Текст книги "У черты заката. Ступи за ограду"
Автор книги: Юрий Слепухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Часть II
Ты этого хотел, Жорж Данден
1
Нет, все равно ничего не выйдет. Негромко выругавшись, Жерар швырнул кисть и вышел из ателье, хлопнув дверью. Через час начнет темнеть, день снова потерян. Будь оно все проклято!
И хоть бы кто-нибудь сказал ему, в чем дело. Хоть бы какой-нибудь сукин сын смог объяснить, что с ним происходит! Та же рука держит кисть. И те же краски, будь они прокляты, лежат на палитре. А на холсте получается не то! На холсте вообще получается неизвестно что – дерьмо, мазня, нечто вялое и бездушное. Дохлятина, одним словом. Да, так всегда бывает, когда начинаешь себя насиловать, когда работаешь без желания.
Это и есть самое страшное. У него просто нет желания писать. Возможно, это объясняется неудачами, а может быть и так, что неудачи объясняются нежеланием. Заколдованный круг! Композиция не нащупывается, даже колорит стал как будто беднее – изменяет ему, что ли, чувство цвета?
Кто-то рассказывал однажды про охотничьих собак: если пойнтеру сунуть в нос керосиновой тряпкой, он надолго теряет нюх. Может быть, и с ним произошло нечто похожее после этого проклятого заказа Руффо? Или просто все дело в том, что он долго не писал, почти полгода? Раньше у него не бывало таких долгих перерывов в работе. Раньше… Впрочем, раньше вообще все было по-иному.
Жерар закурил и подошел к окну, с ненавистью глядя на бегущие по стеклам дождевые струйки. Идеальный день, чтобы повеситься… По крайней мере, не станешь себя жалеть – такого, как ты есть, каким ты себя видишь в подобные моменты. Что ты, в сущности, собою представляешь? Духовный импотент, протоплазма, вообразившая себя гением. Что тебе сейчас нужно? Материально ты обеспечен – неважно, как это получилось, у всякого из нас есть в биографии малопривлекательные страницы. Это не богатство, на черта тебе нужно богатство, ты никогда к нему не стремился, но это возможность спокойно работать – то есть как раз то, о чем ты мечтал полгода назад как о самом большом счастье. Но сейчас ты снова недоволен. Ты же этого хотел, Жорж Данден, – какого дьявола тебе еще нужно? И уж совсем скверно получается с Элен…
Из прорезей решетки, скрывающей вделанный под окном калорифер, струится волна теплого воздуха, подхватывая и стремительно унося вверх табачный дым. С утомительным однообразием бегут по стеклу изломанные струйки воды, перегоняют друг друга, сливаются, снова раздваиваются. Дождь не утихает – нудный, зимний дождь, льющий уже вторую неделю. Через улицу, как и полгода назад, на фоне свинцового неба четко выделяется огромный круг рекламной автопокрышки. «Только Файрстон для вашего автомобиля». Через час она вспыхнет зеленым и оранжевым пламенем и будет пылать всю ночь, гигантским неоновым маяком указывая людям путь к счастью – совсем легкий и недолгий путь, если ваше авто катится на покрышках именно этой марки…
Зазвонил телефон. Устало волоча ноги, Жерар подошел к столику и снял трубку:
– Алло, я слушаю… А, это ты, Беба…
– Ола, Херардо, ты еще работаешь? Знаешь, я задержалась у парикмахера, только сейчас выскочила, представляешь – высидеть почти три часа в этом курятнике? У меня от болтовни и сплетен распухла голова. Слушай, Херардо, ты не хочешь пойти в кино? Очень интересный фильм, американский, «Убийцы из космоса». И сегодня последний день. Пойдем? Это в «Гран Рекс», на Коррьентес. Серьезно, приезжай, я сейчас возьму билеты. Ладно?
– Знаешь, шери[13]13
Cherie – дорогая (франц.).
[Закрыть], я что-то неважно себя чувствую…
– А что такое? – Голос Бебы прозвучал встревоженно.
– Да нет, ничего такого, ты не беспокойся, просто голова немного побаливает. Я сегодня много работал, может поэтому. Ты сходи сама, а потом мне расскажешь. Согласна?
Беба помолчала, потом сказала немного обиженным тоном:
– Ну, как хочешь. Я тоже могу не пойти, если тебе не хочется.
