Текст книги "Мир приключений 1981 г."

Автор книги: Юрий Никитин

Соавторы: Ольга Ларионова,Владимир Санин,Джанни Родари,Павел (Песах) Амнуэль,Всеволод Ревич,Владимир Шитик,Феликс Дымов,Александр Щербаков,Валерий Мигицко,Владимир Губарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 51 страниц)

– А как мне объяснять, где был? – спросит Палло.

– Если друзья будут расспрашивать, говорите: за тунгусским метеоритом летал. – Королев рассмеется.

Палло увидит Главного конструктора только через два месяца, в канун запуска Юрия Гагарина.

– Обойдемся без нерасчетной траектории, – скажет ему Королев.

Потом Палло часто будет вспоминать эти слова, потому что. ему одному из первых доведется обнимать после возвращения из космоса и Юрия Гагарина и Германа Титова.

А экспедиция на Тунгуску станет легендой. Через пятнадцать лет в одном из журналов появится статья об организации вертолетной экспедиции в район Подкаменной Тунгуски за космическим кораблем инопланетчиков.

Палло, прочитав эту статью, будет долго смеяться, а потом спрячет номер журнала среди документов и записей, относящихся к 1960 году. Все-таки в музее теперь Арвид Владимирович работает – пригодится журнал…

Виллманн просыпается рано, до восхода солнца. Выходит на балкон и долго стоит, всматриваясь в посветлевшее небо.

Когда из-за горизонта появляется красный диск солнца, Виллманн возвращается в кабинет, садится за письменный стол – редактирует очередную статью для научного сборника, анализирует итоги только что закончившегося эксперимента в лаборатории или пишет отзывы на работы коллег, которых с каждым годом становится все больше.

В восемь утра он уже у себя в отделе, приглашает сотрудников и уточняет программу на сегодняшний день. Так уж принято в отделе космических исследований Института астрофизики и физики атмосферы Академии наук Эстонской ССР, и этот сложившийся за много лет распорядок работы меняется редко, к нему привыкли. И пожалуй, никто из молодых да и опытных сотрудников отдела’ не задумывается: а зачем их руководителю нужно вставать так рано? Неужели не хватает дня?

Вечерами Виллманн тоже выходит на балкон. Он провожает солнце и еще четверть часа стоит молча, вглядываясь в даль.

Два – три раза в год он получает вознаграждение за свое терпение.

Появляется тонкая светящаяся полоса. Она становится ярче, зримей. Словно мириады серебристых огоньков вспыхивают в потемневшем небе, они переливаются, сверкают, растягиваются во всю ширь. Их непостоянство создает иллюзию игры, в которой участвует и земля, и небо, и спрятавшееся за горизонтом солнце.

«Наблюдатель осматривает небесный свод каждые пятнадцать минут с целью установить наличие или отсутствие серебристых облаков. Наблюдения ведутся два раза в день – во время утренних и вечерних сумерек. Серебристые облака легко спутать с освещенными перистыми облаками, со следом от самолета, с полярным сиянием… По окончании месяца книжка с результатами наблюдений высылается в Институт физики и астрономии АН Эстонской ССР (г. Тарту)»

– так гласит инструкция, в создании которой принимал участие и Ч.И.Виллманн. Вот уже два десятка лет, как она стала документом для метеорологов и геофизиков, которые работают на сотнях станциях страны, в Арктике и Антарктике, на экспедиционных судах Академии наук СССР. С 1 марта и по 1 ноября они проводят патрульные наблюдения, а свои записи отправляют в Тарту, где находится Мировой специальный геофизический центр по серебристым облакам.

Нет, конечно, необходимости самому Виллманну искать эти самые облака – со всего света стекается так много информации, что с ее обработкой едва справляется электронная вычислительная машина, да и что прибавишь теперь одним наблюдением, если за серебристыми облаками охотятся даже космонавты? Но Виллманн помнит иные времена, не очень далекие… Память все чаще возвращается к прошлому: наверное, возраст, все-таки за, пятьдесят… Проверяешь себя временем: теперь-то ты не имеешь права на ошибку, ведь десятки людей верят в тебя, в твой опыт, в умение предвидеть события завтрашнего дня.

