Текст книги "Атаман. Гексалогия"
Автор книги: Юрий Корчевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 97 страниц)
Рано утром за городской стеной в татарском лагере раздался шум, визг. Все вскочили и бросились на стену. Татары шли на приступ, пешие, разбившись по десяткам, тащили лестницы, вязанки хвороста – для того, чтобы завалить ров с водой.
Ревели трубы, били барабаны, на пригорке стоял шатер, возле него на воткнутых в землю копьях развевались разноцветные бунчуки.
Первые десятки подбежали, сноровисто побросали в ров вязанки хвороста, почти завалив его. Вторые приставили лестницы и с криками стали взбираться на них. Кое‑где на лестницах уже шла рукопашная. Но татар было слишком много, местами схватка шла уже на стенах.
Я бросался на сложные участки, где нашим ратникам приходилось туго – по два‑три татарина наседали на одного нашего; подбегая, с ходу рубил одного, если удавалось – двух, и перебегал в другое место.
Через полчаса я уже был в поту, мышцы правой руки начали деревенеть – так нам долго не продержаться.
Я бросился по лестнице со стены вниз, где‑то я видел оставленное ополченцами копье. Ага, вот оно стоит, никто не позарился, для рукопашного боя слишком неудобно. Я схватил копье и поднялся на стену. Уперся копьем в лестницу с лезущими на стену татарами, поднатужился… Лестница медленно накренилась, затем сильнее и рухнула вбок. Подбежал к другой лестнице, снова сбросил, к третьей… Конечно, я понимал, что это не выход, но оттянуть время поможет.
У татарского шатра завыла труба, и татары стали отходить. Фу, пронесло.
Из наших двух десятков бойцов в строю осталось семнадцать. Если так пойдет и дальше, к вечеру оборонять стену будет некому.
Спустились со стены; женщины‑горожанки принесли котел с похлебкой, и мы позавтракали. Я подошел к десятнику.
– Георгий, мы долго не продержимся. Надо гонца за князем посылать.
– Пробовал боярин с наместником уже, ничего не получилось. Всех на наших глазах поймали, головы поотрубали, теперь они на колья насажены; вон, перед городскими воротами стоят – можешь сходить, убедиться.
– Все‑таки поговори с боярином.
– Ну, коли жизнь не дорога, пойдем вместе, пока тихо.
Мы прошли на городскую площадь, нашли боярина.
– Вот, добровольно вызвался гонцом к князю добраться.
Боярин окинул меня оценивающим взглядом.
– Пожалуй, этот сможет. Понимаешь, что жизнью рискуешь?
– Так я и здесь ею рискую.
– Верно, выбор небольшой. Зато ежели получится, город спасешь. Сейчас письмо напишу, жди.
Боярин прошел к избе и через несколько минут вышел с рулоном пергамента в руке.
– Собственно, на словах все перескажешь, обстановку сам видишь. Думаю, князь с дружиною не успел далеко уйти – не более двух дневных переходов. Как выбираться будешь?
– Придумаю что‑нибудь.
– А догонять князя на чем? На коне тебе не уйти, ворота заперты, с той стороны напротив дозор татарский не отходит, видно вылазки нашей опасаются.
– Бог даст, прорвусь и догоню.
– Тогда удачи.
Боярин перекрестил меня и отправился по своим делам. Мы с Георгием пошли к дальней стене.
– На самом деле, как выбираться будешь? Ежели тебя на веревке спустить, не успеешь до земли добраться, татары стрелами утыкают – ровно ежик будешь.
– Есть задумка.
– Ну‑ну, Бог тебе в помощь.
Подошли, я попрыгал на месте – не бренчит ли чего, в таком опасном деле любая мелочь может подвести. Уходить решил от угловой башни. С той стороны луг сырой, вода стоит между кочками; штурмовать оттуда неудобно, да и тайные разъезды держатся поодаль.
Залез на стену, наметил путь. Вдали, метрах в двухстах, не спеша проезжал татарский разъезд человек из десяти. Ну, надо решаться.
