Текст книги "Вадбольский 6 (СИ)"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Вадбольский – 6

Часть первая
Глава 1

У нас в столице кипят свои страсти, а в Чёрном море, что где-то на другом конце света, англо-французская эскадра продолжает захватывать и топить русские корабли. В апреле, как уже писали газеты, двадцать восемь судов англо-французского флота мощно бомбардировали Одессу, сожгли в гавани девять торговых судов.

Правда, при густом тумане вблизи Одессы сел на мель английский шестнадцатипушечный пароходофрегат, двести двадцать пять человек попали к русским в плен, корабль затопили.

Я вздохнул, вскоре пара английских кораблей подойдет к Севастополю и обстреляет его с моря.

Так и случилось, а через две недели уже свыше двадцати кораблей подошли к Севастополю и устроили жестокий бой с береговыми укреплениями. Идёт война, которую будут сперва называть Восточной, идёт настоящая война. Эту истину пришлось признать даже самым упрямым патриотам, уверенным, что при виде русского солдата дрожит весь мир.

Но это где-то там далеко, а здесь в Санкт-Петербурге жизнь течёт, как и раньше, война где-то далеко, почти в другом мире. Я лично занимаюсь фабриками и заводами Мак-Гилля, что постепенно переходят на производство винтовок нового образца. Идёт криво, косо, постоянно приходится держать отряд надсмотрщиков, что следят, чтобы технология исполнялась в полном объеме, а не «и так сойдет».

Простой человек не любит сложной работы, а для него любая сложная, потому старается упростить, а это значит, треть винтовок приходилось тут же возвращать на переделку.

Первые партии винтовок ушли охране князей Оршанских, Тотлебенских и ещё каким-то графским, пока в военном министерстве не спохватились и не заказали и себе партию. И то, не для армии, а для так называемого изучения и тестирования винтовок.

Это ещё месяц впустую. Магазинные винтовки сразу показали полнейшее превосходство над однозарядными, но эксперты нашли десятки причин, чтобы не пускать в армию, а направить на переделку и доработку, где свои откаты и прочие возможности урвать от жирных государственных заказов.

Я уговорил взбешённого Мак-Гилля не спорить. Не будем опускаться до их уровня, продаем и будем продавать всем компаниям, всем нужны для личной охраны, благо заказы становятся всё крупнее.

Кончилось тем, что рассерженный до белого каления Горчаков потребовал срочного разговора с великим князем, наследником престола Александром, снова собрали экспертов, тот передал всё в руки более компетентного в военном деле князя Раевского, министра Военной Коллегии, в результате чего, как я позже узнал, по военному ведомству прошла усиленная чистка.

Ряд генералов в управлении лишились мест, кого в отставку, а некоторых сослали в их отдалённые имения с запретом появляться в столице и вести какую-то деятельность.

– Хорошо, – выдохнул Мак-Гилль с облегчением.

– Но поздно, – сказал я.

– Почему?

– Сегодня, – пояснил я, – англо-французская эскадра высаживает десант на крымскую землю. А мы ничего не знаем. О чём это говорит?

Он посмотрел с сомнением.

– Но телеграфную линию к тебе в имение уже тянут? Или ты о другом? Ты вообще-то какой-то странный… Весь Петербург судит о твоей помолвке с княжной Ольгой Долгоруковой.

Я буркнул:

– Пусть.

– А на другом конце помолвки ты!.. И тебе всё равно?

Я отмахнулся.

– Просто не до этой ерунды. Всё равно как-то решится, свадьбы не будет.

Он посмотрел на меня с сомнением.

– Кажется, ты и о помолвке так говорил.

В кабинет вошёл Тадэуш, молодцеватый и прямой, только по лицу и видно, что далеко не юноша, в руке большой конверт из плотной бумаги.

– Ваше благородие, – сказал он почтительно, – вам письмо с нарочным. Велено передать прямо в руки.

– Давай, – сказал я рассеянно, пока что вроде бы не додумались посыпать листок письма загадочным белым порошком. – Как гвардия?

– Усердно, – отчеканил он и, получив моё разрешение взглядом, повернулся через левое плечо и вышел.