– Зачем же тебе пропускать фильм, если ты хочешь его посмотреть. Я с удовольствием пошел бы, если бы не эта голова.
– Ну хорошо, я пойду сама, если так. Я пойду сейчас, на шестичасовой, позже будет трудно с билетами. Херардо, если захочешь обедать без меня, возьми в холодильнике вчерашнюю курицу, разогрей ее как она есть, в кастрюльке. Только добавь немного…
– Да нет, – перебил ее Жерар, – я подожду тебя, сейчас не хочется. Ты вернешься к восьми?
– Приблизительно. Хорошо, тогда подожди, пообедаем вместе. Голова сильно болит? Бедненький! Слушай – в спальне, на туалете, в стеклянной коробочке есть хениоль, прими сейчас же таблетку, или лучше две сразу.
– Хорошо, приму, – послушно ответил Жерар. – Ты не задерживайся, ладно?
– Нет, я сразу домой. Ну, будь здоров. Я тебя поцеловала – слышишь?
В трубке действительно послышалось что-то похожее на поцелуй, линия разъединилась. Жерар осторожно положил трубку. Походив по комнате, он уселся в угол дивана и прикрыл глаза. За такую женщину, как Элен, любой нормальный мужчина пошел бы в огонь, а вот он… Впрочем, если бы понадобилось, он тоже пошел бы за нее в огонь, но это уже просто из чувства долга. Жерар зябко поежился, вжимаясь в спинку дивана. В комнате холодно, но для того, чтобы повернуть регулятор калорифера, нужно встать и сделать несколько шагов. Ну его к черту.
Читать не хочется. Думать – еще меньше: все равно ни до чего веселого не додумаешься. Но и не думать тоже нельзя, – человеческий мозг не так устроен, чтобы можно было выключить его нажимом на кнопку. Вот разве что нажимом на курок. Жерар усмехнулся, не открывая глаз. При всех моих милых качествах, я все же не настолько труслив. В сущности, знаменитый вопрос датского принца всего лишь казуистическая попытка представить акт трусости актом высшего героизма:
…Что благороднее – в душе сносить безмолвно
Удары стрел судьбы жестокой или,
Подняв оружье, с легионом бед
Покончить разом? Умереть, уснуть…
Да, это называется делать хорошее лицо в плохой игре. Подумаешь – «с легионом бед покончить разом»… С собой-то ты покончишь – это так, а беды останутся. О, черт возьми, какая дрянь лезет сегодня в голову…
Жерар подошел к стеллажу, порылся в книгах и, не найдя ничего привлекательного, включил приемник. Зелеными рядами цифр вспыхнула шкала, через несколько секунд послышались вкрадчивые шорохи, потрескиванье, переливчатый свист. Зевнув, он повертел ручку настройки. Завывающий грохот джаза, атмосферные разряды, унылый голос, читающий по-португальски какое-то сообщение, наверняка официальное, снова неистовые вопли саксофонов и еще чего-то шумного. Потом завопила женщина, завопила истошным голосом, какой можно услышать только в передачах «Театр у микрофона». «Потише, малютка», – гангстерским басом угрожающе прохрипел мужчина. Малютка заорала еще отчаяннее, потом стала хрипеть – ее, по-видимому, душили. Красная линия индикатора скользнула влево, и в комнате вдруг во всем своем великолепии зазвучал старый кастильский язык Сервантеса. Жерар, уже собравшийся выключить радио, облокотился на стеллаж, вслушиваясь в торжественную чеканку слов, казалось специально созданных для того, чтобы раздаваться с кафедр под гулкими готическими сводами.
– Знай, друг Санчо, – важно говорил ламанчский идальго, – что весьма в моде среди странствующих рыцарей древности было делать губернаторами своих оруженосцев в завоеванных царствах или островах, и не мне нарушать столь похвальный обычай; скорее я думаю его превзойти, ибо те часто – и, пожалуй, чаще всего – ждали, пока их оруженосцы состарятся, и лишь тогда давали титул графа или по крайней мере маркиза какой-нибудь долины или большей либо меньшей провинции, тогда как если мы с тобой будем живы, очень может быть, что не пройдет и шести дней, как я завоюю такое королевство, которое имело бы другие, к нему прилежащие и годные для того, чтобы венчать тебя королем одного из них…
– С позволения вашей милости будь сказано, – почтительно перебил рыцаря пузатый оруженосец, – и меня и жену мою Хуану Гутьеррес куда больше устроил бы участок земли в курортной зоне Ла-Тересита на атлантическом побережье. Превосходные участки с рассрочкой платежей до десяти лет продает фирма «Сьеррамар» в самых живописных…
Жерар плюнул и выключил радио. Погрев руки у решетки калорифера, он приоткрыл регулятор и снова уселся на диван, принявшись ковырять в трубке Бебиной шпилькой, Напрасно он не пошел с ней в кино. Какую бы чушь там ни показывали, все лучше, чем сидеть и думать о «легионе бед». Вы, дорогой мсье, просто превращаетесь в неврастеника, вам следует серьезно обратить на себя внимание, иначе дело кончится скверно.
