Текст книги "Атаман. Гексалогия"
Автор книги: Юрий Корчевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 97 страниц)
Внутри уже кипела суета – бегали с оружием воины, мирные жители собрались в центре; кто‑то ставил небольшие шатры – из тех, кто побогаче. Стоял шум, гвалт, прыгали дети, мычали коровы. Всю живность согнали к Наугольной башне. Она стояла у реки, с этой стороны нападение наименее вероятно: татары – народ конный, в отличие от викингов.
По моим прикидкам, наибольшее внимание следовало уделить башне Ивановских ворот и башне Одоевских ворот. Татары придут оттуда. Но судя по воинам, подтаскивающим именно к этим башням пушки и ядра, воевода и сам знал, что делать.
Мы нашли Михаила.
– Вроде как татары, поездка назад, на заставу, отменяется. Воевода приказал всем ратникам заставы на Никитской башне обороняться, – Михаил указал пальцем на башню.
Я пригляделся – высокая, круглая, в отличие от других – стены мощные. Ну что ж, будем тут обороняться.
– Огненный бой кто знает ли?
– Я знаю.
– Будешь пушкарям помогать. Не хватает народу у пушек, боятся ратники.
Михаил распределил всех – кого с луком на стены, кого к камнеметам.
Мы вошли через низенькую дверь в башню, и я оторопело встал: к стене башни были приделаны цепи, лежали ошейники, с потолка свисала дыба. На полу проступала сквозь песок кровь. Михаил небрежно махнул рукой:
– Здесь пыточная была, тайных дел Приказа. Да нам‑то что, мы наверху будем.
По узкой и крутой лестнице, что была в толще стены, мы поднялись на второй этаж. Метров десяти в диаметре, округлое помещение с бойницами, несколько воинов с луками у бойниц, и одна небольшая пушечка. Рядом с ней ядра, бочонок с каменным дробом. Недалеко от лестницы на третий этаж – жаровня с углями, в ней калится железный прут для запала.
Мы перезнакомились с городскими ратниками. Их десятник распределил нас по бойницам. Меня Михаил поставил к пушкарям.
Я подошел в бойницам. Из башни отлично были видны мощные стены кремля, соседние башни – Ивановских и Одоевских ворот. До них было метров сто–сто пятьдесят. Поставили башни с расчетом на дальность стрельбы из лука и пушек картечью. Бойницы, правда, узковаты. С одной стороны – хорошо, меньше шансов, что вражеская стрела залетит, с другой – сектор обстрела очень узок, да и мертвая зона велика. Только и надежды, что на стрелков из других амбразур.
Я взобрался на третий этаж башни. Отсюда вся Тула была как на ладони. Мощная река людей, телег, животных, стремящихся укрыться в крепости, постепенно мелела, превращаясь в жиденький ручеек из отдельных людей.
Вдали, верстах в десяти, были видны черные дымы пожарищ. Там татары уже жгли русские деревни. Горе тому, кто не успел уйти, укрыться – хотя бы в лесу. Конные татары не имели привычки шастать по лесу. Ни разогнаться там для копейного удара, ни из лука пострелять. С заводными конями туда не поскачешь, а у оседланного полно шансов сломать ногу в барсучьей норе или в буреломе. Посему лес испокон века – защитник народа русского. Так же как свинья – источник мяса. Татары – мусульмане, для стола резали коров, баранов, коней, брезгуя свининой.
Для большой конной массы надо и места много, а перед крупными городами то деревня, то поле вспаханное, да и стоят города на берегах рек, часто на изгибах. Все это не позволяет разогнаться войску, татары разделяются на многочисленные потоки, идущие параллельно по многим дорогам. Не последнюю роль играет и кормежка. Ну‑ка, накорми травою многотысячный табун. После прохода орды трава выщипана конями и вытоптана копытами – этакий черный широкий шрам в поле или степи.
Решив не болтаться почем зря, я улегся у стены, лишь периодически поглядывая в бойницу. Все бы ничего, но сквозило через бойницу изрядно, хотя на улице было тепло. Даже летнее солнце не смогло прогреть до конца толстенные стены. М‑да, хорошо стены сложены, добротно, на извести, как бетонный монолит.
