Текст книги "Вадбольский 6 (СИ)"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

Мои размышления прервал грубый звук нескольких моторов во дворе. Наконец прибыли долгожданные станки. Я вышел на крыльцо как раз к тому моменту, когда из кабины первого грузовика выпрыгнул Элеазар.

– Ваше благородие, разрешите доложить? – гаркнул он, вытягиваясь в струнку.

– Давай.

– Ваше поручение выполнено. Я отыскал госпиталь для инвалидов войны. Переговорил с начальником. Он передал нам двадцать семь человек на полное обеспечение. Бумаги оформил.

– Служить все готовы? – уточнил я.

– Согласились, но не понимают, как могут служить в таком виде.

Я усмехнулся.

– Вспомни, мы по одному-два человека гвардию собирали. Устраивай их в казарме. Лечение начну завтра. Но сперва – Клятва Крови. Кто принесет – попадает в элиту. Кто нет – будет на достойных работах, их я тоже подлечу.

– Все сделаю, ваше благородие!

– И мы победим, – сказал я твёрдо. – У нас будет много славы, золота и… возможностей для роста.

Увидев Тадэуша, я подозвал его и отдал приказ:

– Завтра отвезешь в Разлом Джамала. Но добычу – не Анрылу, а сюда, в имение.

Он посуровел, мгновенно поняв важность поручения.

– Он знает, в какой?

– Да. Там есть то, что нам всем понадобится. А сейчас проследи за разгрузкой. Чтобы быстро, но аккуратно.

Грузчики выгрузили тяжеленные ящики, я расплатился лично, с этим заказом Сюзанну не хочу беспокоить, а когда снова забрались в уже опустевший кузов тяжёлого автомобиля, я вздохнул и, приподняв крышку, заглянул в ящик.

Сверкающий металлом новенький станок для слесарных работ. Помесь токарного станка со сверлильным, а в соседнем ящике, как догадываюсь, шлифовальный или фрезерный, а ещё я заказывал строгальные и инструменты для пайки.

В последнем ящике аккуратно сложены металлические щётки, два монтёрских ножа, масло, даже мел и много разных мелочей.

Тадэуш тут же оказался рядом, браво вытянулся.

– Ваше благородие, дозвольте перетащить в мастерскую?

Я ухмыльнулся, как же тебе не хочется заниматься физподготовкой!

– Дык это ж муштра, – сказал он обиженно. – Столько лет шагал на плацу, как дурак!

– Муштра, – согласился я, – но в этот раз нужная для тела муштра… Ящики пока оставь, рабочие перетащат и расставят, где что нужно.

Он козырнул и убежал, я проводил его взглядом. Ну да, рабочие перетащат в мастерскую в подземный этаж, а там я через тайную дверь, о которой никто не знает, перенесу в Щель, где трудится смирная и безответная Лапочка.

Сам поработаю и ей покажу, как и что делать, а дальше останется только снабжать её материалами, теперь с патронами перебоев не будет.

Станки для слесаря это не только зажимной верстак со струбциной, это и сверлильные, токарные, шлифовальные, фрезерные, строгальные, инструменты для пайки и так далее. Сопутствующими средствами называют такие материалы, как металлическая щётка, инструмент для разметки, материалы для чистки, мел, масла и смазки, монтёрский нож, зубило, слесарные молотки, выколотки, напильники, развертки, плашки, ручные тиски, отвёртки, струбцины, захваты, молотки с круглым и квадратным бойками, зубила, крейцмейсели, ножницы, кусачки, бородки, напильники, шаберы, гаечные ключи, ножовки, и многое другое.

Слесарных верстаков заказал сразу три, это основной инструмент шлоссера, так сперва называли слесарей, все три разных размеров с разными дополнительными навесными прибамбасами, так что я не только скорострельные винтовки смогу мастерить, но и пулеметы, хотя, конечно, делать такую дрянь не буду.

Ночью перенёс в Щель и показал Лапочке, что всё ещё каждый патрон делает вручную, как ускорить работу в сто раз. Хотя здесь, где времени не существует, либо оно подмёрзло, вроде бы и неважно, но станки вообще приобретал не для такой ерунды, дирижабль уже начинает сниться!

