Текст книги "Страсть искажает все (СИ)"
Автор книги: Юлия Михалина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)
27 глава
2001 год
– Эй, Фартовый!
Услышав знакомый голос позади, Чернышевский устало прикрыл веки, крепче сжал лопату. До этого разгребал завалы снега, сейчас попытался взять себя в руки, чтобы хорошенько не накостылять подошедшему.
– Чего тебе? – Процедил сквозь зубы осматриваясь. Убеждаясь, что хотя бы на расстоянии ближайших пары метров нет лишних ушей.
– Мне? Ничего. – С издевкой отмахнулся мужчина. – Решил напомнить, что часики тикают, время идет. У тебя остались сутки для выполнения уговора.
– Знаю. – Нехотя согласился, проследив за прошедшим мимо мужиком тоже расчищающим территорию.
– Или передумал? Если да, ты скажи. Тузу ничего не стоит маякнуть на волю, твою девчонку быстро оприходуют.
– Хватит угрожать! – Оборачиваясь к собеседнику, выкрикнул Олег.
– Не кипятись. – Довольно ухмыляясь, осадил – Туз попросил уточнить: да или нет? Сам понимаешь, риск благородное дело, если не рискуешь собственной жизнью. Туз, давая тебе время, очень рискует.
– Я похож на того, кто не сдерживает данного слова?
– Ты похож на того, кто не шибко стремится марать руки в крови. Даже во имя справедливости.
– Хороша справедливость. – Процедил Чернышевский, осматривая стоящего напротив.
– Так что мне говорить Тузу? – Сокрушенно поцокал языком: – Он не любит разочаровываться в людях.
– У меня есть время. Дайте сутки, до завтрашнего вечера.
Оппонент неопределенно кивнул, а Чернышевский, продолжив работу, ворчливо подметил:
– Можешь так и доложить Тузу. – Загребая снег у ног заключенного. – Отойди, Тузик. У меня еще работы полно.
На что мужчина, немного помявшись, вытащил из кармана сигарету, зажал в зубах и, отвернувшись, пошел к корпусу колонии.
– Твою мать! – Выругался Олег, раздраженно пнув ногой кучу снега, отчего впереди образовалась снежное облако, и принялся еще неистовее кидать лопатой.
Он ненавидел всех вокруг. Начиная с Туза, поставившего в безвыходное положение, заканчивая самим собой, нелепо поведшемуся на стандартный тюремный развод. Как можно быть таким глупым, чтобы раскрыть тайны и душевные переживания безжалостному и хладнокровному авторитетному вору?..
Покровительства, бляха муха, захотелось! Не учел одно маленькое такое обстоятельство, зона – это место, где за любую помощь приходится расплачиваться. Порой чересчур жестко. В этот раз цена особенно высока. Принцип «ты или тебя» несколько исказился.
За себя Чернышевский мог постоять. Справился уж как-то, если бы на него свалилась очередная порция претензий окружающих. После злополучного предложения Туза и вполне ожидаемого проигрыша, имея право выбора, уже не смел выбирать. Выбор предопределен. Когда дело касалось Ритки, Олег прекращал мыслить здраво. Ради неё готов поступиться любыми принципами. Хотя до последнего надеялся и верил, что этого не понадобится, но…
Ни хера он не Фартовый! Близко такого нет. Что в первый раз обставил Туза в картах ничегошеньки не значит. Возможно, маститый картежник предпочел подыграть, чтобы расположив к себе, нанести удар в самый неожиданный момент. Возможно, истинная случайность. Никто не узнает.
Игра с Тузиком в буру было изначально чистой воды авантюрой. Но разве предполагал, что эта мелкая шестерка положенца окажется настолько опытным игроком? Не предполагал, а стоило. Находясь под покровительством лучшего шулера их захолустного городка, области, или всей страны немудрено, что Тузик постиг азы и уловки карточных игр. Вероятно, в будущем метил на место авторитета. Но какое дело до всего Олегу? Ныне его должно волновать совершенно иное. А именно предстоящее убийство Волка. Убийство, совершенное им же.
Черт подери, проиграв одну-единственную игру, проиграл всё. Плевать, что выбора не было. Стоило вовремя остановиться, отказаться… Хотя, поздно сокрушаться. Нужно что-то решать. Времени осталось не так-то много.
