Текст книги "Смертельная лазурь"
Автор книги: Йорг Кастнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
– Так это ж не по доброй воле. Да и вы к этому руку приложили, инспектор, если уж быть до конца откровенным.
Бланкарт кашлянул.
– Не вам упрекать инспектора, Зюйтхоф. Кто знает, может, именно ему вы и обязаны жизнью.
– Как так? – не понял я и выплюнул воду, едва не угодив в стоявших.
Начальник тюрьмы в ужасе отшатнулся.
– Уж не сподобились ли вы счесть меня невиновным? – осведомился я у Катона.
– Угадали. За минувшие часы кое-что существенно изменилось.
– И этим я обязан вам? Посвятите же меня во все, инспектор!
– Не только мне, но и госпоже Моленберг.
– Моленберг? – повторил я, отчаянно вспоминая, где мог слышать это имя.
– Беке Моленберг, – решил помочь мне инспектор Катон.
– Ах да, этой кухарке.
– Верно. Я решил еще раз допросить ее, и, надо сказать, допросить как полагается. В конце концов она разрыдалась и призналась, что в первый раз лгала. Не вы подожгли дом, а сам Мельхиор ван Рибек. Он поступил так в припадке безумия, как выразилась кухарка. И я тут же направился сюда – к счастью, успел вовремя.
Константин де Гааль, явно разочарованный таким оборотом, выслушал слова инспектора с каменным лицом.
– Что именно говорила вам госпожа Моленберг? – не отставал я. – Кто подбил ее на эту ложь?
– Какой-то незнакомец. Он предложил ей кругленькую сумму в сто гульденов.
– И в самом деле немало! Ей и за год столько не заработать. Вот так нас всех и покупают толстосумы.
– Одним подкупом он не ограничился. Незнакомец, по словам Беке Моленберг, еще и угрожал ей – мол, если откажется распространять слухи о вашем поджоге, с ней поступят так же, как и с вами. Нет сомнений, что кому-то очень и очень нужно устранить вас с пути.
– И прикрыть тех, у кого действительно руки в крови, – добавил я. – Я имею в виду тех, кто и довел до безумия Мельхиора ван Рибека. Кухарка представила описание этого человека?
– Самое приблизительное.
– Подождите, дайте я попытаюсь. Так вот: хорошо одетый мужчина средних лет с темной бородкой.
– Примерно так она его и описала. А как вы догадались?
– Да потому что у вас уже есть одно такое же описание. Речь идет о человеке, который приходил забрать картину из жилища Осселя. Ту самую картину, которая несет смерть.
Катон усмехнулся:
– Недурно, Зюйтхоф. Я тоже уловил эту связь.
– Только теперь незнакомец готов платить вдесятеро больше. Видимо, мне остается гордиться, что я переплюнул картину в цене.
Попытавшись вызвать в воображении приметы незнакомца, я спросил:
– А вы пытались разузнать у Беке Моленберг о Мерте-не ван дер Мейлене?
– Конечно. Она знает этого торговца антиквариатом, он не раз бывал в гостях у ван Рибеков. Но разумеется, не он предлагал ей эту сотню гульденов.
– Хотя, вероятно, именно ему в конечном счете и принадлежала указанная сумма.
– Не исключено, что это может соответствовать истине, – уклончиво ответил инспектор Катон, явно не желая бросать тень на столь почтенного гражданина Амстердама.
– Вы говорите о торговце картинами и книгами ван дер Мейлене? – вышел из оцепенения де Гааль. – Какое он имеет ко всему этому отношение?
Но Катон, к моему облегчению, не убоялся явно тенденциозного вопроса Константина де Гааля.
– Я пока что на середине расследования, господин де Гааль, посему прошу вас верно понять меня: я не вправе разглашать, что выяснилось, а что нет, и брать кого-либо под подозрение без достаточных на то оснований. Ибо это неизбежно усложняет ход разбирательства и вызывает массу опасных моментов, в чем я уже успел убедиться в стенах Распхёйса.
Де Гааль побледнел от гнева.
– Вы отдаете себе отчет, с кем вы говорите, уважаемый? Не забывайте, я пользуюсь влиянием в определенных кругах, в том числе и в магистрате.
