерение дожидаться здесь утреннего выхода короля, чтобы сразу же упасть ему в ноги, немного непродуманно. Но отступать она не любила и потому, походив немного, снова уселась на продавленное задами многих мушкетеров сидение.

Вереницей прошли лакеи, погасили свечи.

За ними появились слуги. Они соскабливали застывшие капли воска, упавшие с канделябров на пол. Затем дверь кабинета отворилась, вышел Дюпон со свечой в руке, запер дверь и быстрым шагом удалился в сторону парадной лестницы. Вскоре он вернулся в сопровождении швейцарца с алебардой, поставил его на пост у двери. Уходя, заметил, что в кресле сидит герцогиня, остановился в нерешительности, и тогда герцогиня окликнула его.

– Подойдите, Дюпон.

– К вашим услугам, ваша светлость,

– Скажите… – герцогиня в нерешительности умолкла. – Скажите, – повторила она, – вы не могли бы устроить мне сейчас аудиенцию у короля?

– Ваша светлость…

– У моих французских родственников было прелестное имение под Бордо. Чудесный виноградник на южном склоне, – герцогиня внимательно следила за выражением лица Дюпона. Ей показалось, что глаза его слегка затуманились, и тогда она продолжила: – После смерти родственников оно стало моим. Но если бы вы смогли устроить мне аудиенцию сейчас, оно стало бы вашим.

Дюпон мгновение подумал, картинно вздохнул и развел руками.

– Совершенно невозможно, ваша светлость. Я очень люблю бордосские вина, но король сейчас с дамой.

– Но эта дама – моя племянница!

– Даже если бы она была вашей дочерью, ваша светлость. Король выразил недвусмысленное желание остаться с дамой наедине. Во Франции его желание непреложный закон для всех.

– Скажите хотя бы, когда он встанет?

– Не знаю. Обычно он встает очень рано и слушает утренних птиц. Но сегодня…

– Проклятье! – не удержалась герцогиня. Она отлично поняла, на что намекал Дюпон.

– Я могу пообещать вам лишь одно: по утрам его величество, проснувшись, вызывает меня. Мои комнаты расположены как раз под апартаментами его величества. – Дюпон скромно улыбнулся. – Их величество стучит в пол. Так что утром, как только его величество проснется, я доложу о вашем появлении.

– Я не собираюсь появляться. Я собираюсь ждать здесь до утра. Вдруг вы понадобитесь его величеству среди ночи?

– Я не могу запретить вам, ваша светлость. Обычно в этом кресле спит дежурный мушкетер. Но сегодня его величество приказал заменить мушкетеров швейцарцами.

– Почему?

– Я могу только предположить.

– Я слушаю вас, Дюпон.

– Швейцарцы не болтливы.

– Спасибо, Дюпон. Я ваша должница.

Дюпон поклонился и растворился во тьме коридора.

Король плохо понимал, что с ним происходит, что он делает. Словно могучий поток подхватил его и нес туда, где, как он смутно представлял, клокочет водоворот чувств. Хотелось отдаться ему, ни о чем не думать. Он покрывал поцелуями нежные, тонкие руки Марго, ласкал ее грудь, с удивлением отмечая, что ничто в ней не вызывает у него раздражения и неприязни. Наоборот, с каждым поцелуем в нем все нарастало то возбуждение, которое так и не пришло ни разу много лет назад, когда он по приказу матери вошел в спальню своей жены, чтобы сделать ее женщиной…. Тогда произошло что-то постыдное, отвратительное. Несколько раз он приходил к ней, преодолевая неприязнь, пытался что-то сделать и, видимо, чего-то достиг, ибо Анна, в конце концов, забеременела. Тогда он облегченно закрылся в своей спальне и с тех пор принимал у себя лишь друзей. Но эта дура вздумала со своей несносной подругой де Шеврез прыгать через ров, отделяющий Луврский двор от парка Тюильри, и выкинула. Он никогда не любил де Шеврез, она слишком часто отнимала у него обожаемого им друга, учителя и наставника в прекрасном искусстве приручения птиц, герцога де Люиня. Что ему было до того, что Шеврез приходилась женой Люиню – она даже не снизошла до того, чтобы носить его имя, сохраняя за собой имя одного из Лотарингских принцев!