Тем незадачливым вечером Туз дал Чернышевскому отсрочку. Как тогда выразился «целую неделю, чтобы настроиться и решиться на серьезный шаг». Так много и так мало одновременно. В тот вечер Олег благодарил и за подобную поблажку, теперь не знал, что со всем этим делать.
Мужчина до последнего верил, что как-то выкрутится, найдет способ избежать исполнения договоренности. Ожидал, что Туз одумается, позовет к себе и скажет, что это нелепая шутка. Что никого никому, а тем паче Олегу, не нужно убивать. Что угрозы Ритке блажь, нет никаких связей, и никогда не было. Но…
Время шло. Дни, обычно тянувшиеся медленнее резины, в этот раз сменяли друг друга с невероятной скоростью. У Чернышевского остались всего сутки. Сутки, чтобы сидящий в тюрьме за убийство, но никогда не совершавший подобного, наконец, оправдал приговор и стал настоящим душегубом. Пускай врага, но живого человека. Пускай того, кто на своем веку совершил гораздо больше плохого.
Какое Олег имеет право судить других? Кто он такой? Как исполнит приговор, подвластный одному Господу Богу. Но это необходимо сделать не для себя. Ради Ритки. Если не оградит от новой опасности, пускай и таким кощунственным способом, никогда себе не простит…
Сегодня Олег оттягивал возвращение в камеру как мог. Расчистил закрепленную за собой территорию, пособил еще паре арестантов. Всё думал и думал. Как избежать приговора, но не поставить под угрозу жизнь Ритки? В голову, как назло, ничего толкового не приходило. А чего хотел? За неделю не придумал, а тут бах! и решение всех проблем? Черта с два! Но и придумать, как убить живого человека не мог.
Подойти к Волку, заявив что-то вроде: «Извини, я должен тебя убить», придушить при множестве любопытных? Да его другие раздерут прежде, чем успеет лишить противника глотка воздуха.
Или за завтраком пырнуть вилкой или ножом в сердце? Тогда сразу не убьют, но администрация, ставшая свидетелями, точно припишет лет десять к имеющемуся сроку. Половина жизни в тюрьме не самая лучшая перспектива. Еще и из-за какой-то гнусной твари.
Подкрасться в ночи и придушить подушкой? И какой он после этого мужчина? Пойти против безоружного человека легко, но не достойно ни капли уважения. А нужно ли Олегу здесь чье-то уважение? Вряд ли. Но лишиться собственного – гибели подобно.
Что тогда? Как? Вызвать на честный бой и будь что будет? Для подобного необходим повод. Волк хоть и нервировал регулярно, но давно не цеплял столь сильно, чтобы убедить того и окружающих в необходимости боя.
С множеством туманных мыслей Чернышевский зашел в хату. На миг шум поутих. Мужики, словно застигнутые на преступлении, замолчали переглядываясь. Стоило Олегу показать удивление, озадаченно оглядев камеру, тюремная жизнь опять потекла размеренным чередом. Гул голосов возобновился, каждый занялся своим делом. Вроде бы всё, как всегда. Но что-то смущало.
Было время, когда его появление в камере вызывало схожую реакцию. Но всегда тому находился повод – поход к Тузу, выигрыш в буру, попытки прижиться среди остальных… Всё давно поменялось. Олег стал таким же полноправным жителем хаты, если так можно назвать, и хотели того или нет, мириться приходилось. И ведь мирились. Во всяком случае, мужчине казалось именно так. Даже Волк. Которого, к слову, почему-то не наблюдалось. Что довольно удивительно.
Обычно смотрящий камеры в этот час чифирил с прихлебателями за общаком. Неужели именно поэтому сегодня в воздухе витала особая атмосфера предопределенности? Будто что-то затевалось. И это что-то вовсе не сомнительные планы Чернышевского. Или всему виной душевные терзания из-за предстоящего нелегкого решения… Разобраться не успел. Всё прояснилось гораздо быстрее и неожиданнее.
Олег как раз заливал горстку чая кипятком, когда в камеру влетел запыхавшийся Тузик. Торопливо поздоровавшись с парой зэков, целенаправленно кинулся к столику. Плюхнувшись на стул, невнятно пробормотал, чтобы слышал лишь Чернышевский:
– Чаи гоняешь? Правильно, нельзя лишать себя перед смертью последнего удовольствия. Но я бы на твоем месте, – Оглянувшись к выходу, нервно сглотнул. – Валил с зоны и как можно быстрее.