Я распечатал конверт, там один короткий листок с короткой надписью: «Максим Долгоруков – Юрию Вадбольскому. Нам нужно срочно встретиться. Время и место по вашему усмотрению».

Я криво ухмыльнулся, выбор места и времени за мной, какой широкий жест, знает, где бы я ни назначил встречу, там будет не меньше его войск, чем на церемонии помолвки. И на что надеется? На мою удаль и бесшабашность, мол, молодые все дураки, свои силы переоценивают, противника ни во что не ставят.

А если бы время и место назначал он, то под моим стулом разместили бы ещё и большую бочку с порохом, а к ней протянули бы запальный шнур.

– Встретимся, – пробормотал я. – И Долгоруковы снова не обрадуются.

Мак-Гилль поинтересовался:

– Снова неприятности?

– Пока мы живые, – ответил я, – без них никак.

– А избежать?

– Тогда сами найдут, будет ещё хуже.

Он тяжело вздохнул.

– Побеждает тот, кто идёт им навстречу. Ты не из тех, кто прячется. Ладно, я зайду пока на патронную фабрику. Что-то капсюлей почти треть идёт в брак! Почему нельзя расстреливать, как за военные преступления?

– Потому что частники, – ответил я грустно.

Он отбыл, а я снова прочёл письмо, задумался. Если глава рода Долгоруковых торопится, а он явно торопится, то мне нужно демонстративно показать, что у меня всё под контролем. Могу хоть сегодня, хоть завтра, но назначу день и место через пять дней, а до этого, дескать, занят, я же нормальный человек, а не аристократ, работаю, пользу приношу, как себе, так и Отечеству.

Всевидящая Мата Хари доложила весело:

– К нашему имению мчится автомобиль… Быстро!.. В нём знают насчет дороги. Ещё не предлагали пойти к ним в строители?

– У нас всё делают медленно, – буркнул я, – даже думают. Кто в машине?

– Автомобиль с опознавательными знаками князя Горчакова, – сообщила она, – сейчас снижусь…

Через пару секунд, когда заглянула в окно, доложила с тем же с подъёмом в голосе, молодец, умеет модулировать, чтобы голос звучал энергично и бодро, начальству это всегда нравится:

– Твой друг Саша Горчаков!

– Не очень-то и друг, – пробормотал я, но подумал, а кто же он тогда, похоже, всё же друг, хотя присматриваться ко мне в Лицее начал из-за любопытства, а потом постарался понравиться, и в самом деле стал другом, у мужчин это быстрее, чем у женщин или ящериц.

– А кто же тогда? – спросила она. – Я вот твоя возвышенная любовь, Сюзанна – сотрудник, гвардейцы – охрана, Ангелина Игнатьевна – любимая тётя, так что Горчаков – друг, к тому же единственный!

Ворота Горчакову открыли, не дожидаясь от меня разрешения, уже знают, свой. Горчаков выскочил в мундире, синих брюках и почему-то кавалерийских сапогах, пальто либо на заднем сиденье, либо вообще не взял, весна пришла тёплая, в руках большой букет цветов.

Встречать я его не вышел, перебьётся, не чужой, снова обратился к стене кабинета, где шпильками приколот большой чертёж дирижабля. Ни один из уже созданных не годится, их чертежи, фото и даже ролики в памяти зеттафлопника, но то для меня гиганты, не потяну, придётся делать сильно уменьшенную копию только для того, чтобы показать, что это возможно.

У нас так, стоит одному что-то сделать удачное, сразу же толпа подражателей бросается создавать такое же и у себя, стараясь сделать быстрее, лучше и дешевле, на чём, собственно, и держится производство.

В моём мире дирижабли уступили воздушный океан самолётам, но лишь потому, что не успели развить свой потенциал, самолёты во многом оказались более приемлемым вариантом. Но если дирижабли начать делать раньше, чем случилось в моём мире, они успеют развиться, показать свою мощь, и тогда новинка в виде самолётов не вытеснит их. Будут самолёты, будут и дирижабли, каждый в своей нише. У дирижаблей не будет скорости самолётов, а самолёты не смогут перевозить такие грузы, как дирижабли, и не сумеют держаться в воздухе бесконечно долго.

