Текст книги "У черты заката. Ступи за ограду"
Автор книги: Юрий Слепухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
– Нет, это немыслимо, – простонала Норма и сердитым толчком распахнула дверцу. – Посидите, я пойду искать своего монстра…
– Действуй решительнее, Норма, волоки его за шиворот. У Доры Беатрис уже совершенно несчастный вид.
– Да-да, сейчас.
Норма выскочила на тротуар и решительным шагом направилась к проходной. Пеоны приостановили работу, провожая взглядом нарядную девушку.
– Так вы разрешите называть вас по имени? – негромко спросил Гейм.
Беатрис кивнула:
– Пожалуйста, сеньор Гейм…
– Ян, – с улыбкой поправил тот, прикоснувшись к ее руке.
– Да, Ян… Называйте меня первым именем или вторым – это все равно. Дома меня называют Дорой, но мне самой больше нравится второе.
– Мне оно тоже нравится гораздо больше. И оно вам подходит… Беатрис – Беатриче… Оно такое же нежное, как и вы сами…
Беатрис отвернулась, искренне ненавидя себя в эту минуту за дурацкую способность краснеть по малейшему поводу.
– Скажите, вам тоже противно жить на свете? – тихо спросила она после недолгого молчания.
– Мне? – удивился он. – Почему, Беатриче?
– Ну… Вы сказали там, на набережной, когда мы садились в машину…
– А, – улыбнулся Ян. – У вас хорошая память!
– Просто мне часто приходит в голову то же самое, – задумчиво сказала Беатрис. – Только я не считаю себя никаким философом, совсем наоборот, я ни в чем не могу разобраться… Вы очень правильно сказали – сейчас нельзя чувствовать себя счастливым, даже если лично у тебя и нет никакого несчастья… Я думаю, это чувствуют не только те, у кого философский склад ума. Для этого, по-моему, важнее иметь сердце, чем голову…
Она застенчиво взглянула на Яна, словно испугавшись, не покажутся ли ее слова слишком уж глупыми.
– Мне приятно, что вы тоже не находите жизнь уютной, – добавила она.
– Н-да, жизнь становится гнусной штукой, – кивнул тот. – Людям нашей касты скоро вообще не останется на земле места, всё захватят плебеи. Мы, Беатриче, римляне пятого столетия, наша догорающая звезда катится к горизонту… Единственное утешение – это то, что до последней минуты ни одна каналья не отнимет у меня права сознавать себя патрицием.
– Это верно… – задумчиво согласилась Беатрис, сняв очки и протирая их перчаткой. – От плебеев уже не знаешь куда деваться…
Она опять вспомнила Мартинеса – его одутловатое лицо и черный бесшумный лимузин, вспомнила других плебеев, из Техаса. Да, скоро они захватят все, это верно…
– Взгляните-ка на них, Беатриче, – усмехнулся Ян.
– На кого?
– На наших милых плебеев, господ завтрашнего дня… – Он кивнул на пеонов, которые докатили катушку до ворот и теперь возвращались обратно, рассыпавшись по тротуару и со смехом перебрасываясь камешками и щепками. – Завтра эти человекоподобные вскарабкаются на Палатинский холм, начнут шнырять по Капитолию. Веселая перспектива, не правда ли?
– Что вы говорите глупости! – вспыхнула Беатрис. – Я имела в виду совсем других, это просто несчастные люди, на которых жалко смотреть. Какой там Капитолий, как вам не стыдно!
– Посмотрите, что делается в России, где чернь подчинила все своей воле и своим вкусам. Нельзя быть такой наивной, Беатриче, – мягко сказал Ян.
– Я ничего не знаю про Россию, какое мне до нее дело! – сердито отозвалась Беатрис. – Я говорю, что мне жалко этих людей…
– Когда вы попадете в их лапы, они вас не пожалеют.
– …И что они не мешают мне жить, – не слушая его, докончила она. – Мне мешают жить все эти нувориши, все эти…
– Беатриче, не будем ссориться из-за пустяков! Простите, если я оскорбил ваши чувства. – Он взял ее руку и заглянул ей в глаза. Беатрис беспомощно пошевелила пальцами, но настойчивый взгляд Гейма на мгновение как-то странно обезволил ее, и она даже не пыталась отдернуть руку, когда тот поднес ее к губам и вдруг повернул ладошкой кверху. Она успела лишь сжать пальцы в кулачок, но он поцеловал запястье у выреза перчатки.
