Текст книги "Смертельная лазурь"
Автор книги: Йорг Кастнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Но согласитесь, подобных примеров не так уж и много.
Катон очень серьезно взглянул на меня:
– Заблуждаетесь, это безумие распространяется все больше и больше. В разных ипостасях. И лучшее тому доказательство – пари на жизнь.
– На что?
– Пари на жизнь, – мрачно повторил Катон. – Вас удивило, что я так нянчусь с вами. Все дело, как нетрудно догадаться, в этой роковой картине, бесследно исчезнувшей. Картине, приносящей смерть, как вы ее окрестили. Мы предполагаем, что она каким-то образом связана с запрещенными законом пари, неофициально заключаемыми на торговой бирже и затрагивающими наиболее известных купцов.
– Поясните, что вы имеете в виду! – От волнения я даже перестал жевать.
– За минувшие несколько месяцев нам пришлось столкнуться с несколькими случаями гибели. И все они имели место в кругах купечества или мастеров-ремесленников. Вспомните хотя бы о безумном преступлении владельца красильной мастерской Гисберта Мельхерса. У нас есть сведения, что на так называемой черной бирже заключаются странные пари. Пари, ставкой в которых гибель самых именитых горожан, причем людей вполне здоровых, не отягощенных недугами. Нам непонятно, как вообще можно делать ставкой в игре человеческую жизнь – ведь жизнь определена судьбой. До сей поры никакими конкретными доказательствами подобных пари мы не располагали, разве что слухами. Но после случаев с Мельхерсом и Юкеном, после того, как вы поведали нам об этой непонятной и страшной картине, все вдруг стало обретать целостность.
– То есть вы верите, что упомянутая картина и подтолкнула и Гисберта Мельхерса, и Осселя Юкена на чудовищные преступления?
– По меньшей мере она могла этим преступлениям способствовать, хоть я до сих пор не могу объяснить, как именно. Пока не могу. Но мне предстоит найти объяснение, вот поэтому я, как вы справедливо заметили, прихожу к вам на помощь. Вы наверняка вляпались в такое, что вам самому не совсем понятно.
– А как по-вашему, следует опасаться подобных страшных преступлений и в будущем?
– Ничего не могу вам на это ответить. Разумеется, моя задача – предотвратить гибель наших именитых горожан, но свою истинную задачу я вижу в другом: уберечь Нидерланды от распада!
– Я не совсем понимаю вас.
Катон пристально посмотрел на меня:
– Вы не позабыли о данном вами обещании хранить молчание?
– Я никогда не забываю о данных мною обещаниях.
– Нидерланды в настоящее время не так уж неуязвимы, как это может показаться. Вильгельм Оранский не успел довести до конца задуманное. Могущественные внешние враги – Англия или Франция – только и ждут, когда мы обнаружим слабину, и тогда непременно пойдут на нас войной. В последнее время участились случаи проникновения к нам французских шпионов. И не следует исключать возможности того, что Людовик Четырнадцатый готовит против нас войну. Теперь представьте себе: в такой ситуации вдруг выясняется, что люди с безупречной репутацией, богатейшие из богатейших, купцы, занялись тем, что отправляют друг друга на тот свет. И ко всему прочему при этом набивают карманы заработанным на пари золотом. Что тогда? Это может способствовать взаимному доверию? Сплоченности? Стабильности? Напротив, торговля рухнет, если об этом заговорят, рухнет непременно, и страну охватит паралич!
– Именно поэтому общественность лучше не тревожить слухами о несчастных жертвах?
Инспектор участкового суда кивнул:
– Мы, как могли, старались сохранить все в тайне, но то, что произошло с семьей Гисберта Мельхерса, утаить было уже невозможно. Людям ничего не известно о деталях преступлений, но это в любую минуту может измениться. И теперь, после гибели ван Рибека, газеты забросали магистрат вопросами.
Я так и не притронулся к хлебу и сельди, слова инспектора отшибли аппетит. Некоторое время я сидел, погрузившись в молчание. Представлявшиеся мне таинственными и необъяснимыми события после разъяснений Катона обретали обоснованность. На какой-то момент мне показалось, что весь Амстердам просто-напросто сбрендил. Я невольно поежился.
