Текст книги "У черты заката. Ступи за ограду"
Автор книги: Юрий Слепухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Получи Жерар подобное предложение еще три года назад, во Франции, он или воспринял бы его как дурацкую шутку, или, поверив в серьезность предлагающего, попросту набил бы ему морду. Конечно, за эти три года возникло много новых обстоятельств: разлука с родиной, крушение надежд на признание заокеанской публики, наконец, нищета. Но все равно, все равно… Заблудившегося в пустыне отчаяние может толкнуть на самый дикий поступок, и такая отчаянная бравада, как согласие написать те картины для Руффо, возможно, и была, в конце концов, продиктована именно тем, что где-то в глубине души он уже чувствовал себя безнадежно заблудившимся.
Раньше он только чувствовал это или, еще точнее, предчувствовал; теперь убедился. Иногда это приходит как прозрение, как внезапная вспышка перед глазами: загорается свет, и человек вдруг видит новый путь, отличный от того, каким он шел до сих пор. Но в данном случае вспышка ничего не осветила, и это было хуже всего. Он понял лишь, что до сих пор в чем-то ошибался, но в чем именно и что ему следует делать теперь, ничего этого он не знал. Вспышка, пожалуй, скорее ослепила его, и он вообще перестал видеть что бы то ни было.
Никогда еще он не ощущал с такой остротой свое одиночество. Эту глухую стену не могла пробить даже любовь Бебы; Беба все равно не могла дать ему того, в чем он сейчас так нуждался, – ни трезвого совета дружеского ума, ни того интуитивного понимания с полуслова, которое обычно устанавливается между людьми, связанными общностью взглядов на окружающее. Их не связывало ничто, кроме любви с одной стороны и признательности с другой, – признательности, которой было очень далеко до живой любви.
Не прошло и месяца после отъезда Брэдли, как Жерару пришлось лишний раз убедиться в деловитости своих новых знакомцев. Однажды утром ему позвонили по телефону, и незнакомый голос с английским акцентом предложил «мистеру Бьюсонир» встретиться в полдень у входа в главное таможенное управление, где ему предстояло оформить бумаги на прибывший из Штатов «кар».
– Ничего не понимаю, – отозвался в трубку Жерар. – Кто это говорит? Какой «кар»?
– Тот, что вы мне заказывали, тысяча чертей, – невежливо заявил голос, перейдя на английский. – Мое имя Истмэн, Боб Истмэн из «Кэйзер Эрджентайна». Вы заказывали машину?
– А-а, да, верно! Верно, черт возьми… Хотите сказать, что мой заказ уже выполнен? – изумленно спросил Жерар.
– Машина здесь, – подтвердил Истмэн. – Приходите в полдень в таможню, там целая история с разрешением на выгрузку, вам придется подписать тысячу один формуляр…
На это ушла вся вторая половина дня, зато к вечеру Жерар оказался владельцем четырехдверного седана «кэйзер манхэттэн» за серийным номером 515268. Ничего не сказав пока Бебе, он на следующий день договорился о получении машины из порта, потом отправился в полицию и сдал шоферский экзамен. Лишь четыре дня спустя, когда ему сообщили из агентства, что машина будет доставлена через час, Жерар рассказал жене о покупке.
– Иди ты, – сказала Беба. – Настоящую машину?
– Самую что ни на есть, через час ты ее увидишь. Не веришь?
Беба недоверчиво пожала плечами:
– Скорее – нет. А впрочем… И сколько же ты за нее заплатил?
– Пустяки, около тридцати тысяч, включая все побочные расходы…
– Тридцать тысяч, – Беба расхохоталась. – Воображаю это чудо, Херардо! Это что, не «форд-Т»?
– Ладно, ладно. Я вот посмеюсь, когда увижу твою рожицу через час. Впрочем, чтобы тебя не хватил удар, скажу заранее, что это шикарная американская машина, совершенно новая, вот такая низкая и длинная…
– И все это за тридцать тысяч? Низкая и длинная?
– Ладно, – повторил Жерар. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
После обеда явился паренек в форменном комбинезоне.
– Сеньор Бусоньер? – спросил он. – Я от Марселли, пригнал вашу машину. Оставить пока на улице, или хотите прямо в гараж?
– Нет, оставьте пока так, – ответил Жерар, – насчет гаража я еще не договорился.
