Текст книги "В океане "Тигрис""

Автор книги: Юрий Сенкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Смотри, – Норман кивнул за окно.

За широченным стеклом, как на панорамном киноэкране, плыла по Тигру местная лодка. Ее парус летел над водой, как аэростат, сама лодка в сравнении с ним казалась букашкой.

– Вопросы есть?

Да, действительно… Если у маленькой лодки огромный парус, почему бы и нам не иметь соответствующий? К тому же, раз Саутгемптон… Норман, похоже, прав.

Минуло три недели. В предспусковых и послеспусковых делах о парусе не вспоминали, знали только, что работа движется. Сегодня утром определились ее плоды, и могу поведать следующее.

Нет и не будет нового, составного, гигантского грота, с рифовыми точками, с тросами, заделанными в кромку, с надлежаще рассчитанной формой «пуза», – шитье парусов требует немалого искусства, и даже очень храброму портняжке оно дается не вдруг.

Не будет и прежнего, штатного грота – он распорот, распотрошен, к жизни его не вернуть.

Лишились мы также половины запасной парусины, вместо нее – бесполезные обрезки.

С чем же мы, выходит, остались?

С легким, однослойным, хлипким, взятым на всякий случай, для попутного ветерка, для спокойного моря. С ним – что нам остается? – и пойдем.

РУК НЕ ХВАТАЕТ

Пока поднимали мачту, представлялось, что закрепить ее пустяки. Но за мачтой настала очередь вантин, стали их натягивать, и уже чудилось, что, наоборот, пустяком был подъем мачты.

Внесли на борт хижины, не успели порадоваться, выяснилось: бамбуковые стойки слабы, не держат, нужен дополнительный наружный каркас. От почти конца сразу откатились к почти началу.

Парадоксальное чувство: старт чем ближе, тем дальше. Полоса забот неудержимо распространяется вширь.

Когда-то в наших планах преобладало слово «затем», сейчас его сменило «параллельно». Множество зайцев, до поры выжидавших, выскочили, прижали уши, помчались – и попробуй хоть одного не поймать.

Судовым работам, в основном такелажным и плотницким, нет числа, они безостановочны, неизбывны – вынесем их за скобки. Параллельно разбираем складские залежи, сортируем продовольствие, делим его – весьма условно и приблизительно – на суточные рационы. Параллельно запасаем питьевую воду, тысячу двести литров разливаем во канистрам, добавляем, чтоб не портилась, консервант. А лекарств докупить! А фонари керосином заправить! А примусам горло прочистить! А…

НЕ ТАК СТРАШЕН ЧЕРТ

Что-то я впал в мелодраматический тон. Хотя в чем, собственно, драма? В том, что одиннадцать мужиков, знающих, на что шли, покрутятся несколько дней пускай даже с высунутыми языками?

Не такие уж мы задерганные и несчастные. Вон Ксюша рассказала: Тур попросил Асбьерна передать Герману, что надо обмазать битумом для водонепроницаемости сорок провизионных коробок. Часа через два проходит Ксюша мимо склада – несчастный Герман! Вокруг уже двести, наверно, коробок, он мажет и мажет, а она же слышала, что нужно сорок. «Герман, зачем ты? Ну, может, сделать с запасом, пятьдесят, шестьдесят, но к чему так много?» – «Я только половину сделал, мне Аспирин велел четыреста». Аспирин велел! Согласитесь, что там, где одни разыгрывают, а другие не злятся на розыгрыш, морально-физическое состояние хорошее.

Между прочим, наша нынешняя запарка в принципе – добрый знак. Если за вагонными окнами двоятся, троятся и четверятся пути, значит, скоро станция. Неудобно, конечно, прибывать по всем колеям сразу. Но в том, что выбились из расписания, никто не виноват, кроме нас…

Зато нас теперь не одиннадцать. С позавчерашнего вечера нас больше. Не было бы счастья, да нахальство помогло…

РУКИ МОСКВЫ

Дорогие друзья, когда вы благополучно вернетесь из командировки, а мы– из плаванья, когда созвонимся в Москве и встретимся, без жалости отправляйте меня драить полы и чистить картошку – я это заслужил!

