Текст книги "Горелом"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Аннотация:

Он – горелом и лишен права видеть солнце. Взамен он наделен даром и проклятием одновременно. Он тот, кто способен разбить любую боль и беду. Но беда не уходит бесследно, и, разбитая, рикошетом падет на других. В первую очередь на тех, кто рядом.

Юлия Сергачева

ГОРЕЛОМ

ПРОЛОГ.

…Он смотрел, как над горизонтом поднимается прозрачное багряное зарево. То ли отблески пожара, то ли рассвет.

Мельница растопырила решетчатые сломанные крылья – небрежный рисунок углем на фоне зардевшегося неба. Дымом пахло совсем слабо; сильнее дышал в спину близкий, угрюмый лес. Мрачно скрипели ели, роняли листву столетние дубы, трепетали жидкие осины. Едва слышно плескался ключ, затаившись под боком гранитного валуна.

По лезвию меча, на крестовину которого он положил мозолистые руки, бежали алые отсветы. Он знал, что гостья уже близко. Как и те, кто придет за ней… Или за ним?

Шевельнулись ветки шиповника, обсыпанные твердыми, будто лакированными ягодами. Втянул кустарник колючки, и женщина бесшумно просочилась сквозь тени – невесомая, проворная, гибкая. Не таясь, шла, собирая подолом красного платья росу с травы. Светлая ткань чернела, набухая влагой, как кровью.

– Здравствуй, Охотник.

– Здравствуй, Ведьма.

– Зачем же ты лжешь, Охотник? Ты не желаешь мне здравствовать.

За гостьей не оставалось следов, лишь там, где падала ее тень, трава вмиг седела, берясь игольчатым инеем. Окошко воды в ямке сделалось белесым и мутным.

Охотник поднялся. Ожидание, тянувшееся все ночь, закончилось. Он надеялся увидеть ее и страшился встречи. И вот теперь ведьма стоит совсем близко – такая узнаваемая до последней черточки, такая чужая. Большие глаза непроглядны, как гагаты. Хрупки ключицы в вырезе платья. На тонком запястье – тяжелый, бронзовый браслет.

– Соскучился? – она знакомо склонила голову, темные волосы легли на плечо.

– Да.

Он не солгал, она чуяла фальшь, как рысь капканы. Не поверит – сразу уйдет. А сейчас осталась, слегка щуря глаза, в которых не отражалось, кажется, ничего.

– Зачем же меч прихватил? – ее губы тронула насмешливая улыбка.

Охотник держал меч опущенным. По серебристому металлу тек, насыщаясь тьмой, витой узор чеканки. Меч тоже чуял фальшь в людях. Он умел отличать ведьму от женщины.

Жаль, что Охотник не поверил ему сразу… Или не жаль?

– Ты любил меня, Охотник. Я знаю, – Ведьма подняла тонкопалую руку, коснулась воздуха щепотью, будто пытаясь смахнуть паутину перед собой. Удивленно дрогнули ее брови: – Нет, не так… Ты все еще любишь меня, Охотник.

– Да, – он не отвел глаз.

Ведьма с недоверчивой надеждой глядела на Охотника. Наконец, припухшие, с царапинкой губы шевельнулись:

– Ты не лжешь, я чувствую.

– Не лгу. – Охотник ронял реплики отрывисто, не в силах молчать, но отгораживаясь короткостью, как оберегом.

Ведьма помедлила, жадно всматриваясь в лицо собеседника, почти зачарованно приблизилась к нему. Красное платье ласкало лиловые свечки шалфея истрепанным подолом. На землю беззвучно сыпались крошечные лепестки.

И вдруг…

– Что это? – Ведьма в ужасе опустила голову. Улыбка сбежала с ее лица вместе с краской. И мягкие черты неприятно и хищно заострились.

Босые ноги стояли в центре начерченной на земле окружности, перечеркнутой четырьмя линиями – восемь спиц в колесе. Не сразу заметишь в траве, если не смотреть вниз.

– Ты обманул меня! – в резко охрипшем голосе Ведьмы плеснулись ужас и боль.

– Я не могу позволить тебе уйти.

– Ты заманил меня в ловушку! Ты!

– Да.

Третий раз прозвучало «да», значительнее предыдущих. Будто стальное кольцо защелкнулось. Ведьма села наземь, красная юбка с черной влажной каймой по краю легла колоколом, длинные волосы рассыпались по плечам. Молочная кожа лица, шеи, рук светилась в предрассветном сумраке. А глаза, напротив, пугали тянущим мраком.