– Чего? – Непонимающе выдал мужчина, усаживаясь напротив. Лихорадочно помешивая ложкой заваренный напиток: – Я сказал, дайте время до завтрашнего вечера.
– Бля**, теперь нахер никому не нужно твое время и уговори! – Шикнул Тузик, поддаваясь вперед – Кирдык тебе, Фартовый, уже сегодня ночью будет. Поздравляю, доигрался. Благодаря тебе завтра для нас всех может не наступить.
– Тузик, ты чего несешь? – Прикрикнул Олег громче, чем следовало, тем самым привлекая излишнее внимание других к разговору. Заметив осуждение собеседника, спокойнее переспросил: – Что случилось? Туз передумал, что ли?
– Туз в большой заднице из-за тебя. – Провожая безразличным взглядом прошедшего мимо заключенного. – Сегодня случилось то, чего больше всего опасались – Сизый, кажется, развязал Волку руки и тот пошел разбираться с Тузом. И одному Богу известно, чего псих сделает с положенцем. А потом и к тебе доберется. Это конец, понимаешь, Фартовый. Конец.
Несколько мгновений Олег сидел неподвижно, пытаясь осмыслить информацию и вычленить наиболее важную из многочисленного потока слов Тузика.
Волк пошел разбираться с Тузом… Завтра может не наступить… Это конец…
С одной стороны, если Волк реально что-то содеет с Тузом, не понадобится выполнять условия сделки. Выбор, столько мучивший днями и ночами, автоматически отпадет. А с другой, где гарантия, что Туз не успеет дать указания на волю, или тот же Тузик не посуетится, и Ритка окажется в опасности.
Разом вспомнились слова авторитета, что не будет Туза, не будет покровительства, месть Волка настигнет и Чернышевского. А еще, как бы глупо ни звучало, невзирая на угрозы вора, Олег обязан тому за относительно мирную жизнь на зоне.
– Не понял, почему сидишь тут и так спокойно говоришь об этом? – Подскочив, вспыхнул мужчина.
– Что я могу сделать? – Оскалился Тузик. – Я с Волком открыто не враждовал и не представляю серьезной опасности, чтобы от меня избавляться.
– Но как же Туз? – Недоуменно пробормотал Чернышевский. – Вы ведь в одной повязке. Ты у него на побегушках был, и так запросто оставил на растерзание Волку?
– Фартовый, харе играть в благородство. – Тузик нагло потянулся к кружке чая Олега. – Мы не в том месте. Когда дело касается собственной шкуры, каждый сам за себя. По твоей милости Туз всё равно нежилец, а мне жить охота.
– Ты, вообще, слышишь, что говоришь? – Возмутился Чернышевский и, хватая Тузика за шкирку, выдернул из-за стола: – Надо что-то делать!
– Поздно! – Выплюнул мужчина, вырываясь из стального захвата. – Раньше стоило думать! Сейчас Волк порешит Туза, а на воле порешат твою Ритку.
– Что ты сказал? – Упоминание девушки заслепило Олега лютой ненавистью, и он яростнее встряхнул Тузика. – Туз уже дал указания своим людям насчет Риты?! Ну же, говори!
Наверное, Чернышевский выглядел по-настоящему взбешенным. Никто из сокамерников не решался вмешаться, с любопытством посматривая на неожиданные разборки.
Тузик вздрогнул и, заикаясь, промямлил:
– Н-не знаю, п-правда. Туз планировал подождать до завтра. Но, скорее всего, предупредил на случай форс-мажора. Он предо мной не отчитывался.
– Ёлки. Зеленые. – Шикнул Олег.
Грубо бросив Тузика, отчего тот со всей дури плюхнулся обратно на стул, поторопился к выходу из камеры. Благо, время еще позволяло беспрепятственно передвигаться по территории.
Чернышевский не соображал, что делает и тем более не думал о последствиях. Сколько раз слышал предупреждения от сокамерников, мирящихся с негласными правилами, сколько читал во время учебы – когда идут разборки сильных мира сего, в данном случае криминального, лучше отойти в сторону и не влезать. Умом понимал, но куда девался ум, когда речь заходила о Маргарите.