– Как и чем я могу быть полезен вам? – прервал я наконец молчание.
– Продолжайте докапываться. У вас есть возможности, мне, как лицу официальному, недоступные. А я буду вас прикрывать, но прошу вас, вы уж впредь согласовывайте действия со мной!
– Значит, инцидент в церкви Вестеркерк я могу считать исчерпанным?
– Как бы не так! И не пытайтесь уверить в этом ваших дружков. К тому же подобным типам не мешает время от времени напоминать, что закон для того и существует, чтобы его чтить.
Я собрался на Розенграхт, Катон вызвался проводить меня. По пути я поинтересовался, удалось ли ему вытянуть что-нибудь любопытное из Беке Моленберг, но он лишь покачал головой.
– Здесь потребуется время, – пояснил он и повлек меня к церкви Вестеркерк, хотя мне, честно говоря, явно не хотелось там задерживаться. – Нас ожидает Деккерт.
Еще меньше мне хотелось входить внутрь церкви. Оказавшись там, я сообразил, почему он пожелал меня проводить и о чем они перешептывались с Деккертом. Последний стоял у могилы Титуса вместе со смотрителем церкви Веертом и еще двумя людьми, скорее всего землекопами. За последние несколько часов могилу вскрыли повторно.
– Вы как раз вовремя, господин Катон, – сказал Деккерт. – Мы все подготовили. Прикажете поднять крышку?
– Мы для этого и пришли, – бросил в ответ Катон.
Деккерт дал рабочим знак, и те приподняли крышку гроба – после моих ночных стараний это не составило труда. Мы с Катоном, подойдя поближе, устремили на гроб полные ожидания взоры.
– На сей раз я верю вам безоговорочно, Зюйтхоф, – проговорил инспектор участкового суда, брезгливо созерцая собачьи останки.
Глава 21
Между жизнью и смертью
Дом был большой и выглядел мрачновато. Стены поросли кустарником, казалось, еще немного, и они полностью скроют его от глаз людских. Дома по соседству, расположенные на Кловенирсбургвааль, выглядели куда опрятнее – неудивительно, их хозяева принадлежали к числу самых зажиточных жителей Амстердама. Впрочем, и доктора Антона ван Зельдена к неимущим никак нельзя было отнести, если верить услышанному. Вероятно, он принадлежал к числу эксцентриков, которых не очень-то заботит внешний вид их обиталища.
– Так запустить дом! Это совсем не по-здешнему, – невольно вырвалось у меня.
Сопровождавшая меня Корнелия пожала плечами.
– А ты точно знаешь, что этот дом принадлежит доктору ван Зельдену? – желал уточнить я.
– Тут сомневаться не приходится. Я уже была здесь однажды с отцом, он должен был встретиться с ван Зельденом по поводу какого-то заказа. Но внутрь не заходила.
После моего второго визита в церковь Вестеркерк успело миновать несколько часов. Я не стал рассказывать Корнелии о пари, предпочел не вводить ее в детали нашего разговора с Катоном, упомянув лишь о том, что ныне инспектор уже не столь скептически расценивает роль злополучного полотна в лазурных тонах. Преодолевая конфуз, я все же рассказал Корнелии об обнаруженных в гробу ее брата собачьих костях. Вопреки моему ожиданию, воспринято это было без истерик. Вероятно, ее состояние достигло известной точки пресыщения – человека уже потрясенного поразить трудно. Но как бы то ни было, выдержка и самообладание этой девушки поражали меня.
Мы решили нанести визит доктору ван Зельдену, поскольку рассчитывали, что он, будучи врачом, пользовавшим Рембрандта, может каким-то образом помочь в поисках исчезнувшего мастера. Кроме того, стоило мне увидеть его в заведении под названием «Веселый Ганс» в компании ван дер Мейлена, как в душу мою закралось подозрение. Я сгорал от нетерпения оказаться в стенах его жилища.
Нам отворила круглолицая служанка с розовыми, будто наливные яблоки, щеками. Едва завидев нас, девчонка заученной скороговоркой выпалила:
– Господин доктор больше не принимает. Зайдите, пожалуйста, завтра, между десятью и двенадцатью часами.