Что значит столица: удалось купить верстак с алмазными резцами, инструмент ювелиров, что наносят сложные узоры в виде родовых гербов на перстни аристократов высшего звена.

Теперь у меня есть даже печь для тугоплавких материалов, что весьма, а как увеличить её КПД уже знаю.

Моя оружейно-ювелирная мастерская в Щели в конце концов позволила сделать ещё один апгрейд дронам. По крайней мере, Мате Хари, остальные подождут. В том старом моём мире такое бы не прошло, регуляторы не дремлют, а попытался бы я сделать это без разрешения, то сразу бы загремел за решётку, хотя решёток там уже нет, есть вещи похуже.

Здесь же я свободен, как вольный Вильгельм Телль. Единственная сложность, что у меня руки коротки для чего-то прорывного, однако наниты в моём теле способны на многое. Беда только в том, что их очень мало и способны они на немногое, то есть поддерживать жизнь организма на оптимальном уровне, лечить все болезни, укреплять тело, но всё это медленно, мучительно медленно….

Хотя что такое медленно, если у меня есть Щель, в которой время спит?

Я составил программу, что и как делать на целый год, покинул Щель, а когда вернулся через несколько дней, Мата Хари продемонстрировала, что она может трансформироваться в любое животное или птицу, правда, крупную, и всё это с её прежней убийственной огневой мощью.

Имение потихоньку обрастало не только хозяйственными постройками, но и защитой. Вокруг периметра я выстроил двухметровый забор, укрепив его не столько брёвнами, сколько иллюзией несокрушимой прочности – теперь даже танк не проломил бы его. Мата Хари постоянно мониторит окрестности, а я, помимо аугментации, накачивал себя местной силой, что здесь зовётся магией.

Но масштабы росли. Теперь под моей рукой не просто усадьба, а огромное имение, включая конфискованные земли Гендрикова и Карницкого. А вот там, на новых границах, защита была ещё призрачной. Я получил от Басманова не просто дом, а целый комплекс: склады, кузницу, прачечную и – что важнее всего – казарму. Ведь у могущественного Рода должна быть гвардия. И чем Род сильнее, тем гвардия многочисленнее и лучше вооружена.

Но есть и варианты, когда Род, обезопасив себя договорами с соседями, живёт в мире. У меня такого явно не получилось. Сразу с ходу пытались либо отжать, либо предлагали вассалитет. Так что приходится жить, как получается. Мне, стыдно сказать, за державу обидно, а не за свой карман!

Рубашку теперь приходилось носить, не снимая, но она не защищает от удара в горло. Бдительность приходилось усиливать, и это здорово отвлекало от работы. Как-то раз, вынырнув из Разлома за провизией, я застал восхищённый взгляд Любаши.

– Какой вы добрый, барин, – прошептала она. – Зверьков подкармливаете…

Я не стал разубеждать её. Пусть думает, что я провожу часы в подвале, ухаживая за какими-то фантастическими животными. На самом деле, за те полчаса здесь и несколько недель там, я добился кое-чего более существенного.

Вечером, оставшись один, я услышал в голове настойчивый голос:

– Помоги мне!.. Я серьёзно!

– Я должна искать новые испытания! – тут же отозвался другой, хрипловатый и мужественный.

Затем послышались обрывки фраз, будто из другой реальности: «Опасность – моё имя!», «Готовься к смерти!», «Ах, это скучный мир…», «Я получила, что хотела».

Я закрыл глаза. Это были голоса из Щели, отголоски иных миров и измерений. Одни жаждали помощи, другие – битвы, третьи – наживы. Они напоминали мне, что моя война ведётся не только в светских гостиных и на границах имений. Она шла на уровнях, недоступных пониманию даже самых могущественных боярских родов.

И пока Петербург судачил о том, что Ольгу Долгорукову «оскорбили, поздравив с таким женихом», я строил стены – не только вокруг своего имения, но и между мирами. И искал мосты. Потому что без них любая стена рано или поздно падёт.