Тут не до возвращения долгов авторитету за крышевание. Не до страхов перед Волком и последствиями, которые последуют, помешай осуществлению давнего плана по ликвидации положенца. Главное, не допустить самого страшного. Чтобы его мучения здесь не оказались напрасными. Чтобы та, что находится относительно на свободе, в который раз не пострадала из-за его неспособности постоять за родного человека…
Олегу казалось, что дорога до одиночной камеры бесконечная. Он бежал, расталкивая случайно встречающихся на пути осужденных, игнорируя конвоиров. Словно обезумел. Казалось, им двигала неведомая сила ненависти и озлобленности. Когда, наконец, влетел в коморку положенца, с ужасом застыл на пороге.
Спиной к двери стоял Волк и что-то свирепо втолковывал. По бокам от него увивались Трюфель и Шнырь. На табурете напротив сидел Туз. Расставив ноги и по инерции тасуя колоду карт, не походил на человека, которому грозит смертельная опасность. Впрочем, в его положении не имел права показывать страх. Или его действительно не было. Авторитет, страшащийся примитивных самозванцев, уже не авторитет.
Появление Чернышевского не вызвало ни капли удивления, что дало понять – его ждали. Во всяком случае, приторная улыбка вызвана однозначно не неожиданностью. Мелькнула мысль, что Тузик подстроил слезливые речи специально, чтобы заманить сюда. Но Олег благополучно отогнал от себя подобную догадку.
Реакция Волка была прямо противоположной. Углядев на лице Туза ухмылку, умолк. Медленно, показывая превосходство, повернулся назад.
– Что происходит? – Взбудоражено окликнул Чернышевский.
– Опаньки, а этот чего тут делает? – Опережая главного, подхватил Трюфель.
– Фартовый мусорок. – Растягивая слова, провозгласил Волк. Взглянул на кавказца. – Пришел разделить участь старшего товарища? Это ты вовремя. Правильно. Чтобы я одним махом вас уделал и не марался лишний раз.
– Не трогай парня, Волк. – Отозвался Туз, сбрасывая с Олега мимолетное оцепенение. – Не соперник он тебе в борьбе за моё тепленькое местечко.
Нахмурившись, Чернышевский удивленно уставился на авторитета. После угроз Ритке ожидал чего угодно, но не простых, вместе с тем важных слов поддержки и некой защиты. Покровительства.
– Естественно, не соперник. – Хмыкнул Волк, стоя спиной к Тузу, но лицом к Олегу. – Где видано, чтобы ментяра всю зону держал! – Надвигаясь на мужчину, толкнул руками в грудь, отмечая высокомерно: – Как думаешь, кого первого придется приструнить, заняв место положенца?
– Он-то хоть и ментяра, но человек хороший. – Многозначительно подмигнув Чернышевскому, вмешался кавказец: – Настоящий.
– Судишь по тому, что он прибежал твою задницу прикрывать? – Ядовито выплюнул Волк в лицо Олегу. – Не то что твой Тузик, да?
– Тузик трусом оказался. Слабаком. – Поднявшись, фыркнул авторитет. – Ты такой же. И до чужого жадный. Смутные времена наступают, раз ставят такого, как ты на зоне.
По мере рассуждений Туза, Олег видел как зрачки Волка сужаются, на скулах начинают играть желваки, а пальцы крепче сжимаются на кофте робы. Злился. Слышать правду не любит никто. Особенно если правда не шибко сходится собственными суждениями.
В какие-то доли секунды Чернышевский вдруг уразумел, отчетливее, чем за прошедшую неделю – Туз прав. Выйдет покровитель на волю, или что ныне более актуально, погибнет, Олегу тоже не жить. Волк его не оставит и не забудет о былых недоразумениях. В лучшем случае позволят уйти сейчас, тем самым оттянув момент «истины», а в худшем… Хотя, кто знает, что хуже – умереть сразу, или растянуть мучения на неопределенный срок.
– Туз, ты… – Цедя сквозь зубы, брезгливо оттолкнул Чернышевского от себя, обернулся к положенцу: – Так жалок с этими картами.
