Текст книги "Поединок. Выпуск 2"

Автор книги: Юлиан Семенов

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Александр Горбовский,Борис Воробьев,Валерий Осипов,Виктор Федотов,Михаил Барышев,Анатолий Голубев,Эрнст Маркин,Николай Агаянц,Валентин Машкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Анатолий ГОЛУБЕВ
ПЛОМБА

1

В практике Алексея Воронова это был первый случай, когда преступник обращался за помощью к нему, инспектору МУРа, а о том, что это был преступник, звонивший сказал сам, хрипловато пророкотав в телефонную трубку:

– Вас беспокоит расхититель социалистической собственности.

И вот перед ним сидит сам «расхититель» – крепко сбитый парень со скуластым, загорелым, мало привлекательным (отметил про себя Воронов) лицом, на котором особенно выделяются неприятные глаза – они, словно гвоздики, почти бесцветными зрачками прокалывают лицо собеседника, рыщут по сторонам, обшаривая стены кабинета, и, казалось, стараются добраться до того, что должно находиться за ними.

Когда Виктор Мишенев, как звали парня, чуть охрипшим голосом попросил о встрече, Воронов в первую минуту подумал, что это розыгрыш Стукова. Но старшего следователя, во-первых, не было в городе. Во-вторых, так неподдельно тревожно звучал голос парня и просил он так настойчиво, что Воронов заказал пропуск.

И вот они сидят друг против друга.

Воронов не торопил посетителя с рассказом. Видно было, что и тому нелегко начать разговор.

Руки парня, лежавшие на полированной крышке стола, все время нервно сжимались – он явно не знал куда их деть – первый признак, что человек не привык находиться в обществе незнакомых людей.

Алексей обратил внимание на пальцы – узловатые, с темной, в мелких черных трещинках кожей, как у человека, постоянно имеющего дело с машинным маслом и железом. Короткая стрижка делала парня похожим на недавно вернувшегося из заключения. Воронов подобное предположение не отмел и вовсе насторожился.

Первые слова посетителя удивили Алексея, хотя он внутренне с нетерпением ожидал рассказа о причине, приведшей к нему.

– А знаете, я бы, пожалуй, вас не узнал. Хоть и месяца не прошло. В кабинете вы как-то по другому выглядите...

– Не припоминаю, чтобы мы раньше с вами встречались, – медленно протянул Алексей, пытаясь вспомнить, где судьба сводила его с этим странным парнем. Но не мог припомнить.

– Вы у нас на стенде «Локомотив» частенько бывали... Я немножко стендовой стрельбой увлекаюсь... А тут такая неожиданная смерть Мамлеева! И Мельников...

Поскольку расследование причин трагической смерти Дмитрия Мамлеева было столь недавним и практически первым успешным делом неудачливого инспектора, подумывавшего было о смене профессии, каждое напоминание о нем доставляло ему трудно скрываемое удовольствие. Плохо удалось это, наверно, и сейчас, но сидевший напротив был слишком погружен в свои собственные тревоги.

Тем не менее, чтобы скрыть свои чувства, Воронов, неоправданно раздраженно сказал:

– Да, хорошая у вас память...

– Память обычная. Шоферская. Крутишь баранку – по сторонам смотришь. Раз по дороге проедешь – на всю жизнь запоминаешь. По два раза дорогу переспрашивать себе не позволишь – без премиальных останешься. Иными словами, профессия у нас такая: чем зорче глаз да тверже рука, тем жирнее прогрессивка!

«Глупо, – подумал Воронов, – Он что, не понимает, каким рвачом себя рисует? Так к своей просьбе не очень-то сочувствие вызовешь. А может, играет в откровенность?»

– Итак, значит, крутите баранку?

– Кручу. Правда, уж и не знаю, как сейчас, а прежде делал это с большим удовольствием. Любил свою работу. Теперь же хоть лопату в руки да землекопом... И это с моим-то первым классом!