Он глубоко, прерывисто вздохнул, изгоняя из своего сознания обрывки воспоминания о постыдном опыте с женой. Зачем возвращаться туда, в прошлое? Ведь сейчас, в противоположность ощущениям, возникшим в моменты насильственной, навязанной ему близости с женой, он, лаская доверившуюся ему девушку, стал испытывать нечто, похожее на вожделение.

От одной мысли об этом возбуждение спало.

Успокойся, стал уговаривать он себя, Марго неопытна, совсем юна, ей неоткуда знать, чего следует ожидать от ласкающего ее мужчины. Ничто не может испортить ему то наслаждение, которое приносит простое поглаживание этой восхитительной, нежнейшей, ароматной, упругой кожи – вот здесь, под маленькой грудью, и здесь, ниже, к плоскому, мальчишескому животу, и еще ниже, к светлым завиткам волос…

Людовик вдруг засопел, неизведанное ранее желание наполнило его чресла мощью, и он, уже ни о чем не думая, стал торопливо и неумело раздевать вяло сопротивляющуюся девушку…

Д'Артаньян первым услыхал, как громко хлопнула дальняя дверь, и коридор наполнился громкими голосами и топотом солдатских подкованных сапог. Он взглянул на друзей.

Атос и Арамис дремали на своих неудобных стульях, Портос богатырски похрапывал на полу, на груде портьер.

– Подъем! – сказал негромко лейтенант, но друзья услышали его.

Даже Портос проснулся и сел, поматывая, словно конь, взлохмаченной головой.

– Долго же они собирались! – отметил с некоторым удивлением Арамис.

– Думаю, кардинал был занят, и ему просто не решались докладывать, – предположил Атос.

– А я такой хороший сон видел, – вздохнул Портос и поднялся со своего жесткого ложа.

Д'Артаньян молча проверил пистолеты.

– Сколько у нас зарядов? – хищно спросил Арамис.

– Получается, по три на каждого, – ответил д'Артаньян.

– Стрелять будем только, когда они откроют пальбу по двери, – сказал Атос.

– Конечно, – Портос поднял пистолет и прицелился в шкаф.

– Нет, мой друг, – остановил его Атос. – Стрелять будем только в окно, чтобы поднять как можно больше шуму. И ни в коем случае не в нападающих. И еще: если они все же ворвутся, а я думаю, что рано или поздно они это сумеют сделать, умерьте вашу силу, Портос, нам не нужны трупы.

– А что нам нужно? – растерянно спросил Портос.

– Шум. Такой сильный, чтобы он донесся до Лувра.

Дверь потряс громкий удар.

– Ага, шум! – воскликнул Поротос, – сейчас будет шум! – Он пружинисто вскочил на ноги, бросился к шкафу и замолотил пудовыми кулаками в дверцу, крича при этом:

– Куда вы, тупоумные швабы, ломитесь, словно здесь не дворец его высокопреосвященства, а портовый трактир! Не даете благородным людям отдохнуть, канальи!

Арамис, услыхав эту тираду, весело расхохотался. Атос улыбнулся.

Удары в дверь участились.

– Портос, поберегите ваши силы, – поднялся со своего стула д'Артаньян и подошел к шкафу. – Я бы хотел вступить с ними в переговоры.

Портос прекратил колотить в шкаф, и, как ни странно, сразу же смолкли удары и там, в коридоре.

– Господа! – крикнул д'Артаньян. – Говорит лейтенант королевских мушкетеров д'Артаньян. Я готов вступить в переговоры, если, конечно, сюда придет кто-либо из вельмож его высокопреосвященства, облеченный его доверием.

За дверью промолчали, но стук не возобновился.

– Побежали докладывать, – ухмыльнулся Арамис.