Все это произошло в течение секунды, потом она опомнилась и сердито вырвала руку, отвернувшись к окну.
– Не делайте этого, Ян, – тихо сказала она голосом, который доложен был быть решительным, но прозвучал чуть ли не умоляюще. – Не нужно, я вас прошу…
– Беатриче… Вы сами не знаете, какая вы, – прошептал он над ее ухом. – Таких, как вы, больше нет, и они больше не появятся в этом мире, где не будет места красоте. Вы последняя, Беатриче… Ваша изысканная нежность – это пурпуровая полоса на тоге, наследственный знак вымирающей касты патрициев… Вы сами не понимаете; что означает ваше присутствие на этой обреченной земле…
– Перестаньте, Ян! – воскликнула она, рывком повернув к нему пылающее лицо. – Вы сошли с ума, разве можно говорить такие вещи через час после знакомства!
– Я не сошел с ума, Беатриче, – печально отозвался тот, – не бойтесь. Вам нечего меня бояться, вы для меня не девушка, а символ… символ слишком многого, чтобы это можно было выразить в словах… Такие вещи выражает только музыка…
Беатрис не успела еще сообразить, приятно ли это неожиданное превращение, из девушки в символ, как из двери проходной появилась Норма в сопровождении своего монстра. Монстр был явно не в духе.
– Прошу прощения, ребятишки, – сказал он, подойдя к машине. – Думал освободиться раньше, да вот…
Он сердито развел руками и полез в карман за сигаретами.
– Какой-нибудь очередной конфликт? – лениво спросил Ян.
– Точно, – кивнул Качо, щелкая зажигалкой. – Пришлось ругаться с делегатами, чтоб они все…
Закурив, он с жадностью затянулся и посмотрел на часы.
– История совершенно дурацкая – вчера Берман уволил одного парня, который не проработал месяца, а остальные взбесились. Уволил-то он его напрасно, но что теперь делать, черт побери! Я не могу из-за какого-то пеона дискредитировать перед всей фабрикой моего инженера…
– Ну хватит, Качо, никому это не интересно, ваши фабричные глупости, – капризно перебила Норма. – Я хочу есть, поехали обедать! Ты проголодалась, Би?
– Да нет, не особенно. Но у меня от этом ужасной пыли уже хрустит на зубах, хорошо бы выпить чего-нибудь.
– О’кэй, – сказал Качо, – решайте, куда ехать.
Норма захлопала в ладоши:
– Слушайте! А что, если мы пообедаем где-нибудь здесь? Найдем самое обыкновенное boliche[31]31
В данном случае – харчевня (исп.).
[Закрыть] и завалимся туда. Ты представляешь, Би, обед в обществе пеонов, а? Так изысканно!
Качо сказал, что за углом есть итальянская кантона – он часто там закусывает, когда нет времени съездить в центр. Решили идти туда.
– Перес! – крикнул Качо. Из проходной выглянул охранник. – Че, Перес, мы сходим пожевать, ты тут присматривай за коробкой, а то еще свистнут.
Охранник притронулся к околышу:
– Слушаю, патрон. Стекла-то лучше бы поднять, а то пыль набьется.
– Ну понятно, – буркнул Качо, запирая «фиат». – Тут на прошлой неделе, вот прямо напротив, украли новый «олдсмобиль», – добавил он, обращаясь к Яну. – Да так ловко, дьяволы, – подкатили на аварийной машине, с лебедкой, подцепили крюком под передок и уволокли. Дело одной минуты. Тот тип увидел в окно – выскочил, орет, а тех уж и след простыл. Техника, а?
Беатрис забыла очки в машине и теперь шла, щурясь от неистового света, – перевалившее за полдень солнце било ей прямо в лицо. Затея идти обедать в кантону была глупой и, строго говоря, неприличной. Она покосилась на Яна с его яркой бабочкой и белокурой шевелюрой, в элегантном костюме и дорогих туфлях плетеной кожи, на вызывающе одетую Норму. Что о них подумают? Так бы и поколотила эту глупую курицу.
