Текст книги "Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)"

Автор книги: Юрий Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Я всегда испытывал к вам, милый д'Артаньян, родственные чувства! – воскликнул Атос, обнимая лейтенанта. – Но почему вы вдруг об этот заговорили, Арамис?

– Да потому, что наш лейтенант, оказывается, знатен, как Монморанси, и следовательно, может просить руки мадемуазель де Отфор, хотя она и кузина герцогини ди Лима.

– С чего вы взяли, Арамис, что я хотел бы просить руки мадемуазель де Отфор? – смутился д'Артаньян. – К тому же древность рода еще не означает знатность. Вы же сами это отлично понимаете, иначе не готовились бы в аббаты и не служили бы в мушкетерах. Уж ваш-то род, дорогой д'Эрбле, никак не уступит ни Монморанси, ни Роганам, ни Марсильякам.

– Они, кстати, родственники Арамиса, но он … – и Атос не закончил, так как нужно было бы сказать, "слишком горд, чтобы говорить об этом", а это носило бы оттенок упрека.

– Я сужу лишь по словам нашего лейтенанта, сказанным о мадемуазель, и по выражению его лица, – пояснил с усмешкой Арамис.

– Бог мой, в конце концов, уверяю вас, мои чувства – это самые обычные жалость и сочувствие и не имеют никакого отношения к тому, что нас заинтересовало в письме.

– Боюсь, мой друг, ваш визит к герцогине ни на шаг не приблизил нас к разгадке, – заключил Атос.

– Потому-то Арамис и перевел разговор на сердечные дела, – ухмыльнулся Портос. – Хотя мне, что бы мы тут не говорили, чертовски хотелось бы доподлинно узнать, что это за "интересующее нас лицо".

– Мы предположили, что это король… – начал было д'Артаньян.

– Мало ли что можно предположить! Хотелось бы знать точно! – настаивал Портос, слегка перебравший коварного крестьянского вина. – Король или не король?

Узнать точно, как выразился Портос, лейтенанту удалось уже на следующий день. Вернее, следовало бы говорить увидеть, а не узнать. Но в таком случае необходимо добавить, что он увидел еще кое-что, чего уж никак не ожидал и даже не мог предположить...

Лувр был еще пустынным, когда д'Артаньян заступил на дежурство. Побродив у кабинета Людовика, он, воспользовавшись тем, что король еще спит, отправился к покоям королевы в надежде встретить там герцогиню ди Лима и, может быть, малютку Марго. На вопрос лейтенанта камердинер королевы Ла Порт ответил, что Анна Австрийская поднялась удивительно рано и вышла с фрейлинами во внутренний двор Лувра, ставший после перестройки дворца ее любимым местом для утренних прогулок. До перестройки Анна обычно уходила за старые оборонительные рвы, к Тюильри, где начинался просторный парк. Но после того как она, прыгая с герцогиней де Шеврез, тогдашней своей подругой и наперсницей, через тюильрийский ров, упала и у нее случился выкидыш, лишивший Францию наследника, она перестала уходить далеко от дворца, тем более, что перестроенный внутренний двор вскоре превратился в один из самых чудесных уголков Лувра.

Д'Артаньян спустился во внутренний двор.

Анна Австрийская, окруженная фрейлинами, неторопливо шла вдоль галереи, ведущей к павильону Флоры, за которым начинался уже собственно Тюильри. Там уже расхаживали два мушкетера из его взвода. В одном из них лейтенант узнал Арамиса. Тот поспешил навстречу королеве, отсалютовал, отступил в сторону и сразу же, галантно склонившись к одной из фрейлин, принялся болтать с ней, поглядывая по сторонам.

Ну конечно, подумал д'Артаньян, наш Арамис не упустит случая полюбезничать.

Он услышал шаги у себя за спиной и обернулся – во двор вышла герцогиня ди Лима в сопровождении нескольких дам из числа придворных королевы. Он почувствовал, как забилось сердце, но той, кого он надеялся увидеть, среди них не было. Зато сама герцогиня, проходя мимо него, милостиво улыбнулась, но не задержалась – королева уже заметила ее и шла навстречу. Дамы остановились у цветущего куста экзотического тамариска. Герцогиня присела в церемонном реверансе, Анна протянула руку, подняла подругу, обняла, поцеловала.

