Текст книги "Бес Славы (СИ)"

Автор книги: Юлия Еленина

Соавторы: Юлия Еленина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 32

Стася

Мне плохо. Больно, страшно. Сердце бешено колотится в груди, кончики пальцев немеют, а лицо обдает жаром. Я вообще плохо соображаю.

 Несколько раз мне казалось – вот сейчас сознание покинет меня и я упаду в обморок. Но сознание упрямо маячит на грани, а жаль, мне бы очень хотелось пару раз отключиться, чтобы всего этого не видеть.

 Зачем бабушка пригласила в дом Матвея Георгиевича – понять еще можно, отблагодарить хотела. Ну вот зачем она вынесла ребенка и дала девочку ему в руки?

 Поняла? Догадалась? У бабушки сильно развито таинственное шестое чувство, так что не удивлюсь. Да еще и Марта с каждым днем становится все больше похожей на отца. Не только глазами, но и формой лица. Да еще пушок ее волос темнеет, а в нашем роду все были светленькие.

– Что с тобой? – слышу как в тумане вопрос Матвея. И только сейчас соображаю – бабушка забрала Марту и ушла с ней в комнату. А я испуганно отвожу взгляд и обнимаю себя за плечи, которые вот-вот начнут содрогаться от очередной истерики. И ведь чувствую, как мужчина пристально на меня смотрит. Ждет ответа.

– Все хорошо, – произношу я. – Больно и страшно, когда дети болеют.

– А мне кажется, что дело не только в этом, – подмечает он.

 Господи! За что мне это? За что так проказница-судьба со мной играет?

 Надо было сразу бежать без оглядки из его дома, но я испугалась, что вообще без работы останусь. Надо было ехать сюда на общественном транспорте, но я позволила Матвею Георгиевичу решить за себя.

Я слабая, безвольная, никчемная… Я приношу горе. Сначала Мите, теперь – своему ребенку.

– Посмотри мне в глаза, – говорит довольно жестко Матвей Георгиевич.

 Не могу. Даже это не могу сделать! Господи, где же бабушка? Пусть спасет меня от этого кошмара. Только некого винить, кроме себя самой. Некого! Я привезла его в этот дом. Я позволила всему зайти так далеко.

 Бабуля не появляется, зато Матвей Георгиевич оказывается рядом. И я чувствую прикосновение его пальцев к своему подбородку. Вздрагиваю, хочу отстраниться, но хватка крепкая.

 Наши взгляды сталкиваются. Это невыносимо. Больно на физическом уровне. Как будто каждая кость в теле ломается, как будто внутренности скручивает.

– Перестань меня бояться, – уже мягче произносит Матвей Георгиевич.

 Я снова вздрагиваю, когда его дыхание касается моей щеки. Даже здесь, в собственном доме, чувствую себя незащищенной перед ним.

– Жду на улице, – так и не добившись ничего от меня, бросает он и уходит.

 А я продолжаю стоять ни жива ни мертва, пока в кухне не появляется бабушка и не зовет меня:

– Стася!

 Даже отвыкла от такого обращения. Отмираю, как будто выныриваю из кипящей смолы, хватаясь за бабушку, как за спасительную соломинку. Смотрю в такие любимые и родные глаза, но не знаю, что сказать. Только и говорить ничего не надо.

– Он не плохой человек, милая, просто несчастный и запутавшийся.

 До меня не сразу доходит смысл сказанных бабушкой слов. Продолжаю смотреть в ее глаза и чувствую, как мои наполняются слезами.

– Ну-ну, моя хорошая, не надо плакать, – говорит бабушка. – Мужчины не любят женских слез, – она обнимает меня, крепко прижимая к груди. Гладит по голове и тихо говорит: – А то, что он отец, Матвей должен знать. И ему решать, что с этим делать. Но это так, совет. Я в любом случае буду на твоей стороне... А Мартушка скоро поправится. Только ты навещай ее. Моей любви ей, конечно, хватит. Но и мама ей нужна.

 Ее последняя фраза опять вызывает у меня прилив слез. Потому что я вспоминаю, как мне не хватало мамы, несмотря на все старания бабушки ее заменить. Да, мама – это другое. И я не должна лишать Марту матери. Причем любящей и заботливой.