Кантона «Ла-Дженовеза» была расположена сразу за углом и, к счастью, на тенистой стороне улицы. Перед ней росли даже три чахлые акации с тусклой и пыльной, несмотря на весну, листвой. При виде необычных посетителей из-за стойки вышел сам хозяин дон Руджеро и проводил их в семейное отделение, ничем не отгороженное от мужского и отличающееся от него только грязными клетчатыми скатертями на столиках. Беатрис внутренне вся сжалась под взглядами посетителей кантоны, готовая уже надавать себе пощечин за то, что пришла сюда сама и не отговорила остальных.
– Что прикажут синьорины? – с сильным итальянским акцентом спросил дон Руджеро, стряхнув скатерть и хлопотливо расставляя тарелки, хлебницу, оловянный прибор с солонкой, перечницей и флаконами для масла и уксуса. – Есть очень хорошее мясо, сеньор Мендес, останетесь довольны!
– Слово за вами, девочки, – уже придя в свое обычное хорошее настроение, пробасил Качо, когда они расселись. – Вы, Дора?
– Я не знаю, – смутилась Беатрис, – сегодня ведь пятница…
– В самом деле, черт побери! – Качо поднял брови с комически унылым видом. – Мы и забыли…
Норма огорченно вздохнула; ей, видно, напоминание о постном дне тоже пришлось некстати. После короткого обсуждения решили использовать посещение кантоны до конца и познакомиться с традиционным итальянским блюдом. Качо заказал макароны с томатной подливкой и бутылку кьянти.
– Это самоубийство, Би, – жалобно сказала Норма, со страхом накручивая на вилку длинную макаронину. – Ты не можешь себе представить, как толстеют от мучного! Господи, на какие жертвы идешь ради спасения души…
Беатрис метнула на нее короткий взгляд, но сдержалась. Качо и Гейм ели молча; все, кроме Нормы, чувствовали себя не в своей тарелке. Впрочем, скоро внимание остальных посетителей отвлеклось от странной компании, в кантоне снова стало шумно. В дальнем углу кто-то опустил монетку в щель музыкального автомата, и с заигранной пластинки задребезжал искаженный до неузнаваемости голос Альберто Кастильо. За столиком неподалеку четверо в маленьких каталонских беретах играли в кости, с сухим стуком бросая кубики из кожаного стакана. Беатрис отпила глоток вина – кьянти было терпкое и очень кислое, но оставило приятный привкус.
– Неплохая вещь, – покосившись на нее, пробормотал Качо, придвинув к себе оплетенную пузатую бутылку с длинным горлышком и разглядывая этикетку. – Впрочем, это настоящее импортное… Иногда его делают здесь, получается дерьмо страшное… О, прошу прощения.
У Беатрис только дрогнули ресницы. Норма положила вилку и посмотрела на жениха, выразительно пожав плечами.
– Любопытно, что скажет Перон в своей завтрашней речи, – непринужденно заметил Ян.
– Мне – нет, – буркнул Качо, – я этого любопытства не испытываю. У меня завтра три сотни квалифицированных рабочих будут торчать весь день на Пласа-де-Майо, а за получкой явятся на фабрику! Две тысячи четыреста человеко-часов, – что скажете, а?
– Тише, Качо, – испуганно сказала Норма. – Ты же понимаешь, где мы находимся…
– К сожалению, да. Мы находимся в стране, где с предпринимателя дерут три шкуры и при этом еще заставляют кричать «Вива Перон!». – Качо сердитым жестом отодвинул пустую тарелку и допил вино. – В Штатах я не видел ничего подобного.
– Вы давно были в Штатах, сеньор Мендес? – спросила Беатрис.
– В прошлом году, ездил изучать производство на один из заводов «Дженерал электрик»…
– Там большая безработица?
– Зависит от отрасли промышленности. В общем – на среднем уровне, как мне показалось.
– Положения в авиационной вы не знаете?
– По правде сказать, не интересовался…
Макароны были съедены. Качо заказал порцию сыра с мармеладом, остальные ограничились фруктами и черным кофе. За кофе тоже молчали.
– Какое-то у нас сегодня похоронное настроение, каррамба, – сказал наконец Качо, обводя взглядом сидящих за столом. – В чем дело, дети? Я вижу – надо поехать встряхнуться. Хотите в Тигрэ?
– Москитов там еще нет? – нерешительно спросила Норма.
– В октябре какие же москиты, что ты. Серьезно, поедем?
– Я – за, – поднял руку Ян. – Вы, Беатриче?