Да, выходит на балкон и смотрит вдаль… Но только ли облака ищет он? Наверное, не надо обманывать себя – теплится в душе тоска о море, та детская мечта, которая прошла через жизнь и не умирает. Дети подрастают. Шестеро их у него. Старшие уже спрашивали: «Пап, а ты хотел стать ученым?»

– Капитаном дальнего плавания, – отвечал им Виллманн. А потом приходилось объяснять, почему так и не стал моряком. Трое подрастут и тоже зададут этот вопрос. И опять придется говорить о жизни, а значит, и о войне.

Война… Ему выпала она с первого дня до последнего. На море и на суше, на передовой и в тылу. На севере и на юге. Его военной биографии с избытком хватило бы на взвод. И когда Виллманн начинает рассказывать об обороне Таллина – он был матросом на сугубо пассажирском пароходике, – фронтовики с уважением глядят на него: немногие выдержали этот ад. Потом блокада Ленинграда. Работа на Кировском заводе. В сорок втором – Дорога жизни. Тут комментарии не нужны. На Большую землю попало всего несколько человек из команды, остальные не выдержали той первой блокадной зимы… Плавал на Каспии. Возил в Астрахань из Баку нефть. Как раз фашисты рвались к Сталинграду и на Кавказ. Выстоял Сталинград, отбросили врага. А тут и весть хорошая пришла: формируется эстонский корпус. Виллманн сразу к военкому: «Хочу добровольцем!» Младшим сержантом попал под Великие Луки. Стал наводчиком орудия, потом командиром. Нарва. Форсирование Чудского озера. Освобождение Таллина. И наконец, ночной бой на Сааремаа. Всего пятеро из тех, кто начинал с ним под Великими Луками, дошли до Победы.

В автобиографии он пишет коротко о дальнейшем:

«После войны остался в армии. Закончил артиллерийскую академию. Майор. Потом учился на математическом факультете, параллельно занимался физикой. Сделал ряд работ, докладывал о них на научных симпозиумах и конференциях. В 1956 году начал работать в Таллинской обсерватории».

Обычно рассказ о своей жизни он умещает на одной страничке. Ужасно мучился, когда говорили, что надо написать хотя бы полторы, – кажется, к представлению на госпремию Эстонии готовили. Так и не смог выполнить просьбу. Другое дело, если бы о серебристых облаках поговорить. Тут много любопытного и неясного.

Приехал однажды из Москвы сухощавый паренек. Кандидат в космонавты. Ну, а своим сотрудникам Виллманн его представил как инженера.

Любознательным был будущий космонавт. Засыпал вопросами.

– Когда начали заниматься этой проблемой? – спросил он.

– Нам придется вернуться в прошлое столетие, – улыбнулся Виллманн. – Еще в 1885 году астроном Эрнст Гартвич одиннадцать раз видал серебристые облака. Так что в обсерватории Тартуского университета наблюдения ведутся давно. Ну, а я занимаюсь этой проблемой с 1957 года. Начали вести наблюдения по республике. Затем и по стране. В шестьдесят четвертом в Тарту был создан Мировой центр.

– Нельзя ли познакомиться с отчетами и материалами? – попросил гость.

Виллманн выложил на стол объемистые папки. Инженер начал внимательно просматривать их.

– Любопытно, – вдруг сказал он. – Даже невероятно!

– Что именно?

– Вот это сообщение… – Инженер протянул листок с записями.