– Ой-ой! Что так невесело. Может, все-таки расскажете – зачем ко мне обратились? Что вас привело именно ко мне?

– Вот именно, привело! Уж будьте спокойны – знаю, что в этот дом по собственному желанию не ходят.

– Зря так считаете! К нам и по собственному ходят. Охотно и спокойно. У кого, конечно, совесть чиста.

Парень пропустил замечание Воронова, словно самим пренебрежительным отношением подчеркнув, что оно к нему не имеет никакого отношения.

– Право, даже не знаю с чего начать...

– А вы начните с начала...

– С начала начнешь – неизвестно, доберешься ли до конца, – прибауткой на прибаутку ответил тот.

– Виктор, лучше все же начинать с начала, – упрямо повторил Воронов.

– Я работаю шофером в Дальтрансе. Есть такая контора. С виду дело вроде серьезное, а вот что-то порядком в деле не пахнет. Знаете, такие большие серебряные фургоны по дорогам коптят, частников на «Жигулях» пугают? У вас нет своих «Жигулей»?

– Нет, – сказал Воронов и усмехнулся, представив себе огромный фургон рядом с крохотным «Жигуленком».

– Вот то-то! Была бы своя автомашина, с нами, шоферами, поближе бы познакомились. Честно говоря, автомобильной любительской шушеры столько развелось, что скоро профессионалам работать нельзя будет. Накупили колес, а сами малейшего представления, как надлежит на дороге стоять, не имели и иметь не будут. Это, знаете, как несовместимость групп крови – так и некоторые с шоферским делом несовместимы!

«Эге, – прикинул Алексей, – а парень не такой простоватый, как кажется на вид».

– Да что это вы, Виктор, на всех злы? Так уж вам окружающие мешают жить? Обижают?

– Обидишься тут... Порой как проклятый по двадцать часов в день баранку крутишь, стараешься план привезти, а приезжаешь, тебе вместо спасибо – актик! Видишь ли, товаров на полторы тысячи у тебя недостача! И хотя на заработки жаловаться не приходится, но кому охота своими рублями чужие грехи покрывать?

– Не совсем понимаю, – сказал Воронов, постукивая ножом для разрезки бумаги по столу – новая, невесть как появившаяся за лето привычка. – Почему именно вы должны платить такие большие деньги и куда на самом деле исчез товар?

– Вы хоть приблизительно представляете себе, как организованы дальние автоперевозки?

– Честно? Не очень...

– Так вот. Приблизительная схема – приезжаешь в нужный город, подаешь машину под погрузку, хозяин-отправитель товар наваливает, пломбу на дверцу вешает... Твое дело – пломбу целой принял и гони по адресу, – он вздохнул. – Вот тут-то и начинаются расхождения с приблизительной схемой. Ежели пломбы на месте не окажется, – а за дальнюю поездку всякое может случиться – и поесть надо, и поспать, – то вся недостача из твоего кармана. Как бы автоматически жуликом становишься! И попробуй докажи, что ты не рыжий!

– А если весь товар налицо?!

– Тогда никаких проблем нет, – неохотно пояснил Мишенев. Недовольство это Воронов отнес на свой счет – дескать, инспектор, а разумения не больше, чем у начинающего слесаря.

– За последнее время в Дальтрансе что-то слишком часто стал виноват наш брат шофер...

И Мишенев принялся вновь толковать и подробно рассказывать, как организованы перевозки, и как они, шоферы, работают, не покладая рук, и как дирекция зажимает премиальные... И многое другое. Из рассказанного, однако, вытекало, что нечистая сила существует: именно она срывает пломбы, крадет товар и заставляет кристально честных шоферов расплачиваться за несовершенные преступления.

Воронов сделал несколько записей по ходу рассказа, но, как ни странно, чем больше Мишенев говорил, тем неопределеннее мнение складывалось у Алексея о посетителе.