Среди советских специалистов, работающих в Ираке, популярность «Тигриса» неуклонно растет. Ей способствовали и эпизод с «машиной доктора Юрия», и присутствие Хейердала на праздничном, в честь Октябрьской годовщины, приеме в консульстве, и наши с Ксюшей поездки на соседнюю стройку, а следствие всего перечисленного таково: почти не бывает дня, чтобы нас не навестили сограждане.

Наведываются из Басры, из Насирии, делают иногда четыреста – пятьсот верст по пустыне, лишь бы полюбопытствовать, поснимать, подобрать у стапеля кусок камыша, – эти встречи чрезвычайно приятны, только времени в обрез, а посетители требуют внимания. И вот однажды явились с визитом земляки-моряки, их лесовоз в порту под разгрузкой, отличные парни, увидеть «Тигрис» для них событие, толпятся, просят подписать открытки, у нас же в тот день дело не ладилось: сперва, мол, пахота, автограф потом.

– Что пахать? Да мы, да сейчас, – засучили рукава и сделали столько – даже невозмутимый Тору изумился и по-японски сказал «о-го-го».

За ужином Тур сиял: «Нам бы и на завтра таких помощников». – «И на послезавтра!» – подхватил Асбьерн. «На неделю!» – повысил ставку Детлеф. «На месяц!» – включился в игру Эйч-Пи.

Здесь же, участвуя в трапезе, сидел Виктор Николаевич Герасимов, начальник строительства по советско-иракскому контракту. «Виктор Николаевич, у нас идея – одолжите нам в помощь человеков двух!» – «А трех не хотите?» Посмеялись и забыли, но, прощаясь, Герасимов произнес загадочно: «Если не против профсоюз». А к вечеру следующего дня обнаружилось, что профсоюз не против и что в Эль-Курну прибыли присланные в наше распоряжение – с контракта, где каждая пара рук дорога! – мастера Георгий Балаболик, Владимир Гаинцев и Дмитрий Кайгородов.

Встретили их с великой радостью, устроили с жильем, взяли на довольствие – и от наших плотницких затруднений только пух полетел.

Разобран капитанский мостик, убогое детище Асбьерна и Детлефа, они по этому поводу не огорчаются, у самих кошки на душе скребли, – и вместо него вот-вот поднимется новый.

Стал зримой реальностью знаменитый, фундаментальный, лично Туром спроектированный обеденный стол.

Этой записью я как раз его обновлю, после того как его всесторонне проверил плотник Жора: раскачивал, расшатывал, даже влез с ногами и контрольно топтался. Норрис прокричал с берега: «Юрий, тебе не кажется, что на «Тигрисе» пора поднять русский флаг?»

Нет, Норрис, не кажется, и ты меня не подначивай. Но, кстати, вот неполный список советских граждан, посетивших за последние дни Эль-Курну и отработавших на «Тигрисе» некое количество часов.

Руководитель иракского корпункта АПН Игорь Беляцкий.

Собственный корреспондент московского телевидения в Ираке Владимир Лепнухов.

Корреспондент ТАСС в Багдаде Станислав Корзелев с женой. Журналисты-международники Фарид Сейфуль-Мулюков и Леонид Рассадин.

Пусть не ведут вас в заблуждение их профессии. Ни микрофонов, ни блокнотов они на стройплощадке не вынимали. Брали интервью у веревок и деревяшек, углублялись в проблему посредством топора и сверла.

Слух о том, что «Тигрис» теперь сооружается методом народной стройки, – широко распространился, и посетители хлынули по второму кругу. Кто здесь только не побывал заново! Шоферы, те, кто при достопамятном спуске сталкивал лодку в реку: «Пока пересменок, не надо ли, ребята, круглое покатать, плоское покидать?» Компания знакомцев из-под Ура: «У нас выходной, а у вас, говорят, воскресник?»

Действительно, воскресник, совсем как дома. Еще бы транспарантов сюда, лотков с мороженым и «Марша энтузиастов» из радиорупоров…

Тур делает вид, что ничего неожиданного не наблюдается. Экспедиция интернациональная, вполне естественно, что ей помогают. А я хожу именинником и чувствую себя немножко Томом Сойером, который подбил приятелей красить забор.