– Допустим, я об этом не забываю. И что же дальше? Желаете доложить обо всем магистрату? Извольте. Только не забудьте упомянуть и о том, что по вашей милости невиновного человека едва не погубили.
Катон повернулся к начальнику тюрьмы:
– И с вас, господин Бланкарт, никто не снимает вины. Вы что же, решили вернуть к жизни вашу печально известную водокачку?
– Простите, дело в том, что… э-э-э… господин де Гааль счел возможным, что…
– Я еще раз спрашиваю вас: мне что, дать этому делу официальный ход? В таком случае у господина Зюйтхофа есть все основания для подачи соответствующего судебного иска против всех здесь присутствующих, не считая меня.
Хотя подобное мне, откровенно говоря, не пришло в голову, я энергично закивал. Идея инспектора Катона пришлась мне по душе.
Бланкарт невольно бросил на де Гааля полный скорбной мольбы взгляд. Купец пробормотал:
– Вероятно, вы правы, инспектор. Посему лучше уж не поднимать шум. Если вас это удовлетворит, господин Зюйтхоф, готов признать, что несправедливо обошелся с вами.
– Должно ли это означать, что вы готовы взять назад вашу клятву отомстить мне? – спросил я.
– Мне ничего иного не остается, коль вы не имеете отношения к гибели Луизы.
– Что ж, в таком случае и я готов забыть об этом досадном инциденте, – ответил я и вновь обессиленно опустился на лежанку. Мне было не до выяснения отношений.
Полчаса спустя я сидел рядом с Катоном в экипаже, который должен был доставить нас на Розенграхт. На мне были какие-то лохмотья, срочно раздобытые для меня в Распхёйсе, но это мало заботило меня. Самое главное, что хотя бы сухие. А я – на свободе!
Правда, я еще не успел привыкнуть к мысли, что свободен. Но недавняя пытка на водокачке уже казалась мне кошмарным сном. Ромбертус Бланкарт, изо всех сил пытаясь загладить вину, буквально расстилался передо мной. А всего час назад и в мыслях допустить такого не мог. Нет, больше я в Распхёйс ни ногой. Ни на какую должность. Ни за какие деньги.
Когда экипаж остановился у дома Рембрандта, у меня было такое ощущение, что я вернулся из долгой-долгой поездки. Все здесь казалось мне знакомым и в то же время изменившимся. А между тем всего лишь сутки с небольшим назад я в сопровождении инспектора Катона отправился отсюда в заведение на Антонисбреестраат.
– Отправляйтесь к своей Корнелии и хорошенько выспитесь, – велел мне инспектор, при этом многозначительно подмигнув. – Вы вполне заслужили отдых.
– Вы не зайдете?
Катон отрицательно покачал головой:
– Нет-нет. Не хочу вам мешать. Думаю, вы меня правильно поймете. К тому же мне предстоит еще одна беседа с Беке Моленберг, может, она припомнит еще что-нибудь.
После двух настойчивых звонков дверь открылась, и я увидел Корнелию. За время пребывания в Распхёйсе я успел расстаться с мыслью, что когда-нибудь вновь увижу ее… Сердце отчаянно колотилось, я и шагу ступить не мог. Я понимал, что у меня нет на это права.
По ее измученному лицу я понял, что утешительных вестей об отце по-прежнему не было. Но стоило Корнелии увидеть меня, как печаль на лице сменилась радостью.
– Корнелис! – воскликнула она и бросилась обнимать меня.
На миг мне показалось, что все сейчас будет так, как тогда, в ту нашу первую ночь.
Глава 19
Расхитители гробниц
26 сентября 1669 года
До полуночи оставался, может быть, час, когда мы с двумя спутниками прибыли к церкви Вестеркерк. Небо затянули тучи, и ночь выдалась темнее обычного. Что было нам как нельзя на руку. Как и царившее вокруг безлюдье.
Я погасил фонарь, который полагалось иметь с собой в темное время суток, и подошел к темной громаде церкви – воспетому многими архитектурному шедевру. Впрочем, меня сейчас занимали отнюдь не скрываемые ночной тьмой зодческие ухищрения, а то, что я надеялся здесь обнаружить или же – увы! – не обнаружить.
Мои приятели остались стоять в нескольких шагах от меня, перешептываясь. Повернувшись к ним, я негромко спросил:
– Ну, чего вы там ждете?