В дверь постучали, я крикнул:

– Открыто!

Вошёл прямой как штык, Горчаков, ясноглазый, бодрый, аристократически бледный, но со слабым румянцем, новый китель сидит, как влитой, будто сшит не портным, а самой богиней дисциплины. Сапоги сверкают так, что в них можно бриться, этикетист хренов, сказал приподнято:

– Вадбольский, конечно же, за своими аэростатами!

– Что сказала Сюзанна? – спросил я.

– Что слишком много трачу на дорогие цветы в это время года.

– Финансист, – сказал я уважительно. – Учись любить Отечество!

– Причём тут Отечество, – ответил он обидчиво, – Она работает на тебя и деньги бережет твои. Кстати, я как раз и примчался поговорить на эту тему.

– Так ты по делу, – сказал я с лёгкой насмешкой. – Какой же ты аристократ?.. Ладно, пойдем в столовую, ты же всегда голодный?

– Обижаешь, – ответил он сердито. – Будущий офицер должен уметь голодать во время долгих походов. А ты разрешаешь лакеям заносить кофий в кабинет?

– Только в моём присутствии, – ответил я. – Ты садись, садись! Тут и стол почти обеденный.

Он сперва подвигал одно из кресел, взявшись за изогнутую спинку, поднял, дивясь малому весу, наконец сел, поёрзал, но кресло не развалилось, хотя слегка уступало его усилиям, но тут же возвращало форму.

– Тоже твои разработки? – буркнул он ворчливо. – Растрачиваешь талант, Вадбольский!

– Ты ещё пироги не пробовал, – сообщил я таинственно, – тоже по моему рецепту. Ну, скажем, почти.

– Так ты луколловец?

– Типун тебе на язык, и два в афедрон.

– Фу, а ещё дворянин!

Поговорили малость ещё, наконец распахнулась дверь, румянощёкая Любаша, так похожая на свежий пирог с творогом, вошла с широким подносом в обеих руках, пахнуло свежеиспечёнными растижопками.

Горчаков, который может в походах не есть неделями, жадно вдохнул и сглотнул слюну, стараясь делать это аристократически незаметно.

Любаша переставила широкую тарелку на середину стола, сняла с подноса две чашки, большую для меня и малую для гостя. Когда, нагнувшись, ставила их перед нами, Горчаков при всей аристократичности не удержался, чтобы не заглянуть в глубокий вырез, где мягко колышется сочная зовущая плоть, приоткрытая до самых краёв розовых ареолов.

От Любаши тоже пахнет сладкой сдобой, и вся такая сочная, пышная и лакомая, Горчаков лишь вздохнул и бросил на меня завидующий взгляд. Думаю, Горчаков-старший не держит в доме таких сочных молодых девушек, чтобы чадо не отвлекалось от учебы и работы над собой, дабы и дальше нести славное знамя рода Горчаковых.

– Пироги чудо, – промычал он с полным ртом, – кофий у тебя лучший в Петербурге, это знаю, но пироги?.. Какие травы кладешь, это просто волшебство, а не пироги!

– Я же изобретатель, – ответил я скромно, – в старину таких на Руси звали домысливателями, изобретчиками, открывателями, а то и вовсе Кулибиными, хотя можно просто и скромно звать творцами. Мы всё стараемся улучшить, что попадается на глаза. Вот такой у нас вывих. Нормальный человек мечтает вдуть жене соседа, а ещё лучше жене начальника, а мы вот думаем, как сделать мир лучше.

Он хохотнул.

– Ну–ну, не зазнавайся. У тебя вон какая сочная Любаша, никакие графини не нужны… В общем, я тут подумал, как помочь Сюзанне, чтобы не слишком доставали со скорым обручением.

– И что придумал? – спросил я. – Ты давай, не стесняйся. Эти два последних пирога тоже твои.

– Что-то ты добрый стал, – сказал он с подозрением в голосе и сгреб ещё пирог, – а вроде ещё не толстый, как Крылов, Царство ему Небесное. В общем, есть вариант. Ты же работаешь почти что в оборонной сфере?

Я отшатнулся в негодовании.