Виллманн прочел вслух:

«Э.Крээм и Ю.Туулик, имеющие опыт трехлетних наблюдений за серебристыми облаками, студенты Тартуского университета, выехали из Таллинского порта 12 апреля 1961 года на судне «Иоханнес Варес» Эстонского рыбного флота. Маршрут: Балтийское море – Северное море – Северная часть Арктики – остров Ньюфаундленд и обратно. Цель: наблюдение за серебристыми облаками. Дважды, 20 и 21 апреля, они их обнаружили. К сожалению, чаще была пасмурная погода…»

– Обычное сообщение, – заметил Виллманн. – Таких в этих папках тысячи…

– Дату, дату поглядите. – Кандидат в космонавты рассмеялся. – 12 апреля. Как раз в день старта Гагарина.

– О космосе мы начали мечтать раньше, – вдруг заметил Виллманн. – За три года на территории СССР было зарегистрировано 83 случая появления серебристых облаков. Мы определили размеры частиц, их характеристики. Проводили ракетные исследования, но они помогли мало: это то же самое, что зондировать сердце с помощью скальпеля… Короче, данных было много, но природа облаков неясна. Нужен взгляд сверху.

– Приборов ведь нет…

– Пока нет, – согласился Виллманн. – Нужно будет – сделаем. Название «Микрон» вам нравится? А мы уже продумали, какая аппаратура потребуется на борту корабля. Но главное – увидеть их с орбиты, обнаружить. А это пока не удалось ни одному космонавту, ни нашему, ни американскому.

– Да, Сергей Павлович говорил нам об этом. И еще о каком-то метеорологе из Туры…

– Мы обращались к Королеву за помощью, – подтвердил Виллманн. – Пытались заинтересовать его… А метеоролог – его фамилия Мангулов – регулярно передает нам свои наблюдения. Неужели Королев и это помнит?

– А почему же я здесь? – удивился гость.

Шел 1965 год. Чарльз Виллманн и Виталий Севастьянов, приехавший в Тарту, долго обсуждали, как именно обнаруживать серебристые облака в космосе.

Оператор Центра управления принял необычное сообщение с «Салюта-4».

– Видим блестящий холодный свет, – передавал Петр Климук, – он переливается так красиво… Облака тянутся сплошной линией от Урала до Камчатки, до самого восхода солнца… Они не вращаются с атмосферой, а держатся на каком-то расстоянии от солнечного диска… А сейчас мы видим как бы в профиль: верхняя граница очень четкая, а нижняя размытая, толщина всюду разная…

– Подробнее запишите свои наблюдения, – передал оператор Центра. – Сфотографируйте их.

После отбоя, как обычно, Виталий Севастьянов пристроился у иллюминатора и раскрыл свой дневник.

«2 июля 1975 года. Среда, 40-е сутки полета, – записал борт-инженер «Салюта-4». – Вчера вечером и сегодня мы наблюдали еще одно чудо природы – серебристые облака. Эти облака находятся на высоте 60-70-80 километров. Природа их полностью неизвестна. Во многом они загадочны. На всей Земле их наблюдали не более тысячи раз. И вот мы наблюдаем их в космосе. Впервые. Мы действительно первооткрыватели. Тщательно наблюдаем, записываем, надиктовываем на магнитофоны, зарисовываем. С Земли приняли экстренное сообщение: разрешают нам в тени Земли провести ориентацию станции в сторону восхода Солнца и, обнаружив серебристые облака, провести их исследование спектральной аппаратурой и фотографированием.

Мы все выполнили с успехом.

Очень довольны мы, довольна и Земля. Сегодня говорили с Рубином-2 – это Константин Петрович Феоктистов. Он в этом полете один из руководителей программы работ. Он доволен результатами. Мы же обещали стараться.

Серебристые облака завораживают. Холодный белый цвет – чуть матовый, иногда перламутровый. Структура либо очень тонкая и яркая на границе абсолютно черного неба, либо ячеистая, похожая на крыло лебедя, когда облака ниже венца. Выше венца они не поднимаются.

Венец – это светящийся слой повышенной яркости вокруг Земли на определенной высоте над ночным горизонтом. Иногда он лучится… Лучистый венец нашей голубой планеты…»

После возвращения Севастьянов показал эту запись Гречко: первой экспедиции «Салюта-4» повезло меньше. Георгий не видел серебристых облаков.