2

Проводив Мишенева, Алексей налил себе стакан газированной воды. Задумавшись о том, что бы мог означать приход шофера, он неосторожно нажал на спуск сифона, и перегретая газировка ударила из стакана. Это как бы вернуло его к задаче насущной – как поступать дальше?

«Формально я должен писать рапорт. И уж Стуков потешится от души, если все изложенное тут Мишеневым, окажется липой чистой воды. Наверно, правильнее все-таки проверить сначала, что к чему. Хуже другое: я так и не понял, зачем приходил Мишенев и что это в действительности за личность? Пожалуй, с этого и надо начинать».

Воронов встал, прошелся по кабинету и вышел в коридор. Он невольно взглянул в сторону двери, за которой работал Стуков, хотя знал, что тот в отпуске и будет лишь через неделю.

– Галочка, шеф у себя? – спросил он секретаршу в приемной.

– Нет. На совещании в министерстве. Иван Петрович у себя.

Идти к заместителю начальника отдела Кириченко Алексею страсть как не хотелось, но тот внезапно сам вышел из кабинета и, увидев Воронова, спросил:

– Ко мне?

Алексею ничего не оставалось, как ответить:

– На две минуты, товарищ подполковник, если можно. Посоветоваться.

Когда Алексей вошел следом за Кириченко в кабинет, тот уже сидел в своем кресле, будто его туда занесло от двери каким-то неведомым попутным ветром.

Воронов, присев к столу, сжато, по-деловому, как любил Кириченко, передал суть беседы с Мишеневым.

Лицо Ивана Петровича осталось совершенно бесстрастным. Дослушав Воронова, он молча протянул руку к тумбочке стола и положил перед Вороновым папку, на которой стоял номер 0613.

– Это называется – на ловца и зверь бежит. Вам разбираться... – Кириченко кивнул на папку. – Здесь кое-какие документы к делу о хищениях в системе Дальтранса. Ваш Мишенев – так, кажется, его фамилия? – в этом произведении едва ли не главное действующее лицо.

– Тем более визит кажется странным, зачем ему надо было являться ко мне? Он не мог знать о решении передать дело мне. И вряд ли Мишенев вообще знал о существовании этой папки.

– О последнем он как раз мог догадываться. А что к вам она попадет, это точно, не знал. Мы с Виктором Ивановичем лишь сегодня вечером собирались решить вопрос, кому поручить Дальтранс.

– Видите... А чтобы главный герой к нам являлся сам, упреждая события, таких случаев я что-то не припоминаю, – чистосердечно признался Воронов, скорее рассуждая вслух сам с собой, чем обращаясь к Кириченко. И сейчас же был наказан за неуместную откровенность. Кириченко оборвал довольно грубо:

– А вам еще и вспоминать нечего! С мое в органах послужите, поймете, что жизнь наша по кругу идет. Только аналогию в прошлом найди да с собственного следа не сбейся. К пенсии лишь осознаешь, что было все и всякое.

Воронов обидчиво поджал губы и решил от дальнейших рассуждений вслух воздержаться.

– Разрешите идти?

– Идите. И как следует встряхните этого Мишенева. Видно, тот еще гусь! Ну, впрочем, вы достаточно лихо делаете из псевдобелого черное... Так и надо. Не доверяйте душевным порывам людей, нечистых на руку...

И хотя это был явный намек на мамлеевское дело, Кириченко умудрился и его исказить и сделать такой странный вывод, который и в голову никогда не мог прийти Воронову.

Алексей ответил:

– Буду стараться.

Он встал и направился к двери. У самого порога его окликнул Кириченко.

– Кстати, Алексей Дмитриевич, а когда вы собираетесь в отпуск?

– За этот год или за прошлый?

– Вы разве не отдыхали в прошлом году?

– Нет. Только собрался – началось дело Мамлеева...