 Старательно сдерживаю слезы. Выпрямляюсь, провожу рукой по бабушкиному лицу. Боже мой, а морщин-то у нее прибавилось, возраст берет свое.

– Спасибо тебе за все, – шепчу я.

– Это тебе спасибо, – улыбается она. – А теперь иди, тебя ждут.

 Целую бабушку и иду к двери. На ходу вытираю ладонью все еще влажные глаза. Спускаюсь по ступенькам и быстрым шагом приближаюсь к калитке. Она открывается со скрипом, я выхожу на улицу и оглядываюсь. Пусто. И даже как-то непривычно тихо.

 Машина Матвея Георгиевича стоит на том же месте, за кустами акации. Издалека вижу оранжевый огонек сигареты, который иногда мелькает в открытом окне.

 Подхожу ближе и с каждым шагом чувствую – ноги подкашиваются. Так, спокойно, Станислава, держи себя в руках и на ногах.

 Открываю дверь автомобиля, сажусь. Поворачиваюсь в сторону водителя, Матвей не смотрит в окно, потом выбрасывает окурок и заводит машину. Резко разворачивается. По деревне едем медленно, но оказавшись на дороге, Матвей прибавляет скорость. Потом еще. И еще. Мы буквально несемся, слава богу, по пустой дороге. Я вжимаюсь в сидение, пугаюсь.

– Можно... чуть... медленнее? – спрашиваю я. Но он меня как будто не слышит. Как будто ушел куда-то глубоко в себя. Тогда я повторяю громче, практически кричу: – Можно помедленнее?

 Матвей словно приходит в себя, трясет головой и смотрит на меня.

– Пожалуйста, – прошу я.

 Автомобиль сбавляет скорость, а потом прижимается к обочине и останавливается. Страх сковывает еще сильнее, чем от быстрой езды. Пустая дорога, ночь и только мы вдвоем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Какого черта происходит? – слышу вопрос, а потом щелчок зажигалки.

– Не поминайте нечистого к ночи, – отвечаю тихо.

У меня нет, конечно, такого шестого чувства, как у бабушки, но я понимаю: он уже догадался, по крайней мере, такая мысль промелькнула. Вот только Матвей ничего не спрашивает, как будто ждет, что я скажу. Или просто не хочет принимать свою догадку, вот и бесится.

– Слава! – начинает Матвей Георгиевич выходить из себя.

– Извините, – тихо говорю, не поворачивая голову.

– Блядь!

 Крик на весь салон почти оглушает, потом раздается хлопок двери, и через пару секунд открывается моя.

– Что вы?..

– Лучше молчи.

 Матвей, нагнувшись в салон, отстегивает мой ремень безопасности и вытаскивает меня за руку на улицу. Он злится, очень злится. Только мой лимит страха уже исчерпан. Я опустошена. Пусть хоть бросит меня здесь. Мне уже все равно.

 Я даже не боюсь того, что он держит меня, прижимая к себе вплотную одной рукой, а другой – снова удерживает подбородок, чтобы видеть лицо. Хотя что он там в темноте разглядеть-то хочет? Но потом понимаю и просто усмехаюсь… Как тогда, в парке, когда он телефоном светил мне в лицо, а я не могла видеть его, так и сейчас невыключенные фары освещают его спину и мое лицо. Хорошо, хоть не слепят.

 Дальше наш разговор походит непонятно на что. Матвей кричит:

– Это мой ребенок?

– Да, – абсолютно равнодушно отвечаю я.

– Ты уверена?

– Да.

– Ты специально ко мне устроилась в дом?

– Нет.

– Тебе бабки от меня нужны?

– Нет.

– Когда меня узнала, когда в обморок завалилась?

– Да.

– Почему не сказала?

– Не знаю.

 Матвей отпускает меня, и сразу становится как-то холодно. Я поеживаюсь и жду, что он дальше скажет.

– Нет, так у нас разговора не получится. Ты можешь не вести себя как вареная рыба?

– А как я должна себя вести? – спрашиваю я с взявшейся откуда-то злостью. Не помню себя такой, даже не узнаю.

