Текст книги "У черты заката. Ступи за ограду"
Автор книги: Юрий Слепухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
– Конечно, – горячилась она, – разве девушка может вести какую-то самостоятельную работу, еще бы! Она ведь только для того и создана, чтобы записывать гениальные мужские мысли и стучать на машинке! И глупости это, что женский ум неприспособлен к юриспруденции, вот я тебя познакомлю с помощницей моего шефа – она сейчас в отпуске, – и посмотрим, что от тебя останется после разговора с ней…
– Да погоди, я ведь не о том, – посмеиваясь, успокаивал ее Пико. – Я не доказываю, что женщины созданы как-то иначе, а говорю только, что они иначе воспитаны, – этим все и объясняется. Если хочешь знать, никто больше вас самих не виноват в вашем положении…
– На нас смотрят как на игрушку! Ты хоть когда-нибудь видел в обществе, чтобы кто-то вдруг заговорил с девушкой на серьезную тему?
– А что ты называешь серьезной темой? Политику?
– Хотя бы политику!
Пико расхохотался.
– Да ведь ты сама терпеть ее не можешь! Тебе непонятно, почему девушкам редко доверяют ответственную работу. Вот тебе и ответ: потому что они так же легкомысленны, как и ты.
– Это я легкомысленна? – со зловещим спокойствием переспросила Беатрис.
– Именно ты. Ты сама не знаешь, что говоришь. Сейчас тебе взбрело на ум разыгрывать из себя синий чулок, но ведь эта роль так же тебе подходит, как френч-канкан – старой монахине.
– Это я – старая монахиня?
– Ну нет, но и юриспруденция это тоже не френч-канкан – нужно уметь понимать юмор.
– Прежде всего нужно уметь острить!
– Ладно, придется взять у тебя пару уроков. Нет, ты понимаешь, ведь это просто феноменально – вдруг взять и встретить Мимозу Альварадо, бегущую с бумагами под мышкой. И еще куда – в управление гербовых сборов!
– Знаешь, сам ты мимоза! – окончательно возмутившись, вспыхнула Беатрис и пошла прочь.
Пико поймал ее за локоть:
– Не сердись, ну чего фыркаешь, Дорита, вот как раз лишнее доказательство, что ты и есть мимоза. Ты ведь страшная недотрога, я тебя знаю хотя бы по клубу. Тебя уже не шокирует, когда приходится стоять в очереди перед кассой?
– Нет! Мне пора, Пико. До какого часа принимают в управлении?
– Сейчас что, четыре? Еще успеешь. Зайдем-ка на полчасика в «Гэйлордс», угощу коктейлем. Я сегодня богатый, мне заплатили гонорар за рецензию. Идем?
– Ну-у что ты… – протянула Беатрис.
– Ага! – с торжеством воскликнул Пико. – Из-под маски деловой женщины опять выглядывает воспитанница конвента. Что ты теперь скажешь?
– Помилуй, уж не думаешь ли ты, что я боюсь зайти в бар?
– Конечно, боишься.
– Ничего подобного, просто мне некогда – не успею с этим. – Она взмахнула папкой.
– О, только поэтому, – ехидно заметил Пико. – А вообще-то ты, конечно, можешь запросто войти в бар…
– Разумеется.
– Заказать коктейль, да?
– Да, представь себе, и заказать коктейль.
– Болтушка ты, самая настоящая чарлатана. Может, и вытянуть его у стойки, через соломинку?
– Именно, мой Пико, через соломинку, – задрав нос, с уничтожающим видом сказала Беатрис.
– И когда же это случится, моя Дорита?
– Когда я захочу. Есть возражения?
– Ну, если через пять лет, то вполне возможно. Не спорю, на спорю.
– О нет, не через пять лет, гораздо раньше. Хочешь – в течение ближайшего месяца, на пари?
– Ставлю коробку лучших конфет от «Бонафиде» против пачки американских сигарет. Ты только не вздумай отправиться в какое-нибудь кафе! Мы говорили о настоящем ресторане.
– Я поняла, мой Пико. Я зайду именно сюда, – кивнула она через улицу, – в этот самый «Гэйлордс». Ты доволен?
– Я буду доволен, когда буду курить твои сигареты. Только смотри, чтобы это были настоящие импортные, а не «made in Avellaneda»! Договорились? Ну, идем, я тебя провожу до угла. Мне тоже в ту сторону. Ты где обычно обедаешь, Дорита?
– Обычно в «Хижине», напротив кинематографа «Астор». Знаешь?
– Еще бы, я тоже забегаю туда, когда приходится мотаться по центру. Когда-нибудь ты меня там увидишь.
