Текст книги "Атаман. Гексалогия"
Автор книги: Юрий Корчевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 77 (всего у книги 97 страниц)
– Дальше, дальше!
– Приехал к себе, водрузил ларец на стол, вот сюда, – дьяк указал место на столе. – Полюбовался немного: редко когда красоту такую увидишь, уж очень работа искусная.
– Рядом был кто‑нибудь?
– Никого. А – нет, подожди, подьячий мой был. Я уже ларец закрывал, когда он зашел.
– И что дальше?
– Меня позвали – барон Максимилианов, Герберштейн приехал. Надо было встретить, уважить – положено.
– А ларец в это время где был?
– Экий ты занудливый. Да на столе и стоял.
– А кабинет был закрыт?
– На ключ, как всегда. У нас в приказе так положено: вышел – дверь на ключ, чтобы никто документы важные не счел. – А потом?
– А что потом? Барона проводил, вызвал подьячего – он ларец в хранилище спустил. Ключи от хранилища только у меня и у подьячего. Да и будь ключи у кого другого, стража к дверям не пустит. Стражники наши, Посольского приказа, трижды проверенные. Кто бы ни пришел, какую бы бумагу ни показал – если нет меня или подьячего, к дверям не подпустят.
Я задумался. Вариантов немного – всего два. Или ценности похитили, когда ларец на столе в пустой комнате стоял, или когда ларец вниз несли – к подвалу. Второй вариант маловероятен – как можно украсть ценности из ларца в коридоре, на виду у писарей и прочего люда? Возможно, но уж очень сомнительно.
Итак, наиболее вероятно, что ценности похитили из комнаты самого дьяка. Ему бы сразу ценности в подвал спустить, а потом уж барона привечать. Да что об этом сейчас говорить? Поздно!
– Я хочу один в комнате твоей побыть – совсем немного.
Дьяк побагровел лицом, но не промолвил ни слова – вышел и запер дверь на ключ.
Не теряя времени, я достал из кожаного мешочка щепотку порошка и бросил на огонь свечи. Сам уселся в кресло и стал ждать.
Снова появилось марево зыбкое, потом – видение. Время в нем отматывалось назад.
Я увидел себя со стороны – вместе с Федором, потом – разный люд посольский, входящий к дьяку, потом снова Федор появился – в одиночку. «Ага, – сообразил я, – это утром было».
Затем в кабинете стемнело – ночь. Опять светло – день вчерашний. Обычная работа приказа – заходят и выходят писцы, подьячие.
Вот, опять интересно. Кабинет пуст, ларец на столе. Открывается дверь, и входит кто‑то из посольских – в синем кафтане. Запирает дверь изнутри на ключ, достает из‑за пазухи кожаный мешок, отпирает ключом ларец, пересыпает ценности в мешок и снова запирает ларец. Горловину мешка туго завязывает и сует его за пазуху. Кафтан топорщится – мешок‑то великоват.
Тогда вор – а я в этом уже не сомневался – задирает полу кафтана и подвязывает мешок за завязки к гашнику штанов. Опускает кафтан – снаружи ничего особенно и не видно. И, открыв дверь, выходит.
Я смотрел, боясь моргнуть. Запомнил отчетливо одежду и лицо. Опознать бы надо, а в первую очередь – выяснить, куда делись ценности.
Видение пропало, я же сидел в кресле и думал. Куда мог пойти вор с мешком под кафтаном? В каждой комнате приказа сидят служивые люди – писари, столоначальники, подьячие. Достать и спрятать мешок при них – нереально. На выходе стража стоит, тоже мешок не вынесешь.
Загремел замок, вошел дьяк.
– Чего надумал?
– Ценности здесь украли, когда ларец на столе стоял.
– Не может быть! – Лицо дьяка побагровело от негодования.
– Пойдем, вместе посмотрим соседние помещения.
Дьяк, заперев кабинет, пошел следом со мной. От его кабинета по коридору можно было идти влево и вправо.
– Там что?
– Людская, ну – писари. Направо – подьячие сидят, а в конце – отхожее место.
– Да? – заинтересовался я.
А ведь местечко‑то подходящее – уединенное, из‑под кафтана мешочек достать можно. Только вот куда его после деть?
– Пойдем‑ка, посмотрим отхожее место.
– Чего я там не видел? Вонь! – сморщился дьяк.
– Тогда постой здесь – я мигом.