 Мужчина отворачивается, отходит от меня. Шаг, другой... Потом я слышу глубокий вдох и протяжный выдох.

– Расскажи мне, – просит он. – Расскажи мне все с самого начала.

 Продолжаю злиться. Лучше бы он сел в машину и уехал, бросив меня здесь! Зачем все эти вопросы, как на допросе? И ведь не просила я у него ничего! Все, что произошло – случайность. И, увы, из них часто состоит наша жизнь.

– А что вы считаете началом? – интересуюсь я и зачем-то делаю шаг к Матвею. Он думает пару секунд, а потом выдает:

– Ту ночь, в этом гребанном парке...

– Когда вы меня изнасиловали?

 Я словно слышу себя со стороны. Словно эти слова произнесла не я... но, на удивление, мне становится легче. Свободней, что ли. А Матвей резко оборачивается, мне даже кажется, что в его глазах полыхает огонь. Кажется...

– Но ты же... – он запинается, хватается руками за голову. – Твою мать... Послушай, – он буквально подлетает ко мне, хватает за руки. – Но это же... Ну не бывает так, а? Может, ты ошиблась, что девочка от меня?

– Вы были моим единственным мужчиной.

– Блядь! – вырывается у него. А руки все сильней сжимают мои запястья.

– Мне больно...

– Прости, – отвечает он и отпускает мои руки.

Глава 33

Матвей

Какая-то мыльная опера, а не реальность. Если бы бухал сейчас, то подумал бы, что допился до белой горячки. Да такого быть не может! Еще и из Славы каждое слово приходится едва ли не клещами вытягивать.

 Так, надо собраться и остудить голову, а не решать проблемы, стоя на обочине.

– Давай в машину, – киваю я на открытую пассажирскую дверь.

– Может, это… Я…

 Весь запал Славы прошел. Она снова испуганная маленькая девочка, которая не решается поднять глаза.

– Оставить тебя здесь? – спрашиваю. – Ночью на трассе? Решила работу сменить?

 Она хмурится и, видимо, не понимает, что я имею в виду. Н-да… Деревенская неискушенность налицо. А я тоже несу какую-то хрень, потому что не знаю, что сказать.

 Слава подходит к автомобилю, залазит в салон и захлопывает дверь. Мы едем молча, и эта тишина давит, угнетает. Я понятия не имею, о чем мы станем говорить, когда приедем. Но поговорить определенно надо.

 На подъезде к городу сворачиваю на объездную, и только тогда девушка спрашивает немного испуганно, вжавшись в сидение:

– Куда мы едем?

– На природу.

 Я прямо слышу, как она нервно сглатывает, а затем жалобно просит:

– Остановите.

– Боишься меня?

– Пожалуйста.

– Мы почти приехали.

 Еще два поворота, съезд на гравийку – и я останавливаю машину на самом берегу водохранилища. Фары не выключаю, чтобы не остаться в полной темноте, а то девчонку вообще удар хватит. Интересно, неужели я такое хреновое впечатление оставил, что она думает, будто я привез ее сюда, чтобы прикопать под каким-нибудь кустом или посягнуть на честь? А у нее именно такие мысли. И на лице написано, и я как будто слышу ее мысли.

 Выхожу из машины и иду к воде, на ходу сбрасывая одежду. Может, нагишом искупаться? Нет, думаю, не стоит еще больше пугать Славу.

 Вода теплая и, как обычно, успокаивает. Захожу по пояс, а потом окунаюсь и начинаю рассекать воду. Плыву, плыву, плыву… Напряжение спадает, голова становится чище.

 Останавливаюсь и понимаю, что свет фар очень далеко. Заплыв удался. Возвращаюсь к берегу и вижу, что Слава вышла из машины и стоит по щиколотку в воде. Увидев меня, она шумно выдыхает и спрашивает, забыв про свой страх:

– Вы с ума сошли? Кто же лезет ночью в воду? А если бы фары погасли, как бы вы ориентировались? Да и вообще… Это опасно.

– Знаешь, – усмехаюсь я, остановившись рядом с ней, – довольно странно, что ты мне выкаешь, учитывая, что мы с тобой трахались и у нас есть ребенок.

 Слава замирает и, наверное, краснеет. Я опять все, кажется, порчу.