– Хорошо…
Качо свистнул хозяину и остановил руку Гейма, доставшего было бумажник. «Платит старший по возрасту», – подмигнул он, вытаскивая свой из заднего кармана брюк.
Девушки вышли из кантины первыми. Сойдя со ступенек, Беатрис увидела маленького горбуна в чисто выстиранном линялом комбинезоне, поспешно вскочившего с обочины тротуара, и быстро отвела глаза. Она всегда чувствовала к калекам какую-то пронизывающую жалость. Гейм и Качо спускались следом, говоря что-то о завтрашнем празднике.
– Сеньор Мендес, – негромко сказал вдруг горбун, подойдя к крыльцу кантины. Беатрис круто обернулась и замерла на месте, увидев сразу нахмурившееся лицо Качо.
– Сеньор Мендес, мне сказали, вы тут, и я решил вас подождать, – торопливо проговорил горбун хриплым голосом. – Сеньор Мендес, ведь вы…
– Послушайте, приятель, – перебил его Качо, глядя на калеку с высоты своего роста и двух ступенек. – Мы говорили с вами вчера, только что у меня был получасовой разговор на эту же тему с представителями синдиката. Я ведь сказал вам ясно: ничего не могу сделать, вопросами найма и увольнения персонала ведает старший инженер. Если он счел необходимым вас уволить…
– Идемте, Беатриче, – сойдя с крыльца, сказал Ян, прикоснувшись к ее локтю.
Беатрис скользнула по нему невидящими глазами и снова отвернулась, растерянно глядя то на горбуна, то на Качо. Ян пожал плечами и достал портсигар.
– Сеньор Мендес, вы ведь знаете мое положение! – отчаянным голосом сказал горбун. – Я уже полгода не могу устроиться, у меня…
– Но, дружище, вы же должны понимать по-кастильски, черт побери! – Качо сошел на тротуар. – Я ведь вам объясняю, как обстоит дело…
– У меня больная мать, сеньор Мендес, – еще тише и еще отчаяннее сказал горбун, и кадык под его обтянутым подбородком сделал судорожное движение. – Я не могу оставить ее без лекарств, подумайте, сеньор Мендес, у вас тоже есть мать… Я ведь работал эти три недели не хуже других…
Беатрис с ужасом бросила взгляд на Качо, потом на остальных. Ян курил, стоя в стороне, прищуренными глазами разглядывая что-то в вершине акации. Норма, отойдя еще дальше, нетерпеливо ковыряла носком туфли выбоину на тротуаре.
– О, черт возьми, – воскликнул Качо, – ну как мне еще с вами тут говорить, на каком языке?.. – Он выхватил бумажник и достал несколько кредиток: – Вот возьмите, это все, что я могу для вас сделать, и ради всего святого…
Не глядя, он сунул горбуну скомканные деньги и кинулся от крыльца, подхватив под руку Беатрис:
– Идемте, Дора, пора ехать…
– Подождите! – воскликнула она, упираясь. – Неужели вы не поняли, чего он от вас хочет…
– Идемте, идемте… Я все понял, сейчас поймете и вы. Идемте!
На углу она вырвала у него свою руку и оглянулась. Горбун продолжал стоять перед крыльцом кантины – маленький, почти карлик, в чисто выстиранном линялом комбинезоне. И смотрел им вслед.
– Надоела мне эта история, – сквозь зубы говорил Качо. – Берман, конечно, сволочь… Наверно, накануне напился, а утром пришел на фабрику в собачьем настроении, и тут ему подвернулся этот парень. Он ему с похмелья и ляпнул: «Здесь не цирк, горбунов нам не требуется». А парень, надо сказать, и в самом деле старался… Он сильный, горбуны многие сильные… Но и оставить в дураках старшего инженера я тоже не могу. Создашь прецедент – начнут потом бегать к тебе по каждому пустяку, жаловаться, искать защиты… Ну, всё, не думать больше об этом! Сейчас махнем в Тигрэ, развлечемся…
– Что с вами, Беатриче? – воскликнул вдруг Ян. – Вам нехорошо?
– Да… Нет, ничего, – сдавленным голосом промолвила Беатрис. – Норма, я боюсь, что не смогу поехать.
