Текст книги "Слышишь, Кричит сова !"

Автор книги: Юрий Греков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Антон Давыдович продолжал говорить, а Иван вдруг, сам тому удивясь, неожиданно вспомнил, как его чуть не сшиб неподалеку от "Бухвета" замотанный в какую-то шкуру очумелый детина, с затравленным видом промчавшийся мимо, волоча за собой толстую палку с привязанным булыжником. Иван отогнал это живое, как наяву, видение и стал прислушиваться внимательнее.

– И вот, хотя совершенно очевидно,– нервно говорил Алексей,совершенно очевидно с точки зрения здравого смысла или, если говорить шире, с точки зрения диалектики, невозможно предположить, невозможно ни в коем случае, что в условиях – категорически, диаметрально, принципиально – как угодно отличающихся от условий Земли, разум имеет ту же форму, ту же оболочку, и более того – то же качество...

– Подождите, Алеша,– перебил его Антон Давыдович,– конечно, это абсурд. Впрочем, не меньший абсурд утверждение, что Земля это единственное место, единственно возможное сочетание условий для зарождения и развития разума. Само предположение такой возможности абсурдно. Аргументов множество, но достаточно одного: создание разума, так сказать, в единственном экземпляре-риск, на который природа пойти принципиально не может. Статистика же здесь невозможна, поскольку безусловно количество очагов разума во вселенной – и во времени и в пространстве – бесконечно.

– И вот, смотрите-какой парадокс: все мы прекрасно отдаем себе отчет в значении среды для сформирования разума и одновременно исправно забываем, что физические параметры иных миров могут как угодно отличаться от нашего! И что уже поэтому разум не только может быть воплощенным в какой-то совершенно иной форме, но главное – качественно отличаться от нашего!

Иван счел возникшую паузу удобной, чтоб вмешаться с делом не менее важным сейчас, нежели пути возникновения разума: – А на других планетах люди чем питаются?

– Черт их знает,– машинально ответил Алексей.

– А у нас сегодня тушенка с рисом. Годится для нашего разума?

Антон Давыдович рассмеялся. Алексей недовольно пожал плечами, но Иван на правах дневального командовал: – Давайте к столу, стынет.

Но Алексей и за столом не унялся, хотя Иван, глядя в сторону, довольно громко намекнул: "когда я ем, я глух и нем". Алексей отмахнулся и возбужденно продолжал: – А все эти время от времени заново всплывающие сенсации? Баальбекская плита, стальной брусок в пластах каменного угля, ацтекские и майя города. Что это? Следы. Чьи? Ну, конечно, пришельцев! Это, безусловно, наиболее привлекательное и интригующее объяснение – пришельцы. И одновременно более несусветную чушь трудно себе представить: пришельцам из иного мира, категорически иного мира, даже пусть подобного (что почти невероятно), больше нечего делать, как оставлять в память о своем посещении примитивнейшие по смыслу свидетельства. Ведь совершенно ясно, что, если допустить прилет этих самых пришельцев, нужно понимать, что межзвездный перелет возможен при высочайшем, непредставимом сегодняшней земной наукой техническом развитии! Какой же след могли оставить в напоминание о себе такие гости? Многотонную отесанную плиту из гранита, которая должна была неизвестно что демонстрировать или символизировать?

Или, скажем, ацтекские храмы, построенные точно так и из тех же материалов, что и любые другие земные сооружения? На том же основании можно утверждать, что крупнопанельному домостроению людей тоже научили пришельцы. Иx люди сами додумались, а села "тарелка", вылезли инопланетяне и, изловив прораба какого-нибудь стройтреста, быстренько просветили его. И осчастливленное человечество строит небоскребы и не подозревая о том, кто его осчастливил, пока ему не откроет глаза какойнибудь очередной Денникен...

– Не горячитесь, Алеша. Мы ведь знаем, что все эти и многие другие следы имеют совершенно иное происхождение.– Антон Давидович помолчал.– И именно поэтому мы с вами здесь...