И тут же собралась захлопнуть дверь.
– Мы не по поводу болезни, – поторопился переубедить ее я. – Это Корнелия ван Рейн, дочь мастера-живописца Рембрандта ван Рейна. Мы пришли по поводу ее отца. Так что, будьте добры, доложите о нашем приходе господину ван Зельдену.
Помедлив, служанка все же впустила нас и провела в переднюю. Убранство помещения отражало вкусы и пристрастия хозяина. Две из висевших здесь картин изображали анатомические сеансы. Но куда больше меня поразили многочисленные банки, которыми были уставлены стены. В них плавали помещенные в раствор человеческие органы и части тела. В одной из банок я различил ухо, в другой – кисть руки. Корнелия, поежившись, отвернулась, а я, припомнив сказанное Катоном, невольно спросил себя, имел ли ван Зельден отношение к бандитам, вскрывавшим могилы.
Служанка вернулась и проводила нас в гостиную, оказавшуюся гораздо просторнее и богаче прихожей. Там было куда больше картин на стенах. Как, впрочем, и банок с заспиртованными органами. Наше внимание привлекла написанная маслом работа. Это был портрет Титуса ван Рейна. В доме Рембрандта я видел много портретов умершего сына, и лицо его было мне хорошо знакомо.
Корнелия невольно протянула руку, будто желая прикоснуться к любимым чертам лица на холсте.
– Как удачно он сумел изобразить Титуса! Вылитый брат! Отец любил его больше всего на свете. И как он только дал себя уговорить продать этот портрет?
– Мне стоило для этого призвать на помощь весь мой дар убеждения, – раздался у нас за спиной хрипловатый голос. – Пришлось пообещать вашему отцу, что он в любое время волен прийти сюда и взглянуть на эту картину.
Бесшумно появившийся здесь доктор ван Зельден отвесил нам поклон. Из-за высокого роста и согбенности складывалось впечатление, что он вот-вот повалится вперед.
– Если ли новости о вашем отце? – осведомился он. – Меня весьма беспокоит его исчезновение.
– Меня тоже, – ответила Корнелия. – Потому я и решила прийти к вам. У вас найдется для меня немного времени, доктор ван Зельден?
– Для вас – непременно. Усаживайтесь. Могу я предложить вам шоколаду?
Я откашлялся.
– Слушаю вас? – обратился ко мне доктор ван Зельден.
– Я сопровождаю госпожу ван Рейн. Полагаю, обсуждаемый вопрос не для моих ушей, господин ван Зельден. Так что, если позволите, я пройду пока в прихожую. Хочется полюбоваться на вашу знаменитую коллекцию.
– Пожалуйста, пожалуйста! Как пройти, я думаю, вы знаете.
Уже в дверях я снова обернулся.
– Как мне кажется, приготовление препаратов из человеческих органов – ваша страсть, доктор?
– Пожалуй, вряд ли стану это отрицать, тем более если принять во внимание их количество. – Доктор ван Зельден деревянно рассмеялся, но тут же посерьезнел. – Впрочем, для врача подобное собрание не просто причуда. Наука – вот его главное предназначение. Все эти препараты крайне необходимы в моих исследованиях и весьма полезны при чтении лекций студиозам. Мне удалось изобрести особый спиртовой состав, позволивший существенно усовершенствовать технику приготовления препаратов.
– Поразительно! – воскликнул я. – И где вы только берете столько трупов?
– Знаете, несчастные случаи и эпидемии отнюдь не редкость для нашего города, к великому сожалению. Так что в чем, в чем, но в трупах недостатка нет.
Понимающе кивнув, я отправился в прихожую, где увидел служанку, смахивавшую белой салфеткой пыль с банок.
– Ваш хозяин, надо думать, обожает это занятие, – как бы между прочим заметил я.
– О да, господин. Вот только во время уборки я всегда боюсь, как бы не опрокинуть чего и не разбить. А к себе в святилище он меня и вовсе не допускает.
– В святилище, говорите? Что это за диковина такая?
Смущенно хихикнув, девушка опустила глаза.
