Текст книги "Загадка Скалистого плато"
Автор книги: Юрий Ясько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– В котором часу Васин отлучился из штольни?
– Примерно в три часа дня. Ну да, в три. Мы совершили отладку, ждали, когда забой проветрится. Кстати, у нас очень плохо работает вентиляционная установка, товарищ Туриев, вы бы посодействовали…
– Дождь здесь шел сильный?
– У нас никакого дождя не было. Он стеной прошел за склоном. Поэтому мы очень удивились, когда Васин появился в мокрой одежде.
– Он сказал нам, что упал с мостика, – вступил в разговор Шилов, невысокий, плотный мужчина средних лет. – Мы посмеялись над его неловкостью. Игорь Иванович – хороший человек, шутки понимает.
– Еще что запомнилось?
– Ничего. Кроме того, как лесник Абалов прибежал к нам бледный и принялся звонить в Рудничный.
– Спасибо, ребята. Прошу вас: разговор остается между нами. Так надо.
– Только вы зря Смолина и Чарыева арестовали. Эти ребята не пойдут на преступление. Что пьют не в меру – правда, но чтобы поднять руку на человека… На такое ни тот, ни другой не способны. Души у них мягкие, добрые.
– Ничего, разберемся во всем. А теперь мне пора возвращаться в Пригорск.
– А как же совместный обед? – обиделся Кирилкин. – Возьмите хотя бы несколько рыбешек. В городе форели нет сейчас – это я точно знаю. Ирбек! Принеси!
– Спасибо, ребята. Я домой поздно попаду. Как-нибудь в следующий раз специально приеду на жареную форель, – возразил Туриев, – мне пора в Рудничный: вертолет ждет. – Борис с каждым попрощался за руку, направился к мосточку.
– Погодите! – Его остановил Дзусов. – Отвезу вас на мотоцикле. За четверть часа домчу. Моя «Ява» прекрасно бегает по горам.
– Согласен. Время мне дорого. Надо успеть в Пригорск засветло.
Туриев и Дзусов перешли на другой берег речки, мотоцикл стоял в маленькой сухой пещерке. Дзусов уверенно нажал на педаль…
Васин… Явился в штольню в мокрой одежде. Легче всего объяснить это обстоятельство тем, что упал в речку. Если отбросить непредвиденное купание уважаемого Игоря Ивановича, то остается одно: Васин попал под дождь. Ливень прошел полосой за поворотом. Следовательно, геолог находился в районе убийства Луцаса. Если так, то почему скрыл?
А может, Васин после отпалки ушел в Рудничный и, возвращаясь к месту работы, был застигнут ливнем? В мыслях вырисовывается заманчивая картина: Васин ждет выстрела, Луцас – убит. Игорь Иванович уже под дождем лихорадочно собирает вещи убитого, чтобы спрятать их.
«Э-э-э, молодой человек, – одергивает себя Туриев, – не увлекайтесь!»
Опасно заниматься обобщениями, имея в распоряжении просто очевидный факт: человек пришел в штольню в мокрой одежде.
Но как бы там ни было, с Васиным надо побеседовать. Как бы там ни было… Ни в коем случае не подозревать, но деликатно поговорить.
Это можно сделать дома: Васин и Орлов придут к ним для коллективного просмотра передачи, в которой принимает участие Дроздова.
«Обижается на меня: не беру ее в помощники, – с улыбкой подумал Борис, – хотя понять ее можно…»
…А у Лены возник и окреп план: она сама займется судьбой Зубрицкого. Ведь это не имеет отношения к делу об убийстве, которое ведет Борис. Она сделает это в тайне от всех. Выяснит, откуда приехал Зубрицкий, есть ли у него родственники. Отец не раз говорил об Алексее. И даже вспоминал незадолго до смерти. Завтра она пойдет к Вере Яковлевне, благо та живет совсем неподалеку от дома Бориса. Надо выяснить обстоятельства гибели Алексея… Гибели? Нет, такую сложную задачу она не может ставить перед собой. Достаточно, если найдет его родственников. Раздобыть у них, если таковые обнаружатся, фотографию молодого геолога, чтобы на памятнике был портрет.
