Текст книги "Самосожжение"

Автор книги: Юрий Антропов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Феникс! – выдохнул Гей не то испуганно, не то обрадованно. – Легок на помине... Впрочем, я и Шурика вспоминал...

Ах эта ностальгия!

– Не Феникс, а Фейзулла из Сингапура, доктор административных наук и член клуба...

И тут Гей сказал решительно:

– Матвей Николаевич!.. – Гей увидел себя на экране: лицо человека рассерженного, но собой пока еще владеющего. – Матвей Николаевич, можно вас на минутку?

– Пожалуйста! – Мээн был, наоборот, само благодушие.

– Да, но... Я бы хотел с глазу на глаз.

– А как это сделать?

Мээн не на шутку, видать, развеселился. Еще бы! Неслыханная-невиданная телепланерка, ничего подобного не было в жизни. Рассказать на Комбинате – не поверят, хотя город, как пишет областная газета, идет в ногу с научно-техническим прогрессом.

"Может, идет, – подумал Гей, – да не совсем в ногу..."

Черт знает почему он вдруг подумал так, в глубине души любя свой город и земляков, нехорошо подумал, прямо скажем, с каким-то намеком.

Хотя как раз если прямо сказать, ЯЗЫКОМ ПРАВДЫ, то подумал именно хорошо.

Катализатор прогресса – микроэлектроника, вычислительная техника и приборостроение, вся индустрия информатики. Они требуют ускоренного развития.

При этом, как не сразу Гей заметил, на экране телевизора, чуть повыше изображения его лица, сначала появились слова, белым по черному: "МОЖЕТ, ИДЕМ, ДА НЕ СОВСЕМ В НОГУ..." – а потом уже все остальное, то есть два последних абзаца, включая цитату.

Получилось как на фронтоне здания газеты "Известия".

Бегущая информация.

Гей просто в шоке оказался, не знал, что и думать, точнее, лихорадочно думал о том, как ему ни о чем не думать, и часть экрана, вверху над его окаменевшим лицом, стала серой, как нечто аморфное, при этом захватывалась и макушка Гея, – возможно, случайно, из-за технических неисправностей, а может, вполне закономерно.

И Гей тотчас вышел из шока.

– Матвеи Николаевич!..

Он решительно был теперь настроен, хотел тут же, при всех, повторить, что на Рысы никого не берет – ни эту свадебную компанию, куда Джордж с Фойзуллой затесались, ни самого Мээна. Для них это, может, мероприятие, а для него, социолога, это работа, и работа серьезная.

И пока Гей мысленно выговаривал себе все это, как бы речь свою оттачивая, по серому экрану над его макушкой, которая, кстати заметить, и форму обрела, быстро промчались все эти слова, которые я записал сейчас в предыдущем абзаце, уже по рассказу самого Гея.

– Think slowly, please!

Возможно, это сказал Мээн, от огорчения перепутав языки, которыми он владел почти так же плохо, как и русским. Во всяком случае, лицо его уже появилось на экране, и он произнес ровным, бесстрастным голосом:

– Надо проработать этот вопрос...

– Демагогия! – Гей сразу на крик сорвался. – Формализм! Бюрократия!..

– Ну и так далее, – сказал Мээн как ни в чем не бывало.

И Гей тотчас остыл. И молвил вполголоса:

– Во всяком случае, этих двоих в свою антивоенную книгу я и не думал брать...

Мээн удивился вполне искренне:

– Ты же сам говорил мне, что возьмешь, подобно творцу, каждой твари по паре! Да мне сдается, что уже и брал... – намекнул он.

– Вообще-то брал... – сознался Гей со вздохом. – Но брал как бы условно, издалека, без вывоза сюда, за границу. Здесь и своих тварей полно.

– А с чего ты взял, что эти двое вывезены сюда от нас?

– Это Шурик и Феникс, – мрачно сказал Гей. – Как облупленных я их знаю! Мне их маски в нашем клубе надоели! Тут я их еще не видел...

– Я проверял перед посадкой. Кого попало я бы не посадил.

– А. не могли они подсесть по дороге? – перебил его Гей.

– Да что ты! Шпарим как очумелые без остановок! Ты же видишь, что наш автобан огорожен проволокой. Непреодолимая зона. Ни к нам, ни от нас!