– То, что вы задумали, ни к чему, – боязливо пробормотал Хенк Роверс.
– Мы… совершим нечестивое дело по отношению к Господу нашему, если проникнем в церковное здание.
– Вот уж не ведал, что с такими святошами придется дело иметь, – не скрывая раздражения, бросил я.
– Поплаваешь с мое, тут уж научишься почитать Господа Бога – штормы, пираты, морские чудища!
– Верно говорит старик Хенк, – поддержал товарища Ян Поол.
– Ну-ну, морские чудища, – скептически повторил я. – Наверное, не стоило мне платить вам вперед, а? Мне кажется, вы уже перевели все денежки на выпивку.
Хенк Роверс скорчил горестную мину:
– Что поделаешь? Выпить-то всегда хочется! Такие уж мы есть.
– Если выпивка перевешивает разум, из этого ничего доброго не выйдет, – поучал я их. – Раз уж взяли денежки, извольте выполнять обещанное.
– Тьфу, – презрительно бросил Роверс. – За несчастных десять штюберов на нос – смешно говорить!
– И все же это лучше, чем десяток раз по носу? – полушутя-полусерьезно вопросил я, приставив кулак к его физиономии. – Может, все-таки подумаем, а?
– Ладно, ладно, идем, – пробурчал старый морской волк, тронувшись с места, за ним потянулся и Ян Поол.
Я подошел к необычно маленькому для такого здания порталу. Вдруг до меня донесся тихий свист. Я замер на месте.
– Только не через главный портал, – принялся убеждать меня Ян Поол, сняв на минуту с плеча тяжеленный мешок. – Лучше через боковой вход – проще и надежней будет.
– Как пожелаете, – отозвался я. – Вы специалист.
Обойдя Вестеркерк, Поол остановился у бокового входа в церковь и опять снял мешок с плеча.
– Вот здесь и попытаемся, – решил он.
Роверс стал озираться, словно ожидал увидеть недоброжелателя в ночном мраке.
Поол извлек из кармана куртки видавший виды складной нож и, раскрыв его, стал возиться с замком. Текли минуты, в конце концов терпение мое иссякло.
– Ну, что там такое? – нетерпеливо прошептал я. – С чем заминка?
Полуобернувшись, Поол глянул на меня. Черное пороховое пятно придавало ему, скажем прямо, угрожающий вид.
– А я и не обещал, что разделаюсь с ними в пять минут. Так что лучше уж не мешайте мне сейчас, это дело не ускорит.
– Я просто спросил, в чем дело, – буркнул я в ответ. – Помнится, вы били себя в грудь, утверждая, что в этих делах дока.
– Утверждал, и могу сейчас повторить. Но не все замки сделаны на один манер.
– Спорить не берусь, – только и сказал я, отступая на шаг и оставив его в покое.
«Верно ли ты поступаешь, втягивая этих двух проспиртованных морских волков в такие дела?» – спросил я себя. Впрочем, как бы там ни было, спохватываться поздно. Да и время не терпело, так что следовало действовать, а не рассусоливать.
С тех пор как я за два дня до описываемых событий вернулся на Розенграхт, ничего существенного не произошло – Рембрандт по-прежнему отсутствовал, и можно было только гадать, где он мог быть. В одном я был уверен, и уверенность эта крепла: Рембрандт на самом деле не был безумцем, как могло показаться на первый взгляд. По его словам, он видел на улице умершего сына Титуса. Естественно, такое можно было приписать лишь безумию старика. А если старик действительно видел его? И вот нынешней ночью мне предстояло убедиться, так это или нет, и, может, каким-то образом набрести на след. Если Рембрандта так и не найдут, Корнелия наверняка лишится рассудка. Вот я и отправился после обеда в «Черного пса», уговорить Роверса и Поола сопровождать меня в ночной вылазке.
– Есть! – донеслось до меня радостное восклицание моряка с опаленной порохом щекой, слишком громкое для тайного предприятия, в котором мы участвовали, и едва не заглушившее отвратительный скрип распахиваемой двери.
Мне передался непокой старика Хенка. Я казался себе в ту ночь вором. Темнота хоть и была нашей сообщницей, но помогала и тем, кто вознамерился бы сцапать нас.
