Текст книги "В океане "Тигрис""

Автор книги: Юрий Сенкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Annotation

Известный советский врач, журналист и путешественник Юрий Сенкевич рассказывает о международной экспедиции, возглавляемой видным норвежским ученым Туром Хенердалом. Задачей экспедиции было выяснить, как далеко и долго может плавать в океане камышовая лодка.

Автор знакомит с тем, как по образцу древнешумерских кораблей строилась камышовая лодка «Тигрис», подбиралась интернациональная команда, в которую вошлн представители девяти стран. Большой интерес представляет рассказ о современных Ираке, Бахрейне, Омане, Пакистане, Джибути, о полном драматических происшествий плавании в Индийском океане, по пути древних мореходов.

Юрии Сенкевич

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Юрии Сенкевич

В океане «Тигрис»

Светлой памяти моего отца посвящаю

Глава I

Что сделано. Что осталось сделать

ПОКА АНГЕЛ СПИТ

Живу в раю.

Прямо передо мной сливаются две библейские реки Тигр и Евфрат. Слева, поодаль, за изгородью, – древо познания добра и зла. На нем и плоды есть, желтенькие, вроде шиповника. А змей-искуситель, говорят, удрал от туристов и занесен в Красную книгу.

Скоро с террасы двухэтажного чертога прозвучит трубный глас:

– Юрий Александрович!

– Айюба, Фрателло! – откликнусь я. И пойдет разговор на «райском» языке: «Хол-нохол партака у кука а та-па», что в переводе значит: ровно шесть, через четверть часа восход, следовательно, если у доктора нет возражений, – подъем.

Возражений не будет, но пока что время мое. Я опередил ангела-будителя, поднялся раньше, чем он, и раскрыл тетрадку. С чего начать?!

ФЕВРАЛЬСКИЙ ДЕТЕКТИВ

С телеграммы, наверно.

По-русски она читалась бы так:

«Томас Александерсон ТВ Швеции надеется встречу тобой отеле «Россия» между вторым пятым февраля обсудить мой новый план Тур Хейердал».

Шел восьмой год с финала плаваний «Ра». Тосковать по прошлому было некогда.

Работал. Защитил диссертацию. Странствовал по планете еженедельно: Перу, Куба, Исландия – и к концу телевыпуска успевал вернуться домой _гв Москву.

Случалось и ездить с докладами на медицинские конгрессы. Единственное, чего не хватало – времени, никак не мог успеть сделать все. Нет, грех жаловаться и гневить судьбу – мир хорош.

Мир и плох, потому что телеграмму принесли двадцать девятого. Это сколько же еще ждать до второго!

Как понять «надеется встречу»? Он меня найдет или я его? В холле дежурить? Цветок в петлицу воткнуть?

Пошучивал и нервничал. Крутился возле телефона. И не вытерпел: снял трубку, заказал Колла Микери – итальянскую деревеньку, где живет Тур.

Беседа сразу приняла конспиративный характер.

– Строжайший секрет! – кричал Хейердал чуть не через всю Европу, к развлечению, вероятно, десятка телефонисток. Конфиденциально! Большая лодка! Прежний экипаж! Ты готов?

Ага, на террасе набирают воздух в легкие:

– Юрий Александрович!

– Айюба, Карло!.. ^[1]

КОЕ-ЧТО О КАМЫШЕ

Продолжаю вечером. Закаты здесь так же красивы, как и рассветы. Медленно опускаются, из оранжевого становятся ярко-розовыми; огромный солнечный шар. Длинными караванами идут по течению плоты – словно золотистые стога движутся вереницей.

Камыш ^[2]берди. Все, что мы делаем, о чем говорим и думаем в эти дни, так или иначе связано с ним.

Впервые я услышал о нем в феврале, в гостиничном номере. Посланец Тура был разочарован тем, что я уже что-то знаю, и рад тому, что знаю не все. Он с восторгом сообщал детали. «На сей раз не бальса! – восклицал швед. – Не папирус! Камыш!»

Потом, в Багдаде, по дороге сюда, я его впервые увидел. Стены ресторанчика были сплетены из плосковатых стеблей, уличные огни мерцали сквозь щели, а я среди похрустывания и шуршания пил чай из стаканчика, похожего на азербайджанские армулы, и будто плыл куда-то.