– Буду жить этой надеждой, мой Пико.
Письмо от Линды пришло в конце января, когда Беба уже совсем измучилась невидимой, неощутимой и тем не менее совершенно реальной отчужденностью, возникшей между ней и Жераром после новогоднего вечера. Внешне они оставались образцовой супружеской парой, за месяц Жерар ни разу не поехал в столицу без Бебы, часто катался с ней верхом, предупреждал любое ее желание и вообще был тем, что принято называть идеальным мужем. И все же она видела, что это было лишь маской, хотя бы безукоризненно пригнанной, но маской.
Мысль о том, что между ними нет взаимной любви, не покидавшая Бебу даже в моменты близости, в конце концов измучила ее настолько, что она начала желать любого исхода, любого, какого бы то ни было. Уйти она не могла – для этого она была слишком аргентинкой: аргентинская женщина может бросить мужа ради любимого, но никогда не бросит любимого из-за обиды, из чувства оскорбленной гордости. Беба знала, что не расстанется с Херардо, но и продолжать эти пронизанные ложью отношения становилось с каждым днем все тяжелее.
Поэтому письмо от Линды явилось для нее прямо подарком судьба – каким-то решением, хотя бы временным. Бывшая товарка по комнате в «отеле» доньи Мерседес, видимо, обзавелась деньгами и теперь приглашала подругу погостить у нее до осени, кстати и посмотреть знаменитый карнавал, ради которого в столицу Бразилии съезжаются в феврале тысячи туристов из всех стран.
Поеду, решила Беба, дочитав письмо. Обязательно поеду и пробуду как можно дольше. Впрочем нет. Сначала она скажет Херардо о полученном приглашении; если он начнет протестовать, то поездка не состоится…
Она долго не решалась начать разговор о письме. Вспомнил о нем сам Херардо – на следующее утро, за завтраком.
– Что это за конверт я видел вечером у тебя в комнате? – спросил он, скармливая Макбету поджаренный ломтик хлеба. – Какой-то необычный, с желто-зеленой каймой. Что-нибудь новое?
– О, это от Линды, из Рио, – небрежным почему-то тоном отозвалась Беба. – Помнишь, я тебе про нее говорила?.. Мы с ней когда-то жили вместе.
Она придвинула к себе вазочку со своим любимым апельсиновым джемом и стала аккуратно размазывать его поверх масла.
– Сейчас она там неплохо устроилась. Кстати, Херардо, она знаешь что пишет? Иди-ка сюда, Макбет, я дам тебе сахару…
– Не стоит, шери, ему сахар вреден. Так что пишет твоя Линда?
– Налить тебе еще кофе? Она хочет, чтобы я приехала к ней погостить на все лето… В Рио устраивают эти знаменитые карнавалы, интересно бы увидеть. И я вот теперь не знаю…
– Поезжай, – кивнул Жерар, протягивая ей чашку. – Рио-де-Жанейро – это стоит поглядеть, еще бы. Поезжай, потом мне расскажешь… Смотри, у тебя джем стекает на стол.
– Что? А-а, джем… Так ты не против, Херардо?
– Конечно, нет, шери, тебе ведь эта поездка доставит удовольствие.
– Вот и хорошо. Я только не знаю, получу ли сертификат благонадежности, без него мне не дадут паспорт. Сейчас это трудно, я слышала.
Жерар схватил подошедшего к нему Макбета за морду. Самолюбивый пес, обиженный такой фамильярностью, скосил на хозяина округлившиеся глаза и утробно зарычал от негодования, не скалясь и едва приоткрывая пасть.
– Ваша знаменитая «buena conducta»? – посмеялся Жерар. – Пари, ты будешь иметь ее через двадцать четыре часа, а еще через неделю – паспорт с бразильской визой. Как думаешь ехать – морем, конечно?
– Я лучше полечу, я никогда еще не летала, – задумчиво сказала Беба.
– Лучше бы плыть, куда приятнее и безопаснее. Отсюда до Рио всего неделя плавания, даже с заходами в Монтевидео и Сантос. Куда тебе спешить?
– Нет, я полечу, – с неожиданным упрямством в голосе повторила она.
– Пожалуйста, я не настаиваю, – примирительно сказал Жерар. – Ты завтра собиралась к парикмахеру? Вот как раз подадим в полицию заявление насчет сертификата и кстати заедем в Браниф или Панагра, закажем билет…
Как он и предсказывал, все документы были оформлены в течение одной недели. Утром восьмого февраля Жерар отвез жену в аэропорт Пистарини. Самолет уходил в десять часов, и они еще успели позавтракать в ресторане, стеклянная стена которого открывала вид на огромное зеленое поле, расчерченное бетонными взлетно-посадочными полосами. Жерар заказал шампанского. Когда они чокнулись, Беба вдруг заморгала и, низко опустив голову, быстро поставила нетронутый бокал.