А рассказ Ахмедова – подтверждение того, что в районе Скалистого плато были построены военные склады. Если это не так, то откуда в той пещере взялись солдатские одеяла, банки говяжьей тушенки и прочее. А намек Стехова на две тонны взрывчатки, на то, что провизией, хранящейся в складах, можно целый год кормить полк солдат?
Борису и Вермишеву, конечно, не до поисков складов, не до исследования в районе Скалистого плато. Это сделают они с Васиным, когда начнутся планомерные работы. А что, если пойти туда через несколько дней? Нет, Борис не позволит, да и опасно. Человека убили на подходе к тропе, ведущей на плато. Видимо, кому-то не хочется, чтобы туда поднимались. Но почему? Может быть, кто-то узнал тайну пещер плато, выяснил, где находятся сокровища? Может быть, отец был прав? От этой мысли Елена почувствовала в груди холодок – так бывает всегда, когда она ждет хоть какого-нибудь ответа на сложные вопросы.
Конечно, трудно, почти невозможно через многие и многие годы найти истину. Но она ведь, эта истина, одна.
Когда Дроздова свернула с моста в Хлебный переулок, она увидела Васина и Орлова: они подходили к их дому с противоположной стороны.
Игорь Иванович держал в руках огромную коробку: торт. Какой он все-таки внимательный! Несколько месяцев назад они с Дроздовой работали над разрезом. Уже давно закончился рабочий день, в геологическом отделе было пусто и тихо. Васин спросил у нее, что она любит.
Дроздова ответила.
– Цветы и пирожное.
Итак, торт – в руках Васина, великолепный букет алых роз у Орлова.
Мужчины заметили Елену Владимировну, остановились у подъезда дома. Она подошла к ним, благодарно, чуточку смущенно, посмотрела на Васина:
– Спасибо, Игорь Иванович. Право, я не заслужила такой роскоши. И вам спасибо, Лев Петрович. Милости прошу! – Дроздова открыла дверь, пропуская вперед гостей.
Евгения Дорофеевна укоризненно посмотрела на Елену и сказала:
– Разве так поступают? Пригласили людей, а сами носа не кажут. Проходите в комнату, – обратилась она к мужчинам. – Леночке объявляю выговор.
– Выговор принимается! – пролепетала Лена.
– Ох и лиса же ты! Настоящая Патрикеевна. – Евгения Дорофеевна рассмеялась. – Займи гостей, а я потихоньку накрою на стол. О Борьке не спрашиваю: у него, конечно, неотложные дела.
– Он придет. Обещал, – успокоила ее Дроздова.
Васин и Орлов расположились на диване.
Лев Петрович заинтересованно рассматривал книжные полки.
– Люблю копаться в книгах. Позвольте?
– Нет, нет, – перебил его Игорь Иванович, дотронувшись до плеча, – пусть Елена Владимировна нам сыграет что-нибудь. Такой замечательный сегодня вечер, музыка просто необходима.
Лев Петрович подошел к роялю, откинул крышку.
Лена спросила:
– Что бы вы хотели послушать?
Орлов потянул за руку Васина:
– Игорек, споем «Темную ночь». Помнишь, в конце сорок четвертого в нашу часть доставили фильм «Два бойца»? Песню эту запели сразу, взяла она в полон души воинов. Вы, Елена Владимировна, ведите аккомпанемент как можно тише, хорошо? Какие у нас голоса? Шептуны мы, а не певцы.
Когда смолкла последняя музыкальная фраза, раздался тихий голос Евгении Дорофеевны:
– Так по радио не поют, и по телевидению тоже… Душевно исполнили.
– Ах, как хорошо, что вы вспомнили телевидение? – воскликнула Дроздова. – Через пять минут начнется передача. – Она включила телевизор, объявила, бахвалясь: – Сейчас вы будете иметь счастье лицезреть новую телезвезду.
Евгения Дорофеевна погасила свет. В глубине комнаты возник титр: «Природа и мы».
Сюжет Дроздовой шел последним, диктор представил ее молодым специалистом, на что Елена громко хмыкнула. Игорь Иванович недовольно буркнул:
– Разве плохо, когда тебя называют молодым?
Елена придирчиво искала изъяны в своем выступлении. В студии ей было не до этого. Сейчас, сидя в удобном кресле, она заметила, что волнуется, глотает слова, слишком напряженно смотрит в камеру. Но рассказ получился. И Дроздова еще раз пожалела, что на экране телевизора не возник портрет Зубрицкого, о котором она сказала немало добрых слов.