Гей будто не поверил Мээну и глянул вперед, в стороны. И правда, двигались, как по тоннелю.

И тут в телевизоре странный звук возник, словно кто-то грузный поднялся с кресла, отодвинув его в сторону, и тяжело затопал, направляясь как бы к трибуне, а потом и трибуна под ним заскрипела – облокотился, значит. На экране все это время было черным-черно. Как внезапное затмение средь бела дня. А потом появилось изображение руки, поднятой как при голосовании... Может быть, дали себя знать помехи в работе системы? Гей озадаченно посмотрел на Алину. Рука на экране, похоже, призывала голосовать... Но за что?! Или против чего, кого?!

Мээн осторожно заговорил, однако на экране почему-то не появлялся:

– Товарищи... Вы хотите выступить?

На экране осталось при этом изображение поднятой руки, и Гею вдруг показалось, что он знает эту вялую большую ладонь.

– Привет вам! Я, товарищи, по поручению... Поэтому я без всякой записки...

Казалось, что голос исходит прямо из Руки.

Знакомый голос!

– Пожалуйста, пожалуйста! – залебезил Мээн, так и не появившись на экране.

– Я должен высказать вам, товарищи, гигантскую мысль... Мы не должны, товарищи, проходить мимо высказывания этого социолога, Гея этого самого, который выдает себя за ученого! Я имею в виду его высказывания относительно тварей... это же библейские высказывания, а значит, не наши! И вообще все, что он говорит и делает...

– Это диалектика жизни! – перебил его Гей. – То есть действие жизни!.. Исправьте систему! – загорячился Гей, обращаясь непонятно к кому. – Разве никто не видит и не слышит, что телекинез этот самый барахлит?!

И тут голос, исходивший из Руки, жестко возразил:

– Никаких нарушений нет! Система работает отлично! Сони-сони. Я и сам хочу установить такую же на своем Комбинате...

Гей растерянно глянул на Алину и заметил наконец, что пальцами правой руки она манипулирует кнопками на каком-то приборе, стоявшем возле рычага ручного тормоза. Он уже знал, что руль машины она почти всегда держала только левой рукой. Значит, это все подстроила Алина. Запись на видеокассете...

– Ты?! – воскликнул он.

Она только улыбнулась, глядя на дорогу перед машиной.

Это восклицание Гея, похоже, больше никто не слышал. А на экране по-прежнему было изображение Руки.

– У вас все? – вежливо спросил Мээн, обращаясь, как видно, к Руке.

– Да, у меня все.

– Спасибо! – с чувством сказал Мээн. – Спасибо вам, Борис Николаевич, за глубоко содержательное и глубоко научное выступление!..

Алина не выдержала – нажала кнопку, изображение Руки тотчас пропало.

– Слушай, Тихомиров... – сказал Мээн не своим голосом, и на экране возникло изображение его лица, донельзя растерянного. – Что это было?

– Летающая тарелка... – Гей улыбнулся.

– Да, но я лично проверял перед посадкой! – Мээн был в смятении.

– А может быть, – Гей хитро смотрел на экран, – и этот Борис Николаевич, как вы только что назвали Руку, тоже попал сюда не от нас? Например, из Гонконга.

– Не нашего ума дело... – деликатно сказал Мээн. – Ты лучше вот о чем подумай... – Мээн усмехнулся. – У меня для тебя новость. Твоя благоверная в Татры направляется.

– Алина?!

– Да, но не из тех Алин, которые в Старом Смоковце были. Настоящая. То есть твоя жена.

– This is impossible! – выпалил Гей в испуге.

– Увы, сэр, это вполне возможно, – как бы горестно вздохнул Мээн.

Он хорошо понимал своего земляка и выражал ему сочувствие. В самом деле. Человек оставил жену в гостинице, дорогой номер был оплачен вперед на целую неделю, в чужом городе – ни души! нет ни родных, ни близких, ни подруги какой-нибудь, потрепаться, почесать языки и то не с кем, ходи по магазинам день-деньской да телевизор смотри по вечерам... и вот баба возьми да завихрись, с незнакомым мужиком, с иностранцем, в неведомую даль покатила...