– Почему?

– Ты губишь людей.

– Не смеши меня, Охотник! Люди в городке счастливы. С тех пор, как я поселилась там, они не знают горя.

– Зато его сполна познали те, кто жил по соседству. Ты ведь знаешь, Ведьма, что в округе на дни пути во все стороны лишь мертвые дома… Это ли не цена здешнего благополучия?

– Какая разница, Охотник? Умирают одни, выживают другие. Это закон природы. Ты думаешь, что спасаешь людей? Но видишь там зарево? Это горожане идут сюда с огнем. Они увидят, как ты убьешь меня. Их спасительницу и благодетельницу. Как думаешь, будут ли они тебе благодарны?

– Я расскажу им про селение Речное, или про город Мирнов, и про иные города и поселки, в которых появлялась женщина в красном платье. На их месте теперь пустоши и стервятники.

– Что тебе за дело до прочих? Ты мог бы быть счастлив. Здесь и сейчас. Со мной. Забыть про все и помнить лишь день, когда ты сам встретил женщину в красном платье на околице чужого городка.

Охотник молчал, криво стиснув рот. Ветер нес издалека гул взволнованных голосов. Запах дыма стал сильнее и тревожнее. В нем не было обещания сытого тепла и покоя. Он горчил бедой.

– Скоро благодарные горожане найдут нас, Охотник. Будь готов к их ненависти.

Охотник переступил с ноги на ноги. Тяжелый меч очертил дугу, срубив ненароком фиолетовые свечки шалфея и метелки серой полыни. Запах горечи усилился. Тонкие крылья носа женщины в кругу чутко дрогнули.

– Отпусти меня, Охотник!

– Нет.

Он изо всех сил хотел отвернуться, но не мог. Казалось, ведьмин взгляд вцепился в его лицо крюками. Казалось, Охотник сам держит ее взгляд, чтобы не дать себе спастись. Спрятаться за привычным ворохом оправданий.

Ведьма изогнула губы в жесткой, злой улыбке. Смертоносная, хоть и красивая тварь. Все меньше похожая на женщину, встреченную Охотником прошедшей весной. Лишь заклятие сдерживало ее.

– Я не смела надеяться, что ты изменишься ради меня. Ведь и я не стала другой с тобой рядом. Я могла бы простить тебе, что ты верен долгу и готов убить даже ту, которую любишь… Но я никогда не прощу тебе, что ты использовал свою любовь для предательства!

Лицо Ведьмы исказилось яростью. Она вскочила на ноги, с неистовой силой ударившись о невидимую преграду, заметалась внутри круга, тщетно пытаясь вырваться наружу. И замерла прямо напротив Охотника, тяжело, со всхлипом дыша:

– Я проклинаю тебя, Охотник! Солнце никогда не взойдет для тебя! Отныне все, кого ты осмелишься полюбить, обречены на страдания. Люди проклянут и изгонят тебя! Не знать тебе больше покоя…

…Без звука тяжелый клинок рассек густой, напоенный дымом воздух. Пахнуло свежей кровью. Лес вздохнул, качнув хвойными лапами, вздрогнув дубовыми ветвями. С осин разом осыпались листья. Стих говорливый ключ. Сквозь жидкую рощицу возле мельницы текла цепь факельных огней. Люди один за другим выходили на открытое пространство.

Я лишен права различать солнце в небе…

Но я знаю, что оно там. И еще солнца много вокруг. Я вижу его отражение в воде, я вижу блики на стеклах, я вижу его сияние в глазах других людей.

1.

…Осеннее утро выдалось ясным и теплым. Извив ленивой реки украшала россыпь искр. В синем небе полоскались, усыпанные зеленой и желтой чешуей, ветви берез. Посверкивали слюдяные нити паутинок.

В шуршащем ковре опавшей листвы упоенно сновал рыжий спаниель. Азартно зарывался носом, вилял крошечным хвостом, зазывно косился на хозяйку. Хозяйка же спаниеля, тоже рыжая, долговязая девчонка, скомкав в руках плетеный поводок, в восторженном ужасе таращилась на реку.