– Жаль, Борис не посмотрел на свою красавицу, – проговорила Евгения Дорофеевна и тяжело поднялась со стула.
Васин и Орлов пересели на диван, расставив на доске шахматы.
– Никаких шахмат! – возмутилась Дроздова – Удивительный нюх у мужчин на эти фигуры. И где вы их нашли?
– На подоконнике, это было сделать совсем легко, – рассмеялся Орлов и смахнул фигуры с доски. – Сядем, Игорек, за стол. Я, признаться, проголодался.
Ровно в девять Васин ловко открыл бутылку шампанского, наполнил бокалы. Евгения Дорофеевна пришла со стаканом молока.
Лев Петрович вырос над столом, несколько секунд полюбовался игрой пузырьков в янтарной жидкости, сказал:
– По роду моей службы мне приходится встречаться с разными людьми, чаще – с хорошими. Сегодня – встреча особая, встреча с моим давним другом еще с военных лет. Придет время, – много интересного вы узнаете о нем. А сейчас давайте выпьем за наших прекрасных хозяек!
– Что от нас скрывает Игорь Иванович? – спросила Дроздова, когда бокалы опустели. – Еще одна награда?
– Не торопите события, – с нажимом ответил Орлов. Васин почему-то хмуро посмотрел на него.
Борис явился около одиннадцати вечера. Он скрывал, что усталость валит его с ног, но Евгения Дорофеевна сразу поняла и, извинившись перед гостями, попросила Бориса пойти с нею в маленькую комнату – в ту, в которой Борис обычно отдыхал.
Борис покачал головой, улыбнулся и сказал:
– Не до отдыха, мама. Налей-ка мне кофе, да покрепче.
Лев Петрович и Васин стали прощаться, видя усталость хозяина. Однако Туриев остановил их и обратился к Васину:
– Игорь Иванович, я только что побывал у замечательного человека. Есть такой топограф Арсентьев Дмитрий Степанович. Без правой ноги, пятьдесят лет, но до сих пор работает, в основном в горах. Так вот, у него есть детальный план Скалистого плато, изданный в тридцать восьмом году, больше он не издавался. Я знаю, что в фондах геологоразведочной партии его нет. Борис вытащил из внутреннего кармана сложенный вчетверо плотный лист бумаги, развернул его. Яркие краски плана-карты сочно отпечатались на белоснежной скатерти. – Думаю, вам он пригодится, когда начнете разведку на плато. – Я – молодец?
– Вот умница! – воскликнула Дроздова.
– От души, – пробормотал Васин и пожал руку Бориса. – Ну, нам пора, завтра и я, и Лев Петрович отчаливаем.
– Мне бы хотелось поговорить с вами, Игорь Иванович, – Туриев допил кофе, встал. Они пошли в маленькую комнату, присели на самодельную кушетку: Борис собрал ее из досок, приклеил поролон, закрыл бараканом – получилось так себе. Однако отдыхать на этой кушетке он любил.
Туриев предложил Васину сигарету, закурили. Васин испытующе смотрел на молчащего Туриева, стараясь понять, для чего он оторвал его от других. Борис несколько раз затянулся, придавил окурок в черепаховой пепельнице, спросил напрямую.
– Игорь Иванович, как вы провели… июля?
Игорь не удивился, сказал обыденно.
– Ординарно. Но я запомнил тот день потому, что он отмечен убийством человека… С утра, как всегда, документировал забой, потом проходчики приступили к бурению шпуров. Где-то около двух часов дня заложили заряды, произвели отпалку. Как вы знаете, после нее штольня становится на проветривание. Я решил за это время немножко отдохнуть. Работы было много, уставал сильно, возраст уже говорит о себе…
– Да вы же еще молоды.
– Сорок шесть стукнуло. Но война много здоровья отняла… Ну, пошел я в лес. С книжкой. Очень интересной. Называется «Думы о русском слове» Югова. Этакий литературоведческий детектив. Автор, к примеру, пытается доказать, что герой поэмы Гомера «Илиада» Ахилл был русского происхождения. На лесной опушке набрел я на стожок сена. Привалился к нему и уснул… Проснулся от грохота – гроза надвигается. И – бегом к штольне: подумал, вот-вот дождь застигнет. Поторопился себе на беду… При переходе через мостик упал в речку, принял холодную ванну. Дождь-то стороной прошел.
