Текст книги "Атаман. Гексалогия"
Автор книги: Юрий Корчевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 97 страниц)
Я рассказал о встреченном на дороге обозе.
Никита задумался.
– Ты уж прости меня, боярин, опять я чего‑то не понял: построим мы с тобой мост, сократят путники и купцы дорогу – нам‑то что с того?
– А вот что. Можно постоялые дворы поставить, трапезную. Люди не только зимой, но и летом ездить здесь будут, на ночь остановятся, покушают, лошадей покормят овсом или сеном – опять живая денежка в карман.
– Большие траты. Мост сделать, постоялый двор поставить – люди нужны, а прибыль получим не ранее зимы – почитай, почти через девять‑десять месяцев.
– Раньше. Коли мост поставим, поедут люди. Сам подумай – двадцать пять вёрст лишку сейчас едут, на подводах гружёных – это два дня. Для купца с товаром каждый день дорог, а уж если товар нежный…
Никита повернулся к жене.
– Накрой нам стол. Дело, чую, серьёзное намечается, просчитать надо.
Мы покушали, выпили кувшинчик петерсемены. Никита ел вяло – видно, просчитывал, стоит ли овчинка выделки.
– Нет, не возьмусь я за это дело.
– Почему? Даже твоим смердам в Вологду куда как сподручнее ездить летом будет – почти напрямую.
– Недоимка у меня, о прошлом годе неурожай был.
– Лес рядом, рабочая сила есть – мост недорого обойдётся.
– Нам с того моста прибыли не будет, коли постоялый двор не поставим. Значит, люди туда нужны, вино опять же покупать надо, винные ягоды не растут у нас.
– Пиво варить можно, яблочное вино делать, в конце концов – хлебное вино гнать.
– Э, брат, не то.
Не уговорил я его, с тем и уехал. Тяжёл Никита на подъём оказался.
Уже дома я стал прикидывать – получится у меня, ежели сам возьмусь? Лес есть, плотников мост сделать нанять можно. Постоялый двор тоже поднять можно – дороже конечно, чем изба, обойдётся: двор огородить, подклети, сараюшку для живности, конюшню. Свинину и курятину из деревни поставлять можно – вот и сбыт будет, в город на продажу не везти. Зерно выращивать, муку на мельнице молоть – вот и хлеб, пирожки.
О! Пару рыбаков заиметь надо – рыбка свежая к столу будет.
По деньгам – осилю. Всё упирается в людей.
Не откладывая в долгий ящик, я нанял плотников, расшевелил Андрея, и к весне недалеко от деревни, на дороге стоял постоялый двор. Вот только пустовал он пока. На реке ледоход, дороги развезло, и поток людей и грузов остановился. Да и были бы – нет холопов и хозяина на постоялом дворе. После ледохода можно и за мост приняться. Плотники, закончив с постоялым двором, заготавливали и свозили к реке брёвна. Холопов купить можно – кухарок или прислугу. Главная проблема – найти управляющего. Незнакомого поставить – воровать будет, прибыли не получишь. А знакомых у меня и нет.
Неожиданно выручил Андрей. Помявшись, он спросил:
– Похоже, постоялый двор будет?
– Конечно, ты же знаешь.
– А кто заправлять будет?
– Не знаю пока, думаю.
– Брат у меня есть единокровный, Семён. Тоже лоточником на жизнь зарабатывает, да нужду мает – семья большая, кормить‑одевать надо. Не возьмёшь ли, боярин? Он мужик проворный, работящий. Коли платить будешь, в лепёшку расшибётся.
Вот так, довольно неожиданно я приобрёл приказчика, а вместе с ним – и всю его семью в работники.
Теперь жена и старшая дочь Семёна управлялись на кухне, средний и младший сын – в трапезной на побегушках. Сговорились мы на оплате в третьей части выручки. Две трети мне, треть – ему на всё семейство. Негоже сажать работника на жалованье. Хочешь зарабатывать – крутись.
Тем временем плотники достраивали мост. Андрей, выпросив у меня денег, скупил по окрестным деревням поросят. Теперь, до сева, все холопы занимались выращиванием живности. Всё упёрлось в постояльцев, вернее, в их отсутствие. Ну не было людей, хоть умри. До меня дошло, в чём загвоздка. Так никто же не знает, что построен мост! Зимой ездили – моста ещё не было, а летом – продолжают ездить по проторенной дороге, в обход.
Я позвал Андрея, с ним вместе подъехали к его брату. Обсудили ситуацию, решили – пока посетителей нет, поставить на развилках дорог сыновей Семёна, пусть направляют. А если пойдёт дело – людская молва быстро разнесёт весть о построенном мосте, о постоялом дворе.
Медленно, постепенно на дороге стали появляться обозы, начал наполняться постоялый двор. Вылезла другая беда – не хватало мяса и птицы. Что ты будешь делать – только ноги вытащил, так хвост увяз.
Пришлось Андрею ехать в Вологду на торг, покупать живность. Не так быстро росли на крестьянских подворьях поросята и куры, как их поглощали постояльцы. Андрей объехал окрестные деревни, договорился о поставках. Всё выгоднее смердам, чем в город везти – и ближе, и налог платить не надо.
И вскоре выправилось дело, пошли первые деньги. Я перевёл дух. Ничего, созреет рожь да ячмень – своя мука будет, пиво варить сами станем, тогда еще лучше заживём!
А днями в мой городской дом заехал Никита. После традиционных приветствий мы уселись за стол, обменялись новостями.
– Вот уж не думал, что ты так развернёшься, сомневался я, признаюсь – был не прав. Хваткий ты, однако, Георгий. Хорошее наследство сыну отойдёт. Из руин деревню поднял, однако. Так, глядишь, и меня обгонишь.
– Обгоню, – засмеялся я. – Вот немного окрепну, церкву небольшую поставлю ещё – обязательно с колокольней, не всё же моим холопам к тебе в село ходить на церковные службы.
Никита засмеялся:
– То не моя епархия.
А в Юрьев день и вовсе случилась приятная неожиданность. В этот день холопы, если не имели долгов перед хозяином, могли уйти от него. На приработки ли, в город к ремесленникам податься или наняться к другому боярину. Я тогда как раз в деревне был. Подошёл Андрей, сделал круглые глаза:
– Там… это…
– Говори яснее.
– Смерды к тебе, в холопы хотят.
Я удивился, вышел из избы. У ворот стояли крестьяне.
– Здоровья всем! Что за дело ко мне?
– В холопы к тебе желаем! Сегодня Юрьев день.
– А долгов‑то нет за вами?
Смерды полезли за грамотками.
Хм, здорово. То людей искал, а то сами пришли.
– Чего вам у старых хозяев не жилось, не работалось?
– Дык, обижали сильно. Ты вон, почитай, деревню заново отстроил, люди в хороших избах живут, от голода не пухли, никто не помер, а неурожай о прошлом годе везде был. Возьмёшь?
– Рыбаки есть?
Вперёд вышел рябой мужик.
– Я с отцом всю жизнь рыбу ловил.
– Семья большая?
– Семеро детей.
– Беру. Избу не дам – нет пока свободных. Подойдёшь к Андрею, он тебя поселит. Хочешь – сам строй, лес дам. Хочешь – жди, пока плотники поставят.
– А лодка, сети?
Вот заморока.
– Андрей, подбери ему лодку, сетей купи. – Я повернулся к рыбаку: – С этого дня – на два года в холопах; половина улова за жильё, лодку и сети – моя, вторую половину можешь сам скушать, а можешь на постоялый двор продать – вон он стоит. Устраивает?
– Добро, согласен.
Остальные были крестьянами. Мы с Андреем определились – кому где жить и что делать. Уговор со всеми был половинный; половину от выращенного урожая холоп мог продать, половину – отдать мне.
Снова в деревне застучали топорами плотники. По моим прикидкам, для того чтобы обработать землю и обеспечить постоялый двор продуктами, надо было ещё пять‑шесть холопов, но и тем, что пришли, я был рад.
И тут как гром среди ясного неба – сборы боярского ополчения. Дел полно, можно сказать – невпроворот. Чего ещё государь удумал? Одно утешало – Андрей приобрёл опыт, умело управлялся с деревней, Семен с умом и осторожностью держал постоялый двор, ну а за свой городской дом я был спокоен – там была жена. А ведь, бывало, слыхал от бояр о воровстве приказчиков. Вернётся боярин из похода, что длится три месяца, а то и полгода – и что видит? Приказчик его сбежал с доходом от поместья, холопы с голодухи разбежались, дом растащили лихие люди, не оставляя иногда и стен. Поэтому честные, разворотливые люди – в большой цене, их надо было взрастить.
Пока собиралось ополчение, я стал припоминать историю. Мамочки мои – да никак государь Смоленск брать решил? Его осада длилась месяц, если мне не изменяет память. И армию государь собрал великую – около восьмидесяти тысяч ратников – с пушками в обозе, с пищалями. Летом собираться – не зимой. Корм лошадям брать не надо – кругом луга зеленеют, шапки да тулупы не нужны – и в поддоспешнике жарко. Снег на костре топить не надо – в любом ручейке зачерпнул воды и пей. Едешь на коне – вокруг красота, всё зелёное, жаворонки в вышине заливаются.
У Пскова мы встретились с великокняжеским войском. Бросился в глаза государев стяг – чёрное полотнище с Иисусом Навином, попирающим солнце.
Мы присоединились к лагерю, но от государева шатра стояли далеко. К нему только воеводы земель ходили, любопытных же отгоняли рынды – в белых одеждах, с серебряными топориками – вроде телохранителей, только мне показалось, что топорики эти уж больно бутафорские. Ежели посягнёт кто на жизнь государя, ими можно разве только муху прихлопнуть. Инда ладно – кто посмеет среди многочисленного воинства руку на государя поднять? Безумец только или самоубийца. Все перевороты государственные приближёнными вершатся, интригами да ядами в кубок вина. А впрочем – был в истории не один случай, вспомнить хотя бы смерть бедного Павла.
Что‑то меня не в ту сторону потянуло.
Я проверил, как устроились мои ратники – те уже срубили себе шалаши и разводили костёр. Поход‑походом, а кушать надо.
По лагерю засновали гонцы, поместные воеводы потянулись к государеву шатру. Часа через два они вернулись и теперь собрали бояр. Как я понял, будут ставить задачу. К своему изумлению, рядом с боярином Плещеевым я увидел князя и государева конюшего Овчину‑Телепнёва‑Оболенского.
– Представляю вам князя. Вологодское ополчение вместе с тверскими ноне под руку княжескую отходит. Ему и слово.
Князь обвёл глазами бояр. Я в этот момент наклонил голову, скрывая лицо под тенью шлема. Не хватало только, чтобы князь меня узнал. А пуще всего – имя и фамилия у меня другие. Вдруг подлог вскроется? Я‑то знал, что я не боярин, я из другого мира. За такие вольности с документами можно и на плаху попасть. Впрочем, против княжеского слова у меня документ от церкви. Одно другого стоит.
Я стал вслушиваться, о чём ведёт речь князь. Он в общих чертах рассказал, как планируют взять Смоленск. Пушкари будут выдвигаться вперёд, ближе к крепостным стенам, под прикрытием бревенчатых щитов. Мы же должны держать в осаде восточную часть города. За другие участки кольца осады отвечают полки иных русских земель. Восток – это хорошо. Если придёт подмога, то основной удар нанесут с запада, с польских или литовских земель. И то – Смоленск завсегда был исконным русским городом.
Утром лагерь выглядел, как растревоженный улей. Во все стороны сновали государевы гонцы. Собирались, седлали лошадей и уезжали на отведённые места боярские ратники.
Мы спешно доели кулеш из котла; вестимо – воевать с пустым брюхом плохо, собрали скромные пожитки, оседлали лошадей. Ждали только сигнала. Невдалеке я увидел Никиту Тучкова, помахал ему рукой. Подскакал со свитой князь Даниил Щеня.
– Выдвигаться всем, чего телешитесь?
И умчался. Мы поднялись в сёдла, хрипло завыла труба, и мы в походном порядке покинули лагерь.
Вот и Смоленск – весь как на ладони. Грозные, высокие стены, из бойниц глядят стволы пушек, наверху стены блестят под лучами летнего солнца доспехи защитников. Твердыня. Такую если и возьмём, то кровушки прольётся немало.
Мы забирали влево, обходя город. К крепостным пушкам не приближались – что там у них на уме? Наконец поместный воевода, боярин Плещеев, дал знак остановиться. Местечко для лагеря нам досталось удобное – река рядом, за водой далеко ходить не надо, на опушке леса – дрова под рукой, луг – будет, где коням попастись.
Полдня мы занимались мелочами – ставили дозорных, точили оружие. Мне для обороны достался участок по соседству с Никитой, чему я был рад – было с кем поговорить, да и чувствуешь себя уверенней, когда рядом проверенный в бою товарищ.
Ночь спали спокойно, а проснулись рано утром от мощного залпа пушек. Выскочили из шалашей босыми, но все при оружии. Тревога оказалась ложной – то наши пушкари начали обстрел крепостных стен.
Позиции защитников города заволокло сизым дымом. Ядра били в стены, высекая каменную крошку и оставляя углубления. Несколько ядер угодили в дубовые, обитые железом ворота. Полетели щепки. Ратники восторженно заорали.
– Вы чего, как на представлении у скоморохов? Службу забыли? Сапоги обуйте, оденьтесь. Дежурные, где костёр?
После завтрака я решил укрепить свои позиции. Левым краем мой участок обороны упирался в грунтовку. Вот её я и решил перегородить брёвнами. Повалили несколько деревьев с небольшими промежутками между ними. Пеший ещё проберётся, а конный – ни в жизнь, кони ноги переломают.
Срубили дерево, сделали вроде небольшого бревенчатого щита, поставили напротив завала.
– Так, теперь роем окопы.
– Боярин, засмеют ведь.
– Исполняйте!
Холопы, бурча под нос, стали рыть мелкие окопы. Проходящие мимо ратники других бояр поглядывали на моих землекопов с интересом, потом стали насмехаться.
Ко мне подошёл Никита.
– Дал бы своим отдохнуть – неизвестно, когда в бой.
– Вот они к бою и готовятся.
– Это как же? Я пока только могилы вижу. Не рановато готовишь?
– Не могилы то – укрытие от мушкетного огня.
Никита обошёл окопы, посмеялся и ушёл.
Два дня грохотали пушки русские, круша стены Смоленска. На третий на штурм крепости пошли войска. Мы издали наблюдали, как ожили пушки крепости, сверкали огоньки мушкетных выстрелов. Потери были велики, и наши отступили, унося раненых.
Все мои ратники смотрели на бой со стороны и скрипели зубами в бессильной ярости.
Ужинали без аппетита, улеглись спать. И не успели мы толком уснуть, как раздался выстрел, и отчаянный вопль часового:
– Литвины!
Мигом все выбрались из шалашей – кое‑кто в них и не забирался, спал, ввиду тёплой погоды, на природе, бросив под себя конский потник.
– Михайловцы, в окопы! – заорал я. Пока ничего не было понятно. Полная луна скупо освещала лес, дорогу, мелькавшие тени. Кто они? «Русские должны быть слева и справа от меня, – рассудил я, – впереди может быть только враг».
– Залпом – пли! – скомандовал я.
Громыхнул нестройный залп. Со стороны завала послышались крики раненых. Дружинники, торопясь, перезаряжали мушкеты. Не зря я их муштровал: выстрелил – сразу перезаряди, если время позволяет. Тени за завалом исчезли, но до утра мы так и просидели в окопах, вглядываясь в темень.
Утром я пошёл посмотреть – что там случилось? Рядом с завалом была видна кровь, на земле – следы волочения. Не иначе – своих раненых или убитых вытаскивали подальше от завала. Не ожидали наткнуться на неприятный сюрприз. А если бы ночью конница ворвалась бы в лагерь? Порубали бы всех, как капусту.
С этого дня я усилил дозор. Днём воины отсыпались, ночью по двое сидели в окопах.
Утром же обнаружился неприятный сюрприз – у Никиты были убиты ночью ножами двое ратников. Шалаш их стоял от опушки чуть дальше в лес. И когда ратников пошли звать к завтраку, нашли два уже остывших тела. Ночное происшествие мгновенно насторожило: стычек ещё не было, а у Никиты – потери. Благодушие сразу уступило место настороженности. Не иначе – оборону прощупать хотели – нельзя ли здесь просочиться, если осада не плотным кольцом охватывает город. Если в городе полно продовольствия и воды, то, учитывая крепость и толщину стен, Смоленск может продержаться долго.
Видимо, до наших воевод тоже дошла эта мысль, и днём пушки стали стрелять не по стенам, а раскалёнными ядрами – по городу. Занялись пожары, над городом пополз дым.
После одного удачного попадания в верхнюю часть башни здоровенный кусок стены рухнул, увлекая за собой защитников. Над позициями осаждавших город русских взвились восторженные крики.
Обстрел продолжался почти весь день. Государь решил устрашить горожан. Конечно, в городе была вода, но хватало её только для питья людей и скотины, тушить многочисленные пожары было нечем.
Вечером подоспевший отряд литвинов сделал попытку прорвать осаду с западной стороны, но был отброшен.
А у меня случился неприятный инцидент. Пропал Федька‑заноза. Наши шалаши стояли по соседству, и когда я поднялся ночью, решив проверить дозорных, его шалаш оказался пуст. Я в тревоге обежал своих ратников – Федьки нигде не было.
– Небось, вино ушёл пить с земляками, – ответил мне Никита, когда я поделился с ним своей тревогой.
– Не таков Федька. По бабам ходок – это верно, но службу знает, в походе без моего ведома никуда не уйдёт.
– Не переживай, – зевнул Никита. – Найдётся ещё, выпорешь потом – и вся недолга. Нашёл из‑за кого переживать – из‑за холопа. Спи иди лучше.
Но тревога меня не оставляла. Не случилось ли чего? Поднять шум? Не осмеют ли меня потом, если Федька найдётся?
Я решил пошарить по лесу сам – вдруг найду какие следы? Предупредив своих, чтобы сдуру не пальнули по возвращении, я взял мушкет и углубился в лес. Глаза привыкли к темноте, я ступал осторожно, стараясь не наступить на ветку. Зигзагами я шёл от шалаша Федьки в глубь леса.
Удалился я уже достаточно и, ничего подозрительного не найдя, решил было вернуться, как почудился вскрик. Не мнится ли мне? Может, то ночная птица крикнула? Я двинулся в ту сторону, откуда, по моему мнению, донёсся вскрик.
Вскоре послышались голоса. Говорили вполголоса. Нет, значит, не послышалось. И в лесу явно чужие. Чего русским вполголоса говорить? Затаив дыхание, я понемногу продвигался вперёд. Впереди открылась небольшая полянка. Две тёмные тени склонились над лежащим телом. Раздался удар.
– Ну будешь говорить? Пёс смердящий!
Ещё два удара ногой.
Я вскинул мушкет, нажал спуск. В тишине выстрел прозвучал оглушительно. На несколько секунд от вспышки выстрела я ослеп. Зажмурил глаза, открыл, бросил мушкет на землю, выхватил саблю и рванулся вперёд. Сопротивления мне никто не оказывал, все лежали.
– Федька! Это ты здесь?
– Я, боярин, – раздался голос холопа. – Ты как меня нашёл?
– Вставай, говорить потом будем.
– Не могу – руки‑ноги связаны.
Я вбросил саблю в ножны, достал нож и разрезал путы. На всякий случай ударил каждого из лежащих ножом в грудь. Федька ещё и ногой пнул.
– Как сюда попал?
– Как‑как, по нужде отошёл, да по башке чем‑то треснули, очухался здесь.
– Сколько их было?
– Двое.
– Тогда ходу отсюда.
Я подобрал мушкет, и мы побежали в сторону своего лагеря. На опушке я придержал Федьку.
– Погодь, а то свои пальнут.
– Прости, боярин, не подумал.
– Эй, михайловцы! Это я, боярин ваш, не стреляйте, – крикнул я.
– Иди смело, мы уж по голосу узнали. Когда мы подошли, холопы удивились:
– Федька, ты где был? Боярин тебя искал.
– Ага, нашёл – на бабе, – сказал я, чтобы пресечь ненужные разговоры. – Федька, иди умойся.
Когда мы отходили, я услышал:
– Ну, теперь Федьку высекут, хоть он и старшой.
Я улёгся спать – и так полночи пробегал в поисках холопа, будто он князь.
Утром у шалаша раздалось вежливое покашливание. Я выглянул. Рядом с шалашом стоял один из моих холопов, держал в руке миску с кулешом. Наверное, спал я долго, раз кулеш сварить уже успели.
Я выбрался из тесного шалаша, вытащил из чехла ложку, уселся есть. От костра доносились взрывы хохота. Интересно, что они там веселятся?
Доев, я подошёл. На Федьку‑занозу было страшно смотреть. Один глаз заплыл, губы разбиты.
– Это что – баба тебе в глаз кулаком засветила?
– Нет, не кулаком – сковородкой чугунной.
Все заржали.
– А по‑моему, боярин ему в глаз дал, чтобы, значит, из лагеря не убегал.
Народ веселился, а Федька кривился уголком рта. М‑да, хорошо ему досталось. Ладно – хоть не покалечили, не убили.
Заметив меня, все вскочили.
– Отдыхайте, отсыпайтесь, – разрешил я.
Ночное происшествие осталось между мной и Федькой – ни он, ни я словом не обмолвились, только заметил я после того, что Федька в бою всегда рядом держится, в опасные моменты то щитом, то грудью своею от вражеской сабли меня закрыть пытается.
На крепости выкинули белый флаг, и в русский лагерь из Смоленска вышли переговорщики. Чем закончилось дело – мне неизвестно, но на следующий день пушки загромыхали снова.
Через три дня крепость сдалась, на всех башнях выкинули белые флаги. В Смоленск отправился боярский сын Иван Шигона с дьяком Иваном Телешовым. И июля тридцать первого числа смоленские бояре отворили ворота, били челом государю, и крест на том целовали. «В град Смоленск послал государь боярина своего и воеводу Даниила Васильевича Щеня, и иных своих воевод со многими людьми, и велел им всех людей града Смоленска к целованию привести, и речь им, государем жалованную, говорить». Так поведал потомкам летописец.
В честь победы из государевых закромов было угощение боярам, да детям боярским, да ратникам. Целый день воины пили, ели, гуляли. Песен попели, поплясали под дудки да жалейки невесть откуда взявшихся музыкантов.
Потом были сборы и дорога домой. Никита кручинился:
– Второй раз в поход сходил – одни убытки токмо, никаких трофеев, да за хозяйством пригляда нету. Дома жена осталась – так что от бабы возьмёшь?
ГЛАВА VII
По возвращению в Смоляниново хозяйство своё нашёл я в полном порядке, а вскоре и жатва началась. Урожай выдался славный. Мельница завертела, замахала крыльями в полную силу.
Звероватый Тимоня оказался большим тружеником, дело своё знал. О муке его вскоре слава пошла по всей округе, и потянулись крестьянские возы к мельнице. Тимоня ходил по мельнице, обсыпанный мукою с головы до ног. На мельницу никого не пускал, помогал ему всё тот же приблудившийся подросток. В общем‑то, неплохим работником Тимоня оказался – с характером, правда.
Дал прибыль и гончар. Вначале его изделия шли в трактир на постоялом дворе, тем более что постояльцы посуду глиняную колотили непрерывно. Потом излишки Андрей стал возить на торг. У одного из смердов талант открылся – горшки расписывать. Я не возражал – расписная посуда на торгу уходила влёт.
Медленно, но деньги потекли в мой кошель.
Я был доволен и горд собой. Взял деревню‑развалюху и за год довёл её до ума. Люди ходили в опрятной одежде, а не в рванье, были сыты, на улице звучал детский смех. К вновь прибывшим холопам перебрались их семьи, население деревни увеличилось изрядно, и я снова стал подумывать – не поставить ли мне церковь, пусть и небольшую.
И решил я, пока осень не наступила, съездить в Нижний, навестить друга, купца Ивана Крякутного. Чай, домина там у меня остался, за прошедшее время Иван по‑всякому продать его должен был. С другом винца попьём, деньги получу – на новую церковь хватит.
Я посоветовался с Еленой – она побаивалась, но мне удалось убедить её, что гроза миновала и князь меня более не ищет.
– Недолго задержусь – туда и обратно, заводных коней с собой возьму, да Федьку‑занозу. Через месяц и вернусь.
Мы с Фёдором за день собрались, я расцеловал жену и Василия, и мы в начале августа, после яблочного Спаса, выехали.
Погода благоприятствовала: было сухо, дороги утоптаны, ехать тепло – благодать. Скромные пожитки – на заводных конях, в перемётных сумах, еду не брали, ночевали и ели на постоялых дворах.
Мы добрались до Москвы, где я решил зайти в Разрядный приказ за жалованьем. К моей радости, имя моё в разрядных книгах было, и я получил деньги за два боевых похода. Жалованье боярам причиталось только за службу государю в походах, на заставах, равно за ранения и увечья.
Вышел я из приказа повеселевший, пояс приятно оттягивал полный серебра кошель. И надо же было случиться – нос к носу столкнулся с князем Овчиной‑Телепнёвым.
– Ба, кого видят мои глаза! Никак – знакомец старый? А то я всё гадаю – причудилось мне лицо знакомое? Не ты ли лицо прятал, когда на Смоленск государь походом ходил?
– Здравствуй, князь. Не обознался ты – я то был.
– Чего же не подошёл?
– Зол ты отчего‑то на меня, княже.
– Было, было, да быльём поросло. Ты чего здесь?
– Жалованье получал.
Князь отошёл на два шага, внимательно меня оглядел, придвинулся.
– Одёжа на тебе боярская. Объяснись.
– Я ведь сиротой себя считал, если ты ещё помнишь, князь.
– А то как же.
– Отец мой нашёлся на Вологодчине, и документы о боярстве моём есть.
– Гляди‑ка! – удивился князь. – Мне теперь с тобой не зазорно за одним столом мёд‑пиво пить. Зайдёшь?
– Дела, князь, спешу. Ты уж прости.
– Ладно, ступай, – поджал губы князь.
Я поспешил к коновязи, где меня ждал с лошадьми Федька‑заноза.
– Едем! С недругом давешним повстречался, лучше с глаз долой убраться.
Мы выехали из Москвы, не задержавшись ни на один день. И вновь потянулся пыльный тракт. Но любой дороге приходит конец, и через неделю с хвостиком показался Нижний.
В душе моей одновременно боролись несколько чувств – радость от свидания с городом, где я познакомился с Еленой, предвкушение встречи со старым другом, опасение попасть в руки алчного наместника. Как‑то всё пройдёт? Не придётся ли уносить ноги? Из Москвы‑то вот пришлось убираться.
Мы проехали посады, показалась городская стена. Ворота были открыты, а поскольку повозки с грузом для торговли у меня не было, мы полным ходом их миновали.
Я ехал по улицам и узнавал их. Много чувств всколыхнул в груди Нижний, слишком тесно я был связан с этим городом.
Вот и улица, где живёт Иван. Мы подъехали к воротам, спрыгнули с лошадей. Я постучал в ворота. Калитка немного приоткрылась.
– Чего надоть?
– Хозяина.
– Почивает, не велел беспокоить.
– Нет, холоп, побеспокой, и скажи – старый знакомец Юрий пожаловал.
Слуга исчез. Вскоре хлопнула дверь в доме, раздался какой‑то грохот – не иначе, ведро опрокинули, распахнулась калитка, и мне навстречу кинулся Иван. Мы обнялись и расцеловались. Я немного отстранился, осмотрел купца. Сколько мы не виделись? Года полтора, а поседел Иван, морщин добавилось.
– Что ты меня разглядываешь, ровно девку на выданье? Думаешь – сам помолодел? Пошли в дом, радость у меня сегодня.
Бросил выглянувшему из калитки слуге:
– Ворота отвори, коней прими, устрой в конюшню – чего стоишь столбом?
Мы пошли в дом. Традиция встречать гостя с корцом сбитня сегодня была нарушена, но я не остался в обиде. Купец искренне радовался нашей встрече – это чувствовалось, чем я был доволен. В глубине души я переживал за Ивана – не отразится ли на нём наша дружба и мой побег из города.
Мы уселись за столом, забегала дворня, накрывая угощение. На шум со второго этажа спустилась Лукерья, узнала меня и всплеснула руками:
– Юрий, глазам своим не верю! Наконец‑то сподобился заехать к нам. Уж сколько Иван о тебе упоминал – не подаёшь, мол, весточку. Переживал – не поймали ли тогда тебя княжьи слуги, да не сгинул ли где на дороге. А ты живой! Постой – платье боярское на тебе!
– Стой, погоди, Лукерья! Накормить‑напоить человека с дороги надо, потом уж расспрашивать. Поди‑ко лучше, распорядись насчёт баньки – обмыться людям с дороги надо.
Лукерья вышла. Купец вопросительно глянул на Федьку‑занозу.
– Федя, погуляй пока, мне с хозяином переговорить надо.
Федька беспрекословно вышел, прикрыл дверь, и мы остались одни.
