Текст книги "Горелом"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Ты тоже хочешь объявить «я же говорила», когда будет поздно?

Она отрицательно покачала головой, не поднимая взгляда.

– Там нет хода? – упорствовал Ян.

– Думаю, есть.

– Тогда – что?

– Чего ты к ней пристал? Может, ей твое общество осточертело?

– Не говори за меня, пожалуйста, Ева, – Амилия уже не казалась растерянной. Она выпрямилась, приняв некое решение, и обогнула их обоих, направившись к выходу. – К Лохматому, так к Лохматому.

Осталось только идти следом.

…Обычно бесшумно ступающая Ева вдруг стала спотыкаться и шумно, неприязненно цедить воздух зубы. Поначалу Ян не обращал на это внимания, но постепенно и сам заметил, что воздух насытил неприятный, чужой запах. Гнилое дерево, соль и… хитин.

– Я и забыла, почему шпиль зовут Лохматым, – пробормотала брезгливо Ева, чересчур пристально озираясь и стараясь держаться середины прохода. – Вот мерзость!

– Наверх мы не пойдем, – утешил Ян напарницу. – Самые крупные там.

– А то их внизу мало.

Опередившая спутников Амилия будто невзначай оступилась, замешкалась и незаметно перестроилась в арьергард. Маневр оставили без комментариев.

Острый шпиль башни на самом деле был раза в три тоньше, но его окутывала ворсистая, седая шаль. Если присмотреться, даже издалека заметно, что в сером покрове засели темные, упитанные твари размером с кошку. Еще больше их было внутри башни. Точнее, внутри башни они были еще больше.

– А может, другим путем? – Ева как-то разом утратила всю свою воинственность.

– Не трусь! Они людей не едят. Просто неприятно.

Тут Ян погорячился. По поводу «просто неприятно». Неприятно было чрезвычайно. Почти все пространство заволокла пыльная, плотная кисея, из которой то и дело вываливалось нечто твердое и засохшее – мышиный или птичий скелетик. Одуряющее воняло насекомыми. По ногам проворно перебегало нечто многоногое. А сверху, этажом выше, перекрытия содрогались под мягкими прыжками.

– Где Амилия? – внезапно спохватился Ян.

Если бы он не был так занят одолением собственного отвращения, отсутствие второй спутницы бы заметил раньше. В восприятии словно образовалась ноющая лакуна. Беда не ощущалась, но…

– Что? – Ева копошилась поодаль, торопливо раздирая руками клочья налипшей паутины, отмахиваясь, отплевываясь и вряд ли вообще толком расслышав, что Ян сказал.

Ругнувшись, он повернул обратно, возвращаясь через проделанные в паучьих тенетах прорехи. И нашел Амилию лежащей на полу. В обмороке. Драгоценная сумка валялась в стороне, вывалив бумажные потроха. Мрачный паук величиной с парадное блюдо расставил над ними лохматые ноги. Второй, поменьше, неспешно спускался прямо к девушке.

Ян сшиб его кулаком.

– Пшел вон, – пробормотал он, попытавшись пнуть и другую тварь.

Паук лениво отвел часть конечностей, невозмутимо таращась на Яна множеством черных глазок. В свете фонаря они переливались, словно гагатовые бусинки.

– Эй! – послышалось сердито за спиной. – Ты в первую очередь за бумаги хвататься, вместо того, чтобы девочке помочь?

– Точно, – угрюмо согласился Ян. – Забираю бумаги и оставляю вас здесь на съедение. Зачем вы мне сдались?

Ева, опустившись на корточки, склонилась к Амилии. Осторожно коснулась белой щеки. Амилия глубоко вздохнула, пошевелившись.

– П-простите… Я не… не очень люблю пауков, – она зашарила вокруг, пытаясь сесть. Лицо у девушки было почти прозрачное, как молочное стекло, а кончики пальцев посинели.

Кажется, это верный признак сердечной недостаточности.

Ян поднял сумку Амилии и вытряхнул ее содержимое на пол. Нужный пузырек, конечно, тут же укатился в дальний угол, в самую паутину. Оттуда высунулась когтистая, угловатая нога, попытавшаяся подцепить стекляшку.

Не задумываясь, Ян пнул туда, услышав сухой, сдавленный хруст, и подобрал пузырек. Только возвратившись к девушкам, судорожно сглотнул. Высунувшееся сочленение было длиной с его руку… А какого размера был тот, кто притих в углу?