– Ничего подобного! Таблетками от головной боли горжусь больше, чем винтовками. Я просто Улучшатель, можно Творец, я скромный. Где вижу, что можно улучшить без особых усилий и затрат, стараюсь улучшить, чтобы радовать Сюзанну. Она такая счастливая, когда радуется! Верещит, как белка, у которой отбирают орехи.

Глава 2

Он вздохнул, покачал головой, на лице отчётливо отразилось неодобрение моими не совсем патриотическими словами, всяк должон в первую очередь крепить обороноспособность Российской империи на страх и трепет врагам, у нас же все враги.

– Можно не работать в государственных структурах, – сказал он наставительно, – но сделать вид. Есть преимущества, когда люди думают, что ты не один, а за твоими плечами страшная и всесильная власть.

Я пробормотал:

– А можно с этого места подробнее?

Он пояснил так, словно это он Горчаков–старший, мудрый канцлер Российской империи, а я школьник младших классов:

– А тем самым ты и твои работники становятся как бы хранителями военных тайн. Вы же сейчас винтовки дорабатываете? И патроны к ним какие-то особые?.. А это разглашать нельзя, иностранные шпионы так и вьются… Ну, понял?

Я сказал обалдело:

– Погоди, погоди… Хочешь сказать, у Сюзанны тоже доступ к секретной информации…

Он перебил:

– Что значит, тоже? Да все нити в её нежных лапках! Она знает как себестоимость каждого патрона, так и то, из чего та складывается, знает сколько стоит каждая часть винтовочного механизма, а это очень важно для противника, чтобы запускать или не запускать у себя подобное! К Сюзанне нельзя подпускать англичан… да и наши хороши, за копейку все тайны вызнают и передадут англичашкам!

Я помотал головой.

– Постой, что-то плохо соображаю. Если Сюзанне доступны наши военные секреты, то её нужно оберегать от всяких…

– … женихов в том числе, – закончил он с хитрой усмешкой.

– Нехило, – пробормотал я. – Мы же не знаем, кто в самом деле влюблен и жаждет жениться, а кто втирается в доверие, чтобы вызнать стр-р-р-рашные военные секреты производства нового оружия.

Он предложил:

– Могу пустить слух, что она работает под негласным покровительством Тайного отделения военного министерства. Это сразу отпугнет многих. Знают, Тайное отделение проверит каждого, кто хотя бы раз с нею поздоровается. А кому это надо? Всем нужна жена-овца, что сидит дома и вяжет крючком. Или спицами, но лучше крючком. Крючком аристократичнее, им ничего полезного не свяжешь.

Я коснулся кнопки на торце стола, дверь распахнулась, на пороге появилась Любаша, полная грудь колыхнулась от движения, когда она придержала створку, Горчаков снова вздохнул, по губам Любаши, полным и красным, как спелые вишни, скользнула понимающая улыбка.

– Ещё кофе, – велел я, – и пирожные, что сама печёшь.

Любаша кивнула и молча удалилась, на этот раз Горчаков проводил жаждущим взглядом и её пышную и приподнятую задницу, даже ладони дёрнулись, словно ухватил эти пышные булки и придерживает, а то расколыхались как-то, не повредились бы.

– Так и сделаем, – сказал я с энтузиазмом. – Малость нечестно, но Господь простит такие мелочи, не для себя стараемся!.. Хотя для себя, конечно, но вслух говорим про Отечество?

Любаша вернулась с двумя чашками парующего кофе и тарелкой пирожных, на этот раз, расставляя перед нами чашки, наклонилась перед Горчаковым ещё ниже, чтобы он, бедный, увидел больше, а потом всю ночь старался ухватить это вот дразнящее воображение.

– Весь свет судачит о вашей помолвке, – произнёс он и рассеянно взял пирожное. – Действия государя императора никто осуждать не осмеливается, но каждый недоумевает, с какого хрена, как изысканно выражается один мой друг Вадбольский.

Я вздохнул.

– Государственные интересы. Что перед ними мы, мелкие человечики?..