Воронов был доволен, что сумел отыграть хотя бы один шар, подставленный Кириченко в минуту откровенности. Иван Петрович очень любил проявлять душевную заботу о быте подчиненных, гордился тем, что умеет так составить график отпусков, что все сотрудники отдела остаются довольными. А тут конфуз – забыть про отпуск молодого инспектора.

Кириченко покраснел. Воронов счел наилучшим выходом как можно быстрее удалиться.

3

Признаться откровенно, основываясь на рассказе Мишенева, Алексей предполагал увидеть захолустное транспортное заведение со всеми сопутствующими атрибутами – полуповаленным забором, когда проходная существует лишь формально, давая охраннику право получать зарплату, бессмысленной суетой вокруг старых испорченных колымаг, стынущими под открытым небом тяжелыми и грязными (мойка, конечно, не работает) машинами...

Увиденное совсем не походило на то, что рисовалось его воображению.

Воронова долго, несмотря на удостоверение МУРа, слишком долго, что вызвало у него невольное раздражение, продержали в проходной, пока оформлялся пропуск. Он даже с некоторой неприязнью смотрел на электронные вертушки, пропускавшие туда и сюда десятки озабоченных людей. Огромные современные окна проходной – стекло и алюминий – открывали вид на пустой и чистый двор. Только одинокий фургон стоял в уголке и возле него спокойно о чем-то беседовали двое.

Воронова поразили огромные ворота – три этаких всепоглощающих зева. Они занимали всю стену красивого розоватого здания с ажурным куполом, от которого исходило мерное жужжание. Только запах был по-настоящему гаражный – стойкий бензиновый, с легким чадом от горящей при экстренном торможении резины.

Спросив у стоявших возле фургона, где находится дирекция, и взглянув в указанном направлении на светлое кирпичное здание, ладно встроенное между высоким забором и стеной гаража, Воронов не удержался и завернул к зданию под куполом. За воротами открылось залитое светом огромное круглое помещение, нечто вроде зимнего стадиона, в котором тихо и аккуратно, как кроватки в яслях, дремали все те же серебристые, сверкающие чистотой машины с ярко-красной надписью по бортам: «Дальтранс».

«Вот тебе и «контора», – подумал Воронов, вспомнив рассказ пришедшего шофера. – Да тут, считай, образцово-показательное автохозяйство! Пожалуй, с таким порядком трудно ужиться людям вроде Мишенева. А может, я зря про него так?..»

Но, даже шагая по лестнице административного корпуса, Воронов никак не мог настроиться на предстоящий разговор с директором – мешало почти физическое ощущение несовместимости такого типа человека, как Мишенев, и современного ухоженного гаража.

– Извините, товарищ Воронов, – почему-то улыбаясь, словно дарила Алексею счастливую весть, пропела секретарша, – директора срочно вызвали в управление. Он приносит извинения и просит вас дождаться его прихода. Если есть желание, пройдите к главному диспетчеру – он как раз сейчас не очень загружен. Когда он машины выпускает на линию, к нему и не подступишься.

Выслушав эту длинную, вежливую по форме, но не по существу тираду, Воронов сначала огорчился, но потом подумал, что, может быть, все и к лучшему.

«До директора добраться всегда сумею. А вот хотя бы в общих чертах с организацией дела познакомиться не мешает. Диспетчер, наверно, ближе знает людей. После этого и с директором говорить легче».

Воронов, с трудом выдавив ответную улыбку, как можно любезнее сказал:

– Понимаю. Работа есть работа. Что касается моего времени, то не хотелось бы его терять зря. Где мне найти главного диспетчера?

– Я вас провожу, – манерно произнесла секретарша и, виляя бедрами в узкой короткой юбке, прошла вперед.

«Ну и цыпа! Где только такие произрастают и почему безошибочно попадают именно в секретарши? Наверно, потому, что ничего делать не умеют и не хотят».