– Ну, это я так называю. Несколько комнат в глубине дома, где господин доктор ставит свои опыты. Там и приготовляет свои препараты. Меня туда ни разу еще не пустили, хотя я в этом доме вот уже два года. Даже и не знаю, кто там прибирает.
– Наверное, боится, что вы станете отвлекать его.
– Может, и так, – ответила девушка, осторожно водружая протертую банку на место. – И когда вы позвонили у дверей, господин доктор как раз был у себя в святилище. Поэтому я не хотела его беспокоить.
Я был безумно благодарен ей за такую откровенность. И продолжал расспрашивать.
– Но вам хотелось бы заглянуть в это святилище, правда? Мне можете спокойно признаться, я вас выдавать не собираюсь. Вы никогда не пробовали тайком пробраться туда?
– Нет, что вы, господин, разве можно? Конечно, иногда на меня нападало искушение, если случалось подметать там в коридоре у входа, но я ни за что не войду туда без разрешения.
– Весьма похвально, – поощрил я розовощекую служанку и тут же откланялся, сославшись на то, что мне необходимо вернуться в гостиную.
На деле же я, пройдя через длинный изогнутый коридор, повернул не к гостиной, а решил пробраться в глубь дома, где, по моим расчетам, и расположилось так называемое святилище доктора ван Зельдена. Я не особенно рассчитывал, что дверь в него будет не на запоре. К моему удивлению, она раскрылась, стоило мне надавить на ручку. Ключ торчал изнутри. Судя по всему, наш визит оказался столь внезапным, что доктор даже не успел запереть дверь.
Быстро войдя внутрь, я осторожно затворил за собой дверь. Сквозь задернутые портьеры в довольно большое помещение проникал слабый свет. Помещение это очень напоминало кабинет. Здесь на стенах были развешаны не картины, а схемы строения человеческого тела и внутренних органов. На столе лежали раскрытые фолианты на латыни, а в углу свисал с потолка самый настоящий скелет человека. И тут мне невольно вспомнился другой скелет. Виденный мною в могиле Титуса. По спине пробежали мурашки.
Имелось и смежное помещение, служившее ван Зельдену для приготовления препаратов. В емкостях с прозрачным раствором плавали различные органы. Наверняка доктор расхваливал нам именно эту смесь, а в шкафах громоздились десятки пустых стеклянных банок различного объема.
Здесь была дверь в соседнее, как мне подумалось, помещение, но она оказалась на замке. Обшарив все вокруг, я так и не обнаружил ключа. Вернувшись в кабинет, я обыскал и его, и мне наконец повезло – ключ нашелся под одним из толстенных фолиантов. Я вновь подошел к запертой двери и убедился, что он подходит!
Когда я переступал порог комнаты, которую ван Зельден столь тщательно скрывал от людских глаз, сердце мое колотилось от волнения. И увиденное там заставило меня в ужасе отшатнуться. Я отвел взгляд и некоторое время пытался прийти в чувство, чтобы продолжить взятую на себя миссию.
Часть стены в угловой части помещения от пола до потолка была стеклянной, напоминая огромный аквариум с раствором для консервации. И раствор этот был не бесцветным, как в обычных банках с препаратами, а отливал голубоватым, оставаясь прозрачным, так что я мог различить плававшего в нем нагого человека. Он уставился на меня безжизненным остекленевшим взором. И я знал его! Это чуть вытянутое лицо было мне знакомо! Естественно, он был мертв, как мертв был и устремленный в пространство пустой взор, но мне вдруг показалось, что я различаю в нем немую мольбу извлечь его отсюда, избавить от столь противоестественного способа погребения, дать возможность обрести вечный покой в земле.
Меня охватило непреодолимое желание взять и запустить в прозрачную стену стоявшим поодаль стулом, разнести вдребезги это кошмарное, непотребное узилище. Но разве мог я отважиться на что-либо подобное? Разве мог чем-ни-будь обнаружить свое тайное присутствие здесь?
Поспешно покинув комнату, я запер за собой зверь, положил ключ на прежнее место и поторопился покинуть пределы этого «святилища», куда больше напоминавшего средоточие греховности.