– Ну во-от, Би, что же это ты… Ой, на тебе и в самом деле лица нет, бедненькая! Это макароны – я тебе говорила, не нужно было есть эту гадость…
– Да, наверно. Вы меня завезите на Окампо, а потом поезжайте.
– Может быть, в машине вам станет лучше, – добавил Качо.
Всю дорогу Беатрис молчала, откинувшись с закрытыми глазами на спинку сиденья.
– Ну, тебе не лучше, Би? – жалобно спросила Норма, когда машина обогнула желтую зубчатую стену Пенитенсиарии, сворачивая на Лас-Эрас. – Может, поедем?
Беатрис, не открывая глаз, отрицательно мотнула головой.
Улица Окампо дремала, погруженная в сиесту. На отполированном шинами асфальте копошились солнечные блики, лиловые лепестки глициний усыпали тротуар возле ржавой калитки с кованым вензелем Альварадо. Из соседнего сада одуряюще крепко пахло какими-то цветами.
– Спасибо, Норма… Позвони на этих днях, – пробормотала Беатрис, поцеловав подругу в щеку.
– Поправляйся, Би.
– Да, да…
Коротко кивнув «мальчикам», Беатрис торопливыми шагами вошла в калитку.
На сиденье остались забытые ею очки. Увидев их, Гейм выскочил из машины и пошел следом за Беатрис.
– Вы забыли, возьмите, – сказал он, догнав ее у ступеней подъезда.
– Спасибо. – Она взяла очки, не глядя на Яна. Тот схватил ее за локоть.
– Беатриче!
– Пустите… – Беатрис, с закушенными губами, дернула руку. – Пустите, слышите…
– Беатриче, нельзя же так…
Сильным рывком она высвободила руку и вскинула на Яна полные слез глаза.
– Не смейте ко мне прикасаться! – крикнула она, задыхаясь. – Вы там присутствовали, все слышали – и остались в стороне… Патриций!
Она повернулась и побежала вверх по ступеням. Гейм посмотрел ей вслед, слегка пожал плечами и вернулся на улицу.
– Что с ней случилось? – покосился на него Качо, нажимая кнопку стартера.
Ян Гейм закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее на освободившемся сиденье, и поправил складку на брюках.
– О, пустяк, – небрежно отозвался он, закуривая. – Что-то вроде легкого солнечного удара. К вечеру пройдет.
Машина мягко фыркнула и рванулась, взметая за собой лиловый цвет опавших глициний.
8
Человечек, похожий на кобрадора[32]32
Cobrador – лицо, получающее деньги в оплату счетов (исп.).
[Закрыть] какой-нибудь захудалой фирмы, явился к Жерару во вторник двадцать седьмого, в одиннадцать утра. «Из агентства «Эль Колибри», – отрекомендовался он. – Позвольте удостоверение личности…» Убедившись, что имеет дело действительно с сеньором Бюиссонье, человечек уныло высморкался, расстегнул истрепанный дешевый портфель и, порывшись в его недрах, вручил Жерару запечатанный сургучом конверт. Когда рассыльный ушел, Жерар уселся в кресло, откупорил жестянку табака и стал медленно набивать трубку, не сводя глаз с лежащего перед ним конверта. Противно, что пришлось прибегать к такому способу, но…
«Новый фактор», так неожиданно свалившийся ему на голову, сразу вытеснил из нее все другие заботы. Речь шла о судьбе Элен, и если на свою ему было наплевать, то в этом случае нужно было что-то решать и что-то делать. Он не мог не понять в тот день, что происходило между его женой и этим Ларральде. Парень влюблен – это видно за десять миль. Что чувствует сама Элен – сказать трудно, но во всяком случае она сидела и слушала. Что же должен теперь делать он сам? Право на ревность имеет только любящий. Вопрос, следовательно, сводится к тому, чтобы получше узнать этого молодого медика и, в зависимости от того, что он собою представляет, спасать от него Элен или… или предоставить этой истории идти своим путем.