– Нет, Волк. – Равнодушно качнув головой, кавказец вытянул из колоды несколько карт, складывая веером, но не вскрываясь. – Жалок тот, кто, делая большие ставки, недооценивает соперника, не принимая во внимание, что у того на руках могут оказаться весомые козыри. – Обращаясь скорее к Олегу: – Главное, верно ими воспользоваться. Вот у Фартового есть один козырь. – Оборачивая к мужчинам червового туза. – Который независимо от итогов сегодняшнего дня, будет ожидать на воле. Но если он не воспользуется вторым, – Далее последовал трефовый туз. – Третий, – Показал бубнового. – Никогда не обретет. Но что такое один козырь, – Ставя в противовес пикового туза в другой руке. – Против троих сразу? Выбор очевиден, не правда ли, Олег?
– Наверное. – Невразумительно отмахнулся Чернышевский. Мысленно прибавив: «Выбор жизни ценой в жизнь…»
Какое нелепое стечение обстоятельств! Какая безумная ирония!
Туз не обманет – Ритка останется жить в любом случае. Угрозы беспочвенны и нелепы. Но какая жизнь её ждет дальше, если Олег позволит убить себя Волку? Что тот убьет, сомнений нет. Чрезвычайно пышущий желчью и гневом. Ненавистью. Практически не имеющей никакой реальной подоплеки, кроме неподчинения. Так ничтожно мало, и так неимоверно много.
– Хватит понты гнать. Вы порядком надоели своими заумностями. – Взвился Волк, надвигаясь на Туза. – Я хоть не такой философ, но кое-что понимаю. На данный момент, что светские беседы затянулись. Пора кончать с этим.
– Не мешкай. Давай делай то, зачем пришел. – Отрешенно проговорил положенец.
– Стойте! – Воскликнул Чернышевский, ринувшись вперед, понимая – дальше тянуть нельзя. Счет идет на секунды.
– Мужики. – Указав на Олега, Волк отдал приказ: – Хватайте его!
Прежде чем Чернышевский успел опомниться, с обеих сторон его схватили за руки шестерки смотрящего. Дальнейшие события происходили, словно на большом экране кинотеатра. Всё видишь, всё чувствуешь, но что-либо изменить не в силах. Всё давно предрешено и твое мнение никого не интересует.
– Посмотрим, надолго ли хватит картишек, нарисованных твоей кровью!
Оскалившись, Волк выхватил что-то из рук Трюфеля. Дерзко поворачиваясь к Тузу, ударил тому в грудь. Секунда – взгляд кавказца помутнел. Колода карт россыпью взметнулась на пол. Выглядывая из-за спины собственного убийцы, с уст сорвался хриплый стон, а губы озарила непостижимая к месту усмешка.
Внутри Олега будто что-то оборвалось. За свою жизнь повидал многое. Пережил смерть собственных родителей. Учебная практика не раз предусматривала выезды на места преступлений. В конце концов, он сам уже три года сидел в тюрьме за самое настоящее убийство. Казалось, можно ли удивить еще чем-то? Выходит, можно.
Видеть, как из живого человека уходит жизнь – это… Страшно? Больно? Тяжело?.. Видеть и понимать, что больше не в состоянии что-то переиграть или предотвратить. Тело скованно незримыми цепями. Дело не в хватке Шныря и Трюфеля. Хотелось кричать. Так громко, как умеет. Но с губ лишь взлетел тихий вздох в тон тому, что издал Туз.
Волк, удерживая кавказца за плечи, резко выдернул средство убийства из податливого тела, следом вбивая назад. Снова и снова. В грудь, живот, сердце. Раз за разом приближая неизбежность конца.
Туз, жадно хватая последние глотки воздуха, согнулся пополам. Он был скорее мертв, нежели жив, когда Волк пренебрежительно толкнул того на койку, крепко сжимая в ладони орудие убийства. Отвертку. Такую же, какой однажды ранили самого Олега. Кусок заржавевшего металла, по которому вязкими каплями стекала кровь.
– Волк, ты король! – Где-то у уха послышалось довольное причмокивание расслабившегося Трюфеля. – Осталось эту гниду мочконуть и все пучком.
– Трюфель, сцеди с него крови. – Скомандовал Волк, игнорируя восторженное замечание. – Надо увековечить великого авторитета в его любимом виде прикладного искусства.
– Почему я? – Возмутился тот, передернувшись от отвращения. – Я опять крайний? Может, Шнырь хоть раз напряжется?