Никаких следов волнений на лице Васина Борис не заметил. Оно было спокойно, даже величаво. Седеющая борода мягко оттеняла коричневатый цвет лица, карие глаза внимательно смотрела из-под прямых бровей.
– С какими материалами о Скалистом плато вы знакомы? Много пришлось прочитать об этом месте?
– Трудно сразу ответить. Читал все, что под руку попадало.
– Вы бежали из концлагеря Обензее в апреле сорок пятого года? Вас было трое?
– Да.
– Никого из этих двух вы не знали в пору молодости? – Туриев подал Васину фотографии Луцаса и Клунникова. Игорь Иванович, не торопясь, надел очки.
– Эту фотографию вы мне показывали, – он отложил карточку Луцаса, – помните, в геологическом кабинете партии? Его я не знал… И этого человека, вернее, его снимок вижу впервые в жизни. Нет, похожих на этих людей знакомых у меня никогда не было.
– Представьте себе, они тоже бежали из лагеря Обензее и тоже в апреле сорок пятого года, с ними был еще один товарищ, его в лагере звали Виктором.
– Мы бежали глубокой ночью. Я, Сыромятников, Ильягуев… Два дня уходили от погони, Сыромятников погиб – утонул в горной реке, через которую мы перебирались.
– Когда вышли к нашим?
– Двадцать второго апреля. В день рождения Владимира Ильича.
– Почему вы носите бороду? Скрываете шрам?
– Странный вопрос… Ношу потому, что мне нравится, никакого шрама у меня нет.
– Почему приехали на работу именно сюда? Ведь на Алтае вы занимали более высокое положение, да и работа там была много интереснее.
Васин обиженно поджал губы, помолчал, потом у него вырвалось:
– Борис Семенович! Разве так можно обращаться с гостями?! Если необходимо меня допросить, вызывайте в рабочий кабинет. Больше на ваши вопросы отвечать не буду.
– Дорогой Игорь Иванович! Я расследую дело об убийстве человека, который, по фатальному совпадению, тоже бежал из лагеря Обензее, и тоже в апреле сорок пятого года, и тоже в компании двух товарищей… Как вы поступили бы на моем месте? Ведь меня интересует каждый штрих его биографии, каждое его знакомство. Хорошо, оставим его в покое, я верю вам. Ильягуев жив?
– Если бы верили, не спрашивали бы дальше. Жив, жив! Живет в Москве, заведует кафедрой в одном из институтов, мы с ним встречаемся!
– И все-таки… Почему вы приехали на работу сюда? Вас поманило Скалистое плато? И только потому, что вы надеетесь открыть там золоторудное месторождение. Это правильно?
– Не совсем… Это – моя личная тайна. Я ее ни перед кем не открою.
– Елена Владимировна – хороший специалист? – без всякой связи с предыдущим спросил Туриев.
– Минералог – да. Что касается ее чисто геологических способностей, способностей геолога-поисковика, ничего сказать не могу, для этого надо вместе побывать в поле.
– Вы ведь знакомы с результатами экспедиции Рейкенау, как вы относитесь к особому мнению эксперта Лосева?
– Отец Елены Владимировны аргументировано сделал вывод о том, что Рейкенау не совсем… гм… чистоплотно провел изыскания. Не вина Лосева в том, что его мнение осталось гласом вопиющего в пустыне… Мне не нравится наш разговор… Вы меня все-таки в чем-то подозреваете.
– Не обижайтесь, я выполняю свой долг. А вызывать вас официально, честное слово, считал себя не вправе. Да если б что-то серьезное, кто бы вам позволил отправиться в Свердловск, – шутливо заметил Борис.
Елена Владимировна встревожено посмотрела на Бориса и Васина, когда они вышли из комнаты…
На следующий день Борису позвонил Заров.
– Здравствуйте, Борис Семенович. Знаю, что заняты, но уж простите старика, не могу не поделиться впечатлением. Видели выступление Дроздовой по телевидению?.. Какова, а? Молодец! Так заинтересовать Скалистым плато! Талант! Я думаю, теперь займутся этим местом? А?