– Вы… вы…

Она что-то хочет сказать, но снова не может.

– Я, – подтверждаю ее слова. – А теперь рассказывай все.

 Слава опять обнимает себя за плечи. А меня этот жест уже начинает бесить! Кажется, что она так защищается. От меня.

– Что еще рассказать? – спрашивает тихо.

– Все. О себе.

– Как... биографию?

– Если тебе так будет проще, – киваю я. Проще... конечно! Непросто рассказывать о себе, стоя в воде. Я беру Славу за руку и веду на берег. Она покорно и молча идет, затем я оставляю девушку ненадолго и иду к машине. В багажнике должна лежать сумка со спортивной одеждой. И действительно лежит. Роюсь в ней, нахожу два полотенца – одно маленькое, другое большое. Застегиваю сумку, убираю ее поглубже и вдруг нащупываю рукой что-то стеклянное. Бутылка. Закрытая бутылка с коньяком. Бля, запасы из прошлого. Беру ее и полотенца, захлопываю багажник и возвращаюсь к Славе.

 Она стоит и смотрит на воду. Руки все так же обнимают изящные плечи. Распущенные волосы и подол легкого платья слегка колышутся от слабого ветерка. Замираю, разглядывая ее тонкую фигуру, стройные ножки. А потом быстрым шагом подхожу и стелю на землю большое полотенце. Кладу бутылку.

– Садись, – говорю я Славе и начинаю обтирать маленьким полотенцем свое влажное тело.

 Девушка оборачивается, смотрит на землю, а затем медленно садится. Обхватывает руками свои колени, а я, закончив обтираться, сажусь рядом. Беру бутылку, открываю.

– На, – протягиваю я девушке. Слава качает головой:

– Не хочу.

– Для расслабления.

– Терапевтическая доза? – спрашивает она. Я непонимающе хмурюсь. – Вы так сказали... тогда.

 Странно, но я действительно припоминаю такое. Во всяком случае эта фраза есть в моем лексиконе.

– Ты, – произношу я.

– Что?

– Не вы, ты. Хватит фамильярничать.

– Я постараюсь, – кивает она. Я опять протягиваю ей бутылку со словами:

– Выпей немного и рассказывай мне свою биографию.

– Зачем вам... тебе?

– Затем, что я хочу знать.

 Слышу тяжкий вздох. В очередной раз протягиваю Славе бутылку, и на этот раз она берет. Принюхивается и делает небольшой глоток. После него девушка откашливается и говорит:

– У меня дежавю.

– Знаешь, а у меня тоже, – признаюсь я. Ведь, правда, есть во всем этом что-то знакомое. Я даже вспоминаю какие-то детали, например, что волосы тогда у Славы были длинней. – Я слушаю.

– Мои родители рано умерли, меня воспитывала бабушка. А я всегда мечтала о большой семье, – начала наконец Слава. – Еще в школе начала встречаться с Митей. И когда мне исполнилось восемнадцать, мы подали заявление в ЗАГС... Однажды вечером, примерно за месяц до свадьбы, пришла ко мне подруга, Наташка, и попросила пойти показать городским дом ее бабки, они с мамой давно пытаются его продать. Ну, я и пошла... Первым, кого встретила, был Саша. Потом в дом пришел второй... Ильдар, кажется... он начал ко мне приставать. Так противно... Я выбежала из дома и практически налетела на в... тебя... Я не пила до этого алкоголь. Признаться честно, сегодня второй раз, – она кивает на бутылку, а потом смотрит на меня. – Я сама виновата. Практически не сопротивлялась, потому что просто не могла. Но пыталась... – Слава отворачивается и продолжает: – Как пришла домой, даже не помню уже. Бабушки, слава богу, не было. Она ушла тогда в соседнюю деревню, у знакомых ребенок заболел...

– Она у тебя врач? – интересуюсь я, потому что паузы, которые делает Слава, нагнетают. Но я хочу выслушать.

– Нет. Она знахарка. Чувствует людей, болезни. Лечит народными методами.

– Что потом было?