– А Шнырь чего? – Поворачиваясь к Трюфелю, ополчился: – Я не падальщик, чтобы всякую гниль разгребать.
– Шнырь пойдет за Иглой. – Безапелляционно оборвал Волк. – Или раз такой умный, сам сделаешь колоду?
– Я не умею. – Не скрывая ужаса, пролепетал Трюфель. – И кровь сцеживать не умею. Лучше я за Иглой метнусь.
– Вы плохо понимаете? – Без тени эмоций осведомился Волк. – Трюфель? Нужно успеть прибраться, пока кум не застал.
Холодный, почти ледяной голос и угрожающий профиль сделали свое дело. Помощнички, не дающие спуску Чернышевскому, как-то разом поджались. Шнырь, отпустив Олега, промямлив невразумительное «Я быстро», вылетел из камеры. Трюфель, разжав было хватку, вдруг опомнился:
– А с этой нечистью чего делать? Пускай поможет увековечить своего дружка, крови нацедит, а потом приберется заодно. Раз не успел подсобить живому, хоть мертвому пригодится. – Толкая Чернышевского в спину.
– Наконец-то, дождался от тебя дельной мысли. – Рассудительно согласился Волк, продолжая любоваться проделанным с авторитетом. – Ну, давай, посмотрим по приколу на что эта гнида способна.
– Ага, а то одни понты гнать умеет. – Поддакнул Трюфель.
– Вот и принесет хоть какую пользу перед смертью. – Едко хохотнув. – Потом еще с себя кровушки накапаешь, чтоб нам не мараться.
Последние слова стали для Чернышевского красной тряпкой, вызывающей на поединок. Если поначалу казалось: сердце, упав, замерло, то нынче пустилось вскачь, подстегивая к решению, которое должен был принять давно. Что-то перевернулось. Выдержка и спокойствие сорвалось со спускового крючка, летя в тартарары.
То, о чем с таким хладнокровием рассуждал Волк – ужасно. Похоже, этот человек планировал перетянуть на себя не только положение главного, заслуженного вора зоны, но и перенять определенные привычки и фишки предыдущего. Карты, сделанные с помощью человеческой крови.
Что-то подсказывало Олегу в данном случае права отыграться не получит. Старый кавказец способом кровопролития лишь запугивал, но никогда не доводил до смертей или столь грязных унижений. Для Волка колода карт на крови означала лишь новую победу, вероятность очередной раз самоутвердится посредством убитого им человека.
Чернышевский не хотел умирать. Не сейчас, когда часть пути пройдена. Когда появилась надежда, что однажды будет лучший день. Не от рук этих животных. Тем более не собирался унижаться. Никоим образом. Даже если это станет путеводным билетом к относительно нормальному существованию. Существованию, в котором обязуется наступить на горло собственной гордости и достоинству. Чего не сделает никогда!
Туз. Карты. Слова-намеки о Ритке. Предупреждения, что всё равно не жить…
Ритка… Такая маленькая, хрупкая, одинокая на фото. Если он умрет, так и останется одна. В чертовом борделе.
Волк, с безумной жаждой крови.
Туз с остекленевшими зрачками. Есть человек, и сразу нет…
Унижения, ожидающие Олега, если чего-то не предпримет.
Все смешалось в голове, лишая рассудка
Старая отвертка. Колода карт. И эта… липкая кровь.
Похоже, у него остался единственный шанс на спасение.
Глубоко втянув воздух, Чернышевский, крутанулся к Трюфелю и с размаху ударил коленом в пах.
– Су*а, охренел! – Разом взвыл шестерка, согнувшись пополам и схватившись за наиболее ценное место.
– Эй, ты чё? – Обернулся на шум Волк. – Держи его, придурок!
Пытаясь ухватить Олега за локоть, поцелил отверткой. Но мужчина, вовремя увернувшись, подножкой вынудил споткнуться и с размаху влепил под дых.
– Я сейчас его поймаю! – Опомнившись от боли, пророкотал Трюфель, кидаясь к Чернышевскому с кулаками.
Переведя дыхание, Олег, игнорируя вероятную опасность и вместо того, чтобы бежать подальше отсюда, отражая выпады в свою сторону, ухватил Трюфеля за волосы на затылке. Ударил головой о собственную ногу. Услышав возню позади, что есть силы стукнул в грудь и толкнул шестерку к дверному косяку.