– Но обычно, – сказал он осторожно, – каждый род выстраивает свою политику без вмешательства и подсказок. Ты же знаешь, как на российском троне появилась София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, её желания никто не спрашивал, привезли в Россию и выдали замуж, и что, Россия прогадала?.. То же самое и с Луизой Марией Августой Баденской, женой Александра Первого. Только нынешнему императору чуть повезло, ему удалось случайно увидеться с будущей невестой до свадьбы. И что?.. Всё хорошо и правильно.

Я развел руками.

– Ну да, конечно. Кроме того, что неправильно, но кому до этого дело? Для человечиков этот вообще-то правильный обычай. Это когда-то с распространением личных свобод станет неприемлемым и даже незаконным, но сейчас что может быть в решениях рода неправильным?.. Во главе самые старые, самые умные, всё повидавшие Гильгамеши.

Он буркнул.

– Но ты считаешь, что есть и неправильное? Я так понял твою интонацию?

– Всё правильно, – сказал я, – когда род роднится с другим Родом. Старшие деловито и умело подбирают кандидатуры, обсуждают их достоинства, после свадьбы устанавливается эта крепкая связь, основанная на родстве. Таким образом оба рода становятся сильнее. Но сейчас в обществе свежий ветер перемен, начали замечать и желания самих человечиков, что, оказывается, тоже имеют свои интересы, чувства, предпочтения.

Он сдвинул плечами.

– Интересы Рода важнее.

– Пока что, – ответил я. – Да и то не во всех. Идёт великая ломка, Саша!.. Личные интересы уже становятся важнее, чем интересы Рода. Новый мир уже на пороге!.. И построит ли он больше, чем разрушит? Не знаю, но мы с тобой будем стараться, да?

Он грустно усмехнулся.

– А что мы сможем?

– Да таких как мы, – сказал я, – миллион! Ну хоть тыща. А тыща умных да деятельных легко поведут за собой сто миллионов, которые думать не любят и легко доверят это неприятное дело нам!

Он снова вздохнул, поинтересовался:

– Ты говорил, глава рода Долгоруковых предложил встретиться?

– Да, – сообщил я. – Уже выбрано местечко, но пока не сообщаю, пусть потомятся. Мяч на моей стороне.

– Охрану дать? – предложил он. – Гвардейцы моей семьи могут оцепить весь район. Да и жандармский корпус можно привлечь, повод серьёзный, государь император заинтересован.

– Спасибо, Саша, ты хороший друг, но я должен сам. Чтобы они воспринимали меня всерьёз.

– Если что, – сказал он встревожено, – только дай знак.

– Спасибо, – сказал я ещё раз. – Ладно, не томись, иди говорить комплименты Сюзанне. Тем более, есть повод обрадовать.

– Какой? – спросил он опасливо.

– А насчет тайных и секретных служб! Проверишь её реакцию. Если что, кричи громче. Я спасу.

Интересно, почти всегда застает Сюзанну за работой и в то же время слушающей музыку, как сложные оперы и симфонии, так и лёгкие пьески, но так и не заинтересовался, что это и откуда, мужчине не должно быть любопытно то, чем увлекается слабая и глупая по определению женщина.

Да и что музыка, ею сражение не выиграешь, выплавку стали не удвоишь, а прокладывать железные дороги только помешает.

Вижу, он всерьёз встревожен насчет моей безопасности, я ощутил всеми фибрами, как он хотел бы уберечь меня, но видит, что я, как баран, ослеплён некими принципами, те не позволяют поклониться и засунуть язык в задницу, хотя оппонент знатнее и у него длиннее родословная.

Всем всё понятно, только мне никак, для меня почему-то важно, чтобы оппонент был выше меня по уровню знаний, умений, можно и по возрасту, хотя это не главное.

– С Долгоруковыми никому не тягаться, – сказал он безапелляционно. – Это знатнейший боярский род. Может быть, не самый первый, но многие считают, что всё-таки первый по власти и влиянию. Это как старинное дерево, что проросло корнями во все сферы власти, политики, экономики и промышленности. Смирись, дружище! Плетью обуха не перешибить.

– Смотря какая плеть, – пробормотал я. – Дружище, я ни с кем ни хочу ссориться. Даже с дураками! Особенно с дураками. Но когда тебя втаптывают в грязь просто так, потому что могут, извини, я в самой изысканной форме выражу несогласие.