Я дошел до туалета. Маленькое помещение, два очка. В стене – небольшое окно, забранное крепкой решеткой. Ухватился за прутья, дернул. Нет, сделано на века – решетка даже не шелохнулась. Выглянул в окно. Эта стена выходила не во двор – в узкий проезд. Разгадка где‑то рядом. Туалет, окно на улицу…
Через окно ничего не выбросишь, это ясно. Но туалет‑то типа сортир! Неприятно и противно, но придется искать.
Явышел в коридор, где меня терпеливо дожидался дьяк.
– Когда выгребные ямы чистили?
Дьяк растерялся – таких вопросов слышать ему еще не доводилось.
– Э‑э‑э… Сказать не могу. Тут, в приказе человек есть – так это его епархия: бумагой запастись, чернилами да перьями, а коли ямы выгребные полны – золотарей вызвать.
– Зови.
Золотарями на Руси называли ассенизаторов. Ездили они на телегах, в которых была здоровая бочка с крышкой. В телеге лежал длинный шест, к одному концу которого было закреплено ведро. Им и вычерпывали яму и выливали содержимое в бочку. Вещь сколь необходимая, столь и дурно пахнущая.
Дьяк привел – я бы назвал его завхозом, а тут – управляющий.
– Милейший, когда ямы выгребные чистили в последний раз?
– Так недавно – недели две назад.
– Зови золотарей – снова будем чистить.
«Завхоз» посмотрел на дьяка, тот кивнул –
исполняй, мол. Управляющий недоуменно пожал плечами и ушел.
– Не уверен полностью, но думаю, нам стоит посмотреть на очистку.
– Может быть – без меня? – попробовал увильнуть дьяк.
– Нет уж! Думаю – ценности найдем сегодня. Из приказа вечером никого не выпускай.
– Пойду распоряжусь.
Прав я или ошибся? Вот конфуз‑то будет, коли не найдем ничего. Если обнаружим пропажу – никто и не узнает, где и как сыскали. А если «пустышка», мне от этого – в прямом и переносном смысле – дерьма не отмыться.
Прибежал управляющий.
– Золотарь приехал. Начинать?
– Погоди, за дьяком схожу.
Я зашел в комнату дьяка и почти выволок его под ручку в проезд.
Золотарь привычно снял дощатую крышку с выгребной ямы. В нос ударил зловонный запах. Дьяк брезгливо отшатнулся, и видно было, что его замутило.
– Господа хорошие, вы бы отошли – вымажу невзначай, – бросил золотарь.
– Потерпим, начинай, – поторопил я золотаря.
Золотарь приступил к своей работе. Одно ведро поднято и опрокинуто в бочку, второе… Когда я уже потерял счет ведрам, а дьяк начал терять терпение, золотарь вдруг сказал:
– Зацепилось чего‑то, тяжело.
– Тащи!
Золотарь поднял ведро, поверх которого торчало нечто бесформенное.
– Несите воды, да побольше! А ты постой пока, – это я золотарю.
«Завхоз» исчез, и вскоре появился с двумя парнями, каждый из которых нес по два ведра воды.
– Лейте! – я показал рукой на ведро с находкой.
Одно ведро выплеснуто, другое…
Стал виден бок кожаного мешка.
– Ну‑ка, ребятки, вытащите это…
Дьяку тоже стало интересно, и он подошел поближе.
Парни перевернули ведро, и из него на землю тяжело вывалился кожаный мешок.
– Обмойте его как следует водой и – в приказ! – распорядился дьяк.
Мешок обмыли, взяли за горловину и понесли в приказ. Дьяк шел следом, брезгливо зажимая нос и поглядывая по сторонам.
Как только мы вошли в здание приказа – свернули в боковую комнатушку.
– Несите холстины чистые! – распорядился дьяк.
Когда холстины были доставлены, завязку у мешка взрезали ножом, мешок перевернули. Присутствующие ахнули. На холстины посыпались ценности – перстни, ожерелья… Все было слегка в грязи и попахивало. Но дьяк от радости аж подпрыгнул.
– Нашлись! Языки всем за зубами держать! – он обвел присутствующих взглядом, ничего хорошего болтунам не обещающим. – Воды сюда! Отмывайте! За труды из писарей столоначальниками сделаю, возвышу!
Парни исчезли. Дьяк повернулся ко мне.
– Как догадался?
– Потом скажу. Сейчас отмыть надо да злодея задержать.
