Текст книги "Рядом с зоопарком"

Автор книги: Юрий Бриль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Ушкуйка, наверно, – сказал Андрей.

– Она самая, – подтвердил Антон.

– Давайте здесь переночуем, – сказала Лена Тищенко.

– Здесь нас не ждут.

– Попросимся, неужели не пустят?

– Все уже бай-бай, – сказал Леша. – Будить придется.

Подошли к крайнему дому. Антон стукнул в ворота, но тут же и спохватился – замок, без толку стучать. На воротах дома рядом – тоже замок. Обследовали все дома – их было десятка полтора, – все на запоре.

– В город уехали, – предположила Молчанова, – не дураки же они, на праздник здесь оставаться.

– Конечно, здесь одни дачники живут, – сказала Лена Тищенко. – Едем до Выселок – там отоспимся.

– Доберемся часам к трем, – невесело сказал Антон. – Эх, говорил же, надо взять палатку. Нарубили бы под днище хвои…

– И спальничек бы каждому на оленьем меху, и раскладушку на брата, а палатку – лучше японскую, с надувным дном, – находил еще повод шутить Андрей.

– Как-нибудь переночуем: шалаш построим, костерок разведем. – Антон расправил ворот толстого свитера, поглубже надвинул колпак штормовки. Все на нем ладное, удобное что ему непогода?!

– Разведешь, как же… все мокрое. – Вася Воропаев, пританцовывая, дышал на замерзшие руки, совал их под мышки.

– Эх и дурак же я, с вами связался! – в сердцах сказал Леша. – Сейчас бы сидел на банкетке, пил кофе со сливками и смотрел, как наши чехов в футбол дрючат.

– Ну вот, – сказала Лена, – Леша уже и пожалел, что поехал.

– Да он штаны пожалел, – сказал Вася. – Штаны-то не его, а брата. Увидит брат, как он их уделал, несдобровать.

– Много ты знаешь!

– Бери, Леша, пример с Вовика, он и то не ноет, – сказал Андрей.

– Я, что ли, ною? Уж и сказать ничего нельзя.

– Как у тебя, Вовик, ноги? Успел промочить? У меня есть запасные носки, – сказал Антон.

– А у кого сухие? У всех мокрые, – сказала Молчанова. – У Вовика, по-моему, вообще температура.

– Нормально все: и ноги и температура, – сказал Вовик.

– Ну что будем делать, Вовик? – сказал Андрей.

– А что я?.. Я как все.

Глава четвертая

Сергей Юрьевич не спал. Будто что-то тяжелое навалилось на грудь, дышать трудно.

Предупредительно тихо позвонил телефон. Стараясь не потревожить жену, Сергей Юрьевич встал, взял телефон с полки, прошел с ним в свою комнату, плотно прикрыл за собой дверь.

В трубку шумно дышали. Ощущение, что совсем рядом.

– Вы простите, наверно, поздно… То есть рано. Может, думаю, какие известия…

Он узнал маму Вовы Коростелева.

– Завтра будут известия: телеграмма, как договорились. А что вы так беспокоитесь? Какая причина?

– Вы полагаете, нет причины?! – завибрировал голос. – Вы посмотрите в окно, Сергей Юрьевич. Синоптики, между прочим, правы, не ошиблись синоптики. – Коростелева как будто радовалась редкой удаче синоптиков.

И голос пропал. Немота в трубке. Он понажимал на рычажки – немота. Прошлепал по стылому полу к окну, тяжелые шторы медленно шевелились от движения холодного воздуха, мели кистями пол. Раздвинул шторы – темно. Постоял, послушал, как шуршит по стеклу снежная крупка, завывает ветер, прошел в детскую. Младший Алешка мирно посапывал в конвертике одеяла. У Юры одеяло, как всегда, на полу. Поднял – заботливо подоткнул под бока. Только отошел – снова та же картина.

– Кто звонил? – не открывая глаз, спросила Галина Михайловна.

– Спи, спи… так, номером ошиблись.