Ему самому он понравился. Понравился настолько, что он тогда почувствовал вдруг мучительную зависть – зависть к чужой молодости, умеющей смотреть такими глазами на любимую женщину, не обращая внимания ни на что в мире. Разве он, Жерар Бюиссонье, опустошенный и заблудившийся в жизни, – разве сможет он дать ей хоть подобие такого чувства? Если, разумеется, лекарь – порядочный человек…
Вот это и нужно было выяснить. Но как? Однажды ему попалось на глаза это напечатанное петитом объявление в нижнем углу газетной полосы: «Частное сыскное агентство «Эль Колибри» – коммерческие расследования, бракоразводные дела, розыски лиц. Зарегистрировано в федеральной полиции. Большой опыт, оплата умеренная, гарантируется строжайшее соблюдение тайны». Сначала его удивило дурацкое название агентства, потом он подумал, что – как ни противно обращаться к ищейкам – это, пожалуй, и будет наиболее разумное решение вопроса.
Жерар вздохнул, аккуратно уминая пальцем длинные золотистые стружки кэпстена. Действительно ли голос Бебы в телефонной трубке стал в эти последние дни звучать как-то иначе? Может быть, это ему просто кажется. И об этом Ларральде она ни разу не упомянула ни слова. Правда, он и не спрашивал, но естественно было бы с ее стороны самой заговорить о той встрече в кафе…
Ломая мягкие восковые спички, он закурил и несколько секунд сидел неподвижно, окутываясь голубым дымом, бессмысленно уставившись на портрет кинозвезды на спичечной этикетке. Потом перевернул коробочку и стал считать буквы надписи: «Спички-люкс «Виктория» – 35 штук – Южноамериканская спичечная компания». А, ч-черт!
Он швырнул коробку на стол и, потянувшись за конвертом, сломал печать.
«Буэнос-Айрес, 26.10.53
Уважаемый сеньор,
согласно договоренности сообщаем результаты расследования относительно интересующего Вас лица.
Дон Эрменехильдо Ларральде, окончивший в текущем году медицинский факультет Буэнос-Айресского университета, в настоящий момент проходит профессиональную стажировку в поликлиническом госпитале Роусон и живет вместе со своей матерью, доньей Марией Консепсьон Ларральде, урожденной Ольмедо, по адресу – улица Часкомус 6920, Баррио Нуэва-Чикаго (Матадерос). Состоянием не обладает, холост, год рождения 1928, состоит на учете в ФП в связи с неоднократным активным участием в студенческих беспорядках на протяжении последних четырех лет. Несколько раз подвергался кратковременному заключению, под судом не был. Собранные нашей агентурой отзывы бывших однокурсников сеньора Л., а также его коллег по терапевтическому отделению госпиталя Роусон единодушно характеризуют его как хорошего товарища, обладающего вспыльчивым и несколько экспансивным характером. Политические убеждения – умеренно-левые. Полученные нами сведения об интимной стороне жизни сеньора Л. не дают никаких оснований сомневаться в его мужской порядочности.
Такими же положительными оказались отзывы соседей и коммерсантов о семье Ларральде в целом. Старший брат, дон Пабло, участвовал во второй мировой войне в качестве волонтера на стороне союзников и после войны остался в Италии, где женился и работает механиком (Виа Гарибальди 26–8, Турин). Отец, покойный дон Анастасио Ларральде, до момента своей кончины в 1940 году занимал должность младшего бухгалтера в одном из агентств Государственной газовой компании, пользуясь репутацией честного и…»
Жерар пропустил перечисление заслуг покойного дона Анастасио, невнимательно пробежал список знакомств дона Эрменехильдо, взял письмо за уголок и сжег над пепельницей.
Он побродил по комнате, пальцем нарисовал рожицу на пыльной крышке телевизора и свалился на диван, сцепив кисти рук под головой и задумчиво насвистывая «На Авиньонском мосту».
Что ж, картина в общем ясна. Надо полагать, эти «колибри» слишком дорожат своей репутацией, чтобы морочить клиентам головы. Да и к тому же все это совпадает с его личным впечатлением. Трудно представить себе прохвоста с таким лицом…
Уставясь неподвижным взглядом в потолок, он долго лежал не шевелясь, равнодушно перебирая в памяти обрывки воспоминаний. Характерный, всегда почему-то отдающий мылом, запах парижского метро. Стремительное мелькание реклам за окном вагона – «Дюбо – Дюбон – Дюбоннэ, Дюбо – Дюбон…» Загорелые ноги Дезире на пляже Жюан-ле-Пен с присохшими к коже песчинками и крошечными ракушками. Изъеденная столетиями поверхность выветрившегося серого камня на верхней галерее Нотр-Дам. Веселый толстяк марселец – буфетчик из третьего класса пакетбота «Груа». Неправдоподобные закаты над Южной Атлантикой. Танки дивизии Леклерка, утопающие в грязи на размытых осенними дождями полях под Страсбургом. Похожий на Клемансо старик Пьер, макизар, умерший в госпитале. Белые флаги среди развалин прирейнских городков. Ослепительная улыбка какой-то мулатки в порту Рио и зеленые зерна кофе, хрустящие под ногами на мостовых Сантоса…
Когда онемели закинутые под голову руки, Жерар повернулся на бок и закрыл глаза. Все это хорошо, но нужно решать, как быть дальше – с Элен, с этим мальчишкой Ларральде. Решать? Или предоставить решение им самим, вернее – ей? Это было бы, разумеется, самое правильное… Но как это сделать?