– Что ж ты не сказала, что не выносишь пауков?

– Я думала, что смогу справиться, – таблетка явно пошла Амилии на пользу. Во всяком случае, синюшность исчезла, на скулах появился легкий румянец. – Простите, мне все же следовало сказать.

– Если бы кто-то не был так агрессивен… – Ева с укором покосилась на Яна.

– Идем. Пока кое-кто тоже не упал в обморок, – Ян в свою очередь с вызовом посмотрел на нее.

Ева широко ухмыльнулась:

– Не волнуйся, мы с Милой тебя не оставим!

* * *

От назойливых трелей, казалось, что вибрируют стены и очень чесалось в носу. Зато здесь было уютно и тепло, сохранились даже деревянные панели, украшенные милыми рисунками.

– Тут жили дети, а сверчок им пел колыбельные…

– Надеюсь, тогда он звучали поприятнее.

Сам деревянный сверчок сидел на каминной полке. Погрызенный мышами, с закрутившимися спиралями усами он скрежетал так громко, что оставалось только поражаться, как такая мелкая игрушка способна наполнять звуками всю утробу башни.

– Отдохнем. В Ледяной башне ничего приятного нас не ждет.

Это точно… Издали Ледяная производила впечатление инородной даже среди своих товарок, потому что выглядела собранной не из камня даже, а из перевернутой грозди криво оплывших сосулек.

– И ведь кому-то пришло в голову сооружать такое…

Вблизи стало заметно, что это все же камень – потрескавшийся, прозрачный, вроде слюды. Солнечный свет задерживался в нем, застывая, теряя тепло, так что внутри оказалось светло, но студено. Источенная узорами, стилизованными под морозные, лестница бескомпромиссно вела в единственный зал, укрытый остроконечным сводом. Диаметром башня была примерно в сотню шагов, но из-за того, что зал почти пустовал, он казался огромным и сверкающим.

– Красиво, – одобрила Ева, разгребая пяткой белую крупу: ни дать, ни взять слежавшийся снег.

Через тускло-голубоватое покрытие пола просматривалась темная, непроглядная полость внизу. Как будто глубокое озеро накрыто коркой льда. Кое-где лед горбился уродливыми наростами, видно временами трескался и снова застывал.

– Выход вон там, – Ева оценивающе прищурилась на противоположную сторону.

– И только там, – упавшим голосом подтвердила Амилия.

– Не нравится мне здесь, – веско присовокупил Ян, исполнившись мрачных предчувствий.

Под замком нет никаких озер, – напомнил он себе, когда все трое отошли от края. Но иррациональное ощущение, что под ногами прогибается непрочный лед, было неистребимым. Беззвучный треск воспринимался где-то на подсознании.

– Явились! – низкий, скрипучий голос пробрал до костей.

Один из уродливых бугров с шорохом разогнулся, превращаясь в невысокое сгорбленное существо. Больше всего оно смахивало на ледяной комель, который нарастает на водостоке, когда оттепель резко меняется морозом.

Только двигалось «это» не в пример проворнее.

– А говорил, что сказки! – обиделась Ева.

– Стойте, где стоите, – ледяной карлик живо перекатился по полу, устроившись поодаль. Из белесо-прозрачных складок торчал вислый, синий на конце, нос. – А то плохо будет.

Конечно, они ему не поверили и шагнули вперед. Под ногами угрожающе затрещало и бледная корка пола пошла кривыми разрывами, через которые плеснулась парящая дымком черная вода.

– И назад тоже уже нельзя, – предупредил попытки ретироваться опытный карлик.

– Это иллюзия? – тихий голос Амилии дрогнул.

– Не имеет значения, – ответил карлик. – Сдохнете по-настоящему.

– Ладно, стоим… – Ян сунул руки в карманы; стало заметно холоднее. – Что теперь? Загадки, конкурсы, шарады?

– Заманчиво, – карлик носился по льду беззвучно и легко, не оставляя следов. Тени у него не было. Впрочем, здесь свет преломлялся так причудливо, что тени троих пришельцев тоже едва угадывались.

Карлик задержался напротив Яна и приподнял свой длинный нос, словно нацелился.