Четыре месяца назад, покончив с Руффо, он дал себе зарок вычеркнуть этот период жизни из памяти. Никогда о нем не вспоминать. Деньги сейчас означают для него два-три года обеспеченной жизни и работы, и это главное. А об их происхождении нужно забыть. Но черт побери, человек устроен хитро. Никогда нельзя знать, что выкинет с тобой твое собственное сердце – не то, которое гонит кровь через твое тело, а то, которое вдруг упорно отказывается забывать…
«И все же я должен забыть, – сказал себе Жерар, стиснув в зубах мундштук и окутываясь густыми клубами дыма. – Я должен или найти этому совершенно непоколебимое оправдание, или забыть. Иначе…»
В передней раздался звонок. Жерар бросил взгляд на часы – для Бебы еще рано, да и потом у нее ключ. Не открывать, что ли… Еще окажется какой-нибудь осел из «Аполо» – для сегодняшнего настроения только и не хватает беседы с абстрактивистом. Впрочем, все равно нужно отозваться, мало ли что может быть…
Звонок повторился.
– Иду, иду! – крикнул Жерар, выходя в переднюю. – Кто там, черт возьми?
– Будь я негр, – проквакал из-за двери знакомый голос, – вы крепко спите, мой мальчик…
Жерар распахнул дверь и вынул изо рта трубку. Брэдли, в прозрачном мутно-зеленом плаще, поставил на пол оклеенный пестрыми ярлыками чемоданчик и расплылся в улыбке.
– Вы, Аллан?
– Не ждали? Хэлло, Бусс, рад вас видеть… – Брэдли заулыбался еще шире, обеими руками тряся руку Жерара. – Вчера собирался дать вам радиограмму из Рима и совсем забыл. Ну, как вы тут?
– Мерси, все в порядке. Вы из Италии?
– Из Италии, мой мальчик, именно из Италии… – Брэдли снял мокрый плащ, бросил его на столик у вешалки и вместе с Жераром прошел в гостиную. – Можете себе представить, еще вчера валялся на пляже в Сорренто и любовался итальяночками, а тут приезжаю – и вдруг такая погода. Ничего себе Южная Америка, «материк солнца»! Ну, так как вы живете, Бусс? Да, прежде всего пусть вас не смущает мое неожиданное появление, я остановлюсь у одного из своих знакомых. У вас найдется выпивка?
– Кажется, что-то есть. Не знаю точно, я давно не пил.
– Правильно делали. Но сейчас вы не откажетесь составить мне компанию, не правда ли? Впрочем, будь я негр! – Он хлопнул себя по лбу и вскочил с кресла. – Что за проклятая память, я ведь только что купил в аэропорту бутылку беспошлинного…
Брэдли принес из передней свой чемодан и, щелкнув замками, достал бутылку виски.
– Контрабанда? – поинтересовался Жерар, набивая трубку.
– Ясно. Дополнительный доход летного персонала, ха-ха-ха! Добрый старый «шэнли»… Представьте, в Италии виски стало совершенно недоступной роскошью, там его пьют только туристы, снобы или миллионеры. Остальные дуют кьянти и эту гнусную виноградную водку – как ее, «grappa»?..
Он достал из кармана перочинный нож, раскрыл одно из лезвий и занялся откупоркой, продолжая оживленно болтать:
– Я вот часто бываю в Европе, привык к ней, уважаю вашу культуру и все такое, а все же по-настоящему хорошо чувствую себя только по эту сторону лужи. Прячем безразлично где, в каком-нибудь Канзас-Сити, или в Каракасе, или здесь, в Байресе… Тем более что сейчас разницы почти и не заметишь – всюду те же рекламы, те же моды, те же марки автомобилей…
Жерар усмехнулся:
– Не уверен, что уроженец Байреса будет так же хорошо чувствовать себя в Канзас-Сити и что его вообще так уж умиляет это отсутствие разницы.