Не скажешь же ей прямо: «Послушай, шери, я никакого счастья дать тебе не могу, поэтому присмотрись получше к этому молодому тубибу…»
Около двух часов Жерар отправился обедать. Погода была прохладная, пасмурная, после вчерашней неистовой жары видеть серенькое, напоминающее Европу небо было особенно отрадно.
С удовольствием вдыхая свежий не по-аргентински воздух, уже пахнущий дождем, Жерар пешком проделал свой обычный путь – по Кальяо до площади Конгресса и оттуда вниз, по Авенида-де-Майо.
Эта центральная артерия столицы, по прямой линии соединяющая правительственный дворец «Каса Росада» со зданием Национального конгресса, всегда привлекала его своим неуловимым сходством с некоторыми авеню Парижа. Трудно даже было определить, что именно придавало ей этот неожиданно парижский оттенок: то ли солидная и сдержанная архитектура эпохи «Fin de siecle»; то ли выставленные прямо на тротуар круглые мраморные столики, укрытые от солнца парусиновыми тентами и густой зеленью старых платанов; то ли, наконец, замыкающее перспективу здание Конгресса с его высоким куполом, зеленоватым от бронзовой окиси и издали похожим на купол парижского Пантеона…
Жерар не торопился – обедать шел скорее по обязанности, есть ему не хотелось. Держа руки в карманах и посасывая погасшую трубку, он неторопливо брел по тротуару, отличаясь от других фланирующих бездельников своими светлыми растрепанными волосами и небрежностью костюма: коричневая спортивная рубашка без галстука и расстегнутый пиджак из недорогого клетчатого тропикаля песочного цвета резко выделяли его из толпы аргентинцев, по обыкновению напомаженных, с безукоризненными узлами галстуков и белоснежными воротничками.
Витрины магазина кожаных изделий, как всегда, вызвали воспоминание о старом сатире Руффо, паскуднике. Жерар выругался сквозь зубы, привычно и равнодушно. У открытых окон полуподвального этажа газеты «Критика» несли свою обычную вахту жадные к технике ребятишки, с восторгом заглядывая в освещенную электричеством преисподнюю, откуда пахло нагретым маслом и типографской краской и катился тяжкий гул ротационных машин, изрыгающих первый тираж вечернего выпуска. Поглядывая по сторонам, иногда задерживаясь перед витринами, Жерар добрел до гибельного для рассеянных пешеходов места – перекрестка с проспектом 9-го Июля – и, выждав момент и изловчившись, ухитрился в три перебежки достичь восточного тротуара.
От прогулки на свежем воздухе пришел аппетит. Жерар взглянул на часы и решил, что еще успеет до перерыва забежать в магазин французской книги на Майпу. У «Ашетт» он, как всегда, застрял надолго, и, когда наконец вышел, держа под мышкой пачку журналов и газет, на асфальте уже высыпали темные крапины первых дождевых капель. Он едва успел поравняться с витриной зоологического магазина, как вдруг дождь, собиравшийся с самого утра, разразился настоящим ливнем. Сразу потемнело, асфальт превратился в рябое от брызг зеркало, побежали прохожие, прикрываясь сложенными газетами.
Жерар отошел к самой витрине, где можно было переждать ливень под выступом карниза. За зеркальным стеклом возились на соломе щенки – неуклюжие, как медвежата, овчарки с бессмысленными и любопытными глазами, игрушечные черные скотчтерьеры, юркие и уже сейчас двуличные таксы, похожие на рыженьких лопоухих ящериц. В стороне, растопырив толстые лапы, сидел пегий сенбернар и со вкусом зевал, показывая розовое ребристое нёбо и белые иголочки первых зубов. Жерар, улыбаясь, долго смотрел на неуклюжую щенячью возню, потом набил трубку и, прижав пакет локтем, развернул номер «Пари-матч».