– Шалости – это для простецов. А ко мне пожаловала особа редкая… Узнаю тебя, хотя со дня нашей последней встречи прошло столько веков!

Ева ткнула Яна локтем в бок. Тот, не отрываясь, смотрел на карлика. Глаз существа в поблескивающих, ломаных складках было не угадать, но испытующий взгляд леденил.

– …и ничего не изменилось! Ты все еще носишь свое проклятие, будто награду, страшась снять ее. Ты можешь помочь лишь тем, кого ненавидишь. И ненавидишь тех, кому помогаешь. У меня для тебя, по-прежнему, лишь одна игра, горелом.

– Я слушаю.

– Сохрани своих спутниц и уйдешь невредимым сам.

– Что это значит?

– Это значит, что от центра зала до обоих выходов пятьдесят шагов по льду над злой водой. Никому не угадать, где лед тонок, а где безопасен. Только твой дар отводить беду сбережет их… Но для этого ты должен их возненавидеть, верно?

– Вечно от тебя одни неприятности. И вечно ты сам в стороне, – проворчала сердито Ева, переступая с ноги на ногу. – А если я нападу прямо на эту ледышку и…

– Не промахнись, зубастая девочка, – весело посоветовал осклабившийся карлик, предусмотрительно отодвигаясь подальше. Теперь даже прыгучей Еве его не достать.

Амилия попробовала сделать шаг – под невесомой девушкой лед мигом заколебался, взявшись паутиной частых трещинок.

– Ах да, – карлик зловредно хихикнул, – если ты бросишь их, то сам можешь уйти в любой момент. Мне твоя смерть, вместе с твоим проклятием, ни к чему.

– В самом деле? – приятно удивился Ян и рванул вперед, попытавшись воплотить в жизнь замысел Евы.

Лед скользил, карлик радостно удирал, явно дразнясь и азартно уходя прямо из-под носа. Девушки поначалу горячо подбадривали, потом лишь молча наблюдали. Запыхавшись, через несколько минут Ян сдался, остановившись снова возле своих спутниц.

– Ну, хоть согрелся, – утешающе заметила Амилия, растирая ладони.

Карлик ехидно скакал на прежнем месте, довольный развлечением:

– Так как? Сможешь ты возненавидеть их прямо сейчас настолько, чтобы спасти?

– Легко! – Ева вдруг размахнулась и влепила Яну такую оплеуху, что у того искры посыпались из глаз.

– Ты что?!! – рявкнул Ян в бешенстве, но проворная Ева уже неслась по льду к выходу на другой стороне, ни на мгновение не задерживаясь, не задумываясь, куда ставить ногу. И лед под ее ступнями лежал прочно, как гранит.

Буквально считанных секунд Еве хватило, чтобы оказаться в безопасности. Ровно столько длился приступ изумленной ярости Яна, еще до того, как разум перехватил инициативу.

– Извини, – издали крикнула Ева, – что не предупредила. Тогда бы не сработало.

– Хитрая зубастая девочка, – ворчащий карлик не скрывал досаду.

– Доберусь я до нее… – процедил Ян, потирая горящее ухо и переводя взгляд на Амилию, которая постаралась спрятать невольную улыбку. – Ты меня тоже станешь меня бить?

Улыбка исчезла. Девушка едва ли не с испугом покачала головой. Страшил ее явно не Ян, а перспектива действовать подобным агрессивным методом.

– И правильно… Тебе и сил-то не хватит. Придумаем, что-нибудь сейчас.

Ненавидеть кого-то, или даже просто разозлиться на человека, которого толком не знаешь, достаточно непросто. Тем более на такого невыносимо положительного, как Амилия.

– Эй, тебе же всегда удавалось плевать на людей, господин мизантроп! – закричала Ева издали.

– Поражен, что тебе известно такое трудное слово.

– Может, мне вернуться и дать тебе пинка?

– Давай, давай, когтистая. Проверишь степень моей любви к тебе…

– А я поражена, что такое трудное слово, как любовь, известно тебе!

– Ева, я понимаю, что ты пытаешься меня вывести из себя, – раздраженно огрызнулся Ян. – Поверь, тебе это удается, но моя злость на тебя ничуть не поможет Амилии. Так что не мешай думать.

– Спасибо, Ян, – Амилия повернулась к нему. – Я очень признательная, что ты хочешь помочь.