Воронов понимал, что несправедлив. Он уже успел убедиться не раз, что хороший секретарь – полначальника, а в иных случаях и заменить может легко и безболезненно для дела. Но сегодня Алексея раздражало все. Виной тому, пожалуй, поразившее его противоречие между обликом Мишенева и видом современного ухоженного хозяйства. Даже себе он не захотел признаться, что раздражение зиждилось на слишком долгом ожидании в проходной да еще поспешной отлучке директора. Слишком бросались в глаза эти два факта, чтобы оба их можно было считать случайными.

– Станислав Антонович, – Воронов не сразу заметил, к кому обращается секретарша, когда они вошли в просторный кабинет. Потом заметил – мужчина средних лет покачивался в кресле из стороны в сторону, и, закатив глаза, бросал в микрофон селекторной связи казавшиеся Алексею совершенно бессмысленными обрывки фраз. – К вам... – многозначительно произнесла секретарша, – товарищ из уголовного розыска.

Сообщение не произвело на мужчину никакого впечатления. Он привычно кивнул головой на ряд стульев вдоль стены, словно инспектора МУРа забегают к нему, по крайней мере, дважды в день.

– Мотя! Путевой 19-64 закройте, как договорились... Степан Степанович, если не выпустишь 16-32 к обеду, расстанешься с квартальной... Отправьте четыре тачки колбасникам...

Воронов уселся на один из стульев и, поблагодарив секретаршу, принялся исподволь разглядывать главного диспетчера. Было ему немногим более за сорок. Но красивая проседь на висках делала его старше своих лет, а сочетание с отличным цветом лица и моложавой, спортивной фигурой придавало ему обаяние. Одет он был неброско, но когда Воронов пригляделся, заметил, что добротно и со вкусом. Единственное, что бросалось в глаза – излишняя артистичность в работе, основывавшаяся на опыте и умении Станислава Антоновича видеть из своего кресла все, что делается в любом уголке хозяйства. Да еще, пожалуй, музыкальность, с которой он щелкал кнопками селектора.

– Городецкий...

Воронов не сразу услышал среди коротких произносимых диспетчером фраз эту фамилию, хотя она была крупно выгравирована на мелкой дощечке у входной двери. Станиславу Антоновичу пришлось дважды повторить «Городецкий», прежде чем Алексей понял, что главный диспетчер отключился, наконец, от своих прямых обязанностей и представляется ему.

Алексей поспешно, даже ощутив некоторую неловкость за свою поспешность, ответил:

– Воронов Алексей Дмитриевич, инспектор МУРа.

Титул Воронова вновь не произвел на Станислава Антоновича никакого впечатления, будто он разговаривал с хорошо ему знакомой Мотей. Алексей отметил это как положительное качество и почему-то сразу почувствовал расположение к собеседнику.

– Чем могу служить? – спросил Станислав Антонович и, переключив селектор только на прием, откинулся в кресле. Главный диспетчер, хотя и обращался к нему, продолжал вслушиваться в хаос приглушенных фраз, летевших из динамика. Однажды он даже попытался вторгнуться в него своим замечанием, но сдержался.

«Да они тут, кажется, все незаменимые! Директор в управление исчезает, хотя была предварительная договоренность. Этот Городецкий от селектора оторваться не может, как ребенок от красивой игрушки. Свое рабочее время высоко ценят, а чужое!»

– Станислав Антонович, простите, что оторвал вас от дел. Вижу, у вас тут горячая точка...

– Есть немножко, – снисходительно согласился Городецкий, – и тем не менее, чем могу служить?

Это было сказано таким тоном, что и дурак бы понял: «У меня нет времени говорить с вами, но ничего не поделаешь – представителя такой организации надо уважать».

Столь подчеркнуто незаинтересованное поведение Городецкого показало, что на душевность беседы рассчитывать не приходится. Максимум – скупая рабочая информация...

– Я по жалобе Мишенева... У вас ведь работает такой водитель?