– А теперь быстро внутрь! – торопил я своих приятелей, и мы поспешили внутрь церкви Вестеркерк.
Идя последним, я, стараясь не шуметь, затворил за собой дверь. Церковь освещалась слабым светом свечей, их мерцание было заметно снаружи. Но их света было явно мало, поэтому пришлось вновь зажечь фонарь. Я осмотрелся. Мы находились в боковом приделе. Хотя я, побывав здесь в воскресенье перед тем, как направиться в «Черного пса», изучил внутреннее расположение, я входил в церковь с главного входа. Поэтому не сразу сориентировался в царившей здесь полутьме, но уже мгновение спустя вел Роверса к расположенному вблизи колонны захоронению – нашей цели.
– Это здесь, – проговорил я, указав на пол. – Давайте, начинайте, но старайтесь не шуметь!
Поол развязал принесенный с собой мешок, мы разобрали увесистые кирки и молча стали долбить сплошной пол. Каждый удар гулким эхом отдавался под темными сводами церкви, я от души надеялся, что лишь мое разгоряченное воображение заставляло меня воспринимать его как гром.
Сначала казалось, что монолитный пол не желает поддаваться, затем он кусок за куском стал проваливаться, и перед нами разверзлось внушительное отверстие.
Внезапно Роверс замер.
– Здесь что-то деревянное. Разве вы не видите?
Еще раз подивившись зоркости старика Хенка, я, склонившись над дырой, увидел доски – это мог быть только гроб.
Расширив отверстие, мы продели под гробом принесенные с собой толстые веревки и медленно дюйм за дюймом стали поднимать его. Наконец гроб стоял перед нами.
Расширив от ужаса глаза, Роверс сначала уставился на гроб, потом перевел взгляд на меня.
– Вы правда собрались открыть его, Зюйтхоф?
– А для чего мы здесь, как вы думаете? Просто так, по-развлекаться? Ну-ка давайте ломик!
Поол извлек из мешка небольшой лом, при помощи которого я после нескольких попыток сумел приоткрыть крышку. Совсем снять ее я не решался – Титус умер всего год назад. Интересно, успело ли тело полностью разложиться?
В конце концов я решительным движением приподнял крышку. Моему взору открылись останки, но… это не были человеческие останки. Тем более взрослого человека. Мелковаты косточки для мужчины, каким был Титус. Да и формой тоже не походили не человеческие. Удлиненный череп мог принадлежать только животному.
– Что это? – прошептал объятый страхом Ровере. Старик еле шевелил губами, я едва расслышал его.
– Когда-то была собака, – невозмутимо пояснил Поол. – Или, может, волк. Или кто-нибудь сродни им.
– Но, клянусь всеми морскими божествами, кто же станет хоронить зверя в церкви – храме Божьем?
– Вот и я многое отдал бы, чтобы знать, – задумчиво ответил я.
Не могу сказать, испугала ли меня странная находка, или же, напротив, я почувствовал облегчение. Я понятия не имел, что она должна означать. Жив ли Титус? Если да, то Рембрандт вполне мог видеть его на улице. Но ведь Титус, если верить им, умер от чумы на глазах у всех домочадцев! Как можно было вернуть с того света умершего? И как заменить в гробу тело покойника на издохшего пса?
Наша ночная находка вызывала куда больше новых загадок, чем разгадок старых. Одно не внушало сомнений: Рембрандт и его умерший – или живой – сын втянуты в нечто такое, о чем порядочному гражданину вообще лучше не знать, коль он желал спокойно спать по ночам.
Чем дольше я вглядывался в собачьи косточки, тем сильнее охватывало меня беспокойство. Даже мурашки по спине побежали. Как рассказать обо всем Корнелии? И стоит ли вообще рассказывать? Мне хотелось хоть как-то успокоить ее, утешить, но как она поведет себя, узнав, что в могиле ее любимого брата в церкви Вестеркерк захоронены собачьи кости?
– Ставьте гроб на прежнее место, – распорядился я, прикрывая гроб крышкой. – Нам больше здесь делать нечего.
– Днем они все равно заметят, что здесь кто-то похозяйничал, – заметил Поол.
– Значит, надо постараться замести следы, – ответил я, помогая им установить гроб в могилу.
