Текст книги "Рядом с зоопарком"

Автор книги: Юрий Бриль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятнадцатая,

в которой происходит решительная схватка между светлыми силами добра и темными силами зла… По всей вероятности, увы, не последняя.

Хотя начало встречи происходило не совсем по сценарию, а точнее говоря, совсем не по нему, народ не расходился. Теперь все высыпали во двор, ожидалось представление, какое – никому не известно. Группками стояли дети и взрослые, горячо обсуждали события. Появился старик в ботах, его непокрытая головным убором лысина то тут, то там выныривала из толпы, как поплавок.

– Славик-то в больницу попал, – сказал он вполголоса. И тотчас впереди него на быстрых ножках побежал слух: Славик попал в больницу, Славика отвезли на «скорой», у Славика – аппендицит, причем гнойный…

Увидев гопкомпанию, старик в ботах распахнул объятия, пошел к ней.

А Федя, между прочим, давно уже наблюдал за ним. Факт его знакомства с гопкомпанией показался ему более чем подозрительным. Потихоньку протиснулся, встал рядом, навострил ухо.

– Сколько лет, сколько зим! – обнял Силыча старик в ботах. – Жив, курилка!..

– А что мне сделается – пережитку?.. Но я все-тки не помню…

– Сидели за одной партой, а ты не помнишь. Грустно и обидно.

– Время было трудное… А фамилия ваша, извиняюсь, как будет?

– Тсс, я здесь инкогнито.

– Красивая фамилия, из графьев, значится… все равно не помню.

Шли последние приготовления к представлению. Сантехник Боря выкатил на середину двора Загнилена, принес, поставил рядом ведро воды, а также топор, багор и лопату. Еще раз сходил в школу, принес огненно-красный огнетушитель старинной немецкой фирмы «Фойершнапс».

Старик в ботах достал из кармана золотую в виде дракончика табакерку, раскрыл ее, взял щепотку табаку.

– Вспомнил, – сказал Силыч, – как сейчас помню, табачком баловались семьдесят лет тому, – и протянул к табакерке руку.

– То-то ж! – захлопнув табакерку и с наслаждением нюхая табачок, сказал старик. – От меня здесь тоже кое-что зависит.

– Не пойму, что это они собираются делать?

– Головы ему свернут – и баста!

– Жаль.

– Так ведь бутафория.

– Умом понимаю, а на душе чтой-то неприятно.

– Ага, чует кошка!.. Но я надеюсь, не только тебе. Значит, хватает за живое? Ну, а как ты думал иначе?!.. Еще не то будет!

– В знак нашей гимназической дружбы, – начал заискивать Силыч, – поспособствовали бы…

– А что же вы сами? Уже, ха-ха, на попятную?.. Нет, я на себя ответственность брать не буду, и вообще я ошибся, мы с тобой решительно незнакомы… – И, стрельнув в сторону Феди черными, как угли, глазами, старик в ботах поторопился удалиться.

Заиграла труба, на середину школьного двора вышел, пряча платок в карман, Петр Никанорович. Этот человек обладал завидным мужеством. Проще всего ведь было закрыть встречу и разойтись. Кстати говоря, некоторые учителя так и предлагали сделать, но Петр Никанорович не спасовал. Все ровненько выстроились в четыре шеренги, и Петр Никанорович сказал речь. Это была одна из самых лучших, проникновенных речей, которые когда-либо и кто-либо слышал. Петр Никанорович напоминал, что силы зла деятельны и коварны, что надо бороться с ними, не жалея себя, каждый день и каждый час. Сидевший посреди школьного двора Загнилен выглядел жалким и пришибленным, будто понимал, что речь идет о нем и жить ему осталось считанные минуты.

Петр Никанорович подал знак, Елена Ивановна взяла в руки огнетушитель, встала с ним на изготовку. Надо сказать, огненно-красный огнетушитель очень хорошо гармонировал с ее голубым с красной полоской спортивным костюмом.

– Держите его! Держите!

На середину круга выбежал Подготовительный Сева, с разных сторон неслись к нему четыре тети: заведующая детским садом, авторитетная, но не очень поворотливая женщина, менее авторитетные, но более поворотливые воспитательница и няня и, наконец, Севина мама. Она была в белом халате, кричала громче всех, размахивала большими магазинными счетами.

Сева и раньше убегал, вернее сказать, уходил из садика. Особенного значения этому никто не придавал, но сегодня воспитательница придала почему-то исчезновению Севы чрезвычайное значение. Доложив о случившемся по начальству, она кинулась в магазин хлебобулочных изделий, где работала мама пропавшего Севы. Маму так взволновала эта весть, что она даже забыла запереть магазин самообслуживания на замок, оставив покупателей наедине с хлебобулочными изделиями и своей совестью.