– Пришла в себя спустя несколько дней и начала готовиться к свадьбе. А через две недели бабушка заметила, что я беременна. Я сделала тест, он подтвердил. Я думала все, отменить свадьбу. Но Наташка уговорила... – Слава всхлипнула и уставилась на воду. – Настал этот день, день свадьбы. А я совсем не рада, не счастлива... понимала, что так нельзя, так нечестно. В общем, я оставила растерянного жениха в ЗАГСе. Сбежала. Не смогла я, жаль только, что так дотянула...

– Дай угадаю, – усмехаюсь я. – Жениху ты собиралась сказать, что залетела в первую брачную ночь, а потом бы ребенок родился раньше срока, – делаю кавычки пальцами на последних словах.

– Мне так подруга посоветовала, – отвечает Слава тихо.

– Да уж, с такими подругами… Ладно, и что было дальше?

– Дальше меня в деревне стали называть… В общем, нехорошими словами. Из дома я выходила только во двор, так и провела всю беременность и три месяца после. Ребенка я не полюбила с первой минуты. Ее глаза… Такие же ледяные, как ваши… твои.

 От последних ее слов я даже давлюсь. Охренеть, блин, сравнение.

– То есть ты запомнила мои глаза?

– Глаза и татуировку. Бабушка все понимала, вот и отправила меня в город поступать. И только там, вернее, здесь, в городе, я осознала, что люблю этого ребенка. Она моя…

 «Наша», – чуть не вырывается у меня, но я сдерживаюсь.

 История, конечно… Бля, я думал, что сценаристы мыльных опер на какой-то траве сидят, а тут в жизни все бывает еще круче. Сидит рядом со мной девушка, которую я когда-то по пьяни трахнул и даже не запомнил, и рассказывает, что у нас есть общий ребенок.

– Едем, – говорю я, поднимаясь.

– Куда? – резко вскакивает с земли Слава, немного отступая назад.

– Домой, – тяжело выдыхаю.

 Все еще боится. Все-таки я однозначно был мудаком. А сейчас хочется все исправить. Только как? Это надо обмозговать.

– Вы отвезите меня, пожалуйста, на съемную квартиру.

– Мы еще не договорили. Надо решить, что мы будем делать дальше.

 Наверное, мои слова она воспринимает неправильно, потому что вдруг хватает меня чуть выше локтя и начинает нервно тараторить, почти проглатывая окончания слов:

– Пожалуйста… Что вы хотите сделать? Пусть все останется как есть, как будто этого разговора и не было. Вам же это все не надо…

– Слава! – зову ее, но девушка не слышит, сжимая мою руку все сильнее. Черт! Больную руку.

– Пожалуйста… Матвей Георгиевич. Не надо… Не надо… Не надо…

– Слава! Прекрати истерику!

 Она замолкает и отпускает мою руку. При этом выглядит такой… Такой, что хочется ее утешить.

Глава 34

Стася

Мне больно, волнительно. Я не понимаю, что меня ждет, но четко осознаю: не боюсь.

 Его глаза снились раньше, доводя до паники. Он мне казался чудовищем, внушающим страх всем вокруг. Самым настоящим бесом из глубин ада.

 Но я не боюсь больше. Вроде и должна – даже как будто сама хочу, но стоит прислушаться к себе… Нет страха.

 Искоса бросаю взгляд на Матвея, надеясь, что он не заметит. Он совсем не страшный, даже симпатичный. Конечно, сейчас его профиль рассмотреть сложно, но осознание того, что страха больше нет, помогает. Я вспоминаю, как он улыбается – милая, почти мальчишеская улыбка. Вспоминаю, как он иногда поджимает губы, когда злится – а губы у него такие очерченные, как подведенные. Вспоминаю, как он хмурится, когда думает – появляется вертикальная складка меж бровей, которая добавляет ему возраста.

 И откуда я все это знаю? Почему помню?..

– Слава, ты во мне сейчас дыру прожжешь, – усмехается Матвей, пока я ищу внутри себя ответы на вопросы, которые никто не задавал.

– Извините, – говорю и отворачиваюсь к окну, глядя на огни города.

 Это у нас в деревне все затихает и замолкает рано, а здесь… Всегда жизнь. Машины, фонари, вывески... Странно, что я теперь часть этого. Девочка, которая хотела жить в деревне, рожать детей от Мити и, возможно, где-то работать.