Покончив с этим, мы постарались уничтожить следы нашего визита. Ян Поол убрал инструмент в мешок, но тут случайно выронил кирку, которая со звоном упала на каменный пол.
– Тише ты, Ян! – прошипел Хенк Роверс.
– Ладно, ладно, – пробурчал Ян, запихивая кирку в мешок.
Завязав мешок, он перебросил его через плечо, и мы стали пробираться к боковому входу, через который вошли в церковь. В этот миг свет фонаря выхватил из темноты чей-то силуэт. Приглядевшись, мы увидели низенького, толстенького человечка с выпученными от страха глазами. Точь-в-точь как Хенк Роверс полчаса назад.
– В-вы кто? – запинаясь, пролепетал он.
– Рабочие, – поспешил успокоить его я. – Вот, пообещали, что к завтрашнему дню закончим, но… Пришлось ночью доделывать. А вы кто будете?
– Я? Я смотритель этой церкви Адриан Веерт. Моя очередь сегодня звонить к заутрене, потому что…
Смотритель внезапно умолк, потом отпрянул и присмотрелся к нам.
– Я вас не знаю. И ни о каких работах мне тоже неизвестно. А мне непременно сказали бы, если… Ведь именно я…
И снова онемел. Пару мгновений спустя он бросился к выходу и завопил во все горло:
– Помогите! На помощь! Воры! Грабители! Они осквернили церковь!
– Мешки бросьте здесь, и ходу! – крикнул я, и мы побежали к боковому выходу.
На улице дождь лил как из ведра, однако это нас ничуть несмущало. Мы были уже довольно далеко, но крики смотрителя доносились и сюда. Он звал на подмогу ночных стражей порядка. И вот перед нами из темноты возникло несколько постовых.
– Вот они! Вот они! Хватайте их! Держите! Это они! – не унимался Адриан Веерт.
Резко повернув, мы помчались по направлению к Принсенграхт и вскоре, будучи зажаты между этим каналом и Кейзерграхт, поняли, что нам далеко не уйти. Свернув налево, мы оказались в кустах, рассчитывая, что наши преследователи все же отстанут.
Но те, судя по всему, отставать не собирались. Едва мы покинули улицу, как позади застучали колотушки – стражники оповещали своих коллег на соседних участках. Прямо перед собой мы увидели еще одну группу постовых, к ним тут же подоспели другие. В конце концов мы оказались в кольце полутора десятков стражников. Обнажив шпаги, они надвигались на нас. Нам ничего не оставалось, как сдаться на их милость.
Вскоре нас доставили в ратушу, где всех троих сунули в крохотную камеру.
Едва за нами захлопнулась дверь, как Хенк Роверс произнес:
– Нет уж, лучше бы мне получить десяток ударов в нос!
Глава 20
Смертельные пари
27 сентября 1669 года
– Я погляжу, вам сильно полюбились тюремные камеры: едва выйдете на волю, как вас опять тянет туда, господин Зюйтхоф! Мне казалось, что дни в Распхёйсе, включая водокачку, навек отобьют у вас охоту попадать за решетку.
Иронично-наставительный тон принадлежал инспектору Катону, с которым мы увиделись много часов спустя после нашего ночного ареста у церкви Вестеркерк. Роверс, Поол и я пережили жуткую ночь, нам до сих пор даже не соизволили дать воды, и мы спорили до хрипоты в тесной камере городской ратуши. Когда заскрипела, открываясь, дверь камеры, мы подумали, что нам принесли поесть. Но вместо надзирателя пришлось лицезреть инспектора участкового суда Катона.
– Когда Деккерт сегодня утром сообщил мне о происшествии у церкви Вестеркерк, я сначала отказывался верить ему, – сокрушенно качая головой, продолжал Катон. – Нет, я подумал, что он решил подшутить надо мной. Оказывается, все так и есть – в ратуше сидит неисправимый горемыка Корнелис Зюйтхоф собственной персоной! Мало-помалу я начинаю сомневаться в ясности вашего рассудка.
– Полностью солидарен с вами, инспектор, – ответил я. – Все, что со мной происходит в последнее время, и меня наводит на мысль, что разум мой помутился.
– Как это вас угораздило? Нет-нет, прошу вас, только не пытайтесь убедить меня, что в Вестеркерк вас приволокли связанного, а кто – не знаете. Я вам помогу – скорее всего ван дер Мейлен. Я прав?