Так в делах, в разговорах, пролетело еще несколько дней. Ивану, собственно, скучать не приходилось – дело всегда найдется, была бы охота. Вот и сейчас вместо того, чтобы томиться, ворочаясь на топчане без сна, он подсел к пульту и, тыкая щупом тестера, поглядывал на его циферблат. Все было в порядке, но Иван продолжал методично прощупывать всю проводку, которой было накручено на этой стенке километра три, если не больше.

Скрипнул топчан. Иван поправил рефлектор переноски, подождал немного и только было хотел тихонько спросить – не мешает ли свет, как Алексей вполголоса сказал: – Иван, а ты стихи любишь?– и не ожидая ответа, монотонно, но очень четко продекламировал:

Маятник старательный и грубый,

Времени непризнанный жених,

Заговорщицам-секундам рубит

Головы хорошенькие их.

Иван подождал, потом, не оборачиваясь, вежливо спросил: – Сам написал?

Алексей хмыкнул. Иван хотел было обидеться, но, собственно, чего обижаться? Что он, все стихи на свете знать должен? А впрочем... Неожиданная мысль понравилась Ивану и он, продолжая работать с тестером, спросил, попрежнему не оборачиваясь: – Значит, загадки уважаешь? Ну, так послушай. Я – тупой, посмотрим, какой ты отгадчик.

– Давай давай,– не без насмешливости отозвался Алексей.

– Даю, даю,– в тон ему ответил Иван,– слушай:

Где-то что-то пролетело,

В дым залитая скула,

И душа моя и тело

Почернели добела.

За окошком воют кошки,

Вдалеке собачий плач.

И луна глядит в окошко,

Как надкушенный калач.

Съем луну я всю до крошки,

Заведу себе слона,

На окне повешу кошку

И отмоюсь дочерна...

– Что за бред?– недовольно спросил Алексей.

– Какой бред, это я в "Зорьке" вычитал.

– Постой, постой, еще там, что ли?

– Ну. Только вот какие пироги: я этот стишок и раньше знал.

– Как раньше? Говори толком.

Иван, немного подумав, рассказал о том, как, едва прочитав первую строчку, понял, что стихотворение это откуда-то знает. И на всякий случай для проверки отложил газетку, про себя прочитал стишок от первой до последней строки, потом глянул в газету – точно, до словечка.

– Как это может быть, до сих пор не пойму.

Алексей даже привскочил: – Ну сколько раз просил – вспоминай и рассказывай все. Любая деталь, любой обломок, как в мозаике, может иметь значение. Вот ты говоришь, что непонятно, как это произошло. А это понятно, хотя и невероятно: местное возмущение времени тебя вынесло на несколько часов вперед, когда это стихотворение уже существовало, а потом унесло обратно, и получилось, что поэт еще не написал стихотворение, а ты его уже знал. Теоретически возможность местного возмущения времени известна. Тебе повезло убедиться, а ты молчал.

Иван не очень понял Лешкины объяснения, но, вспомнив, что и не такие штучки выкидывало с ним время, сказал: – Да я-то почем знаю, что тебе вдруг важным покажется...

– Сколько я тебе толковал об этом: ты не раздумывай, что стоит рассказать, а что – пустяк. Вспоминай все, что где-то застряло, или за другими воспоминаниями спряталось. Ты ведь рыбак? Так вот, когда удочку забрасываешь – почем знаешь, что за рыба клюнет, верно? Может, осетр, а вдруг мелкота какая-нибудь. А в пузе у осетра, пусто, а у этой мелкоты перстенек золотой. На ловца бежит зверь...

Иван помялся, разговор подобный повторялся много раз, и он вроде бы все уже вспомнил, но, оказывается, память хранила про запас еще какие-то осколки фактов, и эти осколки неожиданно оказывались очень важными.

Иван понимал это, больше того: попытки вспомнить что-то еще к тому, о чем уже рассказывал, стали для него своего рода азартной игрой в пятнашки с собственной памятью. "Так, об этом уже говорил... об этом тоже... Стихи?