Еще через день, добравшись до здешних мест, я впервые взял камыш в руки.

Жилье Тура походило на плавни. Целые заросли высились над горшками и кувшинами – образцы срезанные, обломанные, заткнутые, сквозные, облитые битумом, снабженные бирками, извещающими, сколько дней данный экземпляр мокнет.

Мокли они стоя: пять сантиметров в воде, а полтора метра торчком, на весу.

– Ничего солома? – спросил Тур. Я удивился приземленности его тона.

Но назавтра и для меня легендарный берди оборотился тридцатью тоннами толстых сухих травин, подлежащих уминанию и трамбовке.

Солома забыла, что из нее тысячи лет назад строили морские суда. Мы возвращаем ей ее прошлое. Не без сопротивления с ее стороны.

Спину ломит, ладони горят, в ушах хруст и шорох.

Впрочем, возможно, это шуршат плоты на реке. Их путь ближний, будничный – к бумагоделательному комбинату, ниже по течению.

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО

К весне пошли письма от Тура.

Деловые и взволнованные, с обязательной пометкой «конфиденциально», они обрушивали на меня уйму информации, большую часть которой я воспринимал формально.

Я не стал еще тем, кого Тур видел во мне. Он находился внутри идеи, я – снаружи. И нырять медлил. Боялся сглазить. Пребывал в ожидании.

Настал, однако, день, когда меня вызвал председатель Государственного комитета по телевидению и радиовещанию Сергей Георгиевич Лапин.

– Тут у нас документ… Документ был чудесен. Доверчиво и

восторженно, всячески стремясь убедить, Хейердал объяснял, что решил испытать мореходность лодки, сооруженной из месопотамского камыша по типу древних шумерских, и что без советского представительства, без меня в частности, интернациональному экипажу зарез.

– Как станем решать?

Я ответил, что предварительное согласие мной дано.

– Правильно, – кивнул Сергей Георгиевич. – Ведущему клуба кинопутешествий полезно набраться новых впечатлений. Пусть будет так.

ИЗ ВАГОНА В СЕДЛО

Лиха беда начало. Аналогичные письма Тура получил главный ученый секретарь Академии наук Георгий Константинович Скрябин и директор нашего института Олег Георгиевич Газенко – все они тоже сказали: «Пусть будет так». Хотя, естественно, вопрос решался не сразу.

Мне, в сущности, предстояло, как в ковбойских фильмах, перескочить из вагона в седло. А поезд шел с достаточной скоростью.

Он шел, между прочим, и в Канаду, на гору Логан, в лабораторию доктора Хаустона. Хаустон изучает воздействие гипоксии – кислородного голодания – на живой организм: тема, близкая мне еще с антарктической зимовки. Интересная работа намечалась, но, увы, прыгать так прыгать.

Спасибо всем, кто меня страховал.

Уезжать легче, чем провожать. Я давал прощальные интервью, а товарищи впрягались в брошенное мной дело.

Чем оправдать сложности, в которые я их вверг?

Пока – ничем. Программа, чьим пунктам и подпунктам я обязан командировкой сюда, – пока лишь вексель, подлежащий оплате.

Допишу завтра. Время позднее. Спать.

СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ

Снова день пропустил. Нынче уже «не завтра», а «послезавтра».

Попробую наверстать хоть чуть-чуть.

Куда же я попал? Жара, пальмы. Посреди двора, на помосте, над ямой, вырытой в глине, – чудище, ни на что не похожее, с двумя задранными к небу разлохмаченными хвостами.

Прошел Карло, вполголоса ворча по-итальянски. Из дальнего угла слышится гортанная речь – там отдыхают арабы. Четверо в вязаных шлемах с кисточками-гребешками подошли, улыбаясь, и дисциплинированно уселись в кружок – боливийцы С озера Титикака. Их деликатно ловит на пленку японец Торусан.

Вавилонское столпотворение в чистом виде.

Кстати, его археологические останки – рядом, в нескольких сотнях километров. И то, что мы, разноплеменные, собрались именно здесь, выглядит как некий символ.

Сейчас немец Детлеф наладит домкраты-камелоны, боливийцы заберутся на корпус, арабы натянут веревки – «йелла-йелла, сады», мы разные, но мы вместе, и мы достроим свою башню – «давай, друг, давай!».