Сева ринулся к Загнилену – тети за ним. Сева вокруг Загнилена – тети тоже вокруг.

– Вот она – смена, – сказали в толпе.

– По скользкой дорожке пойдет.

Тут как раз Сева поскользнулся на крутом вираже и упал. Он был бы неминуемо схвачен няней, если бы не догадался нырнуть под Загнилена, под его мохнатое с проплешинами противное брюхо. А лезть под Загнилена никто не решился. Подул ветерок, и шерсть у него вздыбилась. Некоторым показалось, что змей подмигнул одним глазом. Но поди ж тут разберись, подмигнул или нет, когда у него несколько пар глаз.

Петр Никанорович подошел к Загнилену, заглянул под него.

– Не понимаю, в чем, собственно, дело?

– Я хочу посмотреть, а мне не разрешают, – слабеньким голосом сказал Подготовительный Сева.

– Он хочет посмотреть, а ему не разрешают, – повторил погромче Петр Никанорович.

Послышался смех, крики в защиту Севы:

– Пускай смотрит!

– Подготовительным тоже полезно.

– Пускай! – махнула рукой заведующая детсадом.

Севина мама всхлипнула, утерлась рукавом белого халата. Сева вылез из-под змея, встал вместе со всеми в круг.

Заиграла труба, трое отличников с разных сторон направились к Загнилену, подошли, чиркнули спичками. Елена Ивановна крепче сжала огнетушитель. Одновременно вспыхнув, спички одновременно и погасли.

Загнилен и не думал возгораться. Возможно, потому что неделю мок в подвале под худыми трубами, да и теперь вот тоже мок, потому что с неба принялся сеять мелкий, нудный дождишко. К тому же действовали отличники неуклюже. Ближе, чем на расстояние вытянутой руки, они к нему не подходили. А что? Возьмет да и цапнет! Под сырым ветерком сизая шерсть Загнилена бугрилась, похоже, будто змей изготовился к прыжку.

Петр Никанорович сказал сантехнику Боре, чтобы тот шел за керосином. Боря вылил из эмалированного ведра воду и пошел искать керосин.

– А проволоку куда еще понес? – крикнули ему вдогонку.

Боря лишь загадочно улыбнулся. Он всегда таскался со своим мотком чуть поржавленной проволоки: в любую минуту где-нибудь могла засориться система, и тогда бы он пришел людям на помощь.

Феде и Грине было грустно и обидно смотреть, как отличники изводят спички. У доски они, может быть, не теряются, но то у доски, а то в жизни. Твердые троечники, думали они, гораздо бы лучше справились с поставленной задачей.

Еще более грустно и обидно было Маленькому Гопу. Конечно, он был напичкан всякими недостатками под самую завязочку. Сказать прямо, недостатки были единственным содержанием его маленькой личности. Если искоренить из него недостатки, то получится пшик, пустое место. Тем не менее лучшей кандидатуры для поджога не было. Для него запалить костер – раз плюнуть. Весь прошлый год он только и делал, что жег у мусорных контейнеров ящики. Никто ему за это не платил, жег для собственного удовольствия. Вася Гоп даже малость занимался пиротехникой, знал с десяток различных способов изготовления взрывчатых веществ. Он мог сделать бомбу из коробка спичек и завалящего обрывка изоляционной ленты. Никто Маленькому Гопу доверия не оказывал, но, как ему ни было грустно и обидно, он стоял смирно, не баловался. Он был занят тем, что пробовал достать правой рукой из-за спины правое ухо. Проклятье! Опять эти несколько сантиметров!.. Он был близок к отчаянию. Напрасно, конечно, какие его годы?! Все еще впереди. Лет через десять – пятнадцать, если не будет лениться тренировать руку и ухо каждый день, он обязательно своего добьется. Каждый добивается своего, если очень захочет. Кто-то окончит школу и институт, кто-то освоит выбранную по душе профессию, и Маленький Гоп, конечно…

Маленькому Гопу стало скучно. Никому ни слова не говоря, он вышел из шеренги и двинул через круг наискосок.

– Вернись! – попытался образумить его Петр Никанорович. – Я тебе сказал, вернись! – Он еще что-то хотел крикнуть, но подходящих слов не находил. В его лексиконе были только хорошие, вежливые слова, которые в данный момент ну никак не годились.

– Не вернется, он гордый, в меня, – тихонько сказал Большой Гоп.