– Кто это был? – поинтересовалась Беба, когда Жерар вернулся в комнату.
– На, лови! – ответил тот, перебрасывая ей ключи. – Вот тебе твой «форд-Т». Пойдем посмотрим? Он внизу.
– Ох, прямо что-то не верится… – Беба недоверчиво посмотрела на ключи, потом на Жерара. – Ну пойдем, что ж…
Жерар не сразу узнал свой «манхэттэн» в шеренге стоящих у тротуара автомобилей. Вымытая и протертая до зеркального блеска, машина имела теперь такой вид, что он должен был сверить ее номер с полученным от паренька номерным свидетельством, прежде чем рискнул отпереть дверцу.
– Ну и как? – подмигнул он Бебе. – Нравится?
– Ты с ума сошел, Херардо… Сколько ты за нее отдал?
– Я же сказал – тридцать тысяч национальных. Ну, смелее! Забирайся внутрь, мы ее сейчас испытаем…
Беба нерешительно уселась в машину и провела рукой по упругой подушке сиденья.
– Ты просто сошел с ума, – повторила она убежденным тоном.
– Иногда, ты знаешь, мне и самому это кажется, – согласился Жерар, вставляя ключ в замок зажигания. – Поехали?
У Бебы заблестели глаза.
– Поехали, – кивнула она. – Только не очень быстро, Херардо, пока не освоишься!..
Он осторожно вывел непривычно длинную машину, стараясь не зацепить бамперами соседей, проехал два квартала и свернул вправо по улице Айакучо.
– Да, нужно куда-нибудь, где потише, – сказал он, – здесь я и в самом деле чувствую себя неуверенно… Все-таки тронутые они, эти американцы… Ну на кой черт делать машины такими длинными, не понимаю. А мотор, кажется, хороший – смотри, как тянет… Так тебя удивляет, что она мне обошлась так дешево?
Беба посмотрела на него с недоумением:
– Слушай, не станешь же ты меня уверять всерьез, что и в самом деле заплатил за нее тридцать тысяч песо!
– Именно тридцать тысяч, даю слово… Ты понимаешь, это получилось через приятелей Аллана… Один из них служит у Кэйзера, ну и… А Аллан устроил мне какое-то особое валютное разрешение – я даже сам толком не понимаю, что это за штука, но машину я купил из расчета по восьми с чем-то песо за доллар. Причем по себестоимости, прямо с фабрики.
– Ах вот что…
Беба покосилась на него и замолчала.
– Ты опять недовольна, шери, – вздохнул Жерар, затормозив машину перед взмахом полицейских нарукавников.
– Мы с тобой уже об этом говорили, Херардо, – сухо отозвалась Беба. – Если тебе так нравится эта компания, делай что хочешь, но не требуй от меня, чтобы я этому радовалась. Ты что, слепой, что ли! – выкрикнула она вдруг, рывком оборачиваясь к нему. – Неужели ты не понимаешь, что они хотят тебя впутать?
– Во что? – спокойно спросил Жерар.
– Почем я знаю во что! Я только знаю, что никакой дурак не станет делать таких подарков просто так!
Жерар хотел что-то ответить, но сдержался. Полицейский на перекрестке повернулся и засвистел, вытянув левую руку и подгоняя рванувшиеся с места машины энергичными жестами правой. Жерар дернул рычаг и дал полный газ. Пролетев полквартала, он снова сбавил скорость.
– Ты говоришь глупости, – сказал он, не глядя на Бебу. – Никто не делал мне никаких подарков, эту машину я купил за свои деньги…
– За одну десятую настоящей цены, верно?
– А хотя бы и так! Наивно думать, что для этих людей – при таком размахе дел, какими они ворочают, – что для них имеет значение какая-то несчастная машина!
– Хорошо, Херардо, не будем об этом говорить. Посмотрим, кто окажется наивным в конечном счете.
– Вот именно! – крикнул Жерар. – С этого и надо было начать, а не делать дурацких многозначительных предостережений!
– Вернемся домой, прошу тебя, – сказала Беба дрогнувшим голосом.
– Как угодно!
На первом же перекрестке Жерар развернул машину так, что покрышки пронзительно взвизгнули и их едва не занесло на мокром асфальте.
В холле за своей конторкой разбирал почту дон Хесус. Беба коротко поздоровалась с ним и прошла к лифту.