Спустился вниз. Оглянулся – вроде никого рядом нет, прижался к бревенчатой стене и прошел сквозь нее. Тихонько, чтобы не плескануть, перебрался через ров с водой – бр‑р‑р. Ползком выбрался на луг, осмотрелся. Дозоры татарские недалеко, но меня не заметили, стараются за заболоченную луговину не заходить. Изо рва я выбрался не только мокрый, но и грязный, что было мне только на руку – меньше шансов, что заметят.
Я по‑пластунски пополз по лугу к лесу. Под локтями и коленями неприятно чавкало. В эти века никто не передвигался ползком, не маскировался, и поэтому, когда я, уже близко подобравшись к дозору, вскочил на ноги, для татар это стало неожиданностью. Вдруг, как из‑под земли, возникает заляпанный грязью человек, не человек даже – ну не может человек возникнуть внезапно из земли – шайтан!
Кони встали на дыбы, татары от неожиданности и испуга закричали и завизжали, развернулись и галопом кинулись от меня прочь. Мне даже не пришлось обнажать саблю. Так оно даже лучше. Я кинулся в близкий уже лес, и когда ветки стали хлестать по лицу, остановился и перевел дух, осмотрел себя, попробовал отчиститься – куда там. Такую одежду даже хорошая стирка не сделает приличной. На коленях, локтях, животе зеленые полосы и пятна от сочной луговой травы – все покрыто подсыхающей грязью. Ладно, не на бал спешу, с фраком придется погодить.
Я огляделся, определился с направлением – вроде как князь с дружиною уходили вот по этой дороге. Побежал в выбранную мною сторону.
Деревни обходил, оставляя дорогу на виду как ориентир. Уже преодолел достаточно большое расстояние, как впереди показалось облако пыли. Я забрал в сторону, нашел пруд и немного обмылся, чтобы уж совсем не выглядеть как чучело огородное, и вышел на дорогу.
Приближалась огромная конская масса; вот уже видны люди, стали различимы лица. Фу, по одежде, щитам, вооружению – наши, русские. Я поднял руки, встал на средине дороги. Ко мне подскакал передовой дозор.
– Прочь с дороги, оборванец!
– Я гонец, имею поручение к князю.
Воины скептически меня оглядели, поухмылялись.
– Коли гонец – проводим к князю, но смотри – коли пошутковать вздумал, лично высеку.
Один из воинов повернул обратно, я рысцой побежал за ним. Вот и князь, в богатом облачении в окружении бояр.
Завидев его, я склонился в поклоне, выхватил из‑за пазухи свиток пергамента, протянул. Один из бояр брезгливо взял из моих рук мокрый и грязный свиток, протянул князю.
– Сам читай!
Боярин долго вглядывался, шевелил губами.
– Чего медлишь?
– Понять не могу, княже, буквицы от воды расплылись.
– Тогда сам рассказывай.
Как мог, я пересказал князю, что Данков вновь осажден татарами, положение города бедственное, если не критическое. Князь выслушал, нахмурил брови.
– А что же лазутчики мои ничего не углядели? Правду ли ты молвишь? Кто таков?
– Юрий, холоп боярина Охлопкова, я уже был гонцом, приходил с письмом в шатер.
Князь вгляделся в мое лицо.
– Да, теперь узнаю. А что в таком непотребном виде?
– Прости, княже, прорываться через осаду пришлось, да чтобы путь сократить, вас догоняя, речки переплывал, оттого мокрый и грязный.
Князь на мгновение задумался.
– Так! Ты, боярин Твердила, берешь сотню и обходишь город с заката, я ударю с полночной стороны. Запомни, Твердила, атакуешь только тогда, когда я уже ввяжусь в драку. Татары обратят все внимание на меня, а ты нанесешь внезапный удар в спину. Хорошо бы, если и горожане в этот момент помогли ударить из города.
Князь обратил внимание на меня:
– Сможешь ли снова проникнуть в город, мои слова передать? Разумею, что сложно, шкурой рисковать придется, но очень надо.
– Положись на меня, княже, выполню.
По команде князя дружина развернулась и поскакала обратно. На перекрестке от нее в сторону отвернула сотня Твердилы.
Я помчался не жалея сил обратно.
