Текст книги "В океане "Тигрис""

Автор книги: Юрий Сенкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Вероятно, у консорциума свои планы насчет сообщений об экспедиции. Но и у нас ведь тоже планы. Путешествие идет со скрипом, преследуют неудачи, впереди заходы в порты государств, не слишком поощряющих визиты иностранцев, – нам нужна хотя бы крошечная популярность, минимальный авторитет, чтобы нас, не дай бог что случится, хотя бы спасли вовремя! А мы скованы условиями контракта по рукам и ногам.

Это, разумеется, не может не нервировать Тура. Он часто не в своей тарелке. То ворчит, то, наоборот, уверяет всех и себя, что дела превосходны, и плавание удастся, и фильм получится удачный. О фильме он вспоминает постоянно, видимо, он не в шутку занимает его мысли. Вчера вечером объявил референдум: какое заглавие дать картине. Посыпались предложения: «Сага о веслах», «От Сафи до Шафи», «Соломенные вдовцы». «В тисках монополий», – сказал Карло. Тур криво усмехнулся.

НАКАНУНЕ

Стоим от Басры километрах в пяти. Завтра в восемь утра пройдем через город.

Приготовил себе на ночь флягу с водой и беллалгин.

Чудесный тихий вечер, сияет луна, уже чуть-чуть ущербная. Эйч-Пи, Детлеф и я сидим за столом, перед каждым – керосиновая лампа. Детлеф мастерит настенную полочку, мы с Гансом Питером пишем, остальные разбрелись по хижинам и притихли.

От Эль-Курны до Басры шестьдесят километров, а ощущение такое, будто целый огромный этап пути за кормой.

До Персидского залива идти еще дня три, за это время нужно оснастить лодку для плавания в бурных водах, все как следует закрепить, принайтовить, добиться, чтобы парусная система служила безупречно. С рулями, похоже, в порядке… Они отняли у нас целых пять дней, а всего лодка на воде – семнадцать. Срок не маленький. За семнадцать дней можно было уже выйти в океан.

Глава IV

Капитаны и корабли

ПЕРЕСАДКА НА ХОДУ

Только что нас покинул Дима.

Перешагнул на борт патрульного катера, оставив Туру на прощание свой чудо-топор и приняв в дар спальный мешок с надписью «Тигрис».

Мы здорово его задержали, двухдневное плаванье растянулось почти на неделю и, конечно, длилось бы и дольше, если бы не его мастерство.

Кем он был для нас эти дни, объяснить трудно. Сказать, что прекрасный парень, что отлично вписался в нашу компанию, что ему обязаны мы исправными рулями и так далее, – значит слишком мало сказать.

Ушел Дима, улыбчивый добродушный москвич, и теперь мне предстоит долго-долго не изъясняться на родном языке.

А вокруг – Басра, большой город, проходим его триумфально, на буксире, но под парусом, корабли гудят, на берегах толпы народа.

Волшебная Басра, Басра из «Тысячи и одной ночи», с минаретами мечетей и куполами усыпальниц, с флотилиями разноцветных дау – вдоль берега невероятно грязного здесь Шатт эль-Араба…

ИЗ ПУТЕВОДИТЕЛЯ

«Басра – самый большой город на юге Ирака, примерно в 50 км от Персидского залива, примерно в 550 км от Багдада, расположенный вдоль западного берега реки Шатт эль-Араб. Население – 854 тыс.

Сразу за городом – пустыня, и на улицах Басры часто можно слышать звон верблюжьих бубенчиков и топот овечьих отар, сопровождаемый пением пастушьих рожков.

Басра лежит на высоте двух метров над уровнем моря; из Багдада в нее можно приехать железной дорогой, автомобилем или прилететь самолетом. Это – один из важнейших городов Ирака, так как связывает страну с морскими просторами. Он занимает крупное место в истории Ирака и мусульманской религии. Город был построен арабами в 635 году н. э. и вскоре стал важным торговым центром и крупным центром арабской и магометанской культуры.

Финиковые рощи Басры – самые плодоносные в мире. Число урожайных пальм здесь превышает восемь с половиной миллионов.

Басру называют иногда городом Синдбада-Морехода: отсюда начинал он каждое из своих семи путешествий».