– Почему? – искренне изумился Брэдли. – Поймите, Бусс, ведь только благодаря нам все эти чертовы «амигос» начинают жить по-человечески. Посмотрели бы вы, что здесь делалось еще двадцать лет назад! Я, помню, приехал сюда в тридцать первом году – страшное дело, Бусс, все кабалерос ходили в черных сюртуках, представляете идиотов? Январь месяц, сотня градусов в тени, а он не выйдет на улицу без крахмального воротничка. А могли вы увидеть в баре женщину? Да ни за миллион долларов – понятно, я не говорю о проститутках. Байрес выглядел в те годы самой захолустной испанской провинцией. После девяти часов вечера ни одна порядочная женщина не могла появиться на улице без провожатого. А теперь? Зайдите в любой бар – тьма девчонок, пьют, курят…
– Одним словом, да здравствует прогресс, – кивнул Жерар. – Прошу прощения…
Он прошел на кухню, достал из холодильника сифон содовой и формочку с кубиками льда, взял стаканы и принес все это в гостиную.
– Дайте-ка ваш ножик, я нарежу лимон, – сказал он, расставив принесенное на столике.
– Держите. Но вы не ответили на мой вопрос. Как ваши успехи?
– О, успехи фантастические. Наливайте себе сами, Аллан, я ваших пропорций не знаю.
– Пополам, как обычно. Вам тоже?
Брэдли положил в стаканы лед, ломтики лимона, на треть наполнил их виски и долил содовой. Жерар взял свой, взболтнул жидкость цвета слабого чая и задумался.
– Ну ладно, – сказал он. – За ваш приезд.
– Милле грациа, как говорят в Риме. Эх, Бусс, какую я позавчера видел итальяночку… – Брэдли покрутил головой и поднес к губам стакан. Отпил из своего и Жерар.
– Чем же закончилось ваше знакомство со стариком Руффо? – поинтересовался Брэдли. – Пришли к соглашению?
Жерар молча дожевал лимон, выбросил в пепельницу ленточку кожуры.
– Слушайте, Аллан, вас никогда не называли сукиным сыном?
– Очень часто. А что?
– А то, что вы со мной поступили как самый настоящий сукин сын. Надеюсь, откровенность вас не обижает?
– В чем дело, Бусс? До меня что-то не доходит. – Брэдли посмотрел на него с недоумением почти искренним.
– Почему вы не сказали мне, что квартира принадлежит Руффо? Вы знаете, что вы этой проклятой квартирой загнали меня в тупик?
– Бусс, будь я негр! – обеспокоенно сказал Брэдли. – Неужели старая вонючка подложила вам свинью? Послушайте, как было дело, я сейчас все вам расскажу. Квартира эта и в самом деле его – это я знал. Я сам перед отъездом позвонил старику и спросил его, нельзя ли временно предоставить помещение тому художнику, о котором мы говорили. Он сейчас чертовски нуждается, сказал я ему. А он говорит: «Ладно, пускай живет, мне-то что! Все равно у нас с ним предстоят деловые отношения, так что это даже удобнее. И насчет платы, дескать, я скажу администратору, чтобы его не беспокоили». Так он мне и сказал, Бусс, верьте слову! А что случилось?
– Что случилось… Случилось то, что он потом предложил мне заплатить за все прожитое время. Я с ним совсем было порвал. Ну а после такого требования…
– Вот сукин сын! Но в общем-то вы поладили?
– Да… Кое-что я для него сделал, – нехотя сказал Жерар. – Знаете, я был уверен, что эту штуку с квартирой подстроили вы… Теперь-то мне уже наплевать… – Он пожал плечами. – Теперь мне вообще на многое наплевать. Даже на то, что я продолжаю, как видите, здесь жить. Словом, не будем говорить на эту тему.
– Отлично, мой мальчик, как вам угодно, – с явным облегчением поспешно сказал Брэдли. – Поверьте, я понимаю ваше состояние – угрызения совести и всякие такие штуки. Но я уже высказывал вам свою точку зрения на этот счет… В такое уж гнусное время мы живем, что ж делать.
– Угрызения совести? – задумчиво переспросил Жерар. – Нет, Аллан… Тут похуже, чем просто совесть. Ну, довольно об этом.