– Ох, что творится-то! – интеллигентного вида старичок в шляпе огорченно пристукнул резной тростью. – Ну, надо же! Это ж… Он же четыре века стоял, словно влитой! Э-эх… – Старичок махнул рукой, не в силах выразить свое отчаяние.

– Ну, знать, настало время рухнуть, – хмыкнул кто-то.

– Небось, не сам упал, – подсказали с другой стороны.

Золотистый спаниель вспугнул ошалевшую от запоздалого тепла крупную бабочку и, звонко тявкнув, понесся следом, чуть не сбив с ног хозяйку.

Ян вздрогнул от неожиданности и, чтобы скрыть замешательство, глотнул минералки из бутылки. В воде отражалось солнце и казалось, что в сосуде тоже плескается разбавленное золото.

– Его работа, – уверенно, даже с некоторым вызовом заявил притормозивший велосипедист, криво утвердившись одной ногой в ворохе листвы на обочине.

– Да ну, он же вроде наоборот должен… ну, помогать, – рыжая девчонка пыталась распутать затянувшийся узел на поводке, а виноватый спаниель крутился возле ее туфель.

– А это отдачей шарахнуло, – авторитетно пояснил велосипедист, с интересом поглядывая на девчонку.

– Я жаловаться буду, – неизвестно к кому обращаясь, пообещал старичок, пригвоздив своей палкой к земле целую стопку кленовых листков. Они беспомощно торчали из-под палки растопыренными пальцами.

– Чего жаловаться-то?

– Этот мост бесценен! Его же сам Бруго Небострой проектировал!

– Еще неизвестно на какую ценность его сменяли… Может на благополучие господина мэра! – зубоскалил велосипедист.

«Ты смотри, какой проницательный пошел народ!» – Ян невольно хмыкнул.

Слушатели дружно закивали. Рыжая девчонка стрельнула глазами из-под челки в сторону приосанившегося велосипедиста. Старичок в негодовании обернулся к Яну, ища сочувствия:

– Как же это…

Ян вдруг сообразил, что, пожалуй, единственный из всех присутствующих, да и всех гуляющих в этот ранний час по набережной, все еще упорно стоит спиной к реке. И нехотя повернулся.

Оба берега реки были обсыпаны зеваками, как бока торта – крупным цветным драже. С ближней стороны маячила пара пожарных машин, а на другом берегу, словно притихшие упитанные шмели, замерли желто-черные полицейские фургоны и горбатый буксир. Прицепленная к его тросу зеленая легковушка норовила сползти с крюка вниз по склону обратно в реку. На водной стремнине растерянно болтался катер.

Каменный мост и впрямь был красив: символическое зверье, хитро сплелось вереницей. Слоны – опоры, львы поддерживают своды, сомкнутыми панцирями черепах лежат пролеты. Длинношеие птицы покачивают в клювах кованые шары фонарей… То есть так он выглядел буквально вчера. А сегодня лишь слоны с отбитыми хоботами уныло ссутулили пустые спины, зеленеющие потеками мха и белеющие мазками птичьего помета. Вода меж их ног все еще взбаламучена и кружит клочья пены.

Жаль… Ян вздохнул.

– Сегодня спозаранку мне так плохо, так душно стало, – поделилась с окружающими дородная дама с корзинкой, ощетинившейся морковными хвостами. – Уж я подумала, что покушала несвежего. А тут вдруг как затрещит, как застонет… Я в окошко глянула, а моста-то и нет! Пылища – тучей, а моста нет! – присовокупила она, довольная всеобщим вниманием.

– Ой, и у меня с утра все молоко разом скисло, – живо подхватила женщина в берете. – Две банки вылили!

– И у нас, – тихонько вставила молодая мамаша с коляской. – Все-все молоко.

Ее круглощекий малыш голубоглазо воззрился прямо на Яна. И в младенческом взгляде тоже померещилось обвинение в потраве молочного продукта.

– Я слыхала, этот самый горелом рядом живет… – тетка в розовой кофте, усеянной вязаными шишечками, словно бродячая собака – колтунами, драматически выдержала паузу.

Ян неприязненно дернул ртом. Вот всегда находятся такие болтливые и дотошные тетки в безразмерных кофтах.

– Это ж верный признак разбитого проклятья, – вещала неугомонная. – Молоко скисает враз, или вот, скажем, крупа чернеет. У меня годовой запас плесенью взялся, да жучками…

– Проветривать надо, – хихикнула рыжая девчонка.