Тёмная вселенная, видимо, как и наша, заточена на конечный результат: разум. И всё делает для него, в том числе и возможность разуму управлять остальной древней и косной материей. Беда в том, что она понимает, что биологическая жизнь и есть высшее проявление развития вселенной, но не знает, что и как эта биологическая делает, потому всякий раз бьет мимо цели. А моя цель – взять как можно больше.

Первую попытку насчёт быстрой эволюции прогресса в процессе убийства себе подобных вселенная сделала с муравьями. И, действительно, они сделали то, чего никто из животных не смог достичь ни раньше, ни позже: войны, рабовладение, садоводство, разведение домашних животных и много-много чего ещё. Но быстрый прогресс уперся в непреодолимое ограничение: доступ кислорода к нужным частям тела. Трахеи жёстко регулируют размеры муравьев, эволюции пришлось искать другой вариант, пока через миллионы лет не создала существ с принудительной прогонкой кислорода по телу, чтобы тот достигал самых отдаленных уголков, а потом из этих существ ещё через несколько сотен миллионов лет не вылепила самого безжалостного из них, названного человеком.

– Я – высшая ступенька, – сказал я громко и внятно, словно разговариваю с недоразвитым, – нечего выше пока мы не достигли. Высшая ступенька усложнения мироздания. Потому не навреди мне, это будет откат в эволюции. Может быть, можно и лучше, но пока что я и есть лучшее… на сегодня!

Сел, попробовал впасть в медитацию, в последнее время многие о ней говорят, но по мне хрень какая-то, да и Мата Хари морщила нос, дескать, ненаучное все это.

После часа сидения решил, что зря сомневался, медитация – ненаучно, что-то не чувствую, чтобы огромный организм бозонной вселенной ощутил меня и как-то решил подбодрить, дескать, ты прав, пока ничего лучше у нас не получилось, так что будем работать над тобой.

Я откинулся на спинку кресла, позволив этому мрачному потоку мыслей улечься.

Перевёл дыхание. Ну что сказать, ну что сказать, устроены так люди: только убийства и двигают прогресс так стремительно. Перебив опасных зверей, а неопасных оставив на прокорм, человек обратился к самому страшному и лютому зверю – к себе подобному, и теперь всячески истребляет себе подобных. И потому с каменного века гремят эти войны, где человек постоянно и усердно усовершенствует методы убийства внутри вида, чему и обязан быстрому совершенствованию технологии, начиная от управления огнем и изобретением колеса.

Эту невеселую философию прервал стук в дверь. На пороге стояла Ольга Долгорукова, и вид у неё был такой, словно она только что лично участвовала в одной из таких вот внутривидовых войн. Дело шло к спору о приданом.

Максим старался увязать его сумму с тем, что будет вычтено, если я, то есть, если Ольга погибнет в результате несчастного случая. Это, конечно, не предусмотрено законом, но юристы шептали, что можно сделать дополнительное соглашение.

Решив опередить её претензии, я пожаловался первым:

– Я только что бился с вашими Долгоруковыми об их жадность. Какие же они благородные люди, не аристократы точно – торгуются за каждую копейку, не хотят давать больше за вашу голову…

Она прервала злобно:

– Какую голову?

– Вашу, – сообщил я со вздохом. – Обсуждали, что как только вы погибнете в результате несчастного случая, из приданого вычтут весьма крупную сумму. За использование невесты. Я им доказывал, что и не притронусь к вам, а если они хотят, чтоб я исполнил свой тягостный долг, то должны доплатить мне за моральную травму. Но у вас очень зубастые юристы, увы.

Она сказала со сдержанной яростью:

– Вы обсуждали с юристами такие личные вопросы?

– Не только, – сказал я. – Там были представители вашего рода, семь человек! Во главе с Максимом. Аристократов я там не увидел – аристократы не торгуются. Вы же не аристократы, а бояре?.. У вас старинный боярский род? Вы и таких слов, как аристократия, наверное, не знаете?