Он сказал со вздохом:

– Да-да, знаю твою изысканность.

– Ни с кем не тягаюсь, – повторил я. – Но отбиваться… что, тоже нельзя?

– Можно, – сказал он со вздохом, – но долго ли продлится твое отбивание?

– Пока не уроем последнего, – сказал я.

У него глаза уже как у совы, которую поднесли к глобусу.

– Вадбольский!.. Вернись в реальность!

– А это и есть новая реальность, – сказал я жестко. – Не самая приятная, но нам жить в ней. Потому чем скорее примешь, тем больше шансов выжить и пробиться в лидеры.

Глава 3

Шаляпин, получив новые инструкции, прощупывал со всех направлений защиту здания Дипломатического корпуса, Военного министерства и прочих мест, где принимаются решения. Не для того, чтобы бросать бомбы, а чтобы вытаскивать полезную для меня информацию.

Слабее всех оказался защищён кабинет канцлера Российской империи светлейшего князя Горчакова. Возможно потому, что он находится на пятом этаже, по стене здания не подняться, а охрана на входе и на всех этажах порвёт чужака, как Тузик тряпку.

Сегодня Шаляпин засёк интересный разговор, когда среди дня в кабинет канцлера ввалились великий князь Александр, он же цесаревич и наследник императора, а с ним глава его службы безопасности глава охранной службы великого князя Ренненкампф, всё такой же волчистый, даже запах от него, как от волка в старом диком лесу.

– Александр Михайлович, – провозгласил великий князь с порога, – время обеда, а вы всё пашете наши целинные земли! Прервитесь и нас угостите! У вас кофий почему-то слаще!

Горчаков устало улыбнулся, глядя на их весёлые лица.

– Что такие довольные, кому-то пакость сделали?

Великий князь хохотнул.

– Да всё некому, все такие противно правильные!.. А из меня то ли француз, то ли социлист наружу рвётся… Александр Михайлович, у нас тут маленькая нестыковочка в одном вопросе, поможете?

Канцлер ответил с некоторой настороженностью:

– Если в моих силах…

Великий князь опустился в кресло у стола, Ренненкампф остался стоять неподвижно, а Горчаков взял крохотный колокольчик на краю стола и потряс им.

Распахнулась дверь, Горчаков отдал распоряжение заглянувшему офицеру:

– Три чашки кофе и булочки. Но только не французские, у меня в гостях патриоты!

Дверь захлопнулась, великий князь взял из руки Ренненкампфа тонкую папочку, вытащил листок и опустил на стол перед канцлером. Шаляпин, рискуя быть обнаруженным, приблизился к самому окну и сделал быстрый снимок.

На листке надпись: «Вадбольский Юрий Васильевич». Строчка ниже уже буквами помельче: «барон, владелец имения в землях Белоозерья, кадет первого курса Лицея. Учится чуть выше, чем средне, физическая подготовка – средняя, умение с холодным оружием – средние, стрельба – средне. Общительностью не отличается, как и нелюдимостью, но друзей всё ещё нет. Общается с двумя соседями по комнате, в некоторой дружбе с княжичем Горчаковым, что странно.»

Горчаков прочёл, поднял на великого князя взгляд.

– А чем могу помочь я?

Дверь приоткрылась, боком вошёл офицер с подносом в обеих руках, быстро переставил на стол чашки с кофе, большой кулич, разрезанный на три части, и торопливо исчез.

Великий князь тут же на правах старшего по титулу взял чашку, в другую руку кулич, мы же не какая-то сраная Франция, и сказал с хищной улыбочкой:

– По наблюдению моих людей, он дружит только с вашим сыном.

Канцлер ответил холодновато:

– Не думаю, что это преступление.

Великий князь приподнял вверх ладони.

– Нет-нет, мы по другому поводу. Много лакун в его деле, ваш сын мог бы их заполнить. Или вы, Александр Михайлович, ваш сын вам же всё рассказывает? Я знаю, вы его держите в надлежащей строгости, чтоб не стал французом!

Канцлер ответил ровным голосом:

– Как и принято в нашей семье. А что странного, что мой сын с ним дружит?