 А сейчас я хочу… Еще не знаю, чего именно, но точно уже нет тех желаний, что были раньше. Да! В первую очередь – получить профессию. Потом, может быть, когда-нибудь я выйду замуж. Вроде бы обычно распланированная жизнь, но как отличается от того, чего я хотела раньше.

– Слава, ты о чем замечталась? – слышу вопрос и вздрагиваю, но всего лишь от неожиданности.

– Почему вы… то есть ты, – поправляюсь быстро, – так ко мне обращаешься? Меня все называют Стасей.

– Чтобы хоть какая-то слава мне осталась, – произносит он тихо, но я слышу.

 Слова какие-то странные и непонятные, но вызывают интерес.

– И какой славы ты лишился?

– Олимпийской, – отвечает Матвей после небольшой паузы и дальше молчит.

 Я понимаю, что мы уже подъезжаем к его дому, и почему-то боюсь потерять этот момент откровенности.

– А что произошло?

– Травма плеча, прямо во время игры, – хмурясь, отвечает Матвей. – На спорте крест, разве что в тренеры идти. Но у меня нет педагогических навыков – хреновый и ленивый вышел бы тренер, – он резко крутит руль, сворачивая на улицу, а потом косится на меня и говорит: – Я ушел в загул, Слава. Много дней не помню. Напиться и забыться – вот такой был девиз моего бессмысленного существования. А до этого спортивный режим, строгость во всем... Когда гибнут мечты – люди начинают всех вокруг ненавидеть. А себя больше всего.

– Я тебя ненавидела, – признаюсь вдруг я. Матвей медленно ко мне поворачивается, смотрит. Во взгляде его голубых глаз нет презрения и не понимания. Лишь вопрос, на который я тут же отвечаю: – Но тогда я тебя не знала.

– То есть сейчас не ненавидишь?

– Сейчас вроде как не за что. И, повторюсь, я была сама виновата. Не надо было пить с незнакомцем одной в парке. Просто... Я же должна была кого-то ненавидеть, иначе бы сошла с ума. Особенно когда узнала про ребенка. Первый раз и... такое.

 Странно, но мне легко все это говорить. Как будто веду беседу со старым знакомым. Как будто все, что я сейчас говорю, не про мужчину, что сидит рядом. Про другого человека.

– А ты, небось, уже напредставляла себе, как это должно быть? – фыркнул Матвей. – Я про первый раз.

– Я думала, что он будет с Митей. Мысленно готовилась к этому, но мне почему-то не хотелось. Когда он прикасался, пытался приставать... даже противно иногда становилось.

– Значит, ты его не любила, – резюмировал Матвей.

– Так что, может, это и хорошо, что не вышла замуж.

– Да, – киваю я.

 Потому что согласна с Матвеем. Митю я не любила. Как там говорят? Было бы счастье, да несчастье помогло. Если бы не тот случай с Матвеем, я бы сейчас была замужней. Утром доила бы коров на ферме Митиной мамы, днем готовила еду и убирала дом, а по ночам нехотя ублажала бы мужа. И так всю жизнь... Представив все это, я поежилась. Да, год я мучилась, страдала. Но всего лишь год, он закончился. А сейчас у меня есть дочка, возможность учиться и жить дальше так, как я хочу.

 Матвей тормозит у дома. Плавно въезжает на территорию и глушит мотор.

 Я продолжаю сидеть, даже когда остаюсь в машине одна. Нет, я не боюсь, точнее боюсь, но уже не Матвея, а себя. Я так долго ненавидела его, что теперь меня пугает собственная реакция на этого человека.

Он мне… нравится.

 Смотрю и понимаю это. Пытаюсь отбросить свои эмоции, трясу головой. Нет, этого не может быть. Это неправильно, что ли…

– Слава! – снова открывается дверь, как тогда, на обочине, – ты можешь прекратить?

 Что я должна прекратить? Не задаю этот вопрос, но выхожу на улицу. Кажется, я раздражаю Матвея. Конечно… Его девушки наверняка другие. Безотказные, судя по нашей первой встрече.

– Извините, – снова говорю и иду к крыльцу, чувствуя позади шаги.