– Что, шери? – ласково спросил Жерар, положив руку на ее пальцы. – Ну не нужно, зачем же плакать, можно подумать, ты улетаешь на Луну. Давай выпьем, – в дорогу нужно выпить…
Беба смахнула с ресниц слезы и, подняв голову, жалко улыбнулась. Под высоким потолком равнодушно закаркал громкоговоритель:
– Внимание, самолет линии Браниф, рейс номер два-восемь-ноль, Буэнос-Айрес – Рио-де-Жанейро – Белем – Хабана – Майами – Нуэва-Йорк, отправление через тридцать минут, господ пассажиров просят пройти в зал контроля паспортов. Attention, please…
– Идем, Херардо? – дрогнувшим голосом спросила Беба.
– Успеем, шери, времени еще много, куда спешить. Проверь, все ли бумаги с тобой…
Беба опустила голову, роясь в сумочке. Так же равнодушно продолжал каркать громкоговоритель, повторяя по-английски: «…flight number two-eight-zero…» Жерар торопливо налил себе еще бокал и с жадностью выпил.
«Что ты делаешь? – кричал в нем внутренний голос. – Ведь ты же видишь, в каком она состоянии, – она, единственное близкое тебе существо, единственная женщина, которая тебя любит! Ведь ты же отлично понимаешь, почему она уезжает, неужели ты и сейчас не найдешь для нее простого и искреннего человеческого тепла?»
«Attention, s’il vous plait, l’avion de la ligne Braniff…» – опять заговорило радио.
Беба подняла голову.
– Тебе приятно слышать французский, правда, Херардо?
– Да… Послушай, шери… – Он протянул руку через столик и сжал ее пальцы. – Моя маленькая, я не хочу, чтобы мы расстались в таком настроении. Не нужно, paloma mia, все это вовсе не так, как тебе кажется, – тихо говорил он. – Я перед тобой виноват, не думай, что я этого не понимаю… Просто у меня было такое состояние, что… Теперь у нас все будет иначе, вот увидишь.
– Да, да, – кивала она, улыбаясь сквозь слезы, – я тебе верю, Херардо, я ведь тебя люблю, а когда любишь, то нельзя не верить…
Он повел ее в зал контроля, держа под руку и крепко прижимая к себе. Как и десятки других пар вокруг них, они простояли эти последние минуты обнявшись, не обращая внимания на чиновников аэропорта и мешая шепот с поцелуями. На губах Жерара был соленый вкус ее слез, он целовал ее запрокинутое лицо, словно расцветающее от его ласки. «Господ пассажиров просят занимать места, – в третий раз провозгласило радио, – до старта остается пятнадцать минут».
– Береги себя, amado mio, – торопливо шептала Беба, – и пиши почаще, прошу тебя, как только прилетим – я дам телеграмму…
– Да-да, непременно дай, – ну, счастливого пути, постарайся не засиживаться там очень долго, я буду ждать, помни…
У самого выхода она обернулась и приложила к губам пальцы.
Потом он в группе провожающих стоял на высокой террасе и смотрел, как механики в белых комбинезонах откатили трап, как, сотрясая громом утренний воздух, раскручивались винты огромного ДС-6, как ревущий серебряный корабль тронулся с места и медленно пополз по бетону, волоча за собой струи синеватого дыма. Где-то далеко в конце поля самолет оторвался от земли и, описав над аэродромом широкую дугу, растворился в нестерпимом солнечном блеске. Жерар вместе с другими пошел к выходу.
На сердце у него было скверно, ехать домой не хотелось. Барабаня по ободу руля, он сосал трубку, равнодушно поглядывая на сутолоку большого международного аэропорта. Разноцветная шеренга машин, автобусы авиационных компаний, несколько приплюснутых к земле черных «линкольнов» с золотыми правительственными номерами (очевидно, ожидалось прибытие какого-то важного лица), механики в белых комбинезонах, кокетливые стюардессы в синих мундирчиках, похожие на капитанов дальнего плавания пилоты в белых фуражках, с золотом на обшлагах. Снова закаркал рупор над входом в здание аэровокзала: «Внимание, рейсовый самолет линии Эр-Франс, прибывающий из Парижа через Лиссабон – Дакар – Наталь – Рио-де-Жанейро, идет на посадку…»
Жерар высунулся из открытой дверцы, подняв голову и щурясь от солнца. Длинный «суперконстеллейшн» с характерным тройным килем хвостового оперения прошел над аэропортом, уже выпустив шасси. Из шеренги разноцветных автобусов выполз бело-голубой, украшенный надписью «Air-France» и эмблемой линии – крылатым морским коньком, и подкатил к подъезду, готовясь принять пассажиров лайнера для доставки в столицу. Жерар захлопнул дверцу и нажал на стартер.