Д'Артаньян залюбовался этой картиной: перед ним на фоне розовых кустов стояли две красивейшие женщины – одна, рыжеватая блондинка с огромными голубыми глазами, другая, жгучая брюнетка с глазами светло-серыми, словно небо сразу после дождя, затененными длинными ресницами.

Анна Австрийская взяла герцогиню под руку и, непринужденно беседуя, повела по дорожке к павильону. Придворные, негромко переговариваясь, двинулись вслед за двумя красавицами.

Острый глаз д'Артаньяна отметил, как сжались губы прекрасной герцогини де Шеврез, когда Анна обняла герцогиню ди Лима, и как переглянулась она с любимой фрейлиной королевы де Фаржи, спутницей во многих прогулках. С любопытством наблюдая за дамами, лейтенант ни на минуту не забывал о фразе из злополучного письма "интересующее нас лицо". Кто был этим лицом? Вопрос, заданный Портосом – "король или не король?", – оставался пока без ответа.

В этот момент кавалер, стоявший спиной к д'Артаньяну, склонился к мадемуазель де Фаржи и шепнул ей на ушко что-то, видимо, смешное, потому что фрейлина улыбнулась и зашептала ему в ответ. Кавалер повернулся в профиль, и лейтенант узнал его.

"Рошфор? – удивился лейтенант. – Здесь, во дворце короля на утреннем приему у королевы?

Он вспомнил мельком брошенные слова де Тревиля, что Рошфор как-то самым любезным образом беседовал с Атосом. Видимо, за время отсутствия в Париже что-то произошло, и граф стал регулярно появляться в Лувре…

Внимание д'Артаньяна вновь привлек Арамис.

Более того, он его чертовски удивил: красавец-мушкетер стоял, как громом пораженный, и не сводил глаз с герцогини ди Лима.

На лице Арамиса вместо привычного иронично-снисходительного выражения светилось такое неприкрытое восхищение, что фрейлина, с которой он любезничал, проследила его взгляд и с возмущением отвернулась от него и отошла в сторону. Д'Артаньяну даже показалось, что она фыркнула, как рассерженная кошка. А Арамис все смотрел на герцогиню, и теперь в его глазах лейтенант прочитал что-то беспомощное, абсолютно не вязавшееся с привычным победительным обликом друга.

Тем временем королева и герцогиня ди Лима продолжали мило беседовать, неторопливо шествуя вдоль павильона. Придворные следовали за ними, не смея приблизиться без приглашения Анны. Двинулся за ними, словно в сомнамбуле, и Арамис.

Д'Артаньян продолжал наблюдать за ним с нарастающим недоумением, но тут его чуткое ухо уловило отдаленное бряцание алебард швейцарской стражи.

Вскоре появился Людовик XIII.

По его лицу лейтенант сразу же понял, что король не в духе. А тот остановился, скользнул безразличным взглядом по гуляющим, не ответил на приветствие лейтенанта и, потоптавшись на месте, нерешительно направился к королеве, не обращая внимания на реверансы дам и поклоны придворных. Подошел к жене, взял, словно вещь, ее руку, поднес к губам, отпустил, небрежно кивнул герцогине, присевшей в глубоком реверансе так, что приоткрылась соблазнительная ложбинка в вырезе ее декольте, и сказал вместо приветствия:

– Вы тут веселитесь, а мне скучно.

В ответ на эти, звучащие довольно часто в устах короля слова, Анна беспомощно пожала плечами, а герцогиня грациозно выпрямилась и улыбнулась Людовику. Д'Артаньяну показалось , что перед ним не гордая испанка, жена и дочь знатнейших испанских грандов, а хищная куртизанка, улыбающаяся богатому кавалеру, которого она преднамерилась очаровать, столь откровенно зазывной была ее улыбка.

– Мы вспоминали молодость, сир, а это вряд ли интересно вашему величеству, – сказала герцогиня, присела в легком полупоклоне и сделала неуловимое движение обнаженной рукой, выпростав ее из-под мантильи и согнув в локте так, что королю ничего не оставалось, как взять ее под руку.

