Текст книги "Загадка Скалистого плато"
Автор книги: Юрий Ясько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Сперва подружился я с Виктором. Высокий, крепкий на вид парень, артиллерист. У него на спине, на лагерной тужурке, как и у меня, белой краской намалеван был крут: русский, особо опасен.
Виктор иной раз раздобывал кусочек колбасы или хлеба. В лагере много национальностей было: французы, югославы, итальянцы, чехи…
Вот у них-то мой товарищ и выменивал съестное на различные поделки. А руки у Виктора были золотые. Смастерил он однажды из прутиков ветряную мельницу, так наш надсмотрщик ее за буханку выменял!
Второй мой дружок – Ян Луцас. Он из Риги был, скитался по лагерям с конца сорок четвертого. Ян часто говорил:
– Я заговоренный, меня смерть не берет!
А худой был – жуть… Кожа да кости. Виктор и Ян иной раз спорили, даже ссорились, но не надолго. Однажды я случайно услышал, как они о побеге из плена разговаривали: Ян сказал:
– Наши совсем близко, надо попробовать.
Виктор ответил:
– Удобный момент выждать необходимо, Кешу в известность поставить.
А через два дня Виктор во время работы руку себе поранил, так его за саботажника посчитали, избили, по лицу тесаком полоснули. Так у него шрам и остался.
Инициатива по подготовке побега целиком легла на плечи Луцаса. Он владел немецким языком, иногда разговаривал с нашим блоковым Гансом.
Тот по сравнению с другими более или менее человеком считался: если и бил пленных, то не особенно больно, больше для виду, что ли…
Пятнадцатого апреля сорок пятого года Ганс повел нас троих к месту работы. Виктор шел впереди, Ян – за ним, я – третьим. Ганс остановился возле штабеля бревен, которые подлежали обработке, нетерпеливо похлестывая по ноге хлыстом.
Виктор смиренно склонил голову, слушая задание, а Ян Луцас ударом свалил Ганса на землю, выхватил из кобуры пистолет, стукнул немца по голове. Ганс дернулся и застыл. Мы побежали по-над штабелями к лесу. Двадцатого апреля вышли к линии фронта.
Где найти такие слова, чтобы описать нашу радость, когда мы очутились в расположении своих войск!
Проверку каждый из нас прошел в отдельности.
После войны пытался найти Виктора, но ничего не получилось: пропал мой кореш по плену. Но в этом ничего удивительного нет, может, он и не был вовсе Виктором, кличку носил, в плену и такое бывает…
С Яном списались быстро, пригласил он меня в Ригу, и приехал я сюда со своей сестренкой Дашей. Даша здесь и замуж вышла, и мужа потеряла.
За последнее время Ян стал пить, а выпьет – бранится, до мата доходит, какого-то немца, фамилию плел – Рейке, что ли, склоняет по всем нотам. Я ему однажды сделал замечание, мол, не годится столько пить, так он рыкнул:
– Молчи! Не будь меня, – сгнили бы вы вместе с Виктором в лагере!
Так сказал, что у меня сердце заныло и ноет до сих пор.
А в начале этого года решили мы вместе съездить в Азербайджан, но Ян сошел с поезда в городе Д. – и пропал. Нет от него весточки. Сделал туда запрос, ответили: такой не проживает. А сердце чует, что тяжко ему сейчас. Неужели не нужна моя помощь? Разве не в наших правилах: сам погибай, а товарища выручай?»…
Ну что ж? Воспоминания как воспоминания – таких сейчас много. Мемуарная горячка наступила: пишут все – и генералы, и солдаты. А что дают записки Клунникова ему, Борису? Что можно из них почерпнуть? То, что они с Луцасом и каким-то Виктором были в плену и бежали? Что тут удивительного? Разве мало бежали из плена? Настораживает только одно обстоятельство: вывели из строя Ганса, блокового, ушли в лес, пять дней пробирались к своим – и ни разу Клунников не говорит, что за ними была погоня. Не может быть такого! Не может быть! Значит… Ничего не значит. Всякое бывало на войне. Но предполагать можно. Что, если нашим троим помогли бежать… Сами немцы?! Н-да, додумался, дальше некуда. А для чего? Еще и троим? Их подготовили? Да нет, по описанию Клунникова, ни в коем случае. Одного из них? Будем объяснять так: двое – свидетели храбрости и находчивости третьего. Кто вывел из строя Ганса, а может, и убил? Луцас. Кто готовил побег? Тоже он. Следовательно, Луцас должен был выглядеть в глазах других в самом выгодном свете. А Виктор? Кто он? Где он?