Сон не шел. Сергей Юрьевич вздыхал, переворачивался с боку на бок, пока наконец не возроптала жена. Тогда не без сожаления оставил постель, отыскал тапки, влез в свой старый вытершийся халат, прошел снова в свою комнату, включил настольную лампу. «Почитаю». Пошарил глазами по книгам, которыми были плотно заставлены три стены комнаты, потрогал за корешок одну, другую. Вся эта книжная премудрость – мысли великих людей, лирика с тончайшими переживаниями, ловкие сюжеты – не шла к душе. Поневоле вслушивался в завывание ветра за окном, шуршание снежной крупки. Он просидел без движения час или два, но вот, превозмогая застекленевшую в душе тоску, придвинул стопку тетрадей – сочинения десятых.

Утром в комнату вошло солнце, Сергей Юрьевич, приставив ладошку козырьком, чтобы не очень слепило глаза, увидел в окно зиму. Снег лежал везде: на дорогах, на крышах домов, большущими шапками на ветвях деревьев. По улице медленно двигалась похожая на красного рака снегоочистительная машина, загребала металлическими клешнями снег. Чуть поодаль стоял троллейбус с поникшими усами, на крыше которого орудовал водитель, пытался освободить троллеи от упавшего на них ветвистого ствола тополя. Был еще довольно ранний час, однако улицы людные, где-то бухал оркестр… Странное, несозвучное его мыслям и настроению утро.

Телефон ожил, что-то в нем щелкнуло, соединилось. Задребезжал.

– Майор Тищенко беспокоит, – пробасила трубка.

«Майор?.. Какой еще майор? – уныло соображал Сергей Юрьевич. – Милиция, наверно».

– Что случилось? – прошелестел он помертвевшими губами.

– С праздником вас поздравляю, Сергей Юрьевич.

– И вас!.. И вас! – закричал Сергей Юрьевич, мгновенно вспомнив здоровяка майора, отца Лены Тищенко. Был такой казус: притащил однажды к нему в кабинет верещавшего на всю школу Птицина – застукал курящего под лестницей.

– Хилое растет поколение, – сообщил ему Тищенко как новость, – замучился я с ними. Есть орлы, что и по разу не могут подтянуться. А вы правильно делаете, что в походы их отправляете. Почаще бы надо. Пусть закаляются в трудностях и в борьбе.

– Спасибо, что позвонили, – поблагодарил Сергей Юрьевич. Тищенко и вправду решительно поднял настроение.

Тут же позвонил Исафов. Старик Исафов частенько ему звонил. Инвалид войны, еще первой мировой, он с нынешнего года был «охвачен шефством». Поздравив с праздником, начал петь хвалу Ирине Сладковой, которая была непосредственно за ним закреплена.

– Ах, Ириночка-девочка! Предупредительная-то какая, ответная! Принесла мне из магазина яблочек и головизны. Суп, я вам доложу, из головизны чрезвычайно наваристый. Настоятельно рекомендую. Принесла, значит, и говорит, давайте, дедушка, я вам пол вымою. И вымыла. Чистая кудесница! – все так и засверкало. Прямо жить наново захотелось. Пряничков вот ей куплю с пенсии.

Сергей Юрьевич вспомнил, что Исафов не первый раз говорит ему об Ирине Сладковой – и, стало быть, надо ее как-то поощрить. Он придвинул к себе листок бумаги, черкнул: «И. Сладкова – поощр». Но дальше рассуждения Исафова приняли общий характер и пошли по проторенному руслу: что, дескать, вообще-то нынче молодежь пошла неуважительная, некультурная и что раньше таких, как Ирина, было значительно больше.

– Ну вот хотя бы взять этого… как его?.. Да вы его видели. Говорит, ваша песенка спета, вам пора как будто, на погост, чтобы очистить место для нас, для молодого поколения.

– Это кто вам такое сказал? – Сергей Юрьевич придвинул листок опять, собираясь сделать соответствующую пометку.

– Не мне, а Павлу Петровичу.

– А кто такой Павел Петрович?