– Ева права, это из-за меня вы попали в неприятности.

– Я сама убедила тебя взять меня с собой.

– Если бы меня с вами не было, карлик пропустил бы вас.

– Не думаю.

– Ну, обошлось бы какими-нибудь загадками, как поговаривают.

– Не думаю, – повторила с едва заметным нажимом Амилия. И карлик, подслушивавший в стороне, неприятно оскалился.

– В любом случае, теперь я отвечаю за тебя.

– Поверь, Ян, я очень ценю то, что ты пытаешься сделать, но ты забыл, что я тоже кое-что умею.

– Амилия, заговаривать зубы несчастным, это совсем не то же самое, что играть со случайностями над пропастью.

– Я не заговариваю им зубы, – строго поправила она.

– Да какая разница, – отмахнулся Ян нетерпеливо. – Сейчас все равно не время это выяснять.

– Разница в том, что ты не веришь в мои силы, а я верю в себя.

– Толку-то…

– Я могу пройти самостоятельно.

– Да ты с ума сошла! Ты же видела, что лед не держит.

– Просто я наступила не там… А теперь я вижу путь.

– Тебе показалось.

– Нет.

– Не вздумай!

– Я попробую.

– Ты не знаешь, с чем имеешь дело! – Ян шагнул к ней, пытаясь схватить за руку.

– Ты тоже! – она отступила непреклонно.

Они вдруг снова перенеслись в день их первой встречи в Замке. Где упрямая пигалица рассуждала о вещах, которые не понимает. У Яна даже встрепенулась в затылке и висках знакомая боль. И раздражение привычно плавилось в гнев. Только теперь к ярости примешался внезапный страх за эту идиотку.

– Не вздумай! – Он, наконец, дотянулся до Амилии.

– Отпусти, пожалуйста…

– Стой, ненормальная! – вне себя от гнева рявкнул Ян.

– Отпусти, больно… – в ее глазах появилось непритворное страдание.

Ян машинально выпустил хрупкое запястье, и обнаружил, что они оба стоят уже шагах десяти от того места, где начали спор. Замершая у выхода Ева прижимает обе руки к груди, явно боясь вздохнуть. Карлик выжидательно молчит поодаль.

Амилия, расправив плечи, зашагала по голубоватому полу, не оборачиваясь. На светлом запястье медленно таяло красноватое кольцо, еще хранившее форму Яновых пальцев. И чем дальше она уходила, тем тусклее становился свет. Возвращалось тепло, изгоняя свежесть. Блестящие поверхности становились матовыми, крадущими свет. Уже не лед вокруг был, а снова шершавый, обманчиво прозрачный камень. Запахло пылью. Под ногами прочно и незыблемо лежал гранит, едва закрытый слюдяной коркой.

Карлик исчез.

* * *

Снаружи ворковали горлицы, устраиваясь на ночлег в гнезде, свитом в бойнице. Тихо шуршала бумага дневника. Выцветшие фиолетовые чернила описывали неблизкий и замысловатый путь. Такой же, как их взаимоотношения на этот час.

Ева поначалу явно ждала от Яна подвоха, в обмен на оплеуху, держась на расстоянии и посматривая с опаской. Потом озадаченно смирилась и перестала шарахаться. Амилия вела себя, как обычно, мирно, будто тоже ничего особенного не случилось. Ян изо всех сил старался думать исключительно о деле.

А не о том, что было сказано и не сказано. Про проклятие и ненависть к тем, кому он помогает…

– Здесь направо, – негромко поправила Амилия. – от Двойной через Тихосветную до Злыдня. А там по верхней галерее вернуться к лестнице вниз, до Непогодной.

– Подожди, – возразил Ян невольно, поскольку Амилия, как только они добрались до Двойной, вполне доверчиво поделилась с остальными заметками горелома. Впрочем, выиграли они немного, потому что почерк у него оказался неразборчивым, как траектория полета захмелевшего шмеля… – Тут написано не Лунная, а Мутная. Они рядом.

– Да нет, тебе показалось. Смотри, у «л» такой же длинный хвост.

– Кстати, вы заметили, что перешли на «ты»? – вмешалась Ева с фальшивой непринужденностью.

Ян и Амилия выразительно посмотрели на нее. Ева стушевалась и отступила в тень:

– Ну, ладно, решайте, а я пока осмотрюсь.