"Кажется, я нашел ответ на вопрос, что так настойчиво задавал вчера подвыпивший Портос", – подумал лейтенант.

Герцогиня продолжала что-то негромко и очень оживленно говорить королю, и ее улыбка, манящий взгляд светлых глаз из-под длинных, черных, приспущенных, словно флаги сдающегося фрегата ресниц, даже движение покатых, покрытых мантильей плеч становились все более откровенными, зазывными настолько, что лейтенанту вдруг стало неловко за нее и одновременно жаль королеву, оказавшуюся безмолвной свидетельницей столь откровенной женской игры.

На лице Людовика было написано лишь вежливое внимание.

– Благодарю вас, герцогиня, вы великолепный рассказчик, – произнес он наконец равнодушным голосом. – Теперь я понимаю, почему не только мои придворные, но и офицер моей охраны мсье д'Артаньян покинул свой пост у моих покоев.

Д'Артаньян вспыхнул и уже хотел было почтительно напомнить, что мушкетеры, дежурившие у покоев короля, неотступно следовали за ним, как определено регламентом, а он может выбирать себе место в зависимости от обстановки, но его опередила герцогиня:

– Ваше величество, мсье д'Артаньян поддерживает галантную славу французского двора и украшает своим мужественным лицом наше легкомысленное общество, – сказала она со смехом.

– Значит, он украшает своим лицом? – король не замедлил отметить легкую неправильность французской речи герцогини. – Уж если говорить о галантной славе нашего двора и украшении его своим лицом, то это следовало бы отнести к мсье Арамису, – король с улыбкой взглянул на стоящего в десяти шагах от него мушкетера.

Услыхав свое имя, Арамис учтиво склонил голову и прикоснулся затянутой в серую лайковую перчатку рукой к низко опущенным полям своей шляпы. Широкие поля приподнялись, и герцогиня замерла, пораженная искрящейся голубизной его глаз, осветившихся внезапно лучами утреннего солнца.

Д'Артаньян заметил, как после реплики короля переглянулись и заулыбались герцогини де Шеврез и де Буа де Трасси, как игриво засмеялась одна из фрейлин королевы и улыбнулась сама королева.

Испанская гостья оглядела знатных дам с легким недоумением, что-то поняла и вновь обратила свой взор на мушкетера. Неожиданно она смутилась, слегка зарделась и опустила глаза. Король не обратил внимания на этот легкий ветерок улыбок, недомолвок и смущения, порожденных его словами о галантном мушкетере.

– Мне хотелось бы съездить в Венсен, – сообщил он Анне и подозвал д'Артаньяна.

– Лейтенант, не откажите в любезности распорядиться, чтобы мне оседлали коня из мушкетерской конюшни. Вы, мсье Арамис и мсье де Бриссак, поедете со мной.

Вскоре небольшая кавалькада во главе с королем, сменившим свой утренний костюм на форму мушкетера, что он часто делал, полагая, что становится от того неузнаваемым, покинула Лувр.

Они проскакали по набережной Сены, мимо Ратуши на Гревскую площадь, оттуда, свернув в сторону, мимо церкви Сен-Луи и особняка Сюлли выехали к мрачному зданию Бастилии и через старые крепостные Сен-Антуанские ворота покинули город.

Л'Артаньян, отстав от короля на корпус, внимательно наблюдал за лежащей впереди, обсаженной деревьями дорогой, не переставая размышлять о только что увиденном в Лувре: как откровенно, беззастенчиво заигрывала герцогиня ди Лима с королем и как внезапно смутилась, обменявшись случайными взглядами с Арамисом. Он оглянулся на своего друга. Тот ехал, непривычно задумчивый, сосредоточенный, даже мрачный, и губы его что-то шептали. Д'Артаньян готов был поклясться, что Арамис читает молитву.