Она прошипела сквозь зубы:

– Стараетесь оскорбить?

– Ничуть, – заверил я. – Просто многое недопонимаю.

Она развернулась и ушла, хлопнув дверью. Я остался в кабинете. Из комнаты Сюзанны, как всегда, доносились звуки – на этот раз это был не Вивальди, а голоса из какой-то новой «движущейся картины» про рыцарей.

Уверенный мужской голос за стеной провозгласил:

– Клянусь бородой Фандора, я её все равно добьюсь!

Я едва не фыркнул. Вот он, корень всех бед.

Прекрасный мир, женщин добиваются всеми силами. Глориана и её суфражистки не представляют, как это будет, когда суфражизм победит, и женщин добиваться перестанут. И вообще не будут проявлять особого интереса к так называемому овладению. Ну, если сама станет приставать, рассказывать, что у неё под платьем ничего нет, а трусики вообще не носит, и можно прямо здесь и сейчас, как он только хочет… Зато, конечно, полная свобода в поиске работы и реализации своих возможностей на пользу общества. А что на свои личные нужды не хватит ни сил, ни возможностей – можно махнуть рукой, мелочи жизни. Куда важнее то, что сможешь зарабатывать больше мужчины. Он отныне не хозяин, да и сам не хочет быть хозяином, это же такая ответственность…

Княжну я в основном игнорировал, словно её и не было, но теперь видел: она смотрела как загнанный волчонок – подойди ближе, укусит. Понятно, такое кино бьет по голове, как кувалдой. Сюзанна, хоть и смотрит эти фильмы каждый день, до сих пор каждый раз в диком восторге и непонимании. А вот Ольгу оно не сломало, а лишь заинтриговало. Что гораздо опаснее.

Привычно раскланявшись с бдительно сидящей рядом с комнатой Сюзанны графиней Румянцевой, я постучал в дверь, не дождавшись ответа, вошёл. Сюзанна и Ольга сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу, обе зарёванные и взлохмаченные. Перед ними на низком столике забытые всеми блюдо с пирожками, вазочка с печеньем, чашки, кофейник.

– Сволочь ты, Вадбольский! – выдохнула Сюзанна, вытирая щеки. – Я теперь неделю спать не буду, пока не выплачусь!

– Все нормально, ваше сиятельство, – пожал я плечами, наливая себе кофе в маленькую, других тут нет, чашечку, другой рукой хватая с блюда пирожок. – Наука успокаивает, а искусство создано для того, чтобы людей вздрючивать.

– Зачем? – всхлипнула Сюзанна.

– Затем, что люди не смеют успокаиваться. Так велел Господь. Вздрюченность – это основа, чтобы оставаться человеком. Слезы очищают!

В этот момент на меня исподлобья взглянула Ольга. В её глазах, ещё влажных от слез, читался не шок, а холодный, аналитический интерес.

– Вы на что-то намекаете? – спросила она тихо, но четко.

Я, ускоренно жуя, выставил перед собой ладони, изображая полную невинность.

– Ни на что не намекиваю! Разве я посмел бы с вашей светлостью, у которой такое особенное чувство юмора, что мне аж страшно?..

Княжна бросила на меня беглый взгляд, но я торопливо допил кофий, заталкивая в рот пирог, быстро вытерся салфеткой.

– Дамы, прошу извинить, но дела, дела…

И быстро покинул комнату, оставив их в обществе херувимов, вакханок и невидимого оркестра.

Глава 4

У меня едва зубы не стерлись под корень, когда я стиснул их до скрипа. Как же много нужно сделать и как много важного и ценного могу сделать, но вместо этого обязан вон наряжаться «как положено» и спешить на приём, и так опаздываю, а опаздывать могут только князья и герцоги, даже графам это в укор, но уж никак не бароны.

А на приёме чем я должен заниматься? Да тем, что никогда не пригодится: увиваться за дамами, им это нравится, а для мужчин я становлюсь нормальным кадетом, хвастаться подвигами, хоть в попойках, хоть в ухаживания за барышнями, стараться завязать полезные знакомства… Полезные? Что, на этих приёмах могу встретить Лобачевского, Пирогова, Бутлерова или хотя бы эти приёмы посещают Скобелев, Тотлебен, Чернышевский, Герцен, Боткин, Толстой, Достоевский, Тургенев?