Самолет приземлился в Минеральных Водах точно по расписанию. Еще четыре часа пути в автобусе – и Туриев в кабинете Вермишева.
Прокурор молча обнял его, показал рукой на кресло: садись. Борис с наслаждением закурил – всю дорогу так и не пришлось подымить, положил перед Вермишевым рукопись Клунникова и портсигар. Прокурор открыл, извлек бумагу, просмотрев, пожал плечами: новая загадка.
Вермишев побарабанил пальцами по краю стола, пробасил:
– Кое-что добыл для следствия. – Он достал из ящика стола квадратик плотной бумаги. – На примусе Луцаса обнаружен жирненький отпечаток большого пальца… Чей пальчик нам заполучить? Думай, следователь, думай, добывай факты… Из аэропорта сразу ко мне приехал?
– Ну да, – удивился Борис, – а куда еще?
– Домой, например… Позвони.
Трубку взяла Евгения Дорофеевна, она ничуть не удивилась тому, что сын уже в Пригорске, только сказала:
– Лена пошла оформлять отпуск. Если найдешь время, встреть ее у треста.
– Не могу, мама, работы очень много.
– Не забудь, сегодня передача, Лена выступает, надо бы тебе дома быть. Гости придут: Васин и его друг – журналист.
– Буду к передаче, успею.
Помолчали, Вермишеву всегда нравилось общество Туриева. Неторопливый в суждениях, какой-то основательный, Борис напоминал ему себя в далекой молодости. Нравилось ему и то, что Туриев всегда имел свою точку зрения на то или иное обстоятельство и довольно часто начисто разрушал версии, построенные Вермишевым.
– Ну-с, – проговорил Дмитрий Лукич, – исследуем эту штуку, – он покрутил в руках портсигар, – знатная вещь. Портсигары модны были до войны. Владелец такого, – Вермишев, положив портсигар на раскрытую ладонь, залюбовался им, – внушал особое уважение. Это как сейчас среди молодежи: ходишь в джинсах, таскаешь с собой транзистор фирмы «Сони» или еще там какой – поклонение среди сверстников обеспечено. Для каждого конкретного времени – свои ценности.
– Золото – всегда ценность.
– Но монограмма – латинскими буквами.
– Ну и что? Рига.
Дмитрий Лукич включил радио. Звучало «Болеро» Равеля. Вермишев поморщился, нажал кнопку…
– Одна и та же мелодия – на четверть часа, хоть и красивая, но утомляет. Мы кое-что без тебя тоже сделали… Исправили твою оплошность.
–?
– Не делай удивленных глаз, Борис Семенович. В нашей работе надо все проверять и перепроверять, если даже до тебя ту или иную операцию провел, работник органов. Мы еще раз осмотрели промоину, в которой были вещи Луцаса и вот что нашли! – Дмитрий Лукич победоносно улыбнулся и положил перед Борисом жестяной коробок, – в таких обычно продается зубной порошок, – видимо, тот, кто прятал вещи, решил, что в этой коробочке – средство для чистки зубов. Ан нет! – Вермишев раскрыл коробок. В нем лежал сувенирный томик стихов Тараса Шевченко форматом чуть больше спичечной коробки. Дмитрий Лукич полистал его толстыми пальцами. – Все страницы томика девственно чисты, за исключением шестнадцатой, шестьдесят четвертой и сто двадцать восьмой. Обратил внимание? Все цифры – кратны шестнадцати, раздели, что получается? Один, четыре, восемь. Простейший шифр. Но – к чему? Это предстоит выяснить. Если есть шифр, – есть и область его приложения. Пойди к себе, подумай, Борис.
– Хорошо.
Говорят: работа – второй дом. И хотя Борис в своем кабинете бывал достаточно редко, – он любил эту комнату. Торцевая, она летом хранила прохладу, а зимой бодрила холодком. Ему нравился старый диван с уже лоснящимися спинками, кресло далеко не первой молодости, приземистый рабочий стол – рижский, полированный. Он в своем кабинете чувствовал себя спокойно, думалось здесь легко. Борис, по обыкновению, включил верхний свет.