Уже было... Ага, вот, об этом, кажется, до сих пор ни разу и не вспомнил". Обнаружив в собственной памяти за коулок, в котором до поры до времени пряталось воспоминание, Иван радовался, как рачительная хозяйка, отыскавшая затерявшуюся, но нужную вещь. Иван оглядывал "вещь" и так и эдак, тщательно протирал "пыль", пока не проступали ясно и чисто все мельчайшие детали. Вот и сейчас, замечание Алексея насчет ловца обернулось неожиданым ключиком, распахнувшим почти позабытую дверку, за которой смирно лежал осколок мозаичной "картины", о которую Иван чуть было не расколотил собственный лоб... Как-то после похода в музей, куда его водил Сверливый, Иван спросил Гая Петровича: – А почему о Лжедмитриях никаких экспонатов не выставлено? У вас же их здесь куча. Неужто нечего показать?

– Вот именно – куча. И показать, конечно, есть что. Но это противоречило бы принципам экспонирования. Суть в том, что все виденное вами, факт установленный: существуют ли на самом деле личности и явления, отраженные в экспозиции, или нет – неизвестно. Это, подчеркиваю, установлено точно.

– Что установлено?– поразился Иван.– Что Чингисхан есть или что его нет?

– Точно установлено, что это неизвестно. Или есть, или нет,– пояснил Сверливый.

Иван все равно не понял, но Гай Петрович продолжал: – А вот по поводу Лжедмитриев все наоборот – никаких "или". Они существуют. И вот это...Сверливый запнулся, потом быстро проговорил:– Ага, на ловца и зверь бежит.

Навстречу неторопливо шествовал крупный вальяжный мужчина с окладистой черной бородой, в расшитой шнурами коричневой венгерского покроя куртке. От ворота до пояса куртка была тесно усеяна большими и маленькими значками, посверкивавшими на солнце. Все это Иван, взгляд которого приобрел в последние дни небывалую пепкость, узрел в единый миг.

– Дзень добры,– чуть поклонясь, приветствовал бородача учитель,– дзень добры, пан круль!

Тот, приостановясь, благосклонно кивнул.

– Как дела, ваше величество? Что новенького?-любезничал Сверливый.

– Да вот левушку нового раздобыл,– незнакомец ласково погладил здоровенный значок на лацкане и пояснил:– подарил этот, как его, ну, который через реку.

Тут только Иван разглядел, что на всех значках, усеивавших куртку, были львы – анфас и в профиль, сидящие, лежащие, стоящие вверх ногами, большие, маленькие и совсем мелкие.

– Ну-с, не смею задерживать, ваше величество.

– И верно поступите, милейший,– благосклонно покивал тот,– дела не ждут. Я сейчас угольком занимаюсь, знаете, энергетические проблемы, то да се...

– Государыне привет,– сказал вслед Сверлшшй.

Тот, не оборачиваясь, помахал ладошкой.

– Ну вот,– сказал Сверливый,– самый что ни на есть живой неподдельный Лжедмитрий. В настоящее время ввиду обстоятельств без порядкового номера. В миру – князь Игорь Байрашевский. Из крымского рода Гиреев,– доверительно склонясь к самому уху Ивана, бубнил Сверливый,– в данный момент с княгиней Лидией Алексеевной проживают на конюшне. Весьма занятное обиталище. На стенке чучело матадора висит. Шкафы фарфором набиты в походах никакой иной контрибуции или дани не признавалось. Вивлиофика преизрядная (Иван сообразил– библиотека). Но это уже страсть государыни. Говорят, имеется даже египетский папирус о подвигах фараона Эркюля Пуаро,– с некоторой завистью вздохнул Сверливый.– И рунические знаки то ли на нефрите, то ли на агате...

Тут воспоминание оборвалось. Как Иван ни напрягал память, ничего не получилось. Наверное, тогда прослушал, потому что дальше вспомнилось четко, хотя без какой-либо связи с предыдущим: – Со львами жить – по львячьи выть,– меланхолически заметил Сверливый, и вдруг недоуменно спросил: Постойте, а как правильно – по-львячи или по-львячьи, а?

Иван пожал плечами.

– Впрочем, это неважно. А важно то, что плетью обуха не перешибешь... Вот и судите сами, каким манером в экспозиции мог бы оказаться Лжедмитрий? То-то...

– А дальше?– спросил Алексей, но Иван не успел ответить – стекла в окошке тоненько звякнули, по ушам ударил дикий паровозный рев, рванувшийся с озера. Так же внезапно он оборвался странной захлебывающейся паузой, и снова звякнули стекла.