Моментально почувствовал, как Волк набросился сзади. Сжав горло, угрожающе приставил отвертку к телу и прошипел:
– Хватит дергаться, ментяра. Смирись, это твой конец.
Говорят, в миг близкий к смерти перед глазами прокручивается вся жизнь. Что ж, возможно, однажды Олегу доведется таким образом вернуться в прошлое. Когда-нибудь, но не сегодня. Сейчас в голове звенела единственная вразумительная мысль – выжить! Любой ценой!
– Только после тебя! – Рыкнув, Чернышевский вцепился в руку Волка с холодным оружием, пытаясь избавиться от угрозы.
Секунды неравной борьбы, спиной к врагу. Пока противник, дико шипя, пытался угодить Олегу в шею. Секунды, пока отчаянно сопротивляясь, пытался освободиться. Секунды изумления на лице Трюфеля. Прежде чем собрав волю в кулак и совладав с силами, сделал подсечку ногой и развернулся лицом к лицу Волка. Мертвецки удерживая того за запястье, заставил попятиться назад.
– Бля**, сученок! Трюфель! – Угрожающе заорал Волк, врезавшись спиной в стену.
– Надо позвать подмогу! – Послышался перепуганный голос шестерки.
– Какая на хрен подмога?! – Пытаясь оттолкнуться Олега. – Чего стоишь? Хватай ментяру! Иначе следующим трупом будешь ты!
Неловкий шорох оповестил о приближении Трюфеля. Еще пара шагов и придет на помощь покровителю и тогда Чернышевскому точно конец. Он сам себя загнал в ловушку, окружив неприятелями. Разве что…
– Стой! – выкрикнул Олег.
От разъяренного, вдавленного им в стену мужчины, метнулся взглядом к шестерке, что по мановению палочки, застыл в полуметре. Получив, наконец, контроль над злосчастной отверткой, так свирепо сжимаемой соперником, обернул острием к горлу Волка.
– Еще шаг. – Бросая через плечо, стараясь тем самым контролировать обоих. – И я его убью!
– Во-олк! – Трусливо позвал Трюфель. – Что мне делать?
– Не убьешь! – Недобро сощурившись, рявкнул Волк в лицо Чернышевскому. – Кишка тонка!
Мельком уловил, что Трюфель подходит ближе, надавил отверткой к горлу Волка с такой мощью, что из раны выступила кровь.
– Ай, су*а! – Взревел Волк, явно не ожидавший подобной прыти. – Тебе крышка!
Вместе с тем ощутил, как скованный в движениях противник, задергался в попытке вырваться, направить отвертку на Олега.
– Трюфель, мать твою!.. Давай же!
Чернышевский, слегка послабив хватку, оглянулся, опасаясь быть пойманным. Но ощутил как Волк, одной рукой упираясь в грудь, другой все-таки вырывая отвертку, оттолкнулся.
Мгновение, и уже Олег вжат в стену. Стиснув зубы, прищурился в попытке убрать нацеленное к лицу опасное оружие.
Разразилась настоящая борьба. За право быть первым не только в этом бою, в этой камере и тюрьме. В этой жизни. Длившейся так пустяково мало и одновременно так долго. Секунды за часы. Силы на исходе у обоих. Но слишком велика цена, которую придется заплатить за мимолетное послабление.
Жить хотелось обоим. Но для Олега это нечто большее, нежели право на существование в холодных стенах зоны. Не попытка помериться силой и проявить в себе авторитет. Жизнь ради жизни. Ради свободы. Любви, в конце концов. А еще, как бы грязно ни звучало, ради мести.
В серьезной схватке с наиболее лютым врагом здесь, Чернышевский понял, насколько жаждет отомстить человеку, не раз пытавшемуся втоптать в грязь, унизить. Отомстить за все три года пребывания тут и за оставшиеся восемь. Плевать, что сюда его засадил не Волк. Зато именно Волк сделал все, чтобы превратить существование в ад. За недоспанные ночи. За боль. За раны физические и душевные. Даже за Туза. За кровь, что алой вязкой жидкостью стояла перед очами.