– Ух, а я давеча за поворотом колесо проколол, – велосипедист заговорщицки наклонился к ней. – Не иначе горелом прямо здесь по дорожкам прогуливается.

Рыжая с готовностью прыснула, дурашливо округляя глаза. Ян изо всех сил делал вид, что любуется суетой вокруг моста. Старичок с палкой неодобрительно покачал головой и заметил строго:

– Вы напрасно иронизируете, молодой человек, ведь известно, что…

– И верно! – подхватила тетка в розовой кофте (старичок досадливо поморщился). – Всем известно, что вблизи от горелома всякие несчастья происходят. Огонь не горит, зеркала трескаются… А еще бывает, что вода горчит. Не заметил кто? – тетка требовательно обвела взглядом мигом притихших слушателей.

Присутствующие боязливо завертелись, передавая вопрос, как горячий уголь, и не прошло и минуты, как все заметили недопитую бутылку минералки в руке Яна. Ему вдруг померещилось, что бутылка раскалилась добела и жжет ладонь. Ну, только этого еще не хватало!

Под прицельными взорами Ян демонстративно отпил из горлышка. Простая вода ударила в нос не хуже газировки. Он поперхнулся, аж слезы из глаз брызнули. Зеваки дружно охнули.

– Я с прошением пойду, – неуверенно решила женщина в берете. – В магистрат. Может, мне деньги за молоко вернут?

Выскользнувшая из Яновой вспотевшей ладони бутылка юрко прыгнула в листья. Встала торчком, даже не разлившись. Отпрянувший, было, спаниель потянулся обнюхать ее.

– Фу! – тревожно вскрикнула рыжая девчонка, дергая собаку за поводок. – Пошли домой!

Вот именно. Отправлялись бы вы все домой или куда вам там надо… Ян с досадой нагнулся за бутылкой, краем глаза наблюдая, как зрители торопливо неохотно расходятся. За рыжей девчонкой покатил велосипедист.

– Себастьян!

Выуженная из опада бутылка чуть снова не выскочила из рук. Пусть оклик мне померещился! – взмолился Ян, не понимая головы. Не тут-то было.

– Тебя непросто найти…

– Я старался, – с досадой проворчал Ян, выпрямившись в полный рост.

Пьетр натянуто улыбнулся, поправляя сбившийся ворот вельветовой куртки. Кудрявая, плохо стриженная шевелюра растрепалась, круглые щеки порозовели. Спешил, запыхался и точно знал, куда идти. Откуда?

Ян повел глазами вокруг. По веткам ближайшей ольхи прыгали синицы. На верхушке клена хмуро нахохлилась ворона. Деловитые белки сновали по кедрам. По дорожке, вслед за хозяйкой, часто оглядываясь, семенил спаниель.

Полно зверья вокруг… Но слишком мелкое для Евы. Или кто-то из людей? Вон, например та малявка с большой спортивной сумкой, что стоит поодаль, долбя мыском туфли землю… Показалось, или она наблюдает исподлобья?

– Я знал, что ты по утрам бегаешь по набережной, а Ева смогла тебя… – Пьетр встретился с Яном взглядом и осекся.

– А теперь скажи им, что ошибся, – тихим, зловещим голосом велел Ян. – Скажи, что я убежал слишком далеко и не вернусь до понедельника.

– Очень срочное дело, – попытался вразумить сконфуженный Пьетр.

– Плевать, – Ян любезно улыбнулся.

– Этот мост, – Пьетр с несчастным видом кивнул в сторону живописный развалин, – представлял собой огромную художественную ценность не только для города… – помявшись, он виновато добавил: – А еще меня просили напомнить, что город предоставил тебе убежище в обмен на услуги.

– Разве я не оказываю этому городу достаточно услуг? – процедил Ян сквозь зубы.

– Ну, мост все-таки…

Нет. Не отстанет. Этот не отстанет.

– Ладно, что там стряслось?

– Сегодня утром, перед рассветом произошло нечто странное с Замком. Люди говорят, вроде бы он… э-э… вздохнул!

Ян моргнул от неожиданности. И даже злиться перестал.

– Что значит «вздохнул»?

– Так описали очевидцы.

Ян и Пьетр синхронно повернулись к востоку. Там, возвышаясь над разлохмаченной щеткой парка, над четкими скатами черепичных крыш дальних домов высилась громада Замка Тысячи башен. Очень похожая на связку остро заточенных карандашей, поставленных вертикально. Как могла вздыхать эта каменная махина?