Я кажется слегка вздремнул, когда ратник у бойницы вскричал:
– Поганые показались!
Я вскинулся к узкой прорези бойницы. Точно! Вдали, приближаясь к посадам, неслась конная полусотня, как всегда – с визгом, с копьями наперевес. Я зевнул: «Эти только попугают. Что они крепости сделать могут? Только из луков пострелять, сшибут пару неосторожных любопытных». Я пригнул голову молодого воина, неосторожно вставшего у бойницы. Вовремя. В стену рядом с бойницей ударила короткая татарская стрела. Были крымчаки еще далековато для точной и прицельной стрельбы, но, по своему обыкновению, начали осыпать противника стрелами. Через пару минут подскакали поближе, стали кричать на татарском и русском призывы сдаваться на милость Шиг‑алея, да продлит Аллах годы его жизни.
Лучники со стен дали залп, проредив ряды крымчаков. Завизжав, татары постреляли в ответ, впрочем – безрезультатно, и унеслись обратно. Теперь стоит ждать основных сил.
Почти до вечера, как я и предсказывал, нас никто не беспокоил, поэтому мы не спеша пообедали. И когда уже защитники крепости решили, что день пройдет спокойно, появилась основная орда. Сначала заклубилась пыль, затем стал нарастать шум передвижения большого конного войска, в разных местах предместья появились дымы – то татары жгли дома горожан. Обычно во время похода поджогами татары не занимались, чтобы не обнаружить себя раньше времени, застать врасплох. А уж теперь стесняться не будут.
Со стен жители с болью в душе смотрели, как горят их дома.
– Гляди, Акинфий, по‑моему – в Кузнечной стороне горит, – сказал один ремесленник другому.
Внезапно, сразу с нескольких параллельных улиц, на площадь перед крепостью вынеслась орда.
– Господи, как же их много! – вырвалось у многих воинов и горожан. Пространство вокруг кремля, по всему его периметру, было свободно от застроек для удобной обороны. Сейчас все оно было заполнено татарами.
На защитников посыпались стрелы, появились первые раненые и убитые. Затем стрельба затихла, и от группы богато одетых в блестящих кирасах и шлемах татар прилетела стрела. Была она без железного наконечника, с привязанной к ней запиской.
Обычно татары в своей переписке пользовались услугами писцов‑уйгуров, поскольку эта народность малочисленная, и ее письменности никто не знал. В принципе неплохая задумка – даже если письмо попадет в чужие руки, прочитать его никто не может.
Здесь же записка была на русском. Ее передали старшему – боярину Бобрину, он отвечал за оборону всей восточной стены с ее тремя башнями и воротами. Шевеля губами и морща лоб, боярин вслух прочитал: «Кто из неверных не трус – выйди на честный поединок».
Воины вокруг зашептались: «На поединок вызывают». Так часто бывало среди противоборствующих сторон. Перед началом боя выходили по одному поединщику с каждой стороны. Бой шел смертный, проигравшая сторона иногда уходила без боя, считалась побежденной. Когда войско было многочисленным – никто не уходил, но воины победившего поединщика получали бурю положительных эмоций, боевой дух их возрастал и креп. Верившие в предсказания воины считали победу добрым знаком и к поединкам перед боем относились серьезно, так же, как и к выбору воина‑поединщика.
Все дружно выглянули через бойницы в башнях и зубцы на стенах на татар.
От орды выделился и вышел вперед здоровенный татарин – ростом под два метра, узкоглазый, безбородый, могучий как бык. Мне показалось, что при каждом его движении кольчуга на нем трещит. Плоский татарский шлем прикрывал голову, в руке – короткое татарское копье с бунчуком, на поясе – сабля. Штаны атласные, зеленые, на ногах – красные сапожки. Видно – не простой татарин, не меньше как сотник. Он вскинул вверх огромной ручищей копье, повернулся к своим и что‑то заорал по‑татарски. Орда взревела в ответ. Затем он повернулся к нам, воткнул копье подтоком в землю, грохнул кулаком себя по груди и протянул руку к крепости. Вызывал на поединок. Наши ратники немного сробели. Как же – такой здоровяк, он и без оружия голыми руками удавит или кости переломает.