– Допустим, это Лунная, тогда ближе до Острожной.

– Ой… Как же это я забыла… Он написал, что путь лежит через Весеннюю башню.

– Ну, значит, там мы не пройдем, потому что попасть в башню можно только весной.

– Можно обогнуть ее по внешней стене.

– Чего?

– Там выступ есть такой… Неширокий, но идти можно.

– Опять воздушная акробатика?!

…Идти и впрямь было можно. Прижавшись животом к шершавой стене. Не глядя вниз и проклиная все на свете. Ветра, запутавшегося в башнях, всегда хватало, но сейчас он явно решил, что ему подкинули три новых игрушки. Причем две он быстро забросил – одна слишком легкая, другая слишком когтистая и цепкая. А вот Ян оказался для него самым подходящим.

Какое все же облегчение спрыгнуть на надежный каменный пол. Пусть даже пол исчерчен знаками, строжайше запрещающими наступать на него.

– Тут под некоторыми плитками ловушки, – мимоходом обрадовала Амилия, всматриваясь в текст. – Они старые, но…

– А-а!

– …некоторые действуют. Извини, Ева, мне надо было тебя предупредить.

– Ничего, – мрачная Ева пошевелила мыском ботинка четвертинку отрубленной косы на камнях. – Давно хотела концы подравнять, посеклись…

У планировщиков башен была явная тяга к закручиванию лестниц в тугие спирали. Все бы ничего, но чередование витков по часовой стрелки, не помешало бы перемежать с поворотами против. Или это для того, чтобы у врагов голова закружилась?

Ян помассировал затекшую шею.

– Темнеет уже. Ничего мы здесь не найдем. Надо возвращаться ко Второй Гостевой и снова искать выход оттуда. Мы верхние этажи не проверили.

– Еще немного.

Ева увлеклась, похоже, больше других и носилась по этажам с проворством и азартом щенка, вырвавшегося на волю из тесного двора. Правда в сумерках она все больше утрачивала сходство с человеком.

– Ты уверена? – всерьез засомневался Ян. – Солнце уже село.

Солнце и впрямь уже село, но пока над горизонтом разливалось яркое алое зарево и света хватало. Глаза Евы жутковато и ярко полыхали зеленью под растрепанной челкой, а кончики ушей удлинились настолько, что торчали над макушкой.

– Если боишься, давай разделимся, – засмеялась она в ответ. – Вы вдвоем пойдете этим коридором. А я спущусь на пару ярусов ниже. Может, там что интересное. Так и быстрее будет…

– Не стоит тебе одной носиться… Опасно.

Она засмеялась громче, выскаливая заострившиеся зубы и неприятно напоминая ледяного карлика. От него, что ли нахваталась таких злых ужимок? Казалось, Ева утрачивает чувство реального, скатываясь в бездумие оборотня. Мало того, что ей действительно не стоило в одиночку сновать по незнакомой башне, так еще без компании напарница уйдет в слепую трансформацию гораздо быстрее.

– Я скоро, – пообещала Ева, не дожидаясь одобрения, и умчалась в сумрак. Только громко скрежетнули когти.

Ян тревожно переглянулся в Амилией. Но ничего не оставалось, как следовать указанным путем.

– Осторожнее!

– Вижу, – процедил он сквозь зубы.

Перекрытие на полу в центре комнаты сгнило настолько, что пройти по нему не смогла бы и невесомая Амилия. Затейники-жучки источили деревянные балки до кружевной дырчатости. Как это вообще все держалось? Хотя края, вроде, покрепче…

– Хорошо, что не ночью тут рыскаем.

Зато башня соединялась с соседней постройкой прочной каменной скобой моста. И за плотно закрытой, но незапертой дверью отыскалась сокровищница: книги, утварь, шпалеры. Даже телескоп – старинный медный, с целыми, хоть и грязными, линзами.

– Смотри, а это, наверное, из Серебряной башни сюда принесли, – Амилия сняла с крюка небольшой, сплетенный из почерневших металлических нитей фонарь. – И вот это тоже… – Статуэтка серебряного единорога запылилась настолько, что казалась шерстяной. Амилия провела пальцем – и на витом роге заиграли блики.

– Заберем с собой? – хозяйственно предложил Ян.

– Это чужое, – девушка с сожалением поставила статуэтку на прежнее место.