Потом оба бортинженера изучали снимки. Некоторые из них получились неплохо.

А через несколько дней Георгий Гречко уехал в Тарту. Из лаборатории не вылезал: «Микрон» изучил досконально и с серебристыми облаками разобрался.

Перед отъездом сказал Виллманну:

– Теперь они от меня не ускользнут. Дайте только возможность попасть туда. – Георгий махнул вверх рукой.

Они оба рассмеялись. И ни Виллманн, ни сам Гречко не догадывались, что спустя всего несколько месяцев им предстоит необычная встреча.

– Извините, Чарльз Иоханесович, – вдруг услышал Виллманн, – я попросил пригласить вас в Центр управления, чтобы уточнить данные для съемок… Как доехали?

– Спасибо, Георгий Михайлович, – ответил ученый, – нам попроще, чем вам. Все-таки на земле… Мы рекомендуем снимать с двумя выдержками…

Между Землей и космосом завязался оживленный разговор.

Шла третья неделя полета Юрия Романенко и Георгия Гречко, первая экспедиция «Салюта-6» обнаружила серебристые облака над Южным полюсом.

В мае вечера бывают по-летнему теплые. Вместе с Виллманном мы проводили солнце, но уходить с балкона не торопились.

– Предварительную обработку съемок Гречко и Романенко мы закончили, – рассказывает Виллманн, – очень любопытные результаты. Вместе с космонавтами будем докладывать о них на международных конференциях, да и статью к публикации подготовили. Кстати, попробуем впервые прогнозировать появление серебристых облаков. Так сказать, предскажем, когда именно они появятся. – Виллманн умолкает, задумывается. – К счастью, теперь у нас появилась хорошая возможность быстро проверить гипотезу: для новой экспедиции на «Салюте-6» выдали необходимые рекомендации. После возвращения Владимира Коваленка и Александра Иванченкова мы сможем определить, насколько верны наши выводы… Так что экран между космосом и Землей, как называют часто серебристые облака, теперь уж не столь загадочен.

Он вновь молчит. Смотрит вдаль, думает о своем. Об облаках? О войне? О своей детской мечте стать моряком? Не знаю…

– Вспаханное поле… – вдруг говорит Виллманн.

– Что?

– Юрий Гагарин сказал, что космос напоминает ему вспаханное поле, засеянное зернами – звездами. Не правда ли, точно подмечено?

Всеволод Ревич
НА ЗЕМЛЕ И В КОСМОСЕ
Заметки о советской фантастике 1978 года

Лет десять назад вокруг фантастики кипели страсти. Спорили о путях и перспективах ее развития, о том, какой она должна и не должна быть, и, наконец, о самом, пожалуй, главном: зачем она нужна? Никто, правда, и никогда не сомневался в том, кому она нужна. На этот вопрос позитивно отвечают читатели и по сей день мгновенно вырастающими очередями за любой фантастической книжкой, которая попадает на прилавок, даже, как бы это помягче выразиться, не самой выдающейся.

Фантастика продолжает жить, сочиняться, издаваться, но споров вокруг нее стало маловато. Печатных, по крайней мере. Даже статей и рецензий – считанные единицы.

При чтении некоторых произведений вопрос о том, зачем они написаны, все же продолжаешь задавать.

Вот почему в обозрении продукции 1978 года захотелось еще раз поговорить об основах фантастического бытия, рассмотреть некоторые книги под уже сформулированным углом зрения: зачем они нужны? Впрочем, опасаться, что на сей раз читателям будет предложен теоретический трактат, не следует: годовой обзор остается годовым обзором.