Ренненкампф кашлянул, взоры обратились к нему, поклонился и произнёс подобострастно:

– Напротив-с, напротив!.. Ваш сын сразу выделил его, как… отличающегося от остальных. Отличаться же можно в ту и другую сторону… Ваш сын наделён завидной наблюдательностью.

Канцлер сказал нетерпеливо:

– Давайте поконкретнее, а?.. Было бы что-то важное, мне бы доложили.

Великий князь, отпивая кофе мелкими глотками, повёл глазом на Ренненкампфа, тот сказал виновато:

– Так и докладывать пока нечего. Так, нестыковки, неувязки, подозрения… А нам требуются факты. Тем более, что этот барон, как вы знаете, оказался в центре большого скандала.

Канцлер взял чашку, сделал осторожный глоток.

– Ладно, выкладывай, что есть.

Ренненкампф вздохнул, чуть наклонил искательно голову набок.

– Как уже сказано в его деле, он не старается подружиться с сильными и родовитыми, что заметили все. Ну, почему с сильными, он уже доказал, выбив зубы самым настырным, а почему с родовитыми…

Великий князь уточнил:

– Но он дружит с княжичем Горчаковым?

– Скорее, княжич с ним дружит, – ответил Ренненкампф торопливо, – а Вадбольский эту дружбу принимает. Эта первая неясность, хотя можно объяснить тем, что Вадбольский чем-то заинтересовал Горчакова, хотя тот из рода опальных. Второе, Вадбольский владеет какими-то старинными секретами своего древнего Рода. К примеру, сумел снять бельмо с глаз графа Басманова, за что тот на радостях выделил ему землю из своих необъятных владений, и дал титул барона. Ещё Вадбольский поделился секретом болеутоляющего зелья с графиней Кржижановской, теперь та наладила его производство и торговлю.

Великий князь быстро расправился с куличом, допил кофе и покосился на чашку Ренненкампфа, к которой тот не осмелится прикоснуться в присутствии великого князя и верховного канцлера.

– Так-так, – сказал он задумчиво, – очень интересный юноша. А интересности начались, как я помню, с совместных рейдов с суфражистками? Что-то о них слишком громко заговорили в обществе!

– Здесь сложнее, – сообщил Ренненкампф. – Похоже, как воин он гораздо лучше, чем показывает. Но об этом можно только догадываться, суфражистки всю славу гребут на себя, что и понятно, им это нужно для движения.

– Как он с ними?

– Никак, ваше высочество. Насколько известно, он не только не старается сблизиться, но даже сторонится их общества, что странно и непонятно. Казалось бы, нищему барону нужно…

– А он нищий?

– Нищий, ваше высочество, – подтвердил Ренненкампф угодливо. – Имение, что подарил граф Басманов, давно заброшено, соседи всё растащили.

У Басманова есть богатые земли, а на эти давно махнул рукой.

– Продолжай, – велел великий князь с явным удовольствием.

– В порочащих связях не замечен, – продолжал Ренненкампф скороговоркой, – на приёмы почти не ходит, салоны не посещает, весь в работе. Не пьёт, в карты не играет. Нет ни конюшни, ни псарни, охотой не увлекается. Зато хорошая мастерская, там собственноручно тешет и пилит дерево, гнёт железо, что-то делает с винтовками, стараясь их сделать скорострельными…

Канцлер, помалкивает, допивает кофий, от кулича лишь чуть отщипнул, а великий князь поморщился.

– Да, хорош, ничего не скажешь. Может, он Аскет? Только почему у меня душа не лежит к нему?..

– Тем, что осмелился не соглашаться с вами?

Великий князь помрачнел.

– Да, он к субординации почтения не проявляет. Такие государству не нужны. К тому же мятежник! С Долгоруковыми поцапался, а это недопустимо в нашем государстве. Александр Михайлович, если что-то появится на этого ершистого барона, тут же дайте знать. Слишком уж он… Нельзя так.

Горчаков не прав, к встрече с Долгоруковым я отнёсся предельно серьёзно, чтобы не сказать больше. А больше – это волновался, трусил, прикидывал разные варианты, из них почти все для меня хреновые, и в конце концов решил, что демонстративно поеду один без всякой охраны, пусть видят и гадают, дурость это или хитрейший план.