Но прошел примерно час, прежде чем снова раздались шаги за дверью.

– Д'Артаньян? Здесь Рошфор. О чем вы хотели поговорить?

– С вами, любезный граф? О погоде, – лейтенант хитро улыбнулся друзьям. – Только о погоде за стенами Пале Кардиналь.

– За стенами дворца стоит прекрасная теплая погода, обычная для конца августа.

– Звезды падают?

– Пока нет. Но думаю, звездопад еще впереди.

– Что он хотел этим сказать? – прошептал Портос.

– Что в Лувре еще не знают о том, что нас захватили, но он уверен, что вскоре узнают, – так же шепотом ответил Арамис.

– Это вы так думаете, мой друг, или он действительно это хотел сказать лейтенанту? – не успокаивался Портос.

Арамис не стал утруждать себя объяснением и приложил палец к губам.

– Мне бы хотелось к этому времени иметь возможность полюбоваться прекрасным зрелищем, – продолжал свою иносказательную, но понятную всем, кроме Портоса, беседу д'Артаньян.

– К сожалению, днем падающих звезд не видно, – сообщил граф де Рошфор.

– Но мы с вами, граф, увлеклись обсуждением погоды. Передайте его высокопреосвященству, что поскольку нет приказа его величества короля о нашем аресте, мы полагаем себя подвергшимися нападению, а следовательно, считаем вправе обороняться. Поясните его высокопреосвященству, что из-за разгильдяйства его наемников, мы имеем двенадцать пистолетных зарядов и четыре добрых шпаги, что означает не менее дюжины трупов нападающих. Стоит ли за удовольствие задержать четырех мушкетеров короля платить такую цену?

– Д'Артаньян, вы можете своим красноречием заткнуть за пояс любого судейского! – восхитился Арамис. – Ей Богу, и я бы лучше не сказал!

– Я непременно доведу до сведения его высокопреосвященства ваши соображения, господа! – прокричал за дверью де Рошфор, и все стихло.

Герцогиня ди Лима проснулась в продавленном кресле от тихого скрипа открываемой королевским камердинером двери. Она не сразу осознала, где находится, что происходит, и только увидев, что Дюпон вот-вот скроется за дверью королевского кабинета, все вдруг вспомнила и воскликнула, вскакивая:

– Дюпон, мой друг! Я видела во сне имение под Бордо, о котором рассказывала вам вчера!

К чести Дюпона следует сказать, что он мгновенно сообразил, почему герцогиня видела во сне бордосское имение и что это означает для него лично, а потому полуобернулся, торопливо бросил, что он всегда к услугам ее светлости, и скрылся за дверью.

Швейцарец, брякнув алебардой, встал у портьеры.

Герцогиня поправила прическу, встала, подошла к окну, отодвинула штору, выглянула.

Солнце еще не поднялось над крышами соседних с дворцом зданий, но небо, по-августовски чистое, уже посветлело и стало пронзительно-голубым. За спиной у герцогини стукнула дверь. Женщина порывисто обернулась. Из кабинета вышел Дюпон и, улыбаясь, пригласил ее войти.

Она стремительно вошла в просторную приемную и растерялась. Одна дверь вела в собственно кабинет, вторая в гардеробную, третья – в королевскую опочивальню. Дюпон проследовал именно туда. Герцогиня пошла вслед за Дюпоном. На огромной, под балдахином, кровати, на взбитых подушках лежал кто-то, с головой укрытый одеялом. У распахнутого настежь окна в противоположном конце спальни стоял спиной к герцогине король в длинной, ночной рубашке и пересвистывался с невидимой пеночкой. Внезапно король перестал свистеть, отошел от окна и сухо сказал Дюпону, игнорируя присевшую в глубоком реверансе герцогиню:

– Ты все же осмелился впустить ее!

– Ваше величество, ее светлость всю ночь ожидала вашего пробуждения в кресле перед дверью, чтобы просить о милости!

– А вот я прикажу отправить тебя в Бастилию, где уже ты будешь просить о милости, и не в кресле, а в тюремной камере!