Было уже темно, татары сидели возле своих костров в лагере. В средние века по ночам бои не велись – темно. Здраво рассудив, что рано появляться не обязательно, я и так сэкономил время, удачно встретив княжескую дружину на дороге, решил переночевать на тюфяке с соломой, что лежал недалеко от башни. Устал я за день, хорошо бы и помыться, одежду сменить, но это уже завтра, а сейчас спать. Веки смыкались от усталости, почти весь день ничего не ел, но спать хотелось сильней, чем есть, и я уснул.
Проснулся от крепкого пинка в бок. Рядом со мной стоял городской ополченец, с ним вместе мой десятник Георгий. Воин держал в руке фонарь со свечой.
– Ты что это творишь, бездельник? Наместник и боярин тебя дожидают с известием от князя о помощи, а ты бока отлеживаешь? Поднимайся, трус!
И я получил еще один пинок, на этот раз по бедру, довольно болезненный. Когда я встал, меня поволокли к боярину.
– Вот он, ирод! – Десятник толкнул меня в спину, и я чуть не упал.
Боярин удивленно уставился на меня:
– Ты что, не смог уйти из города? Через разъезды не пробился?
– Да он и не уходил! Сколько мои бойцы не смотрели со стены, не видели, чтобы из города кто‑то выбирался. А он завалился спать на тюфяк, пока его не нашли городские ополченцы.
Боярин покрутил головой, крякнул с досады, покрутил ус.
– Вроде раньше неплохо себя проявил. Мы на него надеемся, а он спит. Не бывало такого среди моих воинов. Рассветет – на площади повесить, как труса, в назидание другим.
– Дай слово молвить, боярин. Напраслина и лжа все. Видел я князя, грамоту ему передал. На выручку он поспешает. Сотню боярина Твердилы в обход послал. Просил на словах передать – как он с татарами в бой ввяжется, в тыл им Твердила ударит, а городских просил выйти в это время из города и тоже по татарам ударить. С трех сторон сподручнее с ворогом справиться.
Боярин помолчал, переваривая услышанное.
– План хорош, да не лжешь ли?
– Сегодняшний день покажет. Прошу наместнику городскому княжьи слова передать.
– О том не беспокойся. Георгий, вешать пока погоди, пусть на стене городской удаль свою да отвагу покажет. Коли соврал да князя не будет, мы его и повесим прилюдно. А то и правда – когда успел обернуться? Обычному человеку не в мочь.
Боярин махнул рукой, и я с Георгием направился к городской стене. За день, когда меня не было, погибло еще двое наших ратников.
Встретили меня отчужденно – мы, мол, воевали, кровь проливали, а ты отлеживался на тюфяке. Обидно было, но не мог я всем рассказать, как именно добрался до князя. На смех подняли бы или сочли вралем или того хуже – блаженным, из тех что милостыню на паперти церковной собирают, ума лишившись.
Ни один вариант меня не устраивал и, стиснув зубы, я решил ждать до утра, когда по моим расчетам должен был прибыть князь с дружиной. Он был бы не только спасителем города от басурман, но и моим личным.
После завтрака все заняли боевые позиции по крепостным стенам. Татары с утра не рвались в бой, ходили по лагерю, кричали обидные слова и грозили кулаками. Не иначе, какую‑то злопакость задумали.
Через пару часов из леса показалось странное сооружение. Сначала я даже не понял – что это. Затем разглядел – на колесах медленно двигалась в сторону города штурмовая башня, метров восьми в высоту, с поднятым перекидным мостом. Толкали ее множество татар, забросив за спину щиты для защиты от стрел. Какие стрелы, с нашей стороны и луков ни у кого не было.
Покачиваясь на кочках и неровностях, башня приближалась. Ее и через ров перетаскивать не надо, остановят перед ним, опустят мостик – и на стены хлынет неудержимый поток алчущих крови и добычи захватчиков.
В голове мелькнула мысль, я подбежал к Георгию.
– Десятник, есть способ. Надо срочно собрать копья, привязать веревки и дружно, по команде, со всей силы бросить такой гарпун в одну из стен штурмовой башни; за веревки потянем – башня и опрокинется.
– Говоришь ты складно, только получится ли?
– А что ты предлагаешь? Надо торопиться, времени почти нет.
Георгий убежал искать веревки, ратники бросились собирать копья. Десятник вернулся с двумя бухтами пеньковых веревок и с несколькими мужиками – горожанами.