– Ну, вкратце расскажи – где ты и как? И почему платье на тебе боярское?
– Живу с семьёй в Вологде, дом купил. Если ты помнишь, паренька я здесь подобрал – Васятку, у меня приёмным сыном живёт. Нашёл по записям родителей своих, кои боярами оказались. Так и стал боярином по праву рождения. Деревню с землёю купил, обустроил, два раза в походах боевых побывал под рукою государя.
– Э, парень. Теперь я первым шапку пред тобой при встрече ломать должон. – Крякутный окинул взглядом стол. – Да и встречать боярина в доме надобно по‑иному.
– Успокойся, Иван. Как был я тебе другом, так и остался. Давай без церемоний. Считай, что для тебя ничего не изменилось. Расскажи лучше, продал ли мой дом, да что с паромами? Всё ведь в спешке бросил.
– А как же, обо всём позаботился. Дом продал – не торопясь, с выгодой. А паромы?
Иван хитро улыбнулся.
– Паромами сам владею, выгодное это дело. За полтора года отдам тебе деньги за аренду, а завтра уж ты мне их продашь, и ударим по рукам. Согласен?
– Молодец, я в тебе никогда не сомневался. Есть у тебя хватка, Иван, коли где деньгами пахнет – ты своего не упустишь.
– На том стоим. Ну, где там слуги? Пировать сейчас будем, все дела – завтра.
За стол уселись мы с Иваном, Лукерья да Федька‑заноза. Боевые холопы часто сиживали за одним столом с боярином, чего не удостаивались холопы от земли. И то – жизнью рискуем вместе в сече, как хлеб совместно не преломить?
Выпили немного, закусили слегка и отправились в баню. Кто ж перед баней брюхо набивает до отвала? Боже, как здорово вымыться после долгого пути! Одно дело – по воде на ушкуе плыть, другое – верхом на лошади пыль глотать. Везде, сущая пыль была везде – в волосах, в носу, а одежду надо было просто стирать.
Первоначально с нас с Федором стекали потоки грязной воды. Обмывшись, мы попарились, потом смыли солёный пот. В предбаннике уже лежала чистая одежда, а нашу прислуга унесла.
И только после бани пир пошёл горой. Пока мы мылись, кухарки наварили и нажарили мяса и рыбы. Стол ломился от явств. Даже у меня, уже перекусившего перед баней, потекли слюнки. Свиной студень с хреном, куры жареные и варёные, окорок свиной, стерлядь на пару, небольшой поросёнок, жаренный на вертеле, квашеная капуста и мочёные яблоки, лучок зелёный, огурцы и редиска, пироги с визигой, расстегаи с кашей, пряженцы с луком и яйцом. А уж выпивки – вина мальвазия, петерсемена, фряжское, рейнское, пиво домашнее. Поистине расстарался Иван, за таким столом не боярину – князю сидеть не стыдно было бы.
Ох и оторвались мы. Встали из‑за стола сами не все. Федьку слуги на руках отнесли в людскую. Ивану и мне помогли, поддержали под локотки.
– Устал я что‑то, отдохну, – заплетающимся языком едва произнёс Иван и уронил голову на грудь.
Проснулся я поздним утром. Голова была тяжёлая, в затылке ломило, язык распух и был сух, что твоя наждачная бумага. Я скосил глаза – позаботились, рядом с постелью стоял запотевший жбан с клюквенным морсом. Приподнявшись на локте, я осушил литровую ёмкость. Немного полегчало. Это же сколько мы выпили, если после такой закуски похмелье было столь жестоким?
Немного отпустило голову. Я встал, оделся, по старой памяти нашёл туалет – выпитое настойчиво просилось наружу. Снизу, с первого этажа раздавался голос Ивана.
Я спустился в трапезную. Я бы обязательно посмеялся над купцом, коли сам чувствовал бы себя хорошо. Лоб перетянут полотенцем, под глазами мешки. Трясущимися руками пытается удержать кружку. На столе – огуречный рассол, квашеная капуста, квас. Можно сказать – весь домашний арсенал от похмелья.
Иван слабо кивнул в ответ на моё приветствие.
– Садись. Тоже болеешь? Поправишься.
Я налил здоровенную кружку кваса, с наслаждением выпил. Во рту хоть сушить перестало.