– Мне нет? – машинально спросил Жерар, остановившись перед конторкой.
– Пока ничего, – ответил портье. – Похоже, что вы купили машину, дон Херардо?
– Да, – кивнул Жерар и добавил, словно оправдываясь. – Мы ведь перебираемся за город, дон Хесус, там это будет необходимо…
– Еще бы, еще бы… Хорошая машина, дон Херардо, можно вас поздравить. А я и не знал, что вы надумали переехать. Если не секрет – куда?
– Это там, по дороге на Лухан… Мы там сняли небольшую кинту. Очевидно, переберемся после первого. Впрочем, я, возможно, поживу еще в городе. Кстати, дон Хесус, как насчет гаража…
– Держите ее здесь же, в подвале, – сказал портье. – Там сейчас всего шесть машин, места сколько угодно. Если хотите, я сегодня же позвоню управляющему, что вы хотите поставить свою машину под дом, – за это придется платить отдельно, вы понимаете…
– Отлично, уладьте это с ним.
– Дон Херардо, можно вас спросить?..
– Да?
– Видите ли, – замялся портье, – тут дело такое… Ну, как бы это сказать – деликатное, что ли. Вам на кинте понадобятся люди?
– Какие люди? – Жерар поднял брови.
– Ну, вообще, кто-нибудь чтобы из мужчин, скажем, сторож или садовник…
– Что вы, дон Хесус! – засмеялся Жерар. – Вы думаете, что я снял целую эстансию? Там маленький шале в четыре комнатки и флигелек, в котором живет кухарка. Она и сторожит, и дом убирает, и даже занимается огородом. А в чем дело, вам нужно кого-то пристроить? Ну что ж… Если не у нас, то, может, я смог бы порекомендовать вашего знакомого кому-нибудь из своих…
– Нет, тут другое… – Портье помолчал, словно не решаясь говорить дальше. – Понимаете, дон Херардо, когда вы сказали о том, что сняли кинту, я действительно решил порекомендовать вам одного человека. У него трудное положение, а вас я хорошо знаю, и… Потом вы иностранец, это было бы проще. Видите ли, у него осложнения с полицией… Не уголовные, не подумайте чего-нибудь такого…
– Ах вот что… Это ваш родственник?
– Нет, нет, просто знакомый. Хороший знакомый, во время гражданской войны он очень помог моему брату…
– Испанец?
– Нет, чистокровный porteno[19]19
Уроженец Буэнос-Айреса.
[Закрыть]. Он был там в Интернациональной бригаде. Ему сейчас нужно прожить где-то несколько месяцев так, чтобы не попадаться на глаза.
– Почему вы решили обратиться именно ко мне?
– Ну… Я же вас немного знаю, дон Херардо, – сказал портье. – Я вот и подумал – если ваша кинта находится в глухом месте, то это здорово подошло бы ему. Тем более что у вас французский паспорт, значит, местная полиция не стала бы вам надоедать… Вы знаете, иностранцам здесь живется куда проще…
– Я понимаю, – кивнул Жерар. – Ну что ж, это другое дело. Пусть живет сколько хочет. Когда мы можем с ним встретиться? Все-таки, вы сами понимаете, я должен хотя бы увидеть его в лицо…
– Еще бы, дон Херардо, еще бы! – обрадованно заторопился портье. – Если вас не побеспокоит сегодня вечером, то я сейчас же позвоню и попрошу передать ему, чтобы он пришел. В каком часу вам угодно будет его принять?
– А в каком часу ему угодно будет прийти, – ответил Жерар. – Я целый вечер дома. Его зовут?
– Хуарес, Луис Хуарес.
– Пусть придет вечером, и мы обо всем договоримся.
– Спасибо вам, дон Херардо, большое спасибо…
Жерар подмигнул ему и вошел в лифт.
Беба лежала ничком на не убранной с утра постели, зарывшись лицом в подушку, – очевидно, плакала. Уже приготовившись рассказать новость, Жерар при виде ее вспомнил о ссоре и нахмурился. Походив по комнате, он присел на край кровати и тронул жену за плечо:
– Послушай, я… сожалею о своих словах. Серьезно, я не хотел тебя обидеть, шери.
Беба не отвечала. Жерар посидел еще, вздохнул и вышел из спальни.