– Этих‑то зачем привел?
– Тянуть за веревки помогут.
Мы обвязали древки копий веревками, свободные концы закрепили на бревнах стены, стали ждать.
Башню подкатили ко рву; загромыхали цепи, и мостки стали медленно опускаться, открывая проем, в котором уже виднелись торжествующие лица татар.
– Все готовы? – спросил десятник.
– Все!
– Кидай в правую часть!
Почти полтора десятка копий вонзились в правую часть передней стены башни.
– Теперь тяните.
Мы начали тянуть за веревки; у всех от натуги покраснели лица, на лбу выступил пот. Господи, только бы копья выдержали, древки не сломались. Сначала ничего не происходило; потом, заскрипев бревнами, башня начала медленно клониться вправо, все быстрее и быстрее, и рухнула вдоль стены, подняв тучу пыли. Раненые и покалеченные татары закричали, остальные бросились бежать. Со стены им вдогон неслись ликующие крики наших ратников. Прибежал боярин.
– Что случилось? Почему башня упала?
Георгий рассказал. Боярин похлопал меня по плечу:
– Молодец, даже если про князя соврал, вешать не буду, на стене кровью свою вину смоешь.
Татары на какое‑то время притихли. Видимо, обдумывали – что еще предпринять. Один из наших вдруг закричал:
– Глядите, пыль над дорогой, не подмога ли татарам идет?
– Князь это должен быть, – промолвил я.
Из леса вырвалась конная лава и начала растекаться по лугу. Кони татарские паслись далеко, привести и оседлать их уже было невозможно. Русские дружинники ударили слитным строем прямо в средину, рубили направо и налево. Об организованном сопротивлении уже не шло речи. Каждый татарин мечтал только об одном – уйти живым из этой мясорубки. От шатра отделилось несколько конников и, настегивая лошадей, попытались уйти, но к их ужасу, навстречу с гиканием и криками «Ура» вырвалась сотня Твердилы. В довершение всего отворились ворота, и из города высыпало городское ополчение. Через полчаса горячий бой был завершен. А я стоял на стене и наблюдал бой со стороны – что мне там, пешему, делать? Да и свой весомый вклад в оборону я внес.
Князь собрал дружину, подъехал к воротам. Быстро успевший надеть нарядные одежды, навстречу вышел наместник с боярами и низко поклонился. О чем шел разговор, не было слышно – наверное, благодарил князя за снятие осады и избавление от татар.
Князь с дружиной въехал в город, а городские ополченцы высыпали на луг собирать трофеи. По праву победителя все они принадлежали князю. Раненых татар, походя, добивали. Вот недоумки, хоть бы пленных взяли, поговорить – не осталось ли поблизости еще крупных сил, узнать – где наши пленные, что‑то никто о них и не вспоминал. Как же – вино в честь победы пить надо, заедать лучшим, что осталось у горожан после осады, да девок местных тискать.
Вскоре прибежал гонец, направился к десятнику. Уже вдвоем подошли ко мне.
– Иди, князь тебя требует.
Вот незадача – опять меня, ладно хоть обвинение в лживости и трусости с меня снято уже самим княжеским появлением. Но сейчас‑то зачем?
Князь расположился в доме наместника – самом лучшем жилище Данкова, – в два этажа; здоровенная хоромина с обширным двором. Меня провели внутрь. Князь с боярами уже сидел за накрытым столом. Увидев меня, кивнул, показал на меня пальцем.
– Чей ратник?
Все дружно уставились на меня.
Боярин Охлопков поднялся из‑за стола.
– Мой, княже! Извини за вид его непотребный, из боя он только. По его задумке башню штурмовую завалили, многих татар прибив.
– Воина слава боевая красит, а не одежда. Хотя по правде, и переодеть героя мог бы. Одно только узнать хочу – как ты ухитрился так ловко в город пробраться, везде же дозоры татарские были.
– Прости, княже, – сказал я, согнувшись в поклоне. Пожалуй, стоит изображать из себя недалекого дурня, эдакого парня‑рубаху, которому только дай саблей помахать.
Князь захохотал, за ним бояре… Князь собственноручно наполнил кубок:
– Пей, герой.
В те времена это могло расцениваться как медаль, а может и орден. Я припал к кубку, выпил до дна, перевернул, показывая, что он пуст.
