Текст книги "Атаман. Гексалогия"

Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй.

Экклезиаст, 7:14

ГЛАВА I

Осторожно проехав лес, мы выбрались на Муромский тракт и пустили лошадей галопом. Скоро вечер, и мне не хотелось приехать к закрытым городским воротам.

Успели в последний момент, когда стражники уже закрыли одну створку ворот. Влетели в город на взмыленных лошадях. Во время скачки по дороге я боялся, что девчонки не выдержат, попросят отдых, но они сдюжили.

За воротами я остановился – спешить было некуда; взял лошадей под уздцы и повел в поводу. Как хорошо пройти пешком – пятая точка уже отбита: не любитель я конных скачек, хотя жизнь заставляет привыкнуть и к этому виду передвижения.

Вот и постоялый двор, где мы обычно останавливаемся на ночлег. Слуги приняли коней и повели в конюшню, а я с девушками пошел на постоялый двор.

Трапезная была полна людей, все – в изрядном подпитии. Увидев меня с девушками, народ застыл в изумлении. Наступила просто мертвая тишина.

– Почто пьем, люди? Праздник какой ныне? А то я что‑то дням счет потерял.

Из угла раздался вопль, выскочил Карпов и бросился обнимать дочь. По щекам его текли слезы, он сжимал девушку в объятиях, оглядывал с головы до ног, целовал. Более бурных проявлений отцовских чувств я не видел.

Из того же угла выскочили мои дружинники:

– Юра! Жив!

Начали меня обнимать, хлопать по плечам. У Андрея рука тяжелая – приложился так, что кости хрустнули.

– Осторожнее, ребята, у меня еще не все зажило. По какому поводу пьем?

– Купец дочку оплакивает, думал – все, а тут ты с девушками. Мы тоже думали – конец. Горе вином заливали, купец не скупился, стол богатый накрыл. Как удалось‑то?

– После расскажу. Пожевать чего есть ли?

Меня чуть ли не на руках отнесли к столу, усадили на лавку. Рядом сидел охранник из обоза, пьяный в стельку. Едва глянув на меня мутными глазами, он уронил голову на стол и захрапел.

– Устал человек, – уважительно кивнул на охранника Андрей, подхватил его под мышки и потащил на второй этаж, в комнаты. Герасим и Павел сели рядом, по обе стороны от меня, подгадывали в оловянную миску лучшие куски, пока я насыщался. Почувствовав в животе приятную тяжесть, я сдобрил ужин хорошей кружкой мальвазии.

– Все, хлопцы, сил нет – спать, все разговоры завтра.

Меня под руки пропели в комнату, сняли сапоги, пояс с саблей и уложили в постель. Отключился я мгновенно.

Проснулся оттого, что за дверью кто‑то ругался. Я разлепил глаза. Уже утро, в оконца льется солнечный свет, комната пуста. Дверь приоткрылась, в комнату заглянул Павел.

– О, ты уже проснулся? К тебе гости. Пропустить?

Я поднялся с постели, натянул сапоги, опоясался. Негоже встречать гостей, даже на постоялом дворе, не опоясавшись – неуважение.

– Заводи.

В комнату, шумно отдуваясь, протиснулся Карпов, поздоровавшись, уселся на лавку. Бойцы мои стояли у дверей.

– Доброго утречка! Слышь, Юрий, ты забудь про обидные слова, что я тебе у обоза наговорил сгоряча. Уж больно потеря велика была – доченька единственная моя, любимая. То не разум мой кричал, а сердце, кровью обливавшееся. Мир?

Я засмеялся:

– Мир, Святослав.

Мы пожали друг другу руки.

– Вот плата, о чем уговаривались.

Купец протянул мне кожаный кошель, раздувшийся от монет.

– А это – тебе отдельно. – Он снял с пальца массивный золотой перстень с изумрудом и надел мне на палец. – Дочка о твоих подвигах рассказывала. Герой! Не пойдешь ли ко мне служить, охранник у меня только один надежный остался.