– Ваше величество, осмелюсь напомнить, что Бастилия предназначена для высокородных господ.

– Тогда в Шатле! Иди и приведи ко мне лейтенанта д'Артаньяна – я прикажу ему взять тебя под стражу и отправить в тюрьму!

– Увы, ваше величество! Я не смогу этого сделать.

– Почему? – удивился король. – Ведь именно он заменяет де Тревиля на время болезни…

– Ваше величество! – воскликнула герцогиня, почувствовав, что наступил подходящий момент, чтобы вмешаться. Она упала на колени, и протянула к королю руки. – Дюпон не может сделать этого, ибо лейтенанта д'Артаньяна нет в Лувре. И я упросила добрейшего Дюпона впустить меня к вам именно потому, что я хочу нижайше умолять вас о помощи лейтенанту д'Артаньяну!

– О какой помощи вы говорите? – в голосе короля прозвучало раздражение.

– Вчера клевреты кардинала предательски захватили лейтенанта ваших мушкетеров мсье д'Артаньяна и его троих друзей, хорошо известных вам господ Арамиса, Атоса и Портоса.

– Это еще не причина, чтобы врываться в мою спальню чуть свет! – возмущенно выпалил он и тут до него дошел смысл сказанного герцогиней. – Что вы сказали? Как это захватили?

– Подлым, предательским образом!

– Моего лейтенанта и моих мушкетеров?

– Да, сир.

– Откуда это вам известно?

– От их слуг. Слуги все видели.

– Где они? Я хочу допросить слуг! – в голосе короля прозвучала непривычная для знающих его твердость.

– Ваше величество! – раздался вдруг со стороны кровати мелодичный девичий голосок и, откинув одеяло, на высокую подушку села Марго, румяная, прелестная, с распушенными волосами, в белоснежной ночной сорочке короля. – Ваше величество! Спасите д'Артаньяна! Он, не задумываясь, бросился на помощь моему кузену, когда на того напали бандиты!

Герцогиня в изумлении уставилась на племянницу, и та вновь юркнула под одеяло.

Король, повернувшись спиной к герцогине и Дюпону, уставился в окно. Как ни странно, невидимая пеночка все еще продолжала петь.

– Ваше величество, отчаянно смелые мушкетеры, готовые из любви к вам совершить любой подвиг, пострадали только потому, что их преданность вашему величеству не по нутру кардиналу, – очень осторожно, словно нащупывая путь в трясине, произнесла герцогиня.

Она знает или догадывается? – подумал король, глядя в окно, где разгорался ликующий августовский день. – Даже если просто догадывается, то и кардинал, несомненно, уже догадался. Если я потребую возвращения мушкетеров, его догадка превратится в уверенность. И, конечно же, он сразу поймет, что они действовали по моему приказу. Если же промолчу, то кардинал утвердится и на том единственном кусочке королевства, где я еще полновластный господин – в моей мушкетерской роте. Надо же такому случиться именно сегодня, когда я впервые почувствовал себя мужчиной…

Он отвернулся от окна.

– Дюпон! Подайте мне мушкетерский костюм. Передайте дежурному лейтенанту мушкетеров, чтобы он поднял в ружье взвод и ждал меня на плацу. Мадам, вы свободны.

Герцогиня склонилась в поклоне и попятилась к двери. Последнее, что она услышала, был вопрос Дюпона и короткий ответ короля:

– Прикажите седлать вашего вороного, сир?

– Нет, тут до Пале Кардиналь рукой подать…

В Пале Кардиналь царила тишина.

Когда де Рошфор после коротких переговоров с д'Артаньяном пришел к кардиналу, секретарь не пустил его, заявив, что его высокопреосвященство отдыхает.

Рошфор не стал настаивать, справедливо полагая, что чем больше времени пройдет, там больше вероятности, что слухи докатятся до Лувра. Он сказал секретарю, что будет ждать вызова кардинала в своих апартаментах и ушел отдыхать.