– А ну-ка выразись, Матвей Николаевич, членораздельно!

– Телекинез их обнаружил.

– Когда?

– А вот когда я первый раз вырубился. Ты – пропал на экране, а твоя Алина объявилась. Говорит: "Здравствуйте, Матвей Николаевич!" Дескать, своим глазам не верит. Ну, поболтали мы, то да се. А потом вдруг про тебя спрашивает: мол, рядом с вами он, что ли? Голос Гея, говорит, слышу, а изображения нету на экране... А я ей говорю: мол, это он в зону попал, может, скоро и объявится... Дескать, временные помехи на пути к цели...

Гей не мог осознать эту новость.

– Вы не перепутали, Матвей Николаевич? – с надеждой на ошибку спросил он. – Тут же вон сколько нас, в зоне-то. Мало ли какую женщину вы за Алину приняли!

– Так ведь я же проверил. Я у нее про деток спросить успел. И она ответила. Гошка, мол, в армии, а Юрик с ее подругой остался, с Татьяной Гостюниной.

Гей сражен был наповал.

– А что за мэн с нею, Матвей Николаевич?

– Да Гей какой-то... Но ты не боись! На Рысы мы его отошьем! Так что еще парочка масок, фантомов этих самых, добавляется, – подытожил Мээн. – Сверх нашего плана, так сказать.

– Такие дела, – буркнул Гей, глядя на Алину.

Она усмехнулась:

– А что я вам говорила? Помните, еще в гостинице? Сутки – это страшно много для женщины. Целая жизнь!..

Бог ты мой, сказал себе Гей, неужели она теперь ему мстит?

Ведь если бы это какой-то обычный, банальный был флирт, Алина не стала бы его афишировать. На кой черт ей уезжать из Братиславы? Несколько суток без чьего-либо присмотра. Так нет же, она устремилась на Рысы. Тут уж встречи не миновать.

Гей машинально открыл Красную Папку.

Именно в ней хранились кроме всего прочего некоторые свидетельства прошлой его жизни с Алиной...

– Ну, у меня пока все! – Мээн готов был нажать клавишу. – Планерку, товарищи, считаю законченной! До скорой встречи на вилле "Адам и Ева"! Напоминаю, товарищи, а также дамы энд господа, что всю нашу агитбригаду, пардон, компанию приглашает на чашку кофе моя хозяйка, Ева...

– Я не Ева. – Лицо улыбающейся женщины, похожей на Алину, возникло на экране.

– Да, да, конечно! – Мээн улыбнулся, как настоящий джентльмен. – С этим еще разберемся... Гуд-бай, господа! Thank you! – Он дипломатично улыбнулся, как посол в конце своей речи, и с удовольствием ткнул пальцем в красную клавишу.

И сразу ночь вокруг обозначилась.

Словно мертво, пустынно было везде.

И только мотор машины гудел.

Да коридор света тянулся по автобану, огороженному сеткой.

Алина, помедлив, снова включила магнитофон.

Другая уже была музыка...

Pink Floyd. Wall.

– Не надо! – крикнул Гей. – Пока эту музыку не надо!..

И прежде чем уткнуться в Красную Папку, Гей с ужасом подумал о том, что в течение этой странной, нелепой телепланерки он ведь не вспомнил ни разу о приказе президента Рейгана, который объявил Россию вне закона!

И тут я сказал себе: вопрос вполне резонный.

Но этот вопрос, пожалуй, следует задать каждому из нас.

Разве мы постоянно помним о том, что ядерная всеобщая война может начаться в любое мгновение?

А если и помним, то все ли делаем – постоянно! – для того, чтобы она не началась?

Сам Гей – тому я свидетель – помнил постоянно и о том, что ядерная война может возникнуть в любой момент, и о том, что бить в колокол Джона Дона тоже следует постоянно. И не только помнил, но и бил – его брошюра "Homo prekatastrofilis" и была таким колоколом. Кстати заметить, вся семья Гея была причастна к созданию этой брошюры. Гошка делал оформление, Алина Притчу о Зверях написала, которую Гей хотел дать в сцене восхождения к истине, как один из материалов для Красной Папки – к докладу вождю человечества, а Юрик музыку писал к брошюре, этюд No 2, соль минор, "Вечер жизни". Такие дела.