– Правильно, Бусс, не мучайте себя и не расстраивайтесь. Денег-то хоть подработали?
– Да… На год-другой хватит.
– Великолепно. Теперь вам следует жениться, мой мальчик, мало ли в Байресе красоток…
– А я уже женился.
– Да ну? – Брэдли просиял. – Чего ж вы молчали до сих пор, такие вещи полагается сообщать сразу! Где же ваша миссис?
Жерар отпил глоток и потянулся за лимоном.
– Ушла в кино, смотреть каких-то космических убийц. Подождите до восьми – познакомитесь.
Брэдли посмотрел на часы и вздохнул:
– К великому сожалению, никак не смогу. Придется отложить до другого раза, сегодня вечером у меня чертовски много дел. А жаль. И как же выглядит миссис Бюиссонье?
– Как миллион долларов. – Жерар выплюнул лимонное семечко. – Кстати, ее зовут не миссис Бюиссонье, а мисс Монтеро.
Брэдли, приготовившийся уже провозгласить тост за здоровье новобрачных, явно смутился и в замешательстве опустил стакан.
– А… Вот как… – пробормотал он.
– В чем дело, ваше пуританское сердце шокировано?
– Бусс, мой мальчик, не нужно относиться к этому так… так легкомысленно, – отеческим тоном сказал Брэдли. – Я не шокирован, нет, но… Просто я считаю это достойным сожаления. Вы понимаете, Бусс, внебрачное сожительство…
– Это разврат, – докончил за него Жерар. – О, разумеется, еще бы. Писать порнографические картины – это бизнес, в этом нет ничего страшного, в такое уж время мы живем. А сойтись с женщиной, не сделав положенных визитов к мэру и кюре, – это разврат.
– Не нужно над этим смеяться, Бусс! – Голос Брэдли выразил страдание. – Не нужно, мой мальчик! Впрочем, я надеюсь, что вы и сами рано или поздно захотите узаконить свои отношения с… со своей женой. Если вы ее любите…
– Конечно я ее люблю, черт побери! – вспыхнул Жерар. – При чем тут это идиотское «если»?
– Ну и отлично, мой мальчик, и отлично, – примирительно забормотал Брэдли, снова поднимая свой стакан. – За здоровье вашей миссис, за ваше счастье…
Они чокнулись, выпили. Жерар пожевал лимон и вздохнул.
– Дело в том, что я уже не раз предлагал ей «узаконить», – сказал он, криво усмехаясь. – Но у нее свои соображения, что же делать…
– Ничего, – бодро сказал Брэдли, – надо полагать, вы ее убедите. Молодой парень, красивый, у вас все впереди. Еще раз от души желаю счастья вам обоим.
Жерар, занятый своей трубкой, поблагодарил молчаливым кивком. Брэдли извлек из кармана толстую сигару и тщательно раскурил ее, сразу сделавшись похожим на карикатурное изображение отдыхающего бизнесмена. Жерар покосился на него и скрыл усмешку за клубами дыма.
– Хотите, Аллан, я напишу ваш портрет? Разумеется, даром, в благодарность за ваши услуги. Мы его выставим под названием… ну, хотя бы «Homo Americanus». Согласны?
– Благодарю, Бусс, – польщенно отозвался тот, попыхивая своей «гаваной». – К сожалению, некогда, а то бы с удовольствием. Вы уж лучше заставьте, чтобы вам попозировала ваша squaw[14]14
Жена, женщина – индейское слово, употребляемое в США.
[Закрыть]. Она и в самом деле хорошенькая?
– Точнее – красавица. Глаза как фиалки и волосы цвета старого флорентийского золота.
– Красивое сочетание, – одобрительно кивнул Брэдли, – красивое и редкое. Вам повезло, Бусс.
– Еще бы! Мне вообще чертовски везет с того дня, когда я вас встретил.
– А я что говорил? Со мной не пропадете, мой мальчик.
– Везет настолько, что я даже начинаю уже побаиваться. В жизни есть такой скверный закон равновесия – за всякую удачу рано или поздно приходится платить…
– Бросьте, Бусс. В жизни все гораздо проще – одному везет, другому нет, и никому не приходится расплачиваться. Повезло вам – хватайте леди Удачу за волосы и держите покрепче, иначе эта потаскушка изменит вам с первым встречным. Кстати, мне сейчас пришла в голову одна мысль…
Подняв голову, Брэдли выпустил к потолку длинную струю голубого дыма и положил сигару на край пепельницы.