– Оно тут сотни лет хранится никому не нужное… Ладно, можно отнести в музей, – великодушно решил Ян.

– Придется разыскать путь назад поудобнее.

– Кстати, хорошо бы продумать этот момент, пока не поздно. Судя по заметкам, нам еще долго петлять в трех стенах, а уже вечер.

– Можем, задержаться на ночь, – Амилия рассеянно улыбнулась и напомнила. – У меня бутерброды есть.

– Не страшно?

– Нет… – она улыбнулась еще шире. И вдруг добавила без перехода, живо переменившись в лице: – То есть, да. Теперь страшно.

Улыбка исчезла с ее губ, словно не было. Амилия сторожко замерла, глядя мимо Яна расширившимися глазами. В сумерках они казались еще темнее и глубже.

– Слышишь?

– Нет, – ответил Ян. И тоже поправился после заминки: – То есть, да.

Он внезапно осознал, что застоявшаяся тишина разбавлена утробным, мерзким звериным урчанием. Нечто похожее он уже имел неудовольствие слышать сегодняшним утром. Как и пронзительный скрежет когтей.

– Ева? Это ты там развлекаешься?

Амилия прижала к груди планшет, как-то сразу побелев. Нет, она и без того была бледная, а теперь словно засветилась в густых сумерках. Впрочем, и сумерки уже незаметно перетекли в ночь. Из Башен ночь не уходила далеко и являлась сразу же, как только исчезал дневной свет.

А во тьме неприятно тлели изжелта-зеленые глаза. И быстро приближались.

– Ева?

– Бе… бежим, – тихо пискнула Амилия.

Ян намеревался было возмутиться, расправить плечи и велеть Еве не валять дурака. Однако то, что надвигалось на них из тьмы, вряд ли даже помнило, что обладает именем. Милым, женским.

Оборотень вдруг прыгнул. Ян чудом увернулся, но инерционной отдачи пронесшегося мимо тела хватило, чтобы запоздало поразмыслить на тему откуда в тощей девушке столько живого оборотничьего веса?

– К-куда? – прорычала оборотниха. – Мя-со…

Хотя, если поедать все, что видишь…

Амилия резко дернула Яна за руку, и они понеслись по галерее.

– П-помнишь, куда бежать?

– Неважно!

И то верно. Одну дверь они захлопнуть успели, но разраженная Ева разнесла ее лапами в считанные секунды. О вторую преграду запнулась ненадолго.

– Мр-р… Ян, впусти меня! – в пробитую когтем щель заглянул зеленоватый, нечеловеческий глаз.

– Извини, Ева. Только если подстрижешь когти и подпилишь зубы.

– Я с-сама войду-у-у…

И ведь войдет. Толстенная дверь, окованная бронзой, содрогнулась от тяжелого удара. Потом треснула поперек. Туда! Нет, сюда… Здесь провал. Назад! Уже знакомый деревянный пол башни, источенный до ветхого кружева жучками.

– Я пробегу по центру… Я легкая, – вдруг, задыхаясь, воскликнула Амилия. – А ты по краю, где покрытие надежнее, а то она… догадается…

Сначала самому Яну нужно было догадаться, о чем спутница толкует. А потом ужаснуться:

– Да ты что! Там даже ты не пробежишь… Лучше я прыгну.

– Не допрыгнешь! – она уже бежала, как задумала.

Чистой воды безумие. Но когда тебе в спину дышит разозленный оборотень, то на многие вещи смотришь проще. И все равно они оба ошиблись.

От одной двери до другой шагов двадцать.

Амилия действительно легко проскочила дальше середины, а Ян пробежал примерно столько же по краю, когда Ева догнала их и рванула следом. Раздался чудовищный треск. Отчаянно взвыл оборотень. Ян почувствовал, как содрогнулся и стал крениться пол и под его ногами. Цепляться было не за что. Яна и Амилию потянуло к пролому в центре, в который уже ухнула воющая Ева. Амилия вскрикнула, упав на колени и тоже пытаясь ухватиться за расползающиеся перекрытия.

Вниз они провались одновременно.

Зато за это время тяжелая обортниха проломила и следующий этаж и глухо выла где-то внизу. А Амилия и Ян распластались по краям нового пролома, тяжело дыша. Сыпалась труха и каменная крошка. Пахло гнилым деревом и пылью. Оброненный фонарь гонял голубоватый луч по пятнистой стене. Второй фонарь провалился к Еве и лежал неподвижно.