Отерев пот со лба, я придал лицу безмятежное выражение и направился в гостиную. Корнелия как раз поднималась, прощаясь с доктором ван Зельденом.
– Доктор смог быть чем-либо полезным? – стараясь говорить как можно уважительнее, спросил я.
– Нет, если речь идет о местопребывании отца. Но для меня было большим облегчением вновь спокойно обсудить все с ним. Доктор ван Зельден проявил ко мне сочувствие, предложив помощь, если в этом будет нужда.
Я повернулся к хозяину дома:
– Весьма любезно с вашей стороны, доктор ван Зельден.
– Не стоит об этом, – ответил он и перевел взгляд на Корнелию: – Госпожа ван Рейн, вы можете полностью рассчитывать на меня и обращайтесь в любое время, как только в этом возникнет необходимость. – Доктор медленно повернулся ко мне: – Это же относится и к вам, господин Зюйтхоф.
От взгляда и тона, каким это было сказано, мне стало не по себе. Я невольно подумал, что он каким-то невероятным образом прознал о моем тайном визите в его «святилище», и лихорадочно стал соображать, уж не наследил ли я там. Впрочем, если даже и так, первым подозреваемым стало бы то самое очаровательное розовощекое создание, которое сейчас провожало меня и Корнелию до дверей.
Затащив Корнелию в близлежащий винный погребок, я заказал два стаканчика крепкого красного вина. После внушительного глотка я поведал девушке о страшной находке в доме ван Зельдена.
Она устремила на меня недоверчивый взор синих глаз:
– Человек в растворе, говоришь? Покойник?
– Да, да. Плавает в растворе, будто рыба.
– Для чего это понадобилось ван Зельдену?
– Знаешь, я тоже задаю себе этот вопрос. К тому же этот покойник…
Судорожно сглотнув, я понял, что большего сказать ей не в силах.
– Что – покойник? Корнелис, ты уж не мучай меня, договаривай, раз уж взялся.
– Это твой брат, – с трудом выдавил я.
Лицо Корнелии побелело как мел. Она молча смотрела на меня, не в силах поверить в услышанное.
– Титус? Этого не может быть! – в ужасе прошептала она.
– Это он. Я не лгу, все так и есть. И вполне сочетается с моей первой находкой в церкви Вестеркерк. Так что собачьи кости в гробу Титуса не просто злая шутка тех, кто надумал поживиться, раскапывая чужие могилы. Титуса с самого начала не стали класть в гроб. На теле его ни малейших следов разложения. Так что они и не думали хоронить его. Но в гроб надо было что-то положить, иначе конец их замыслу.
– Но… но что ван Зельден задумал делать с телом Титуса?
– Я тоже ломаю себе голову над этим.
Корнелия, вскочив, стала набрасывать на себя накидку.
– Куда ты? – спросил я.
– К твоему инспектору участкового суда Катону. Надо сейчас же рассказать ему обо всем. Пусть они приедут в дом ван Зельдена и полюбуются, что там творят с телом несчастного Титуса!
Я осторожно удержал девушку и усадил ее на деревянную скамью.
– Нельзя этого делать. Ведь ван Зельден наверняка знает, где сейчас твой отец. И под давлением не скажет ни слова. Я сам пойду к Катону и постараюсь убедить его проследить за ван Зельденом. Может, он и выведет нас на след мастера Рембрандта.
Корнелия с надеждой посмотрела на меня. И тут все накопившееся прорвалось на волю. Девушка бросилась мне на грудь и разрыдалась. Я нежно поглаживал ее по волосам. Трудно видеть, как дорогое тебе существо заходится от отчаяния. Но необходимо было дать ей выплакаться.
Не обращая внимания на любопытные взгляды посетителей погребка, я терпеливо ждал, когда Корнелия успокоится.
Несколько минут спустя она вытерла слезы.
– Ты веришь, что отец на самом деле мог увидеть на улице живого Титуса? – спросила она.
– Вот уж чего не знаю – того не знаю, – признался я. – Но если такое произошло, то наверняка в руках ван Зельдена ужасное и могущественное оружие – способность возвращать к жизни умерших.