– Понимаете, – сказал он, отхлебнув из стакана, – теперь вам следует основательно подумать о своем будущем… Тем более что вы уже семейный человек. Я как раз подумал вот о чем. У вас сейчас есть какие-то деньги – не так ли? Но если вы не найдете постоянного заработка, то этих денег вам хватит очень ненадолго. Вы рассчитываете прожить на них год-другой, но я готов держать пари, что уже через десять месяцев вы окажетесь в таком же положении, в каком были полгода назад. Мало того, что будете тратить больше, чем заранее предполагаете, – следует также учесть то обстоятельство, что ваши деньги будут с каждым месяцем таять, даже если вы не станете их трогать. В стране начинается катастрофическая инфляция. Боюсь, что вы этого не учитываете, а это чертовски серьезная штука, будь я негр. Я не знаю, что тут думает ваш мистер Перок, но похоже на то, что он со своей «экономической независимостью» зашел в тупик. Вы видели сегодняшний валютный бюллетень?
– Нет, не слежу. А что такое?
– То, мой мальчик, что на прошлой неделе курс доллара был 26,70, а сегодня он уже 31,25. А это значит, что аргентинская экономика начинает трещать по всем швам. Вообще я должен сказать, что уже сейчас за границей мало кто отваживается иметь дело с аргентинским песо. И неудивительно, ведь его курс падает как давление в проколотой камере… Я что хотел сказать – если уж вы заработали какую-то сумму и пока не имеете возможности зарабатывать дальше, то нужно позаботиться хотя бы о том, чтобы заработанное не улетело в трубу. Верно?
– Конечно, но я не представляю себе, что тут можно сделать. Если курс падает, значит, такова уж его судьба. Давайте-ка лучше выпьем.
Он смешал еще две порции виски-сода и протянул стакан Брэдли. Тот поблагодарил с рассеянным видом, что-то соображая.
– Что тут можно сделать? – задумчиво повторил он слова Жерара. – Ну, сделать тут можно многое, очень многое, Бусс… На это и существует бизнес… Вопрос лишь в том, какую из многих возможностей стоит в данном случае выбрать, какая окажется наиболее выгодной…
Он взял с пепельницы продолжающую дымиться сигару, осторожно поднес ее к губам и запыхтел, окутываясь голубоватым облаком.
– Бросьте вы ломать над этим голову, Аллан, – сказал Жерар. – Ничего со мной не случится, подумаешь. Я вот, может, скоро начну продавать свои работы.
– Кстати, вы не думали о новой выставке? Теперь, когда вы можете заплатить газетчикам… Помните, мы как раз об этом говорили с вами в тот вечер…
Жерар помолчал, лежа в кресле и раскачивая туфлей.
– Я помню, – отозвался он наконец. – Нет, о выставке я пока не думал. Новых вещей у меня еще нет… кроме нескольких этюдов, но это так… А выставлять старые я не хочу. Понимаете, мне не нужно купленное признание, Аллан. Если меня не признали тогда, а теперь признают, то это значит, что признают не мое искусство, а мои деньги. – Он криво усмехнулся и пососал погасшую трубку. – Это маленькое обстоятельство я не учел раньше, когда говорил с вами и раздумывал над предложением Руффо. Тогда мне казалось, что с деньгами я заставлю говорить о себе, привлеку к себе внимание – не к себе, понятно, к моему искусству – и сумею убедить эту проклятую толпу. А теперь я вижу, что все это далеко не так просто. Нет, за деньги признание покупается, но только соответствующего качества, а такого признания мне не нужно… – Проговорив это медленно и негромко, словно думая вслух, он посмотрел на Брэдли и сказал уже другим тоном: – Словом, мне нужно начинать сначала, Аллан, так-то. Сейчас буду работать, а позже – через год, через полтора, – может быть, и найдется что выставлять…
– Да… Пожалуй, это разумно. Вы чертовски принципиальный парень, Бусс, трудно вам жить на свете…
– Будь я принципиальным парнем, – усмехнулся Жерар, – многое в моей жизни было бы сейчас совсем иначе.
– Возможно. Но как знать – лучше или хуже? Так вот, Бусс, послушайте. Мне кажется, я могу помочь вам пристроить ваши деньги так, чтобы они не только не таяли, но и давали вам какой-то доход…
– Ренту, что ли?