Нет, только надутые аристократы с родословной «от времен Рюрика», родословная важнее ума, образования и деловых качеств человека.

Идея исходила от Сюзанны, и она была, как всегда, выверена до мелочей.

– Ты больше не можешь прятаться в имении, как в крепости, Вадбольский, – заявила она, заходя ко мне в кабинет даже не постучавшись. В руках она держала разворот светской хроники. – Посмотри. Либо «загадочный отшельник-изобретатель», либо «выскочка, пренебрегающий долгом». Оба образа вредны. Нам нужен доступ к информации, которая циркулирует в этих гостиных. Что происходит на бирже, слухи о готовящихся указах, расположение того или иного чиновника, всё это решается там. Ты должен появиться.

Я отложил чертёж дирижабля и с тоской посмотрел на неё.

– И что я буду там делать? Улыбаться этим болванам?

– Нет. Ты будешь слушать. А я буду тебя сопровождать и направлять. Мне нужен предлог для появления там. Твоя помолвка – идеальный щит. Все будут смотреть на тебя, а я смогу спокойно вести деловые беседы.

Пришлось сдаться. Её логика неоспорима. Вечером, скрипя зубами, облачился в ненавистный вицмундир. Как же много нужно сделать и как много важного и ценного могу сделать я, но вместо этого обязан вон наряжаться «как положено» и спешить на приём, и так опаздываю, а опаздывать нельзя.

Помощи ждать было неоткуда – в имении не было никого, кто мог бы выступить в роли камердинера, а нанимать специального слугу для этих целей я наотрез отказался. Пришлось справляться самому, проклиная неудобные застёжки.

У подъезда нас ждал автомобиль – практичное и бронированное приобретение Сюзанны после последнего покушения. По дороге в город мы молчали. Я смотрел в окно на уходящие в темноту поля, думая о том, что еду словно на другую планету, с другими законами и иной атмосферой.

Приём у графа Орлова был именно таким, каким я его и представлял: море аксельбантов, эполет, звёзд и лент. Гул приглушённых разговоров, в котором не было ни слова о деле, о Крыме, о прогрессе. Только сплетни, цены на имения и обсуждение последних столичных скандалов.

Сюзанна, увидев свою мать в кругу других пышно разодетых женщин, пошла к ней. Я остался с двумя знатными дамами – княгиней Барятинской и княгиней Путятиной, главными сплетницами столицы. Знать, что происходит в разных кругах, очень важно.

Княгиня Барятинская произнесла со сладковато-ядовитым сочувствием:

– Барон Вадбольский, не принимайте близко к сердцу. Молодость, гордость… Ольга образумится. А вот где наш общий знакомый, Василий Андреевич? Его сегодня не видно.

Графиня Путятина, понизив голос, прошептала:

– Ах, разве вы не знаете? Он совсем потерял голову из-за княгини Назаровой! Говорят, последовал за ней в её подмосковное имение, будто бы на охоту.

Княгиня Барятинская с наслаждением добавила:

– Да, да! А её бедный муж, Никита Артемьевич, уже, кажется, смирился. Просто сидит в своём клубе и подсчитывает убытки. Сначала она его разорила, а теперь принялась за поклонников.

Обе дамы уставились на меня, жадно ловя мою реакцию на эту пикантную новость. Я отмахнулся, делая вид, что мне это неинтересно, но они поймали мой взгляд.

– Вы говорили, он из-за неё совсем спятил?

– Да! – хором прошипели сплетницы.

Только тут я позволил себе свой циничный комментарий:

– Все верно, – подтвердил я с деланной печалью. – Она как пожар: красиво горит, но всё, к чему прикасается, обращается в пепел. Говорят, Загряжский теперь спит в кабинете и молится, чтобы очередной любовник оказался богаче предыдущего. Экономику, понимаешь ли, двигает.