В 1978 году была переиздана маленькая повесть рано умершего от фронтовых ран красноярского журналиста Георгия Антипова «Ортис – десятая планета». Это веселая шутка, сочиненная для младших школьников в виде посланий одного ученика другому. Письма были отправлены с далекой планеты Ортис, загадочное название которой – перевертыш слова «ситро». Так же, как название невинного напитка, автор парадоксально переворачивает многие земные представления, заставляет мальчиков и девочек взглянуть на свои привычки как бы со стороны, «инопланетными» глазами, вместе с ортисянами удивиться некоторым из этих привычек и посмеяться над ними. Повесть говорит о самых простых вещах – нужно хорошо учиться, не врать, не лентяйничать, каждый человек должен иметь мечту и т. д. Но проповедь получилась совсем не назидательной, в целом «Ортис», может быть, и немудреная, но добрая и симпатичная книжка. Цель, которую ставил перед собой автор, абсолютно ясна.

Похожее путешествие мы находим и в новой повести Виталия Мелентьева «Обыкновенная Мёмба» (издательство «Детская литература»), только в ней школьников, попадающих на иную планету, стало трое – два мальчика и девочка. Обоих писателей мало заботит обоснование самого перелета за бесконечные миллиарды километров, сугубо техническая проблема, очень нервирующая многих «взрослых» авторов, отводящих этому самому обоснованию немалое количество строк. Результат, впрочем, оказывается одинаковым: с обоснованием или без него герои на нужную писателям планету в конце концов обязательно попадают. Нет в упомянутых книгах и стремления к чрезмерной достоверности непривычной обстановки – просто у писателей другая, совершенно определенная задача: изобразить общество, не слишком отличающееся от земного, но достигнувшее в то же время определенной гармонии во взаимоотношениях между людьми и природой и между самими людьми. То, что у Г.Антипова подано в шуточном, «дошкольном» ключе, у В.Мелентьева выглядит более серьезным. Он вводит в обиход школьника некоторые начальные социологические и экологические понятия. «Обыкновенную Мёмбу», если хотите, можно назвать утопией для детей. Как традиционно свойственно этому жанру, земляне выполняют в нем роль экскурсантов, которым показывают музей диковин, однако нашим героям, несмотря на ограниченность их сюжетных функций, все же удается проявить себя в разных приключениях с лучшей стороны. Словом, писатель как бы осуществляет в книге ребячью мечту – что бы произошло с шестиклассником, если бы он был космонавтом, летал бы на межзвездных кораблях и открывал бы неизвестные планеты; мечту, в которой тесно соприкасаются трудности в преодолении светового барьера с тревогой: «А что по этому поводу скажет мама?»

Продолжают космическую тему и «взрослые» фантасты. Вероятно, самым заметным произведением года на эту тему можно считать роман Сергея Павлова «Лунная радуга» (издательство «Молодая гвардия»). Роман написан в традиционном ключе, привычен фантастический фон, в данном случае – освоение человечеством Солнечной системы, но картина дана широкая и хорошо проработанная. Автор нашел удачный термин – Внеземелье, грозное, неведомое Внеземелье, таящее неожиданные опасности. С.Павлов выстроил острый сюжет, в основе которого лежит загадка, кажущаяся на первых порах неразрешимой; лишь в немногих случаях автора несколько заносит, например в малоправдоподобной главе о спасении мальчика. Трудно давать окончательную оценку произведению, так как опубликована лишь первая часть объемного романа, но многое привлекает: масштабность действия, несколько удавшихся характеров, неплохой диалог. Возникают, правда, и некоторые вопросы, но, возможно, ставить их преждевременно, посмотрим, как автор сам развяжет в дальнейшем затянутые им узелки.