Кардинал же, утомленный бурными событиями последних дней, сидел, сгорбившись, в глубоком кресле у камина и разглядывал четвертушку плотной бумаги. На ней хорошо известным ему почерком фрейлины де Санлис было написано всего несколько слов, но именно они повергли кардинала в долгое раздумье. Всезнающая Санлис доносила, что король заперся в спальне наедине с мадемуазель де Отфор. И что, судя по поведению Дюпона, он предпримет решительное наступление на ее целомудрие. Новости были слишком важны, чтобы оставить их без тщательного анализа.

Во-первых, это означало, что у короля проснулся интерес к прекрасному полу. Кардиналу уже докладывали, что Людовик последнее время стал позволять себе некие вольности со служанками: одну погладит по упругому заду, другую ущипнет. Кардинал не придавал этому значения, а оказалось напрасно.

Во-вторых, получалось, что его соперник в Испании, кардинал Оливарес, тоже каким-то образом располагал этими же сведениями, но он-то сделал правильные выводы. И это было обидно.

В третьих, он, Ришелье, допустил еще одну ошибку: решил, что атаку на короля поведет герцогиня, и совершенно упустил из виду мадемуазель, а это уже было не только обидно, но и непростительно для такого опытного царедворца, каким был кардинал.

Однако, увлечение смазливой девчонкой имело и далеко идущие последствия. Как первый министр, кардинал был просто обязан, когда первое увлечение короля юной мадемуазель схлынет, добиться, чтобы его величество вошел в спальню Анны и озаботился рождением наследника престола. Одна мысль, что пока Анна не родит мальчика, наследником считается этот несносный любимчик Марии Медичи, принц Гастон, вызывала у кардинала изжогу. И не только потому, что Гастон был всецело под властью матери, но главным образом потому, что, являясь наследником, он всегда будет центром надежд недовольных королем вельмож и принцев, источником смут, заговоров, и, конечно же, попыток физически устранить Людовика так же, как в свое время устранили его отца, Генриха IV. Не приведи Господь, он сядет на трон. Тогда конец власти Ришелье. Но главное – это крушение всех планов возрождения великой Франции! Он любил власть, он стремился к ней почти всю сознательную жизнь и совершил многое, о чем не хотелось бы вспоминать, во имя обретения ее. Нет, он не кокетничал сам с собой – кардинал Ришелье был твердо уверен: только ему предназначено Богом употребить эту власть во благо Франции.

Чудовищная мысль будоражила кровь, мутила мысли в голове: когда король в недалеком будущем насытится любовью малютки де Отфор, именно ему, кардиналу, предстоит ввести его в спальню прекрасной Анны. Какая страшная ирония судьбы! Вожделеть Анну, ревновать ее ко всем, начиная от герцога Букингемского и кончая красавчиком и дамским угодником маршалом Бассомпьром, угодившим в Бастилию после того, как Анна слишком любезно улыбнулась ему, и понимать, что теперь ему самому придется уговорить ее возобновить супружеские отношения с королем!

На колени кардиналу бесцеремонно вспрыгнул его любимец, пушистый кот Агат. Ришелье машинально почесал его за ухом, кот громко замурлыкал, покрутился, устраиваясь поудобнее, урчание стало затихать, он смежил свои зеленые глаза и заснул.

Задремал и кардинал…

Спали и севшие в добровольную осаду пленники. Портос храпел на полу, д'Артаньян последовал его примеру, постелил на полу гардины и тоже заснул, бесшумно и ровно дыша. Атос и Арамис дремали на стульях, положив головы на шаткий стол.

Светало, когда ночную тишину города нарушил цокот копыт четверки лошадей, запряженных в щегольскую карету. Она остановилась на незастроенной стороне площади перед кардинальским дворцом, из кареты выглянула герцогиня ди Лима, ее острый взгляд обежал площадь и парадный вход во дворец кардинала, и она, откинувшись на подушки сиденья, задернула занавесу на дверце так, чтобы не привлекать к себе внимания.

Ждать ей пришлось недолго.