Парни на радостях тащили полные ведра воды, расплескивая ее по коридору.
Ценности отмыли, и дьяк сам пересмотрел и пересчитал дары.
– Принеси ларец! – бросил он подьячему.
Ценности были сверены по описи и уложены в ларец. Дьяк не поленился – сам спустился в подвал и запер ларец в хранилище. Вернулся довольный, глаза сияли. Хлопнул меня по плечу:
– Молодец, боярин! Я уж было духом пал, да видно – Господь ко мне Кучецкого послал. Он и вспомнил про тебя. Нет, каков умелец! Я бы сроду в нужник не полез, не подумал бы даже! Откуда будешь?
– Вологодский я, Георгий Михайлов.
Дьяк удивился:
– С такой головой – и в какой‑то Вологде прозябаешь? Боярин, иди ко мне в приказ. Сразу должность хорошую дам и жалованье положу.
– Прости боярин – в Вологде семья, поместье. А государю я и так служу – воеводою.
– Воеводою!? – еще более изумился дьяк. – И в дерьмо не испугался, не побрезговал полезть. Федор‑то ничего про воеводство не сказывал.
– Не в чине дело – в пользе государю.
– Правильно сказал! О, а про лихоимца мы и забыли‑то. Надо гниду найти и раздавить! – сжал он кулак. – Нельзя в приказе изменщика подлого держать!
– Согласен. Распорядись – пусть люди твои по одному из приказа выходят. Я тебе и укажу шпыня.
– Э, погоди – я охрану позову. Его же схватить надо.
– Ну, схватишь – потом что?
Дьяк осекся. В тюрьму да в суд нельзя – дело огласку получит. При всех убить без суда – невозможно: по «Правде» виновный должен быть казнен.
Выход подсказал управляющий.
– Веревку с петлей в нужнике повесить – пусть сам и сведет счеты с жизнью.
– А не схочет если?
– Тогда на суде присягну, что он у меня калиту украл. За то кнутом бьют и ноздри рвут. И уж в приказе ему тогда не служить.
– Иди, ищи веревку.
Люди из Посольского приказа пошли на выход. Я и не думал, что здесь занято так много служивого люда. Конечно, выглядят они не в пример Разбойному приказу. Все одеты чисто, бороды подстрижены, лица приятные. А в Разбойном у половины не лица, а хари – почти как у их подопечных.
Лица сменялись перед моими глазами, и вдруг я увидел его – так же четко, как в видении.
– Он! – ткнул я пальцем.
– Не может быть! – ахнул дьяк. – Это же секретарь мой! Семью языками владеет, мой первый помощник!
– Истинно говорю, а там сам решай!
Дьяк сокрушенно покачал головой. Управляющий показал глазами, и стражники заломили мужику руки.
– Ну‑ка ко мне его, – дьяк показал стражникам головой в сторону кабинета.
Секретарь сник. Зашли в кабинет. Дьяк гневно глядел на Онуфрия. Тот затравленно озирался.
– За что, отец родной?!
– Неуж не знаешь?
– Духом не ведаю.
– А ларец?
– Что «ларец»? – Но глазенки забегали.
– Иди в нужник. Коли виновен, поймешь, что делать надо.
Мужик неожиданно упал на колени.
– Помилуй, отец родной! Бес попутал.
– Какой я тебе отец! Ты меня предал, поживиться хотел. Думал ли ты обо мне, когда худое замышлял? А о чести приказа помнил?
Стражники за руки подняли вора на ноги.
– Ведите!
Стражники повели лихоимца к нужнику. Мы с дьяком прошли в его комнату.
– Расскажи, боярин, любопытство снедает. Почему ты смог найти, а я – нет?
– У тебя голова не так работает.
Я выдал ему наскоро продуманную версию, в которой, естественно, не было порошка и видений – одна логика.
– И это ты сам все? Посидел, подумал и все понял? – изумился дьяк.
– Как видишь – да.
Дьяк поглядел на меня с уважением.
– В первый раз такого вижу. Пошли в нужник.
Вор понял все правильно. Он висел на веревке с посиневшим лицом и высунутым языком.
Дьяк сплюнул, вышел в коридор и демонстративно развел руками.
– Беда‑то у нас какая – секретарь мой, Онуфрий, руки на себя наложил. Пойдите, снимите тело и отвезите домой.
Мы прошли в кабинет, дьяк достал стеклянный штоф с вином, и мы выпили за удачное завершение дела.