– Уже заинтересовались. Собираются послать экспедицию.
– Да? – Наступила маленькая пауза. – И когда же?
– У них свои планы, нас в это не посвящают, Георгий Николаевич. Думаю, надолго откладывать не будут.
– А вы, случайно, не знаете эту Дроздову?
– Знаю, и не случайно, – засмеялся Борис. – Моя невеста.
– Ваша невеста? – оторопело промолвил Заров. – Поздравляю, поздравляю, красавица, – как-то скороговоркой и немного растерянно проговорил Заров. – Вы счастливый! Вот теперь и ваш интерес к Скалистому плато будет удовлетворен.
– А ваш? – невольно резко вырвалось у Бориса, но он тут же попытался смягчить тон: – Вы ведь столько знаете о нем…
Вроде ничего не было в этом разговоре настораживающего. Как раз наоборот. Но каким-то шестым чувством Борис угадал тревогу Зарова. Вспомнил, почему Луцас в Д. интересовался Заровым. И тот пожилой рыбак без единой рыбешки в кукане, который указал Ирбеку «злачное» место в реке, похоже, был Заровым. Но он, Борис, сколько угодно может подозревать, а улик против него нет. Все-таки не мешало бы заполучить на всякий случай отпечатки его пальцев.
Глава пятая
Дроздова быстро нашла нужный ей дом, поднялась по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Пахло кошками и паутиной. Старый дом гулко отзывался на каждый шаг. Резная наборная дверь пугала своей неприступностью. Елена Владимировна нерешительно придавила кнопку звонка. За дверью послышались шаркающие шаги, раздался старческий голос:
– Марина, ты? Почему так поздно, – с этими словами дверь открылась, на пороге стояла полная старая женщина в бархатном халате. Она недовольным голосом спросила:
– Вам кого?
– Вера Яковлевна Сазонова здесь живет?
– Это я.
– Я из геологоразведочной партии, из Рудничного, поговорить надо.
Вера Яковлевна сделала жест рукой, приглашая войти.
Большая комната была заставлена разнокалиберной мебелью, на подоконниках в горшках стояли флоксы, в книжном шкафу поблескивали корешками солидные фолианты, на балконе, дверь в который была открыта, резвились котята. Сазонова усадила Дроздову у круглого полированного стола, сама села напротив. Она несколько секунд изучала лицо Елены Владимировны, потом призналась:
– Редко вижу кого-нибудь из посторонних. Приходит ко мне моя внучатая племянница Марина. На улицу не выхожу, сижу на балконе, любуюсь своими кошками. Их у меня шесть штук, – с гордостью сообщила Сазонова, – самой разной породы. Вы не интересуетесь?
– Нет, нет.
– Со старостью это приходит, – усмехнулась Вера Яковлевна, – если останешься в гордом одиночестве. Был и муж, были и дети, но где они? – Вера Яковлевна горестно вздохнула. – Вы геолог?
– Окончила геологоразведочный. Занимаюсь минералогией. Пришла к вам вот по какому делу. Вы ведали до войны кадрами в геологоразведочной партии?
– Да-да, – протянула Вера Яковлевна, – а что случилось?
– Советские специалисты, работавшие в экспедиции Рейкенау, были оформлены через вас?
– Да. Решили не обременять экспедицию разными службами. Они и финансировались через нашу бухгалтерию.
– Вы не помните такого… Зубрицкий Алексей?
Сазонова встрепенулась, глаза ее оживились.
– Как же не помню? Слава богу, память еще сохранилась, хоть и разменяла восьмой десяток. Высокий, красивый, глазастый был парень. Ему прочили неплохую карьеру, но он пропал без вести. Ушел в маршрут – не вернулся. Горы! Вы, конечно, об этом знаете.
– Меня интересует один вопрос: откуда он был родом? Очень хочется найти его родных и близких.
– Прошло столько лет. Не могу вспомнить. Хотя, знаете, это можно узнать. Как? Сейчас объясню. Алексей Зубрицкий окончил техникум в К-ске. Война этого города не коснулась, архивы, конечно, сохранились. Вот в техникуме и узнайте. А для чего вам это? Минули годы, многое забылось. Конечно, жалко его, совсем молодым был. В честь него маленький обелиск поставили в Рудничном. Алексей как-то сразу пришелся по душе не только работникам экспедиции, но и коллективу нашей геологоразведочной партии. Он приходил к нам иногда, пел хорошо. Имел чувствительную натуру. Мне показалось, что он перед своим последним маршрутом ощущал опасность, нервничал.