Среди множества «космических» рассказов выделяется «Переписка» Виталия Бабенко (Сборник «НФ» № 19, издательство «Знание»). Автор предпринял попытку преодолеть голубизну и мнимую конфликтность произведений о героях-космопроходцах. Свой конфликт автор доводит до открытой трагедии, действующей тем более сильно, что читатель к ней совершенно не подготовлен спокойным тоном докульминационного повествования и даже начинает скучать от него. Автор спрашивает: а в человеческих ли силах вынести испытание полувековой разлукой с близкими? Могут ли люди вообще пойти на такой жестокосердный акт, даже если в нем будут участвовать добровольцы, даже если все будет оправдываться самыми высокими, самыми разнаучными целями? Вспомним, как легкомысленно решают конфликт иные наши фантасты: подумаешь, большое дело! Ну, улетел на два – три – четыре десятилетия, зато какой молодец, зато как предан науке, как ставит ее превыше всего! А ты, любимая, сиди на Земле и жди. Жди меня, и я вернусь… Через сорок или пятьдесят лет. В.Бабенко утверждает, что такое испытание люди, если это настоящие, живые, глубоко чувствующие люди, вынести не могут, и мне кажется – он прав. Психические срывы испытывают как те, кто улетел (один на другого даже бросается с плазменным резаком), так и те, кто остался. Мать сжигает рукопись сына, который разработал теорию мгновенного переноса через пространство – открытие, которое, как она решила, сделает бессмысленной жертву улетевшего отца, ее собственную жертву. Сын не выдерживает этого удара и кончает с собой, а вернувшийся капитан звездолета Сергей Никитин не застает в живых ни сына, ни матери, которая умирает, по мнению окружающих и по собственному убеждению, преступницей, виновной в смерти сына.

Вспомним бравых пилотов, порхающих от звезды к звезде с безответственностью мотыльков. Черные путы космоса не захлестывают им души. Но должно быть, есть что-то такое, что и впрямь выше человеческих сил. Сергей Никитин, лучший космонавт Земли, уходит из космонавтики…

Вероятно, люди как-то решат эту нравственную проблему, когда она станет на повестку дня. Как – неизвестно, но ясно, что не антигуманным способом.

Можно заметить, что В.Бабенко исполнил свою космическую трагедию скорее на уровне сюжета, чем с подробной психологической трактовкой поведения своих персонажей, но все же в рассказе привлекает стремление победить сложившиеся штампы, что, к сожалению, бывает не так часто, как бы хотелось.

Например, в романе Юрия Тупицина «В дебрях Даль-Гея» (издательство «Детская литература») мы вновь находим землян на планете, населенной абсолютно схожими с ними существами.

Никакого научного объяснения столь чудесному совпадению автор не дает, но, может быть, это и не нужно, так как цель, поставленная им, очевидна: проиграть еще раз земной вариант антиутопии. Под покровом видимого благополучия в тамошнем обществе причудливо перемешаны некоторые фашистские порядки с современной западной «вседозволенностью». Понятно, какую серьезную угрозу для подобного государства представляет высокая и чистая мораль коммунистической Земли, а поэтому среди реакционных и гангстерских кругов планеты существует сильное противодействие всяким контактам с землянами. Дело доходит до прямых диверсий и убийств. Для того чтобы раскрыть и ликвидировать эти черные замыслы, и засылаются земные разведчики под видом далийцев, После множества приключений, временами изображаемых в духе западных кинобоевиков, разведчикам удается расстроить козни противников. Описаны эти приключения не без увлекательности, но многие мотивы уже известны нам по другим антиутопиям.

Ю.Тупицин издал в 1978 году еще один роман – «Перед дальней дорогой» (издательство «Молодая гвардия»). В нем тоже рассматриваются взаимоотношения людей с инопланетянами, правда, на этот раз дело ограничивается Землей, а инопланетяне присутствуют, так сказать, за кулисами.

К сожалению, отсутствие четкой общей идеи снижает впечатление от книги, хотя в ней есть попытка нарисовать разные характеры людей будущего, столкнувшихся с загадочными и даже чрезвычайными обстоятельствами.

Более сложный случай мы имеем в произведениях известного писателя-фантаста Г.Гуревича. Представитель старшего поколения, Г.Гуревич стремится сохранить верность подлинно научной фантастике, то есть его больше привлекает изобретение различных научно-небывалых идей, нежели исследование поведения человека в необычных условиях.