Плату хорошую положу, сколько князь платит – так я вдвойне.

– Спасибо за приглашение, купец, но не обижайся – не мог у. Бойцы мои заулыбались:

– Говорили мы ему – не верил.

– Ну тогда прощевай, Юрий. Торопиться мне надо. Сам понимаешь – смотрины отменить нельзя, договор. Коли надумаешь – завсегда приму. У князя служба колготная. У меня спокойнее и сытнее.

– Извини, Святослав, я решений не меняю. Купен встал, по‑дружески похлопал меня по плечу, поклонился нам всем и вышел. Бойцы уселись на лавку, Павел промолвил:

– По‑моему, спесь с него слетела слегка. Как дочь потерял, человеком стал.

– Брось, Паша, – перебил его Герасим, – расскажи лучше, как все повернулось.

Я коротко пересказал об освобождении девушек, не упомянув только, что проходил сквозь стены. Герасим, услышав о злате‑серебре, оставленном в избушке, аж за голову схватился и застонал:

– Что ж ты все бросил, хоть бы один мешок добром набил!

– Не хочу, Герасим, я этого золота, оно злодеями у людей отобрано, в крови все.

– Не брал бы себе, коли душа протестует, нам бы отдал, вот я бы не отказался.

Бойцы засмеялись:

– Заждались мы тебя, атаман, все жалели, что одного отпустили.

– Все закончилось лучшим образом. Сегодня отдыхаем, завтра назад, возвращаемся домой, в Москву. Нечисти не видно и не слышно боле, шайку разбойничью вывели под корень, а ежели кто и остался – не скоро с силами соберется. Сейчас деньги поделим, и делайте что хотите.

Мы уселись за стол, честно поделили содержимое кошеля, что передал нам купец. Завернув деньги в тряпицу, Герасим убрал их за пазуху и попросил посмотреть перстень. Мне не жалко. Герасим повертел его, надел себе на палец, полюбовался и с видимым сожалением вернул, цокая языком:

– Красивая вещь, дорогая.

– Старайся, и у тебя будет такая же.

После полудня ко мне пришла целая делегация – мелкие купчики, ремесленники. После приветствия и пожелания здоровья начали разговор.

– Слышали мы – завтра с утречка обратно едешь?

– Весна, дороги развезет скоро, нора домой возвращаться, в Москву. А в чем дело?

– Проводи нас под рукой своей до владимирских земель, все равно по пути. У нас, конечно, серебра столько не будет, сколь у Карпова, но с каждых саней мзду получишь. По рукам ли?

Я засмеялся:

– Свободна же дорога, нечисти нет, разбойников тоже. Объединитесь вместе – и сами доберетесь до места.

– Так то оно так, только во всяком деле удача нужна. Спокойнее будет под твоей защитой.

– Ну коли настаиваете, ждите утречком у городских ворот. Вот уж точно – отдых воина расслабляет. Так ломило утром вставать из теплой постели, уезжать от горячей еды, от крыши над головой. Впереди долгий путь, холод, нередко – питание всухомятку, а может – и встречи нежелательные, хотя бы с теми же разбойниками. Их на всех дорогах еще полно.

Не сподобился государь‑батюшка полицию задумать и ввести – вот и лиходейничали на дороге все кому не лень.

Выехав из городских ворот, поздоровались со вчерашней делегацией. Здоровенный обоз из полусотни саней уже был готов, и мы сразу двинулись в путь.

Ехали не спеша: мы могли бы и быстрее, да не угнаться тогда за нами лошадкам с тяжело груженными санями. Вот и приходится приноравливаться к их скорости. Известное правило – скорость хода каравана определяется скоростью самого старого верблюда.

К вечеру мы все‑таки добрались до Мошкина. Хозяин аж взвился от радости – как же, опять прибыль! Поужинав, легли спать.

Около полуночи меня в очередной раз разбудил домовой.

– Чего тебе, неугомонный?

– Не пей завтра вина из кувшина.