– Может, просел фундамент. – Раздражение снова рвалось помимо воли. – Пусть позовут каменщиков.

– Согласно городской легенде, Замок вздыхает к большой беде.

– И часто он это проделывает? – Ян скептически приподнял бровь.

– В последний раз почти сто лет назад. Как раз перед великим наводнением. Тогда старый город весь ушел под воду.

– Ладно… – сдаваться все равно придется, так хоть сделать это с минимальным ущербом для самолюбия. – Передай им, что завтра с утра приду.

– Сегодня, – настойчиво поправил Пьетр.

– Сегодня воскресенье, – уперся Ян. – Выходной. Я и так ночью работал.

Пьетр покосился в сторону моста. Цветное драже зевак по берегам постепенно перекатилось поближе к развалинам, где тягач, натужно ревя, поволок зацепленную легковушку прочь. Судя по отсутствию скорых и особой суеты, никто при падении машины в воду не пострадал. Как она вообще оказалась на мосту, который из-за ветхости и пресловутой ценности был доступен только пешеходам?

– Я нездоров, – угрюмо выдал Ян последний аргумент. – Голова болит.

– Так у меня таблетки с собой! – оживился Пьетр.

Ян с бессильным отвращением наблюдал, как собеседник запасливо извлекает из кармана еще даже не вскрытую упаковку. Маячившая на макушке клена ворона перелетела на нижний сук и ехидно поблескивала черным глазом.

– Обойдусь…

– Еще у меня платок чистый, – предложил неуверенно Пьетр, и в самом деле вынимая из другого кармана клетчатый отглаженный платок. В углу его красовалась настоящая вышитая монограмма.

– И что?

– Я подумал… Может, ты захочешь обтереть бутылку? Я видел, как ты уронил ее, а набережная оживленное место, здесь столько всякой заразы… – голос Петра постепенно угасал, пока не выродился в робкий шепот.

– Главная зараза в этом городе – это я сам, – доверительно сообщил Ян и хлебнул безвкусной минералки. – Ладно. Встретимся через час возле Замка.

Очередной из бесчисленных карманов Пьетра сладкоголосо замурлыкал: «Ах, моя милая Августа…» Пьетр торопливо вытащил потрепанный телефон, состроив в адрес Яна извиняющуюся гримасу.

– Да, дорогая!.. Что?.. Нет, боюсь, я буду занят до полудня… Да, очень срочно… Девочек я покормил, только Агнесса капризничала, но в парк их отвести не смогу, наверное. А Майя… – он полуотвернулся, прикрываясь неловко плечом.

Вот дались кому-то ваши семейные дела…

Ян прикинул, куда можно пристроить опустевшую бутылку. Урн на набережной сроду не водилось. Видно, они недостаточно хорошо гармонировали с древними платанами и кленами. Зато стайки разнокалиберной пустой тары, оставленной праздными гуляками, очень украшали пейзаж. Ну, значит, еще один экземпляр чистоты картины не испортит. Не тащить же ее в самом деле домой…

Вообще-то он не имел привычки мусорить. И малодушно вздрогнул, услышав снова:

– Здравствуйте!

Просто какая-то заколдованная бутылка, – возмутился Ян, оборачиваясь.

Девчонка, бездельничавшая поодаль, похоже, заскучала, приблизилась и с детской непосредственностью протянула мозолистую ладошку. – Меня зовут Майя. Вы папин друг?

Пьетр и без того раздерганный, тоже рассеянно оглянулся, не прекращая разговор, и вдруг резко побелел, умолкнув на полуслове. Нет, даже посерел, роняя телефон, перехватывая девочку за локоть и оттягивая к себе. Хорошо хоть не с криком «фу», как давешняя хозяйка спаниеля.

– Майя! Что ты наде… – Пьетр смешался, затравленно рыскнул глазами и пролепетал сдавленно: – Я же просил тебя не… мешать.

– Привет, Майя, – сказал Ян, поскольку девочка продолжала с любопытством таращиться на него снизу вверх, слегка толкая ногой свою громоздкую сумку.