– Пока работает. И, к сожалению, у нас. А он еще на что-то жалуется в МУР? Неужели прямо к вам приходил? Вот уж, поистине, наглость пределов не знает.

– Такой плохой работник?

Городецкий пожал плечами, как это обычно делают взрослые, услышав от ребенка уж совсем наивный вопрос.

– Близко с ним не знаком. Но с проделками его знаком предостаточно.

– Чем же он так знаменит?

– Рвач и горлопан. А в нашей горластой шоферской братии выделиться подобными качествами, сами понимаете, можно только при недюжинных способностях, – словно отрубил, произнес Городецкий. – И, как показал опыт, нечист на руку. Я бы на его месте улицу Петровку обходил за версту.

– Что же у него случилось?

– Вы, имеете в виду последнюю недостачу? Как сказать... Если исходить из миллионных цифр объема перевозок, осуществляемых Дальтрансом, то сущий пустяк. Если каждый случай даже малейшей недостачи рассматривать как хищение, а именно так и должны мы, руководители, рассуждать, – это преступление. Мишенев, конечно, говорил, что ничего не брал? Я уж, честно признаться, и не помню, в какой сумме у него выразилась недостача...

– Полторы тысячи рублей...

– Солидно. Хотя и шоферов понять можно. Народ они разномастный. Особый народ. Ценности огромные прямо под боком... – Станислав Антонович рассмеялся. – Если быть точным, то за спиной. Смотришь, один, другой, чаще из молодых, устоять перед соблазном не могут. Приходится взыскивать. Или по обоюдному согласию, или судом. Было дело, попадались с поличным. Но, как говорится, горбатого могила исправит. К числу таких относится, по-моему, и Мишенев.

– Простите, а что позволяет вам так сурово судить о Мишеневе? Какие факты – не припомните?

– Он не дает о них слишком надолго забывать. Раз в неделю, если не в рейсе, то дома, здесь, в гараже, что-нибудь да сотворит. Опоздания на работу регулярны. Сваливает чаще всего на загруженность в вечерней школе. Мол, комсомол требует учиться, вот я и иду ему навстречу, а вы, несознательные, еще требуете, чтобы я вовремя приходил на работу. Было у него и две аварии... – Городецкий начал перечислять проступки Мишенева, словно специально готовился к беседе.

– И всех своих шоферов вы так хорошо знаете? – не удержался от не совсем тактичного вопроса Воронов.

– Почти, – опять снисходительно улыбнулся Городецкий. Он умел это делать царственно. – Служба требует знать все. Особенно, когда дело касается нашего стабильного контингента.

– Похвально, – Воронов даже не ожидал, что у него вырвется такое неудачное слово. Он увидел, как в глазах Городецкого мелькнул отблеск едва скрываемого гнева, несвойственного столь спокойному человеку, каким он казался Воронову до сих пор.

Алексей был не прав, следовало извиниться, но что-то удержало его от этого шага. Вместо извинения он спросил:

– Ваше личное мнение – вы считаете Мишенева виновным?

– Видите ли, товарищ Воронов (в последних словах Алексей отчетливо ощутил реакцию на свое неосторожное слово), решение о виновности выносит суд. И даже не вы. Ваше дело собирать улики, мое – дать вам посильную информацию. Ничем иным я вам служить не могу. Акты проверок можете взять в бухгалтерии. – И, не дожидаясь дальнейших расспросов Воронова, Станислав Антонович включил селектор: – Мотя, не вижу готовности трех «татр»...

Далекая и невидимая Мотя что-то говорила в свое оправдание, и Станислав Антонович слушал, глядя мимо Воронова.

– Даю пять минут, и не секундой больше. Где главный механик? Резервную машину на линию...

Выходя из кабинета Городецкого, Алексей продолжал слышать его четкий требовательный голос и невольно улыбнулся.

«По сути дела, он ведь прав в своей обиде. Но это так похоже на мальчишество. Артист, и только. С этим человеком надо непременно помириться».