– Я думал, вы знаете… Почтенный человек, культурный, обходительный. Душился английским одеколоном, никого не обижал. И вот ему… Как вы считаете, Сергей Юрьевич, можно так поступать?

– Ни в коем случае, – соглашался Сергей Юрьевич, – но все-таки, как его фамилия? Того, кто говорил.

– Пренеприятный молодой человек, я вам доложу, рыжий… как бишь его? Лягушек все резал, на медика учился. А, вспомнил: Базаров! Вот-вот, именно Базаров.

– Ах, вот оно что, – засмеялся Сергей Юрьевич. – Я-то думал… Любопытная трактовка… Честно говоря, мне фильм тоже не понравился.

Семья дружно похрапывала. Сергей Юрьевич не стал никого будить, оделся, тихонько выскользнул за дверь. От демонстрации его никто не освобождал.

Вышел из подъезда – и зажмурился от неистового свечения снега. Деревья странные, как во сне. Снег и розовато-белая кипень цветов. Это груши-дикарки так не вовремя расцвели. Стоял и смотрел на невиданное зрелище. Черемуха только набирала цвет, осторожничала. Рябина тоже зажимала в крепком зеленом кулачке кисти соцветий – ей ли не знать взбалмошную уральскую погоду. Кусты крыжовника и серебристого лоха были погребены под навалами снега. Увидел маленького человечка, горбуна Николая Николаевича, в кургузом пальтишке с приколотой на груди красной праздничной тряпочкой. Он шагал от куста к кусту, освобождая ветви от придавившего их к земле снега.

Сергей Юрьевич шел и приглядывался к зеленым травинкам и листкам, иные скрутились, висели безвольно – похоже, не отойдут.

Праздник некстати, некстати отовсюду льющиеся бравурные мелодии маршей, на душе от них еще горше.

Учителя, как сговорившись, молчали о походниках. Он понял: груз на нем одном.

В тягостном ожидании каких-либо известий прошел день, и наступил следующий. Валерий Федорович почему-то не звонил, не появлялся. Сергей Юрьевич собрался, пошел к нему сам.

Открыла Светлана Григорьевна. Обычно веселая и приветливая, буркнула что-то, отдаленно похожее на приветствие, шмыгнула в другую комнату, застучала швейной машинкой. Валерий Федорович брился в ванной, напевая бодренький мотивчик, вроде того, что броня крепка и танки наши быстры…

– Телеграммы нет? – спросил Сергей Юрьевич.

– Рано еще. – Валерий Федорович смахнул мыльную пену с пальца, уверенно добавил: – Будет после обеда. – Сунувшись под кран, он минут пять истязал себя ледяной напористой струей, с удовольствием отфыркивался и сморкался. Потом вытерся мохнатым полотенцем, надернул на себя голубую майку с динамовской эмблемой. Долбанул болтавшуюся на веревке боксерскую грушу, прыгнул под потолок, схватился за перекладину, энергично подтянулся раз и два, соскочил пружинкой.

– Что, поссорились? – улучив момент, тихо спросил Сергей Юрьевич.

– Или, говорит, закроешь свой турклуб, или развод.

– И что ты выбрал?

– Остынет, не в первый раз. – И он снова напел свой отнюдь не современный мотивчик.

– Крепка у тебя броня, это уж точно, – откликнулась из другой комнаты Светлана Григорьевна… – Ничем не прошибешь. Сын под снегом ночует, а ему хоть бы что!

– Действительно, – подтвердил Сергей Юрьевич, – ты уж как-то слишком спокоен. Не говорю об остальных, неужели за Антона не переживаешь?

– Потому и спокоен, что Антон в походе. Понятно? – Валерий Федорович сел, закинул ногу на ногу, о чем-то грустно задумался. Но вот маленькое его курносое личико просияло. – Свет! – крикнул он. – А помнишь, мы ходили на Яман-Тау?… Июнь уже был, а мы проснулись в палатке, выглянули кругом снег, зима.