Вдруг дверь распахнулась и энергично вошел Кучецкой.
– Я, похоже, вовремя! Наливайте!
Мы все дружно выпили.
– Мыслю – за удачу пьете?
– За нее. Ценный у тебя побратим, Федор. И редчайшего ума, скажу тебе! – показал вверх пальцем хмелеющий от удачи и вина дьяк.
– Других не держим! – выдохнул польщенный государев стряпчий.
ГЛАВА IX
В Англии, я слышал, псы такие есть, по следу идут. Раб сбежит или еще что, так их хозяева по следу пускают. И что ты думаешь? Находят!
Кучецкой, дьяк и я сидели в Посольском приказе и пили вино. Закуски, как водится, не было, а поскольку выпито уже было много, в голове шумело и координация движений была нарушена.
Кучецкой продолжил:
– Вот не обижайся – ты лучше ихнего пса. Пес – он что? Скотина безмозглая, носом берет. А чтобы вот так найти, как ты – и ценности, и вора, большой ум нужен. То не всякому дано. Уважаю!
Он потянулся ко мне:
– Дай пожму твою руку!
Федор перегнулся через стол и с чувством пожал мне руку.
Дьяк икнул. Держался он бодро, только лицо покраснело. Он поднялся из‑за стола, подошел ко мне, обнял и поцеловал в щеку слюнявыми губами. В щеку – это потому, что я увернуться успел.
– И я тоже ув… ва… жаю. Кабы не он, я бы уже сегодня к вечеру в темнице сидел. Нет, ну ты скажи – как можно людям верить? Этот лиходей у меня столько лет служил! Языки знает, грамоте учен! Так подвел! Своровал и ценности в нужнике спрятал. И сдох там же!
Дьяка повело, и он ухватился за стол.
– Боярин, я тебе обязан до смерти!
– Не надо про смерть!
– И то верно!
Дьяк истово перекрестился.
– Чем могу отблагодарить?
Вмешался Кучецкой.
– О благодарности завтра, на трезвую голову поговорим. А сейчас – по домам. Время уже позднее, а поутру всем голова свежая нужна будет.
Мы с Федором откланялись хозяину, чуть не упав, и вышли из приказа.
– Садись, довезу! – предложил Федор, устраиваясь в возке.
– Премного благодарствую, но я лучше пешком пройдусь. Воздухом подышу, протрезвею маленько.
– Прощай! Спасибо, что дьяка выручил, он мой старый знакомец и зело полезен бывает. И от меня спасибо, что не подвел Федора Кучецкого. Пусть все на Москве знают, какие люди у меня есть! Мы государю опора и…
Федор уронил голову и захрапел.
– Трогай уже, видишь – боярин устал, – сказал я кучеру.
Возок тронулся, только полозья саней заскрипели по снегу.
Я же нагнулся, захватил ладонью снег и обтер лицо. Немного «штормило». Закусывать надо было, да нечем. Если бы Федор не пришел, выпили бы мы с дьяком по чарочке‑другой, да и разбежались.
Я добрел до постоялого двора и, едва раздевшись да стянув сапоги, рухнул в постель.
Утром голова раскалывалась. Я лежал в постели, делать ничего не хотелось, да и нечего было делать – не было у меня в Москве никаких дел. Бумаги Федору я отдал, когда ответ будет – неизвестно, да и будет ли он вообще? Прочтут писари мое послание, да и положат в архив. Тогда чего я торчу в Москве, дурью маюсь? Я, боярин и воевода, чищу нужники, раскрывая кражу. Да ну их всех, надо домой ехать. Соскучился я по семье. Но для начала надо встать, одеться. Солнце уже высоко стоит.
Однако только я поднялся и начал одеваться, как услышал в коридоре шум. Дверь резко распахнулась и на пороге появился Кучецкой.
– Ай‑яй‑яй! Уж полдень скоро, а ты, я вижу, даже не умывался. Едем, дьяк ждет!
– Сегодня‑то я зачем ему понадобился? – едва не простонал я.
– Голову поправлять поедем!
– Нет, не хочу.
– Собирайся, я сказал! – рявкнул Федор.
Сам он был свеж и выглядел бодро, хотя
вчера его увезли в возке «уставшим». Если бы
сам не видел – не поверил бы. Крепкий мужик!
Деваться было некуда. Я умылся и уселся в возок рядом с Федором. Всю дорогу он похохатывал, намекая на мое слабое здоровье.