Пока я раздумывал – выходить или нет, из ратников выдвинулся туляк, тоже здоровенный, пониже ростом, чем татарин, но шире в плечах, такой же могучий. «Никита Кожемяка, – пронесся шепоток, – кулачный боец, на Масленицу в кулачном бою никто против него устоять не может». Но здесь предстоял смертный поединок, и нужно было не кулаками махать, а искусно владеть оружием. Кожемяка мял и выделывал кожи; в этой работе слабым делать нечего, в его силе я не сомневался. Но татарин всю жизнь в седле, все время в боях, работали за него рабы. Наверняка оружием владеет хорошо. Ой, сомневаюсь я в исходе поединка.
Никита был внешне спокоен, играл мускулами, кичливо поглядывая сверху, со стены, на татарина. На теле у бойца была байдана – вид кольчуги из колец крупного размера. Она была прочнее кольчуги, могла выдержать рубящий удар мечом или саблей, но колющий удар не держала. Слишком велики были отверстия в кольцах.
Богатыря обвязали пеньковой веревкой и спустили со стены вниз. Открывать ворота не решились – вдруг татары ринутся? Никита не спеша отвязал веревку, помахал нам рукой и зашагал в сторону татарина. Ратники и горожане столпились на стене, всех интересовал поединок. Никто из воинов противоборствующих сторон не имел права вмешиваться, оказывать помощь, иначе исход поединка не засчитывался. Татары загалдели, завизжали, принялись бить саблями по щитам. Гам поднялся неимоверный. Наши поддерживали Никиту криками одобрения.
Поединщики сошлись ближе, между ними метров десять‑пятнадцать. Медленно переступая ногами, не сводя друг с друга глаз, они описывают круги.
Перед броском копья вес тела переносят на одну ногу. Важно не упустить этот момент, иначе можно не успеть уклониться от летящего копья – расстояние слишком мало. Я сам внимательно смотрел на татарина, но момент броска не увидел. Обычно отводят правую руку назад, и древко лежит в ладони сверху. Татарин же бросил копье, как кидают нож – снизу, почти без замаха, и ладонь была сверху древка. Видимо, был слишком силен и знал свои возможности.
Никита проморгал бросок, так же как и другие наши воины. Копье вошло в живот, пробив байдану и выйдя со спины. Крымчаки уже предвидели бросок своего поединщика – скорее всего он демонстрировал его не раз – сразу восторженно взревели. По логике, Никита должен был упасть замертво. Но слишком силен Никита. В несколько бросков богатырь достиг крымчака, обхватил его ручищами и сдавил так, что хруст костей услышали даже мы на стене. У татарина горлом хлынула кровь, лицо резко побледнело, руки безжизненно обвисли. Никита отпустил татарина, и он рухнул на землю. Поединщик взялся за древко копья, пытаясь его вытащить, но и у него изо рта пошла кровь, он зашатался и упал на крымчака. Несколько секунд стояла мертвая тишина. Затем победно закричали наши воины. Ничья!
Татары раздасадованно плевались. Что‑то прокричал их сотник, а может быть и темник; из толпы выскочило несколько татар, схватили нашего Никиту и, подтащив к стенам, обвязали тело веревкой, чтобы мы могли втащить его в крепость. Другие крымчаки унесли тело своего поединщика. Всадники развернулись и скрылись в глубине улиц.
Вечером, после отпевания, Никиту похоронили недалеко от Наугольной башни.
Ночью татары не предпринимали попыток штурма, а наутро кинулись разом, со всех трех сторон – с четвертой крепость прикрывала река Упа. Наступали пешие: передние несли длинные лестницы, споро ставили их на стены. Но большинство лестниц донести до стены не удалось – лучники и пушкари не дремали, выбивали в первую очередь тех, кто нес лестницу. Ров у стены был наполовину завален трупами. Кое‑где татарам удалось взобраться на стену, после ожесточенной сечи стену очистили, трупы посбрасывали вниз.