– Паровоз-заика,– попытался пошутить Алексей, но Иван не слышал его, напряженно вглядываясь в дребезжащее окно. Потом вдруг резко обернулся, хотел что-то сказать, но понял, что за диким этим ревом, сотрясавшим избушку, сам себя не расслышит. И так же внезапно все смолкло, повисла звенящая тишина. Они тревожно переглянулись – у обох мелькнула одна и та же мысль – почему до сих пор нет Антона Давыдовича?

И тут вдруг скрипнула наружная дверь. Напряженному слуху этот скрип показался визгом, оба вскочили. Снова скрипнуло, медленно отворилась дверь из сеней, и в комнату осторожно ступил Антон Давыдович.

– А, не спите? С добрым утром,– Антон Давыдович с усмешкой посмотрел на Алексея, потом перевел взгляд на Ивана. Явное облегчение, написанное на их лицах, не ускользнуло от его внимания.– Да, такой будильничек глухому впору.

– Неужто началось?– спросил Иван.

– Началось ли, не знаю. А быть – было. Вероятно, мгновенный или, точнее, минутный прорыв.

– Да ведь нам для начала ничего больше и не нужно,– Алексей бросился к пульту.

– Да, место сопряжения, возможно, удалось засечь, – в спину ему сказал Антон Давыдович.

– Куда ты жмешь?– буркнул Иван,– вот эта – датчики,– и сам вдавил кнопку.

На небольшом экране вспыхнул белой линией идеальный круг. Вчера еще сплошной, сейчас он был разорван.

Датчики кольцом охватывали озеро, и кольцо это теперь было прорвано что-то случилось с четырьмя сигнализаторами.

– Это метрах в ста в ту сторону,– махнул рукой Иван.

– Рассветет, проверим,– сказал Антон Давыдович,и если подтвердится, надо готовить заброску. Вернее, надо быть готовыми в любое мгновение дня и ночи заброску произвести,– он насмешливо оглядел своих помощников.В общем, каникулы кончились, господа парламентарии, Объявляю круглосуточную вахту, С таким будильником захочешь отозвался Иван, -не проспишь.

Окошко заметно посветлело, но на вопросительный взгляд Алексея Антон Давыдович покачал головой: – Пусть хорошо рассветет. Местность надо осмотреть очень тщательно.

Ивану тоже не терпелось, но Антон Давыдович, конечно, прав – в предрассветном тумане не столько разглядишь, сколько проглядишь.

Иван погромыхал в кухонном углу ведром, что-то там переставил, потом сдернул с веревочки, протянутой наискосок от стенки к стенке, полотенце, буркнул: – Схожу умоюсь.

Тропка в два десятка шагов от порога до берега была знакома до камешка – сколько раз хожено за полтора месяца – умыться, напиться, воды для кухонных надобностей принести. Но то больше утром и днем А на рассвете в наползающем с озерной глади молочном тумане лучше смотреть под ноги, тем более, что вертеть головой по сторонам ни к чему – все равно дальше двух шагов ничего не углядишь, взгляд в молочной кисее застревает, как в марлевой повязке. Иван спустился к самой воде, зачерпнул ведром и, заткнув за пояс, принялся за "водные процедуры". Процедуры эти самые он любил, и сейчас непрочь бы даже бултыхнуться в светлеющую воду да перемерять саженками озерцо это туда-обратно, но запрет Антона Давыдовича был строг в озере не то что купаться, а даже на шаг-другой от берега отойти не моги. Причина запрета Ивану была известна и ясна. Поэтому, хмыкнув что-то себе под нос, пофыркивая в ладони, умылся, зачерпывая воду горстями, потом вытер лицо краем полотенца, подхватил ведро, шагнул вверх по тропке и замер.

Туман уже разогнало утренним ветерком, он расползся клочьями, и в просветах открывался такой знакомый и привычный уже вид – зубчатая стена, подступающая к озеру со всех сторон, избушка на косогорушке, отлогяй песчаный бережок, пологой дугой загибающийся вправо.