Неожиданно за поворотом дороги путь им преградили две огромные запряженные мулами телеги, крытые тентами наподобие шатров. Это был цыганский табор, двигающийся куда-то в глубь западной Франции, прочь от Парижа. Лейтенант пришпорил коня, обогнал короля и подъехал к цыганам, чтобы внимательно осмотреть телеги. Его заметили, и в одно мгновение на дорогу высыпало около дюжины грязных, оборванных, черномазых, глазастых цыганят. Они принялись приплясывая, канючить деньги. Когда мушкетер прикрикнул на них: "Пошли прочь!", из-под полога шатра высунулась странная физиономия. Если судить по монистам, крупным серьгам в ушах и седым, не утратившим волнистости волосам, это была женщина, а если по тому, что под ее носом росли весьма заметные усы, – мужчина.

Она заговорила хриплым, басовитым голосом:

– Не пожалей, кавалер, золотого, всю правду скажу, всю истину открою!

Д'Артаньян хотел приказать ей – или все же ему? – свернуть с дороги и дать им проехать, но подскакал король с Арамисом и де Бриссаком и сказал с доброй улыбкой, впервые появившейся на хмуром с утра лице:

– Пусть погадает, д'Артаньян!

Людовик в мушкетерском костюме ничем не отличался от своих спутников. Старая цыганка вопросительно посмотрела на д'Артаньяна, определив в нем безошибочно офицера. Он кивнул, ничуть не удивившись легкомысленному распоряжению короля, так как давно заметил, что в Венсен Людовик чаще всего ездит, когда у него плохое настроение или он хочет отдохнуть от раздражавшего его двора. А настроение начинало улучшаться по мере удаления от Парижа, и он становился разговорчивым, милостивым, смешливым. Часто они привозили из поездки нехитрые охотничьи трофеи, и он ими страшно гордился, потому что добывал сам, без помощи армии королевских ловчих и егерей. И каждый раз король возвращался успокоенный.

Старая карга, укутанная в бесчисленные пестрые яркие тряпки, выбралась из телеги, крикнула что-то на своем, непонятном нормальному французу языке ребятишкам, те исчезли, а из второй телеги вышли три цыганки, у одной из которых к животу был припелёнут когда-то белой холстиной ребенок.

Король бросил старухе золотой, та схватила его, прикусила, проверяя, и в глазах ее появился алчный блеск.

– Карты раскинуть или по руке погадать, солдатик? – спросила она, заправляя золотой за дряблую морщинистую щеку под удивленным взглядом короля. – Не смотри так, солдатик, золото оно даже в самых грязных руках не пачкается.

– Да как ты смеешь! – взвился де Бриссак, усмотрев в словах старухи оскорбление величества.

– Оставь ее, в ее устах это не оскорбление, а философское обобщение. Что ты скажешь вон о том солдате? – спроси л король, указывая на Арамиса. – Тот ли он, за кого выдает себя?

Д'Артаньян сразу понял, что король задумал проверить способности гадалки и подивился его наивности: конечно же, если человек спрашивает о своем знакомом, только глупец не догадается, что этот знакомый не тот, за кого выдает себя.

А спектакль неторопливо разворачивался.

– Позволь твою руку, солдатик, – потребовал цыганка.

Арамис, не слезая с коня, снял серую тонкую перчатку и неохотно протянул старухе руку.

Старуха нахмурилась, изучая ее, подняла глаза на мушкетера, снова впилась острым взглядом в таинственные линии на его ладони.

– Он тот и не тот… Женщина отвела его от креста, женщина и вернет его к кресту. Он снимет меч, но станет генералом, равным по могуществу земным королям.

Арамис раздраженно выдернул руку из заскорузлых пальцев цыганки.

Усмешка недоверия сбежала с уст короля – он знал историю вступления Арамиса в мушкетеры и был наслышан о том, что тот мечтает о сутане.

– Теперь взгляни на мою руку, – сказал он и протянул правую руку старухе.

– Для гадания требуется левая рука, высокий господин, – назидательно заметила цыганка.

При слове "высокий" д'Артаньян нахмурился и настороженно огляделся. Тем временем король снял перчатку и протянул старухе левую руку.

Она долго изучала его изнеженную ладонь и, наконец, изрекла:

– Не пройдет и года, как от тебя родится ребенок, но не у той, которая давно ждет этого, и не тот, кого ждет Франция.

– А тот, кого ждет Франция? – спросил король со смехом, явно забавляясь серьезностью, с какой старая цыганка произнесла пророчество. Но в этом смехе сквозила растерянность – слишком явно отразились в ее словах одолевающие его самого мысли.