И дьяк выглядел как новый пятак. Благоухая заморскими благовониями, он был розовощек и улыбчив. Выскочил из‑за стола, обнял и усадил в кресло. Умеют они тут в Москве пить! И самое главное – как им утром удается так хорошо выглядеть?
Дьяк не погнушался сам поставить на стол чарки и штоф с вином. От одного вида вина меня замутило. «Потерять лицо» дьяк не боялся – и я, и Федор, и он сам были боярского сословия.
Мы выпили – меня аж передернуло. Дьяк убрал в шкаф чарки и вино.
– Будя, поправились; пора и к делам приступать. Ты, боярин, чего за радения свои хочешь?
Я замялся. Чего мне желать от дьяка Посольского приказа? Не просить же назначить меня послом куда‑нибудь в Европу? Так даже если и попрошу – не получится. Послов сам государь указом назначает. К тому же языков я не знаю – плохие у меня способности к языкам. В институте английский на троечку сдал.
Я пожал плечами:
– Да ничего!
Федор рассмеялся:
– Я же тебе говорил, что он ничего не попросит.
Дьяк хмыкнул:
– В Вологде что, все такие?
В разговор вмешался Федор:
– Не наглый он и гордый к тому же. На поле брани – герой, да и как воевода в двух походах – супротив татар да с литовцами под Опочкой – себя проявил. Князья, что главными воеводами были, о нем хорошо отзываются. А самое главное – голова у него работает, сталкивался я с ним в деле не раз – умен. А то, что одет без роскоши и не нагл без меры – то достоинство его боярское, кровь в нем говорит!
Вот уж не ожидал я от Федора такой речи в свою защиту. Дьяк смешался:
– Да я что? Так сказал, не подумавши.
Но Федор не отставал:
– Вот и отблагодари человека, мужа славного за деяния добрые, думаю – не оскудеешь.
Дьяк уселся за стол, размашисто подписался на какой‑то бумажке, песочком мелким присыпал, сдул.
– Бери!
Я взял бумагу, прочитал. Подорожная, с моим именем. Имею право без досмотра и податей с нужными мне людьми пересекать границы безвозбранно. Неплохая бумага, в мое время цены бы ей не было – а в это? Я за рубеж ни разу не выезжал, да как‑то пока и не собираюсь. Однако же свернул аккуратно подорожную и сунул за пазуху. Встал, отвесил легкий поклон.
– Э, погоди, это не все.
Дьяк полез в шкаф, вытащил небольшую золотую шкатулку искусной работы с самоцветами на крышке.
– Дарю. Вещица иноземная, французская.
Я вновь поклонился.
– Ну что, пора и честь знать, дела государевы ждут. – Федор шагнул к двери.
Я последовал за ним. Дьяк, провожая меня к двери, на прощание пожал руку:
– Ты вот что, боярин, зла на меня не держи, коли обидел нечаянно словом неловким. Коли нужда в чем будет – приходи. Ежели по моему ведомству что – помогу.
Федор, уже усевшийся в возок, высунул руку в окошко:
– Дай посмотреть.
Я протянул шкатулку. Федор покрутил ее, открыл крышку. Заиграл мелодию скрытый механизм.
– Занятная штуковина. Ты куда сейчас?
– Домой думаю, в Вологду. Бумаги через тебя передал, чего мне в Москве проедаться?
Федор не возражал. И что ему сказать‑то было? Он лучше многих знал, сколь медлительна и неповоротлива государственная машина.
Мы обнялись на прощание, и я пошел на постоялый двор.
Федька‑заноза обедал в трапезной. Я заказал обед поплотнее и присоединился к нему.
– Чего это ты, боярин, так наедаешься, как будто после поста?
– Домой выезжаем, Федор.
– Когда?
– А вот доем…
– Что‑то уж больно поспешно.
– Никак – понравилось в Москве?
– Все лучше, чем в Вологде. Там каждый переулок знаешь, и тебя каждая собака знает.
Мы доели, я расплатился. Прислуга вывела наших коней – уже оседланных, отдохнувших и застоявшихся в конюшне.
Федор быстро сгреб наши вещи в переметные сумы, и мы не спеша выехали со двора. Впереди еще полдня – далеко отъехать успеем.
Выбрались за город. В Москве снег был серым от золы и пепла множества печей, а за городом снежная белизна глаза резала, и дышалось вольготно.