– Чем вы это объясняете?
– Он тогда пришел ко мне, попросил показать свою трудовую книжку… Знаете, трудовые книжки были введены в тридцать девятом году, мы их завели на своих работников и на работников экспедиции в марте сорокового. Вот Алексей и полюбопытствовал, как она выглядит. Повертел в руках, вздохнул: «Если со мной что случится, – трудовую книжку сохраните, как память обо мне». Вроде предчувствовал что-то. Я его начала успокаивать.
– А трудовая книжка? – Елена Владимировна подалась вперед.
– Представляете, какая штука получилась… Пропала она. И не только трудовая книжка Зубрицкого и его личное дело, но и многих рабочих. Я выговор получила, чуть не угодила в места не столь отдаленные. Следствие шло полгода, выяснилось, что уборщица по ошибке приняла сложенные в углу бумаги за хлам и выбросила. Сейфа у меня не было… Почему вас интересует именно Зубрицкий?
– Мой отец, профессор Лосев, (вы его, очевидно, тоже помните?) перед смертью говорил об Алеше. Вроде надеялся, что я смогу что-то выяснить. Папа не смог это сделать: война, напряженная работа, понимаете… Ну, я пойду, спасибо.
– Это вас надо благодарить, не забываете тех, кто хоть что-то сделал для развития геологии на Кавказе, а Зубрицкий был толковым геологом, несмотря на то, что без высшего образования.
Выйдя на улицу, Дроздова направилась в парк. Здесь было пустынно и прохладно. Центральный фонтан сеял мелкую водяную пыль, кричали павлины. Елена Владимировна села на скамейку на берегу искусственного пруда, по глади которого неслышно скользили гордые лебеди.
Как же связаться с архивом К-ска? Если бы она представляла какой-нибудь солидный государственный орган? Борис? Вся ее затея тут же лопнет. Туриев не позволит ей заниматься Зубрицким. О! А Феоктистов? Режиссер студии телевидения. Уж он-то сумеет ей помочь!
Елена Владимировна вышла из парка, позвонила из телефона-автомата на студию.
В трубке раздался тонкий голос Феоктистова.
– Телевидение слушает.
– Тоша? – игриво начала Елена Владимировна. – Звонит Дроздова. Помните такую?
– Вас забыть невозможно, – в тон ей ответил Феоктистов. – Чем могу служить?
– По телефону слишком долго объяснять. Сейчас приеду.
Кабинет Феоктистова был в том же беспорядке, в каком она увидела его в первый раз, так же Тоша копался в бумагах, выискивая нужный текст.
Выслушав просьбу Дроздовой, он воскликнул:
– Момент! Сейчас же свяжусь со студией телевидения К-ска. Есть там у меня дружок, недавно с обменной программой к нам приезжал. Наберу телефон по коду.
– Алло! Глебова, пожалуйста. Станислав, ты? Феоктистов звонит из Пригорска. Просьба: срочно позвони в горархив или в геологоразведочный техникум, узнай все, что касается биографии Зубрицкого Алексея. Отчество? – Феоктистов вопросительно глянул на Дроздову. Та покачала головой. – Точно не знаю. – Он опять посмотрел на Дроздову. Елена Владимировна прошептала:
– По-моему, Георгиевич.
– Георгиевич. Год рождения?
– Двадцатый.
Феоктистов повторил.
– Когда окончил техникум?
– В тридцать восьмом, – выдохнула Дроздова.
Феоктистов опять повторил.
– Ну, всего. Жду. – Положил трубку.
Елена Владимировна, не ожидая расспросов, начала разговор с того, что готовит новое выступление для телевидения, для этого ей необходимо знать как можно больше об исчезнувшем в горах геологе Зубрицком.
– Помню, помню эту фамилию. Вы много доброго сказали об Алексее, – кивнул головой Феоктистов. – А как все-таки мое предложение, чтобы вы попробовали себя в роли… ну, если не диктора, то ведущей программы того же журнала «Природа и мы»?