– Прекрасный план… – пробормотал Ян, пытаясь собрать трясущиеся конечности.

– Ева! – Амилия подползла к краю пролома, пытаясь рассмотреть что-нибудь в темноте.

Ей навстречу выпрыгнуло с негодующим воем перепачканное грязью и паутиной чудовище, щелкнуло оскаленной пастью. Амилия живо отпрянула.

– Ну, во всяком случае, она не слишком пострадала, – Ян перекатился к стене, где пол казался прочнее.

Итак, что мы имеем? Обе двери, что вели наружу остались этажом выше, а значит на недосягаемой высоте. На том этаже, куда провалились Ян с Амилией выхода не было вовсе. Здесь вообще ничего не было, кроме остатков перекрытий пола, в центре которого зияла здоровенная дыра. Оттуда доносилось гневное подвывание и цокот когтей. Кажется, там тоже не нашлось выхода…

– Дотянешься до фонаря?

– Попробую.

Амилия подцепила фонарь, потом осторожно посветила в дыру. Голубоватый луч обежал периметр помещения, скорее всего очередного склада. И зацепился за массивную дверь. Что ж, это уже лучше… Правда спуститься и воспользоваться ею они не смогут, пока Ева не успокоится и вновь не станет разумным существом. К счастью, оборотень уже настолько утратил способность мыслить по-человечески, что на дверь даже не обратил внимания.

– Придется ждать до утра.

Некоторое время они сидели по краям пролома, друг против друга, прислушиваясь к мечущейся внизу оборотнихе. Поначалу можно было и наблюдать за ней, но раздраженная тварь гоняла по полу оброненный фонарь до тех пор, пока тот не разбился. Осталось только угадывать, где она сопит.

– Хорошо бы костер развести…

– Ни в коем случае.

– Ночью может быть холодно.

– Держи, – Ян стянул и бросил девушке свою куртку.

– Спасибо, – Амилия отнекиваться не стала, явно озябнув от переживаний. Лучше бы было, конечно, подобраться к ней и согреть в теплых и мужественных объятиях, но в этом случае они рисковали оказаться в крепких и когтистых объятиях третьего члена их незадачливой команды, скучавшего внизу.

М-да… Когда заняться особо нечем, то и время тянется безразмерно. Они повозились, устраиваясь поудобнее. Обменялись ничего не значащими взглядами и улыбками. Внушительно помолчали, вслушиваясь в пыхтение и скрип когтей оборотнихи. Поглазели на пробитый потолок. Насладились обществом тощей крысы, самоуверенно пробежавшей вдоль стены…Ян даже подразнил Еву, но быстро соскучился. А может, присутствие Амилии сильно мешало наслаждаться процессом.

– Скажи, а зачем тебе все-таки нужна первая башня?

Амилия отозвалась не сразу. Ян уже перестал ждать ответа, когда она произнесла задумчиво:

– Мне кажется, что там должна лежать одна потерянная вещь.

– Какая?

– Если я найду ее, то покажу.

– А я уж думал, что ты тоже хочешь избавиться от проклятого дара.

– Нет! – она удивлено подняла свои большущие глаза. Даже в темноте было заметно, как они блестят. – Почему? Если я могу помогать людям, то зачем же… – девушка смолкла растерянно.

– Мне показалось или он действительно причиняет тебе боль?

– Это не имеет значения, – и все же она невольно поежилась.

– С какой стати ты решила, что у тебя есть дар? Поверь, я не пытаюсь снова обидеть тебя, просто интересно, зачем ты стремишься к тому, от чего нормальные люди шарахаются?

– А как ты понял, что у тебя есть дар?

– Мне сказали.

– Кто?

– Моя мать. Она каждый день давала мне фломастеры, бумагу и уходила на работу. Я нарисовал очень много разных картинок. С небом, домами, деревьями, людьми и машинками… Как все дети. Мать обратила на них внимание лишь однажды, когда стопка дурацких рисунков рассыпалась по комнате от сквозняка… Следующее утро я встретил в приюте.

Над разломом повисла гнетущая тишина. Или она показалась такой только Яну? Во всяком случае, он не удержался от пояснения:

– Ни на одной картинке я не изобразил солнца. Мать заявила, что я чудовище.