– Э‑ге‑гей! – заорал Федор во все горло.
– Ты чего?
– Так, боярин, от радости жизни.
– Ну‑ну.
Мы пустили лошадей в галоп – только снежная пыль сзади завихрилась.
Гнали до сумерек, остановившись на ночевку на постоялом дворе. Обстоятельно – не спеша и сытно – поужинали да и улеглись спать. После гонки по морозу в комнате уютно – тепло и чисто.
Мы с Федором отрубились сразу. Однако же Далеко за полночь были разбужены криками в коридоре. Оба сразу проснулись, по привычке мгновенно оделись, обулись, опоясались саблями, и лишь после этого вышли в коридор. Из дверей выглядывали испуганные постояльцы, большая часть которых была в исподнем.
Снизу, из трапезной раздавались крики:
– Ратуйте, люди добрые, убивают!
Мы с Федором ринулись туда.
За стойкой стоял бледный от испуга хозяин, зажимая рукой разбитый, окровавленный нос. Посредине трапезной здоровенный детина в синем кафтане стрельца, изрядно в подпитии, держал за косу женщину, стоявшую перед ним на коленях. Правой рукой он яростно размахивал бердышом и орал:
– Не подходи, всех порешу!
Кричала и плакала женщина, причитал хозяин, плакали в голос сбившиеся в угол служанки.
– Чего тут происходит?
– Постоялец напился. Показалось ему, что один из гостей на жену его заглядывается. Вот он и приложил гостя секирой своей.
– Бердышом, – механически поправил я. – А чего он хочет?
– Да кто же его знает?
Я подвинулся вперед, выглянул из‑за стойки. Постоялец, которого ударил бердышом стрелец, лежал неподвижно, но крови видно не было. Это уже хороший знак. Может, он его не лезвием, а обухом ударил и оглушил?
Я сделал еще шаг в направлении стрельца. Федор меня понял без слов и начал пробираться вдоль стены, обходя стрельца слева.
– Стоять! – заорал стрелец. – А то я сейчас ей башку снесу, а потом и вас на куски порублю!
Глаза его были красны от выпитого и возбуждения. В таком состоянии с ним говорить бесполезно, он даже не помнит, как его зовут. Черт, что делать? Убить его можно – Федор сделает отвлекающий маневр или шумнет, и стрелец переключит свое внимание на него. Достать его саблей за один прыжок можно, но убивать своего – не бандита, мне не хотелось. Обезоружить, в подвал холодный бросить, чтобы протрезвел – и все дела. Но сейчас он – как разъяренный бык, да и могуч.
Я сделал Федору знак подождать, отошел к лестнице, зашел за штору, достал из мешочка белый порошок и высыпал несколько крупинок в огонь светильника. Так, теперь надо зеркало найти. Себя‑то я вижу, а вот окружающие?
Зеркало висело аккурат рядом с хозяином, у стойки.
Стараясь не стучать каблуками сапог, я подошел к зеркалу, но, уже выйдя из‑за занавеса, понял, что невидим: на мое появление никто не среагировал – даже головы не повернул. Тогда пора.
Я смело пошел на стрельца. Устав размахивать бердышом, он уперся им в пол. То, что надо.
Подойдя ближе, я подпрыгнул и с размаху, изо всей силы ударил стрельца ногой в грудь. От неожиданного удара тот уронил бердыш, отпустил волосы женщины, отлетел назад и сильно приложился спиной о стену – так, что у него
дыхание перехватило. Не в силах сделать вдох, он лишь беззвучно разевал рот.
Федор бросился к нему и заломил руку за спину. Я же расстегнул пряжку ремня на кафтане стрельца, затянул ремень на руке и, подтянув вторую руку, туго их стянул. Мы с Федором действовали так согласованно, как будто он меня видел.
Федор тихо прошептал:
– Боярин, ты здесь?
– Тихо, здесь! Тащи его с хозяином в подвал, пусть на холодке полежит, очухается.
Я отошел от стрельца, ударом ноги отправил бердыш подальше – к стойке и увидел, как от удивления у хозяина округлились глаза и отвисла челюсть.
– Свят, свят, свят, – забормотал он и стал креститься, – не иначе – нечистая сила помогла.
Ага, жди – как же.
Я подошел к лежащему неподвижно постояльцу, осмотрел, перевернул. Крови нет, но на голове – здоровенная шишка. Повезло мужику, удар древком бердыша получил. И еще – сотрясение мозга. Не смертельно. Больно и неприятно, но главное – жив. А ведь запросто мог лежать сейчас с разрубленной надвое головой.