Теперь уже всем было ясно, что мероприятие летит под откос, как взорванный поезд.

– Вернись, говорит тебе Петр Никанорович! – крикнула Елена Ивановна.

Маленький Гоп обернулся и сделал ручкой.

Над школьным двором повисла тягостная тишина, даже ветер затаился, перестал дуть. На глазах у всей школы этот отъявленный Маленький возмутительный Гоп продемонстрировал, что нисколечко не боится директора. Всем стало обидно за Петра Никаноровича, особенно Елене Ивановне, его первой помощнице по воспитанию. Она не могла допустить, чтобы четвероклассник подрывал авторитет такого заслуженного человека. Взять за руку и немедленно привести… Елена Ивановна положила огнетушитель на землю, а тот ка-ак прыгнет!!! Пеной ка-ак брызнет!!! Взбесился огнетушитель. Подскакивал, крутился на месте, страшно шипел, поливал всех подряд: и двоечников, и отличников, и авторитетных, и неавторитетных. Кто от страха закрыл глаза, кто упал, кто побежал. Только физрук Владимир Константинович не сдрейфил – бросился на огнетушитель. Началась схватка. Физрук его за рожок, а он физруку руки выкручивать. Физрук его к земле, чтоб придушить, а тот его пеной углекислой. Катались они по земле, барахтались… Физрук весь в пене. Нет физрука – пенное облако и рука. Однако и огнетушитель начал выдыхаться: пена иссякала, а вместе с пеной и боевой задор. У физрука, наоборот, второе дыхание открылось. Ему хорошо, он натренирован, каждое утро бегает да еще с ребятами на уроках физкультуры спортом занимается, а огнетушитель – что? Всю жизнь на гвоздике провисел, откуда второму дыханию взяться?! Поэтому в конечном итоге проиграл схватку. Но не только поэтому. Главное, потому, что физрук Владимир Константинович боролся за правое дело, а огнетушитель выступил на стороне темных сил.

Как раз у юных техников что-то замкнуло – включилась «богатырская симфония» Бородина. Но опять-таки страшно замедленно – так что собравшиеся не могли по достоинству оценить классику.

Когда пена улеглась, все увидели, что Загнилена нет.

На этом официальная часть встречи закончилась. События тем не менее продолжали развиваться – хотя и неофициально.

Сантехник Боря, надо отдать ему должное, добыл керосин, что сделать непросто в большом городе, где давно в каждом доме газ и электричество. Нескладная Борина фигура промаячила по школьному двору, когда по телику начиналась передача «Спокойной ночи, малыши». А спустя, наверно, полчаса по неизвестной причине загорелся ларь, в котором хранились 32 швабры, искусно сделанные ребятами на уроках труда из ценных пород дерева… Находившийся рядом с этим ларем другой ларь, в котором хранились метлы, не пострадал. Школа также не пострадала.

После того как истаял последний дымок, уехали пожарники и разошлись зеваки, долгое время школьный двор был пуст, но вот, ошалело мигая синей лампочкой, въехала «скорая помощь». Из нее вылезли два врача в белых халатах и белых же колпаках. Постояли, покурили и уехали.

Глава шестнадцатая,

в которой взрослые подводят грустные итоги встречи и принимают ответственное решение.

Ночь была тревожной, многим в эту ночь не спалось – изводили дурные предчувствия. Ждали, как избавления, утра, но утро в этот день не наступило – ночь длилась 72 часа, как уже было однажды в 1883 году при извержении вулкана Кракатау. И, как при извержении вулкана, могли быть жертвы, поэтому Петр Никанорович распорядился, чтобы учителя не спрашивали. И учителя не спрашивали, они даже и не объясняли новый материал, а все уроки напролет читали классику, которая на примере художественных образов учит добру и справедливости. У Петра Никаноровича была еще мысль отпустить ребят пораньше домой, но этой мысли помешала другая мысль – впрочем, об этой, другой мысли позже.

Встреча как будто закончилась, но некоторые ее участники встретились на следующий день снова. Взяв отгулы, пришли папа и мама Феди Елкина. Пришла Диана Владимировна, поручив зубные дела своему заместителю.

Собравшись в кабинете директора, взрослые подводили грустные итоги встречи.

Петр Никанорович качнул большой головой, посмотрел на всех поверх роговых очков своими грустными коричневыми глазами.

– Как директор, м-мм… в общем-то неплохой, средней, школы, я далек от отчаяния, но эта история меня лично кое-чему научила.