– Ай, молодец! И пить горазд. Вот что, боярин. Не отдашь ли его мне? Уж больно он мне понравился – быстр, сообразителен, отважен. Такие в княжеской дружине нужны. По его заслугам он в десятниках ходить должен, а у тебя, Федор Авдеевич, – в простых ратниках. Ко мне в дружину пойдешь ли? – Князь глянул на меня.
– Ежели боярин отпустит, почему не послужить?
– Да он у тебя еще и хитроват. И меня отказом не обидел, и у боярина соизволения спросил. Как, Федор Авдеевич, отдаешь его мне?
Охлопков зыркнул на меня из‑под густых бровей: да, очень ему не хотелось князю перечить. Видно было – не по нраву, но улыбнулся, кивнул согласно головой. Бояре засмеялись, потянулись к кубкам.
– Иди к моим дружинникам, там тебя переоденут, скажешь – я приказал, а то грязен и страшен, только татар со стен пугать.
Бояре дружно засмеялись.
Выйдя во двор, я подошел к дружинникам князя.
– Это что еще за чучело? – заржали дружинники.
– Старшего бы мне вашего.
– Ну я старший, – вышел вперед кряжистый дородный дружинник в кольчуге, шлеме‑шишаке и добротных сапогах, в которые были заправлены фряжеского сукна штаны. М‑да, неплохо одеты княжьи дружинники.
– Князь повелел меня переодеть, дружинником берет.
Все вокруг изумились, снова заржали. Старший цыкнул на ратников, покачал головой, прошел в избу. Вышел уже улыбающийся, по‑дружески похлопал по плечу.
– Пойдем.
Из переметных сум достали не новую, но добротную одежду; я сбросил свое пропахшее болотом тряпье и переоделся.
– Ну вот, на княжьего человека похож. Кольчуги да шлема только нет. Коня любого выбирай – их теперь у нас много. Саблю свою оставишь?
– Оставлю, хорошая сабля, дамасской работы.
– За кольчугу не переживай, домой вернемся – чин‑чинарем оденем, за князем не пропадет. Чем ты ему так понравился, он ведь только лучших берет.
– Не знаю, у него спросить надо.
– Ладно, пока свободен, вещи пойди забери свои, с товарищами попрощайся.
Я нашел десятника, он толкался тут же, во дворе.
– Юрий, слышал уже про тебя, в княжескую дружину попал. Герой ты у нас, а тебя без малого чуть не повесили.
– Вот, попрощаться пришел. Вещей у меня нет, собирать нечего.
– Желаю удачи. Когда помоложе был, сам хотел к князю в дружину попасть, да не довелось. Не посрами Охлопкова. Ратник ты неплохой, мне тебя учить‑то ничему и не пришлось. Жалко, только опытный воин появился, как уже уходит. Бывай здоров, не поминай лихом.
Мы обнялись на прощанье.
Утром с княжеской дружиной я выезжал из города. Лошадь мне подобрали не татарскую – низкорослую да мохноногую, а нашу. И был я теперь ратником второго десятка четвертой сотни княжеской дружины.
Глава III
После прибытия дружины в Рязань мне отвели место в воинской избе, нашли подходящую по размерам кольчугу, шлем‑шишак, две смены одежды, сапоги и много чего еще по мелочи. Всем воинам досталась доля от взятых трофеев, но мне не досталось ничего – как княжеский дружинник в боях я не участвовал, и денег в поясной калите не было. Зато каждый день тренировки – движение строем, развороты, занятия с лошадьми – развертывание цепью, атаки, отражение атак условного противника. Тренировался до седьмого пота, а когда подходило время нашей сотни – несли караул в княжеском тереме, на стенах детинца и многое чего другое.
Я не раз во время учебных боев деревянными мечами ловил на себе любопытные взгляды нового десятника, дядьки Панфила – так его здесь все называли, и моих новых товарищей. Их можно было понять – в бою от каждого воина зависела жизнь товарища, и не хотелось довериться неумехе или трусу. Даже если человек имел хорошие навыки обращения с оружием, еще не факт, что он не смалодушничает перед лицом грозного и сильного противника, не повернет вспять, не бросит товарища в беде. Я ничем не выделялся среди дружинников – участвовал в учебных схватках, нес караулы, пил вино, ходил в город, обзавелся новыми знакомыми среди дружинников.