Три месяца назад, читая бюллетень, разосланный Туром для сведения участников, я, неловко признаться, вспомнил штабиста из «Войны и мира»: «Ди эрсте колонна марширт, ди цвайте колонна марширт», – до того умозрительной представлялась сия диспозиция, с подробнейшим перечнем приездов, отъездов, географических пунктов, с дотошным перечислением работ стапельных, такелажных и прочих.

Теперь ясно, какой точный лежал в ее основе расчет.

ПОРОЗНЬ, НО ВМЕСТЕ

Упаковывался. С помощью друзей, разумеется. Взял врачебную укладку, разработанную для использования в длительных космических полетах.

Взял еще укладку, тоже космонавтскую, – ее сформировал другой мой коллега на случай послеполетного ЧП.

В Институте медицинской техники, у Рустама Исмаиловича Утямышева, мне опять, как перед «Ра», вручили набор хирургических инструментов из титана. Пригодятся – ладно, нет – еще лучше.

Тем временем на юге Ирака, в болотах, в жуткую жару – Тур вспоминал: «Пятьдесят два градуса в тени, но тени не было!» – пятнадцать арабов и европеец принялись срезать камыш.

А в Андах, на высоте четырех тысяч метров, четверо боливийцев, тех же, что когда-то строили «Ра-2», собирались в дорогу. Они не спешили: требовалось выждать, пока на Аравийский полуостров придет осень, иначе, привыкшим к прохладному климату высокогорья, им будет очень тяжело в знойном Ираке.

А в английском городе Саутгемптоне ставился чрезвычайно серьезный опыт, о котором в дальнейшем упомяну не раз.

А в немецком городе Гамбурге…

КНУТ И ПРЯНИК

Ничего, дорогой, сиди.

С Эйч-Пи болтал? Было. С Германом пиво пил? Было. Значит, сиди. Хоть за полночь, но чтоб не меньше страницы. Главное – себя пересилить, чтобы выработался стереотип. Потом дело пойдет» само по себе и ежедневные записи станут потребностью. Это очень важно, ведь дневник не прихоть, а часть программы. Миша Новиков специально просил: регулярно, без пропусков, иначе снизится ценность.

Глаза слипаются, зевота…

Итак, на чем мы остановились в обед?

На событиях лета. На том, что они развивались по общему плану, хотя действовали мы еще порознь и вдалеке друг от друга.

ЛОДКА ЗОВЕТ ЭКИПАЖ

В городе Гамбурге делали рулевые весла, над которыми теперь мудрит Норман.

В городе Москве Михаил Алексеевич Новиков, рыцарь групповой психологии, подбирал опросники и налаживал гомеостат.

И все это были звенья одной цепи.

Цепь разматывалась. Камыш, срезанный в краю болотных арабов, сплавили по Тигру и разложили на просушку. Взялись за стапель. Его постройкой руководил подоспевший к Туру Эйч-Пи.

Я в это время стажировался во Всесоюзном кардиологическом центре и в Московском НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского. Восстанавливал форму врача.

Практику реаниматора прошел сначала в морге. Затем давал наркоз при операциях. Брал консультации по пропедевтике – диагностике внутренних заболеваний.

Пошел в Центральный институт стоматологии и проверил, как умею справляться с флюсами и пульпитами.

Помогали мне доктор медицинских наук В. А. Сукачев, профессора Н. К. Пермяков, Б. Г. Жилис и, конечно, мой старый друг, известный кардиолог профессор Н. М. Мухарлямов. Большое спасибо им всем.

Меж тем за тысячи километров от Москвы работа вступала в ответственную фазу. Прибыли судостроители-боливийцы и начали вместе с арабами мастерить из камыша снопы.

Сноп вплетался в сноп, так что постепенно наращивалась двадцатиметровая колбаса диаметром вполобхвата.

Восемнадцать таких колбас, стянутых в вязанку, образовывали гигантскую толстенную сигару. Сигар требовалось три: две по бокам и одна в середине потоньше.

То, что понемногу возникало на помосте, лишь отдаленно смахивало на лодку. Но оно уже было лодкой. Лодка звала к себе экипаж.

22 октября с грузом около двухсот килограммов я вылетел в Ирак.