Глава 22
Нежданная встреча
28 сентября 1669 года
На следующее утро я отыскал Катона в ратуше и рассказал ему о виденном днем раньше в доме ван Зельдена, связав все с обнаруженными в церкви Вестеркерк собачьими останками. Инспектор терпеливо выслушал меня, ни разу не перебив, и полностью был согласен со мной в том, что в данный момент арестовывать ван Зельдена преждевременно. За ним необходимо тщательное наблюдение – таково было мнение инспектора.
Простившись с Катоном, я направился на Дамрак нанести визит Охтервельту. Поскольку его симпатичная дочурка на тот момент отсутствовала, мне ничего не оставалось, как вручить прикупленный мною букет тюльпанов папаше.
Торговец с неподдельным удивлением взглянул на цветы.
– Чего это вас угораздило явиться сюда с цветами, Зюйтхоф? Уж не собрались ли вы посвататься к моей дочери?
– Пока что справляюсь с соблазном, – с улыбкой ответил я. – А букет этот передайте вашей дочери, когда она вернется, и скажите, что он от ее тайного воздыхателя.
– Почему от тайного? – недоуменно подняв брови, спросил Охтервельт.
– Потому что женщины питают слабость к знакам внимания со стороны тайных воздыхателей. Да и вообще, подарок поднимет Йоле настроение, она от этого станет еще симпатичнее, хоть и так очень красива. И кто знает, может, недалек день, когда вам и впрямь придется беседовать с тем, кто явится сюда свататься.
– От души надеюсь, что он будет мало походить на вас, – пробурчал Охтервельт, кладя букет поверх стопки книг.
– А чем же я вам не угодил?
– Тем, что мне в последнее время о вас много дурного довелось услышать. В Распхёйсе побывали по подозрению в поджоге дома ван Рибека. Молодой господин де Гааль на днях зашел ко мне занести корректуру второго издания книги его отца. Так вот, он пышет ненавистью к вам, желает на вашу голову всех напастей.
– В это я готов поверить. Я знаком с молодым господином де Гаалем. Мы познакомились в Распхёйсе.
Охтервельт уставился на меня, будто увидел перед собой давным-давно вымершую диковинную птицу, но от дальнейших расспросов воздержался.
– А сейчас как ваши дела?
– Как видите, здравствую, и не в сыром подвале Распхёйса. Вероятно, все потому, что я ни в чем не виновен.
– Ни в чем не виновен, говорите? Ха-ха-ха! Кто это в наши времена может считать себя ни в чем не виновным?
– Это совершенно иной вопрос, – ответил я и устремил взгляд в окно. – Скажите, господин Охтервельт, а что, ваш знакомец и партнер господин ван дер Мейлен надумал прикрыть свое дело, да?
– Вы бы его самого лучше спросили.
– И рад бы, да вот только нет его в Амстердаме. Выехал, а куда и зачем, никому не сказал. Может, вы хоть что-нибудь знаете?
Охтервельт лишь покачал головой:
– А мне откуда знать? Я с ним всего-то пару раз дело имел. Иногда вообще неделями его не вижу. И что мне до его поездок? А вам он так уж и занадобился?
– Да, мне очень нужно кое о чем его спросить, – не стал вдаваться в детали я. – А когда он обосновался здесь, на Дамраке?
Секунду или две Охтервельт раздумывал.
– Недавно, может, лет пять тому, может, года четыре.
– А до этого чем занимался?
– До этого публика у него была попроще – его лавка располагалась в этом недоброй славы квартале Йордаансфиртель, да и то где-то на задворках.
– А где именно, не могли бы вы мне сказать? – настаивал я.
И снова лоб Охтервельта наморщился, но после этого он представил мне на удивление толковое и подробное описание, правда, слегка запутавшись в названиях улиц.
– Сегодня там вы мало что найдете. Там сплошная ветхость, дома, того и гляди, рухнут. Не один год еще минет, пока магистрат сподобится что-нибудь придумать с этим местом.
Поблагодарив владельца антиквариата, я вышел на Дамрак. Ветер гнал по мостовой осенние ярко-желтые листья. Будучи прикован мыслями к Корнелии и ее доброй служанке, дожидавшимся меня на Розенграхт, я направился в описанный Охтервельтом район города. Ветер усиливался, его холодные порывы заставили меня втянуть голову в плечи.