Монотонный шум дождя стал быстро стихать. Жерар поднял голову. Через улицу, прижимая к груди маленький портфель, перебежала девушка в белом свитере и черной разлетающейся юбке. Вскочив под карниз «Пауля», где кроме Жерара спасалось от дождя еще несколько человек, она растерянно посмотрела на свои ноги в открытых лодочках, которые, очевидно, уже успели набрать воды. Ее очень юное, порозовевшее от бега лицо привлекло внимание Жерара какой-то особой, редко встречающейся чистотой линий и общей гармонией черт, случайно или намеренно подчеркнутых прической в виде небольшого греческого узла. В темных, слегка вьющихся волосах девушки, свободно зачесанных назад, запутались дождевые капли. Стряхнув их рукой в узкой перчатке, она расстегнула портфель и достала платочек, и тут ее взгляд упал на витрину со щенками.
Жерар увидел, как широко открылись ее блестящие миндалевидные глаза. Тихонько ахнув, девушка шагнула к витрине и замерла, опустив расстегнутый портфель. Жерар скосил глаза – в портфеле лежали книги, аккуратно обернутые в синюю бумагу, с торчащими вместо закладок пестрыми конфетными обертками, и толстая общая тетрадь в муаровом переплете, с кляксой на корешке.
Дождь кончился сразу – словно перекрыли душ. Неожиданно проглянуло солнце, мокрый асфальт заблестел, стало теплее. «Начнет сейчас парить, как в турецкой бане», – подумал недовольно Жерар, сворачивая свой «Пари-матч».
Взглянув на часы, он выколотил трубку о каблук и сунул ее в карман. На углу Ривадавии что-то заставило его оглянуться – девушка, почти прижавшись носом к стеклу, стучала пальцем, стараясь привлечь внимание обитателей витрины. Ее восторженное лицо в профиль было еще более прелестным.
В закусочной Жерар заказал бутылку пива и бифштекс с жареным картофелем и, сев за столик подальше, зарылся в газеты. Принесли обед, он машинально ел и пил, не отрываясь от чтения и все больше хмурясь.
Вскинув брови, он пробежал глазами таблицу новых, повышенных цен. Квартирная плата, уголь, газ, электричество, хлеб, мясо… Чертовщина какая-то – уже восемь лет, как кончилась война, и никакого улучшения… Впрочем, кой дьявол кончилась, карты фронтов только изменились… Вот куда идут франки: «В последних числах сентября на аэродроме авиастроительной компании Марсель Дассо, под Мариньяном, были с успехом проведены испытания нового турбореактивного истребителя «Мистэр IV-А», снабженного улучшенным вариантом двигателя типа «Вердон». Пилотируемый кавалером Почетного легиона полковником Розановым, истребитель достиг проектных потолка и скорости. На испытаниях присутствовали представители военно-воздушных сил и министерства воздухоплавания». Жерар пожал плечами и за уголок вытащил из пачки журнал. С яркой обложки – искоса и чуть потупившись – глядела знаменитая звезда экрана с наивными глазами пансионерки и неправдоподобным бюстом, открытым ровно наполовину. Каштаново-рыжие волосы звезды, тщательно растрепанные по последней моде, были точь-в-точь как у Элен, когда той приходило вдруг в голову соорудить себе прическу «экзистенциалистка».
– Сладкое, сеньор? – спросил подошедший мосо, убирая хлеб и тарелку.
– Нет, не хочу, – не сразу ответил Жерар, оторвавшись от своих мыслей. – Сколько там с меня?
Да, волосы как у нее, очень похоже. Он подавил вздох. Что ж, так ты ничего и не придумал, старик… А что тут придумаешь? Предоставить все времени – единственное, что остается. Хорошо бы вдруг испариться на какой-то срок, чтобы дать Элен полную свободу выбора без всякого давления. Впрочем, давление все равно будет – со стороны Ларральде. Еще бы, этот мальчишка только обрадуется – понятно, как же не воспользоваться такой роскошной оказией: соперник, муж, вдруг взял и испарился, тут только и действуй…