Доехав до моста № 12, где идущая из аэропорта автострада проходит над окружным шоссе, он увидел промелькнувший внизу автобус линии Сан-Исидро – Эва Перон, решил вдруг последовать за ним и развернул машину на спуск с автострады. Через три минуты он обогнал автобус, рванул рычаг на четвертую скорость и дал полный газ. Шоссе было в неважном состоянии, машина то и дело сотрясалась от попадающих под колеса камешков и выбоин, но Жерар, сцепив зубы, упрямо не сбавлял скорости до тех пор, пока возле загородного ресторана «Лебединое озеро» ему не преградили путь красные сигналы ограждения – впереди работала шоссейно-ремонтная бригада.
Через час он был уже в Ла-Плате – главном городе провинции Буэнос-Айрес, недавно переименованном в «Эва Перон» в честь покойной супруги президента. Оставив машину на площади возле автобусной станции, он долго бродил по тихим тенистым улицам, в отличие от Буэнос-Айреса имеющим номера вместо названий, потом забрел в зоопарк, полюбовался на отличные изваяния саблезубых тигров у входа в Музей естественных наук. Городок, знаменитый своим университетом, обсерваторией и этим музеем, одним из лучших в Южной Америке, ему очень понравился – чистота, масса зелени, какая-то особая тишина на улицах, наводящая на мысль о тишине аудиторий. Сейчас, когда студенты разъехались на каникулы, Ла-Плата казалась спящей и безлюдной. Было так тихо, что, когда пробили часы на церковной башне, Жерар невольно вздрогнул от неожиданности. Оттянув рукав, он взглянул на свои и заторопился обратно – на площадь, где оставил машину. Выезжая из города по шоссе, идущему вдоль железной дороги на Темперлей, он подумал, что напрасно сюда приезжал. Вид мирного и сонного городка навел на него еще горшую тоску.
Когда он вернулся домой, было три часа. Донья Мария накинулась с расспросами, благополучно ли улетела сеньора. Жерар удовлетворил ее любопытство, передал Бебин прощальный привет. Телеграммы от Бебы еще не было. Телефон позвонил, едва сели обедать; Жерар схватил трубку с заколотившимся сердцем.
– Кинта «Бельявиста»? Звонят из почтового отделения Морено, здесь получена телеграмма на имя сеньора Бусоньер, международная.
– Из Рио? – спросил Жерар. – Я Бюиссонье, читайте текст…
– «Прибыла благополучно, очень довольна перелетом, пиши отель Гуанабара, авенида Атлантика 425, тысячу раз целую, Беба».
Жерар продиктовал ответ с пожеланием хорошего отдыха и развлечений и вернулся в кухню.
– Это уже от самой сеньоры, – сказал он, усаживаясь за стол. – Так что, донья Мария, остались мы с вами в одиночестве. Передайте-ка мне перец, будьте добры… Спасибо.
– Значит, до осени сеньора не вернется? – сочувственно спросила чилийка.
– Очевидно, нет, не раньше апреля. Кстати, донья Мария, вы как-то говорили, что давно не виделись с родными. Хотите съездить в Чили? Мне ведь одному ваши услуги это время не понадобятся, готовить я и сам умею.
– В Чили? Боже упаси, дон Херардо, чего я там не видала, я и уехала-то оттуда из-за землетрясений. У меня все родные здесь, в Буэнос-Айресе.
– Ну, тем лучше – и вам ближе, и мне дешевле. Серьезно, давай-те-ка отдыхать до возвращения хозяйки, не ей же одной развлекаться, верно? Заплачу вам за два месяца вперед, и катите к своим. А когда сеньора вернется, вас вызовут.
Через неделю он остался в одиночестве, если не считать Макбета и безобразного котенка Дона Фульхенсио. Хуарес уехал еще до отъезда Бебы по каким-то своим таинственным делам, сказал, что пробудет в отсутствии с месяц и, возможно, вообще не сможет вернуться в «Бельявисту».
Жерар был почти доволен своим существованием. Продукты ему доставляли по телефонному заказу, питался он кое-как: готовил себе кофе, омлеты, какое-нибудь несложное рагу по студенческому рецепту, ел много фруктов. Целые дни он проводил в саду – воевал с термитами, которые после отъезда дона Луиса успели начисто сгрызть два куста роз, или просто дремал на траве, с книгой под головой.