Район и впрямь оказался не из лучших. Упадок и запустение. Да, вероятно, ван дер Мейлену пришлось здорово напрячься, или же ему сопутствовало невероятное везение, если он сумел перекочевать отсюда не куда-нибудь, а в главную цитадель торговли – на Дамрак. Я готов был поверить, что он прибег для этого и к не совсем законным средствам.
С полчаса проплутав между полуразрушенными от времени домами и складскими зданиями и так и не найдя интересующее меня место, я обратился к шедшему навстречу старику с мешком на спине.
– Можно у вас узнать, господин? – задержал я его. – Вот пришел сюда отыскать один дом, который раньше принадлежал торговцу антиквариатом, ван дер Мейлену. А найти его никак не могу. Может, подскажете?
Старик неторопливо снял мешок со спины и опустил его на землю. Озабоченно потерев заросший седой щетиной подбородок, он покачал головой:
– Боюсь, ничем не смогу вам помочь, господин.
И выставил вперед ладонь, словно желая убедиться, не капает ли с неба.
Уловив намек, я проворно извлек из кошелька парочку штюберов и сунул в костлявую ладонь. Мельком взглянув на только что полученный гонорар, старик, чуть сдвинув на ухо засаленную шляпу, почесал затылок.
– Если подумать да вспомнить хорошенько, я, наверное, скажу вам, господин. Говорите, он торговал антиквариатом – ну там картинами, безделушками разными… Так?
Я энергично закивал:
– Да-да, лет пять тому назад, может, чуть меньше выехал отсюда.
– Вспомнил, вспомнил, куда вам нужно. Этот дом лежит в двух шагах отсюда. Вон там, смотрите, переулок уходит влево. Видите? Вот в этот переулок как войдете, то направо. Там и стоит дом, который ищете.
Снова водрузив мешок на спину, он продолжил путь. Если верить старику, я действительно был в двух шагах от цели. Хорошо, охладил я свой пыл исследователя, ну, приду туда, разве могу я с уверенностью рассчитывать напасть там на след этого неуловимого ван дер Мейлена? Наверняка он убрался из этого дома, чтобы не возвращаться сюда уже никогда. Что даст мне визит в эти Богом забытые места?
И все же я направил стопы к указанному мне стариком переулку. Ничего иного не оставалось – хоть какая-то зацепка, пусть и ненадежная. В конце концов, тут уж я ничем не рисковал.
Последний в этом переулке дом ничем не отличался от остальных – то есть представлял собой самую настоящую развалюху. Непонятно, куда смотрели уважаемые власти нашего города, позволяя вымирать целым городским кварталам.
Дом бывшего торговца антиквариатом казался – да и был – необитаемым. Это меня не удивило. Стекла в большинстве окон верхних этажей были выбиты, а окна первого наскоро заколочены досками, как и входная дверь. Попытавшись отодрать одну из таких досок, я вогнал в ладонь правой руки здоровенную занозу. С ней пришлось повозиться, но когда я ее наконец извлек, призвав на помощь терпение и ногти, то обронил на пол две крохотных капельки крови. Выругавшись, я огляделся вокруг в поисках возможности проникнуть в запустелое обиталище.
Слева от дома я заметил узкий проход, наверняка огибавший дом. Пройдя по нему, я вновь наткнулся на все те же заколоченные досками окна. Из-за того, что дома стояли впритык друг к другу, здесь царил полумрак. Не приходится удивляться, что я и шагу не успел ступить, как угодил в какую-то небольшую ямку и растянулся. При падении я сильно ссадил руки. Ладони горели, и я уже проклинал ту минуту, когда отважился отправиться на поиски исчезнувшего торговца.
Когда я, кряхтя, поднимался, то вдруг услышал тихий голос.
– Смотрите под ноги, Зюйтхоф! Это вам не по Дамраку разгуливать, как вы имели возможность убедиться.
Сощурившись, я стал вглядываться туда, где впереди словно ниоткуда взялась мужская фигура. Этот скрипучий голос, ссутулившаяся стать. Кто это мог быть? Я стал приближаться и мало-помалу узнал его.