– Это моя дочка… – упавшим голосом пролепетал Пьетр. – Старшая. Я по утрам ее вожу на занятия по гимнастике, но позвонили так внезапно…

А ведь верно, малявка похожа на папу. Такая же кудрявая и круглолицая. Только крепенькая спортсменка, а не рохля, и взгляд тверже. На отцовские терзания – ноль внимания.

– Не будь идиотом, – посоветовал Ян Пьетру. – И нечего так пугаться.

Тот, конечно, не поверил. Тянул свою самостоятельную дочку, норовя запихнуть за спину. Потом сдался, поднял умолкший и треснувший телефон, удрученно потряс его. Нерешительно поднял голову:

– Я позвоню из твоего дома?

– Идемте, – недовольно буркнул Ян, сворачивая с мощеной дорожки в кусты. – Напрямик короче.

…Едва заметная, но вполне утоптанная тропа виляла среди кленов, словно потерявшаяся замызганная лента. Ветви смыкались над головой плотным, слежавшимся сводом, даже листва не сыпалась. Крепко пахло грибами. Не поверишь, что между людной набережной и населенной улицей есть такая глушь. И правильно, что не поверишь, потому что и глазом моргнуть не успеешь, как впереди встанут замшелые от сырости тылы домов. Ни одного окна, будто сплошь крепостная стена. Но тропинка уверенно ныряла в щель между зданиями.

– Доброе утро! – возникший на пути полицейский сержант в ореоле солнечного света заставил сбиться с шага и ошалело заморгать. – Ваши документы, пожалуйста.

Пьетр, не успевший затормозить, увесисто ткнулся Яну в спину и виновато охнул. Сумка, которую он забрал у дочки, поддала под колени.

– Документы? – Ян пошатнулся. – Какие еще документы?

– Удостоверяющие вашу личность, – любезно пояснил сержант. Он заступил проход на улицу, свет лился из-за его спины и толком рассмотреть что-то, кроме поблескивающих сержантских лычек на форме, не удавалось.

– Видите ли, – проговорил Ян вкрадчиво, – обычно, когда я бегаю, то всегда держу документы в зубах, ибо карманов, как вы можете заметить, у меня нет. А вот сегодня, как назло, забыл.

– Тогда вам придется пройти со мной для установления вашей личности. И вам тоже, – невозмутимый сержант указал на растерявшегося Пьетра. – И пояснить, что вы делаете в этот час в таком месте.

Пьетр снова притянул насупившуюся дочку к себе, будто заслоняясь. Ян возмутился:

– В какой «таком» месте? Я живу на этой улице вот уже два с лишним года. И еще ни разу никто не интересовался моими документами.

– Вы живете здесь? – сержант смягчился. – В котором доме?

– В восьмом.

– Это гораздо дальше по улице, – тон сержанта вновь посуровел.

– Ну и что? Мне здесь удобнее ходить.

– И часто вы здесь ходите?

– Часто… Да в чем дело?

Сержант поколебался, неловко дернул шеей, поправляя тугой ворот, и внушительно сообщил, пытаясь одновременно держать в поле зрения лица Яна, Пьетра и даже Майи:

– Вам следует знать, что на вашей улице ночью было совершено преступление, и мы проверяем всех, кто…

– Преступление? – Пьетр испуганно высунулся вперед.

Сержант чуть посторонился. И впрямь… Обычно сонная Ольховая улица оказалась прямо-таки неестественно возбужденной, как старая дева, обнаружившая под кроватью мужской башмак. На тротуаре пестро клубились аборигены, окутанные маревом взволнованного гула. Чуть дальше насупился желто-черный автомобиль городского патруля, а возле него пристроилась синяя машина, своей вызывающей непримечательностью отчего-то сразу наводящая на мысль о принадлежности к Департаменту расследований.

А еще дальше боязливо казала нос машина с символами одной из местных телекомпаний.

– Убили, что ли, кого? – озадаченно брякнул Ян наобум, и удостоился мгновенного колючего интереса сержанта:

– Что вы об этом знаете?

– Да ничего… Но не из-за воров же все так переполошились?

– В каком, вы сказали, доме вы живете? – от холода сержантских интонаций инеем подернулся чахлый плющ на стене. – Думаю, мне следует задержать вас для…

– Господин офицер, – торопливо вмешался занервничавший Пьетр, передавая сумку дочке и судорожно копаясь в карманах, – вот мои документы, и позвольте мне с вами поговорить приватно…

Вот и славно, не без облегчения подумал Ян. Это в обязанности Пьетра входит – договариваться и посредничать со всеми. А остальным пора домой.