Дон Луис пришел около десяти часов. Беба была в кино, Жерар сидел у себя в мастерской, в сотый раз разглядывая знакомые полотна и этюды. Занятый своими мыслями, он совсем забыл о разговоре с портье и вспомнил о нем, лишь открыв дверь и увидев на пороге незнакомца лет пятидесяти, в грубошерстной «американке» и маленьком каталонском берете.
– Прошу вас, – сказал Жерар, пропуская посетителя в прихожую. – Если не ошибаюсь, сеньор Хуарес?
– Да, я Хуарес… Добрый вечер, простите за беспокойство.
– Какое там беспокойство. Проходите сюда, сеньор Хуарес, располагайтесь как дома. Одну минутку…
Усадив гостя, Жерар принес бутылку вина, стаканы и сел рядом.
– У нас во Франции не принято вести серьезные разговоры всухомятку, – сказал он. – Ваше здоровье!
Гость поблагодарил и отпил вина, вытерев рукой коротко подстриженные седеющие усы.
– Хесус передал мне свой разговор с вами, – сказал он, кашлянув. – Поэтому я и пришел, чтобы окончательно это выяснить, сеньор…
– Бюиссонье.
– Да, простите, Бюиссонье, – неожиданно правильно повторил Хуарес. – Вы сами понимаете, нечего и говорить о том, как я благодарен за Башу готовность помочь… Но прежде чем впутать вас в это дело, я должен сказать вам о риске, которому вы подвергаетесь.
– Никакому риску я не подвергаюсь, сеньор Хуарес. Дон Хесус совершенно правильно заметил, что мой паспорт служит мне – и вам – лучшей гарантией от полицейского любопытства.
– Конечно, – кивнул Хуарес, – посадить вас не могут. Но в случае чего вас могут выслать из страны, теперь с такими вещами не церемонятся.
– Ну что ж, вышлют так вышлют, – пожал плечами Жерар, подливая в стаканы. – Но будем надеяться, что этого не случится.
– Будем надеяться. Здоровье вашей сеньоры!
– Благодарю. Курите, сеньор Хуарес. К сожалению, не могу вас угостить: у меня трубка.
– Спасибо, у меня есть…
Дон Луис достал из нагрудного кармана пачку «Аванти».
– Не помешает? – улыбнулся он, показывая Жерару тонкую черную сигару, похожую на сухой корешок. – Запах у них, знаете ли…
– Знаю, сам когда-то курил. Крошил и курил в трубке, ничего страшного.
– Да, если привыкнуть, то ничего. Так вот, сеньор Бюиссонье…
– Прошу прощенья, – перебил его Жерар. – Вы что, говорите по-французски?
– Нет, не говорю, но когда-то объяснялся, – улыбнулся дон Луис. – Я прожил у вас около года… В концлагере под Тарбом.
– Понятно. Я вас перебил, вы что-то хотели сказать…
– Ну, я хотел договориться о наших, так сказать, «деловых отношениях». Прежде всего – надеюсь, это вас не обидит – нельзя ли сделать так, чтоб для вашей сеньоры я был просто нанятым садовником, ну или там сторожем?
– Да, так будет лучше, – кивнул Жерар.
– По-моему, да. Я, понятно, буду делать все, что потребуется, иначе это может выглядеть подозрительно. Денег никаких мне не нужно, кое-чем помогут друзья, да и вообще я привык обходиться немногим.
– Ну, знаете, это уже не по-деловому, – возразил Жерар, выколачивая трубку о край пепельницы. – Вы могли бы просто жить на кинте в качестве моего гостя, но если вы предпочитаете работать, – а я согласен, что это будет выглядеть более естественно, – то уж давайте договоримся так. Вы у меня работаете, я вам предоставляю жилье, стол и обычное жалованье садовника. Согласны?
– Придется согласиться, что ж с вами делать. Понятно, это меня устраивает больше, но… Вы говорили Хесусу, что не собираетесь никого нанимать, поэтому я и не хотел быть в тягость.
– Да нет, я по другим причинам не собирался этого делать. Когда вы хотели бы перебраться на кинту?
– Ну, это уж зависит от вас, патрон.
– Мы вообще договорились с владельцем на первое сентября, он должен там кое-что привести в порядок. Если можете подождать пару недель, переедем вместе. А если предпочитаете раньше, то я вас туда якобы пришлю для помощи, он будет только доволен…
Дон Луис задумчиво пожевал свою черную сигарку.
– Пожалуй… Так будет разумнее. Чем раньше, тем лучше. Владелец не слишком любопытен?
– А черт его знает, я встречался-то с ним всего два раза. В любом случае его там не будет… А на эти дни придумайте, что говорить, если станет расспрашивать. В общем, я с ним договорюсь, вы позвоните мне завтра к вечеру. Или зайдите, если будете поблизости.
– Я позвоню.
– Прекрасно. А сейчас давайте прикончим бутылку. – Жерару уже начинал нравиться этот спокойный, немногословный человек. – Если чилийское вино вам по вкусу.
– Да у меня, знаете, вкус не слишком избалован, – усмехнулся Хуарес. – А вообще чилийские вина хороши. Давно вы здесь?
– В Америке? Два года.
– А-а, новичок. Как говорится – «зеленый гринго», не в обиду вам будь сказано. – У глаз дона Луиса собрались морщинки. – А хорошо говорите по-кастильски. Долго учили?
– Вообще не учил. Так, просто на слух.
– Значит, у вас способности. Я тут знаю людей – по двадцать лет живут, а говорят хуже.
Его глаза встретились со взглядом Жерара, задержались на пару секунд и скользнули в сторону.
– Ваша работа? – спросил он, кивнув на висящую на стене акварель.
– Нет, я пишу маслом…
– Так, так… Кстати, сеньор Бюиссонье, вам даже неинтересно, что такого натворил человек, которого вы будете прятать?
Жерар, занятый чисткой мундштука трубки, поднял голову и удивленно глянул на Хуареса:
– Мне никогда не задавали таких вопросов самому, когда прятали во время войны, и я тоже не собираюсь их задавать… Это не мое дело, что вы там натворили. За вас просил дон Хесус – этого достаточно… А то, что вы не фашист, вытекает из вашего прошлого – Интербригада, тарбский лагерь и так далее. Я не профессиональный конспиратор, сеньор Хуарес, но и не такой дурак, чтобы не уметь вести себя в известных случаях.
– Да вы не обижайтесь, – добродушно сказал дон Луис. – А теперь кроме шуток, сеньор Бюиссонье. Ценю вашу скромность и все такое, но чтобы было спокойнее, я вам скажу вот что. Полиция меня не разыскивает, она даже не знает, что я в столице. Если узнает, то Огненная Земля мне обеспечена, и надолго. А мне нужно побыть здесь несколько ближайших месяцев… чтобы устроить кое-какие дела.
– Очень рад, если смогу оказаться полезен. Меня только удивляет одно…
– Да?
– Только не истолкуйте мой вопрос превратно. Неужели так трудно спрятаться в Байресе, что вы вынуждены прибегать к помощи незнакомого человека? Черт побери, я всегда считал, что в этом Вавилоне можно затеряться буквально как иголка в сене и ни один дьявол тебя не сыщет… Четырехмиллионный город – и никакой регистрации по месту жительства, никаких адресных столов…
Дон Луис улыбнулся:
– Просто вы не знаете, что такое наша федеральная полиция, сеньор Бюиссонье. Специалисты считают ее одной из лучших в мире. Да иначе и быть не может – к нам год за годом съезжалось жулье со всей Европы, – да мы бы здесь пропали без умелой полиции! Ну а вот мне приходится от нее прятаться. Нет, это не так просто, как вам кажется. Ясно, – он пожал плечами, – у меня есть друзья в городе. Но они все живут как под стеклышком, сами понимаете… Остановись я у любого из них, и завтра же это станет известно на улице Морено[20]20
На улице Морено помешается управление полиции.
[Закрыть]. Мы большие друзья с братом дона Хесуса, вот он и сказал мне о вас… Это вы помогли тогда устроить девочку в санаторий?
– Я достал ему небольшое пособие… через фонд Эвы Перон.
– Ну, словом, он мне о вас наговорил много хорошего… Иначе я бы, понятно, поискал другой выход. Нет, в Буэнос-Айресе не так легко спрятаться…
Они сидели друг против друга, разделенные низким столиком, на котором стояло вино, пепельница и жестянка с табаком. Жерар обратил внимание на руки своего нового знакомца – небольшие, как обычно у аргентинцев, и сильно загорелые, они как-то особенно спокойно лежали на подлокотниках кресла, почти не шевелясь и лишь изредка подчеркивая ту или иную фразу сдержанными движениями пальцев. «Первый аргентинец, который скупится на жесты, – подумал Жерар. – Очевидно, привычка к профессиональной скрытности. Интересно, чем он вообще занимается, кроме заговоров…»
– Вам уже приходилось когда-нибудь быть садовником? – спросил он. – Не подумайте только, что я боюсь за свой сад…
– Я бы на вашем месте определенно боялся, но могу вас успокоить. Мне приходилось быть и садовником.
Жерар улыбнулся и покачал головой.
– А ведь любопытно, черт возьми! Я, пожалуй, впервые сижу вот так с настоящим, живым конспиратором-профессионалом. Во время войны конспирироваться приходилось нам всем, но то была любительская работа и к тому же временная. А у вас…
– А что у меня? – смешливо прищурился дои Луис. – Я ведь, каррамба, тоже надеюсь, что это у меня временное занятие, ха-ха-ха!
Жерар тоже рассмеялся. Взяв бутылку, он посмотрел ее на свет и разлил вино по стаканам.
– Выпьем за то, чтобы ваша надежда сбылась как можно скорее, сеньор Хуарес.
– Хороший тост, сеньор Бюиссонье, спасибо. – Дон Луис выпил и разгладил усы. – Правда, мы занимаемся нашим делом в лучших условиях, нежели приходилось вам во время нацистской оккупации. Вы были в Сопротивлении?
– Да, не очень долго.
– Так вот, нам, конечно, легче. И потом у нас… – Правая рука дона Луиса, вернувшаяся на подлокотник, чуть приподнялась и шевельнула пальцами, словно что-то нащупывая. – У нас несколько иные задачи и иные методы. Кстати, вы не думайте, что те дела, ради которых я приехал в столицу, так уж романтичны. Обычная профсоюзная политика, которую приходится прятать в подполье только в таких странах, как сегодняшняя Аргентина. Так что вашей кинте не грозит опасность превратиться в тайный склад оружия… И даже явок там не будет.
– Даже явок? – в тон собеседнику переспросил Жерар. – Ну, тогда я могу спать спокойно.
– Да, вполне, сеньор Бюиссонье, вполне спокойно можете спать. Одним словом, – сказал дон Луис, легонько хлопнув ладонью по подлокотнику, – вы оказываете мне помощь из сочувствия к подпольщику, так как знаете по себе, что это означает. Верно? Ну а если вдобавок к этому вы узнаете, что я еще и коммунист, – не передумаете?
– Да нет, почему же. Мне в маки приходилось встречаться с коммунистами, среди них были неплохие парни, Правда, мы часто спорили, но, в общем, уживались…
– Ну, с вами мы постараемся не спорить, – улыбнулся дон Луис. – Я не был уверен, стоит ли об этом говорить, но, пожалуй, так лучше. А? Нет, я ведь знаю, как некоторые люди относятся к коммунистам… С моей стороны было бы просто свинством скрыть от вас такую вещь.
Жерар пожал плечами. Открыв жестянку, он взял щепоть табака и рассеянно понюхал его.
– Могли и не говорить, но раз уж сказали – спасибо за доверие… Нет, я ничего не имею против коммунистов… Кроме, пожалуй, их нетерпимости к чужому мнению. С этим мне всегда было труднее всего мириться. Да я и не мирился…
– Значит, в отношении нетерпимости вы и сами были нетерпимы? – добродушно подмигнул дон Луис. – Вот видите, наверно, и они смотрели так же.
– И потом их отношение к искусству, – задумчиво продолжал Жерар, не расслышав последних слов собеседника. – Вы понимаете, больше всего мне приходилось спорить с ними именно об этом…
– Ну, мы с вами не будем, – повторил дон Луис. Откинувшись в своем кресле, он достал старомодные карманные часы и щелкнул крышкой. – Тут уж я просто побоялся бы, дон Херардо… спорить на такую тему, да еще со специалистом…
Щурясь, он махнул рукой и поднялся со стариковской неторопливостью. Встал и Жерар.
– Ну что ж, рад был познакомиться. Весьма вам признателен… Так я позвоню завтра? Дайте мне тогда ваш номерок…
– Сорок два, двадцать восемь, шестнадцать.