Есть немало фантастов, искренне полагающих, что они стоят под знаменами настоящей НФ, не имея для этого никаких оснований. Идеи заимствованы из книг других авторов, и набор их, как правило, весьма ограничен: приземление инопланетян в подмосковном лесу, межзвездный перелет на фотонном звездолете, машина времени, выглядящая кабинкой для телефона-автомата, только более никелированная, и т. д. А так как из-за отсутствия литературного дарования в подобных произведениях нет и второй – человеческой стороны, то возникает пустая, вторичная фантастика, при упоминании о которой слово «научная» всякий раз приходится ставить в кавычки. Это отступление понадобилось мне для того, чтобы сказать, что, когда речь заходит о верности Г.Гуревича научной фантастике, я имею в виду нечто совсем другое. У писателя действительно возникает множество интересных идей, причем в основном таких, которые современной науке не по зубам. Он пытается представить себе дальние пути развития науки, и его экстраполяции никак не назовешь робкими. Видно, что такие прогнозы увлекают писателя больше всего, и зачастую его сочинения приобретают вид конспектов, нередко даже перемежаемых формулами и таблицами, автор иногда и сам обыгрывает свою форму, заявляя, что создает схему романа, который когда-нибудь будет написан, а может быть, и никогда не будет. Так, например, выглядит его новый рассказ «Нелинейная фантастика» в одноименном сборнике, выпущенном в издательстве «Детская литература». Писатель создает в воображении институт фантастики – Инфант, в задачи которого входит проигрывать различные нафантазированные ситуации для проверки. Можно ли изменить человеческий организм, можно ли изменить лицо планеты, что случится, если продлить жизнь людей хотя бы до двухсот лет и на Земле будут сосуществовать 7–8 поколений вместо нынешних трех?..

В подобной же характерной для Г.Гуревича манере написана «Повесть в 12 биографиях «Делается открытие» (издательство «Знание», «НФ», № 19). Здесь автор излагает историю становления придуманной им науки о покорении времени – темпорологию в виде научно-популярного очерка, в виде цикла биографий малоизвестных и прославленных ученых, которые эту науку создали. Перед нами, безусловно, научная фантастика. Автора прежде всего интересует история крупного открытия, и не столько характеры, психология, сколько судьбы сделавших его людей, правда, иногда эти понятия разделить затруднительно.

Нужна ли, возможна ли такая фантастика? Возможна, конечно, и повесть Г. Гуревича доказывает ее реальность. И если перед нами произведение не вторичное, как в данном случае, то читается оно не без интереса. Если нужны доказательства, что научная фантастика всегда стремится выдать вымышленное за уже свершившееся, то лучшего примера и не найти.

А главным в литературе всегда будут человековедческие задачи. Можно ли их отыскать в повести Г.Гуревича? Можно. Вероятно, автор сформулировал бы свою идею так: будить творческое воображение, учить людей не считать невозможное невозможным, еще раз воспеть могущество человеческого разума и заявить, что в наш век можно отважиться на самые дерзновенные попытки. Что ж, все правильно, все это есть в подтексте повести, и спорить с этим не приходится. Спор идет о том, какими способами фантастика может добиться наибольшего идеологического и эстетического эффекта.

Чтобы пояснить свои мысли, я хочу обратиться к сравнению фантастики с научно-популярной литературой. В мире написано большое количество научно-популярных сочинений, люди читают их не без удовольствия и не без пользы. Но широкое общественное внимание среди них привлекают в первую очередь те, в которых научная проблематика совместилась с нравственной, то есть волнующие не только умы, но и сердца читателей.

Допустим, кого бы могла взять за сердце книга, в которой доказывалось бы, что заселение островов Тихого океана происходило путем миграций с Южно-Американского материка? Может быть, специалист, впрочем, даже так называемый широкий читатель, прочтя про такую гипотезу, сказал бы: «Да, это любопытно, вон оно, значит, как бывает…»

Между тем, книгу. Тура Хейердала «Экспедиция на «Кон-Тики», посвященную доказательству вышеупомянутой и, прямо скажем, не самой животрепещущей теории, читают миллионы людей, она вышла десятками изданий. Героями книги восхищаются, им хотят подражать, им, наконец, просто завидуют. Но может быть, здесь научная идея вообще ни при чем, просто мы восхищаемся отвагой шести людей, вступивших в единоборство с океаном на утлом плоту? Тогда представим себе, что Хейердал и его товарищи переплыли океан тем же способом, но ради голого спортивного интереса. Наверное, об этом событии сообщили бы газеты, но плавание никогда не имело бы столь широкого резонанса.