Так было и вчера, и позавчера, и месяц назад. А сейчас в какой-нибудь сотне шагов на берег выползала, поднимаясь остроконечной головой выше прибрежных елей, какаято огромная черная туша. Дужка ведра выскользнула из пальцев, ведро брякнулось на землю и словно по этому сигналу из-за синеющих верхушек выглянуло солнце. Иван мотнул головой, зажмурился, открыл глаза в сотне метров, навалившись на песчаный берег, торчала из воды огромная скала.

В три прыжка Иван оказался у избушки и, рванув дверь, проскочил сени и, приостановившись на пороге, перевел дыхание.

– Ты чего? – удивился Алексей.

Антон Давыдович приподнялся, смотря вопросительно.

Иван молча ткнул рукой куда-то назад, откашлялся и, деланно улыбаясь, сказал: – Пожалуйте на пейзаж полюбоваться, граждане начальники...

– Похоже, тут взбесившийся бульдозер веселился,заметил Алексей.

– Похоже,– задумчиво подтвердил Антон Давыдович.

Иван неодобрительно покосился – шутят. Похоже-то похоже, и не один бульдозер, а целое стадо. Берег в этом месте словно экскаватором выгрызло, широченная неровная канава, пропахав прибрежный песок клином, врезалась в стену деревьев, от которых в этом месте остались вывороченные пни да куча переломанных, как спички, стволов. "Хороши спички,– подумал Иван,– каждая в полтора обхвата". Пожалуй, никакой бульдозер такого бы не наделал. Иван отмахнулся от привязавшегося словечка, чертыхнулся. А Алексей тем временем, продравшись через завал, выбрался на другую сторону канавы и, оглядевшись, торжествующе крикнул: – Сюда!

– Наследил-таки паровоз!– сказал Алексей, когда Иван с Антоном Давыдовичем перебрались к нему через канаву.

Это был действительно след – трехпалый, похожий на кленовый лист. Только "лист" этот был в поперечнике около метра.

– Представляешь, сколько эта штука весит?– спросил Ивана Алексей. Тот пожал плечами – след утопал в песке на добрых полметра.

– Так это он гудел ночью?– спросил Иван, посмотрев на Антона Давыдовича. Тот не ответил, внимательно оглядывая землю. Потом, ни к кому не обращаясь, заметил: "не мог же остаться только один след". Второй след отыскался в пяти метрах – за чудом сохранившимся куском крушины – потому не сразу увидели. Третий след искать не пришлось – он был виден у самой кромки воды.

– Что, он тут одной пяткой наступил?– удивился Иван.

И в самом деле, след был странный – словно перeрeзанный пополам.

– Да нет,– повеселев, сказал Антон Давыдович, – ступал он правильно.

– Неужели граница?– спросил Алексей.

– Да, безусловно,– и обернувшись к Ивану, Антон Давыдович пояснил:вот здесь и возникло ночью сопряжение времен, а когда оно исчезло, полследа осталось по эту сторону – в нашем времени, а вторая половина в том, где проживает, так сказать, постоянно наш гость. В палеонтологии я не силен, но думаю, что прописан хозяин этих следов лет эдак миллионов триста назад.

– Неблизко,– заметил Алексей.– Плакали наши датчики!

– Ну, потеря невелика, тем более, что в обмен нам помимо этих следов вон какая громадина оставлена,– засмеялся Антон Давыдович, кивнув на торчавшую в полусотне шагов базальтовую глыбину, так напугавшую Ивана утром.

Иван, поежившись при этом воспоминании, спросил: – Так что – будем заброску готовить?

– Будем,– ответил Антон Давыдович,– и немедленно. Контейнеры установим по ту сторону линии, соединяющей по прямой вот этот перерезанный след и скалу.

– Но можем ли мы быть уверены, что линия сопряжения постоянна?усомнился Алексей.

– Полной уверенности вообще быть не может.– Антон Давыдович помолчал,но теория вероятности дает нам шанс. И весьма весомый. За неимением другого,улыбнулся он и добавил:– хуже то, что мы не знаем, когда этот шанс удастся использовать – может, через минуту, а может, через тысячу лет.

– Веселое дело,– буркнул Иван,– кто это, интересно, нам командировочные тысячу лет платить будет?