Ну и все, представление окончено, больше мне тут делать нечего.
– Эй, хозяин, – это Федор подал голос. – Давай буяна в подвал оттащим, пусть гам протрезвеет.
Хозяин утер кровь с лица замызганным полотенцем и нехотя побрел к Федору. Вдвоем они подхватили уже очухавшегося стрельца под
руки и поволокли во двор. Я же, тихо ступая, пошел по лестнице наверх – в свою комнату.
А вдруг стрелец не один? И в комнатах спят или играют в кости его сослуживцы? Неожиданных неприятностей я не любил, и потому решил пройтись инкогнито по жилым комнатам. Все равно ведь пока не виден.
Прошел сквозь ближайшую дверь. На столе горела свеча, а на постели в одном исподнем сидел купец и пересчитывал деньги.
«Не то», – я прошел сквозь стену. Двое девиц лежали в одной постели в ночных рубашках, прижавшись друг к другу.
– Ужас какой – ты слышала крики?
– Тихо, Катерина, – конечно, слышала. Не дай бог, это животное с топором к нам в дверь ломиться будет! Я со страху умру.
Я улыбнулся – теперь уже никто ломиться не будет.
Прошел еще сквозь стену – следующую. Думал, будет моя комната, оказалось – не дошел, просчитался.
На постели сидели двое мужиков. Без одежды, в исподнем. А потому определить – кто они, было невозможно. Мужики обстоятельно беседовали. Я бы прошел к себе, но разговор заинтересовал, и я решил задержаться.
– Верно тебе говорю, Серафим! Охрана небольшая будет – всего два десятка стрельцов, а золота – два сундука. Набери шпыней непотребных, коих никто искать не будет, побольше. Погибнут в схватке – так и не жалко.
– Так ведь не все погибнут!
– А мы на что? Добьем сами, а золото поделим.
– Опасно! Это тебе не купцов грабить. Золото‑то государево.
– На нем не написано, чье оно! Возьмем – наше будет!
Ого, да тут, похоже, решили казну государеву ограбить, вернее – не саму казну, а «золотой обоз». Самое уязвимое место – перевозка. Сама казна – под укрытием мощных стен, пушек и многих стражей. Вот только где и когда они грабить станут? Черт, где зеркало? Надо посмотреть на себя, не дай бог – действие порошка закончится, и я стану виден.
Я увидел в углу небольшое зеркало и двинулся к нему. Видимо, пошел неосторожно – каблуком стукнул или еще чего зацепил, потому что оба мужика сразу насторожились и замолчали.
– Иване, у стен уши тоже бывают. У меня ощущение, что мы в комнате не одни.
– У меня, Серафим, тоже. Вроде как ветерком обдало, да и запах чужой.
Вот! Запах их насторожил. Всяк человек по‑ своему пахнет, и я этого совсем не учел. Пора мне убираться отсюда, а за мужиками проследить. Злодейство задумали.
Я прошел сквозь стену в свою комнату – и вовремя. Сразу подойдя к зеркалу, увидел, как в нем на глазах стало проявляться мое изображение. Сначала – призрачные очертания, потом оно стало более четким, приобрело краски.
В двери заскрежетал ключ, и вошел Федор.
– Боярин, ты здесь уже – что‑то я тебя просмотрел.
– Бывает.
– Ты голову кому другому дури, а я с тобой уже не один год. То с руки огонь пускаешь – думаешь, сеча была, так я не увидел? То, как сегодня – это другие поверили, что нечистая сила была. Я‑то почуял, как меня ровно ветерком обдало, а потом стрелец в стену влип. Понял я сразу – твоих рук дело!
– И что теперь? В церковь пойдешь или серой окуриваться станешь?
– Как ты, боярин, подумать такое мог? Ты мне жизнь спас, и я тебе до смерти своей должен. А то, что бывают у тебя… – Федька подбирал слово, – … странности, так мы все не без них.
– Вот что, Федор. За стеной два мужика договариваются, как обоз с государевым золотом ограбить. Что думаешь?
– А чего думать – порешить их обоих, и все дела.
– Порешить несложно, только, похоже – за ними люди из их банды есть. Один вроде – главарь, второй – наводчик. Плохо, что не знаю – где, в каком месте и когда злодеяние замышляют исполнить.