Гей надеялся, что однажды эту семейную книгу прочтет президент Рейган, а потом и другие президенты ее прочтут, генералы и адмиралы, солдаты всех армий прочтут и весь народ Земли, и все ужаснутся тому очевидному, что как бы не замечали в своей жизни – мир находится на волоске от гибели, всем одуматься надо, пока судьба человечества не оказалась в руках КОМПЬЮТЕРА. И если все, все одумаются, то наступит День Всеобщего Разоружения, День Всеобщего Мира. И Гею даже медали за это не надо. Он признался мне смущенно, что высшей наградой для него было бы учреждение Организацией Объединенных Наций постоянного конкурса самых юных исполнителей, и чтобы дети всех стран ездили по всему миру с концертами – как Чрезвычайные Полномочные и Постоянные представители той или иной страны, и Юрик сыграл бы на фортепьяно если уж не свое сочинение, этюд No 1, соль мажор, "Утро жизни", то божественную сонату Джакома Грациоли, в которой, как считал Гей, таилось то, что не так уж часто выпадало в жизни, ощущение радости бытия.

ЛЕНИНСКИМ КУРСОМ МИРА

Советский Союз, другие братские социалистические страны неустанно борются за мир и международную безопасность. Социализму для своего развития, для все более широкого удовлетворения новых и разнообразных потребностей народа нужны мирные условия.

Динамичный, конструктивный внешнеполитический курс КПСС и Советского государства, смелые инициативы СССР отвечают жизненным интересам, глубоким чаяниям не только советского народа, но и всех народов планеты, вселяют в них реальную надежду на перемены к лучшему. Об этом со всей убедительностью свидетельствует широкий позитивный отклик мировой общественности на ответы М. С. Горбачева американскому журналу "Тайм", на его заявления, сделанные в ходе беседы с группой американских сенаторов. Содержащийся в них анализ международной обстановки, изложение позиции СССР по главным проблемам современности, его практической политики проникнуты чувством огромной ответственности советского руководства перед лицом своего народа и всего человечества.

Копирайт

"Правда". 12 сентября 1985 года

В Красной Папке был и другой документ.

ВАШИНГТОН. Члены палаты представителей Дж. Браун, Дж. Моукли, Дж. Сейберлинг и М. Макхью совместно с представителями Союза обеспокоенных ученых, объединяющего в своих рядах 700 членов Национальной академии наук, в том числе 54 лауреата Нобелевской премии, возбудили в окружном суде иск с целью предотвратить намеченное на 13 сентября испытание противоспутникового оружия.

Развертывание противоспутниковой системы приведет, к тому, что любая неполадка или поломка спутника грозит превратиться в повод для войны, предупредил Дж. Моукли.

На обструкционистскую позицию администрации Рейгана в вопросе о противоспутниковом оружии указал исполнительный директор Союза обеспокоенных ученых Г. Рис. "Мы считаем, – указал он, – что Соединенные Штаты не стремятся вести переговоры по этой проблеме в духе доброй воли".

Свыше 300 видных американских ученых по меньшей мере в 31 университете США взяли на себя торжественное обязательство не участвовать в проектах, имеющих отношение к программе "звездных войн".

Копирайт

"Правда". 1 сентября 1985 года

Между прочим, тут же были вырезки, где говорилось о том, что сторонники мира ведут борьбу против милитаризма в Париже и Лондоне, в Гааге и Дели, в Токио и Стокгольме... Почти во всем мире!

Да, конечно, есть сторонники мира и в США, там тоже ведется борьба, в частности против милитаризации космоса. Но именно США считаются своего рода застрельщиками в гонке вооружений. Особенно Рейган расстарался. Большой умелец. Этот умелец дошел даже до того, что "подкреплял" свои высказывания антисоветские, разумеется! – ссылками на ленинские "источники", которые на самом деле являются грубой фальшивкой и никакого отношения к работам Ленина даже в малейшем приближении не имеют. Копирайт. "Правда", ТАСС. 12 сентября 1985 года. "Президент, например, разглагольствовал о том, что, "начиная с Ленина, каждый русский руководитель неоднократно подтверждал, что цель русских – создание всемирного коммунистического государства", что "Соединенные Штаты главный враг Советского Союза".