До полудня крымчаки сидели тихо, потом вытащили три пушки – больше у них, наверное, не было, да и эти не иначе где‑то захватили; поставили напротив Ивановских ворот и стали методично обстреливать. Артиллеристы из них были неважные, и ядра редко попадали в цель. Пока ворота держались, но обеспокоенный воевода распорядился завалить ворота камнями. И воины и горожане принялись носить камни и заваливать ворота. Вскоре ворот не стало видно, и арка оказалась просто замурованной. Даже если дубовые ворота разобьют ядрами, пусть попробуют пробиться через узкую, заваленную камнями арку.
Все время от полудня до вечера пушки долбили ядрами ворота. И хоть из трех ядер только одно попадало в цель, долго так продолжаться не могло. Толстые дубовые ворота трещали, от них отлетали щепки. После каждого удачного попадания крымчаки радостно визжали и улюлюкали.
Но всему приходит конец – солнце село, и стрельба прекратилась. По моим ощущениям, еще одного дня обстрела ворота могут не выдержать. Надо придумать для татар какую‑нибудь пакость.
Я присел у стены, задумался. Что может помочь татарам прорваться в крепость? Только пушки, которые разрушат ворота. С лестницами у них взять стены не получится. С собой взять много пушек они не могли, слишком быстро передвигались; скорее всего, пушки разобрали и навьючили на лошадей. Мой вывод косвенно подтверждало то, что калибр у пушек невелик, да и в других местах – скажем, у Одоевской башни, грохота выстрелов не слышно. Значит самый лучший выход – обезвредить их пушки. Вопрос – как? Напасть ночью и утащить – не получится, слишком тяжелые, да и охрана при пушках будет. Где лежит порох – я не знаю. Думай, Юра, думай! Должен же быть выход. Можно расклепать стволы, они бронзовые. Но для этого надо иметь кувалду и время. Так мне и позволят татары стучать кувалдой по стволам их пушек, да и звон ударов мертвого поднимет. Нет, не годится, но что‑то в этом есть. Так, похоже, вопрос решаемый.
Я подошел к своим канонирам, попросил у них отсыпать полведра пороха. Те, подивившись, отсыпали в берестяной туесок. Я помчался к мастеровым, попросил у них шелка, чтобы сделать из него три мешочка – я руками показал размеры. С шелком были проблемы. Я бродил между горожанами и вдруг увидел на парне шелковую рубашку.
– Друг, продай рубашку.
– Да она мне и самому нужна.
– Мне для дела, бомбу сделать хочу.
Парень молча стащил с себя рубашку, протянул мне. Когда же я начал рыться в поясной сумке, сказал:
– Коли моя рубашка поможет хоть одного татарина убить, забирай так.
Я снова помчался к мастеровым: рубашку разрезали, споро сделали мешочки. Я пересыпал порох из туеска в мешочки, плотно завязал.
Найдя Михаила, попросил разрешения у него на вылазку, к татарам. Тот уперся – нечего тебе там делать! Тогда я объяснил, зачем. Михаил согласился сразу.
Меня обвязали веревкой и спустили со стены. Мешочки с порохом лежали за пазухой. Саблю я не взял, только кинжал. Мне была необходима тишина. Не дай бог звякнет сабля о кирпич, и татары насторожатся.
Ноги достали до земли. На ощупь я развязал узел, постоял, прислушиваясь. Тихо, лишь слышны разговоры татар вдалеке. Я осторожно пошел в сторону, где днем стояли пушки. Прежде чем наступить на землю, ногой прощупывал – не звякнет ли потерянный в сражении шлем, не хрустнет ли древко стрелы. Татары народ беспечный, но службу знают, в карауле никто не спит.
По небу плыли облака, скрывая луну. Отчего‑то вдруг подумалось: «Выглянет сейчас луна – и я как на ладони. Вмиг истыкают стрелами, буду как ежик». Темнота скрывала, но она же и мешала.
Я уже отошел от крепости метров на сто. Где‑то здесь должны быть пушки. «Господи, – взмолился я, – сделай так, чтобы я в темноте видеть мог, не для себя прошу – для людей».
Я еще постоял, пытаясь на слух определить, где находятся караульные. Мгла вокруг меня стала рассеиваться, стали видны стены недалеких домов, пушки, что стояли метрах в пятидесяти дальше и левее. Сначала я с испугом взглянул на небо – не луна ли выглянула? Но нет, сквозь тучи еле проглядывался диск земного спутника. А между тем видеть в темноте я стал неплохо. Не так, как днем, но как в легких сумерках. Здорово!