Дон Луис вытащил из кармана пухлую записную книжку и огрызок карандаша и стал записывать. В прихожей послышался шум открываемого замка, Жерар заметил, что карандаш на секунду замер и затем так же аккуратно продолжал выводить цифры.
– Моя сеньора.
– А-а… Восемь… шестнадцать. Ну вот. Когда прикажете позвонить?
– В любой час после восьми, дон Луис.
В комнату, поправляя примятые шляпкой волосы, вошла Беба.
– Добрый вечер, – сказала она, бросив слегка удивленный взгляд на незнакомого человека в рабочей одежде.
– Добрый вечер, сеньора, – поклонился тот.
– Шери, познакомься с сеньором Хуаресом, нашим садовником, – быстро сказал Жерар.
Тонкие брови Бебы выгнулись еще выше, но она ничего не сказала и подала садовнику руку:
– Очень приятно, сеньор Хуарес.
– Честь для меня, сеньора. Простите, я должен идти. Покойной ночи, сеньора, покойной ночи, сеньор Бюиссонье. Завтра около девяти я вам позвоню.
– Покойной ночи, сеньор Хуарес.
Дон Луис неуклюже поклонился и вышел.
Беба, стягивая с руки перчатку, удивленно смотрела на Жерара.
– Мет, я ничего не понимаю! – сказала она наконец. – Это серьезно?
– Вполне, – тот пожал плечами, – вполне серьезно. А что такого?
– Как что такого? Он еще спрашивает. Зачем тебе понадобился садовник?
– Вот понадобился. А что такого? Я решил заняться садоводством! Создам образцовый сад, может быть, выведу что-нибудь новенькое… – Не глядя на Бебу, он повертел в воздухе пальцами. – И для этого мне понадобится помощь знающего человека. А пока он поедет на кинту и подготовит все к нашему переезду. Все очень просто.
– Санта Мария, – вздохнула Беба, – через неделю тебе понадобится еще и ливрейный шофер. Может, выпишем из Англии мажордома, как ты думаешь? У тебя просто начинается мания величия, мой Херардо. Ты варил кофе?
– Нет, не варил. Ну его к черту, этот твой новый кофейник, не умею я с ним обращаться… В нем что-то щелкает.
– Эх ты, а еще собираешься заниматься садоводством, – с уничтожающим выражением и чисто женской логикой заявила Беба.
Утренняя ссора была забыта, сердиться дольше нескольких часов Беба не умела.
– Слушай, какое впечатление произвел на тебя этот Хуарес?
– Садовник? Я его не особенно рассмотрела, а вообще, кажется, ничего…
Беба подошла к стеллажу, взяла с тарелки банан и начала снимать с него ленточки кожуры.
– У него, наверно, была трудная жизнь, знаешь?
– Почему ты думаешь? – спросил Жерар.
– Потому. Интересные у него глаза… – Беба очистила банан, откусила верхушку и продолжала с набитым ртом: – Я таких глаз еще не видела, м-м-м… Они какие-то такие, знаешь… настороженные, будто он все время к чему-то прислушивается… или ждет чего-то. Ты не заметил?
– Не знаю. Да, пожалуй… Фильм был хороший?
– А я не была в кино, – мотнула головой Беба, доедая банан. – Я встретила Аделиту Гусман, ту, что ездила в турне вместе с Линдой, и мы с ней пошли в «Марокко» и просидели целый вечер. Представь себе, Линда так и не вернулась: ей предложили какой-то фантастический контракт в Рио, и она укатила туда. Уверяет, что писала мне несколько раз, а потом бросила, потому что не было ответа. Ясно, она писала на тот адрес!..
5
Они переселились в «Бельявисту» только в начале октября, – весна в этом году была поздняя, дожди шли весь сентябрь, и лишь в последних его числах установилась сухая, теплая погода. Большой запущенный сад кинты к этому времени был уже приведен в относительный порядок стараниями дона Луиса, который, к удивлению Жерара, и в самом деле оказался умелым садовником. В линялом комбинезоне и продавленной соломенной шляпе, с черными от земли руками, дон Луис долго водил Жерара по усадьбе, называя его «патрон» и отнюдь не высказывая желания вернуться к откровенному разговору. Жерару втайне этого хотелось, но навязываться он не стал и вернулся в дом немного обиженным.