Оживленно переговариваясь, они уже подходили к избушке, когда Антон Давыдович вдруг остановился, обернулся и, пристально вглядевшись в торчащую у берега скалу, пробормотал: – Боже, какой же я идиот...

– Что вы сказали?– переспросил Алексей, удивясь не словам, которых он не расслышал, а непривычному, даже странному выражению обычно невозмутимого лица шефа.

Антон Давыдович не ответил, потом, словно проверяя себя, спросил, ни к кому не обращаясь: – Что это за скала?

Иван с Алексеем переглянулись.

Антон Давидович вдруг рассмеялся и в упор посмотрел на Алексея, потом перевел взгляд на Ивана: – Шеф спятил, да?

– Некоторые признаки имеются...– неуверенно подхватил Алексей.

Иван промолчал, хотя про себя и подивился странному вопросу насчет скалы.

Антон Давидович с некоторым ехидством посмотрел на Алексея: – Ну, ладно,– у меня старческая леность мысли. Заторможенная способность схватывать факты и делать выводы. Потому я и спрашиваю: что это за скала? И по реакции заключаю не без злорадства, что упомянутые достоинства свойственны не только вашему уважаемому престарелому шефу, но и его не менее уважаемым молодым и подающим надежды сотрудникам.

Алексей недоуменно хмыкнул: – Что это вы темните, Антон Давыдович?

Антон Давыдович помедлил, потом четко и раздельно сказал: – Китеж. Баальбек. Тиауанако.

Иван посмотрел на Алексея, лицо того выражало крайнее изумление.

– Да-да,– сказал Антон Давыдович.-За деревьями леса не видим. Доказательство лежит на блюдечке,– он кивнул на скалу в озере,– а мы таращим глаза, как бараны.

– Китеж. Баальбек. Тиауанако,– машинально повторил Алексей. Глаза его загорелись.

– Сообразил?– насмешливо спросил Антон Давыдович.

Иван ничего не понимал. Антон Давыдович посмотрел на него, усмехнулся доброжелательно, потом сказал Алексею: – Растолкуй ему, заодно и сам поймешь.– И добавил:– А я пока спать пойду...

Антон Давыдович зашагал к избушке. Алексей даже не обернулся, пристально вглядываясь в скалу так, как будто только что ее увидел. Иван проследил его взгляд, тронул за рукав и недовольно буркнул: – Ну, что пялиться? Растолковывай, чего это вы тут насоображали.

Алексей неожиданно серьезно, без подначки, с которой он обычно огвечал на Ивановы вопросы, сказал: – Разговор долгий.

– Я тренированный,– успокоил его Иван,– не первый раз тебя слушать. Вытерплю.

Алексей на Иваново ехидство никак не откликнулся, Иван подождал немного и примирительно сказал: – Ну давай, что ли?

Алексей поискал глазами, на что бы присесть, стащил штормовку, небрежно бросил на маленькую кочку, уселся по-турецки и сказал: – Давай по порядку. Вчера этой скалы не было, а сегодня есть. Это факт.

– Неужели?– сердито удивился Иван.– Ну, что ты арапа лепишь?

– О чем свидетельствует этот факт? – продолжал Алексей.– Ты не психуй, Иван. О чем свидетельствует этот факт?

– Ладно тебе, Лешка. Ясно ведь.

– Ясно. А что ясно? Первое: здесь произошло сопряжение разных временных пластов. Второе: вероятность проникновения в прошлое перешла из области наших предположений в разряд вполне осуществимого действия. Так?

– Ну, так, так. Козлу понятно. Но Антон же не об этом говорил?

– Вот именно. Дело в том, что факт этот мы восприняли именно с этой точки зрения – и не больше.

– А чего больше? Дверь искали – дверь нашли. Мало тебе?

– Не мало. Дверь нашли... А если она не откроется?

– Если, если,– буркнул Иван.– Ты вроде радуешься,, что все прахом пойти может.

– Жалко, конечно, будет. Но откроется дверь или нет – это уже частность. Личная, так сказать, неудача. И это пустяк по сравнению с тем,Алексей помолчал и раздельно повторил,– пустяк по сравнению с тем, что уже открылось.