НЕСКОЛЬКО СТРОК ИЗ ПУТЕВОДИТЕЛЯ

«Республика Ирак занимает северовосточную часть Аравийского полуострова на юго-западе Азии. Площадь – 434 000 квадратных километров. Население– 11,5 миллиона человек. Основополагающий географический фактор – величественные реки с притоками. Главные города – Багдад, Басра, Насирия, Киркук. Главное природное богатство – нефть».

ЕЩЕ НЕОБХОДИМЫЕ СТРОКИ

Калиф Гарун ар-Рашид, любитель гулять по ночам в платье горшечника или водоноса – это Ирак.

Алладин с волшебной лампой, и Али-Баба с сорока разбойниками, и ифриты, и джинны – тоже Ирак.

Висячие сады Семирамиды, Вавилонская башня, халдейские звездочеты, ступенчатые пирамиды-зиккураты, кодекс Хаммурапи, клинопись, «Сказание о Гильгамеше» – опять же Ирак.

Насчет библейского рая, где якобы нахожусь, – дело темное. Но что для археологов здесь рай, это точно. Потому что древнейшая Месопотамия – центр цивилизации, по крайней мере не менее блистательной, чем египетская.

История Двуречья похожа (не мое сравнение, я его вычитал) на слоеный пирог. До арабов – греки (Александр Македонский!), до греков – персы, до персов – вавилоняне-аккадцы, до аккадцев – ассирийцы, до ассирийцев – больше четырех тысяч лет назад! – опять аккадцы. Однако не с них начиналось. До них жил здесь загадочный народ – шумеры. И с этими-то шумерами связано в летописи человечества многое «первое-первое».

Миф о всемирном потопе – у шумеров. Библиотеки – у шумеров. И календарь, и арочная архитектура, и выращивание пшеницы, и приручение овец, и изобретение колеса!

Кое-кто из ученых убежден, что именно шумерская культура была той прокультурой, на фундаменте которой цивилизовалась Земля. Даже если это так – все равно не так. Ибо шумеры – вовсе не последний слой археологического пирога.

Оказывается, названия своих городов, имена своих богов, некоторые термины, касающиеся земледелия, скотоводства, ремесел, они заимствовали.

Откуда?

Из языка предшественников, еще более древних обитателей Месопотамской долины. Следы их пребывания найдены при раскопках близ Ура, около селения Эль-Убейд.

А эль-убейдцы – исконные?

Вряд ли.

Существуют легенды о том, как в допотопные времена из Персидского залива приплыла вверх по реке некая темноволосая раса. И есть мнение лингвистов, что слово «Идиглат» – так в клинописных текстах именуется Тигр – родственно индийскому «Инд».

Все это и объясняет, почему Хейердал – упорный сторонник концепции древних трансокеанских контактов – решил стартовать непременно здесь.

«ВОЛГА» ДОКТОРА ЮРИЯ

Включил радио, слегка откинул спинку сиденья и жду, пока Детлефу и Норману сделают рентгенографию. Местные врачи любезно согласились помочь в предстартовом обследовании экипажа. Госпиталь километрах в трех от стройплощадки, общественного транспорта в городке нет, но мы не унываем, у нас машина.

Прекрасная «Волга», которую – кто уважительно, кто с подначкой – кличут «автомобилем доктора Юрия».

Сразу, как явился сюда, я отправился с визитом в Басру, представляться советскому генеральному консулу. Первое, о чем спросил меня Яков Егорович Сусько, было, разумеется: «Не могу ли быть полезным?» И я, помня кое-какие напутствия Тура, намекнул, что неплохо бы нам что-нибудь колесное, для ближних разъездов.

Встречали меня в лагере с ликованием. Я вернулся за рулем видавшего виды агрегата, с неподнимающимися стеклами и дребезжащими дверьми, но выносливого и прочного, как танк.

Правда, разъезжали мы на этой машине всего день-два. Потом ее забрали назад, а взамен прислали современную, новенькую, только-только после обкатки.

Машина очень нас выручает. Вожу к стапелю снаряжение, провизию, ребят в госпиталь.

Напишу заодно о своих больных.

ПОКА – ТЬФУ-ТЬФУ

По утрам у моей палатки выстраивается череда арабов. Они хорошие люди, но ужасно любят лечиться. Тот показывает на голову, этот покашливает, третий держится за живот. Предъявляют прыщики и царапины. Глотают витаминные таблетки и удовлетворенно благодарят.