Глава четвертая
Дроздова стеснялась пересчитывать деньги, «не отходя от кассы».
Она ушла в сторону от окошка, чтобы выяснить, какую сумму она получила: расписываясь в ведомости, Елена Владимировна не обратила внимания на цифру. По ее подсчетам, приблизительным, конечно, ей полагалось рублей на шестьдесят меньше.
Елена Владимировна вернулась к окошку и спросила у Василисы Лазаревны (ее за глаза называли в тресте Премудрой):
– Вы не ошиблись? Мне, по-моему, полагается меньше.
Василиса Премудрая показала ей ведомость:
– Вы получили столько, сколько надо. Вам еще премия выписана. Вам и Васину. Счастливо отдохнуть!
В трамвае ужасно жарко. Елена Владимировна сошла на остановке у парка культуры, решила пойти домой по набережной.
Она шла и ощущала чей-то пристальный взгляд. Этот взгляд преследовал ее и в трамвае.
Что бы это значило? Откуда такое беспокойство?
Жара собрала многих под тень деревьев, раскаленная набережная никого не привлекала в этот час.
– Гражданка! – услыхала она прерывающийся голос. – Остановитесь!
Елена Владимировна на ходу оглянулась: примерно в пяти метрах от нее семенил пожилой низкорослый мужчина в соломенной шляпе. Он смешно подпрыгивал, словно ежесекундно спотыкался.
Дроздова прибавила шаг. Она почти бежала.
– Товарищ Дроздова! Не бойтесь меня! Разве я похож на злодея! – голос мужчины звучал просяще.
Елена Владимировна свернула к газону, окаймлявшему справа асфальтовую дорожку набережной. Здесь, в тени плакучих ив, стояли скамейки, все они были заняты. Мужчина подошел к ней почти вплотную и, задыхаясь, проговорил:
– Мне необходимо вам кое-что сказать. Пойдемте к парапету, там и поговорим, да у воды и прохладнее.
– Мне не о чем с вами разговаривать, – Дроздова внимательно посмотрела в лицо мужчины. Испещрено морщинами, умные и цепкие глаза смотрят из-под нависших бровей. Кривой нос придавал лицу насмешливо-печальное выражение.
– Я по поводу передачи, которую вчера записывали на телестудии. Мне совершенно случайно удалось быть там на просмотре – я работаю в студии садовником. – Мужчина закашлял, прикрывая рот несвежим носовым платком. – Зовут меня Илас Бабаевич Ахмедов, женат, у меня пять сыновей и три внука. Так что всеми корнями врос в эту землю, хотя уроженец Казани. Вы имеете время выслушать меня?
– Вы что, по совместительству режиссером или редактором являетесь?
– Зачем смеяться? – Илас Бабаевич сморщился. – В жизни иногда случаются странные вещи… Как вчера. Не успел догнать вас, вы так быстро ушли после записи. Вчера же узнал, где вы работаете, сегодня с утра ждал у входа в трест, за вами в трамвай сел… Извините, что напугал.
– Что же вы хотите сказать? Свое мнение о передаче?
– Э-э-э, – протянул Ахмедов – для меня все передачи на одно лицо, кроме программы «Время». Но ваша всколыхнула меня. – Ахмедов потянул ее за руку. – Пойдемте отсюда: сказать хочу в спокойной обстановке. Приглашаю в кафе, что на набережной. Идет? Там не жарко: потолочные вентиляторы работают.
В кафе неожиданно повезло: оказался свободный столик. Ахмедов заказал две порции мороженого и бутылку минеральной воды.
– Слушайте внимательно и не перебивайте. – Илас Бабаевич знаком показал Дроздовой подвинуться к нему поближе. – Не знаю, был ли когда-то город на Скалистом плато – это дело археологов да историков. Знаю другое: Зубрицкий Алексей не погиб! – Ахмедов расширил глаза, вытянул вперед губы, словно пытался сразу втянуть в себя всю порцию мороженого из металлической чашечки. – Да, да, не погиб! Он пропал в маршруте. Обелиск просто в память ему поставлен. Многие забыли, что – в память.