Благодаря удачному расположению кинты, открытой всем ветрам, летний зной, непереносимый в бетонных ущельях столицы, здесь, в каких-нибудь сорока километрах, почти не ощущался. Не было и москитов. По вечерам, выключив свет и распахнул настежь все окна, Жерар долгие часы просиживал у магнитофона с трубкой в зубах, слушая Дебюсси, Равеля, Шуберта. Мысли о Бебе не вызывали теперь в нем того гнетущего сознания вины, которым они неизменно сопровождались все эти месяцы. После ее возвращения все пойдет иначе…
В тот момент прощания в аэропорту в нем произошел, по-видимому, какой-то перелом. Что бы ни случилось с ним самим – остаток жизни он употребит на то, чтобы дать Элен хоть какое-то счастье. Пусть она ни о чем не догадывается до последнего момента, а там уж… Он, во всяком случае, сделал все возможное для ее будущего, большего уже не сделаешь.
Каждую неделю Жерар находил в почтовом ящике конверт с желто-зеленой каймой бразильской авиапочты. Письма были коротенькие, нежные и неумелые. Беба описывала то прогулку в окрестностях Рио, то подъем по канатной дороге на утес Пан-де-Ашукар, то поездку на остров Пакете. Он всякий раз отвечал ей в тот же день, так же коротко и так же нежно.
Февраль шел к концу. Выпавшие дожди освежили начавшую было желтеть листву и воздух, напоенный ароматом последних цветов. Иногда Жерар запирал ворота и, посадив с собой Макбета, гонял машину по окрестностям. Дог очень любил такие прогулки, он сидел в заднем отделении и высовывал морду то направо, то налево, наслаждаясь встречным ветром и яростно облаивая встречные и попутные машины. Придя в возбуждение, он ложился грудью на спинку переднего сиденья, свесив лапы, и жарко дышал над ухом хозяина, ворча и словно прося прибавить скорости.
Однажды кончился запас табака – трубочного кэпстена, который можно было достать только в двух-трех табачных лавках в столице. Просидев день без курева, Жерар к вечеру не выдержал и, чертыхаясь, отправился в гараж.
– Сегодня, старик, тебе со мной нельзя, – сказал он Макбету, который бросился было к машине, восторженно виляя хвостом. – Еду в город, тебе там делать нечего, так что сиди и стереги дом. Ясно?
Уже за Итусаинго на дороге начались сплошные заторы. Жерар приехал в центр к тому времени, когда магазины закрывались; едва успев купить табак, он с пакетом в руках вышел на улицу, уже озаренную колеблющимся разноцветным заревом реклам, и ему вдруг захотелось остаться в столице. Сев в машину, он задумался. Опять вечер в одиночестве, с музыкой Клода Дебюсси? Ему стало почти страшно от воспоминания о тишине пустой виллы.
– Ба, съезжу-ка я в «Гэйлордс», – вслух пробормотал он, вспомнив ресторан, где в свое время бывал с Бебой. – Там, по крайней мере, приличный коньяк и нет нуворишей… Слишком для них дешево…
Решительно захлопнув дверцу, он нажал на стартер и стал медленно разворачивать машину.
Большой зал ресторана оказался полон. Напрасно поискав глазами свободный столик, Жерар прошел к бару и присел на высокий никелированный табурет. Знакомый бармен приветливо кивнул ему головой, осведомился о делах и здоровье и, не дожидаясь заказа, подал рюмку «кордон блё» и нарезанный лимон на тарелочке. Жерар одним духом вытянул коньяк, пососал лимон и, кивнув бармену: «Повторить», начал набивать трубку, оглядываясь по сторонам.
Молоденькая девушка в темном полувечернем платье взобралась на соседний табурет, – слишком молоденькая для такого времяпрепровождения, как подумал Жерар. Она сидела отвернувшись, и лица ее он не видел, но что-то очень юное было в линии ее шеи и затылка, украшенного модной прической в виде лошадиного хвоста.
– Ола, бармен, – позвала девушка со странной смесью робости и апломба в голосе. – Если можно, один коктейль, пожалуйста.
– Какой прикажете, сеньорита?
Задав вопрос, бармен прошел вдоль стойки, чтобы взять с полки шекер; девушка повернула голову вслед за ним – Жерар увидел маленькое розовое ушко, изогнутые ресницы и чистый профиль. Это было то лицо – то самое, неправдоподобная юная прелесть которого ошеломила его несколько месяцев назад у зоологического магазина.