В заявлении ТАСС говорится, что "нельзя не задаться вопросом: что за этим скрывается?".

Гею было ясно, что за этим скрываете я. И его волновал другой вопрос: ЧЕМ ЖЕ ВСЕ ЭТО КОНЧИТСЯ?

В надежде услышать какие-то новые сообщения, которые опровергли бы страшную новость о начале войны, Гей нажал клавишу телевизора.

И опять попал на сцену из телефильма "Адам и Ева".

Господи боже, мир висит на волоске от гибели, а люди говорят о сексе и занимаются сексом, словно это и есть панацея от всех бед. Просто безумие!

Да, но где же эти самые свидетельства прошлой его жизни с Алиной?

Гей только-только разворошил бумаги в Красной Папке, а машина уже остановилась возле виллы.

АДАМ И ЕВА

Крупными буквами, прямо на крыше, были выложены эти слова, означавшие название виллы. Гей удивился тому, что Мээн уже стоял на освещенной площадке, где припарковалось несколько машин, и призывно махал ему рукой.

– Когда они проскочили мимо нас? – Гей посмотрел на Алину, однако в это время другая Алина подошла к их машине и сказала тоном гостеприимной хозяйки:

– Прощу на чашку кофе! – Она улыбнулась Гею. – Ничего другого не обещаю, даже слабых напитков... – И улыбнулась Мээну. – В знак уважения тех мероприятий, которые проводятся у вас на родине.

– Thank you... – буркнул Гей, досадуя, что бумаги из Красной Папки ворохом лежали у него на коленях.

– Оставьте это на сиденье, – сказала Алина, кивая на бумаги.

– Ни за что!

– Вы писатель? – спросила хозяйка виллы.

– Наш Тихомиров – ученый, московский социолог, – сказал Мээн, как бы представляя хозяйке гостя. – Здесь он в творческой командировке. Работает над очерком...

Гей осадил Мээна взглядом. Гей не хотел имя вождя упоминать всуе.

– ...над очерком о Бээне, – сказал Мээн, ибо хозяйка ждала полного ответа.

– Не совсем так... – буркнул Гей, собирая бумаги в Красную Папку.

– О Бээне? – живо спросила Алина.

– Да, о нашем большом начальнике, – пояснил Мээн. – О Борисе Николаевиче.

– Не совсем так... – снова буркнул Гей.

– Он занимается воссозданием будущего из прошлого, – сказала Алина хозяйке.

– Он хиромант?! – еще живее спросила хозяйка.

– Нет, – сказал Гей, выбираясь из машины вместе с Красной Папкой. – Я самый обычный человек. Homo prekatastrofilis.

– Очень, очень приятно познакомиться!..

Ну и так далее.

Как там писал великий граф?.. Что-то насчет веретен. Дескать, стоило их только запустить, как они без умолку скрипели, то бишь толковали на разные светские темы. "Разговорная машина" – это граф хорошо сказал.

Гей прекрасно понимал, что хвалить или хулить великого графа нескромно. Да Гей и не делал этого! Он просто вспомнил, как великий граф описал эту самую разговорную машину в одном из российских салонов, где, как уверял великий граф, была собрана вся интеллигенция Петербурга.

Полноте, ваше сиятельство! Так ли уж вся? И такая ли уж интеллигенция? В самом деле, кто интеллигенты – так называемый князь Василий, это великосветское ничтожество? Да он разве не похож на Бээна? Правда, Бээн без лоска, без панталон и вовсе не жеманный, не грациозный, а жесткий, вероломный, ну и так далее. Но оба они, как говорится, одним миром мазаны, разве нет?.. Мадам Шерер. Просто сплетница. Самое главное бестолковое и пошлое веретено в той разговорной мастерской, которая ничего сущего не прядет. Сколько угодно и теперь таких никчемных веретен.