– Отвяжись! – был ответ из другой комнаты. – Сам сумасшедший и ребенка таким воспитал, – тут открылась дверь, вышла Светлана Григорьевна, бросила перед Валерием Федоровичем два сшитых из плащевой ткани мешочка с завязками, – вот твои бахилы, можешь примерить.

– Что это? – спросил Сергей Юрьевич.

– На Камчатку собираюсь, а там в сопках снег, без бахил плохо, – пояснил Валерий Федорович.

– Ну тогда я вообще ничего не понимаю, – сказал Сергей Юрьевич.

Глава пятая

Под лучом фонаря высветилось тесное пространство чужого дворика: поленница, покрытая от дождя кусками толя, рядом березовые чурбаки, железная бочка с дождевой водой, невысокое крыльцо.

– Может, не стоит? Переночуем как-нибудь… – остановился Антон.

– Свети, тебе говорят!

Луч фонарика уперся в дверь, нащупал замок, небольшой, в виде подковки.

Андрей вытащил из чурки колун, взошел с ним на крыльцо, тюкнул по замку – и тот, раскрывшись, с глухим стуком упал на мерзлые доски.

– Вот и все дела… Прошу, – открыл он дверь.

– А нам ничего?.. Это знаешь чем пахнет? – взволновалась Молчанова.

– Не боись, все на мне, в случае чего. – Андрей ступил в тесные сенки – громыхнула под ногами какая-то посудина, открыл еще одну дверь, шагнул за порог – овеяло домашним теплом, запахами деревенского жилища. Пошарил по стене, щелкнул выключателем. Вспыхнула яркая лампа под стеклянным колпаком, озарила помещение.

Большая русская печь делила дом на две комнаты. В переднем углу – небольшой кухонный стол, полки с кастрюлями и горшками, там, дальше в полумраке, – деревянные кровати, шифоньер, этажерка с книгами, телевизор.

– Печка, печечка!.. Чур я на ней сплю! – потопал в комнату Кузин.

– Куда?! – остановил его Антон. – Ты дома обувь снимаешь?

Кузин сел на пол, стянул грязные кеды, и все, последовав его примеру, скидывали грязную обувку, мокрую одежду, переодевались у кого во что было.

– Соблюдаем революционный порядок и дисциплину, – объявил Андрей.

Вскоре дружно полыхали дрова в печи, булькал в полуведерной кастрюле густой из горохового концентрата суп.

– Киска! Смотрите, киска! – заблажила Лена Тищенко.

Спрыгнувшая с печи кошка выгнула колесом спину, вытянула затем передние лапы, пружинисто на них покачалась, потом подошла к Андрею, обнюхала его ногу.

– Привет, – сказал Андрей, присев перед ней на корточки и пожимая ей лапу. – Мы тут у тебя приземлились ненадолго, ты, надеюсь, не против?

– Она-то не против, а вот хозяин, – заныла Молчанова.

– Заглохни, а! – попросил Андрей.

Вася Воропаев достал из-под стола миску с молоком, макнул палец, облизал его.

– Свежее молочко – значит, хозяева недавно ушли, – сделал он вывод.

– Фу! – скривилась Молчанова, глядя на него. Она стояла у печи, помешивала ложкой суп. – Интересно, кто здесь живет?

– Простые люди, не какие-нибудь там мещане, – сказала Лена, – ведь правда, киска, хорошие у тебя хозяева? – Кошка лежала у нее на коленях, жмурилась, благодарно принимая ласку, мурлыкала.

– Простые, как семь копеек, – рассуждала Молчанова. – Тебе бы понравилось, если бы вот так среди ночи заперлись к тебе в квартиру?

– Это же деревня, ты что, не понимаешь?

– Такие же точно люди…

– Утром встанем пораньше и свалим – все будет тип-топ. – Лешка зажег свет в другой комнате, сидел у этажерки, листал мемуары Жукова. Подстиранные его джинсы сохли на веревке у печи, сам он в чистом и сухом трико.