Рассказывать или хвастать своими возможностями я не решался, да и не хотел. День шел за днем, я втянулся в новую службу и жил в ожидании перемен. У меня все время было такое чувство, что и здесь, в княжеской дружине, я долго не задержусь. Почему, откуда во мне появилось это ощущение, я сказать не мог.
Когда мы на лугу учились отражать в пешем строю конную атаку, появился посыльный от князя, переговорил с сотником, и занятия на сегодня были окончены. Завтра князь отбывал в Москву, наша сотня оставалась в Рязани, нести караул в хоромах князя.
Сборы княжеского обоза были поспешными. Суматоха царила везде – в доме, во дворе, в подсобных помещениях. На подводы укладывались подарки, съестное на дорогу. Ратники чистили коней, осматривали оружие. Большой обоз смог выехать только в обеду. Громадный двор и дом как‑то сразу опустели. Челядины лениво бродили по этажам.
Потянулись похожие один на другой дни – караул, отдых, сон, снова караул. Как‑то вышел я в город – побродить, посмотреть, в кузню заодно зайти, рукоять на сабле поправить. Мне указали лучшего рязанского оружейника; мы быстро договорились.
Кузнец полюбовался лезвием, попробовал на ноготь, согнул несколько раз, вслушиваясь в звук распрямлявшейся, как пружина, сабли.
– Хороша работа, персидский дамаск. А рукоять мы сейчас поправим.
Кузнец занялся работой, а я смотрел, как его подручные нагревают в горне полосы железа, куют, складывают, снова прокаливают. Что‑то мне напомнила эта согнутая полоса железа. Вот только что?
Получив отремонтированную саблю, я попробовал, как она сидит в руке, сделал несколько взмахов. Рукоять сидела плотно.
Похвалив работу мастера, я расплатился. Шел назад в воинскую избу, и все время пытался вспомнить – что мне напоминала железяка в кузне. О! Вспомнил! Бумеранг! И с чего он вдруг мне вспомнился?
Это оружие и развлечение австралийских аборигенов, для России малоприменимое. Все воины укрыты щитами, одеты в кольчуги. Что им может сделать бумеранг? Я отогнал от себя мысль о бумеранге, поужинал со всеми, отправился в караул.
Этой ночью я стоял у дверей княжеских покоев. Напарник мой вначале зевал, а потом и всхрапнул стоя. Кончиком ножен я ткнул его в бок. Сослуживец мой встрепенулся.
– Смотри, дядька Панфил придет – не избежать тебе плетей, коли спящим застанет.
Караульный ощерился в улыбке:
– Всю ночь с девками прогулял, спать охота – сил нет.
– Крепись, недолго осталось.
Наконец, долгое стояние в карауле закончилось. Я выспался; проснулся с мыслью о бумеранге. Вот ведь засела заноза в мозгу. Может попробовать? Делать нечего, решил – попробую.
Снова направился к уже знакомому кузнецу. Объяснил на пальцах, нарисовал прутиком на земле. При мне из тонкой железной полосы выковали этакий согнутый пропеллер. Выйдя из кузни во двор, попробовал метнуть. Получалось плохо.
Ладно, вышел со двора, нашел пустырь на месте сгоревших при давнишнем пожаре изб и стал тренироваться. Я понимал, что бумеранги делаются из дерева, но я хотел потренироваться – как хоть кидать его в цель; путем многочисленных проб и ошибок нашел – держать его следовало вертикально, прижимая большим пальцем к сжатым в кулак остальным, кидать следовало, как бы закручивая. Летел этот мой первый бумеранг недалеко, заваливался в сторону, возвращаться не хотел.
Зажав бумеранг в щель от остатков сгоревшей двери, я чуть сильнее завернул лопасть. Бросил – уже лучше, по крайней мере, в цель летел точнее. Чуть подогнул уже в другой плоскости. Совсем хорошо, он уже стал, описав замкнутую кривую, возвращаться после броска.