– Да, что-то в этом роде… – Брэдли задумчиво пожевал сигару. – Конечно, есть известный риск, но он, в общем, не так велик, если взяться с умом. Словом, я тут кое с кем поговорю, посоветуюсь, а потом уже смогу предложить вам что-либо конкретное. Если, разумеется, вы согласны доверить мне свои деньги.
– Да пожалуйста! – Жерар пожал плечами. – Пропадут – туда им и дорога. Как нажито, так и потеряно. Валяйте, Аллан, пробуйте.
Брэдли кивнул, допил свое виски и посмотрел на часы:
– Ну что ж, мне пора. Жаль, что нет времени познакомиться с вашей миссис.
– Посидите, теперь уже скоро придет.
– Да нет, не получится, я тут еще хочу успеть… – Брэдли встал, одергивая пиджак. – Как-нибудь в другой раз познакомимся. Так я вам позвоню, Бусс. Думаю, что мне удастся состряпать для вас нечто выгодное… – Он многозначительно подмигнул.
– Ну что ж, мерси за хлопоты, – отозвался Жерар, в свою очередь вставая. – Мне не совсем удобно причинять вам лишнюю заботу…
– Бросьте вы, это ведь моя стихия, Бусс, я в этих делах чувствую себя как рыба в воде. Покажите, над чем сейчас работаете, а? Что-нибудь крупное?
– Я не люблю показывать незаконченные вещи.
– Ну что ж, увидим на выставке, – кивнул Брэдли. – Одним словом, договорились. Я пробуду здесь дней пять-шесть, это ваше дело мы провернем… И я постараюсь, чтобы риск оказался минимальным. Кое-какое чутье у меня в этих вопросах есть, будь я негр. Так что надеюсь, все будет в полном порядке…
Брэдли ушел. Сумерки, давно уже сгущавшиеся по углам, постепенно заполнили всю комнату, растушевав очертания предметов, придав им странный, почти угрожающий вид. На потолке заиграли отсветы уличных огней. Дождь продолжал лить, размывая на стеклах зеленые и оранжевые блики неона.
В девятом часу вернулась Беба. Как всегда, она несколько секунд возилась с английским замком; потом дверь наконец скрипнула, отворяясь, потом щелкнул выключатель. На полу протянулась острая полоса света.
– Ола-а! – крикнула из передней Беба.
– Добрый вечер, шери, – отозвался Жерар, не поднимаясь с дивана. Беба открыла дверь и заглянула в комнату, расстегивая плащ.
– Ты сидишь в темноте? – испуганно спросила она. – До сих пор болит? Как странно, что хениоль тебе не помог, мне всегда помогает сразу…
– Что? – не сразу понял Жерар. – Да нет, голова уже давно прошла. Как только я принял таблетки.
– А, ну хорошо. Я подумала, что ты сидишь в темноте из-за головной боли.
Успокоившись, Беба сняла плащ и, стоя перед зеркалом, принялась изучать свою прическу.
– Никак не могу понять, – говорила она озабоченно, вертя головой, – лучше мне так или хуже… Ты ел, Херардо?
– Нет, что-то не хотелось.
– Сейчас будем есть. Нет, в общем это даже оригинально! А тебе нравится?
– А мне отсюда плохо видно. Издали выглядит странно. Фильм хороший?
– Ну как же тебе не видно… Хорошо, я сейчас войду. Главное – как общее впечатление, понимаешь? Ой, фильм такой страшный, я сегодня во сне буду кричать… Ну ладно, смотри!
Беба вошла в комнату и включила свет. Жерар молча смотрел на нее, подняв брови.
– Ничего не понимаю, – сказал он наконец. – Это называется прическа?
– Да, представь себе! – запальчиво подтвердила Беба. – Пожалуйста, не задавай глупых вопросов, а скажи прямо – нравится это тебе или нет.
– Пока нет. А ну-ка повернись.
Беба прошлась по комнате походкой манекенщицы и уселась рядом с Жераром.
– Ты должен мне один поцелуй, – напомнила она, подставляя ему щеку. – Помнишь, по телефону?
– Мадам, такие долги я не зажуливаю… – От ее кожи, мешаясь с ароматом духов, исходила свежесть зимнего дождливого вечера. – Ты совсем замерзла. У тебя новые духи?
– Да, ланвэновские. Ну, почему ты ничего не говоришь?
– О чем?
– О моей прическе, пресвятая дева Мария!