На раскалившуюся плиту плеснуло супом – взорвалось, заклубилось облако пара и дыма.

– Ну и запашище! – закрыла глаза Лена Тищенко. – Балдеж! Разливай, Молчанка, жрать – спасу нет!

– Сырой горох, – поскребла своими кроличьими зубками ложку Молчанова.

– Ничего, здесь доварится, – похлопал себя по животу Вася Воропаев. – Боюсь, братцы, даже и переварится.

Суп съели, а место в желудках еще оставалось, требовало, чтобы его немедленно заполнили.

– Я вас скрыльками угощу, – пообещал Антон. – Деликатес! На всю жизнь запомните.

Он сходил в сени, принес ведро картошки. Свое изысканное блюдо он готовил предельно просто: резал картошку на пластики, посыпал их солью и раскладывал прямо на раскаленную плиту. Шкворча и подскакивая, они испускали вкусный дымок, в одно мгновение покрывались румяной коркой. Прыгая с рук на руки, горячее картофельное лакомство передавалось по кругу.

– Кузя, а ты почему не ешь? – спросил Антон.

– Что я, картошки не ел?.. Я лучше спать… – Он и в самом деле скоро уснул на полу, завернувшись в свое одеяло.

Антон еще раз сходил в сенки, принес два пучка лекарственной травы – зверобой и душицу, сунул под крышку кипящего чайника.

– Это, братцы, от всех простудных заболеваний.

– Ты пошукай, Антош, может, там млеко, яйки… А лучше петушка из курятника или баранчика на шашлык, – посоветовал Леша.

– Занялся бы лучше Васькиным великом, чем книжки читать. Ты же у нас техником числишься.

– Это нам недолго.

– Я и сам могу, – сказал Вася, – только чаю попью.

– Первому Вовику, – сказал Антон, наливая в кружку чай и вылавливая ложкой из него крохотные сиреневые цветочки душицы.

Но Вовик уже спал, уронив голову на колени.

– На печке ему будет лучше, – сказал Андрей, осторожно, чтобы не разбудить, он взял маленького Вовика на руки, положил на печку, угнездив там на раскинутой овчине. – Пусть прогреет свою припухлость.

Сон подкашивал одного за другим. Наладили велосипед и упали возле него Вася Воропаев и Леша. Андрей и Антон долго еще сидели у печи, о чем-то шептались. Но вот Антон пошевырял кочергой затухающие угли, стукнул задвижкой, и они, расстелив одеяло и положив под голову рюкзаки, тоже уснули.

– Ребята! Девочки! Зима! – разбудила всех утром Лена Тищенко.

– Дай поспать! – отозвалась с кровати Молчанова.

Ребята подходили к окну, охали, радовались чему-то. А высыпав во двор, тут же, у порога, утонув по колено в снегу, ослепленные этим снегом, чистым, мягким, который сам лепился под рукой, давай комкать снежки, бросаться, толкаться, орать…

Завтрак затянулся, сборы тоже заняли немало времени, но вот как будто все готово, чтобы трогаться дальше. Андрей еще раз окинул взглядом комнату, передвинул стул, прикрыл крышкой кастрюлю, стоявшую на печи.

– Ну, как говорят, спасибо этому дому…

– Жаль, хозяева тебя не слышат, – сказал Антон.

– Они и не заметят, что здесь кто-то был, зря мы, что ли, с Ленкой пол мыли, – сказала Молчанова.

– Ну вот поэтому и надо написать письмо, – сказал Антон.

– Какое еще письмо? Ты, что ли, псих? – покрутил у виска Леша. – Зачем?

– Чтобы знали.

– А вдруг они не поймут твоего благородного порыва, вдруг жлобами окажутся? Не слушай, Андрюха, этого дурака.

– Вечно ты что-нибудь придумаешь, – сказала Молчанова. – Никто бы не узнал.

– А ты, Вовик, что думаешь? – спросил Андрей.

– Что я… – сказал Вовик. – Еды надо оставить. Я в книжке читал, туристы всегда что-нибудь оставляют, когда ночуют на заимке.