– Я не сказала, что Зубрицкий погиб.
– Значит, мне показалось?
– Передача состоится завтра, вы сможете убедиться.
– Э-э-э, завтра я в Харьков выезжаю за саженцами необыкновенных роз.
– Но в то же время, если бы Зубрицкий был жив, – он давно объявился бы. Мы даже не знаем, откуда он был родом. Может, живет со своими родными и близкими и не подозревает, что его помнят в Рудничном.
– А вы повстречайтесь с Верой Яковлевной Сазоновой, она кадрами тогда ведала, может, скажет, откуда Зубрицкий приехал. Вера Яковлевна живет на улице Кирова, дом пять, квартира три. Я у нее часто бываю. Кстати, это она предложила памятный обелиск поставить в честь Зубрицкого. В тридцать девятом-сороковом году пришлось и мне поработать в экспедиции Рейкенау. Все специалисты, кроме Зубрицкого, да еще Лосева, немцы были. Алексей нам наряды закрывал, хорошо закрывал, большие деньги мы получали. Когда он пропал, три месяца его искали, целую поисковую группу организовали. Вещи нашли в конце языка снежной лавины: куртку, полевую сумку, компас, пикетажку. Тогда и решили, что искать бесполезно – погиб… Но никто тела не видел, поэтому на памятнике в скобках после цифры «1940» указано «пропал без вести». Ваш рассказ вызвал у меня желание рассказать вам кое о чем… Давным-давно держу это в сердце. Сперва я боялся мести, потом мне никто не верил… Даже на медицинскую комиссию направили. На моей амбулаторной карточке профессор Зубович написал: «После тяжелой контузии на фронте тов. Ахмедов склонен к феерическим заявлениям». О, как сказано! Но вы поверьте мне, я одной ногой там… в могиле. Давайте выйдем, а? – Илас Бабаевич склонил голову.
Вышли на набережную. Ахмедов нашел свободную скамейку, сел, жестом пригласил Дроздову сделать то же самое.
– В двадцать восьмом году я закончил сельскохозяйственный техникум. Поступил на работу в одну из коммун. Работалось хорошо, весело. Новая жизнь широко, размашисто шагала по стране. В коммуне познакомился со своей будущей женой, Верой. Решили свадьбу играть осенью, после уборки урожая. А в конце августа случилось такое, что на долгие годы мою жизнь исковеркало, изломало. – Ахмедов задумался, потом встряхнул головой, будто отгоняя что-то тяжелое, продолжил: – В том году в горах орудовала банда Барса. Так звали ее предводителя. Схватили меня бандиты во время моего очередного объезда кукурузного поля. Поле располагалось неподалеку от леса, оттуда они и выскочили, гады, на конях. Избили меня, связали по рукам и ногам, взвалили на коня – повезли в горы, бросили в сырую землянку на охапку гнилого сена. Стены землянки были какие-то черные. Пригляделся я – это следы крови! Страшно мне стало, ой, как страшно! Под вечер меня освободили от пут, вывели из землянки на допрос. Допрашивал сам Барс – человечек чахоточного вида, голос у него был сиплый. Я молчал. Меня били – я ни слова. Но потом сломался, не выдержал пыток, сказал, где находится склад с семенной пшеницей.
Сожгли его бандиты, а мне после этого возврата назад не было. Прощения не дождался бы. Остался я в банде. Меня в набеги не брали. Я на кухне работал. Банда больше недели на одном месте не задерживалась, переходила с места на место, это делалось скрытно, конечно, но все-таки пришла пора отвечать за все, пришло возмездие.
Осенью тридцать второго банду обложили со всех сторон. Прижали к Скалистому плато. Я, как только начался бой, в суматохе ушел по тропе северного склона. Идти было тяжело, почти невозможно: дул сильный ветер, шел снег, земля, скользкая и холодная, уходила из-под ног. Я знал, что иду навстречу смерти: Скалистое плато безжизненно. Оттуда только одна дорога: вниз, к плоскости, но там – смерть, там возмездие. Глубокой ночью я набрел на какую-то пещеру и забрался в нее. Здесь было относительно тепло и тихо, но и сюда доносились звуки винтовок и буханье орудий: красные добивали банду. Я забылся тяжелым сном. С рассветом двинулся дальше. Местность была знакома: на склонах увалистых гор у западного склона Скалистого плато летом паслась отара овец нашей коммуны. Оставался один путь: перевалить через Главный хребет. Я знал, что для этого сумасшедшего шага у меня не хватит сил, но другого выхода не видел. У самой вершины Скалистого плато Меня остановил дурманящий запах: ветер приносил со стороны Главного хребта аромат жареного мяса! Значит, кто-то есть в этом проклятом богом месте? – подумал я. Но тут же страх с еще большей силой охватил меня. Могла быть засада. Пришлось втиснуться в расщелину и ждать наступления темноты.