– Нет, к этому он отношения не имеет. Но к чему вы его вдруг вспомнили? Уж не отыскался ли он, случаем?
– Нет, не отыскался, – коротко бросил инспектор. – Давайте, рассказывайте, что вам понадобилось в церкви!
– Прямо здесь? В этой камере? А что, в ратуше уже не найдется места, где мы вдвоем спокойно могли бы все обсудить?
– Вы, как я смотрю, даже готовы бросить своих сообщников.
– Ну, их как раз можете со спокойной душой отпустить, господин Катон. Имена их известны, так что вам не составит труда выслушать их еще раз, коль в этом возникнет нужда.
– Обязательно возникнет, – сурово ответил инспектор, мрачным взглядом одарив моих приятелей. – И штраф наложу вдобавок, да такой, чтобы впредь неповадно было. Убирайтесь отсюда!
Роверс и Поол не заставили себя упрашивать, и не успел я оглянуться, как обоих уже след простыл.
Катон повернулся ко мне:
– Ну, Зюйтхоф, следуйте за мной в кабинет и расскажите мне о том, что же заставило вас, несостоявшегося поджигателя и убийцу, срочно перековаться в расхитители могил.
– Ничего я не расхищал.
– В таком случае речь пойдет об осквернении могил. И вам нечего возразить против этого. Идемте!
Я последовал за ним в кабинет, где мне велели сесть на жутко неудобный стул. В окно был виден утренний Амстердам. Небо до сих пор затягивали тучи, но с моря дул крепкий ветер, гнавший их дальше, не давая пролить свой груз на город. Я увидел проплывавшую по водам Амстеля баржу, над которой кружились в поисках прокорма чайки.
Катон отступил к шкафу, извлек оттуда графинчик, два стаканчика и наполнил их.
– Вот, выпейте-ка, это взбодрит вас!
Я выпил ужасно обжигающий сладковатый напиток.
– Чем это вы меня угостили? – закашлявшись, поинтересовался я, невольно взглянув на странно голубевшие на донышке остатки жидкости.
– Черничная настойка. Мой дядюшка из Утрехта регулярно снабжает меня ею.
– А вы регулярно исчерпываете ее запасы, так?
Катон, оценив мой юмор, усмехнулся:
– Да нет. Только по случаю знаменательных событий. Например, как цепочка ваших арестов.
– Спасибо, – поблагодарил я, ставя стаканчик на заваленный бумагами стол. – Вынужден признать, что здешнее обращение куда предупредительнее, нежели в Распхёйсе.
Протерев стаканчики, Катон убрал их вместе с графином на прежнее место. Потом сел против меня, подперев ладонями подбородок.
– Вот, раз вам так уютно здесь, давайте выкладывайте, что заставило вас среди ночи вломиться в церковь Вестеркерк. Честно говоря, мне не терпится услышать, что за историю вы мне на сей раз преподнесете.
Рассказав ему обо всем, я подытожил:
– Но вы скорее всего и теперь мне не поверите. И не без причин. Стоит мне задуматься о нашем визите в заведение, как меня тут же охватывает страх, что и в гробу сына Рембрандта вдруг окажутся не собачьи, а человеческие останки. Пусть даже не Титуса ван Рейна.
– Ничего, выясним. Но знаете, Зюйтхоф, эта ваша история с собачьими костями не так уж и невероятна, как вам кажется. К сожалению, в последнее время случаи незаконного вскрытия могил участились. И это доставляет нам массу хлопот. Так что не удивляйтесь, что смотритель церкви тут же увидел в вас осквернителей могил или кладбищенских воров. Это отнюдь не лишено логики. Ну почему, скажите мне, почему вы не подали официальную просьбу о вскрытии могилы Титуса ван Рейна? Тем более что могила сына Рембрандта – временное захоронение до тех пор, пока не будет расширен фамильный склеп ван Лоос в церкви Вестеркерк.
– Бюрократическая возня и писанина продлилась бы до второго пришествия. Корнелия на пределе сил, она страшно удручена исчезновением отца. Просто мне хотелось как можно скорее убедиться, что утверждение Рембрандта о том, что он якобы видел своего сына Титуса, не лишено оснований.