Я подбежал к пушкам. Сунул руку в ствол – пусто. То, что мне и надо. Во все три пушечных ствола я засунул по мешочку с порохом, банником забил их поглубже и поплотнее и рванул к крепости. Сидевшие недалеко от пушек татары даже голов не повернули, если их что‑то и насторожит, то я уже буду далеко. Видел я по‑прежнему неплохо. Добрался до места, откуда меня спускали, нашел веревку, обвязался и подергал за пеньковый конец, идущий наверх. Сверху высунулась голова Михаила:
– Кто тут?
– Тащите быстрее!
Услышав мой голос, веревку быстро потащили вверх, и через мгновение я оказался на стене.
– Чего спрашиваете, кто тут? Вы что, еще кого‑нибудь ждете? Вы бы еще факелом подсветили.
– Ладно, ладно, – стушевался Михаил. – Что‑то ты быстро вернулся. Все удалось?
– Удалось. Если завтра никто ничего не обнаружит, вас всех ждет огненное шоу.
– Чаво?
– Взрыв будет, говорю.
– А‑а‑а.
Я пошел к себе в башню, подложил под голову переметную суму и решил вздремнуть. Ночная вылазка была хоть и недолгой, утомила изрядно. Утром меня растолкал молодой ратник. Он держал в руках оловянную миску с кашей, обильно приправленную шкварками.
– Мы уже поели, пока горяченькая – покушай и ты.
Татары тоже, видимо, поели, так как начали постреливать из луков. Лениво так, чтобы продемонстрировать свое присутствие.
Я с аппетитом уплел кашу с ломтем черного хлеба. Выглянул в бойницу. Канониры суетились у пушек. Интересно, обнаружили они лишний порох в стволах? Сейчас получу ответ на свой вопрос.
В соседнюю бойницу выглядывал Михаил, – наверное, тоже хотел увидеть результаты ночной вылазки. Было видно, как поправив прицел, канонир поднес тлеющий фитиль к казеннику пушки.
Ба‑бах! Место, где стояла пушка, окуталось дымом, раздались крики. Ура, сработало!
Бронзовые пушки при неважном порохе, качество которого отличалось от партии к партии, даже при нормальном по весу заряде иногда разрывало, калеча и убивая прислугу. А тут к моему заряду пороха добавили свой заряд. Двойную порцию пороха пушка не выдержала.
Когда рассеялся дым, мы увидели куски ствола, лежащий на боку лафет и убитую прислугу.
Тут уже наши ратники бурно стали выражать свою радость. Татары унесли раненых и убитых. Поскольку разрывы пушек не были большой редкостью, то и татары сочли происшедшее волей случая.
Через какое‑то время у второй и третьей пушки засуетилась прислуга. По команде старшего, взмахнувшего саблей, канониры поднесли фитили к пушкам. Грянул еще более сильный взрыв.
Из клубов дыма выбегали раненые, в горящей одежде, татары. Не разбирая дороги, бежали в разные стороны от места катастрофы, в том числе и в сторону крепости. Когда дым снесло ветром, нашим глазам предстала картина случившегося в полном своем кошмаре.
От пушек мало что осталось. Многочисленная прислуга валялась вокруг в немыслимых позах. В рядах спешившихся татар многие были ранены, их спасло от смерти только расстояние да их Аллах.
На стенах ликовали. Единственное оружие, могущее разрушить ворота, уничтожено. Шансы крымчаков прорваться в крепость сильно упали. Ко мне подскочил Михаил, стал обнимать.
– Твоя работа?
– Моя, не зря же я ночью туда ходил.
– Пойдем, воеводе представлю.
Не слушая моих возражений, Михаил схватил меня за руку и потащил по лестнице вниз. Оказалось, воевода сам лицезрел взрыв пушек с соседней башни. После взрыва первой пушки он лично захотел проследить за дальнейшим развитием событий. Воевода крепко меня обнял:
– Молодец, воин! Ты даже сам не знаешь, как много сделал для крепости. Ежели татары не подвезут еще пушек, хрен им, а не крепость. До прихода помощи, даст Бог, продержимся. Гонца‑то к великому князю я давно отослал. Погоди‑ка, это ведь тебя из Москвы прислали?