Двигался на ощупь. Исцарапал руки об острые камни, сорвал ногти на пальцах. Лицо горело от кинжального ветра, сердце рвалось из груди. Я подполз к месту, откуда шел вкуснейший запах. Это был лаз в пещеру. Слабый свет в ее глубине таял у входа.
Обостренное чувство опасности заставило меня отползти в сторону и ждать утра: обитатели пещеры выйдут из нее хотя бы по своим естественным надобностям. Простите… – Ахмедов замолчал. Острый кадык на его шее застыл. Дроздова прошептала:
– Что было дальше, Илас Бабаевич?
– Утром я заставил себя разлепить смерзшиеся веки. Меня била дрожь, руки и ноги не слушались. Из моего укрытия хорошо был виден вход в пещеру. Наконец, из него вышли двое мужчин. Один был стар, другой – молодой, с виду крепкий, одетый в тулуп. Они разговаривали громко, уверенные в том, что никто их не слышит.
Старый сказал:
– Как хорошо чувствовать себя полубогом, а? Подумать только: мы здесь одни, никто не видит, не слышит нас. И никто сюда подняться не сможет… тропу я завалил вчера ночью хорошеньким взрывом, благо взрывчатки у меня на сотни лет хватит.
Молодой с улыбкой говорил старому:
– Я вам буду по гроб благодарен, Антон Евсеевич! Вы спасли мне жизнь. Когда пойдем к складам?
– Сейчас же. Нам идти в том направлении, – старик показал в сторону Главного хребта.
Я подождал около получаса, пробрался в пещеру… Аллах, аллах, чего только там не было из съестного! Тушенка в банках, копченая колбаса, в большой кастрюле дымился настоящий плов!
С жадностью набросился я на еду, потом, когда утолил голод, решил осмотреть пещеру. Она имела несколько ответвлений. Я выбрал одно из них – самое сухое, спрятался там, предварительно забрав из кучи, наваленной у стены пещеры, несколько грубошерстных солдатских одеял.
Я решил потихоньку переждать время, прийти в себя и спуститься вниз, повиниться, накажут не так строго, как других. Тем более, что будучи в банде, я не сделал ни одного выстрела.
Пещера имела вполне обжитой вид. На полу – ковры, у стены два шкафа, посередине – стол на пузатых ножках, три кровати по стенам.
Я углубился в ответвление метров на пятьдесят. Шел в полной тьме, но идти, к моему удивлению, было легко.
Сколько я спал – на этот вопрос ответить не смогу, но проснулся от чувства голода и жажды. С потолка «моей» обители капала вода, собиралась на полу. Я нагнулся, губами нашел воду, напился. Осторожно пополз к основной пещере. Услышал голоса – замер.
Потом продвинулся ползком так, чтобы мог видеть говорящих.
Они сидели за столом и пили чай. Старый ко мне лицом, молодой – спиной.
Дальше я буду рассказывать почти со стенографической точностью:
Старый. – Да, провидение натолкнуло меня на мысль спуститься по тропе. Очень вовремя нашел вас, привел в себя. Хорошо, что вас не ранило. А вот племянника моего растерзали.
Молодой. – Барс – желанная добыча красных недоносков.
Старый. – А сейчас, Жорж, я вам расскажу одну историю.
Молодой. – Я весь внимание, Антон Евсеевич.
Старый пожевал губами, откашлялся и начал:
– Это случилось в тринадцатом году. Мое имя тогда наводило страх на аборигенов: лесничий, батенька, в этих краях – и царь, и бог. Зимой ко мне, на городскую квартиру, пришел некий Геор Угрюмый, – так звали одного горца, известного на всю округу беспросветной нуждой и оравой детей – их у него было пятнадцать. Пришел и предложил купить вот это, – Антон Евсеевич что-то показал Жоржу. Тот взял вещь в руку и восхищенно крикнул: – Какое чудо!