– Он родится, но не скоро. Зато во всем превзойдет тебя!

– О-ла-ла! Как ты думаешь, д'Артаньян, ей можно верить?

– Если бы она была хорошей гадалкой, умеющей так далеко заглядывать в будущее, она бы не уезжала из Парижа, с… – мушкетер хотел сказать "Сир", но спохватился, вспомнив о маскараде короля, и закончил неловко: – с-сударь.

– Либо же она очень хорошая гадалка и сумела нажить могучих врагов в Париже, – задумчиво произнес Арамис, склоняя голову, как бы извиняясь за то, что не обращается к королю, как положено солдату.

Улыбка сползла с лица короля.

– Черт меня раздери, если ты не прав, Арамис! – воскликнул он, достал второй золотой и кинул гадалке. – Это тебе за обещанного сына! – и поскакал вперед.

Старуха ловко поймала монету и крикнула ему вдогонку:

– Не верь письмам, принесенным красной перчаткой!

Всю оставшуюся дорогу до Венсена король вел себя, как расшалившийся мальчишка: то поднимал коня в галоп, то сбивал хлыстом листья с придорожных кустов, а то и показывал мастерство вольтижировки – бросал наземь перчатку и потом поднимал ее на скаку, склонившись с седла.

"Неужели он так ждет наследника, что готов верить даже проезжей цыганке?" – подумал д'Артаньян.

Правда, что-то в облике старухи и в манере говорить внушало невольное доверие. Вот и Арамис подозрительно притих. Впрочем, для д'Артаньяна в этом не было никакой загадки: помыслами его друга завладела герцогиня. Правда, при той настойчивости, с какой она вела атаку на короля, напророченный цыганкой ребенок мог появиться до истечения года скоре всего у нее и тогда Арамис, может быть, впервые испытывающий настоящее чувство, ощутит на себе, каково приходится неудачникам в любви.

Д'Артаньян от души сочувствовал другу, но... как знать, как знать…

Глава 7

Прошло несколько дней.

И поездка в Венсен, и предсказание старой цыганки стали забываться. На д'Артаньяна навалилась куча забот, в основном, связанных с тем, что в роте появилось несколько кадетов из числа отобранных де Тревилем и одобренных королем кандидатов. Их нужно было натаскивать так, как когда-то натаскивали его самого Атос и Портос. Наибольшую симпатию вызвал юный де Сен-Север. Д'Артаньян, помнивший судейского с простецкой фамилией Моле, встреченного у де Тревиля в первый день возвращения, отнесся было к новому кадету настороженно, однако, общительный нрав, прекрасное владение шпагой и обаятельная улыбка, то и дело появляющаяся на пунцовых губах юнца под еще только намечающимися черными усиками южанина, склонили к нему его симпатии. А юнец просто влюбился в лейтенанта, он готов был сделать все, чтобы заслужить его одобрение. Д'Артаньян взял его в свой взвод.

В первый же свободный вечер он поехал с визитом к герцогине – мысли и мечта о Маргарите де Отфор ни на минуту не покидали его.

Герцогиня приняла его на этот раз в просторной гостиной особняка Люиня.

– Дорогой шевалье, я не видела вас с тех самых пор, как вы уехали с двумя мушкетерами сопровождать короля на прогулку в Венсен, – пожурила она его. – С вами поехал ваш друг. Я забыла, как его зовут…

– Арамис.

– Да, да, Арамис. Я заметила, что он весьма популярен у женской части двора…

"А я заметил, как вы обменялись взглядами," – подумал про себя лейтенант, а вслух сказал: – К сожалению, последние дни я был очень занят.

– Ученья?

– О нет. Король разрешил де Тревилю пополнить роту. Мы отбирали кандидатов, потом король утвердил наши рекомендации, и теперь я занимаюсь с кадетами, – пояснил лейтенант, поглядывая на дверь, ведущую во внутренние покои.

– Король готовится к войне? – насторожилась герцогиня.

– Что вы, мадам. К смотрам.

– Он сам утверждает кандидатов?

– Конечно, герцогиня. Ведь мы его личная охрана.