– Боюсь, что эта история еще не кончилась, – Елена Ивановна расправила свитер, который вязала между делом Владимиру Константиновичу, – полрукава осталось.

– Как бы там ни было, этот день надолго останется в памяти, – сказал, трогая на лбу пластырь, Федин папа.

– Все было очень миленько, одно плохо – чучело исчезло. Как бы им кто не воспользовался в преступных целях, страшным таким, – сказала Диана Владимировна.

– Не думаю, что это возможно, – склонил голову директор, – но у меня была мысль, я распорядился, чтобы ребята поискали его в близлежащих дворах.

– А может, не надо было, – Елена Ивановна нервно отбросила вязанье, потому что путала петли. – Исчезло из школы – и слава богу! Мероприятие прошло, товарищи вот даже благодарность почти что объявляют… Знаете, исчезло, и мне как-то спокойнее на душе стало. Думаю, ну вот у нас в школе ничего уже плохого не произойдет.

– А у других, значит, пусть происходит?

– Почему вы считаете, что что-нибудь плохое обязательно должно произойти?

– Я так не считаю, но мало ли…

– А у меня сердце не на месте… Ну как же вы, Петр Никанорович, опытный педагог – и такое… – сказала Федина мама.

– Какое?..

– Отправили детей на поиски страшилища… Я не хочу сказать, что оно само по себе представляет какую-то опасность, но что творится вокруг! Или вы не замечаете? Уличные фонари перебиты, хулиганье распоясалось, проходу никому не дает. Надо немедленно вернуть детей!

– Как же я их верну? У меня их больше тысячи.

– Вы что же, всех послали? – спросил Федин папа.

– Нет, конечно, младшие классы давно дома.

– А наш Федя, значит, на улице, – сделала вывод Федина мама.

– Друзья, что это мы все так воспринимаем в мрачном свете?! – более или менее бодро сказал Петр Никанорович. – Ведь ничего, собственно… – Висевшая над его головой лампочка в скромном стеклянном абажуре мигнула… – Электростанция, наверно…

Глава семнадцатая,

в которой Славик признает свой недостаток, но при этом рассуждает как неисправимый отличник.

По улицам толпами бродили школьники, прочесывали дворы, поднимались на чердаки, спускались в подвалы, искали Загнилена, но его и след простыл. Федя Елкин и Гриня Самойлов заглядывали даже в мусорные контейнеры – бесполезно.

– Уж эти мне взрослые! – в сердцах сказал Гриня. – Сами кашу заварят, а расхлебывать приходится нам.

– Да, не найти его.

Мимо прошла гопкомпания. Вид такой, словно потеряла выигравший лотерейный билет.

– Все-таки кто-то украл.

– Не эти же, – имея в виду гопкомпанию, сказал Федя.

– Куда им!

Проходя по школьному двору, Федя и Гриня приблизились к ларю, где лежали метлы.

– Заглянем, – сказал Федя.

– Туда не влезет, – сказал Гриня.

– Если клубочком…

– Ну его! – озлился Гриня. – Надоело! Пошли к Петру Никаноровичу, скажем, что не нашли.

Крышка ларя чуть-чуть приоткрылась и снова захлопнулась.

– Там он! – закричал Федя.

– Тю-тю, Загнилеша, – отступил Гриня, – хочешь конфету?

– Кирпичом его! – Федя поднял булыжник, пошел с ним к ларю.

– Я дам, кирпичом! – раздался чей-то очень знакомый голос. Крышка распахнулась, из ларя потихоньку вылез Славик. Был он в больничной пижаме, в руке деревянная сабелька и тощий узелок. – Это вы, что ли?

– Мы, – выпустил из рук Федя камень. – А это ты? Ты откуда? Ты ведь в больнице…

– Врачей нет? – шепотом спросил Славик.

– А что?

– Да удрал я.

– А как же аппендицит? – спросил Гриня.

– Нету, еще вчера вырезали.

– Теперь, может, человеком станешь, – сделал вывод Гриня.

– Почему это стану? А раньше я кем был?

– Ну не совсем, наверно… Аппендикс – это ведь рудимент. Он у нас от животного прошлого. Скорее всего, аппендикс и влиял на твою жадность.

– Я, что ли, правда жадный? – расстроился Славик.

– Жадный, Славик, жадный, – вздохнул Федя. – От жадности ты и заболел. Разделил бы конфеты на троих – и ничего бы не произошло, даже если бы с фантиками… молодые растущие организмы. В самый раз по килограмму на брата.

– От конфет, если хочешь, не бывает аппендицита.

– А может, у тебя его и не было? – сказал Гриня.