Гей был неучтив? Ну что вы! Автор, великий граф, и сам относился к женщинам, судя по всему, критически. Насолили они ему, должно быть, пока он по салонам разгуливал, прежде чем засесть в Ясной Поляне. Граф сравнил княгиню Болконскую со зверьком – сначала в образе белки, а потом и собаки. И вообще, как он сказал о женщинах-то?.. ЭГОИЗМ, ТЩЕСЛАВИЕ, ТУГОУМИЕ, НИЧТОЖЕСТВО ВО ВСЕМ – ВОТ ЖЕНЩИНЫ, КОГДА ОНИ ПОКАЗЫВАЮТСЯ ТАК, КАК ОНИ ЕСТЬ. Такое впечатление, что граф насмотрелся разных фильмов про Адама и Еву. Разумеется, зарубежного производства. И Гей хотел бы, любя великого графа, который конечно же не был противником эмансипации, сделать поправку, что великий граф имел в виду лишь женщин света, но не женщин как таковых. К тому же эти резкие слова о женщинах света он говорил устами Андрея Болконского...

Кстати, что касается Андрея Болконского, то он был, как считал Гей, ума далеко не блестящего. Скорее, наоборот. ОН ШЕЛ НА ВОЙНУ И НЕ ЗНАЛ, ДЛЯ ЧЕГО ИДЕТ. "Я не знаю", – сказал он Пьеру так, как если бы это сказала круглая дура Элен или маленькая сука Лиза. И добавил: "Так надо". Подумать только! "Так надо"... Надо – кому? Ах ты господи, говорил себе Гей, ну какой же болван! Даже Пьер, на что уж был незаконнорожденный, и тот сообразил – и сказал этому недоумку Болконскому: ЕЖЕЛИ Б ЭТО БЫЛА ВОЙНА ЗА СВОБОДУ. Я БЫ... ПЕРВЫЙ ПОСТУПИЛ В ВОЕННУЮ СЛУЖБУ. Ай да Пьер, браво! Но даже Пьер, сказавший эту наполовину умную речь, тоже не был настоящим интеллигентом. Какой он, к черту, интеллигент! В этой сцене, во всяком случае. Он ведь как дальше сказал? "...но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире... это нехорошо". Под "величайшим" он полагал Наполеона. Может, и впрямь великого полководца, но человека – отнюдь не великого.

Великий человек не может жаждать мирового господства. Крови людской. Иначе и Гитлера можно назвать великим человеком...

Воистину великими людьми, считал Гей, настоящими интеллигентами в ту пору, в начале девятнадцатого века, были другие – о ком Толстой не упомянул ни слова. Хотя бы одного назвать – Пушкин! – и сразу пропасть обнаружится между ним и толстовской "всей интеллигенцией Петербурга". Ведь это был золотой век русской культуры. Сам же граф только позже великим сделался, когда описал, в частности, разговорную машину в салоне мадам Шерер, где, как выяснилось, ни одного подлинного интеллигента не было и в помине. И кстати заметить, фактографическая, социальная неточность не помешала графу сделаться великим. Но даже тогда, когда граф уже великим сделался, он так и не восстановил историческую справедливость, что легко бы получилось, если снять при редактуре только два слова: "вся интеллигенция", заменив их в крайнем случае, коли графу объем жалко было терять, на четыре слова – "вся великосветская шатия-братия".

И тем не менее, сказал себе Гей, нельзя не признать, что вся эта великосветская шатия-братия, когда разговорная машина была запущена, много о войне говорила – на разные лады. Более того, со слов о войне, произнесенных устами мадам Шерер, и начинает работу разговорная машина. А ведь что за война была, господи! Столько ружейных и пушечных выстрелов с той стороны – и столько же примерно выстрелов со стороны противной. И ни одного ядерного взрыва, даже самого слабенького, какого-нибудь так называемого разведывательного...

Гей вспомнил статью в газете "Правда" за двадцать восьмое марта. Статья А. Масленникова, собственного корреспондента в Англии. "Догмы и жизнь". Третий абзац снизу гласил:

Было бы неправильно закрывать глаза и на то, что усиливающиеся сейчас разговоры о так называемой "европеизации" оборонной политики НАТО используются определенными кругами в качестве предлога для вовлечения западноевропейских стран в новый тур гонки вооружений, разработанный американскими стратегами и предусматривающий оснащение натовских армий новейшими видами так называемых разведывательно-ударных средств обычного типа, поражающая сила которых приближает их к оружию массового уничтожения.