Кинта сейчас нравилась ему даже больше, чем при первом беглом осмотре. Небольшое ветхое строение в староиспанском «колониальном» стиле, с узорными решетками на окнах и неровными каменными полами, обещало прохладу в самую сильную жару и было, пожалуй, идеальным местом для работы. Небольшая терраса в стиле севильского патио, выложенная бело-синими изразцами, с крошечным фонтанчиком в стене и двумя большими – в пол человеческого роста – майоликовыми тинахами[21]21
Tinaja – род большого кувшина ила амфоры (исп.).
[Закрыть] у входа, могла служить отличным ателье, если затянуть ее белым парусиновым тентом. Комнаты были для этого немного темноваты из-за узких окон и густо разросшихся вокруг дома кустов бирючины. Мебель, кроме неплохого рояля в гостиной, была дешевая, в большинстве своем старая, источенная термитами, но после функциональных кресел в квартире Аллана Жерару было даже приятно посидеть на допотопном скрипучем сооружении с прямой спинкой, напоминающем ему детство и гостиную бабушкиного дома в Одьерне. Удачным оказалось и место: всего в трех километрах от оживленного шоссе Буэнос-Айрес – Лухан, «Бельявиста» казалась затерянной в глубине пампы. Других усадеб поблизости не было, по частной дороге, идущей от шоссе к воротам кинты, никто не ездил; если и мог долететь с ветром какой-нибудь звук, то все равно его заглушал никогда не умолкающий шум громадных эвкалиптов, окружавших стеной всю «Бельявисту». Этот шум, подобно гулу моря, не только не нарушал тишину, но, казалось, еще больше подчеркивал ее, делал ее еще более ощутимой. Да, на кинте можно было бы отлично работать. Можно было бы…
Уже на третий день Жерар понял, что должен вернуться в город. В его теперешнем состоянии, подобном состоянию человека, который мучительно пытается вспомнить выскочившую из головы важную мысль, нечего было и думать о том, что безмятежная жизнь на лоне природы вернет ему покой и уверенность в своих силах.
– Знаешь, шери, – сказал он в этот же вечер за ужином, – я вынужден тебя покинуть на какое-то время. Чувствую, что мне пока рано уезжать из города.
Беба положила вилку, несколько секунд посидела молча, словно обдумывая услышанное, потом долила из сифона свой стакан с вином и, не глядя на Жерара, пожала плечами.
– Тебе виднее, Херардо, – сказала она спокойно.
От этого тона у Жерара сразу пропал аппетит. Он отодвинул тарелку, покрутил ее на скатерти, переставил с места на место перечницу и солонку.
– Ты просто не хочешь меня понять, Элен…
– А что я должна понимать? Что тебе со мной скучно? Я уже это давно поняла. Что еще?
– Не нужно, Элен, – устало сказал он. – Не хватает только, чтобы ты начала подозревать меня в изменах…
– Я не говорила тебе этого.
– Мне сейчас и без того трудно, шери, – негромко продолжал Жерар, разминая кусочек хлебного мякиша своими длинными худыми пальцами. – Я совершенно перестал понимать что бы то ни было в живописи… Вообще, пожалуй, в искусстве. Если я сейчас в этом не разберусь до конца – я конченый человек, можешь ты это понять? А здесь… Здесь я мог бы спокойно писать, об этом я и мечтал, но теперь мне нужно сначала найти, что писать… А здесь я этого не найду. Мне нужно что-то другое сейчас, может быть, просто потолкаться побольше среди людей, не знаю…
На следующее утро они поехали в город. Беба сделала кое-какие покупки, в том числе великолепного десятимесячного дога мышастого цвета, по кличке Макбет. Садовник иногда уезжал в город, и оставаться двум женщинам одним в пустой усадьбе было страшновато; правда, Жерар с сомнением отнесся к сторожевым качествам громадного щенка, но Макбет так понравился Бебе с первого взгляда, что она и слышать не хотела ни о каких немецких овчарках. Они пообедали в маленькой закусочной на площади Примера Хунта. Макбет был оставлен в машине и очень волновался, показывая то в одном, то в другом окне свою громадную голову с настороженными обрезками ушей и по-человечески озабоченными глазами.
– Ну, я поеду, – вздохнула Беба, допив кофе. – Ты хоть звонить-то собираешься?