– И ты поверил?

– Ну, я был тогда ребенком. Дети доверчивы.

– И очень восприимчивы. Знаешь, ведь никто не знает, как это происходит… Наверное, надо очень сильно не любить ребенка, чтобы он перестал верить в солнце. И если ему не встретится никто, кто вернет ему надежду, то он обречен стать…

– …гореломом, – закончил Ян сухо. – Не ты первая, кто проводит параллель между солнцем и любовью.

Амилия тихо засмеялась:

– А ты надеялся услышать из моих уст свежую истину?

– Вдруг ты знаешь?

– Нет. Но я знаю, что нет никого, кто не мог бы любить. Есть те, кто не хочет или ленится. Есть те, кто страшится. Но всегда найдутся те, кто готов рискнуть.

– А есть те, чья любовь несет беду.

– Когда женщина ждет ребенка, она не уверена, что тот будет счастлив. Она знает, что жизнь непредсказуема и в ней полно бед. Так что же, она обрекает его на несчастья, рожая?

– А стала бы она его рожать, если б знала, что он обречен на несчастья?

– Ты не так спрашиваешь. Лучше спроси так: а перестала бы она его любить, если бы знала, что он обречен на несчастья?

– Иногда несчастье так велико, что человек не в силах с ним сражаться.

– «Если вы считаете свою беду неодолимой…» – с неясным выражением процитировала Амилия. – Разбивая беду, ты не уничтожаешь ее, а множишь. К тому же, хоть скала и сокрушит волну, но однажды распадется сама… Лишь океан поглотит волну без остатка.

– Если пропускать через себя все, то недолго протянешь.

– Зато боль разделенная – вдвое меньше.

– То есть ты обрекаешь того, кого любишь разделять страдания? Вместо того чтобы оберегать его от них?

Девушка промолчала. Пауза была невелика, но показалось насыщенной и многозначной. Не для Яна – для его собеседницы. Что-то Амилия переживала в этот миг, сильно далекое от настоящего момента.

– Скажи, а твой жених ушел поэтому? Надоело делить боль?

– Муж, – поправила Амилия. – Откуда ты…

– Видел кольцо в чашке.

– Мы оба решили расстаться. Ему не нравилось то, что я делаю. Он не мог видеть, как мне бывает плохо.

– Не хотел видеть, как тебе плохо? А пристрелить из жалости он тебя не предлагал? – избавиться от привычки уязвлять не так-то просто. Ян спохватился лишь, когда едкая фраза сорвалась с языка.

Амилия зябко повела плечами и поплотнее завернулась в куртку:

– Он хороший человек, просто не всем хватает выносливости.

– У тебя любопытное представление о хороших людях.

– Либо наивна, либо идиотка? – поддразнила она издали. – Я не наивна. Просто можно предпочитать видеть только хорошее, а можно только плохое. Как кому удобнее.

– В детстве я думал, что это такое наказание. Что я веду себя настолько плохо, что даже солнце не хочет смотреть на меня. С годами я убедился, что так оно и есть.

Амилия не улыбнулась в ответ. Она смотрела на Яна с другого края разлома испытующе и, как ему померещилось, с сочувствием. Это было не очень уютно и незнакомо – ощущать себя объектом чьего-то сострадания. Вот только жалости ему не хватало!

– А еще позже я понял, что это удобно и к тому же выгодно. Таким, как я неплохо платят.

Бравада не удалась. То ли обстановка действовала, то ли усталость, но прозвучало неубедительно.

– Ты извини меня, – Амилия все еще неотрывно смотрела на Яна издали.

– За что?

– Я сказала тогда, что ты ничего не сможешь найти в башнях.

– А теперь думаешь, что найду?

– Не знаю.

Что ж, в определенной степени обнадеживает.

– А я бы хотел знать, станет ли кто-нибудь искать нас или мы тут сгинем бесследно? – Ян попытался умоститься на жестком и холодном полу поуютнее. Доски угрожающе затрещали. Цокот когтей внизу выжидающе затих.

– Станут, – голос Амилии дрогнул и она ссутулилась, погрузившись в ворот большой для нее куртки. Только темный стриженый затылок виднелся.

Недовольно заворчала разочарованная Ева. Вот ее-то точно станут искать, но определенно не в Замке.