– Да, – задумался Андрей, пощипывая усики, – дом не спалили, стекла целы. Просто удивление берет.

– Мы – туристы, а не шпана, – сказал Антон.

– Ту-ри-сты, – повторил Андрей, – поняли, чумарики? А теперь все замолкли – буду писать хозяевам письмо.

Вскоре письмо было готово, и Андрей не замедлил прочитать его вслух.

Здравствуйте, люди-человеки!

Не обижайтесь на нас за то, что мы без спроса переночевали в Вашем доме. Мы туристы, и мы шли по маршруту через Ушкуйку на Выселки и дальше в пос. Рудный. Но нас застала непогода: мороз и обильный снегопад. К тому же наступила ночь и подвела техника, один велосипед вышел из строя. Чтобы не рисковать людьми, я принял решение сбить замок.

Не обижайтесь на нас и за то, что мы взяли немного (полведра) картошки и лекарственной травы для заварки чая.

Спасибо за гостеприимство!

Андрей Старков,

инструктор клуба «Искатель»

P. S. По туристскому обычаю, оставляем Вам немного продуктов.

Андрей достал из рюкзака четыре банки тушенки, поставил на стол, прикинул что-то в уме, пристроил к ним еще три пачки горохового концентрата.

– Адрес написал? – спросил Антон.

Андрей подписал еще адрес школы.

– Припиши хотя бы про больного Вовика для жалости, – сказала Молчанова.

– Сама ты больная, – обиделся Вовик.

Каждый взял свой рюкзак – и тут обнаружилось, что один рюкзак лишний.

– Кузи нет, – сообразил Антон.

– С самого утра его не было видно, – испугался Андрей. – Может, во дворе.

Выбежали во двор.

– Сейчас я его по следам отыщу, – сказал Вася и вышел за ворота. За ним все.

– Домой удрал, – предположила Молчанова. – Что еще от него ожидать?

– Голову оторву, – пообещала Тищенко.

И тут увидели Кузина: не торопясь, вразвалочку шел он от реки. В руке удочка.

– Ты чего?! – напустился на него Андрей.

– Ничего… уху хотел на завтрак, – смущенно отвечал Кузин.

– Зачем уху?

– Поели бы, – вздохнул Кузин.

– Ну и где твоя рыба?

– Не очень клевало, но одну рыбину я все-таки зацепил. – Кузин порылся в карманах, достал из штормовки пескаря, величиной с палец, обваленного в хлебных крошках.

Лена Тищенко подошла вплотную к Кузину, посмотрела сверху вниз. «Сейчас врежет», – подумал Андрей, но она сказала:

– Давай свою рыбину – кошечку угостим.

Глава шестая

С младшим и заботы нет: съел котлету, чисто подобрал картошку, запил компотом. Потом ему было позволено ползать по полу – и он ползал себе, пока не затих в уголке с папиной электробритвой, изучая ее устройство и пытаясь внести кое-какие усовершенствования. А вот старший дурака валял. Сначала пузырьком из-под одеколона баловался: подбрасывал и ловил. Долго этот номер продолжаться не мог – не цирковой артист. Сергей Юрьевич отобрал пузырек. Тогда Юра стянул с вешалки мамину шляпу и давай строить рожицы перед зеркалом. Была отобрана и шляпа, к тому же прочитано краткое, но вразумительное наставление о пользе труда и о разрушительном воздействии безделья на личность, даже на такую маленькую… Теперь Юра обживал диван. Делал стойку на голове, кувыркался – индийский плед, за который заплатили сто рублей, на полу.

– Сколько можно?! – взвился Сергей Юрьевич. – Галя, дай ему какое-нибудь задание.

– Сам дай. У меня пирог. Руки в тесте.

– В кого это он у нас такой ленивый, понять не могу.

– Чего ты?.. Пусть играет ребенок.

– В семь лет, между прочим, я ходил в булочную.

– Ну ходил, что из того?..

– Пусть Юра тоже ходит в булочную.