– Подумаю, тем более, что за помощь надо благодарить.
– Вы пока почитайте, – Феоктистов положил перед нею стопку журналов «Искусство кино», посмотрел на часы. – Начинается репетиция. Глебов позвонит ровно в двенадцать – на телевидении работают люди, уважающие точность.
Феоктистов вернулся в кабинет без пяти двенадцать. В десять минут первого позвонил Глебов. Режиссер слушал его, записывая сведения на четвертушке бумаги. Когда закончил разговор, медленно продиктовал:
– Зубрицкий Алексей Георгиевич, родился двадцать четвертого марта двадцатого года, поступил в техникум в тридцать пятом, окончил в тридцать восьмом, был рекомендован в институт, но отказался. Уроженец города Заволжска. Записали?
– Запомнила… У меня к вам еще одна просьба. Право, не знаю, с какого конца подойти, вы уже и так мне помогли.
– Подходите сразу со всех концов, – Феоктистов посерьезнел. – Наш долг – помогать нештатным авторам не только гонораром, но и практическими делами.
– Не смогли бы вы выдать мне документ, в котором бы говорилось, что я готовлю передачу для вашей студии и что мне необходима помощь со стороны соответствующих органов города Заволжска в поисках родственников Зубрицкого?
– Момент! – Феоктистов выскочил из кабинета. Прошло минут десять. Он с улыбающимся лицом протянул Дроздовой фирменный бланк с напечатанным на нем текстом:
– Председатель комитета подписал с удовольствием, поинтересовался, как скоро вы опять выступите.
– Спасибо. Как вернусь, сообщу…
…Евгения Дорофеевна обратила внимание на ее возбужденность.
– Улетаю. В Москву, – невольно солгала Дроздова. Не может же она сказать правду! – Вернусь скоро.
– Так внезапно улетаешь? Утром вроде еще не собиралась…
– Сейчас лето, с билетами трудно, – продолжала сочинять Дроздова, – один наш сотрудник отменил свою поездку, решил сдать билет… Вот я и подумала: почему бы его не переоформить на себя? Так что лечу…
– А Борис? Он знает?
– Звонила ему, его на рабочем месте нет. Ждать его прихода – значит, потерять возможность вылететь.
В Минеральных Водах Дроздова убедилась, какой магический документ выправил для нее Феоктистов. Билетов в Заволжск не оказалось, Елена Владимировна обратилась за помощью к дежурному по аэропорту. Тот, прочитав письмо просьбу о помощи «внештатному корреспонденту Дроздовой Е. В.», сказал:
– Подождите четверть часа. Обычно мы держим два места на брони. Может, вам повезет, бронь снимут.
Дроздовой повезло.
На следующее утро Елена, волнуясь, подошла к окошечку адресного стола в Заволжске. Она помялась, потом решительно сказала:
– Мне надо знать адреса всех Зубрицких, проживающих в Заволжске. Дело у меня серьезное. – Она коротко поведала о причине приезда сюда. Дежурная, по мере ее рассказа, кивала головой, иногда улыбалась. Когда Дроздова закончила, она проговорила чуточку в нос:
– Голубушка, зачем вам адреса всех Зубрицких? Правда, их не так уж много в нашем городе, но та семья, о которой вы ведете речь, известна каждому старожилу Заволжска. В конце двадцатых годов Георгий Зубрицкий, отец Алексея, прогремел на всю губернию: растратил солидную сумму государственных денег, скрылся. Опозорил нас всех. Бедный Алешка. До войны мы все друг друга здесь знали, город был маленький. Это за последние годы разросся: построили химкомбинат, трубный завод, гидростанцию… Пожалуйста, идите по этому адресу, там живет дядя Алексея Зубрицкого. Всего доброго.
Вокзальная улица, 3. Старый деревянный дом, большой двор со спортивной площадкой, рядом с домом – водоразборная колонка… Квартира 9. Дверь открыл пожилой мужчина с густыми седоватыми бровями.
– Пришли наконец, – раздраженным голосом сказал старик, – долго же вас надо ждать, с ума сойти можно… Проходите. Вот, полюбуйтесь, – старик сделал широкий жест рукой, – порушили, а вделать проводку не вделали. Разве так работают? Да будь такое в мои молодые годы – засудили бы. А сейчас все прощается. И кто виноват? Мы, жильцы. Терпим, унижаемся, просим, деньги суем. А почему просим, когда требовать имеем право?