– Да, великолепная вещь, – горделиво ответил Антон Евсеевич. – Я купил статуэтку за пятьдесят рублей. По тем временам, вы помните, деньги громадные. Геор поблагодарил меня и сказал, что есть у него еще старинное блюдо. По-преданию, сказал он, на этом блюде начертан план расположения пещер на Скалистом плато, указаны и те из них, в которых древние мастера, уходя от преследования со стороны орд Тимура, попрятали несметные сокровища. Он принес мне блюдо через неделю.
Я на другой же день поднялся на Скалистое плато и стал шаг за шагом проверять правильность нанесения на блюде различных значков. Вернее, соответствие значков выходам пещер. И что вы думаете? Все совпало! Но все входы в пещеры оказались замурованными так, что даже взрывчатка не помогла. А взрывчатки в складах до двух тонн… Склады оборудовали в пещерах. Три склада. Так что здесь на Скалистом плато, можно целый год полк кормить, одевать, обувать. Да и вооружить можно. Вы, видимо, знаете, что мой племянник, Яков Судомойкин, он же Барс, кормился из этих складов?
– Он мне о них не говорил.
– Скрытен был, но однажды сказал: если погибну, – раскрой тайну Скалистого плато моему начальнику штаба Жоржу… Жаль, не смог он прорваться сюда на этот раз… Отсель еще долгие годы можно грозить Советам. Но уходить надо. Красные без прочесывания местности не уйдут из района Скалистого плато.
– Обнаружат эту пещеру?
– И-и-и, молодой человек, вы плохо еще знаете меня, Антона Евсеевича Стехова! Все готово, чтобы навеки похоронить вход в пещеру под глыбами взорванного известняка.
Ахмедов съежился, в глазах его промелькнул испуг – отголосок того состояния, Что он испытал при словах Стехова. Он глубоко затянулся горьким дымом и продолжил:
– У меня все внутри как бы провалилось: они взорвут вход в пещеру, я останусь в ней заживо погребенным. Что же мне было делать? Сперва я решил выйти из укрытия и сдаться им на милость, но в последний момент решился на хитрость: пока они сидят и пьют чай, вход в пещеру не находится в зоне их внимания. Если бесшумно проползти вдоль стены пещеры, укрываясь за отдельными глыбами камней и за сталагмитами, можно выбраться на поверхность. Но они, не ведая того, сами помогли мне благополучно выбраться из пещеры. Дальше события разворачивались следующим образом, – Ахмедов прищурился, разгоняя раскрытой ладонью дым от сигареты, – Стехов спросил у Жоржа:
– Вы часто бывали в Пригорске?
– Всего два раза.
– Значит, вас там мало кто в лицо знает?
– Знакомых там нет и не было.
– Прекрасно! Вам легко будет легализоваться… Но я еще не закончил о блюде. Дело в том, что оно исчезло, его у меня кто-то украл. Подозреваю, что инженер Рейкенау: работал такой спец в Рудничном в шестнадцатом году. Я, старый идиот, не додумался перенести план, начертанный на блюде, на бумагу…
Но мне говорил мой знакомый, что видел нечто подобное в городе Д. У кого? Придется выяснить. Но для начала вам необходимо легализоваться, совершить какой-нибудь не слишком строго наказуемый проступок, отсидеть год-два в колонии, освободиться с настоящими документами… А пока выбирайте любой паспорт! – Стехов вытащил из ящика стола пачку книжек, разложил их перед Жоржем. – Все подлинные. У кого – купил, у кого – украл.
Жорж минут десять рассматривал паспорта, потом протянул один из них Стехову. Тот крякнул от удовольствия и сказал:
– Прекрасно! Имя и отчество совпадают с вашими – легко будет отзываться, а к фамилии привыкнете. Знакомая многим фамилия, тургеневская. Ну, а теперь – в путь! Для нас сейчас главное: добраться до Пригорска.