– А-а… – Жерар зевнул. – Откровенно говоря, шери, здесь не о чем говорить. Какая же это прическа?
Беба выразительно пожала плечиками:
– Ну, знаешь! Это, по-твоему, не прическа? Это последняя парижская мода, по журналу! Называется «Экзистенциалистка»! Чего ты еще хочешь?
– «Экзистенциалистка»? – Жерар, взяв Бебу за уши, бесцеремонно повертел ее голову, оглядывая общипанные вихры цвета старого флорентийского золота. – Я бы предложил иначе – «После драки». А?
Беба вырвалась от него и пересела подальше, поджав под себя ноги.
– Ты просто мне завидуешь! – крикнула она. – И не говори больше ни слова, иначе я разревусь. Слышишь? Просидеть полдня в этом дурацком салоне только для того, чтобы тебя общипали, как…
– Ну, глупости, не так уж это плохо выглядит, – успокаивающе сказал Жерар. – Тебе идет любая прическа. Расскажи лучше про фильм. Очень было страшно?
– Ой, лучше не напоминай! – Беба поежилась и сделала большие глаза. – Понимаешь, прилетели марсиане – на такой огромной летающей тарелке – и стали уничтожать людей на земле. Как называется эта страна, где всегда холодно?
– Канада?
– Не-ет, другая… Та, где красные!
– Тогда Россия.
– Россия? Ну да, это там, но называется как-то иначе… Сиб… Саб…
– Сибирь?
– Ага, Сибирь. Они высадились там, в Сибири, и сразу всех уничтожили. Ну, не всех, но очень многих. Янки предложили красным помощь, а те сначала отказались – говорят, у нас есть средства не хуже ваших. И вышло, что их средства никуда не годились. Тогда они уже попросили помощи, и янки это место забросали атомными бомбами. Представляешь? Наверное, сто штук сразу.
– Бедные марсиане, – сочувственно сказал Жерар.
– Не говори… У нас кто-то был? – удивилась вдруг Беба, только сейчас заметив стаканы и недопитую бутылку на столике.
– Да, я и забыл тебе сказать. Приехал Брэдли.
– Брэдли? – Беба нахмурилась. – Откуда он выполз?
– На этот раз из Италии, – небрежно сказал Жерар, догадавшись о ее беспокойстве и стараясь его рассеять. – Очень любезен, предлагает всяческую помощь в делах и так далее…
Беба докурила сигарету до половины и бросила ее в пепельницу.
– Знаешь, Херардо, – сказала она задумчиво, – я его совсем не знаю, этого мистера Брэдли, но мне он почему-то по твоим рассказам очень не нравится… Ты бы держался от него подальше.
– А кому он может нравиться? – Жерар пожал плечами. – Типичный янки – циничный, разумеется, совершенно беспринципный, но не дурак. Да я ведь не собираюсь заводить с ним дружбу, пропади он пропадом.
– Да, но…
Беба помолчала, потом спросила:
– Из какого стакана ты пил, Херардо? Я выпью глоток, так промерзла на этом дожде…
– Вон тот, с краю. Холодно на улице?
– Ужасно…
Беба смешала себе виски и со стаканом в руке уселась на прежнее место, сбросив туфельки и поджав под себя ноги.
– Какую помощь он тебе предлагает? – спросила она.
– О, пока ничего конкретного… Просто мы говорили о нашем положении, ну, и он совершенно резонно сказал, что мне следует теперь заботиться не только о себе… – Жерар улыбнулся и подмигнул. – Вот и все, шери. Нет, ты знаешь – я начинаю привыкать к этой прическе. В ней есть нечто… – Он повертел пальцами. – Словом, беру свои слова назад. Как, говоришь, она называется? «Экзистенциалистка»?
Беба рассеянно кивнула. Жерар обнял ее и прижал к себе.
– Погоди, я же тебя оболью… Херардо!
– Ну, хорошо, мадам экзистенциалистка, допивайте свое виски и ступайте в кухню. Помните, что наша экзистенция зависит от регулярного приема пищи, – этого не отрицает даже великий Сартр. Кстати, в сорок шестом году я иногда встречал его в Кафе де Флор. Нужно было видеть, как он глушил свои апро, о-ля-ля! Между прочим, он обычно бывал похож на мечтающую жабу. Серьезно, у него такой рот, немного лягушачий, и очки с необыкновенно толстыми стеклами…