Графиня Путятина сморщила личико в брезгливой гримасе.

– Поговаривают, что не отказывала графу Зотову, потом доступ к её прелестям имел барон Унгерн, ну а насчёт князя Цицианова и говорить нечего… все знают, обхаживал недолго, её крепость пала перед ним на третий же день!

Княгиня Барятинская добавила с ехидством:

– А ещё, говорят, у неё было трое любовников в одно и то же время! И они, представляете, друг о друге знали!

Обе уставились на меня любопытными глазами. Я подавил брезгливость. Вот же умными считаются, а о чём говорят!

– Здорово, – сказал я заинтересованно. – Как бы с нею познакомиться?

Обе дамы ахнули, а потом захихикали, словно я изрёк нечто невероятно остроумное и скабрёзное.

– Вадбольский, да вы оказывается не так прост! – просипела первая. – Смелые аппетиты! Но осторожнее, милый мальчик, эта лисица обгрызет вас до косточки!

– Она разорила уже двух банкиров и одного персидского принца, – с мрачным удовольствием добавила вторая. – Говорят, её любовник должен обладать состоянием не меньше, чем у Ротшильда, и выносливостью… ну, вы понимаете, геркулеса.

– Как раз про меня, – невозмутимо ответил я. – Состояния пока нет, но я над этим работаю. А с выносливостью у сибиряков всегда был полный порядок. Может, она как раз устала от Ротшильдов и захочет чего-то настоящего? Дикого, так сказать.

Я вытянулся и отдал лёгкий, чуть насмешливый поклон. В этот момент я поймал на себе взгляд Сюзанны. Она стояла у колонны с бокалом лимонада и смотрела на меня холодным, непроницаемым взором. Поняла ли она, о ком речь? Черт его знает. Но игра стоила свеч. Где крутятся такие женщины, там всегда крутятся большие деньги и большие связи.

Я отошёл к столу с напитками, задумался выбирая… Рядом остановился немолодой господин во фраке. Он чарующе улыбнулся.

– Барон… вы наживаете врагов слишком быстро, но насчёт союзников забываете. А без них в этом мире вам не выжить. Мы не в дикой степи, где правит грубая сила!

Я спросил холодно:

– Мы знакомы?

Он покачал головой.

– Нет, но это поправимо. Я князь Балтийский Владимир Владимирович. Я был дружен с вашими родителями, одно время даже состоял в «Северном Тайном Обществе», потом разочаровался в их идеях, вышел. Это было за два года до восстания. Но дружбе с Василием Игнатьевичем я остался верен, он прекраснейший человек, чистый, гордый и независимый.

Я смотрел исподлобья, буркнул:

– Приятно слышать. Но какое это имеет отношение ко мне?

Он продолжал рассматривать меня с тем же лёгким любопытством.

– Вы сын моего друга. И хотя он несколько охладел ко мне, полагает, я не должен был покидать нашу тайную организацию, но я продолжаю испытывать к нему тёплые дружеские чувства. Если честно, я и сам чувствую некоторую вину, хотя не предавал, не побежал в Тайное Отделение, я просто разуверился, что в результате бунта России станет лучше, и отошёл в сторону, не пожелав участвовать в кровопролитии.

Я рассматривал его в упор, да, он всё ещё чувствует себя неловко, словно бы в самом деле предал, хотя это не предательство, когда, повзрослев, понимаешь, что делаешь не то, и уходишь из старой компашки, чтобы присоединиться к тем, кто близок по духу.

– А матушка?..

Он покачал головой, сразу понял недосказанный вопрос.

– Пелагея Осиповна тоже не знает, что я отыскал вас. Это было легко, о вас много говорят в высшем свете из-за помолвки с княжной Долгоруковой.

Я скептически хмыкнул.

– И вы решили проверить насколько достоверны эти слухи?

Он покачал головой.