– Тебе показать, да? Показать? – Славик начал было расстегивать больничную пижамку. – У меня хронический…

– Верим, верим, – сказал Федя. – Что жадность хроническая.

– Не знаю, что с собой делать, – неожиданно признался Славик. – Увижу сладкое – и всякое соображение теряется.

– Этим ты и отличаешься, отличник, – сказал Федя.

– Еще посмотрим, кто чего стоит.

– Видели.

– Я все равно его победю.

– Кого это?

– Загнилена.

– Чучело-то? П-хе! – фыркнул Гриня.

– Я сам думал – «п-хе», но все не так просто. Когда меня не было, то есть когда я лежал на операционном столе, я не спал, я о многом передумал.

– Найди его сначала, победитель, – сказал Федя.

– Иди лучше в больницу, а то будешь побеждать – и живот лопнет, – сказал Гриня.

– Чему быть, того не миновать… Послушай, Федь, ты мне друг?

– А что?

– У меня к тебе просьба… последняя. Мало ли…

– Валяй, если последняя.

– Отнеси моей маме письмо. – Славик достал из кармана письмо и отдал его Феде.

Письмо Славика

Здравствуй, мамуля!

Самочувствие мое хорошее. Аппендицит вырезали – и в животе сразу стало легко и просторно. Не удивляйся, мамуля, если придешь ко мне в палату и не увидишь меня прикованным к больничной койке. Все думали, что это спектакль, а это гораздо хуже. Загнилен приносит беду. Его надо победить, чтобы в нашей школе, а также на всей планете людям жилось хорошо. А еще его надо победить потому, что некоторые твердые троечники несправедливо думают о нас, отличниках и запевалах, что соображаем мы только у доски. Дорогая мамуля, к моему возвращению тортик можешь не стряпать, так как после операции он мне заказан.

Прощай, мамуля!

Твой сын Славик.

По всему было видно, что Славик ни домой, ни в больницу идти не собирался.

– Ну, тебе влетит! – присвистнул Гриня.

Славик достал из кармана мятую газету, расправил ее на крышке ларя, пошел с ней ближе к окну, из которого лился яркий свет.

– Думает, что в газете написано, – засмеялся Гриня.

– Может, и написано, если читать уметь… новое достижение генетики… не то… источник вечной энергии… не то… – забормотал Славик, просматривая газету. – Угроза прямой военной интервенции Соединенных Штатов против революционной Никарагуа становится все более реальной… Это то, что надо. Скорее всего, Загнилен в Америке, в Белом доме. Видите, что там творится?

– Ага, двигай в Америку, – покрутил у виска Гриня. – Только тебя там и ждали.

– Конечно, – сказал Федя. – Такое там творится неспроста. Но далековато все-таки. Не мог наш Загнилен так быстро туда перенестись. Скорее всего, у них другой Загнилен, американский. Фирменный.

– …арестована банда неонацистов, – продолжал бормотать Славик… – Это уже немного ближе… Фельетон, тэк-с, тэк-с, давненько не читал Воробьева… Вступление на новую должность внештатного директора зоопарка тов. Куроедова Т. Х. звери отметили однодневной голодовкой. Тигры и львы наотрез отказались есть крупу. Лоси, олени и камерунские козы брезгливо поводили носами и отворачивались от говядины, но доверчивая антилопа поела предложенных ей свежих опилок – и едва не испустила дух… Совсем рядом, – задумался Славик. – Два квартала… Начались мор и повальные болезни… В зоопарк пришла беда… Там он, в зоопарке! – Славик быстренько снял пижамку – под ней кольчуга. Развязал узелок – там сапожки. Оделся, пошел в сторону зоопарка.

– Куда же ты, после операции? Живот лопнет! – сказал Федя.

– Ой! Ой! – схватился за живот Славик. Но не остановился, пошел только медленнее, опираясь на сабельку.

– Славик, я с тобой? – побежал за ним Федя.

– А письмо? – остановил его Славик. – Ты же обещал.

Федя и Гриня смотрели вслед Славику, пока тот не растаял в темноте.

– Он еще после наркоза не проснулся, – усмехнулся Гриня.

– Напрасно ты… Зря мы его отпустили. С ним надо было.

– Понедельник… зоопарк не работает, темно. Пойдем к Петру Никаноровичу.

– Не, вроде ябедничаем, получается.

– Ну, тогда я домой. – Гриня втянул голову в плечи, сделался маленький и несчастный, как старичок-гном. Пошел, сунув руки в карманы куцего пальтишка.

И Федя пошел, но в другую сторону.