ВДРУГ – АНТРАКТ

До чего удивительно: экономить часы, трястись, без преувеличения, над минутами – и пожертвовать целым огромным днем.

Завтра бросаем корабль и в полном составе (кроме Тура, Тур остается дежурным) едем в гости к «болотным арабам», от Эль-Курны километров за пятьдесят.

Читатель вправе выразить недоумение – только что жаловался на недостаток времени, и вот, пожалуйста, выезд на экскурсию. Правильно. Но ведь и нам нужен отдых и маленькая разрядка.

Кроме того, поездка предусмотрена первоначальной, предварительной диспозицией, а Тур привык держать слово. Пусть исходные планы оказались утопическими, из-за медлительности нашей, недомоганий, организационной неразберихи, – данный пункт будет выполнен. В ответ на наши недоуменные взгляды Тур заявил: «Покинуть дом, не повидав, как живут хозяева, значит себя обокрасть».

В общем, к арабам. К тому же завтра пятница («Тигрис» на воде уже неделю!) – ее не так жалко, надеюсь, помните почему. И в конце концов чем мы хуже других? Или, может, нам Магомет не указ?! Празднуем пятницу!

АРАВИЙСКАЯ ВЕНЕЦИЯ

День вправду получился удивительным. Попробую о нем подробно рассказать.

Утром выехали, сперва сухопутьем. Дорога шла вдоль канала, берега фактически нет, как на мещерских озерах или на Неве при нагонной волне. Вспухшая, вровень с сушей, вода – и на ней лодки, лодки, в город, из города, порожние, груженые, одиночные, сцепленные по две, по три в караван.

Забегая вперед – когда позже представилась возможность в такую лодку залезть, я оскандалился. Она плоскодонная, узкая, трудно сохранять равновесие, а надо ведь и грести. После нескольких неудач выдал пару-другую неуклюжих гребков, и то сидя. Владельцы же – мужчины, женщины, дети – правят стоя, в крайнем случае с колена, привычно орудуя распашным, вроде байдарочного, веслом или шестом.

Лодки – дощатые, смоленные битумом, с загнутыми кверху носом и кормой. Издали похожи на упавшие в воду листья ивы.

Открылась деревня, залитая как бы вечным половодьем. Подобные села встречаются и у нас на севере, например, Свирица в устье Свири – избы приткнулись к реке так, что она лижет фундаменты, вместо улиц протоки, по протокам ездят на работу, в кино, в магазин, в окнах вялится рыба, по заборам развешаны рыбачьи сети – вся жизнь на воде. Свирицу называют в путеводителях ладожской Венецией, а сейчас перед нами была Венеция аравийская: точно так же покачивались у причальных свай лодки и прыгали по ним, резвясь, ребятишки, только речь и одежда непохожие и дома не из бревен, а из камыша.

Дожем этой Венеции, то бишь старостой, являлся почтенный Гата, предводитель бригады, помогавшей рождаться «Тигрису». С Гатой у нас приятельские отношения: в свое время я успешно вылечил Хасанчика, его младшего сына. Гата праздновал пятницу и неохотно нас отпускал. Но мы, в сущности, едва выбрались за городскую заставу, истинная страна «болотных арабов» начиналась дальше. Мы пересели в мотобот.

ПЛАНЕТА ЧЕРНЫХ МАКОВ

Мотобот двигался с натугой, иногда застревал на мели, вырывался в озерца свободной воды и снова прятался в зарослях. Порой казалось, что плывем посуху, камыш раздвигался спереди и смыкался сзади, в нем что-то фыркало, вздыхало, с шумом передвигалось и, вероятно, следило за нами из гущи камышовых джунглей.

Все, что мы вокруг видели, твердило в два противоречивых голоса о мощи и тщете усилий человеческих рук.

Когда-то, тысячи лет назад, в эпоху расцвета шумерской – или дошумерской? – цивилизации, здесь действовали гигантские ирригационные сооружения, на обширных пространствах орошенной плодородной земли росли пшеница и рис. Именно в те времена зажигалась слава сказочного оазиса среди пустыни, райского Нижнего Двуречья.

Затем пришла катастрофа. Не сразу, не в ночь, не в год – возможно, чтобы ощутить ее приход, понадобилась смена нескольких поколений. Вспыхивали опустошительные войны. Люди бросали обжитые места. Берега каналов оплывали, поля превращались в болота. Там, где раньше зрели колосья, буйно разрастался дикарь камыш.

Глядя на него, я вспомнил наш среднерусский кипрей. Печальный цветок, сторож развалин и пожарищ, он тоже растет везде, откуда ушли люди. И еще вспомнилось из читанной когда-то «Туманности Андромеды»: космонавты летят над фантастической планетой, жители которой уничтожили друг друга в ядерных битвах, и видят, что всю ее поверхность заполнили маки, полчища черных маков, маков-мутантов, излучающих рентгены, единственных и последних, кто остался на планете в живых.

В эпоху, когда возникали эти болота, человечество даже пороха еще не выдумало, не то что напалма и нейтронных бомб. Но и стрел с мечами оказалось достаточно, чтобы огромный край обезлюдел. Как, выходит, ужасающе легко и доступно хомо сапиенс, если он не поумнеет, стереть себя с лица Земли и превратить ее в жуткую планету черных маков…

У ИСТОКОВ ИДЕИ

Через три часа мы достигли заводи, где торговцы скупают рыбу, привезенную из совсем уже глухих, глубинных районов болотной страны. Мотоботу дальше пути не было. Мы пересели в лодки.

И опять – хлюпанье прогретой воды, поиски русла, протискиванье сквозь заросли. Не то плаванье, не то скольженье по илистому дну, по колеям, как определял их Хейердал, чуть более глубоким, чем нужно для колеса.

Без надежного проводника в эти дебри немыслимо соваться. Недаром сюда, в забытые богом края, издавна бежали всяческие изгои, рабы, бросившие хозяев, еретики, вошедшие в конфликт с обществом. Болотная страна становилась для них поистине обетованной, никто их здесь не отыскал бы да и не пытался искать. Тот, кто попадал сюда, обретал свободу от любых былых обязательств: его принимало нечто вроде нашей Донской вольницы или Запорожской Сечи, причем это вовсе не одни только давнишние преданья, в Эль-Курне мне шептали, что и нынче… Не будем, однако, вдаваться во внутренние дела дружественного государства. Интересующая нас суть в другом.

Год назад сюда, в страну, откуда не возвращаются, приехал Тур Хейердал.

Его волновала история Двуречья, и, конечно, в излюбленном, постоянном для Тура аспекте. Среди наскальных изображений ему первыми попадались на глаза рельефы, на которых начертаны корабли.

В клинописных надписях на глиняных табличках его прежде всего занимали строки о море.

Древние шумеры совершали дальние океанские плаванья – Хейердал был убежден в этом. Оставался пустяк – отыскать прямые доказательства. Тур не сомневался, что за доказательствами дело не станет.

На первых порах его постигло разочарование.

Камыш берди, из которого могли, по-видимому, быть сплетены древнешумерские суда, не уступал, правда, по своим плавучим свойствам африканскому папирусу, не уступал, но и не превосходил его. В считанные дни, максимально – в недели, он намокал, тяжелел, загнивал. Вязанки, сделанные из него, держались на плаву в среднем четырнадцать суток – мало, чтобы даже по реке добраться до океана, хотя вполне достаточно для каботажных рейсов от деревни к деревне, по протокам наподобие тех, какие открывались нашим взорам уже пятый час.

Мы словно плутали по лабиринту, без нити Ариадны, ведомые молчаливыми смуглыми Тезеями, и готовы были всерьез поверить в миф о Минотавре, когда шуршанье и треск в зарослях камыша, неумолчно сопровождавшие нас, внезапно усилились, стебли раздвинулись и из них высунулась бычья голова.

Но это был не ужасный человекобык, а мирный, домашний водяной буйвол. Он задумчиво пережевывал жвачку. Запахло дымком. Мы поняли, что где-то рядом деревня.

«БОЛОТНЫЕ ЗАПОРОЖЦЫ»

Несколько камышовых шалашей стояли на островке, по зыбкой, как бы торфяной почве бродили куры, над спинами коровенок вились мириады мух.

Бедность – вот что сразу бросалось в глаза. Примитивность уклада, отсутствие утвари – на пол безоконной хижины брошена куча камыша, здесь же пара мисок и ярко раскрашенная пустая консервная жестянка, случайный привет из двадцатого века, до которого – трудно поверить – полдня неспешной езды.

Здесь непонятно какой век. Здесь не знают электричества и ходят на охоту с копьями. Кстати, о копьях. Расскажу о том, что произошло в этих краях год назад с Германом Карраско.

Герман и Тур путешествовали по стране «болотных арабов» вместе. Тур разгадывал тайну древних плетеных судов, Герман занимался фотосъемкой. А он, надо отметить, совершенно самозабвенный фотограф: когда он глядит в визир, для него ничего вокруг не существует.

В деревне, похожей на эту, Герман увидел девочку с необычайно выразительным лицом – люди здесь очень красивы, особенно дети – и решил сделать ее портрет.

Ему хотелось, чтобы она повернулась в профиль, а девочка не понимала, что нужно чужеземцу. Языка Герман не знал и совершил поступок, с точки зрения здешней морали, абсолютно чудовищный, – взял девочку за подбородок и повернул, куда следовало.

Это с ужасом заметил Тур. Но с еще большим ужасом он заметил, что за Германом наблюдают двое арабов, в полном вооружении возвращающихся с охоты.

В следующий миг они уже неслись, потрясая копьями, карать белолицего наглеца. «Герман, берегись!» – крикнул Тур. Куда там! Герман, по своему обыкновению, ничего не слышал и не видел, он компоновал кадр, остальное его не касалось. И, вероятно, это его и спасло– то, что не отпрянул, не побежал, а продолжал заниматься делом. Подоспевшие арабы были озадачены его спокойствием, присмотрелись, решили, что, видимо, ничего дурного не происходит, и опустили оружие.

Тур – от него мы слышали эту историю – восторгался: «Каков Герман!» Но мне сдается, что восхищаться надо не Германом, а арабами. От них требовалась немалая выдержка – попирались извечные правила, вековые устои! – и они проявили цивилизованность высшую, чем увешанный экстрасовременными камерами бестактный репортер.

Цивилизация отнюдь не мерится электронными зажигалками и карманными транзисторами – расхожий тезис; мы вновь убедились в его справедливости. Люди, в гости к которым мы приехали, не могли похвастать ни образованностью, ни достатком, их жизненный кругозор вряд ли простирался за пределы затерянного в болотных джунглях островка, но осанка их была независимой, взгляды – гордыми, манеры – полными достоинства и ненавязчивого радушия.

Они не дичились, не попрошайничали, а приняли нас без церемоний и по-дружески поделились всем, чем могли.

Показали свои дома, покатали на плоскодонках – тут-то я и «блеснул», снискав у хозяев веселые улыбки. Угостили лепешками, похожими на кавказский лаваш, – так же, как лаваш, они пеклись, пришлепнутые к внутренним стенкам глиняной раскаленной печи. А у огня тем временем готовился знаменитый «мазгуф», не на огне, а именно у огня: рыба кладется рядом с костром, сперва пламя поджаривает один ее бок, затем другой, сверху все обуглено, зато под корочкой – объедение.

АВГУСТОВСКИЙ КАМЫШ

Почва островка, как я упоминал, была зыбкой, подавалась под ногой, пружинила. «Торф?» – спросил я. И услышал удивительный рассказ о том, как из камыша местные жители делают не только дома, но и «землю».

На болотах трудно найти клочок суши, пригодной для житья. Несколько семей вяжут камыш, мастерят из него плот, ставят шалаши, загоняют скот, сами грузятся – и пускаются в плавание без руля и без ветрил, куда понесет, туда и ладно.

Постепенно плот намокает, притапливается, его толщину наращивают, укладывая свежие вязанки, благо камыша вокруг сколько угодно. Странствия плавучего острова завершаются тем, что он утыкается в берег или застревает на мели и его население снова обретает оседлость. Из крошащихся, преющих стеблей, навоза, пыли, наносимой ветром, понемногу – это длительный процесс! – образуется субстанция, на которой даже может что-то произрастать. Деревня, где мы гостили, как раз и расположена на таком острове, давно уже ставшем на прикол.

В сравнении, скажем, с камышовыми мечетями эти острова из соломы вовсе не являются чудом инженерно-строительной мысли. Но Тура – возвращаюсь к его прошлогоднему приезду сюда – заинтриговали именно они. Они были единственными плавающими сооружениями из берди, с которыми он здесь столкнулся, – плетеных лодок в болотной стране не строили давным-давно, – и он не понимал: как так? Принято считать – и пробы подтверждают, – что камыш держится на плаву без просушки всего две недели, а эти самые плоты, прежде чем ощутимо намокнут, плавают месяцами. Что им помогает?

– Август, – ответили «болотные арабы». И объяснили, что для строительства плотов годится не всякий берди, а лишь тот, что срезан в августе. В августе он, как говорится, в самой поре: достиг спелости, но еще не начал стареть. И его плавучесть в это время высока изумительно.

– Первое, о чем я подумал, услышав это, – вспоминал Тур, – было: не опоздал! Успел!

Он имел в виду близкое будущее страны болотных арабов. На страну наступают нефтяные вышки, ширится заготовка камыша в промышленных целях – скоро жизнь здешнего народа необратимо изменится. Вероятно – хотим верить в это – она станет лучше. Но старинным секретам, и сейчас уже умирающим, места в ней не найдется.

– Представьте себе! Судьба интереснейшей научной загадки зависела от того, помнят ли шумерские потомки, в каком месяце их пращуры принимались срезать камыш!

Едва было произнесено «августовский», календарь экспедиции «Тигрис» получил начальную точку отсчета. Замыслов, предположений в достатке имелось и раньше, но только теперь проблема стала на практическую основу.

Покидая – ненадолго! – болотную страну, Тур был счастлив.

РЕЗЮМИРУЮ

Тур – стратег.

Устраивая для нас, вопреки срокам, настроениям, здравому, казалось бы, смыслу, эту экскурсию, он преследовал дальние цели.

Естественно, он хотел, чтобы мы отдохнули, переключились, разрядились, но стремился не только к этому.

Верный своему правилу приобщать экипаж к сверхзадаче, Тур мечтает на «Тигрисе», как и на «Ра», иметь в нас не просто исполнительных матросов, а своих единомышленников и сподвижников. Он ждал, что здесь, в краю камыша, мы хотя бы вскользь, намеком переживем тот эмоциональный взлет, который пережил он сам, когда понял, что его смутные планы могут стать реальностью. И его ожидания, на мой взгляд, оправдались.

Вряд ли ошибаюсь – мне кажется, что все мы, даже самые прагматичные из нас, после сегодняшней поездки глубже заинтересовались древними шумерами, их таинственной полустертой историей, и полней ощутили, что нам предстоит что-то большее, чем экзотический рискованный аттракцион: не на мотоцикле по проволоке и не в бочонке через Ниагару…

Еще одно немаловажное обстоятельство, без сомнения, учитывал Тур, вырвавшись за пределы строительной площадки и повседневных обязанностей, мы впервые осознали себя не бригадой судосборщиков, а экспедицией – и за сегодня, пожалуй, узнали друг друга ближе, познакомились тесней, чем за предыдущие недели, отданные делу и только делу.

День – повторяю – получился прекрасный, яркий, насыщенный, и не надо жалеть, что в плане подготовки «Тигриса» к старту он прошел впустую. Да, мы сегодня ничего не вязали, не приколачивали, не погружали, мы расслабились, мы потеряли темп, но, пользуясь шахматной терминологией, может быть, одновременно мы выиграли качество?..

Печалит простуда Эйч-Пи. Он почувствовал недомогание еще утром, а погода выдалась прохладная. Отдали ему свои свитеры, и все равно его колотил озноб. На обратном пути лежал в носу катера, завернувшись в брезент, уверял, что ему становится лучше. Но я видел, что это не так…

ГОСПИТАЛЬ «ТИГРИС»?!

Вновь заболел Норман. И Детлеф. И парнишка из Би-би-си.

Диагноз знакомый – местная, кишечная форма гриппа.

Кормлю лекарствами, массирую грудную клетку, использую все средства, вплоть до пахнущей керосином болтушки, присланной мне еще в Москве неким любителем врачевания. И с тревогой жду, чья очередь наступит завтра. Санитарное состояние бивака таково, что уберечься от инфекции нет никакой возможности. Рискуем, как было на «Ра», превратить судно при отплытии буквально в камышовый госпиталь.

В хорошеньком положении я как судовой врач: глядеть, проводя предстартовый осмотр, сквозь пальцы – или требовать отмены экспедиции?!

Пойду к Туру.

ТЕЗИСЫ

Ниже – конспект обмена мнениями, произошедшего между руководителем похода и мной.

1. Находимся в Эль-Курне почти месяц. По многим – пусть объективным – причинам спуск судна на воду не однажды откладывался, а теперь точно так же откладывается старт.

2. Недоделок масса: для того чтобы стартовать абсолютно готовыми, на вылизанном, с иголочки, корабле, потребуется еще неизвестно сколько времени – работам не видно конца.

3. Взглянем на ситуацию с другой стороны:

а) квартируем в доме, никак не предназначенном для размещения стольких людей на такие сроки. В нескольких номерах постоялого двора, рассчитанных на то, чтобы переночевать и уехать, и – того хуже – в служебных помещениях рестхауза живут чуть не тридцать человек – экипаж, помощники-плотники, журналисты, – живут в тесноте, без элементарных удобств, умыться и то порой проблема.

Это же анекдот, что мы с женой – обитатели маленькой палатки – в сравнении с остальными живем как в раю.

б) неупорядоченно питаемся; непривычная пища плохо действует на наши желудки, приходится заранее расходовать экспедиционные запасы, которые небеспредельны;

в) моральное состояние экипажа. Оно не на высоте. Люди выкладываются предельно и не видят результатов своего труда. Дневной график не выполняется, денежные фонды тают – смета, и без того вдвое завышенная, перекрыта вдвое, мы уже как бы снарядили четыре «Тигриса», а у нас и один как следует не снаряжен! Мешает отсутствие опытного завхоза, вредит незнание языка, дефицитные товары покупаем втридорога, а сколько куплено ненужного, лишнего, сколько денег выброшено на ветер!

Пример: двое из нас приходят в лавку за канатом. Лавочник заламывает цену несообразную и ждет, что, как здесь принято, начнем торговаться. Но мы без возражений лезем в кошелек, а назавтра нам снова нужно в эту же лавку, опять за канатом, и теперь уже он стоит не впятеро, а вдесятеро дороже. Торговец учел конъюнктуру…

г) наконец, вечная атмосфера рекламного. Постоянно быть под прицелом объективов, думать не только о сути, но и о том, чтобы оператор сумел эту суть сногсшибательно снять, – вольно или невольно занимаешься актерством, – далеко не всякому нравится. Особенно нервничает Карло, и флюиды, исходящие от него, возбуждают других.

А корабль меж тем намокает, счетчик плавучести тикает, вторую неделю мы «плывем» в пресной грязноватой воде.

Вон сколько бед перечислено. В чем же выход?

СКОРЕЙ ОТСЮДА!

Выход – стартовать как можно скорее. Пусть недостает комфорта на борту – мачта есть, весла есть, парус хоть какой-то есть, крыша над головами имеется, остальное – по дороге. Дима Кайгородов согласен плыть с нами до Басры, его начальство не возражает, поскольку мы просто как бы доставляем Диму обратно на стройку, не машиной, а по воде. В пути он доделает, что сможет.

Так мы с Туром беседовали, убеждали друг друга в том, в чем и без того оба были убеждены, и договорились: отплытие послезавтра, и никаких отсрочек-проволочек. Хватит рая, надоело в раю!

ГЛАЗАМИ КСАНЫ – В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Не спеша укладываю вещи на ярко-зеленом квадрате незатоптанной травы, где стояла палатка, – вдруг мчится гонец: «Ксана, стартуют!» Как стартуют?! Отплытие назначено на сегодня, но час не был определен, а потом оно уже откладывалось трижды, и не знаю, как у кого, а у меня не было уверенности, что оно и сегодня состоится, о нем просто не думалось за будничными хлопотами.

Бросила все – и к причалу, до него от палатки метров двести, смотрю, а уже все на лодке, личный багаж перенесен, и Юра нервничает, что не успеем попрощаться. Но я успела, застала даже конец церемонии. Тур на сильнейшем ветру говорил прощальную речь, благодарил наших шефов из иракского министерства информации, бригаду арабов, советских специалистов, всех, кто помогал.

Народу собралось порядочно: официальные лица, жители Эль-Курны, кое-кто из наших с контракта взял отгул, приехал проводить.

Быстро-быстро убирали трап. Юра подтянул на лодку – простились. Полоска воды между судном и причалом стала расширяться сантиметр за сантиметром, и тут я поняла: все, уплывают! Совсем уходят! Стоп. Короткая заминка!

На борту обнаружился заяц: официант из бара объявил, что ему недоплатили за пиво, совал Туру счет. Разбираться было некогда, Тур вынул из кармана, сколько вынулось, официант сказал, что не хватит, Тур добавил, опять не считая, официант в последний момент перепрыгнул на сушу и довольный побрел к рестхаузу.

А я побежала назад, на нашу стрелку, и замахала картузиком. У меня и у Юры они были одинаковые, белые, он просил: «Не уходи, у нас сильная оптика, мы тебя будем видеть долго-долго». Лодка быстро удалялась, и вот уже исчезло белое пятнышко – Юрин картузик, и вдруг с мачты сверкнул солнечный зайчик – это, конечно, Юра, – а я все махала, махала и очень плакала.

Глава III

Четыре старта

ПЕРВЫЙ СТАРТ

Я как те газетчики из «Золотого теленка»: едва поезд тронулся, сразу за блокнот, вносить впечатления – «из трубы паровоза валит дым». Спутники юмористически косятся, ну и пусть. Сейчас свободная минута, а когда она вновь выдастся, бог весть.

Итак, сегодня, 23 ноября, в среду, мы стартовали.

Самого момента отплытия никто из нас как следует не прочувствовал. Проверяли такелаж, привязывали окончательно рулевые весла, переносили из склада на лодку груз, и все казалось, что до старта далеко, а потом, примерно в без четверти час, Тур приказал отправляться. Одно без паузы перешло в другое: извините неуместную аналогию, но это напоминало «атаку с ходу» – не дали ни перекурить, ни оправиться, прямо с марша в бой.

«По местам стоять, отдать швартовы», – течение понесло, и мы взялись за парус, но тут же заволновались, так как на верхушке мачты обнаружился наш отважный Герман. Он снимал удаляющийся причал, а мы дружно кричали: «Вниз!» – причем Тур прибавлял: «Быстрее!» – а я: «Медленнее!» – ибо серьезно опасался, что не привыкший к марсофлотству Герман загремит вниз.

Наконец он слез, а парус пополз к облакам, но на полпути застрял, нипочем не сдвинуть, даром что длинный Норрис даже повис на канате. Это мешал бакштаг; его отдали, рей освободился, и теперь все хорошо.

Лодка плавно набирает ход, стрелка у слияния Тигра и Евфрата уже далеко позади. Вокруг нас на бешеной скорости снуют два маленьких катера с телеоператорами – дорвались парни до работы. Машем им руками: «Счастливо оставаться!»

БЛАГОЛЕПИЕ

Катера отстали. Мы были одни посреди широкой реки.

Не совсем одни: прямо на носу фырчала моторка – знатоки фарватера Шатт Эль-Араба указывали нам путь.

Имелся лоцман и у нас на борту – бравый Али высился на мостике и чисто символически подруливал, соседним же рулем владел Карло, и я ему слегка завидовал – шутка сказать, первая вахта!

Наступило сладостное чувство начала дороги, когда после всех волнений, суматох, неурядиц осознаешь: вот оно то, к чему стремился. Вода журчит, снасти поскрипывают, и хочется быть смелым и добрым и для друзей найти какие-то замечательные слова.