– И в роте только дворяне?

– Не просто дворяне, но из хороших старых фамилий, к сожалению, временно оказавшихся в стесненных обстоятельствах.

– Так что в роте служат только дворяне?

– Да, герцогиня, – д'Артаньян не совсем понимал смысл повторного вопроса.

– А как же тот мушкетер, который поехал тогда с вами в Венсен, когда вы сопровождали короля?

"Ах, вот к кому вы подбираетесь, милая герцогиня!" – усмехнулся про себя лейтенант.

– Который? – спросил он с наивным видом.

– Ну, тот, кого король назвал самым галантным… У него еще такое странное имя, совсем не дворянское – Арамис.

– Вы запомнили совершенно точно, герцогиня, его зовут Арамис. Под этим скромным именем скрывается фамилия, не уступающая по древности Марсильякам или Перигорам.

– Какая? – живо поинтересовалась герцогиня.

– Это не моя тайна.

– Но вы знаете? Говорят, вы друзья.

– Кто говорит, мадам?

– Хм… моя старинная подруга герцогиня де Шеврез.

"То есть, Мари Мишон! – вспомнил недавнее признание Арамиса лейтенант. – Ах, проказница… Значит, милейшая герцогиня уже поговорила об Арамисе? И с кем – с Мари Мишон… Это становится забавным! Только что же она не спросила ее, дворянин ли Арамис?" – подумал д'Артаньян и сказал:

– У герцогини де Шеврез исключительно точные сведения.

– В каком смысле? – почувствовала скрытый намек герцогиня.

– В самом прямом, мадам. Мы известны ей с тех давних времен, когда нас называли "три мушкетеры и д'Артаньян". Тогда я был кадетом. Потом мы имели честь оказать некоторые услуги ее величеству королеве.

– И Арамис был одним из вас?

– О да, мадам, – Арамис, Атос, Портос и ваш покорный слуга.

– Вы давно дружите?

– С первого дня моего появления в Париже, вот уже пять лет.

– За это время у Арамиса было, наверное, немало побед? Даже король назвал его самым галантным…

"Ого, да мы кажется, уже ревнуем, не успев еще познакомиться? – подумал он не без ехидства. – А как же одно интересующее нас лицо?"

Трудно сказать, как развивался бы дальше этот, несомненно интересующий герцогиню разговор-допрос, если бы в гостиную не вошла Маргарита де Отфор в сопровождении пожилой, пухленькой и очень домашней дуэньи.

Маргарита была одета во все черное, в руках она держала молитвенник.

Д'Артаньян вскочил на ноги и склонился в глубоком поклоне.

– Камеристка доложила мне о вашем приходе, шевалье, но я собиралась в церковь, к вечерне, поэтому не сразу вышла к вам. Прошу меня извинить. Поверьте, я всегда вам рада. Познакомьтесь, донна Кончита де Фуэнтос, – представила она дуэнью.

Д'Артаньян еще раз церемонно поклонился.

– А вы, герцогиня? – обратился он к ди Лима. – Может быть, я своей пустой болтовней отвлек вас, и вы не успели собраться в церковь?

– Нет, лейтенант, я не иду в церковь, так что вы нисколько не виноваты. Напротив, беседа с вами доставила мне удовольствие.

– Если вы не возражаете, я был бы рад сопровождать мадемуазель Маргариту и донью Кончиту, – произнес нерешительно д'Артаньян, глядя на девушку.

– Тетушка, вы позволите? – спросила Марго.

– Разумеется, дитя мое. Я буду только рада – лейтенант надежный и мужественный кавалер, а мы в Париже еще чужие.

Они неторопливо шли по вечерним улицам к церкви, расположенной недалеко от площади Святого Людовика. Их обгоняли прихожане, спешившие к службе. Звонил колокол, перекликаясь с колоколами других церквей. Их голоса, звонкие или надтреснутые, низкие и высокие, неслись над Парижем, возвещая всем добрым христианам о предстоящей вечерней службе.