КСТАТИ О СИНДБАДЕ

Из-за Синдбада мы с Рашадом немножко поспорили.

Это произошло по пути сюда, где-то между Эль-Курной и Басрой. Завязался разговор об арабском фольклоре, о том, насколько отражают сказочные приключения багдадского купца реальную жизнь, и я сказал, что образ Синдбада мне не по душе, что никакой он не Мореход, а просто Пассажир, недалекий и алчный.

Одной из последних книг, прочитанных мной перед отъездом, были «Воспоминания арабиста» Т. А. Шумовского, там есть глава «Низвержение Синдбада», она меня восхитила, и сейчас я вольно ее пересказывал:

– Нет любознательного путешественника, есть расчетливый негоциант, для которого мореплавание лишь средство достичь наживы.

Рашад почел себя обязанным вступиться за честь обруганного персонажа и принялся сыпать цитатами. «Захотелось моей душе посмотреть на чужие страны, и поездить по морю, и свести дружбу с купцами, и послушать рассказы», – восклицал он как бы от имени Синдбада. «Истосковалась она по торговле, наживе и прибыли», – подхватил я.

С Шумовским, выдающимся ученым-арабистом, не поспоришь. Он досконально изучил «Путешествия Синдбада», первый обратил внимание не на авантюрный сюжет, а на прологи и эпилоги, и пришел к выводу: все семь раз Синдбад нанимает корабль, чтобы «торговать и наживать деньги», и все семь раз, возвратившись, с ужасом вспоминает море и злоключения, чрезвычайно затруднившие его путь к богатству.

Делать Синдбада олицетворением отважного мореплавательского духа древних арабов, как повелось у иных исследователей, более чем странно.

КАПИТАНЫ

К нашему разговору с интересом прислушивался Тур.

– Что ж ты думаешь, древние шумеры плавали в Дилмун, Макан и Мелухху из чистого любопытства? – заметил он.

Нет, я так не думал. Коммерция есть коммерция. Но как знать, совершены ли были бы великие географические открытия, если бы поиски новых рынков не сочетались с мощной тягой туда, вдаль, за горизонт, где неизвестно что находится и где неодолимо хочется побывать?

Для того же Шумовского Синдбад отнюдь не являлся главным объектом изысканий; он упомянул его для того, чтобы оттенить подвиг истинных, реально существовавших героев. Низверг – чтобы возвысить.

«Книга польз в рассуждении основ и правил морской науки», написанная достославным Ахмедом ибн Маджидом в середине пятнадцатого века; «Превосходный путь в науке о многоводном море» оманского лоцмана шестнадцатого века Сулеймана аль-Махри; энциклопедия мореходных знаний турецкого адмирала Сиди ибн Хусейна Челеби – эти и другие книги, переведенные и прокомментированные Шумовским, свидетельствуют: в стариннейшие времена существовала мощная «Океанская Аравия», посланцы которой совершали регулярные рейсы в Индию, Эфиопию и другие страны.

Они были бескорыстны: «Мы ни от кого ничего не берем. Когда мы видим потерпевшего кораблекрушение на берегу моря или на острове, мы берем его к себе и кормим и поим и, если он нагой, одеваем его, а когда мы приходим в безопасную гавань, мы даем ему что-нибудь от себя в подарок и оказываем ему милость и благодеяние ради великого аллаха».

Они любили свою опасную профессию. «Если продлятся мои дни и ночи – буду водить корабли до своего конца», – восклицает Ахмед ибн Маджид на седьмом десятилетии жизни…

Репутация арабских моряков была таким образом восстановлена, и Рашад успокоился.

БЛИЗИТСЯ ОКЕАН

Прошли Басру, миновали место, где Шатт эль-Араб раздваивается, огибая остров. Здесь сходятся границы Ирака и Ирана: справа по течению – Ирак, слева – Иран. Затем вдали замаячили огни Абадана.

Темнело, наши буксировщики заволновались: мотор устал, пора становиться на якорь. Посоветовавшись, решили, что в полночь остановимся, а в два часа ночи вновь поплывем. Но никто из нас не вспомнил и не учел, что глубина реки здесь не постоянная, зависит от прилива и отлива. Когда мы начали готовиться к отдыху, был как раз отлив, и мы, неудачно сманеврировав, сели на мель.