– А разве теперь вы можете с полной уверенностью утверждать, что он жив?
– Нет, но останки собаки в могилеТитуса говорятотом, что здесь дело нечисто.
– Не обязательно. Останки Титуса ван Рейна вполне могли стать добычей похитителей.
– Все верно. Но как оказались в могиле собачьи кости?
– Ничто не мешало похитителям замыслить коварную и жестокую шутку. – Катон постучал пальцем по лбу. – Ведь те, кто шныряет ночью по церквям и кладбищам, желая отрыть покойников, явно не в своем уме.
– Но как они могут использовать останки?
– В анатомических целях, – со вздохом ответил инспектор участкового суда. – Вскрытие и расчленение трупов в медицинских целях или якобы в медицинских целях становится повсеместным явлением. Врачи вскрывают трупы умерших, извлекают из них органы и заспиртовывают их. А иногда используют их как диковинные безделушки. Что-то вроде картин на стенах.
– Не очень-то вы лестного мнения об анатомах.
– А как я могу относиться к тем, кто разглагольствует о чисто научных целях на благо человека, но при этом устраивает публичные демонстрации, к тому же за плату. А что вы скажете про врачей, использующих свои знания и умения для завоевания популярности и возможности занять тепленькое местечко где-нибудь в магистрате? Что, по-вашему, им милее – знания, желание поставить их на службу людям, исцелять их от недугов или же толщина кошелька?
– Уж не намекаете ли вы на доктора Николаса Тульпа?
Доктор Тульп сумел выбиться в члены муниципалитета, а затем и в бургомистры Амстердама. Я вспомнил, что Рембрандт даже запечатлел один из его анатомических сеансов на холсте.
– Это всего лишь один пример, хотя и выдающийся.
– То есть вы хотите сказать, что доктор Тульп строил свою карьеру не совсем честным путем?
– Этого я не утверждаю. Просто мне не по душе, когда мертвецов начинают использовать в угоду здравствующим. Вероятно, во мне говорит профессия, поскольку мне приходится иметь дело чаще с мертвецами.
Некоторое время я обдумывал сказанное Катоном. В особенности меня заинтересовал вопрос о консервации человеческих органов.
– Доктор Антон ван Зельден тоже светило в области создания препаратов из человеческих органов, – заметил я. – Вы, случаем, не знаете, использует ли он в своих целях и похищенных из могил покойников?
Подавшись вперед, инспектор нахмурил лоб:
– Значит, вы и до доктора ван Зельдена добрались. А почему, собственно?
– Он вхож в дом Рембрандта, он семейный доктор де Гаалей, и к тому же я видел его в заведении в обществе ван дер Мейлена. Этого, думаю, будет достаточно?
– Чтобы вменить ему что-нибудь в вину – нет.
– Вы упорно не желаете отвечать на мой вопрос, господин Катон.
– Ван дер Мейлен, ван Зельден, де Гааль. Вы, Зюйтхоф, все норовите потягаться с нашей городской знатью.
– Вы правы, проблемы мне ни к чему, но я настолько глубоко увяз во всем этом деле, что пути назад просто нет. И не только из-за себя, но и…
– Из-за Корнелии ван Рейн? Я прав?
– Верно. А вы, господин инспектор, тоже изо всех сил стараетесь не испортить отношения со столь влиятельными людьми, так?
– В целом да, если такое на самом деле возможно.
– И при этом готовы пойти на нарушение закона?
– Ни в коем случае.
– Тогда расскажите мне о ван Зельдене. Хотелось бы узнать о нем побольше.
– Ладно. Вы ведь все равно не отстанете. Но пообещайте, что все останется между нами.
– Само собой разумеется.
– На самом деле ван Зельден уже давно среди наших подозреваемых. Полагают, что на него работает одна банда, промышляющая разрытием могил. Но до сих пор никаких доказательств у нас не было.
– Ну, раз вы уже заговорили об этом, досказывайте до конца. Не такой я круглый дурак, чтобы не разобраться, что к чему. В том числе есть еще и ваше особое отношение ко мне, господин Катон. В какую бы переделку я ни попал, вы всегда в нужный момент приходите мне на помощь. Разве такое может быть случайностью? Вряд ли. Так что уж поведайте мне, чем я обязан таким вниманием к своей персоне!