– Слухи меня не интересуют. Вы сын моего старого друга, а ещё ваши взгляды полностью адекватны моим… Да-да, я навел о вас справки, да вы и не очень-то таитесь, хотя это чревато неприятностями. Я вышел из «Союза Благоденствия» потому, что России нужны реформы, но не кровавым путем убийства всей царской семьи, к тому же диктатура по Пестелю мне показалась хуже самодержавия… Как мне кажется, собрав все слухи о вас, вы придерживаетесь тех же взглядов, что и я. Потому я подошёл с тем, чтобы узнать ваши нужды и чем-то помочь.

– Премного благодарен, князь, – я легко поклонился, чуть наклонив голову. – И хотел вас поблагодарить за вашу поддержку и помощь, Отто фон Меттерлинк оказался… весьма приятным собеседником.

Мы понимающе улыбнулись друг другу.

Горчаков, бледный от напряжения, уже ждал меня у выхода из бальной залы.

– Как ты мог появиться на этом приёме без Ольги, – проворчал он, отводя меня в сторону. – Это могут расценить как оскорбление твоей официальной невесты!

– А почему бы и нет? – пожал я плечами. – Мне все равно как воспримут этот поступок те великосветские сплетницы. Пойдем лучше, что-нибудь перекусим…

Горчаков что-то оживлённо рассказывал мне о последней дуэли в гусарском полку, но я почти не слушал. Внезапно он умолк и почтительно выпрямился. К нам приближался высокий, худощавый мужчина с умными, добрыми глазами и необычайно благородной осанкой.

– Погоди, – остановил я его. – Кто этот господин, что на нас с интересом смотрит?

– О, это князь Пётр Георгиевич Ольденбургский. Просвещеннейший ум, покровитель наук. Говорили, он интересовался твоим болеутоляющим… Не хочешь представиться?

– Хочу. Вдруг пригодится.

Худощавый мужчина подошёл к нам ближе. Явно хочет познакомиться.

– Ваша светлость, позвольте представить вам моего друга барона Юрия Вадбольского.

Я отвесил учтивый поклон.

– Барон, почтительнейше рекомендую, его светлость князь Пётр Георгиевич Ольденбургский.

Князь кивнул и жестом предложил отойти в сторону, подальше от общего гама.

– Барон, мне передали, вы занимаетесь весьма любопытными медицинскими опытами. Это правда, что ваше болеутоляющее зелье можно усовершенствовать?

Я ответил смиренно, объясняя разницу между своим порошком и эфирным наркозом Пирогова. Князь слушал внимательно.

– А почему медики шепчутся, что ваш препарат перспективнее?

– Он не лучше, – ответил я. – Проще в производстве, дешевле и с меньшими побочными эффектами.

Он коротко усмехнулся.

– Мне докладывали, что под надежной анестезией можно делать самые сложные операции. Войн, увы, меньше не становится. Что вам нужно? В рамках разумного?

– Качественные реактивы… хлороформ… Но главное – обученные врачи! – честно ответил я. – Наркозом и здорового человека убить нетрудно.

Он смотрел на меня с возрастающим уважением.

– Спасибо за откровенность, барон. Это куда ценнее придворных уверток. Ваши изыскания слишком важны. Буду рад видеть вас в моём комитете по здравоохранению.

Он кивнул и отошёл. Я видел, как Горчаков выдохнул с облегчением.

– Ну как? – спросил он, когда князь Ольденбургский достаточно отдалился от нас.

– Полезно, – ответил я задумчиво. – Нашёл себе нового покровителя. Умного. Всё, пойдём отсюда.

По залу пронёсся встревоженный шёпот. Я поднял взгляд и понял, моя надежда на то чтобы незаметно покинуть этот светский раут рухнула.

В дверях появилась Ольга Долгорукова. В ослепительном платье, она затмевала всех в зале, явно рассчитывала привлечь максимальное внимание. Рядом с ней, с каменным лицом, шёл Максим Долгоруков. Его взгляд метнулся по залу и почти мгновенно нашёл меня. В глазах читалось не просто неудовольствие, а холодная ярость.

Они направились прямиком ко мне. Толпа расступалась, как перед королевской процессией. Горчаков, явно не желая стать невольным свидетелем «семейной» сцены, скользнул за ближайшую колонну.