– Я разве против?

– Нет, пусть сейчас собирается и идет.

– Да есть у нас хлеб. Стряпню вот еще затеяла.

– Это меня не касается!.. Юра, собирайся в магазин!

– Вот приспичило!.. Юра, пойдешь за хлебом?

– Пойду, мне что. – И Юра, одетый, с авоськой в руках и зажатым в руке полтинником, был выставлен за порог.

Сергей Юрьевич подошел к окну, Галина приникла к нему сзади, уткнулась подбородком в плечо. Раздражение истаяло. Что ни говори, знаменательный момент: вот он, их сын, маленький, семилетний человек, делает первый самостоятельный шаг. Не шаг, конечно, шажок. Затаив дыхание, следили, когда он появится в поле зрения. Юра не выходил из подъезда довольно долго. Но вот появился, стоял с минуту, как витязь на распутье: прямо – магазин, направо – друзья Саша и Егорка возводят баррикаду. Что перетянет: долг или чувство? К их родительской гордости, сын преодолел искушение. Даже, как бы одумавшись, что потратил много времени, припустил бегом. Но вдруг остановился ни с того ни с сего. Поднял что-то с земли, посмотрел на свет, дальше побежал. Эге, вот еще одно препятствие, скорее – опасность. Из подъезда вышли трое пьяных. Да ведь праздник, тоже додумались в такой день испытания устраивать. Юра уверенно обогнул препятствие, исчез в дверях магазина. И опять томительно долго нет его. Наконец заполоскался синий флажок – Юрина курточка. Бежит. Теперь без остановок. Авоська как будто не пустая.

Юра уже на пороге. Вот он, хлебушек, – ешьте на здоровье.

– Что же ты, грязнее булку не мог выбрать? – нашла как похвалить сына Галина Михайловна.

Сергей Юрьевич попытался погасить этот непедагогический выпад жены, погладил Юру по голове, сказал, что, дескать, он становится уже большим мальчиком и потому перед ним раскрываются замечательные перспективы, отныне ему разрешается ходить в булочную за хлебом.

– Ходил я в эту булочную, – не оценил высокого доверия Юра, – сто раз.

– Ходил? – насторожился Сергей Юрьевич. – Зачем?

– Бублики покупали… пирожное.

– С кем?

– С Сашей.

– Кто посылал?

– Никто.

– А деньги где брали?

– Дяденьки дают у телефонной будки. И тетеньки тоже, но тетеньки не всегда. Тетеньки жаднее дяденек.

– Хм, любопытное наблюдение. А с какой, собственно, стати они вам дают деньги? Мне почему-то никто не дает, мне приходится зарабатывать своим трудом.

– А ты покажи двадцатик и скажи, разменяйте, пожалуйста, двушку надо, позвонить – они и дадут двушку.

И быть бы пристрастному допросу и долгому со слезами разбирательству, но в дверь позвонили.

С победоносной улыбкой вошел Валерий Федорович.

– Телеграмма, – сказал он одно слово.

– Где? Давай.

– Коростелевой отнес, подарил на память. Она больше всех переживала. Тем более что про Вову в телеграмме отдельно сказано.

– Все нормально?

– Ну а как иначе?

– А про Вову что?

– Да ничего особенного – зуб выдернули.

– Зачем?.. Кто выдернул?

– Зуб у него болел, я так понял… Ну и выдернули. Нашли в Выселках врача и вот… Что скажешь? Молодцы!

– Садись, давай потолкуем… Галя, сегодня праздник в конце концов или как?!

Галина Михайловна начала сооружать на стол, а мужчины принялись обсуждать телеграфное сообщение. Хотя, в сущности, обсуждать-то было нечего. Ребята поздравляли с праздником, сообщали, что переночевали в Ушкуйке, что прибыли в Выселки, здесь в районной поликлинике выдернули Вовику зуб. Теперь им оставалось проехать по тракту до Рудного, переночевать там в интернате, а поутру отправиться в город. К завтрашнему вечеру должны быть дома как миленькие.