"Обычного типа"... Ну не прелесть ли? Скоро обычными будут ядерные патроны для автоматов и пистолетов. В самом деле, если этой сатанинской разрушительной силы накоплено в мире уже столько, что хватит на многократное уничтожение всего человечества, – даже термин ввели в обиход OVERKILL, – то почему бы не выдать каждому землянину по причитающейся порции? Точнее, каждому вышло бы по несколько порций. С добавкой. Как в столовой дома отдыха социологов. То есть в столовой с каждым годом, как ни странно, все труднее получить добавку, даже если просить универсальную рыбку хек и какой-нибудь жуткий гарнир. Из полусырой перловки. А тут, с ядерными устройствами, макси там или мини, пожалуйста, никаких проблем, любое количество на каждого жаждущего!

Такие дела.

Однако о чем шумят, скрипят веретена в наш космический, атомный, ядерный век?

Гей не успел к разговору прислушаться, вообще не успел еще понять, а был ли какой-то разговор в гостиной Алины, как хозяйка включила телевизор, и все тотчас вокруг него сгрудились, на экран молча уставились, будто подчинились знаку гипнотизера. В толпе Гей увидел и Мээна, то есть Мээн-то как раз ближе всех оказался перед экраном, может, он и включил телевизор, а хозяйка лишь присутствовала при этом. Гей повертел головой, еще кого-то выглядывая... Нет, ни Шурика, ни Феникса тут не было. Гей подумал с облегчением, что их появление на телепланерке было связано с видеокассетой Алины, как и возникновение руки и голоса Бээна. Самое любопытное было в том, что Феникс и Шурик бывали на Комбинате Бээна, и не раз, он устраивал им то рыбалку, то охоту, то еще что-нибудь. Свои люди, одним словом. А кто-нибудь из детей Бээна, как водится, мог увлекаться видеозаписями...

– Сейчас пойдет одна занятная сцена, – сказал кто-то многозначительно, может, сам хозяин, Адам, или как там его зовут, может, Гей, и это была единственная фраза, как бы вступительная, напутственная, которую при полном желании нельзя выдать за разговор.

Все молча глазели на экран.

А вдруг, подумал Гей, сейчас покажут выступление президента? Он скажет, признается, что пошутил, пошутил неумно, нехорошо, сдуру брякнув про бомбардировку России.

Но к экрану было не протолкнуться. Там что-то происходило интригующее, завораживающее, судя по лицам гостей Алины, происходило совершенно беззвучно, и Гей подумал, что президент молча стоит перед народом Земли, как на Страшном Суде, опустив голову, прося прощения за немыслимые, чудовищные грехи перед человечеством.

Потом Гей понял, что там, на экране, совсем не то показывали, он быстро глянул на часы и тревожно сказал:

– Послушайте! А ведь Рейган и в самом деле может отдать приказ о начале ядерной войны...

На него зашикали. Собственно, это Мээн и зашикал. И даже сказал не без раздражения:

– Пошутил – и хватит! Посмотри лучше, что твой Адам вытворяет...

И Гею сразу же дали место перед экраном. Чтобы не был инакомыслящим. И Гей увидел коллегу Адама. Тот явился на виллу Эндэа. Но уже не слонялся как неприкаянный. На сей раз Адам был тут не столько в роли мужа Евы, сколько в роли социолога. И Ева первой поняла это, она теперь не отходила от Адама ни на шаг, она разыгрывала тоже новую для себя роль – не просто жены, любимой мужем, но еще и жены любящей – разумеется, своего мужа, только своего! Такие дела. То ли цену себе набивала, играя перед высоким красавцем с длинным острым носом и взглядом хищника, репортером бульварной газеты, похожим на сутенера, то ли Адаму пыль в глаза пускала, сбивая с него запал социолога, который был настроен к работе немедленной, причем глубоко научной и глубоко содержательной, – прямо на месте действия, на вилле Эндэа, в этом тварюшнике, как Адам некультурно выражался в последнее время.