С Карло по-прежнему – там случай особый. Никак Рашада не прогнать к стоматологу – боится и отлынивает. Пригрожу, что Тур отстранит от старта.

В остальном же порядок. И – что радостно – почти полное отсутствие экзотики. А я наслышан о здешних хворобах, об укусах финиковых ос, о поносе, переходящем в дизентерию, о «багдадской шишке», лечение которой тянется чуть не год.

Пусть парни и дальше держатся молодцами и веселят мой лекарский взор. Особенно приятно глядеть на Детлефа. Крепыш, здоровяк, а уж каким я застал его! Вернусь к мемуарам.

СЕЗАМ В ДРУГОЙ РАЗ

Итак, 22 октября я вылетел из Москвы и в тот же день приземлился в Багдаде. Мне повезло, и в самолете я оказался рядом с нашим послом в Ираке А. А. Барковским. Анатолий Александрович – человек чрезвычайно интересный и интеллигентный – рассказал мне много полезного и поучительного об Ираке и обещал свое содействие, которое, как показали дальнейшие события, было необходимым, действенным и своевременным.

В Багдаде пришлось пробыть три дня, утрясая таможенные формальности с багажом. Бегал по канцеляриям, ставил на бумажках штампы и печати. Города фактически не видел, а то, что видел, не напоминало о тысяче и одной ночи. Ни с багдадским вором, ни со стариком Хоттабычем ассоциаций не всплывало.

Когда позже я поведал о своих разочарованиях Рашаду, он рассердился: Багдад – отличный город, мне просто не показали его как следует, был бы он, Рашад, моим гидом, вышло бы лучше. На что Асбьерн заметил: «Да, ты у нас известный Гарун ар-Рашад».

Как бы то ни было, столица Ирака осталась для меня лишь промежуточным пунктом, станцией пересадки. Я спешил в Эль-Курну, сюда.

ДВЕ КУРНЫ

В Египте, близ Долины царей, недалеко от места, где были отрыты знаменитые сокровища Тутанхамона, существовала – а может, существует и теперь – деревушка Курна. Лет сто назад выяснилось, что она сплошь населена грабителями гробниц. Причем грабителями потомственными: ремесло передавалось от отца к сыну с XIII века до новой эры. Ничего себе династия!

Так вот: наша, иракская Эль-Курна ничего общего с египетской Курной не имеет. И слава ее не столь скандальна. Вернее, почти никакой славы и нет.

Маленький городок между Багдадом и Басрой, там, где Тигр и Евфрат сливают свои воды в Шатт-аль-Араб…

На туристской схеме Ирака Эль-Курна обведена рамкой с надписью, почему-то немецкой, «Дас парадиз». Но таких же рамок на схеме еще две, на севере и на юго-западе страны, и в каждой, кроме надписи, еще знак вопроса, дескать, все три парадиза – предполагаемые.

Следовательно, и библейская знаменитость Эль-Курна – как бы с вопросительным знаком.

Хотя здесь с гордостью демонстрируют гостям пресловутое древо – в его, мол, тени Адам и Ева совершили первородный грех. А курненский рестхауз – дом приезжих, по-нашему – носит поэтическое название «Сады Эдема».

К «Эдемским садам» мы с Игорем Беляцким, заведующим бюро АПН в Ираке, и подъехали после утомительного дня пути.

ЗАСНУЛ В РАЮ

В доме светились окна. Тур радушно нас приветствовал, мы обнялись, и он тут же сообщил новости. Норман в дороге, Ганс Питер скоро вернется, Детлеф уже здесь, но неважно себя чувствует – не осмотрю ли я его? Жаль, у врача с места в карьер начинается практика!

Детлеф лежал с пузырем льда на лбу. Он не то что неважно, он очень плохо себя чувствовал. Вчера – сорок, сегодня – тридцать девять. Болезнь в Азии распространенная, европейцам не слишком знакомая: особая кишечная форма гриппа.

Тут же приступил к интенсивному лечению.

Тур показал свою коллекцию мокнущего камыша – о ней я, кажется, писал. Поднялись на крышу рестхауза и взглянули сверху на лодку. Она поразила меня, настолько была внушительней «Ра».