– Меня, воевода.
– Молодец, и тут не оплошал. Жив коли будешь – не забуду.
Мы с Михаилом поклонились и пошли к себе на башню. День‑то ведь только начался. Татары вели себя относительно спокойно. Так, постреливали из луков для острастки. То ли не могли прийти в себя, то ли замышляли какую‑нибудь пакость. Скорее всего – второе. Наверняка они и сами понимали, что затягивать осаду невозможно. Подойдут из Москвы полки стрельцов, ополченческая конница – и тогда неизвестно, чем закончится поход.
А целью татарского набега была, в первую очередь, нажива – злато‑серебро, меха, дорогое оружие, рабы. Высоко ценились ремесленники – кузнецы, кожевенники, гончары, строители. За этим их и принесло в Тулу. А тут – облом: люди и ценности в кремле, захватить внезапно не получилось. Теперь наверняка раздумывают – продолжать осаду или уйти в сторону: вокруг еще много городов поменьше, где нет крепостей, а поселение огорожено бревенчатой стеной, которую можно и сжечь.
Я предполагал, что именно так сейчас думает татарский бей или мурза, – кто их там разберет, – мне они не докладывали. Хм, не докладывали. А почему бы ночью не сделать вылазку и не взять пленного – пусть порассказывает, что знает. И хорошо бы не рядового нукера, который умеет только саблей махать да суму набивать награбленным. Желательно взять хотя бы сотника или темника – те могут что‑то знать о планах. Ага, размечтался, а самого Шиг‑алея не хочешь пленить?
Подошло время обеда. Ратники, по очереди спускаясь со стен, кушали. Пообедав и отдохнув часок, я нашел Михаила, сказал, что ночью снова хочу отправиться на вылазку, но сделаю это на другом участке стены. На нашем участке татары наверняка начеку – все‑таки взрыв трех пушек нельзя списать на случайность. Михаил долго не раздумывал и, сразу согласившись, пошел высматривать наиболее удобный участок.
Вернувшись перед ужином, он сказал, что нашел удобный участок у Наугольной башни. Ворот там нет, татар мало, да и река рядом. На том и порешили.
Дождались вечера. Время уже было за полночь, когда я решил идти через стену. Михаил помог обвязать веревку вокруг пояса и с другими воинами спустил меня со стены.
Отвязавшись, я направился вдоль берега. Слева маячили несколько пеших татар в карауле. Те сидели в расслабленных позах на поваленном заборе у сожженной избы. Чего им не расслабляться? Ворота далеко, внезапной вылазки ожидать не приходится, осажденные небось трясутся от страха, сидя за высокими стенами. Ошибаетесь, нехристи.
Обходя мусор и бесшумно ступая, я подошел к караулу – их всего‑то оказалось двое. Бросил камешек в сторону избы и, когда часовые обернулись на шум, снес обоим головы саблей. А не надо расслабляться на моей земле!
Куда же направиться, где взять пленника? Надо углубляться в посады, чем дальше от крепости, тем беспечнее будут татары. Послышался перестук копыт. Я сдвинулся в тень дерева. Вдруг луна выйдет, а я – вот он, рядом, на дистанции броска копья. Татары проехали совсем близко, обдав крепкими запахами конского пота, немытых тел и еще чего‑то чужого, чему я и названия подобрать не мог. Подъехав к берегу реки и тихо переговариваясь, показывали рукой на Наугольную башню. Никак на осмотр местности для будущей атаки выехали. Ну, наглецы. А в принципе – чем они рискуют? До башни метров сто, ну‑ка, попади в них в темноте из лука!
Что делать‑то? Не смогу я с ними справиться со всеми сразу в темноте. Надо выжидать удобный момент. Я подобрался поближе, маскируясь в тени изб, заборов и деревьев. Удача, что не все здесь сожгли, хотя наверняка уже разграбили.