Д'Артаньян с дамами уже вышел на площадь, когда послышался цокот копыт и им навстречу верхом на крупном вороном коне выехал Людовик XIII в сопровождении десятка мушкетеров. Будучи в партикулярном платье, д'Артаньян обнажил голову и поклонился королю. Людовик рассеяно кивнул и проскакал мимо, но вдруг резко осадил коня и подъехал к ним.

– Кто эта грустная малютка с тобой, д'Артаньян? – спросил он. – Представь меня.

Очевидная заинтересованность короля девушкой мгновенно пробудила в мушкетере ревность, и он позволил себе дерзость, сделав вид, что понял слова его величества буквально:

– Мадемуазель, позвольте представить вам короля Франции!

Король спрыгнул с седла, бросил поводья одному из немедленно спешившихся мушкетеров, ласково улыбнулся девушке, любуясь румянцем смущения на ее щеках, затем строго взглянул на лейтенанта.

– Шутки в сторону, д'Артаньян, представь мне свою спутницу.

– Маргарита де Отфор, племянница герцогини ди Лима.

– Я не знал, что у герцогини такая очаровательная племянница, – сказал король. – Она скрывала вас от нашего внимания! Мы попеняем ей! – это прозвучало игриво, и д'Артаньян удивился: давно уже король не разговаривал в таком легкомысленном тоне с дамами.

А король перешел тем временем на испанский, который, как хорошо знал лейтенант, не любил, может быть, потому, что Анна Австрийская в минуты раздоров с мужем предпочитала обращаться к нему на своем родном языке.

– Если вы племянница герцогини ди Лима, то вы испанка. Однако, имя у вас французское и довольно известное. Объясните, как это может быть?

– Сир, – ответила Маргарита по-французски, – моя мать была испанкой, дальней родственницей герцогини ди Лима. Герцогиня так милостива, что завет меня племянницей. А мой отец был французом.

– Был?

– Да ваше величество. Я сирота. Мои родители погибли при кораблекрушении, возвращаясь из Вест Индии.

– Примите мои извинения и соболезнования. Я не знал, – сказал король и неожиданно для всех добавил: – Я хочу видеть вас при моем дворе.

Он приблизился к девушке, указательным пальцем чуть приподнял ей подбородок так, что вынудил ее посмотреть себе прямо в глаза, чем окончательно смутил ее.

– Я в трауре, сир, – пролепетала она.

Людовик нахмурился.

– Ваш отец француз. Вы носите известное французское имя и находитесь на моей земле. Я хочу видеть вас при дворе.

Д'Арьтаньян отлично знал, что обычно мягкий Людовик иногда становится упрямым, как беарнский осел, и в таких случаях внезапный гнев его подобен взрыву и способен уничтожить человека.

– Сир! – осмелился он вмешаться, чтобы отвлечь короля и помочь девушке. – Мадемуазель де Отфор на днях потеряла брата, – Он сознательно произвел кузена в братья, чтобы хоть как-то вызвать сочувствие короля.

– Замолчите, д'Артаньян! Я хочу видеть мадемуазель де Отфор при дворе и я увижу ее, даже если для этого мне придется посылать за ней швейцарцев! Впрочем, я разрешаю ей явиться ко двору в трауре. – С этими словами Людовик вскочил в седло и ускакал, не оглядываясь.

– Что же делать, мсье д'Артаньян? – прошептала Марго.

Дуэнья разразилась длинной стремительной испанской тирадой, из которой мушкетер уловил только многократно повторенное имя "ди Лима".

– Да, да, – ответила девушка. – Я брошусь ей в ноги, может быть, ей удастся умолить короля.. – Маргарита умолкла на полуслове, с сомнением глядя на лейтенанта.

– Мадемуазель, – сказал д'Артаньян, – думаю, вы и сами понимаете, что герцогиня тут бессильна. Короли не любят менять своих приказаний… – И хотя ему самому было совсем не радостно думать, что Марго поедет ко двору и король, вдруг поведший себя столь необычно, сможет часто видеться и беседовать с этой хрупкой, незащищенной девушкой, он постарался, как мог, успокоить ее: – Самое правильное сейчас пойти в церковь и попросить прощения у Господа за то, что в дни траура вы не по своей воле вступаете в суету придворной жизни. Вернувшись домой, вы все расскажете герцогине и ляжете спать. Завтра вам придется проснуться с петухами – при дворе рано встают.