Не забыть чувство, владевшее мной, пока я врачевал Детлефа, брал в руки влажные невесомые стебли и угадывал в полутьме очертания гигантского веретенообразного корпуса. Мне казалось, что это уже со мной было однажды, что снова вижу знакомый в мельчайших деталях сон.

Или – наоборот: будто спал и проснулся, и вокруг по-прежнему южная ночь, марокканская ли, иракская ли, на стапеле недостроенное судно, реплики вполголоса о плавучести, о парусе, о рулях…

В беседе с Туром случился момент неожиданно острый – нет, не судьба о нем сегодня. Возвращаются из рентгеновского кабинета Норман и Детлеф, сейчас в мой адрес прозвучит что-нибудь вроде: «Алло, такси!» Закруглюсь в двух словах. Вечер приезда в Эль-Курну кончился тем, что мы с Игорем отправились в помещение, отведенное под склад, загроможденное до предела – едва оставалась щель для раскладушек. Плюхнулись и отключились, среди ящиков, тюков, картонок с консервами, связок – блоков, мотков канатов, – заснули в раю.

ПРИЛЕТЕЛА ЕВА

Должен отметить, что в последнее время наша жизнь некоторым образом изменилась.

Приходим на обед, водопровод в рестхаузе, как обычно, испорчен, никакой надежды ополоснуться, а к нашим услугам десять кувшинов воды, нацеженной из-под крана буквально по капельке.

По вечерам у ребят исчезают носки и рубахи, а по утрам возвращаются чистыми.

Карловы джинсы, уникально жестяные, заштопаны парусной иглой, перевод лоции Персидского залива сделан в срок и безукоризненно, корреспонденты исправно получают надлежащую информацию.

Эти и другие чудеса имеют непосредственное отношение к нашей с Туром беседе, о которой собирался и не успел написать вчера.

Я сказал: «Скоро сюда приедет моя жена». Тур охнул и выдавил с трудом: «Невозможно! Куда ее поселим?!» – «Как куда поселим?! Большой же дом!»

Тогда я не разглядел еще, что рестхауз – далеко не гостиница, он лишь вроде сельского клуба и постоялого двора, и в нем, кроме бара и ресторанного зала, только три жилые комнаты – для членов экипажа, боливийцев и киногруппы из Би-би-си.

Тур не шутя обеспокоился. Он, как выяснилось, предупреждал: с жильем скверно, приезжайте без родных. Но до меня его просьба, переданная через пятые руки, почему-то не дошла. А теперь менять что-либо было поздно.

«Когда?» – хмуро поинтересовался Тур. Я утешил его: не завтра, не послезавтра, но уж через неделю наверное.

ГЛАЗАМИ КСАНЫ

Стюардесса объявила: в Багдаде двадцать два градуса, и пассажиры-арабы надели меховые шапки – холодно, глубокая осень, а мы – северяне – бросились снимать свитеры.

Воздух налетел сухой, душный, сильно пахло керосином – заявляла о себе иракская нефть.

От аэропорта до столицы – километров двадцать, я все спрашивала, когда же проедем пригороды. Юра засмеялся: «Мы давно в городе». Такая здесь система застройки: улицы повернуты лицом во внутренние дворы. Там коттеджи, фонтаны, зелень, а наружу глинобитная стена, чтобы не хвастаться благополучием. Вообще тут хвалить ничего нельзя, дурная примета. Как-то в Курне я сказала одному арабу: «Какой у вас красивый мальчик!» – а назавтра мальчик захворал, и меня остерегали: не попадайся отцу на глаза.

Полтора дня в Багдаде – ив Курну, и как менялся пейзаж! Повеяло пустыней. Два цвета в природе – серо-желтый и тускло-коричневый. Дорога рядом с рекой, Тигр то спрячется, то появится. Иногда на откосе вырастет всадник, одинокий, на фоне неба, – напомнит, что ты в стране бедуинов. А машин, встречных и попутных, полно. Причем интересно: здесь к мотору отношение как к верблюду или скакуну – сбросит, значит, такова воля аллаха. Крайне беззаботно ездят.

Добрались к вечеру, как раз попали на ужин. Юра крикнул с порога: «Тур, Тур, погляди, кого я привез!» Смотрю, во главе стола Тур, рядом с ним Норман – я его узнала по фотографиям – и еще кто-то.