Простояв еще минут двадцать, всадники закончили разговор и развернулись. Сейчас уйдут, а мне ничего не удалось придумать. Значит, так угодно судьбе, решил я и направился вдоль берега. Буквально рядом стукнула дверь. Я замер. От избы к реке подошел татарин и стал справлять малую нужду. Буквально на цыпочках я подкрался и саблей в ножнах ударил его по голове, плашмя, разумеется. Татарин молча повалился в воду. Не хватало, чтобы язык утонул! Я бросился за ним, ухватил за халат и вытащил на берег. Надо срочно убираться отсюда. Взвалив татарина на плечи, я потащил его в сторону крепости.
Уложив на землю, снял с него саблю и кинжал – мне бы не хотелось получить удар в спину. Отрезав полу кафтана у него же, я затолкал ее ему в рот, связал руки приготовленной еще в крепости веревкой. Поставил на ноги, но он не держался, падал. А время – время поджимало. Когда у них караул меняют? Придет смена, а тут оба караульных убиты; поднимут тревогу. Пленный стал моргать. А, очухался. Недолго думая, я снова взвалил его на спину и пошел к стене. Увидев конец свисающей веревки, обвязал ею татарина и дернул за веревку. Тело стали поднимать вверх. Наверху раздались тихие разговоры, чертыхания. Никак, меня ожидали?
Веревка упала снова; я обвязался, и меня споро подняли на стену. Михаил хлопнул меня по плечу:
– Ну, слава богу, вернулся; что‑то долго тебя не было, я уже переживать стал, да и не видно ничего. Ты кого притащил?
– Да бог его знает, вышел из избы по нужде, тут я по башке его и шарахнул. Придет в себя, надо допросить. Толмач в крепости есть?
– Есть, как не быть, да не один. Почитай – каждый торговый человек по‑ихнему разумеет.
– Осторожненько только – чтобы этого басурмана взять, мне пришлось еще и двух караульных убить. Жалко, если труды даром пропадут.
– Что, один, что ли?
– Чего спрашиваешь? Ты же меня одного поднял, на той стороне стены наших ратников нет.
Михаил постоял, огладил бороду и рявкнул на стоящих рядом ратников:
– Чего встали? Кто пленного тащить будет? Пока вы тут на стене прохлаждались, Юрий пленного взял, да еще татар извел – он же еще и пленного потащит? Шевелитесь!
Ратники подхватили татарина, с которого еще стекала вода, и затопали по лестнице.
– Искупал ты его, что ли?
– Пришлось, – я не стал вдаваться в подробности. Меньше говоришь – дольше живешь. Не приведи Бог – узнают о моих способностях в крепости – сожгут на костре, даже ратные заслуги не помогут.
Я ушел отдыхать. Мне показалось, что не успел я заснуть, как меня снова растолкали.
– Какого черта? Дайте отдохнуть! – подскочил я.
Рядом стоял Михаил, виновато разводил руками:
– Воевода к себе призывает, с пленным твоим разговаривают, непростой пленник‑то. Темник, мурза ихний. Правая рука у самого Шиг‑алея. Вот это ты пошустрил ночью!
Протерев глаза кулаками, я нацепил саблю и отправился вслед за Михаилом.
Воевода находился в небольшой бревенчатой избе. После прохладного воздуха – все‑таки ночи уже стали бодрящими – чувствовалось приближение осени – в избе было тепло и светло от пары масляных светильников. В углу на скамье сидел угрюмый пленный, злобно поглядывая на воеводу и находящихся в комнате. А народу собралось изрядно – сам воевода, толмач, писец, двое охранников, сотник городского ополчения да я с Михаилом. Присесть было просто негде.
– А, наш герой пришел. Вот, молчит твой пленник, только имя и назвал. Требует своего возврата за выкуп или обмен на знатного пленника, говорит – у татар есть такие.
Я посмотрел на крымчака. Он с интересом уставился на меня. По‑моему, толмач ему не нужен, наверняка русский язык понимает.
– Что, мурза, не помогла тебе твоя охрана? – ухмыльнулся я.
Мурза аж зубами от злости заскрипел. Понимает, все понимает он. Зачем ему толмач?
– Воевода, пусть лишние из избы выйдут. Не нужен ему толмач, охрана пусть у дверей снаружи постоит.
Засопел носом воевода, однако же кивнул головой. Вышли все, кроме меня и десятника Михаила.
Я молча вытащил нож, подошел к пленному и чирканул лезвием по уху. Брызнула кровь, пленник дернулся. Очень действенный способ развязать язык. Больно, обильно течет кровь, но абсолютно не смертельно.
– Ты на мурзу руку поднял, собака!
Я чирканул ножом по второму уху.
– Будешь дерзить – вообще уши отрежу, вместе с носом и языком.
В глазах мурзы метнулся страх. Он сам убивал не раз и отдавал приказы убивать, но умирать ему не хотелось. Лет тридцати пяти, ухоженные, не знавшие работы – даже воинской, руки.
– Или ты отвечаешь на вопросы воеводы, или я тебя сейчас буду резать на куски, как я вырезал твоих нукеров.
Тут я сгустил краски, но думаю, он просто не помнит обстоятельств пленения, и сейчас мучительно пытается вспомнить, как он попал в плен.
– Шайтан! – Он повернулся к воеводе: – Спрашивай.
Начались обычные вопросы – сколько татар пришло, есть ли еще пушки, какая цель похода и много других вопросов.
После бессонной ночи я чувствовал себя неважно, голова – тупая, во рту пересохло. После окончания допроса я отпросился у воеводы и ушел к своим ратникам в башню – отсыпаться.
Выспаться не удалось. Татары пошли на приступ. Вчера они после взрыва пушек никаких активных действий не предпринимали, готовились к штурму. Большая их часть тащила лестницы, меньшая несла к воротам таран – здоровенное бревно с поперечинами. Их прикрывали с боков своими щитами другие крымчаки. Ну да, даже пушками лишь повредили ворота, а вы хотите бревном. Кто вам позволит?
Сверху на татар обрушился ливень стрел и камнепад. Понукаемые начальником, размахивавшем саблей, татары упорно били тараном в ворота. Глухие удары сотрясали ворота, и даже наша башня слегка вздрагивала.
Пушкари навели пушку в самую гущу наступающих – выстрел. Сноп картечи выбил просеку в нападающих. Я выглянул из башни – со стены отстреливались лучники, татар на стене не было. Заскочил в башню:
– Переносим пушку к боковой бойнице, вдарим по татарве с тараном!
Все дружно ухватились за пушечный лафет, волоком потащили к боковой бойнице. Тяжеленная, хоть и с виду невелика пушечка. Забили в ствол порох и картечь, выцелили – выстрел. Татары с криками попадали, таран упал тоже.
– Перезаряжай быстрее, пока не очухались!
Пушку перезарядили, одно вышло мешкотно – порох сыпали по старинке – шуфлой – этакой лопаточкой, а не порциями, развешенными заранее в шелковые мешочки, руками отмеряли и картечь.
Пока возились, таран снова подхватили, и раздался удар в ворота. Сейчас мы вас угостим. Канониры навели пушку на таран. Выстрел! Все окуталось дымом. Когда стало хоть что‑то видно, оказалось, что уцелевшие татары убегают, таран валяется на земле, рядом убитые и раненые татары. Хорошо попали, да и промахнуться со ста метров картечью мудрено.
Татары притихли, не иначе – обедать сели или готовятся к новой атаке. После часового затишья штурм возобновился снова. Татары с маниакальным упорством били тараном в ворота. Их в первую очередь выбивали лучники; мы не успевали перезаряжать пушку, непрерывно охлаждая ее в коротких перерывах водой с уксусом. От ствола валил пар. В башне от порохового дыма было нечем дышать. По обе стороны от тарана лежали уже груды убитых крымчаков. Если так пойдет и дальше, живые будут прикрыты убитыми, как щитом.
Близился вечер, на сереющем с востока небе появились первые звезды. Татарская атака снова возобновилась; ворота не выдержали под ударами тарана. Одна половина, оторванная от железных петель, рухнула прямо на осаждающих, вторая, разбитая в щепы, еле держалась. Хорошо – воевода вовремя приказал завалить арку за воротами камнями. Хлынувшие к сорванным и разбитым воротам татары так и не смогли прорваться, но наше положение осложнилось.