В таких случаях лучший выход – спокойно дожидаться подъема воды. Но Тур не желал терять ни получаса, мы долго и безуспешно пытались сняться, заводили в разных направлениях якоря, мотобот дергал нас то туда, то сюда. Тур командовал, надрывая глотку, Рашад еще громче транслировал его команды арабам. В конце концов все сделали то, что следовало сделать гораздо раньше: легли спать.

Через три часа вскочили, разбуженные Туром, и вовремя: шел прилив, здесь он не в пример внушительнее, чем в Эль-Курне, – там река как бы просто останавливалась, здесь же она движется вверх, навстречу своему же течению, стремительным потоком.

Опять мы засуетились, опять арабы на мотоботе дергали нас в разные стороны, не понимая, чего от них хотят. Прилив, как и надо было ожидать, распорядился «Тигрисом» сам: приподнял, толкнул и снял с мели. Мотобот еле-еле справлялся, волоча нас по реке, повернувшей вспять. Близко океан! А мы все еще к встрече с ним не готовы.

КОРАБЛИ

Утром после завтрака разбрелись по лодке и занялись делами согласно плану. Карло и Герман сооружали леерное ограждение, Эйч-Пи приводил в порядок нактоуз и ящик с инструментами. Мне досталось достраивать гальюн по левому борту. Несчастный гальюн, никак с ним не разделаться.

Чем ближе к устью, тем больше в Шатт эль-Арабе кораблей. Одни нас обгоняют, другие – стоящие на якоре – сами обходим. Если судно советское, то обязательно с него нам вслед три гудка и хоровое: «Счастливого плаванья!» Видно, что Детлефа этот салют слегка раздражает, а меня, признаться, раздражает его раздражение. Прошли мимо судна под флагом ГДР, говорю Детлефу: «Смотри, вон немецкий корабль!» Он: «Нет, это корабль с вашей, русской территории». Я: «А тебе больше нравится, когда с вашей, американской?» Глупо так пикироваться, но должен же я что-то ответить, когда меня задирают?

Почувствовали себя плохо Норман и Асбьерн. У того лихорадка вернулась, опять 38°, у этого, похоже, снова курненский грипп, и Норрис готов к ним присоединиться. Здесь, на борту, где мы постоянно сбиты в кучку, спастись от бесконечных взаимных инфицирований можно только, если строго блюсти правила личной гигиены, не лезть, фигурально говоря, в общую банку меда со своим куском печенья. Предупредил об этом Тура, он обещал произнести касательно гигиены специальную речь.

Эйч-Пи ужасно удручен – утопил наш единственный коловорот. Утешаем его: в Фао купим новый.

ОГОРЧЕНИЯ И РАДОСТИ КАРЛО

Фао – небольшой городок при впадении Шатт эль-Араба в Персидский залив. Он при Басре примерно – весьма примерно! – как Кронштадт при Ленинграде. В Фао мы распрощаемся с арабами-провожатыми и будем дожидаться попутного ветра.

Карло с таким решением не согласен, он предлагает миновать Фао не задерживаясь и ждать ветра где-нибудь непосредственно у выхода в залив. Карло не любит заходов в порты, перепадов экспедиционного и берегового быта. Я в принципе его понимаю и в чем-то его точку зрения разделяю: стоянки на экипаж «Тигриса» действуют разлагающе. Но остановиться в Фао совершенно необходимо. Нужно кое-что докупить, поставить штампы в паспортах. Да и причалить ниже Фао практически негде.

Показались городские постройки, и часа через два мы отшвартовались у пирса, вернее, у борта рыболовецкого сейнера. Рашад и Норрис тут же отправились по магазинам, а мы – остальные – продолжали работать на борту, в частности привязали заново левое весло и промазали вазелином уключины.

Вечером Тур предложил пойти поужинать в город. Норман и Карло отказались, зато хворый Асбьерн взмолился: возьмите меня с собой. Сердце не камень, взяли – и зря. По дороге он совсем расклеился, пришлось вернуться ему и мне. И тут Карло страшно обрадовался! Он встретил нас, как блудных сыновей, раскаявшихся и возвратившихся в родное лоно, и, как полагается по легенде, «зарезал упитанного тельца»: выставил на стол все, что было в силах настряпать. Так что мы ничуть не завидовали тем, кто насыщается в кафе.

Таков Карло, недоволен порядками в экспедиции, ворчит, бранится, но вместе с тем, когда она становится действительно экспедицией, когда люди на судне и живут по корабельному распорядку, он счастлив. Вероятно, ему тогда кажется, что золотые дни «Ра» вот-вот возродятся.

Норман почти здоров, Асбьерн съел ужин, принял лекарства и лег спать, надеюсь, что ему тоже полегчает.

У МОРЯ – ПОГОДЫ

Продолжаю записывать утром. Стоим по-прежнему на приколе в ожидании попутного ветра. Нанесли визит местным метеорологам, надеясь получить синоптическую карту, но выяснить ничего не удалось.

Не удалось также купить ни коловорота, ни веревок – то и другое в лавках отсутствует.

Готовимся к встрече с открытым морем: перекладываем и привязываем багаж на крыше кормовой хижины, проверяем обычные и плавучие якоря, а на палубе сейнера, к которому мы пришвартованы, толпятся любопытные и глядят на нас сверху с великим интересом. В результате нам надоело изображать из себя обитателей зоопарка, мы растянули вдоль борта брезент и теперь уже, как актеры на сцене, эффектно являемся из-за кулис и туда же исчезаем.

А соседство хоть и навязчивое, но полезное: на сейнере есть душ, и мы все сегодня с наслаждением помылись.

Тур договорился на метеостанции, что нас будет сопровождать до залива портовый буксир. Теперь бы ветер только попутный, северный!

ВЕЧЕРНЯЯ ЗАПИСЬ

Ветер задул. Стартуем завтра в пять утра. Все ушли ужинать в город, а Карло, Герман и я остались на борту и провели время в гурманстве и задушевных беседах. Гуляки же наши вернулись с берега голодными и хищно набросились на то, что на столе уцелело. Детлеф вырывал тубы чуть не из рук бедного Асбьерна, уплетал космический рацион за обе щеки и приговаривал, что берет все сомнения насчет него обратно, чем доставлял мне, понятно, удовольствие и давал сатисфакцию за свои былые капризы.

День закончился тяжким переживанием для главбуха Асбьерна и снабженца Рашада. Они решили устроить друг другу ревизию и часа три просидели, сверяя записи на бумажных клочках и мучительно вспоминая, когда, на какие нужды и сколько потрачено.

21.30. Надо спать.

ДВА ДНЯ СПУСТЯ

Долго не было возможности сесть за дневник, зато сейчас досуга сколько угодно. Сухо, тепло, светло, полированный стол, мягкое кресло, радио мурлычет. Глубоко внизу гудят машины.

Непредвиденным способом продолжается путешествие…

Расскажу по порядку, подробно и добросовестно. Несмотря ни на что, я – на «Тигрисе», и ведение дневника – моя вахта.

ТАЛАССА, ТАЛАССА!

«Море, море!» – этим кличем, как повествует Ксенофонт, десять тысяч греков, отступая из Персии, приветствовали сверкающие просторы, к которым долго и самоотверженно пробивались.

Второго декабря в пять часов утра портовый буксир потянул нас от Фао в залив узким судоходным каналом, затем фарватером, тоже узким, не дающим лавировать, да к тому же забитым разными кораблями, – потому нам и требовался строго попутный ветер.

Около полудня, когда берег значительно отдалился и впереди совсем близко маячил выходной буй, буксир нас покинул, и парус наш наполнился.

И это действительно было начало. «Тигрис» наконец-то выходил на морскую волну.

Мы радовались и резвились, как мальчишки. Величали друг друга витиевато по-восточному: «Уважаемый натягиватель каната, не скажешь ли, когда мне сменить уважаемого поворачивателя рулевого весла». Тур на мостике громко провозглашал дошедшую до нас из девятого века клятву арабских капитанов:

«Мы, члены братства судоводителей, связаны обетами и клятвами не дать кораблю погибнуть, пока его не настигнет предопределенное. Мы, члены братства водителей судов, поднимаясь на борт, берем с собою наши жизни и судьбы. Мы живем, пока наш корабль цел, и умираем с его гибелью».