Вскоре со стороны Лувра показался строй с двумя барабанщиками во главе. В центре строя мушкетеров она различила короля, одетого в великолепный мундир капитана. Он с видимым удовольствием маршировал вместе со всеми под четкие удары барабанов.

Стража Пале Кардиналь узнала короля.

Распахнулись кованые фигурные ворота невысокой ограды, мушкетеры твердым шагом вступил на плац, забегали гвардейцы кардинала, кто-то побежал в дом, кто-то склонил голову в воинском приветствии. Король подошел к парадной двери, она словно сама по себе распахнулась, и Людовик в сопровождении мушкетеров скрылся в полумраке вестибюля.

Герцогиня откинулась на подушки сиденья, удовлетворенно улыбаясь.

Грохот двух барабанов разносился по анфиладам и залам дворца.

Его почти одновременно услышали д'Артаньян и кардинал.

Мушкетер сразу узнал виртуозную, неповторимую дробь, которую умел выбивать только Жано, седоусый барабанщик третьего взвода. Мелькнула дикая мысль, что мушкетеры, узнав о пленении комбатантов, штурмом берут кардинальский дворец, но д'Артатаньян сразу же отбросил ее. А других объяснений барабанному грохоту, эхом повторяющемуся в стенах дворца, не находилось, и лейтенант сделал единственное, что пришло ему в голову, – скомандовал подъем.

Кардинал, заслышав барабан, вскочил с кресла. С колен его спрыгнул пушистый кот.

В дверь просунулась голова брата Жерома.

– Его величество король изволил посетить нас, – торопливо сообщил он, опустив от волнения обязательное “ваше высокопреосвященство”.

Ришелье вскочил с кресла, чтобы бежать и встречать сюзерена, но передумал.

Король не предупредил его о своем раннем визите. Будет лучше, если он увидит, что разбудил верного министра, всю ночь работавшего на благо Франции и сморенного усталостью. Кардинал опустился в кресло и смежил веки.

Мушкетеры отодвинули шкаф, отперли дверь, вынули из-под нее клин, вышли в коридор и, оставив за собой двух связанных после недолгой борьбы солдат охраны, двинулись на звук барабана.

Барабан смолк.

Король вошел в кабинет кардинала.

Тот мирно дремал, и на его коленях снова лежал серый пушистый кот.

– Ваше высокопреосвященство!

– Ваше величество? – кардинал встал из кресла, кот недовольно мяукнув, во второй раз спрыгнул на холодный пол. – Прошу прощения, что принимаю вас так, но я не ждал вас столь рано.

Людовик отлично уловил скрытый упрек и вздернул подбородок.

– Вы прекрасно знаете, Ришелье, что я встаю с зарей.

– Чему я обязан высокой чести принимать вас?

– Странным сведениям, полученным мною.

– Каким, ваше величество?

– Что вы задержали моих людей.

– Вы говорите о преступниках, сир?

– О моих мушкетерах.

– Но преступниках!

– Мушкетеры подсудны только мне. И только я волен определять степень их виновности!

– Если их проступки касаются короля или Лувра. Они же, сир, совершили, увы, государственное преступление.

– Какое? – требовательно спросил король.

Кардинал задумался, не спеша с ответом. Что-то необычное было и в голосе и в поведении Людовика. Уж не осознал ли он себя мужчиной, после того, как совершил истинно мужской поступок, лишив девственности эту малютку, привезенную из Испании родственницей Оливареса?

– Они способствовали побегу королевы Марии Медичи из Компьена в Бельгию.

Король с живым любопытством посмотрел на кардинала, и тот, потеряв уверенность, закончил:

– Помещенную туда повелением вашего величества.

– У вас есть доказательства, Ришелье?

– У меня есть их признание.

– Я вам не верю, Ришелье, – твердо сказал король, а сам подумал, что д'Артаньян скорее дал бы себя четвертовать, чем назвал бы его, короля. И он вперил взгляд в глаза кардинала.