Недовольная Майя снова поддавала коленкой возвращенную сумку и жадно разглядывала суету.

* * *

Ян поселился на Ольховой чуть больше двух лет назад, и до сих пор толком не знал, что за люди живут по соседству. О чем это говорит? Правильно, о его клинической необщительности.

Ольховая была, наверное, одна из самых коротких улиц в старом городе. Примерно тридцать домов по обе стороны мостовой, мощенной булыжником еще веков шесть назад. Все дома двухэтажные, под черепичными двускатными крышами, теснятся плечами друг к другу, словно стараясь подтолкнуть соседа поближе к маячащему вдали Замку.

– Доброе утро, господин Хмельн!

Ну, если Ян мало с кем знаком, это не значит, что окружающие наслаждаются такой же нелюдимостью. А пройти мимо столпотворения соседей все равно, что продираться через терновник. Кто-нибудь, да зацепится…

– Доброе утро, – Ян отдал дань вежливости и без энтузиазма попытался вспомнить, как же зовут лысоватого аптекаря, снабдившего его уже прорвой обезболивающего.

Не за прилавком аптекарь выглядел значительно крупнее и круглее. Если бы не фирменный пакет в его руках и резкий лекарственный запах, Ян бы вообще не вспомнил, кто это такой.

– Мадам Кроль стало нехорошо, – аптекарь встряхнул пакетом, разившим валерьянкой. Из пакета выпорхнула скомканная салфетка и упала на мостовую. – Такое несчастье, знаете ли…

– А что случилось? – не удержавшись, поинтересовался Ян, наблюдая, как возле облупившегося заборчика дома напротив, бредет полицейский, волоча за собой понурого служебного пса.

– Говорят, жертва – девушка. Ей кастетом голову разбили, – аптекарь понизил голос до приватной гнусавости. – Там, между домом Кролей и пустым по соседству…

Ян невольно впился взглядом в черную, заросшую шиповником, тень между строениями. Издалека она казалась абсолютно непроходимой, но кому, как не ему, знать, что тропа там тоже есть. И кто знает, почему сегодня он воспользовался другой дорогой к набережной.

– …вроде бы бедняжка лежала там не один день, но ее заметили, только когда…м-м… запах и мухи! Тело уже увезли, но они все еще надеются что-нибудь найти…

Возле синей машины переговаривались двое – один в форменном облачении, другой в коричневом плаще, мятом настолько, что казался скроенным из древесной коры. Зеваки держались на почтительном расстоянии, за лентой ограждения. Но можно поклясться, что все уши были навострены в сторону этой угрюмой парочки. Будь они заячьи – вышло бы эффектнее.

– Скорее всего, тот же псих, что нападает на женщин, – последняя реплика аптекаря вползла в сознание словно холодная, скользкая змея.

Ян пробормотал нечто невнятно-сожалеющее, огибая общительного фармацевта.

– …лекарство готово, заходите забрать! – слегка разочарованно крикнул тот ему вслед. Второй мятый комок салфетки выпал из пакета и невесомо поскакал по камням.

Пройти мимо. Ни на что больше не глазеть. Чтобы добраться до своего дома, придется миновать это столпотворение, но это не значит, что нужно таращиться… И двух недель не прошло со злополучного дня, проведенного на Колокольне. И пусть сейчас здесь тела уже нет, все равно не хочется смотреть.

Он мог пройти той же тропой и наткнуться на труп. Он должен был там пройти, как обычно. Как и на Колокольне… Да ну, брось! Совпадение!

– Простите, пожалуйста, вы живете на этой улице? – стройная и медно-рыжая девушка, заступила путь и смотрела вопросительно.

Везет сегодня на рыжих. И незнакомых. Среди соседей даже необщительный Ян такую эффектную зеленоглазку точно заметил бы.

– Судя по вашему виду, вы местный, – утвердительно заявила девушка.

– А в чем, по-вашему, проявилось мое сходство с местными? – поразился Ян невольно, оглядываясь на прочих обитателей Ольховой, высыпавших наружу из нор. Преимущественно пожилых, раздобревших и одетых по-домашнему, то есть вразнобой и наспех. Воскресное утро, знаете ли…

Девушка улыбнулась:

– Обычно ценители утренних тренировок не отлучаются слишком далеко от дома.