Я вернулся в кузницу и объяснил, что меня не устраивает. Второй бумеранг получился легче; по моей просьбе лопасти сделали острыми, как бритва. Получилось нечто странное: с виду – бумеранг, только железный, лопасти острее, как у японского сюрикена.
На пустыре снова опробовал. Здорово! Если попал – втыкается в деревянную мишень, промазал – возвращается к тебе, только ловить надо умеючи – прихватом, плашмя обеими ладонями. Одной рукой никак не получится, можно и без кисти остаться. Неплохо, а, учитывая, что я видел бумеранг близко только один раз в жизни и по телевизору в фильме об аборигенах, так можно сказать – и отлично. Из лука стрелять не умею, зато теперь освоил оружие дальнего боя, к тому же – беззвучное.
Я снова направился в кузницу, заказал точно таких же еще пяток. Кузнец пообещал сделать через день.
В воинскую избу я вернулся довольным; но что меня толкнуло сделать бумеранг – объяснить не мог.
Через пару дней, натренировавшись на пустыре, показал свое приобретение дядьке Панфилу. Покрутив бумеранг в руке, десятник недоуменно уставился на меня:
– Что за штуковина невиданная? Что ею делают?
– Оружие такое, в заморских странах видал, – соврал я.
– И как им пользоваться?
– Пошли на улицу, покажу.
Слышавшие наш разговор дружинники увязались за нами. На досках бывшего сарая я подобранным угольком нарисовал круг, отошел подальше и бросил. С тупым стуком бумеранг воткнулся в доску.
– И все? Так луком сподручнее.
– Теперь смотри – специально промахнусь. – Я кинул бумеранг в сторону. Прошелестев лопастями, бумеранг вернулся назад и был мною ловко пойман. Окружающие изумились.
– Ну‑ка, брось еще.
Я бросил подряд три штуки, и снова их поймал. Дружинники восхищенно качали головами. Панфил взял бумеранг в руки, рассмотрел.
– Хм, немудрящая штуковина, а к хозяину возвращается. Хитро! Но – не одобряю.
– Это почему?
– Стрел в колчане полсотни можно носить, а здесь одна штуковина полфунта весит.
– Так ведь к стреле еще лук нужен; ты, Панфил, и сам знаешь – дорого лук стоит, не каждому по деньгам.
– Это так. Сотнику скажу, но не думаю, что князь разрешит всем пользоваться: железо дорогое, а тут – в противника им кидать, да и не по‑русски как‑то. Да, польза есть; сам пользуйся, коли умеешь, а других не смущай.
Почти каждый день я тренировался – научился даже трюку, которым владели только аборигены – поражал цель, стоящую за щитом. При некотором навыке и хорошем глазомере получалось неплохо. «Знания за спиной не носить, когда‑нибудь пригодятся», – рассудил я.
Через несколько дней вернулся князь, и сотник доложил ему о занятной штуковине, коей баловался новый ратник, но князь отнесся к сообщению равнодушно – были дела и поважнее. Ожидалась война с княжеством Литовским.
Князь с сотниками обходил стены городской крепости, отдавал распоряжения – там подправить, здесь бревно заменить подгнившее. Углубляли и чистили ров вокруг городской стены, проверяли и смазывали механизмы подъемных мостов перед несколькими городскими воротами. Оружейники ковали мечи, наконечники для стрел, щитники готовили щиты, тиуны из ближних сел свозили продовольствие. Город готовился к осаде.
В дружину взяли еще два десятка воинов, и теперь старые, опытные бойцы натаскивали их во владении оружием. И хотя еще неизвестно было – литвины вторгнутся в наши земли или князь московский первым нападет, – в любом случае город готовился и был готов к сражению.
Беда пришла совсем не оттуда, откуда ждали. Ночью в городские ворота заполошенно заколотил человек, приехавший на неоседланном коне.
– Отворите, Христом‑Богом прошу. Беда великая!
Ратники высунулись со стены, но, исполняя наказ князя, ворот не открывали.
– Чего людей беспокоишь, говори, чего надобно.
– Татары, много, уже недалеко – я из Бутурлиновки прискакал.
– Откель татарам здесь взяться?
– Так ты впустишь или сверху спрашивать будешь?