Но у Евы с ее ролью ничего не выходило! Завал на первом же просмотре. На фотопробах. А ведь задание было пустячное. Как бы опережая желание мужа, она должна протянуть ему на блюдце с золотой каемочкой дольки апельсина, скажем, и она протягивает – разумеется, так, чтобы все застолье видело этот ее красивый жест, но Адам и ухом не ведет, будто не замечает этого красивого знака внимания жены, именно так это называется, и берет с другой тарелки без всякого золотого ободка самый обычный, банальный ломтик сыра, ну как вам это нравится? Ева зло и растерянно зыркает в сторону газетчика, похожего на сутенера, заметил он или нет этот некрасивый жест ее мужа, законного Адама, который теперь принародно оплевывал свою законную жену, как заявит потом Ева. Ну и так далее.

Знакомая история. Гей хотел было уйти отсюда, но режиссер-постановщик, подчиняясь воле Адама, повел камеру по кругу, по всему застолью, останавливаясь то на одной физиономии, то на другой, крупным планом конечно, и Гей моментально узнавал гостей Эндэа, людей избранных, разумеется, современную элиту. Каждой твари тут было по паре. Первыми среди первых считались торговцы, бизнесмены, то есть по-нашему если – спекулянты, фарцовщики, жулики. Они ворочали миллионами в любой валюте, они держали в своих руках гигантскую сеть магазинов, складов, баз, отелей, выставок, театров, больниц, игорных и. публичных домов, даже колледжей, с ними дружбу водили и самые сильные мира сего – чиновники разных ведомств. Такие дела. Чиновники эти были уже вторыми среди первых, а может, первыми среди вторых, смотря какое дело намечалось. А уж как фон, как задник жизни, тут была и другая публика – адвокаты и врачи, репетиторы и экстрасенсы, оценщики страховых контор и воротилы автосервиса. Словом, вся интеллигенция того буржуазного пригорода, где находилась вилла Эндэа. То есть вся шатия-братия.

Бедняга Адам! Впрочем, нет. Он уже не страдал, как прежде; он изучал эту публику, он пытался понять, в чем ее корни, в чем сила неистребимая. Будто на кассету магнитофона, социолог Адам наматывал на ус – о чем беседы идут на таких сборищах, пардон, вечеринках. Нет, не только анекдоты, сплетни, упаси боже! Обсуждались и дела, точнее, заключались деловые сделки. По весьма нехитрой схеме: ты – мне, я – тебе. Диалектика жизни. А может, бардак. Эти крылатые бээновские определения были на устах эндэановских гостей. То ли Бээн их позаимствовал, думал теперь Гей, то ли гости Эндэа позаимствовали эти выражения у Бээна. Да, но каким образом все эти мафиози, проститутки и гомосексуалисты могли знать Бээна? Правда, его дети если не учились, то стажировались за границей. Культурный, научный обмен. Дух и буква Хельсинки. Поэтому языки у всех неплохо подвешены. И Гею вдруг показалось, что все гости Эндэа – это дети Бээна. Семейный сбор. Не хватало только папаши...

Но тут к Адаму, виляя бедрами, какая-то дева подошла.

– Вы кто? – спросила она, затягиваясь дымом сигареты. – Писатель?

Ага, отметил Гей, у них не было своего писателя, газетчики – были, хоть отбавляй, а вот писателя не было.

– Он у меня ученый! – сказала Ева как бы даже с гордостью, но и не без презрительности. – Бакалавр...

– Я знаю одного бакалавра, – перебила ее дева не без презрительности, но и как бы даже с гордостью. – Он циклевал полы в моей квартире.

– Вот что делают, проклятые капиталисты... – Мээн глянул через плечо на Гея. – Такого ученого заставили полы циклевать!.. – Он помолчал и сказал презрительно, даже без тени всякой гордости: – Организмы...

– Кто-кто?! – встрепенулась Алина.

– Организмы.

– Это любимое слово Бээна, – добавил Гей.

– Любимое... – Алина не то подтвердила, не то хотела что-то вспомнить.

– Бээн так называет всю эту шатию-братию, – Мээн кивнул на экран, – когда клеймит ее в своих высказываниях.

– Этих людей еще называют посадочными, – сказал кто-то. – Они уже отсидели срок или готовятся отсидеть.

– Но их у нас мало, крайне мало! – воскликнул Мээн. – Так что у нас это явление, прямо скажем, не типичное.