Федор ответ выдал сразу:
– Тоже мне загвоздка. Проследить за ними, вот и все.
Я задумался, а Федор запер дверь, разделся и лег в постель.
– Боярин, давай спать, до утра уже немного осталось. А утро вечера мудренее, завтра чего‑ нибудь и решим.
Так я и сделал.
Едва проснувшись, мы оделись и спустились вниз.
Хозяин стоял за стойкой с распухшим носом и отекшей верхней губой. В трапезной было пусто. Довольно необычно: в это время народ завтракает поплотнее – и в путь.
– Чего у тебя так тихо, постояльцев не видно?
– Съехали все спозаранку, даже откушать не изволили.
– Что случилось?
– Так ночью стрелец бузил.
– Видели, знаем.
Хозяин оглянулся по сторонам, вроде боясь, что его кто‑то подслушает.
– Так нечистая сила, не иначе, помогла. Стрелец‑то об стену как шарахнулся, чуть дух не испустил. Все то диво видели. Вот и решили – нечистая сила, да и разъехались чуть свет, испугавшись ее.
– И стрелец?
– Да выпустил я его, – махнул рукой хозяин. – Он в подвале холодном посидел – живо очухался, еле назад по ступенькам выбрался, аж посинел. У меня в подвале лед чуть ли не до осени не тает.
– Что, и мужики из соседней с нами комнаты съехали?
– И они, – подтвердил хозяин.
– Твою мать! – огорчился я. – Называется – проследили. Ладно, хозяин. Давай‑нито поесть, да поплотнее. Может, следующий раз покушать только вечером удастся.
– Сейчас, сейчас! – засуетился хозяин. – Глашка, ты чего телишься, гости есть хотят!
Глашка заполошенно заметалась, выставляя на стол горшочки с кашей, обильно заправленной мясом и луком, пряженцы на блюде, пиво.
– Э нет, пиво не надо, вина дай. От пива на морозе только замерзаешь, а вином немного согреешься.
– Хозяин, а ты не видел, в которую сторону соседи наши направились?
Хозяин огорченно развел руками:
– Нет, не видал. Как‑то все сразу разъехались. Да и не мое дело смотреть, куда кто поехал.
– Верно, – вздохнул я.
Почему‑то мне подумалось, что один из гостей – Иван – отправился в Москву. Иначе откуда бы он знал о «золотом обозе»? Наверняка он не из простых, скорее всего, в Казенном приказе кружится, возможно даже – мелкой сошкой, вроде писаря. Это только на первый взгляд кажется, что слуги да мелкие служилые люди мало знают. Умеющий слушать да наблюдательный может знать много. Наверняка идея – его. Узнав об обозе, он план захвата разработал, да друзей старых нашел, чтобы разбой осуществить. Не зря же он этого Серафима уговаривал.
А Серафим, скорее всего, в провинции живет, на пути следования обоза или просто недалеко. А где государева казна хранится? В Вологде или Белозере. И оба хранилища – на одной дороге, на торговом пути к Соловкам. Аккурат из первопрестольной через Дмитров, Ростов, Ярославль на Вологду, а далее – и Белозеро. Так что если они и направятся куда, то непременно в ту сторону. Только больной на голову засаду устроит рядом с Москвой. Нет, если и задумают они обоз перехватить, так подальше от первопрестольной, и, вероятнее всего – между Ярославлем и Вологдой. Там и городков‑то нет, изредка деревни да постоялые дворы. Помощи обозу, в случае чего, ждать неоткуда, а в лесах местных армию укрыть можно, не то что разбойников. Единственное, что мешать будет – зима. В лесу без костра долго не усидишь, замерзнешь. Костры же разводить побоятся. Так что перед появлением обоза сообщник их предупредит.
Что делать? В Москву вернуться, к Федору Кучецкому? А если его на месте не окажется? К другому кому? Могут и не поверить. В Вологду ехать? Плещеев точно поверит и ополчение соберет. Да ратью мы разбойников только напугаем, разбегутся по лесам – ищи‑свищи их. Знать бы место засады и самим ударить по банде.
Мои размышления прервал Федька.
– Боярин, ты чего сиднем сидишь, не кушаешь? Если ехать надо, то ешь, не на голодный ведь желудок по морозу скакать.
– Верно, Федор. Задумался.
– Я даже догадываюсь, о чем.
– Скажи, какой умный! И о чем же?
– Где и как разбойников перехватить.