Поднявшийся на шум десятник распорядился спустить веревку и поднять вестника. Мужик поматерился, привязал лошадь к дереву неподалеку, обмотался веревкой, и стражники втянули его на городскую стену. Был он в грязной, разорванной рубашке, всклокоченный, левая рука неумело замотана холстиной, через которую проступала кровь.
– Ну, – подступился к мужику десятник, – рассказывай.
– Чудом спасся, всю деревню нашу, Бутурлиновку, как есть пожгли, людей в полон забрали. Я да может еще кто вырвался, телегу бросил – и сюда.
– А точно ли татар много, может – с перепугу показалось. Забрела шайка какая, а ты – войско!
– Нет, обоз за ними, пленные, самих много – тьма просто.
Десятник огладил бороду:
– Пошли к князю, там все и расскажешь. – Уходя, бросил: – Глядите повнимательней, может, кто в закатной стороне пожары углядит – сразу докладывайте.
«Ага, – подумал я про себя, – татары – народ ушлый, поостерегутся избы жечь, далеко видно: ночью – огонь, днем – дым. Их задача – добычу взять богатую, пленных побольше. Чего им избы жечь, раньше времени себя обнаруживать». Но глядел во все глаза – ничего, никаких всполохов, одна сплошная темень.
Вскоре прибежал десятник:
– Князь зовет, одна нога – здесь, другая – там.
Я оставил на стене щит и копье и налегке побежал в детинец. Княжеский дом уже проснулся, бегали слуги, бряцали оружием воины. Я вошел в княжеские покои, поклонился. Князь сидел в кресле у стола, рядом стояли сотники.
– Вроде как ты пластуном был, лазутчиком, и шустрый очень. В разные стороны высылаю конские дозоры, тебе особое поручение – узнай, что в этой Бутурлиновке – шайка забрела али войско серьезное. С Богом!
Я вышел во двор, зашел в воинскую избу, заткнул за пояс бумеранги, попрыгал. Черт, калита на поясе бренчит монетами; снял, уложил в свой походный мешок; снова попрыгал – тихо.
Дружинники понимающе ухмылялись в усы.
Хоть и была поздняя ночь, город не спал. По улицам двигались люди с факелами, огни факелов также виднелись на городской стене, четко обозначая периметр. Где находится Бутурлиновка, я приблизительно знал, но ночью все деревни сверху одинаковы – темные избы, безлюдье. Пустил коня галопом и часа через три остановился у какой‑то деревушки.
На мой стук в окно выглянул седой старик.
– Кому не спится в ночь глухую?
– Свои, батя.
– Свои вон, на печке лежат. Чего надоть?
– Бутурлиновка далеко?
– Так в той стороне, – старик махнул рукой, – верст десять ишшо.
– Собирай своих, сказывают – татары близко, я от князя лазутчик.
– Ох ты, Господи. – Старик закрыл окно.
Я поскакал дальше. Через полчаса небо окрасилось в красноватые тона. Скоро стал виден луг, множество костров на нем.
Я всмотрелся – точно, татары. Узкоглазы, вооружение не наше, разговор чужой.
Надо князя упредить, да только руки чесались. Как на своей земле, жрут руками из котлов крестьянскую баранину, хохочут. Интересно, где у них пленные?
Я прокрался к опушке. На лугу, близко к лесу, стояли несколько повозок с трофеями, рядом сидели и лежали связанные люди. Недалеко у костра двое татар разговаривали в полный голос. Вот один встал, обошел пленных, осмотрел веревки; успокоившись, подсел к товарищам.
Я вытащил бумеранги и метнул в татар. Метил в спины – ночью по головам мог и промахнуться. Оба беззвучно упали. Подскочив, выдернул из спин убитых бумеранги – однако глубоко вошли, – обтер ихними же халатами, снова заткнул за пояс. Собрав татарские сабли и ножи, подбежал к пленным. Разрезав веревки, приложил палец к губам:
– Тс! – Дал мужикам в руки татарские сабли: – Бегите в лес и уходите, помоги вам Бог.
Люди гурьбой кинулись в лес. Я снова поднялся, подсчитал костры – многовато, – больше двух сотен. По грубым прикидкам, около каждого – по десятку, итого – две тысячи. Много! У князя всего пять сотен – четыре конных и одна пешая. С такими силами можно только обороняться, да помощь у Москвы просить.