Да, это другой человек, подумал Ришелье, опуская глаза. Раньше он никогда бы не осмелился подвергнуть сомнению мои слова.

– Сир, я может быть, немного неточно выразился. Они отказались дать слово дворянина, что не причастны к этому делу.

– Неточность, непростительная для министра.

– В таком случае, сир, я почтительно прошу об отставке.

– Я не принимаю ее.

– Но они нарушили ваше повеление, сир!

– Они действовали на благо Франции, кардинал!

– Вы уверены, что объединение Марии Медичи и Гастона на благо Франции?

Король запнулся. Он был не силен в словесных баталиях, знал это и страдал, сознавая свою слабость. И потому прибегнул к истинно королевскому аргументу: топнул ногой и повелительно произнес:

– Прикажите доставить моих мушкетеров сюда. Я сам с ними разберусь!

Да, подумал кардинал, король решительно переменился! Он взял колокольчик и позвонил.

Никто не ответил, а из-за плотно закрытой двери донесся странный шум, словно там, в приемной, начали двигать столы.

Кардинал позвонил еще раз, резко и нетерпеливо.

Шум в приемной усилился, король иронически улыбнулся, показывая, что его удивляют порядки в приемной первого министра. Ришелье яростно затряс колокольчиком. Дверь немного приоткрылась, и показалась постная физиономия брата Жерома.

– Немедленно доставьте четырех мушкетеров ко мне!

Неожиданно брат Жером исчез, дверь широко распахнулась, вошел д'Артаньян, а за ним, пятясь, вошли трое мушкетеров со шпагами и пистолетами в руках, сдерживающие натиск гвардейцев кардинала.

– Нет никакой необходимости посылать за нами, ваше преосвященство, мы здесь! – И он склонился перед королем. – Ваше величество!

Гвардейцы замерли, наткнувшись на грозный взгляд кардинала, трое мушкетеров сразу же бесстрашно повернулись к ним спинами, а к королю лицом, отсалютовали ему обнаженными шпагами и замерли.

Лицо короля расплылось в мальчишеской улыбке.

– Приношу извинения, кардинал. Мне донесли, что вы их захватили. Но, как оказалось, они захватили ваш дворец. Я жду вас в Лувре, Ришелье! – И с нескрываемым тожеством скомандовал:

Мушкетеры, за мной!

Глава 30

Король вернулся в спальню веселый, довольный собой и шумный. Он послал Марго воздушный поцелуй и принялся, не обращая на нее внимания, снимать мушкетерский костюм.

– Вы выручили мсье д'Артаньяна?

– Я выручил, как вы изволили выразиться, всех четверых.

– Кардинал не возражал?

– Вы бы видели его лицо, Марго! Только ради этого я бы еще раз приказал освободить старую королеву… – Людовик осекся. В упоении от только что одержанной победы над кардиналом он проговорился.

– Значит, я правильно догадалась – королеву-мать освободили они?

– Вы непозволительно умны для женщины.

– О, нет, сир! Я ужасно глупа. Я ничего не понимаю…

– И слава Богу!

– Вы же сами приказали отправить ее в Компьен. И даже послали туда пехотный полк, чтобы охранять.

– Нет, чтобы оборонять, – и король многозначительно поднял указательный палец.

– А теперь сами приказали ее освободить.

– Тайно, милая Марго, тайно!

– Но почему, сир?

– Потому что она моя мать.

Некоторое время Марго размышляла, наморщив лобик.

– Получается, сир, что заточил ее король, а освободил любящий сын? Дайте, я вас поцелую за это! – и Марго с непосредственностью юной девушки обняла короля и громко поцеловала.

Людовик немедленно воспользовался этим и принялся целовать девушку – в губы, потом в нежную шею, потом ниже, в упругую, увенчанную розовым соском грудь.

– Ваше величество… утро… светло… – слабо запротестовала Марго.

Но король, ощутив впервые за многие годы могучее желание, целовал ее все нетерпеливее и настойчивее...

Кардинал лежал в своей просторной, с причудливым балдахином кровати, утопая в подушках.