– Извините, – начала было Дроздова.
– Никаких извинений! Я без электроэнергии не могу жить, девушка. Еду на электроплитке готовлю. Так что будьте добры…
– Я не электрик, дедушка.
– Какой я вам дедушка! – возмутился хозяин. – Зовут меня Савелий Николаевич Зубрицкий, пенсионер с двухлетним стажем, всего шестьдесят два, а вы – дедушка. Откуда будете?
– Журналист Дроздова, – Елена Владимировна сказала это и похолодела от стыда: какой она журналист?!
– Присаживайтесь на тахту, стул всего один. Вот так. Теперь задавайте вопросы.
– Вы давно живете в Заволжске?
– Со дня своего рождения. Надеюсь и помереть здесь, хотя чертовски хочется жить. Чем старше становишься, тем больше сознаешь: жизнь – прекрасная штука.
– Одиноки?
– Зачем вы так? – Зубрицкий обиделся, – Мои сыновья, уже женатые, живут и работают в Москве. Один – таксистом, другой – авиаконструктором.
– А здесь родственники есть?
– Из родственников одна двоюродная сестра, но она Векшина Полина Мироновна. А что случилось, собственно говоря?
– У вас был племянник Алексей?
– Пропал он в горах Кавказа в сороковом году. Хороший был мальчик, умный. Без отца вырос. Отец его, – продолжал Савелий Николаевич, видимо, высказывая наболевшее, – мой старший брат Георгий, в двадцать восьмом году сбежал отсюда от наказания. Алешку воспитал тесть брата, Иван Христофорович Грейм. – Савелий Николаевич набил трубку табаком, задымил, продолжил: – А вообще-то мы из дворян. Отец наш столоначальником был, слыл либералом. Георгий – царский офицер, в гражданскую перешел на сторону Советов, потом работал в торговле, допустил растрату – и был таков. Я с четырнадцати лет работал, всю войну пропахал в пехоте, награжден двумя орденами Славы.
– У вас не сохранились фотографии Алексея?
– Нет, откуда? Война все растрепала. Может, у Полины Мироновны. Не может, а точно есть. Поехали к ней?
…Савелий Николаевич уверенно толкнул калитку. Навстречу ему бросилась маленькая лохматая собака, отчаянно виляя хвостом и повизгивая. Дроздову собака словно и не замечала вовсе, но когда она ступила на крыльцо дома, свирепо залаяла. Савелий Николаевич поймал ее за ошейник, оттащил в конуру, привязал там.
На шум из дома вышла девушка лет семнадцати. В сумерках лицо ее казалось бледным.
– Мы по делу, Беллочка. Полечка как себя сегодня чувствует? – спросил Савелий Николаевич, положив ладонь на плечо девушки.
– Как всегда, – ответила та.
– Полина внучка, – сказал Савелий Николаевич, – дочка старшего сына. Умница. Семнадцать лет, а уже на третьем курсе университета. Вундеркинд!
В комнате, в которую они вошли, было очень светло и чисто. В открытое окно вливался свежий воздух, пахло травами, сохшими в пучках на полу, на подоконнике, на протянутых под потолком тонких веревках.
Справа от открытого окна стояла коляска. В ней сидела приветливо улыбавшаяся женщина. Увидев вошедших, она сделала движение, словно хотела встать.
– Бабуля! К нам гостья. Дроздова Елена Владимировна – журналист.
Полина Мироновна вопросительно подняла брови, на ее лице отразилось недоумение.
– Рада, – прошелестел в тишине голос женщины. – Снам не верю, но привиделось мне нынче ночью, будто приехала я на берег моря, а тут солнце стало подниматься, и стало мне светло, радостно, как в далекой молодости. Солнце во сне – гостям быть. Так моя матушка говаривала. Что вас интересует?
– Я собираю материал о геологах, внесших свой вклад в развитие сырьевой базы металлургических предприятий Кавказа, – сказала Дроздова и чертыхнулась про себя: разве такими сухими словами можно говорить о цели своего визита? А еще журналистом представляется! – Меня интересует судьба геолога Алексея Зубрицкого.