Мне в том зале, кроме Юры и Тура, был знаком только Карло Маури. Но тут же мы все перезнакомились, повели меня, конечно, смотреть лодку. Затем все дружно отправились смотреть наше жилье. У ребят из Би-би-си оказалась маленькая палатка, которую они предложили Юре, и он разбил ее в саду, на стрелке, где сливаются Тигр и Евфрат.

СОГЛАСНО СУДОВОЙ РОЛИ

Прочел Ксюшину страничку и понял, что пора перечислять участников экспедиции. Намеревался их представлять | поодиночке и к слову, но уже не первые страницы идут, а кто есть кто – Heпонятно.

Приступим. Номер первый. Тур Хейердал, инициатор и руководитель похода, шестидесятитрехлетний норвежец, знаменитый этнограф, географ, путешественник.

Нелепо о нем говорить в таком тоне. Он – энциклопедия, он – явление, он – из тех, кто на высшем межгалактическом конгрессе мог бы по праву представлять земное человечество.

Подробный рассказ о нем – впереди.

А дальше, как на совете в кают-компании, «по младшенству».

МОЛОДЕЖЬ

Рашад Низар Салим, 20 лет, уроженец Ирака, студент-скульптор, знаток древней арабской культуры и рьяный ее, пропагандист. В экипаже – на должности матроса-переводчика. Нам без него и веревки не купить, и депеши не отправить. Он наш снабженец, консультант, полпред и несет свои бесчисленные обязанности с блеском. Жаль, что он – единственный среди нас, чья кандидатура еще не утверждена формально. Власти медлят неизвестно почему. Надеемся на благополучный исход. Асбьерн Дамхус, 21 год, датчанин. (Студент-физик (и математик). Кроме того, у него за плечами авторитетное учебное заведение «Атлантик-колледж». Имеет определенный опыт плаваний и уже этим для экспедиции находка. Но главное, за что его ценим, характер, необычайно жизнерадостный, деятельный, озорной. Его прозвали «Аспирин» – так проще. С Асбьерном опять-таки, считаю, нам повезло.

Ганс Питер Бём, 22 года, норвежец, тоже выпускник «Атлантик-колледжа».

Тот самый Эйч-Пи, который трудился здесь с лета, мастерил стапель, уехал на две недели домой отдохнуть и вернулся уже окончательно.

Аспирин и Эйч-Пи – полная противоположность друг другу. Там – анекдоты, розыгрыши, «ла-ла-ла», здесь – молчаливость, застенчивость и упорство. Признаться, это мне больше импонирует, чем каскады Асбьерновых шуток.

Хочет стать врачом, предполагается, что на судне будет моим помощником. Что касается прозвища – Эйч-Пи для Ганса Питера то же, что для Ганса Христиана Эйч-Си, а для Джона Фитцжеральда Ди-Эф: по названиям букв английского алфавита.

Детлеф Зойтцек, 26 лет, ФРГ. В пятнадцать – юнга, в двадцать три – капитан, самый молодой у себя в стране. Ходил по Балтике, бывал и у нас в Клайпеде. Сейчас отвечает за техническое оснащение стапельных работ и держится близ Нормана – специалиста по навигации.

По складу характера тяготеет к лидерству. В возможных колебаниях психологического климата на борту сыграет активную роль. Тем более что по возрасту являет собой как бы связующее звено между «молодыми» и «стариками».

СТАРИКИ

Норрис Брок, 38 лет, США. Кинооператор Питсбургского телевидения. Положение его отличается от нашего тем, что он «придан». Мы – на контракте, он – в командировке. Мы – на жалованье, он – финансово независим. Приватный представитель наших международных «благодетелей» – о них напишу поздней.

Человек он вполне экспедиционный. Канат тянет за милую душу. Успел поболеть (тот же кишечный грипп), но не разлеживался, презрел мои настояния и функционирует, хоть на вид тень тенью.

Тору Сузуки, Япония, 43 года. Оператор, весьма одаренный, и по совместительству владелец ресторана. Добросовестен, самоотвержен, трудолюбив, как муравей, – и заперт на сто замков. Улыбка на устах – как табличка: «Вход запрещен». Жаль, но боюсь, что и к концу плавания моя инстинктивная симпатия к нему такой и останется – смутной и инстинктивной.