– И да придет к нам возможно позже Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, – вторил Рашад.

Суда, стоявшие вокруг на внешнем рейде, провожали нас гудками. «Славск», Одесса – прочли мы у одного из огромных сухогрузов на борту.

Мы проходили с ним рядышком, бок о бок. «Привет, Юра! – кричали с палуб. – Ура, Хейердал! Удачи! Счастливого пути!» А кто-то, видимо, судовой радист, просил уточнить марку нашей радиостанции и используемые ею частоты.

Затем ветер стих.

ШЛЮПКА СО «СЛАВСКА»

Мы остались без хода, без управления, на оживленнейшем фарватере, который надо было покидать возможно скорее, – как пешеходы на перекрестке, прозевавшие свой зеленый свет.

Надеялись, что хотя бы течением дотащит нас до буя, привяжемся и переждем затишье, – и буй приближался, до него оставалось каких-нибудь два кабельтова, но тут начался прилив и «Тигрис» поволокло обратно к берегу, к Фао.

Получался конфуз, скорее, правда, обидный, чем опасный, – днем наскочить на нас, не заметив, мог бы разве только слепой. Но это днем, а если штиль продержится до темноты?

До темноты, впрочем, было далеко, и страха мы не испытывали, одно унижение. Казалось, весь рейд наблюдает за нами и смеется: ай да «Тигрис»!

В волнах показалась странная посудина красного цвета, безвесельная, люди в ней, в оранжевых спасательных жилетах, то привставали, то приседали, словно качали пожарную помпу: шлюпка была оборудована ручным приводом к винту.

Она шла точно на нас, и по поведению ее экипажа видно было, что смеяться над нами они не собираются. Без лишних слов бросили нам буксирный конец и потащили к бую. Однако им не удавалось нас даже сдвинуть, десять человек в двадцать рук крутили винт без всякого эффекта.

– Пусть соединят нас с буем веревкой, попробуем подтянуться сами, – подал идею Тур.

Идея была правильная. Шлюпка с надписью т/х «Славск» налегке устремилась вперед, а мы наращивали канат бухта за бухтой – когда цель маячила

в двух шагах, последний узел, затянутый нами, развязался.

Сейчас легко вспоминать, а какое нас тогда взяло зло и какой стыд мы испытывали!

МОРСКОЙ ВОЛК

Спустили на воду свою надувную лодчонку, которой, если помните, океан вообще противопоказан, сели в нее вдвоем с Асбьерном и кое-как догребли до шлюпки – извиняться, знакомиться и держать совет.

– Давайте побуксируем вас «Славском»! – с ходу предложил моряк, помогавший нам стать борт о борт.

Я замялся: решение неожиданно кардинальное, трудно его обсуждать без санкции капитана – как капитан, согласится?

– Я капитан и есть, – успокоил моряк. И назвался: – Игорь Антонович Усаковский.

Теперь я о нем многое знаю. Тридцать четыре года службы на флоте, из них дюжина в антарктических широтах, на китобойце, опыт, знания – и юношеская решимость в любой критический момент брать ответственность на себя. А тогда, при первой встрече, даже чуть-чуть удивился: с чего бы лезть ради нас в спасательный бот?

Бот вернулся к «Тигрису» – пришлось и мне покрутить винт, запарился с непривычки, весла приятней, по-моему, – Усаковский же пересел в нашу резиновую лодку, и Асбьерн повез его на ожидавший невдалеке теплоход.

«Славск», громадина водоизмещением 18 000 тонн, надвигался медленно, осторожно. С него подали конец на шлюпку, к шлюпке прицепились мы – и процессия, коей никогда до того не видел и впредь не увидит Персидский залив, с черепашьей скоростью двинулась в путь.

НИКАК НЕ РАССТАТЬСЯ

Путь предстоял близкий: нам лишь бы убраться с фарватера и поштилевать где-нибудь в безлюдном уголке.

Около шестнадцати часов теплоход остановился, к нему подтянули и пришвартовали «Тигрис», и мы отправились на «Славск» с благодарственным прощальным визитом.

Капитан, однако, не был, как выяснилось, настроен на расставание. За ужином он осторожно намекнул, что время для выхода в залив выбрано не самое лучшее, в декабре норд здесь задувает редко. И предложил потянуть нас еще немножко, к маяку Шатт эль-Араб, до него примерно тридцать миль на юго-восток, – там все-таки легче ловить ветер и лавировать.

Тур колебался.

– Престижа вы не уроните, – настаивал Игорь Антонович. – Открытое море начинается за маяком. Я, в сущности, вывожу вас из района порта, разве это предосудительно?

В общем, в двадцать один час с минутами винты «Славска» заработали, и караван тронулся в прежнем порядке, теплоход, шлюпка в качестве амортизатора, следом – мы.

Утром проснулись от качки. Маяк – вон он, по волнам гуляют барашки, ветер свежий и до безобразия не подходящий, почти встречный.

Тур, Норман, Детлеф и я вновь переправились на «Славск» – подоскональнее разузнать насчет погоды. Запросили по радио прогноз, ответ получили неутешительный. Игорь Антонович готов был продолжать буксировку, но Тур взбунтовался: «Сколько можно? Пора, наконец, идти самостоятельно!» Усаковский взглянул на Хейердала с уважением: «Тогда – доброго пути».

НЕ СПИТСЯ

Четверть третьего ночи. Вскочил, как подбросило, – куда бежать, что хватать? – и опомнился. Комфорт, уют, тишина.

Чего недостает для счастья? Хруста камыша недостает? От наглаженных простыней отвык?

Пойду на корму, проведаю своих.

Проведал. Насколько мог видеть, все в порядке. Фонарь горит, трос натянут.

Движемся еле-еле, узла два даем – будет машинистам потом забот.

Не заснуть, и точка. Ладно, раз так, значит, на вахту. На чем остановился с вечера? На том, как утром третьего декабря на траверзе маяка Шатт эль-Араб мы покидали «Славск».

ПЕРВЫЙ ШТОРМ

Отшвартовались без блеска: крепко стукнулись носом о корпус «Славска», затем приложились еще раз, затем чуть было не попали под его винты. С большим трудом подняли парус, опустили оба выдвижных киля и пошли – не к Бахрейну, а скорее в сторону Кувейта. Под острыми углами к ветру – сразу определилось – «Тигрис». не ходит, для него предел – галфвинд, и то через силу, плюс еще снос течением, – практически нас волочило строго на запад.

День пролетел не помню в каких делах. К ночи волнение разыгралось, у двоих членов экипажа появились симптомы морской болезни. Решили стоять на вахте попарно и по две смены. Мне предстоит дежурить «собачью», перед рассветом, и по доброй привычке штормующих мореплавателей, когда им только и остается ждать дальнейших событий, я завалился спать.

Около двадцати трех меня разбудил крик Тура: «Все наверх!» На секунду почудилось, что ожили авралы «Ра», ветер свистит, бортовая качка, на палубе суета, Норман командует, Карло тянет канат – нет, я не на «Ра», там, среди океана, мы от мелей и рифов были избавлены, а здесь – прямо по курсу – огни, это остров Файлака, нас несет к его побережью, на камни.

Упал сброшенный парус, мы с Норрисом и Рашадом кое-как свернули его и закрепили. Детлеф спешно готовил носовой якорь – надо бы сперва плавучий, чтобы погасить скорость, но наши навигаторы не желали никого слушать. Якорь был брошен, взял дно – и трос лопнул, как нитка.

Детлеф не унывал, у нас в запасе имелся еще один якорь, маленький, на корме. Привязали к нему веревку, надежную, трехсантиметровой толщины – подарок моряков «Славска», – бросили якорь, опять-таки взял дно, веревка натянулась и… развязалась…

БЕСПОМОЩНОСТЬ

В книжке Хельмута Ханке «Люди, корабли, океаны» – она передо мной на столе – приведен анекдот: в Вустровском мореходном училище на штурманском экзамене экзаменатор затеял игру в вопросы и ответы.

– Что вы будете делать, если судно при сильном шторме потеряет управление?

– Отдам якорь.

– А если якорная цепь порвется?

– Тогда я отдам аварийный якорь.

– А если потеряете и его?

У кандидата в штурманы лопнуло всякое терпение:

– Тогда мне остается только позаботиться о чистых штанах!..

На «Тигрисе» в сходной ситуации у нас отыскались иные заботы. Выбросили плавучий парашют, с которого надо было начинать, подняли повыше рули, чтобы меньше было риску их поломать, когда врежемся, – как будто нам только и грозило, что потерять рули, – и на этом борьба за лодку и за себя кончилась. Средств к спасению не оставалось никаких.

Ветер крепчал, все вокруг трещало и ходило ходуном. Хорошо еще мы с Карло днем проверили и подтянули крепеж мачты.

Острова приближались.

ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ

В четыре часа я принял вахту. Почти сразу же на мостик поднялся Тур.

– Дрейфуем?

– Дрейфуем. Парашют не держит.

– Может, попробуем поднять парус и обогнуть скалы? Понесет в щель между островом и материком, а там – рифы, отмели… Знаешь, что говорит об этом береге лоция?

– Нет, не знаю.

– Что на него не рекомендуется высаживаться без вооруженной охраны.

Он медлил, мялся и, наконец, предложил будничным тоном, словно речь шла о чем-то незначащем:

– Возьми прожектор, посигналь, как положено, три точки – три тире…

Я ушам своим не поверил. Тур приказывал дать «SOS»!

Ни на «Кон-Тики», ни на «Ра» до этого дело не доходило, ни разу в жизни Хейердал не подавал сигналов бедствия. Неужели нам сейчас настолько плохо?!

Не было ни великанских валов, ни рушащихся мачт, ни других признаков смертельной опасности – просто под хмурым небом, при пятибалльном волнении «Тигрис» понемножку, медленно и неотвратимо затягивало на каменистое мелководье. Морские катастрофы не всегда моментальны. Помню, в детстве меня потрясли страницы из «Человека, который смеется» Виктора Гюго: тихая погода, солнце, ласковый спокойный океан, и посреди всего этого мирного великолепия тонет парусник, не совладавший с пробоиной, – плавно, постепенно, безнадежно…

Зажег прожектор и стал мигать. С острова ответили миганьем, но беспорядочным. Там, видно, не знали азбуки Морзе и не понимали, чего мы хотим.

– А радио?.. – начал я и осекся – сквозь свист и плеск слышалось тарахтенье генератора. Норман выходил в эфир.

СНОВА «СЛАВСК»

Теперь мне известны подробности. В пять часов утра 4 декабря начальник радиостанции «Славска» Роман Липский принял наш призыв. Палубной команде был немедленно объявлен аврал. «Славск» снялся с якоря и пошел к Фай-лаку.

Через несколько часов мы увидели их на горизонте – сначала теплоход, затем идущую от него шлюпку, на этот – раз моторную. Столько знакомых было на ней, капитан, главный механик, боцман… Усаковский и его первый помощник Гарас перебрались к нам на борт, мотобот со спасателями гарцевал на волнах рядом.

Договорились, что они выберут из воды наш тормозной парашют, ухватятся за его трос и оттянут нас кормой вперед к «Славску».

Начался изнурительный труд: брезентовый конус забит илом, вытащили его до поверхности, а дальше – никак. Тур показал жестом: рубите канат. Но боцман Сергей Подолян не спешил, под его руководством матросы разворачивали конус, повертывали так и сяк, а Сергей изловчился, полоснул ножом по брезенту – осталось вытрясти ил и сложить пустой мешок. Позднее Подолян объяснил мне, что жалко стало конуса, пока такую снасть сошьешь, семь потов сойдет: «Нет, думаю, рано рубить, попробуем иначе как-нибудь».

Теперь якорь был на шлюпке, канат от него тянулся к нам на корму, и на мотоботе дали ход.

ДВИЖЕМСЯ – НЕ ДВИЖЕМСЯ?

Между тем подоспел обед, мы пригласили гостей за стол, устроили поуютней, благо хижина заслоняла нашу «столовую» от ветра.

Еда предлагалась скромная, штормовая: мамалыга, сваренная на примусе, мясные консервы, дыня, финики, но Игоря Антоновича она удивила и растрогала. Он все повторял: «Ладно, хорошо, на соломе плывете, палуба у вас каждую минуту торчком – пусть. Но как вы при этом еще умудряетесь обеды готовить?!»

«Славск» приближался чуть заметно, почти неразличимо для глаза.