Иван пожал плечами, а Алексей, внимательно посмотрев на него, сказал: – Ваня, эта каменюка, зашвырнутая из черт-те какого времени, есть тот самый факт, который полуфантастическую гипотезу Антона превратил в точную теорию. До сегодняшнего утра все Антоновы предположения и объяснения целой системы необьяснимых фактов были – это уже не гипотеза, а точный инструмент зой. Сегодня познания.

– Ничего я не понимаю, Лешка,– сказал Иван.– Какая гипотеза, какая теория? Полчаса уже говоришь, а все вокруг да около.

– Я же предупреждал, что разговор долгий.

– Долгий пусть долгий, да с толком.

– Ну, ладно. В общем так,– сказал Алексей,– спляшем от печки. Лады?

Иван промолчал.

– Точнее, не от печки, а от этой вот махины,– Алексей церемонно помахал рукой в сторону скалы.– Ситуация такая: мы знаем, что это за штука и каким манером она здесь оказалась. А попади мы сюда чуть позже – и в голову бы не пришло что-нибудь заподозрить: ну, торчит себе скала у берега. Скала как скала. Верно ведь?

– Верно, верно. Пляши дальше.

– Пляшу. А вот если бы вместо этой скалы у берега торчала бы, скажем, аккуратно отесанная и отшлифованная гранитная плита размером с товарный вагон, тут бы сразу куча вопросов: откуда она здесь взялась? Кто ее сюда притащил? Зачем? Да и как ее можно приволочь сюда? Одно слово – с неба свалилась.– Алексей похлопал себя по карманам, достал сигареты.

– Не пойму я, куда ты гнешь,– с досадой сказал Иван,– при чем тут плита какая-то?

– А при том,– раскурив сигарету, медленно проговорил Алексей,– что на Земле известны в нескольких местах такие штуки, которым единственное объяснение: с неба свалились. И о плите я не зря вспомнил. Есть такая очень даже знаменитая – Баальбекская. Археологи об нее все зубы переломали, а она лежит себе спокойненько пятую тысячу лет – и, хоть тресни, откудч она взялась тут, в ливанских горах,– не понять.

– Почему?– спросил Иван.– Почему не понять? Вытесать ее не могли, что ли?

– Могли-то могли, наверное, хотя и при нынешней технике, чтоб вырубить такой монолит, не один год нужен. А тогда – пять тысяч лет назад – на это дело и сотни лет мало. Но главное – зачем? На кой черт?

– Значит, надо было,– неуверенно сказал Иван.

– Сногсшибательное объяснение,– насмешливо сощурился Алексей.– Но есть и похлеще, так что не загордись.

– Значит, есть объяснение, чего же ты тянешь?

– Есть,– спокойно подтвердил Алексей.-С неба упала.

Иван подумал: "насмехается", но разозлиться не успел – Алексей продолжал: – В общем тик, самое популярное объяснение из существующих: около пяти-шести тысяч лет назад прилетал откуда-то на Землю космический корабль из иных, так сказать, миров. Погуляли по планетке нашей гости, понаоставляли разные загадочные следы, а потом, чтоб взлететь, стали строить площадку. И между делом вырубили эту самую Баальбекскую плиту.

– А что – лазером в два счета можно.

– Можно,– подтвердил Алексей.– Только в том случае, если корабль или корабли действительно прилетали.

– Значит, прилетали.

– Ничего не значит,– жестко бросил Алексей.

Иван выжидательно промолчал.

Алексей затянулся, привычно пустил дым колечками, спросил: – Видишь?

– Что – вижу?

Алексей дунул – колечки расплылись. Иван ждал.

– Это, конечно, только аналогия,– заговорил Алексей,– но вокруг нас происходит неисчислимое количество процессов, о существовании которых мы можем судить только по результату. Простейший пример: ветер. Ветер увидеть невозможно. Но когда трещат ветки, шелестят листья, бегут облака, волны колотятся о берег – мы знаем: это ветер. То есть по следствию мы четко определяем причину. Понятно?

– Нет, непонятно, я ведь только что на белый свет появился,– съязвил Иван.

– Не злись. Тысячу лет назад тоже умные люди встречались. И тем не менее были в полной уверенности, что природа здесь не при чем – это всякие зефиры работают. У древних греков даже четыре главных бога ветра было, не считая мелочи. Сидят себе на троне и дуют. Вот так,показал Алексей, пустив струйку дыма.