Инспектор Катон улыбнулся:
– Вы друг Осселя Юкена и ученик Рембрандта.
– Ныне я уже не его ученик, старик вновь решил со мной расстаться.
– Но из своего дома не выгнал.
– Нет, не выгнал. Но что с того?
Поднявшись, Катон взял лежавшую на столе шляпу.
– Вы не проголодались, Зюйтхоф? Ладно, приглашаю вас позавтракать. А по пути кое-что вам покажу.
В коридоре нам попался Деккерт, с которым Катон обменялся парой фраз – шепотом, так, чтобы я не услышал.
Пройдя через уже оживленный Дамрак, мы прибыли к отдельно стоящему зданию, довольно вычурному и увенчанному столь же вычурной башенкой. В этой части города было тихо по сравнению с Дамраком или рыбным рынком, но к полудню и здесь будет полным-полно народу. Тогда улица заполнится разодетыми купцами, спешащими войти сюда, а к двум часам дня, то есть к моменту закрытия, та же публика начнет покидать здание, либо весело смеясь, либо мрачнее тучи, в зависимости от исхода визита.
– Вы знаете, где мы сейчас находимся?
– Шутите? Кто же из жителей Амстердама не знает Купеческой биржи. Не один здесь разбогател или же, напротив, разорился.
Меланхоличная улыбка промелькнула на лице инспектора участкового суда.
– Все верно, Зюйтхоф, вы попали в точку, как говорится. На самом деле здесь многие разорились на торговле тем, чего они и в глаза не видели, да и видеть не помышляли.
– Ну, таковы правила большой торговли. Одним все, другим ничего, разве что убытки.
– Для честной торговли эти правила не самые лучшие, надо сказать. От души надеюсь, что биржевые бесчинства не надолго.
– Чего это вы так невзлюбили биржу?
– Вот сядем с вами завтракать, я и объясню.
Катон потащил меня в какую-то харчевню неподалеку от рыбного рынка, где мы уселись за стоявший в отдаленном углу стол. После того как нам подали хлеб, масло, сельдь крепкого посола и по кружке дельфтского пива, Катон заговорил:
– Помните нашу знаменитую «тюльпанную лихорадку», Зюйтхоф? Разумеется, вы знаете о ней лишь понаслышке, поскольку мы с вами слишком молоды, чтобы помнить, опираясь на собственный опыт. Но слышать-то наверняка слышали.
Я действительно слышал об этом феномене.
– Это было лет эдак тридцать назад. Тогда очень многие купцы потеряли на бирже состояние, ударившись в безрассудные биржевые спекуляции.
Катон кивнул:
– Это произошло в 1637 году, когда рухнула конструкция, которую пытались возвести на столь ненадежном фундаменте, как купля-продажа-перепродажа. Крах коснулся не только крупных купцов. «Тюльпанная лихорадка» охватила тогда буквально всех – случалось, простые люди лишались враз всех своих кровью и потом добытых сбережений.
– Почему вы заговорили об этом? – недоумевал я, собираясь вонзить зубы в ломоть хлеба с селедкой.
– Чтобы еще раз убедиться, насколько опасной может стать игра на бирже. И дело не в том, что спекуляции луковицами тюльпанов противозаконны, нет, в целом это не так. Просто жажда наживы толкает людей бог знает на какие поступки.
– Вы, оказывается, моралист, – не скрывая иронии, констатировал я.
– Не будь я им, я не занимал бы свой пост. Но я избрал биржу, чтобы вам легче было понять то, о чем я сейчас собираюсь говорить. Небывалый размах биржевых спекуляций говорит о том, что люди по непонятным причинам впадают в самое настоящее безумие, если речь вдруг заходит о торговле товарами или же просто о заключении всякого рода пари. По самому ничтожному поводу они готовы поставить на карту все свое состояние. Я помню одного нашего соотечественника, который на спор прошел по заливу Зейдер-Зе от острова Тексельдо самого Вирингена – и на чем, как вы думаете? На корыте, в котором замешивают тесто! Был и владелец харчевни, он жил в Блийсвике – человек вполне достойный, – потерявший дом по причине того, что с кем-то поспорил: к какому стилю относится колонна – к дорическому или же ионическому, – и проиграл!