– Барон, – холодно кивнул Долгоруков, не удостоив меня даже формального поклона. Его дочь лишь едва заметно склонила голову, глядя куда-то мимо моего плеча. Сюзанна, стоявшая чуть поодаль, сделала едва заметный предостерегающий жест.

– Князь. Княжна, – ответил я с такой же ледяной вежливостью.

– Мне сообщили, – начал Долгоруков, понизив голос так, чтобы слышали только мы, – что вы соизволили прибыть на приём, организованный графом Орловым. С посторонней особой. Без своей невесты. Вы понимаете, какой это сигнал для всего света? Вы выставили мою дочь и весь наш род на всеобщее посмешище.

Так вот в чем дело? Я нарушил дурацкий, но незыблемый ритуал. Обручённый должен был появляться с невестой, демонстрируя «единство».

– Князь, – сказал я, глядя ему прямо в глаза, – это мой финансовый директор, госпожа Дроссельмейер, сопровождает меня по неотложным деловым вопросам. Что же до княжны Ольги, то я не был уведомлен о её желании посетить этот приём. Мои источники информации, увы, не столь всесильны, как ваши.

– Не оправдывайтесь! – прошипел сквозь зубы Долгоруков. – Вы обязаны были знать! Или вы намеренно демонстрируете пренебрежение?

Именно в этот момент к нам подошли два молодых офицера и пара девиц, смотревших на Ольгу с обожанием.

– Княжна, мы всюду вас искали! – воскликнул один из поручиков. – Вы пропустили самое интересное обсуждение! Мы говорили о новом поветрии – некоторые чудаки проповедуют аскетизм, отказ от благ цивилизации. Смешно же?

Ольга, почувствовав поддержку и желая отыграться за унижение, повернулась ко мне с ядовитой улыбкой:

– А что думает по этому поводу мой наречённый? Говорят, он сам не чужд… скромности в быту. Её взгляд скользнул по моему скромному, по меркам Долгоруковых, вицмундиру.

Поручик снисходительно ухмыльнулся:

– Да уж, провинциальная бережливость – она такая. Аскетизм – удел неудачников и сектантов.

Все затихли, смотрели на меня. Долгоруков холодно с ожиданием, Ольга с вызовом, офицер с презрением и брезгливостью. Отступать было некуда.

– Интересная мысль, – сказал я неспешно, мой голос прозвучал неожиданно чётко в наступившей тишине. – А вам не кажется, что аскетизм – понятие относительное? Для одного – отказаться от хлеба. Для другого – от лишнего экипажа. А для третьего – от собственного достоинства, лишь бы угодить толпе.

Я посмотрел прямо на Ольгу, а затем на её отца.

– Но есть и другая сила. Сила целеустремленности. Когда человек все свои ресурсы – время, деньги, мысли – бросает на одну цель. Он отказывается от лишней рюмки ради ясной головы утром. От пустого визита ради важного эксперимента. От дорогой безделушки ради нового станка. Он – кузнец. Кузнец своей судьбы. А те, кто смеются над ним, – всего лишь пыль на его наковальне. История сметёт их, даже не заметив.

Я сделал шаг назад, мой взгляд скользнул по бледному от ярости лицу Долгорукова и по шокированному лицу его дочери.

– Прошу простить. Меня ждут дела. Настоящие… Князь. Княжна.

Я слегка поклонился и пошёл к выходу, не оглядываясь на шёпот за спиной. Сюзанна, кивнув незаметно, осталась в зале – её работа только начиналась.

Спускаясь по мраморной лестнице, я отдал распоряжение дежурившему лакею:

– Попросите мой автомобиль. И передайте мадемуазель Дроссельмейер, что к её услугам будет вторая машина.

– Слушаюсь, ваше благородие.

Я поехал не домой, а к заливу. Мне срочно нужно было подышать воздухом, пахнущим морем, а не духами и лицемерием. Эта встреча была не поражением, а разведкой. И я теперь точно знал – компромисса с этим миром быть не может.