Глаза в глаза. Злость и ненависть друг к другу, отраженная в зрачках. Тяжесть дыхания. Шальной стук сердца и боль в мышцах от бесконечного сопротивления. И снова мысль – выжить!
– Ну вот, наконец-то мусора в нашей хате станет меньше! – Вдавливая холодный металл куда-то неподалеку сонной артерии, мерзко засмеялся противник.
Рыкнув, Олег неистовее сдавил руку на запястье Волка, вынуждая того разжать ладонь и выпустить отвертку.
Глухой стук ударившегося предмета о бетонный пол и Чернышевский, не ведая, что творит, сомкнул ладонь на горле смотрящего и крепко сдавил. Зрачки соперника с ужасом расширились, щеки надулись в попытке ухватить воздух. Раскрасневшись от напряжения, вцепился в руку Олега, пробуя убрать от шеи. Все напрасно. Хватка непомерно сильна.
Воспользовавшись обезоруженным недоумением Волка, свободной рукой оттолкнул от себя, прижав к стенке. Где-то на задворках сознания понимал – вот она, победа в бою. Стоит отпустить и уйти. И будь что будет. Больше не позволит поставить свою жизнь под угрозу. Но сорвавшееся с крючка чувство ненависти желало большего. Чтобы враг не то, чтобы попытался когда-то отомстить за случившееся, попросту не смог этого сделать. Олег словно раздвоился. Вторая, неизведанная часть, отчаянно желала подверженности противника. Окончательной и не воскресаемой.
Не слыша ничего, кроме пульсации крови в висках, Чернышевский свирепее сжал руку на шее Волка. Он видел, что тот буквально задыхается. Попытки сопротивления становились всё слабее и реже. Как ни странно, это доставляло мужчине ни с чем ни сравнимое удовольствие. Вкус отмщения оказался гораздо слаще, чем мыслил ранее.
Глаза больше не полыхали тем нескончаемым огнем ненависти. Их будто застелило пеленой. Мужчина словно со стороны наблюдал, как с заклятого врага уходят остатки жизни. Тот трепыхался в руках вовсе не как дикое и непокорное животное, каким хотел представляться. Как птичка. Несчастная и беззащитная. И черт подери, Олег не желал останавливаться!
Когда спустя бесконечные минуты почувствовал, как обмякло податливое тело в руках, смекнул, что не ощущает пульсации крови под пальцами, не слышит стука сердца, лишь стеклянные веки, застывшие в одной точке. Пришло понимание сотворенного.
Сделал шаг назад. Пальцы автоматически разжались. Волк, безжизненным грузом рухнул на пол. Чернышевский осмотрелся. В камере не было никого, кроме него и… мертвого Туза, распластанного на шконке. А теперь еще и Волка, осевшего у стены с поникшей головой. Даже Трюфель сбежал следом за Шнырем.
А он, Олег, только что убил человека. Просто взял и убил. Примерил роль высшего судьи, к которой не имел права приближаться. Кто он такой, чтобы вершить чьи-то судьбы? Пускай и столь низких людей, как Волк…
Вытянув руки перед собой, невидяще уставился на пальцы. Дрожат. И ярко-алый цвет клейкой жидкости, как наиболее яркое подтверждение содеянного. Кровь поверженного, просочившаяся с колотой раны, оставила метку и на нём.
Мужчину вдруг окатило волной крупной дрожи. Невольно опустился рядом с жертвой. Машинально потянулся к одной из карт, разбросанных на полу. Перевернул рубашкой вниз. Туз. Кто бы сомневался. Бубновый. Если правильно понял, по словам кавказца – козырь, предвещающий свободу. Только где она, эта хренова свобода?! Оттого, что Волка не стало, срок не уменьшится. На волю быстрее не выпустят.
Надо же… Олег убил человека! Неважно, что сам находился в опасности. Важно, что ступил на путь величайших грехов. Убил. Тогда как мог оглушить, ранить, вырубить. Что угодно, не доводя до зверства.
Мужчина не думал, что нужно уходить, пока не попал в ловушку конвоя и не обвинили сразу в двух убийствах, добавляя срок. Не думал, что могут вернуться шестерки Волка и решатся отомстить. Не думал ни о чем. Перед глазами все еще оставался безжизненный взгляд пораженного противника, в ушах звенел последний изданный им, прежде чем замолчать, вздох…