Сказал и исчез, как и прежде. Интересно, к чему это он? Я постарался уснуть и утром не вспомнил бы о предостережении, но хозяин вынес мне на дорожку кувшин.

– Возьми, ратник: дорога дальняя предстоит, подкрепись глоточком. Хороша мальвазия!

– Спасибо, хозяин, за еду и кров; теперь не скоро свидимся – в Москву путь держим.

– Счастливой дороги!

Я сунул кувшин в переметную суму и задумался. Почему домовой сказал про вино и кувшин? Ладно, после разберемся.

К вечеру обоз прибыл в деревеньку за рекой. Прислуга заводила коней в стойла, а я понес переметную суму на постоялый двор. Вспомнив о кувшине, вытащил деревянную пробку, понюхал – вино как вино.

Я не успел сделать и пары шагов, как под ноги мне бросился лохматый пес. От неожиданности я выронил кувшин, и, к моему сожалению, он разбился. Невелика потеря, сейчас в трактире восполним.

Поднявшись на крыльцо, я оглянулся. Псина с жадностью лакала сладковатое вино. Небось уж не в первый раз лакомится такими напитками.

После ужина, когда я вышел по нужде перед сном, то вновь увидел пса. Он лежал неподвижно перед лужицей вина.

Сдох! И сдох от вина, что кабатчик мне на прощание подарил. Так вот о чем домовой меня предупреждал! Вино отравленным оказалось. Как‑то сразу вспомнилось, что неизвестный во дворе корчмы Панфила в Мошкино подавал сигналы светильником из‑за забора, когда я купца Святослава в Муром с обозом сопровождал. Чертово семя! Вот где наводчик разбойничьей шайки окопался, а может быть, и организатор.

Возвращаться назад, в Мошкино, не хотелось, а вот послание муромскому посаднику отписать надо: пусть приглядится, а может, и потрясет хозяина постоялого двора. Не ожидал такого.

Обычно отравления – это Франция, инквизиция, зловещие козни придворных интриганов за сладкий кусок с королевского стола. Но здесь, в муромской глуши, это редкий способ убийства. Тут обычно предпочитают чего попроще – нож в спину дубиной по голове, значительно реже – удавку на шею. Но яд? Интересно, не появлялись ли в этих краях о прошлом годе иноземцы – из Венеции, Италии, Франции? Как раз яды – излюбленный способ тихого убийства в этих «цивилизованных» странах; к тому же яд не оставляет следов. Уже в постели мне вдруг припомнилось, что на пиру у государя скромно стоящий за спиной его слуга пробовал все, что подавалось на блюдах и наливалось в чарки. Стало быть, и до Руси докатилась эта зараза. Надо бы не забыть найти сведущего человека в Москве – пусть просветит.

А ночью приснился мне странный сон. Вот чьи‑то руки наливают в кувшин с вином из маленького пузырька бесцветную жидкость – совсем немного, буквально чайную ложку, прячут пузырек за сундук. Я понимаю, что это яд – ведь не льют в вино никаких снадобий. Затем какие‑то неясные картинки, и более четко – князь Овчина‑Телепнсв сидит за столом с домочадцами, кушает, слуга наливает из кувшина вино в серебряные чаши. Тут мой сон оборвался, и я проснулся в холодном поту и с бьющимся сердцем. Во рту пересохло. Приснится же такое! Ратники мои сладко спали, Андрей похрапывал, Павел беспокойно шевелил во сне руками, Герасим что‑то бессвязно шептал.

Я снова улегся, по сон не шел из головы. Навеян ли он происшедшей вечером попыткой отравить меня или нас всех – ведь кабатчик предполагал, что вином я могу поделиться со своими дружинниками? А вдруг сон вещий? Тогда что делать? Даже если я сейчас вскочу в седло, мне не успеть добраться до Москвы – только коня нагоню. Может быть, попробовать внушить князю предостережение – не пить вина? Как это сделать? Я же не телепат. Но надо попробовать, другого выхода просто нет. Я закрыл глаза и сосредоточился. Мысленно прошел по княжескому дому, поднялся на второй этаж, открыл дверь в опочивальню князя.