– Регламент, товарищ докладчик,– вежливо напомнил Иван.

– Ага, учтем,– так же вежливо согласился Алексей.Так вот, полсотни лет назад мы уже точно знали, что бог тут не при чем, но все равно почти ничего не знали о механизме атмосферных процессов. Знали, что они существуют всякие там циклоны и антициклоны, но откуда они берутся и почему представляли весьма туманно. Сейчас с этого дела покров тайны, так сказать, сдернут раз и навсегда– спутники работают капитально. Но существо не в том, что погоду теперь можно прогнозировать с бухгалтерской точностью, это результат практический. Главное же имеет качественно революционный смысл: картина из плоской стала объемной. Теперь мы четко и ясно сознаем – не предполагаем, а знаем – какой гигантский сложнейший механизм глобальных процессов стоит за таким пустяком -"шелестят листья".

– Как насчет аналогии?– напомнил Иван.

– Вот она: древние, чтоб объяснить непонятное или не умея по следствию определить причины, выходили из положения с помощью бота. Мы, не древние, а очень даже современные, часто поступаем точно так – с той только разницей, что вместо бога у нас работают пришельцы. Наткнемся на что-нибудь непонятное – та же плита, например,– чего долго думать? Ясное дело, пришельцы, пилили. В Америке, в пустыне Наска, обнаружили странные рисунки – всякие фигуры и рожи по километру в поперечнике, увидеть их можно только с птичьего полета. Что это?– ясное дело – взлетно-посадочная полоса, пришельцы пять тысяч лет назад разметили. Одно только непонятно – зачем на взлетно-посадочной площадке рожи рисовать? Представляешь, переговоры летчика с диспетчером аэропорта: "Петя, давай посадку". "Даю, бери левее косоглазого и держи прямо на правое ухо..." – Чушь, конечно,– согласился Иван.

– Объяснение – да. Но факт здесь не при чем. Он ведь существует никуда не попрешь. И плита Баальбекская, и пустыня Наска, и озеро Светлояр, в которое якобы провалился Китежград, и глиняные статуэтки космонавтов, раскопанные в Японии, и многое другое. Как это объяснить? Пришельцами? Можно и так. А можно подумать,– Алексей помолчал.– Я не знаю, как эта мысль пришла в голову Антону, но дело не в этом, а в том, что он посмотрел на вещи так, как мы сегодня смотрим на ветер. Иначе говоря, он пришел к выводу, что "следы пришельцев"– это следствия глубинных процессов, происходящих в пока почти недоступной нашему знанию области – во времени. Сейчас мне кажется, что этот вывод лежит на поверхности, что его мог бы сделать любой – я, ты, кто угодно, если бы только дал себе труд вдуматься в известную со школьной скамьи формулу: пространство и время суть всеобщие формы существования материи. Все наши объяснения мы тщательно ищем в первой части этой формулы, забывая, что это не просто искажение, это разрушение физической картины мира, потому что ничто не существует вне времени.

Иван навострил уши, подумал: "Скажет или не скажет?" Алексей посмотрел на него: – Вторая беда, когда мы все-таки вспоминаем о времени, наше восприятие его крайне примитивно, на уровне "который час?" или "вчера, сегодня, завтра". А это все равно, что свести понятие "пространство" к одной-единственной прямой линии. Никому, конечно, такое и в голову не приходит, поскольку органы наших чувств категорически свидетельствуют, что пространство по крайней мере трехмерно: высота, длина, ширина. Что касается времени, ощутить его многомерности мы не можем. И умозрительно представить суть этого древнего образа – "река времени": она течет – то быстро, то медленно, в ней есть заводи, где время стоит почти -неподвижно, есть места, где оно слоится, смешивается, поворачивает вспять, крутится водоворотом... Козырев говорит даже не только о плотности и весе времени, но и о моменте его вращения. Но это все – дебри. Суть же Антоновой гипотезы: между пластами времени возможно сопряжение и частичное взаимопроникновение. Если в точке сопряжения находятся материальные объекты, часть их может быть выхвачена из своего мира и оказаться в чужом. Так и появляются "следы".