Местом встречи я выбрал небольшой ресторанчик неподалеку от моего дома на Невском. Долгоруков моментально согласился, явно надеясь, что его люди смогут рассмотреть мою охрану и хоть что-то узнать о ней, слишком уж она незримая и умелая. Да и я снова окажусь на виду, такой соблазн!

Мата Хари вошла в режим патрулирования за час до встречи, моментально выявила среди прохожих не совсем прохожих и совсем не прохожих. К тому же день солнечный, тёплый, на улице ещё лужи, но на лавочках сухо, там бы старичкам сидеть, наслаждаться солнышком, которого зимой и не видели, но на каждой расположилось по два-три былинного облика молодца, у некоторых бородищи до середины груди, словно признак высшей касты.

Двое додумались взять газеты, другие делают вид, что просто рады теплу и безоблачному небу.

– Ещё трое у крыльца, – предупредила она. – В помещение не рискнула, но на окнах короткие занавески, хозяева сэкономили, вижу и там их полно.

Я одолел две ступеньки, сам распахнул дверь, ресторанчик бедный, здесь не держат лишнего персонала, зал средних размеров, двенадцать столов и только один свободен.

Господи, подумал я с отвращением, ну хотя бы чуть замаскировались. Одни добрыни да ильи муромцы, крепкие, жилистые, широкие в плечах, руки толщиной с брёвна, все бородатые… Или это нарочито, чтобы я съёжился в ужасе?

Хорошие мужики. Таким мечи в руки, ни один дракон не устоит, сам будет умолять забрать принцессу, а его не трогать. Горы свернут и не заметят. И не обязательно все тупые, просто в рамках законов Рода не могут развиваться.

Я сел за свободный стол, тут же подбежал половой, угодливый, через согнутую правую руку перекинуто не то полотенце, не то салфетка размером с простыню, поклонился.

– Что изволите кушать? Водочку «Имперскую» или водочку «Столичную»?

– Большую чашку крепкого кофия, – сказал я.

Он замялся.

– Кофия не держим, у нас его не пьют.

– А что у вас пьют?

– То же, что и откушивают-с! Водочку.

Я отмахнулся.

– Тогда свободен. Вон и клиент показался…

В зал вошёл Максим Долгоруков, статный, крепкий, породистый, и хотя борода лопатой во всю грудь, но так у бояр принято, знак старой элиты. Кстати, борода седая, а волосы серебряные пока только на висках, то есть, седеть только начали, признак породы.

Я не стал вставать навстречу, по фигу, что он старший по возрасту и по титулу, цельный князь!.. Сейчас это противник, и мы в режиме бескомпромиссного боя. Он понял, лицо не изменилось, подошёл, кивнул, отодвинул стул и сел, не спуская с меня пристального взгляда.

Я рассматривал его молча, попытался ощутить хоть какое-то магическое давление, их род вроде бы силен в этом деле, но пока ничего. Или я как был толстокожим, так и остался, либо моя аугментация упрятала вглыбь все места, на которые можно надавить ментальным воздействием.

Раздражение на лице Долгорукова росло, наконец он процедил сквозь зубы:

– Вадбольский, вчера были убиты двое из нашего рода!

– Бывает, – ответил я равнодушно. – А вчера, чуть раньше, наш дом на Невском обстреляли прямо с улицы. Правда, ночью. Те сумасшедшие сразу же погибли, как я слышал. Могу делать вывод, жизнь в России по-прежнему опасна. Даже создание жандармского корпуса не очень-то помогло.

Он на миг заткнулся, несложно догадаться, кем были посланы те люди, сказал уже без напора:

– Могу поклясться, я их не посылал!.. И не разрешал.

– У вас большой род, – посочувствовал я. – Иногда правая рука не знает, что делает левая, всё как в Евангелие, что, кстати, такое поведение даже поощряет. А мне разбираться некогда, бью сразу куда ни попадя.

Он сказал быстро:

– Так признаете, что убили тех двоих из нашего рода?

Я сделал удивлённое лицо.

– А вы признали, что обстреливали мой дом?