Утром следующего дня д'Артаньян в сопровождении Портоса, которому не терпелось познакомиться с той, кто завладела помыслами его друга, подъехал к воротам особняка Люиня.

Портос был великолепен: шитая золотом перевязь поддерживала огромную шпагу с замысловатым эфесом, широкополую шляпу украшали настоящие страусовые перья, богатырский рост и огромный, под стать седоку, вороной конь привлекали внимание всех, кто был на улице в этот ранний час.

Вскоре ворота особняка распахнулись, и карета с золочеными гербами герцогов ди Лима, запряженная цугом, выехала на улицу.

Д'Артаньян представил Портоса герцогине и мадемуазель де Отфор. Кони мушкетеров танцевали нетерпеливо в опасной близости от зеркальных дверец кареты. Дамы восхищенно смотрели на мужественных всадников. Прохожие останавливались, привлеченные необычным и красочным зрелищем. Наконец, герцогиня дала знак, и карета медленно покатилась по узким улочкам к Лувру.

Портос гарцевал, гордый вниманием стекающихся к королевскому дворцу дворян. Время от времени он с многозначительным видом склонялся к дверце кареты и что-то говорил прекрасной даме или же выслушивал ее любезные слова, подкручивая ус и поглядывая высокомерно на прохожих.

Обычно разговорчивый д'Артаньян был напротив молчалив. Вчерашняя встреча с королем, его неприкрытый интерес к юной девушке тревожили лейтенанта и успокаивала только надежда на ставшую притчей во языцех робость короля в отношениях с женщинами.

Показались мрачные стены огромного дворца. Карета замедлила ход и уткнулась в хвост длинной вереницы великолепных экипажей, принадлежащих вельможам и дамам, спешившим на утренний прием -кто к королю, кто к королеве.

Д'Артаньян извинился перед Марго и поскакал вперед – его ждала служба, особенно напряженная и хлопотливая в утренние часы. Несмотря на безупречный порядок, царивший в первом взводе роты господина де Тревиля, где он был лейтенантом, свой глаз никогда не мешал. Он прекрасно знал, что подтянутые, нарядные и дисциплинированные во дворце мушкетеры за его пределами мгновенно превращались в жаждущих приключений молодых, полных сил и задора людей, поэтому кто-нибудь обязательно отсутствовал. Не потому, что валялся пьяным или проспал у любовницы, а потому, что лежал у сердобольных монахов в одном из монастырей, залечивая рану, полученную накануне на Пре-о-Клер, вопреки всем грозным эдиктам короля и приказам де Тревиля, и его надо было срочно заменить.

Совсем недавно кадет, черт возьми! – даже не мушкетер, а кадет де Сен Север умудрился так ловко проткнуть шпагой двух гвардейцев кардинала, что сам д'Артаньян ему позавидовал, а поскольку мальчишка тоже был ранен, лейтенант сделал все, чтобы его отсутствие во время дежурства взвода осталось незаметным. Неблагодарный юнец вместо того, чтобы тихо сидеть дома и залечивать рану, отправился шататься по трактирам и распевал глупые вирши, сочиненные его приятелем, еще более молодым и задиристым кадетом гвардейской роты господина де Эссара де Бержераком. Стихи оставляли равнодушным д'Артаньяна, зато приводили в восторг Арамиса, слывшего знатоком поэзии, и удостоились скупой похвалы Атоса. Лейтенант сделал кадету де Сен Северу серьезной реприманд, на что тот со смехом ответил, что мсье лейтенанту хорошо, он даже живет в трактире, а каково ему, кадету, если достопочтенный господин Моле слова этого слышать не может? Д'Артаньян усмехнулся мальчишеской логике кадета, полагающего, что лейтенант живет в трактире ради удовольствия, а вовсе не потому, что скромного лейтенантского жалования не хватало на аренду пристойной квартиры.

…К королевскому кабинету лейтенант подоспел как раз вовремя: вышел король, одетый для утренней прогулки, оглядел собравшихся и, не обращая больше внимания на склонившихся перед ним придворных, направился к д'Артаньяну.

– Где мадемуазель де Отфор?