– Но завал…
– Не беспокойтесь, Жорж, я знаю другую дорогу. Ею пользовались, по моему разумению, знатные люди древнего города. – Стехов встал и направился в сторону точки разветвлений двух рукавов пещеры. В правом рукаве укрывался я. Они вошли в левый. Как только смолкли шаги, я метнулся к выходу из пещеры, вскарабкался наверх, спрятался в глубокой расщелине. Отдохнув, поднялся на вершину плато, уходя все дальше и дальше от опасного для меня места. Примерно через час раздался грохот. Я понял: Стехов и Жорж, взорвав вход в пещеру, ушли.
Не буду говорить о той ужасной ночи, что пришлось мне провести на Скалистом плато. Я и раньше слыхивал, что там с наступлением ночи кричит горный дьявол. Не верил – сказки! Но разве можно не верить самому себе? Я слышал этот крик – и до сих пор испытываю ужас, когда его вспоминаю. На рассвете я спустился по северному склону плато, перебрался через завал – тут же меня арестовали. Потом суд, срок. Освободился, женился…
– Но вы на суде рассказали о Стехове, о Жорже?
– Да. Стехов и Жорж погибли, спускаясь с гор. Так было сказано на суде.
Из банды Барса в живых остался только я. Вот и все, что я хотел вам рассказать.
– А вы этого Жоржа в банде не встречали?
– Не могу сказать. В пещере Стехова видел его со спины. Общий облик? Высокий, стройный, держался по-командирски. Извините, Елена Владимировна, утомил я вас. Но передача многое мне напомнила из прошлой жизни.
– В такое поверить трудно, – покачала головой Дроздова, – но я о разговоре с вами поведаю одному товарищу… Он следователь, юрист.
– Спасибо, спасибо! – Ахмедов собрал морщинки в уголках глаз. – Дай бог вам здоровья. – Ислам Бабаевич церемонно пожал ей руку и ушел шаркающей походкой.
…В час дня Туриев пришел к Вермишеву. Борис чувствовал дикую усталость: сказывается напряжение последних дней. Дмитрий Лукич отметил про себя, что Борис осунулся, под глазами легли тени.
– Только что позвонил Гронис, – встретил он Туриева сообщением, – задержан помощник Луцаса, некий Парамонов Илья Сафронович. Показал нечто интересное. Завтра Гронис с ним вылетают к нам… Что у тебя?
– А меня ждет вертолет, лечу в Рудничный, надо обстоятельно поговорить с проходчиками. Харебов не во всем разобрался, молодой, неопытный. Разговор касается Васина. Кстати, сегодня он и его друг – журналист придут к нам в гости.
Раздался звонок. Вермишев на миг приложил трубку к уху, тут же передал ее Туриеву.
– Как тебе не стыдно? – звучал ликующий голос Елены. – Давно в городе, а не звонишь. Я получила отпускные… И еще у меня есть для тебя кое-что очень важное.
– А я лечу в Рудничный. Вечером буду. Во сколько передача?
– В двадцать сорок, – обиженно ответила Дроздова, – мог бы и завтра полететь.
– Не надо, Леночка, работа есть работа, – в голосе Туриева послышалось Дроздовой несвойственное ему раздражение. Она испугалась этого и уже мягче сказала:
– Счастливого полета. Если найдешь время, – зайди в мою комнату в общежитии, в тумбочке в целлофановом пакете лежит костюмчик, я его давно Олежке купила. Привези его. Васин и Орлов придут в семь вечера.
– Постараюсь быть, – он положил трубку…
…Чтобы попасть к устью штольни «Бачита», надо у того места, где было найдено тело Луцаса, свернуть вправо, метров триста пройти по крутому берегу быстрой горной речки вверх по течению и у каменной осыпи по узкому мосточку перейти на тот берег. Здесь – осыпь, застывший поток зеленовато-серых глыб, покрытых островками желтоватого лишайника. Разогретый солнцем камень источает едва уловимый аромат, напоминающий запах ландыша. В воздухе висит серебристая паутина, она ложится на плечи, осторожно касается лица. За осыпью, в лесу тихо и прохладно, ноги утопают в толстом ковре прошлогодних листьев, не успевших истлеть.