 Загорается свет, который слепит глаза после ночной темноты. Я щурюсь, прикрывая глаза, и чувствую прикосновение к своей спине. Моргаю несколько раз и смотрю в лицо своего личного дьявола, бывшего дьявола. Теперь это обычный человек, довольно приятный парень, и его жизнь, кажется, была еще хуже моей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Слезы, выступившие от включившегося на крыльце света, немного смазывают картину, но я вижу, как Матвей берет мое лицо в руки, а потом хочет что-то сказать. Но не говорит…

 Я чувствую его губы на своих – это так неожиданно, непривычно, но… приятно, будоражаще. Сначала губы, теплые, чуть влажные, а потом язык, который проводит по зубам, заставляя их разомкнуться, по моему языку.

 Это и есть поцелуй? С Митей было по-другому: просто скользко, слюняво… Я думала, что так всегда. Но сейчас было что-то такое... Я тянулась к Матвею, хотела его обнять, зарыться рукой в темно-русые волосы, прижаться крепче. Безумие, самое настоящее безумие.

 Я отвечаю на его поцелуй, подключаю язык, хоть и не знаю, как использовать его в такой момент. Но все получается само собой.

 И это великолепно, не пошло, даже как будто правильно. Как сливаться с человеком воедино, когда наши языки и губы истязают друг друга, когда я прижимаюсь к нему вплотную и чувствую каждую клеточку его тела, когда его руки зарываются в мои волосы…

 Но все неожиданно прекращается. Матвей прижимается своим лбом к моему и говорит тихо, прямо в губы, которые сейчас как обнаженный нерв:

– Видишь, все может быть по-другому. Приятно, легко, до мурашек…

 Да, до мурашек! Ведь именно ими сейчас покрывается мое тело. После, признаться честно, первого настоящего поцелуя в моей жизни и от того, с какой интонацией произнес фразу Матвей.

 Мы заходим в дом. Рука мужчины вновь касается моей спины, легко, нежно, аккуратно, и словно ведет меня в гостиную.

 Я захожу, зачем-то оглядываюсь, а потом резко разворачиваюсь и смотрю сначала в глаза Матвея. Они блестят, смотрят на меня так, как никто и никогда... А потом я опускаю взгляд на его слегка влажные губы и невольно облизываю свои. Матвей это замечает, улыбается слегка насмешливо, но при этом довольно.

 Странное тепло разливается в теле от происходящего. Странно, потому что совсем недавно я чуть ли не билась в истерике, а теперь мне хорошо и спокойно. А еще в груди горячо, но приятно, даже сладко. Коньяк тому виной? Или что?

 Мы продолжаем стоять молча. Я думаю о своем, Матвей, видимо, тоже. Но и говорить сейчас ничего не надо. Не хочется. Я бы так и стояла, смотрела...

Но момент портит телефон Матвея. Он громко звонит, и Матвей отводит взгляд. Достает телефон, хмурится, уставившись на телефон, а потом говорит мне:

– Присаживайся, – и выходит из гостиной.

 Слышу удаляющийся голос и послушно присаживаюсь на диван, прижимаю к груди сумку. Улыбаюсь, глупо, сама понимаю, но от этого еще радостней. Наивно? Ну и пусть. Мне этого не хватает.

 Надо же, два таких похожих вечера с одним человеком. Но они совершенно разные по их окончанию. Тогда я проклинала жизнь. Сегодня я полна сил, чтобы начать новую.

 И мне неважно, что думает о будущем Матвей. Он хотел поговорить о том, что мы будем делать дальше. Я соглашусь на все. Захочет он принимать участие в жизни Марты – пожалуйста. Захочет, чтобы я осталась в этом доме – останусь. Не захочет ничего вышеперечисленного – я пойму. Приму. Я благодарна ему за этот вечер. За этот поцелуй. Потому что теперь знаю, что в жизни все может быть по-другому. До мурашек... хочу такие мурашки еще и не раз.

 Такие тяжелые веки, их хочется опустить. После такого странного длинного дня. И я... неожиданно счастливая, что ли... Зевнув, прикрываю глаза и прижимаюсь спиной к спинке дивана. Посижу так чуть-чуть, а то устала...