Нечто подобное должно происходить и в фантастике. Высоких художественных результатов в этом жанре можно достичь только в синтезе – оригинальная фантастическая гипотеза должна быть намертво завязана с нравственной проблематикой, причем командные высоты в произведении должна занимать именно эта, человеческая, а не техническая сторона.

На нее, эту сторону, обратил внимание такой квалифицированный читатель фантастики, как дважды Герой Советского Союза космонавт Н.Н.Рукавишников:

«Научно-фантастическую литературу я по-настоящему полюбил лишь несколько лет назад. И совсем не потому, что здесь якобы открыт простор для самой необузданной фантазии автора. Ведь фантастика – это жанр литературы. А в литературе нас всегда интересует главное – человек и его взаимоотношения с другими людьми. Именно в научной фантастике благодаря несложному «технологическому» приему литератор получает возможность для эксперимента. Необычность ситуации позволяет ему раскрыть те качества человеческой личности, которые попросту не проявляются в обычных жизненных условиях, раскрыть глубины духовного мира человека. Ведь никого, по сути дела, не интересует, какую скорость развивает звездолет и как живут вымышленные человечки на далекой планете. А вот как ведут себя люди, находясь многие годы в звездолете, и как воспринимают необычные для себя явления во Вселенной, каким глубоким и безграничным по мощи может быть человеческое мышление, – вот то, что я выношу для себя из чтения научно-фантастической литературы».

Правда, в этом же интервью, опубликованном в «Литературной газете», Н.Н.Рукавишников говорил о том, что ценит и те сочинения, в которых выдвигаются смелые научные идеи. Но он не случайно добавил, что такие произведения должны писаться не просто литературно одаренными людьми, но специалистами, то есть имел в виду научные фантазии, жанр, безусловно, очень важный и нужный, но к художественной литературе отношения не имеющий. Вспомним, например, известные фантазии К.Э.Циолковского.

Никому, конечно, не запретишь искать свои пути, и я отдаю должное таланту и изобретательности того же Г. Гуревича. Но все же мне кажется, что вокруг подобных произведений никогда не будут сталкиваться копья, не будут возникать читательские дискуссии, у них не будет яростных противников и не менее фантастичных сторонников, словом, всего того, что сопутствует большой, настоящей фантастике. Ибо спорить в них не о чем. Не станешь же дискутировать о том, можно иди нельзя замедлять течение времени.

Попробую в доказательство своей позиции привести еще один пример с помощью самого Г.Гуревича. Когда при чтении возникает волнение? Только тогда, когда имеешь дело не с формулами и аксиомами, а с людьми, их характерами и переживаниями. Такое волнение возникает, когда читаешь рассказ Г.Гуревича «А у нас на Земле». Землянин-космонавт в результате катастрофы попадает на планету, где царит развитой феодализм. У него нет надежды вернуться на родину, и он вынужден прожить жизнь среди обывателей, переполненных религиозными и прочими предрассудками. Его рассказы о Земле сначала слушают с восторгом, воспринимая их, как забавные сказки, но в какой-то момент землянин становится помехой главному жрецу. Его приговаривают к смертной казни. Цена жизни – отречение. Он должен всего-навсего публично заявить о том, что Земли с ее непривычными, поражающими воображение порядками не существует, что он ее выдумал. Возникает ситуация, которую по-разному решили Джордано Бруно и Галилео Галилей, то есть речь идет не о технике, а о человеческой стойкости, принципиальности, о смысле жизни, наконец. И эта истинно человеческая судьба волнует, несмотря даже на обыденность сюжетного зачина.