Борис идет один. Не часто ему выпадают такие вот минуты: идти по лесу вдоль речки. Час назад он был в Пригорске, – а сейчас – один на один с природой, тишиной. Как редко ему выпадает такое! Он знает, что предупрежденные по рации проходчики не уйдут на обед, будут ждать его. Хотя и идти-то им недалеко – в нескольких десятках метров от устья штольни стоит их палатка.
Под ногами – шаткий мостик. Между широкими щелями досок видна стремительно бегущая вода, прозрачная до такой степени, что на дне реки виден каждый камушек. Под мостом – царство огромных глыб. Упадешь – не сдобровать.
Проходчик Зурапов сидел на опрокинутой вагонетке. Туриев пожал ему руку, с удовольствием отметив про себя, что такие крепкие пальцы могут и крепко работать.
Борис присел рядом с Зураповым.
– Магомет, вы хорошо помните тот день, когда у склона Скалистого плато был убит человек?
Зурапов пожевал губами, сморщил лоб, почесал его.
– Как вам сказать? Ничего особенного в тот день не произошло, так что и запоминать его было не за что. Но нашли убитого – и невольно на память стали приходить кое-какие детали.
– Именно?
Магомет не успел ответить. К вагонетке подошли остальные проходчики в брезентовых робах, в непомерно больших сапогах. Каждый из них, пожимая руку Туриева, называл себя по имени и фамилии.
– Рассаживайтесь, ребята, – обратился к ним Туриев, – мы все на вагонетке уместимся. Уже пообедали?
– Да нет, – улыбнулся Вася Кирилкин, – поговорим с вами – вместе и пообедаем. У нас сегодня рыба жареная. Ирбек Кобесов наловил. Целых двадцать две штуки. Он во вторую смену заступает, так что времени было достаточно, чтобы сбегать в Рудничный и купить там форель в ресторане. Не пожалел денег, ха-ха-ха!
Проходчики подхватили смех Кирилкина, чувствовалось, что Ирбек – их общий любимец. Самый молодой, он смущенно переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать в ответ.
– Садись-ка рядом, – Туриев хлопнул ладонью по гулкому железу.
– Спасибо, сидеть не люблю.
– У него боевая рана. В отрочестве на бахче получил заряд соли! – снова рассмеялся Кирилкин. – Он у нас опытный человек.
– Шутки в сторону, ребята, – прервал Борис. – Итак, слушаю вас, Зурапов. О каких деталях вы хотели сказать?
Магомет оглядел своих товарищей. Ирбек первым догадался и протянул ему сигарету. Зурапов закурил и начал:
– Неподалеку от нас расположен ледник, на склоне горы Каурбек-хох. После полудня оттуда часто доносятся звуки, напоминающие громкие щелчки. Это от языка ледника отрываются глыбы льда, падают с крутого обрыва в реку. Особенно много таких щелчков было прошлым летом: жаркое солнце, отсутствие дождей. Так вот, в тот день не только я, но и Сеня Дзусов… Мы оба обратили внимание, что самый последний щелчок, который мы услышали, напоминал выстрел, и раздался он почему-то снизу, оттуда, – Зурапов махнул рукой в сторону Рудничного. Сеня мне сказал: «Магомет, кто-то из винтовки выстрелил, у меня слух верный». Я ему в ответ: «Не видишь, тучи собрались? Это гром». Прошло примерно полчаса. Смотрим, Васин Игорь Иванович бежит к штольне. Пробежал мимо нас и стал снимать с себя одежду, мы ему принялись помогать. Разделся он до нижнего белья, трясется от холода, я ему сухую робу принес.
– И еще деталь, – вставил Зурапов, – в тот день Ирбек, как обычно, с утра пошел на речку счастья рыбацкого искать, но пусть он сам расскажет…
Туриев ободряюще улыбнулся молодому проходчику. Ирбек слегка заикался и, видимо, стеснялся этого незначительного изъяна своей речи.
– У нас, у р-рыбаков, есть с-вои места, где м-мы лло-вим рыбу. И никому об этом не говорим: секрет. Но м-меня в т-тот день один пож-жилой высокий мужчина послал в-вниз по течению, сказав, что там есть одна запруда… Я наловил в тот день много рыбы. 3-зачем меня туда послал тот мужчина? Он выглядел очень беспокойным. У него в кукане ни одной рыбешки не было, а мне про запруду сказал. Дождь меня там застал. Больше старика того не видел.