В комнате горит масляный светильник, скудно освещая изголовье постели и князя. Собственно – только лицо и руки на груди. Я встал у изголовья, пристально вгляделся князю прямо в лицо, стал медленно и четко говорить: «Княже, не пей вина, тебя отравить хотят!» Так я повторил несколько раз. Князь беспокойно заворочался в постели, проснулся и сел.

– А, это ты, Юрий! Почему ты здесь? Ты же в Муроме должен быть?

– А я и есть в Муроме – это же сон, твой сон, князь. Я тебе просто снюсь.

– Зачем в мой сон пришел?

– Предупредить хочу – отравить тебя хотят, не пей завтра вино – с ядом оно. Кто‑то из твоих домовых слуг. Найди его.

Внезапно все пропало – и дом княжеский, и князь в постели. Я открыл глаза. Уже утро. Солнце пробивалось в затянутые бычьим пузырем окна, сотоварищи мои ворочались в постелях, а Герасим уже тер глаза. Чертовщина какая‑то! Приснилось это все мне ночью – сон про князя, моя попытка внушить ему мои подозрения, – или уже началось раздвоение личности? Бред какой‑то параноидальный! Не стоит ни с кем делиться мыслями, сочтут – свихнулся. Еще блаженным я не был!

Однако же сон имел интересное и вполне реальное продолжение…

За пару недель мы с обозом добрались до Москвы. Последние два дня дались трудно, дороги начало расквашивать, сани вязли в грязи. Приходилось их местами толкать, а возчики и вовсе шли пешком, дабы не уморить коней. Когда показались предместья Москвы – избенки крестьян, ремесленников, торговцев – подлого сословия, радости обозников и нашей ватажки не было конца. Добрались!

Обозники скинулись и передали мне мешочек с деньгами. Не откладывая в долгий ящик, я тут же разделил монеты. Наверняка по приезде и докладе князю всем дадут отдых, и тут уж денежки ох как понадобятся – одежду поменять, родным подарки сделать, у кого они есть. А одежда мало того, что истрепалась, так уже и не по сезону – кончилась зима, нелюбимое мое время.

Мы заехали во двор к князю, завели коней в конюшню, расседлали. Отдыхайте, лошадки, вы тоже заслужили. Сами почистились, как могли, а уже слуга дворовый бежит – князь просит всех к нему в кабинет.

Зашли. Князь радостно всех поприветствовал, расспросил, как да что. Я рассказал о нечисти, о том, что Михаил погиб как герой в схватке с волкодлаком, о криксах, о банде разбойников. О чем не рассказал – так это о сопровождении обозов и деньгах. Пусть это останется нашей маленькой тайной. В принципе страшного здесь ничего пет: все, что воин взял в бою, – его трофей. Никто – ни князь, ни сам государь – не вправе претендовать на взятое мечом. А захваченные в бою города вообще на три дня отдавались на разграбление воинам. Воеводе – доля с трофеев, государю – покоренный город и новые земли, а уж воину – его добыча: то, что он мог уместить на себе или в переметных сумах лошади. Кто же из ратников будет воевать за одну похлебку? Чай, не боевые холопы.

Князь, выслушав пас, одобрил все действия и, вручив за усердие и службу по небольшому мешочку серебра, дал отдых до особого распоряжения. Когда все уже выходили, попросил меня задержаться.

«Вот оно!» – екнуло в груди. Князь усадил меня на лавку, сел сам. Барабаня пальцами по столу, хмыкал, не решаясь начать разговор.

– Вот что, Юра… Пусть разговор наш останется между нами… Видел я седмицу назад сон один странный, да так ясно и чисто, вроде как наяву. Будто стоишь ты рядом с постелью моей и опочивальне и молвишь: «Не пей вина, отравлено оно». Утром за столом наливают мне вина – да сон мне сразу вспомнился, не стал я пить и супруге не дал, вылил в ушат свинье, а та отравилась и тут же издохла. Хочешь верь, хочешь не верь в вещие сны, а выходит – спас ты меня.

– Надо же, – прикинулся я простачком, – бывают все‑таки вещие сны!

– Так вот, тебя с ратниками здесь не было – уж очень далеко были, на вас не думаю. А остальные под подозрением. Как можно жить в доме, когда знаешь, что змей пригрелся у очага? Веришь ли – стал бояться в доме кушать. Коли злыдень здесь, в доме моем, в кушанья яду подсыпать могут. Ты хорошо себя проявил, когда по велению государеву искал на Псковщине людишек, печатающих лживые монеты. Мне сразу про тебя подумалось. Найди мне собаку эту, змею подколодную, что хозяина укусить до смерти норовит! Делай что хочешь – даже пытать дозволяю, всех под подозрением держи, только на тебя надежда. Но держи язык за зубами, не только в отравителе дело. Новых людей к себе в дом давно я не брал, почему вдруг конфузия такая? И вот что думаю – не враг ли тайный наверху объявился?

Князь указал пальцем в потолок.

– В окружении самого государя? – вырвалось у меня.

– Именно, в корень зришь, за что я тебя и уважаю. И дело поручил тебе потому как у тебя голова думать способна. Иди, отдыхай, присматривайся. Никому, даже в дружине, ни словечка. Падет на кого подозрение – сразу ко мне. Да не тяни, государь важное дело замыслил, – не потому ли кто‑то меня убрать схотел?

Откланявшись, я отправился в воинскую избу. Вокруг дружинников, что ходили со мной в Муром, собрались уже все свободные воины и, раскрыв рты от изумления, слушали рассказ Павла о наших схватках с нечистью. Интерес был неподдельный, ведь раньше никому из воинов не приходилось сталкиваться с неведомыми тварями.

Моего прихода никто и не заметил, только старший наш, Митрофан, головой кивнул, здороваясь. Я с удовольствием завалился на свой топчан.

М‑да, вот уж чего не ожидал – так это что сон мой реальностью окажется. Правильно говорят в армии – любая инициатива наказуема. Князя, покровителя своего, от смерти спас, но как задание его выполнять? Во дворе княжеском три десятка дружинников и полсотни слуг. Кто из них на злато‑серебро польстился – попробуй вычисли! А может, и того хуже – не за деньги продался, но злобе своей, а князем невзначай обиженный.

Я размышлял так: у меня только два пути. Первый – втихую обыскать дом и найти пузырек с ядом за сундуком. Ведь в своем сне я его ясно видел. Ага, вот еще – руки видел! Лица не рассмотрел, руки только, причем руки мужские, крупные. Стало быть – задача облегчается – женщин можно исключить. Еще можно исключить нас четверых, бывших в Муроме, детей князя, жену его. Ого, уже четверть почти из списка подозреваемых выпала! Если пузырек с ядом найду – брать его нельзя: злодей затихнет на время, а яд снова принесет. Вроде засады надо сделать.

Второй путь значительно дольше и сложнее, и не факт, что принесет удачу, – это попробовать втихую обойти травников, колдунов, знахарей и прочий люд, способный изготовить яд. Но после длительных размышлений я этот вариант отбросил. А если яд внутреннему врагу вручили вместе с деньгами? Времени потрачу много, и все впустую. Поди в большой Москве тех знахарей найди!

И я решил осматривать – правда, осторожно – все комнаты в доме князя и во вспомогательных постройках – воинской избе, конюшне, кухне, избе для слуг. Где‑то же стоит тот сундук! О! Сундук. Я ведь сундук видел! Осмотреть мельком комнату, не делая обыска, значительно легче и быстрее – зашел в комнату, даже при хозяевах, осмотрелся. Сундук – вещь не маленькая, всегда на виду. К тому же один на другой не похож, ручная работа местных умельцев. Разные размеры, разнообразные формы, замки врезные и навесные, разные петли, окраска разная.

Похоже, с этого и надо начинать.