– Как?.. Как вы здесь оказались? – пролепетал я.
– Это мне бы впору подобные вопросы вам задать, Зюйтхоф, – ответил Рембрандт ван Рейн. – Вот уж никогда бы не подумал вас здесь встретить. Что вам здесь понадобилось?
– А вам?
Я попытался осмыслить происходящее. Передо мной стоял исчезнувший несколько дней назад мастер Рембрандт и как ни в чем не бывало беседовал со мной. Будто мы с ним не расставались. Мне показалось, что художник похудел, щеки казались еще более впалыми, морщины углубились. Он был с непокрытой головой, седые космы беспорядочно ложились на поникшие старческие плечи.
– Зачем вы меня разыскиваете? – все же поинтересовался он.
– Потому что ваша дочь чуть не умерла от страха за вас.
– Этого не может быть – Корнелия знает, где я.
– Вот как? И с каких же пор?
– Она все время знала.
– Это что-то новенькое. Еще вчера она все глаза выплакала, думая, что вас уже нет на этом свете.
– Вы лжете! – злобно прошипел Рембрандт, и лицо его исказилось гневов. – Вы всегда были и останетесь лжецом, гнусным, коварным типом. И как я только пустил вас за порог моего дома?!
– Мне совершенно ни к чему лгать вам. И не старайтесь убедить меня в том, чего не было и быть не могло. Кто, скажите мне, мог оповестить Корнелию о вашем местонахождении?
– Как кто? Разумеется, Титус. Кто же еще? Он и привел меня сюда.
– Ваш сын Титус?
Рембрандт от души рассмеялся и энергично закивал:
– Титус не умирал ни от какой чумы, представьте себе! Мой сын жив! Он и привел меня сюда, пообещав, что расскажет все Корнелии.
Мне на ум пришел скелет собаки в гробу Титуса и заспиртованный труп в доме доктора ван Зельдена.
И все же, кто из нас не в своем уме? Рембрандт? Или я?
А может, весь Амстердам потихоньку обезумел?
– Вы мне не верите, – отметил старик, изучив меня пристальным взором.
– Так уж выходит. Вы ведь видели, как ваш сын умирал. Как же теперь вы можете утверждать, что он жив и здоров?
– Он жив, жив. И он здесь! Может, отвести вас к нему, Зюйтхоф?
– Сделайте любезность.
– Ладно, пойдемте.
Повернувшись, мастер Рембрандт спустился на пару ступенек. А я и не заметил здесь лестницы. Ступеньки вели, как мне подумалось, ко входу в подвал, единственной двери в этом доме, не заколоченной досками. Я обратил внимание, что для своего возраста Рембрандт двигался на удивление проворно. И уверенно – не успел я оглянуться, как он исчез в темном прямоугольнике входа. Я торопливо последовал за ним и тут же оказался в застоявшемся воздухе дома – вместо Рембрандта передо мной вдруг возникли три хорошо знакомые мне фигуры. Августовский вечер неподалеку от Лабиринта. Башня Чаек и ловушка, в которую я угодил там. Ну вот и третья по счету западня.
Тут из-за спин троих показался мой бывший наставник, мастер Рембрандт.
– Что, Зюйтхоф? Небось не рассчитывали, что все так повернется? – хихикнув, осведомился он. – Ну, уж теперь вы оставите свои домогательства! Вы хотите занять место моего сына, так ведь? Ревнуете его ко мне!
Слова его могли показаться бредом сумасшедшего, да и я особо не старался вникнуть в их смысл. Громилы подошли почти вплотную ко мне, так что нечего было и думать о том, чтобы выбраться отсюда живым. К тому же у всех троих в руках были пистолеты – стоит пошевелиться, и пуля в живот мне обеспечена.
Вожак со шрамом на щеке криво улыбнулся.
– Ну, живо… писец, вот ты и забрался дальше некуда, – лениво протянул он, ткнув пистолетом в узкую дверь входа в подвал. – Вход бесплатный, выход и за мешок золотых не купишь. И смотри у меня, я тебя знаю, так что не делай глупостей, иначе пуля в голову, и крышка.