– Не обман ли зрения, как считаете, Игорь Антонович, Григорий Григорьевич?

Усаковский и Гарас вгляделись.

– Нет, не обман. Тут другое…

Не «Тигрис» полз к «Славску», «Славск» подбирался к «Тигрису». Старпом, оставленный командовать, на свой страх и риск пытался подойти поближе.

На лице Игоря Антоновича отразились весьма противоречивые чувства. Осадка теплохода – шесть с половиной метров; в любой момент спасатели могли превратиться в терпящих бедствие.

– К рации? – встревоженно предложил Тур и встал.

– Обождем. Не враг себе, застопорит.

Вероятно то были не самые безмятежные минуты в морской практике капитана «Славска».

«Славск» остановился, выбрав резервы глубины подчистую, когда не то что семи, а и трех футов под килем, наверно, не осталось. Но что же касается нас, то мы, увы, продолжали плыть, но не к теплоходу, а прежним дрейфующим курсом. Слабосильный мотобот не справлялся, нас волокло на рифы, и они, согласно карте, находились уже в трех-четырех милях, не дальше.

АТАКА

Вдруг из тумана выскочила дау.

Стремительная двухмачтовая шхуна летела прямо на нас, мы обрадовались, закричали, замахали, но никто на ней не обращал на нас внимания – не замечал, что ли? Неподалеку она заглушила мотор, и ее матросы начали ставить сети.

Рашад и Детлеф сели в надувную лодку и погребли к дау. Минуло с полчаса, наконец, мы увидели, что дау трогается с места и направляется к нам.

Ее шкипер произнес в мегафон что-то гортанное, думали, он здоровается, и приветливо, вразнобой ответили, однако переводчик Рашад прервал наши излияния: «Пятьсот!»

– Чего пятьсот?

– Пятьсот кувейтских динаров за буксировку.

– Сколько?!

Для нас цена была баснословной. Тур отказывался наотрез. Усаковский качал головой: «Ну, синдбады, ну, мореходы». Шхуна, независимо свистнув, умчалась так же стремительно, как появилась, никакая рыбная ловля ее не интересовала – специально наведались попробовать сорвать куш.

А мы продолжали дрейфовать в сторону рифов – об этом нам откровенно сообщали со «Славска», уточнив посредством радара нашу скорость и курс.

ЧТО ТАК, ЧТО ЭТАК

Вновь собрался летучий совет. Решили развернуть «Тигрис» на сто восемьдесят градусов, носом к мотоботу, и поднять в помощь мотору парус.

Минут сорок разворачивали, отцепляли кормовой канат, заводили носовой, шлюпку швыряло на нас, нас – на шлюпку.

Перетащили парус вместе с реем с правого борта на левый – тоже операция не из легких.

Подняли. Грот заполоскал, надулся– и мы убедились, что нас по-прежнему тащит не туда. Нос нацелен на север, а движемся на запад: дрейфуем лагом, невзирая на гуары и на рули.

СНОВА ДАУ

Подскочила шхуна, родная сестра предыдущей, – они, похоже, вились поблизости, как коршуны в ожидании добычи. Теперь уже Тур был согласен на все. Рашад перепрыгнул на дау показывать направление (корабль исчез из виду). Мы за шлюпкой, шлюпка за шхуной – опять составился диковинный караван.

Игорь Антонович связался по рации со «Славском», объяснил ситуацию и приказал идти наперерез. До вероятной точки рандеву насчитывалось миль семь, а уже спускался вечер. Дау гнала вовсю, нас болтало, встряхивало, оставалось надеяться, что камышовый корпус «Тигриса» как-нибудь выдержит рывки и качку.

Разговоры – если можно считать таковыми отрывочный обмен репликами – шли о дау. Мы, оказывается, находимся близ единственных на земном шаре верфей, где эти суда строят. Дау – традиционная гордость Кувейта, символ государства, их изображения красуются на здешних монетах и на бланках гербовых бумаг.

Карло сказал – вернее, прокричал, – что владеть собственным дау вправе только коренной кувейтец. А заниматься мореходством тому же кувейтцу по местным обычаям не подобает: черный, зазорный труд. Поэтому на дау – сплошь наемные, иракские, иранские, йеменские, экипажи.