Карло Маури. Дружище Карло… Фрателло Маури…

47 лет, итальянец, фотограф. После «Ра» успел штурмовать Эверест (!), участвовать в парусной кругосветной регате, пройти маршрутом Марко Поло.

Никто, кроме меня, Тура и Нормана, не подозревает, каких усилий стоит ему работа здесь. У Карло нехорошо с ногой (покалечил в горах). Другого в его состоянии я бы на версту не подпустил к лодке. Но он – Карло, у него собственные физические и моральные критерии, и разве если уж совсем худо, он разрешает мне вмешаться и принимает обезболивающее лекарство.

Внутри него бушуют постоянные бури. Столько вокруг несправедливости: того обидели, этих забыли, икс тщеславен, игрек бестактен, а надо сдерживаться, прощать и молчать.

Увы, Карло многим недоволен в нашем едва начавшемся предприятии. Недоволен, что суетимся, что неумелы, что неосмотрительны в тратах, что на площадке вечно толкутся хроникеры и киносъемщики.

Чуть ли не лучший член экипажа… И с ним, вероятно, придется труднее всего.

Посмотрим.

Сорокалетний американец Норман Бейкер. Инженер-строитель по профессии, на борту – штурман и радист. Те же должности были у него и в обоих плаваниях на «Ра». Сейчас – на суше – занимается рулями и мачтой, как всегда, с превеликим тщанием, обстоятельностью и почтением к науке. Норман – натура противоречивая. Но, мне кажется, я научился с ним ладить. Я рад, что Норман с нами.

И наконец, Герман Карраско Франко. 53 года, Мексика. Наш собственный миллионер.

Он действительно крупный предприниматель. А наряду с тем блестящий кинооператор и фотограф, археолог-любитель, владелец музея, где собрана богатейшая в Мексике частная коллекция экспонатов эпохи майя и инков.

Когда Тур – давний его друг – пригласил Карраско в экспедицию, Герман не мог поверить: «Тур, но мои годы, но мои бицепсы – какой из меня матрос?» – «Я беру тебя не в матросы, а для подводных съемок». – «Неужели ты не шутишь, Тур?»

И вот он явился, обвешанный оптикой, экзальтированный, неловкий, чем-то похожий на Тартарена – достославного охотника на львов.

Над ним, понятно, стали трунить. Он не обижался. Первый потешался над собой. Вписывался в компанию понемножку, добродушием и старательностью заставлял себя уважать.

Все. Судовая роль исчерпана. Одиннадцать – вместе со мной – мореплавателей, семеро новичков и четверо ветеранов.

Четверо из былых девяти.

РЯДЫ РЕДЕЮТ

Незаживающая рана – Джордж Сориал. Весельчака Джорджа нет на свете – два года назад, работая под водой, он попал в беду и погиб в Средиземном море.

Разошлись пути Хейердала и Сантьяго Хеновеса. Мексиканский профессор сам сейчас выходит в океан. О его плавании на понтонном плоту «Акали», вероятно, будет повод рассказать.

С Абдуллой Джибрином связь потеряна, о нем вообще ничего неизвестно.

По семейным обстоятельствам отклонил приглашение марокканец Мадани: у него недавно умер брат, и нужно заботиться об осиротевших племянниках.

В последнюю минуту сообщил, что не может быть с нами, Кей Охара – у него серьезная болезнь глаз.

Четверо из девяти… Грустно это. Утешимся, как всегда, тем, что жизнь идет, что вот уже какой симпатичный вырос младший брат наших «Ра», что нас около него – целая футбольная команда. Пора на поле. Карло дает свисток.

ОПЯТЬ ГЛАЗАМИ КСАНЫ

Дополнение к списку футболистов. Юрий Сенкевич, Советский Союз. 40 лет. По корабельному расписанию – матрос-лекарь. Склонен отдавать распоряжения и!руководить. Когда берется за веревку, на лице написано: «Теперь дело двинется, я пришел». Любит черные сухари. Множество друзей. Против азиатских инфекций не устоял и тайно занимается самолечением.

Предел мечтаний – ежегодно утягиваться в тундру, к вулканам, хоть в Бермудский треугольник, но чтобы дома все было в порядке, дети хорошо учились.