Сон не приходил.

Перед глазами крутилась хитрая физиономия д'Артаньяна со скрытой под усами ухмылкой и бесенятами в глазах, входящего в кабинет, и радостное, нет, не просто радостное, а восхищенное изумление, написанное на лице короля.

Такого унижения он еще не испытывал.

Даже когда после ареста Анри де Талейрана молодой герцог де Монморанси, первый кавалер Франции, титуловав его с едва скрытым пренебрежением “маркиз”, сказал ему: “Берегитесь, маркиз, вы замахнулись на пэра Франции, чей род восходит к Капетингам!” – он не почувствовал себя столь униженным.

Возможно, потому, что его род восходил только к четырнадцатому веку и так бы и затерялся, если бы не удивительная карьера отца, Франсуа дю Плесси, дворянина из Пуату, ставшего великим Прево Франции и получившего титул “маркиза” за ревностную службу…

Он сел, усилием железной воли изгнал из мыслей память об унижении и заставил себя думать о том, чем грозит ему и Франции побег королевы-матери.

Инфанта Изабелла все еще остается в Брюсселе и наверняка оказывает поддержку Марии Медичи. Изабелла предана дому Габсбургов и будет делать все, что сочтет полезным для них.

С другой стороны, Нидерланды, этот клочок Европы, слишком давно охвачен огнем восстаний, волнений и революций. Испанскому владычеству фламандцы покорились, но не смирились с ним. Едва ли инфанта рискнет сделать больше, чем просто оказать гостеприимство родственнице. И, скорее всего, будет щедра настолько, насколько раскошелится ее племянник в Мадриде.

А племянник, Филипп III, как явствует из интриги, затеянной испанским коллегой Ришелье, кардиналом Оливаресом, еще не готов вступить в войну с Францией. Из этого следует, что старая королева, сбежав в Бельгию, уже не сможет на чужой территории собирать войска.

Он упал на подушки.

Что же получается? Что молодой король, подтолкнув мать на побег, оказался более мудрым, более дальновидным, чем он, кардинал? И, главное, показал, что у него есть политическая воля! Неужели мелькнувшая догадка верна? И став мужчиной, король обрел волю и характер? Кардинал вспомнил плохо скрытое удовольствие, с которым король наблюдал сцену театрального появления мушкетеров, и заскрежетал зубами.

Он простил д'Артаньяну историю с миледи, вернее, унизил его милостью, подарив мальчишке патент лейтенанта.

Второй раз этого не будет.

Он позвонил в колокольчик. Появился слуга.

– Ванну. Затем парадное облачение. Подготовить большой выезд. Передать лейтенанту де Жюссаку, чтобы ждал меня на плацу со своим взводом гвардейцев. В парадных мундирах. Иди.

Подходя к карете, кардинал еще раз оглядел внимательным взором своих гвардейцев, готовых по знаку де Жюссака сесть в седло. Красные плащи, красные перья на шляпах, красные перчатки с высокими раструбами и мрачные, серые лица.

Ничего удивительного, подумал он с раздражением, сердясь неизвестно на кого, так опозориться: не суметь целым взводом, да еще с помощью немцев, остановить четырех мушкетеров, пропустить их в мой кабинет! А теперь им предстоит промаршировать перед мушкетерами, сопровождая меня, под градом насмешек и молчать, стискивая зубы. Вправе ли я подвергать их такому унижению только потому, что подвергся ему сам?

– Лейтенант, – подозвал он де Жюссака, – я решил ехать без конвоя. Возвращайтесь во дворец.

На лице де Жюссака отчетливо проступали, сменяя друг друга, самые разнообразные чувства: облегчение, злость, стыд и, что приятно порадовало кардинала, ярость.

– И вот что, лейтенант: хочу вас предупредить – никаких дуэлей! Зарубите себе на носу! Я применю к вам эдикт короля со всей беспощадностью. Однако, если, паче чаяния, что-нибудь произойдет с бравой четверкой, я не стану углубляться в расследование.