– Просто бежал мимо. Здесь экологически чистая зона, тут все бегают.

– А он тоже с вами бегает? Прямо в костюме и с ребенком?

– Кто? – Ян с недоумением обернулся и обнаружил забытого Пьетра. Тот топтался поодаль, держа за руку дочку. Заискивающе улыбнулся, но выглядел озабоченным. Видно, беседа с сержантом прошла нелегко. И когда только успел нагнать?

– Знаете, – доверительно произнесла рыжая, слегка подавшись к Яну, – сознаться, что вы местный – вовсе не преступление, – она лукаво щурилась.

Солнце золотило растрепавшиеся пряди у лица, подчеркивая молочного оттенка чистую кожу. Остальные волосы были собраны в высокий хвост, качавшийся каждый раз, когда девушка склоняла голову. В голубых ярких глазах незнакомки плавали искорки-рыбки. И вырез шелковой блузки был в меру смел.

Как тут пройти мимо?

– А у вас симпатия именно к местным жителям? – Ян невольно потянулся навстречу, усмехнувшись краем рта. – Тогда да, сознаюсь, я живу на этой улице.

– Отлично! – собеседница деловито выставила вперед кулачок с диктофоном. – Я корреспондент газеты «Городские часы». Позвольте несколько вопросов?

Ну вот… А уж он было подумал…

– Да задавайте сколько угодно. Главное, чтобы вы не ждали ответов.

Рыжая огорчилась. Или сделала вид, что огорчилась. Почему-то поверить, что такая девушка легко сдается, было невозможно. Но все равно в качестве утешения Ян посоветовал:

– Лучше расспросите во-он тех людей. Они гораздо охотнее поделятся наболевшим.

– Я отлично знаю, чем они поделятся, – девушка даже не повернула головы в указанную сторону. – Боюсь, сплетни, это не то, что мне хотелось бы знать. Именно поэтому я обратилась к вам…

Ну, немножко лести и проникновенный взгляд в сени длиннющих ресниц, конечно, способен разъесть даже черствый панцирь. Как и умелое движение плечом, позволяющее шелковой блузке чуть плотнее облечь высокую грудь. Немного дешево, но всегда работает.

– Хорошо, – уступил Ян. – Что вы хотели узнать?

– Например, отчего жизнь на околицах стала не в пример опаснее, чем раньше?

– Хм… С этим вопросом вам бы лучше к ребятам в форме обратиться, – Ян кивнул на полицейских. – Это, вроде, в их компетенции.

Журналистка отрицательно покачала головой:

– Речь идет не об обычных преступлениях. Что-то странное происходит на окраинах и возле Замка.

– Про Замок ничего не скажу, а что у нас тут странного?

– По слухам, в заповеднике завелся монстр. Люди болтают, что его видели чуть ли не на здешних улицах.

Ян сделал мысленную заметку. С Евой надо поговорить, а то мало ли… А вслух нейтрально возразил:

– Из леса может выбраться всякое. На то есть егерская служба. Пусть жалуются.

– Мост недалеко рухнул.

– Да, я видел. Печально. Но ему от роду не один век, так что неудивительно.

– А еще у людей зеркала потрескались.

– Хм-м…. Бывает.

– Говорят, на этой улице живет городской горелом?

– Что, действительно так говорят? – неприятно удивился Ян.

– Вас это беспокоит?

– Такие известия плохо сказываются на стоимости недвижимости.

– Не волнуйтесь, пока не говорят, – собеседница не сводила с него изучающего взгляда. – Но у меня свои хорошие источники.

– Ну, в таком случае обратитесь за подтверждением к вашим источникам. А я ничем не могу вам помочь. Тем более, что за раскрытие места обитания сего неприятного субъекта полагается серьезное наказание.

– А если сам субъект раскроет его?

– Это гипотетический вопрос?

– Мне кажется, что вы знаете ответ. И отнюдь не гипотетический.

– Да с чего вы взяли? – Ян невольно засмеялся. Давно уже прошли времена, когда он велся на такие разговоры и внутренне обмирал от малейшего намека.

Рыжая снова прищурилась, но уже иначе, не пытаясь играть с собеседником. Исчезла нарочито милая улыбка, изменилась поза. Даже блузка, кажется, сама собой застегнула провокационную пуговку. Построжев, девушка проницательно заметила: