Текст книги "Турецкая романтическая повесть"

Автор книги: Яшар Кемаль

Соавторы: Дженгиз Тунджер,Кемаль Бильбашар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Только о земле, о погоде, о дождях Хасан мог толковать часами. Он считал, что других это волнует так же, как и его. А больше ни о чем говорить не умел.

Где-то недалеко послышался яростный собачий лай. Хасан вскочил. Хоронясь за деревом, глянул на дорогу. К сторожке шли деревенские мальчишки. Собака лаяла на них. Они отгоняли ее камнями.

– Отдохнем немножко! – донесся до Хасана тоненький голосок. – И опять пойдем.

– Теперь уж не к чему отдыхать, – отозвался гнусавый голос, – дальше легче идти – под гору.

Хасан затаил дыхание. Громко переговариваясь, дети прошли мимо и вскоре скрылись из глаз. Собака опять залаяла. Алие! Хасан бросился отгонять пса.

– Нагнал он на меня страху! – выдохнула девушка.

– Запомни: если собака лает, иди прямо на нее – никогда не тронет.

Она уже улыбалась.

– Отец только что уехал – поэтому я так поздно.

Они укрылись в сторожке – хозяева ее никогда не запирали. Хасан привалил к двери большой камень. Вспомнилось вдруг, как на этих виноградниках прятался Хусейн со своей девушкой. «Может, и нам с Алие убежать? Вот был бы переполох!»

Словно прочитав его мысли, Алие сказала:

– Отец следит за мной, каждый шаг стережет.

– Я же просил тебя: не говори ему.

– Теперь не буду. В тот раз он так рассвирепел, что даже побил меня, – добавила она задумчиво.

– Побил?

– Никогда я его таким не видела. После сам два дня лежал.

В груди Хасана шевельнулась жалость. Все-таки Мастан – отец ей…

– А теперь как?

– Лучше. Только со мной с тех пор не разговаривает.

– А мать что говорит?

– Мама у меня добрая. Только она в эти дела вмешиваться не решается. Она тоже любила одного, когда молодая была. Соседа своего. Ушел он на войну. Вернулся с одной ногой и без глаза, но она все равно от него отказываться не хотела. Дед насильно выдал ее за отца. Боится она за меня. «Как бы, – говорит, – не случилось то же, что с Халиме, дочерью Халила-аги».

– А что с ней случилось?

– Разве ты не знаешь? – удивилась Алие. – Об этом все знают. Ее выдали насильно, а она через два месяца умерла от скоротечной чахотки. Я тогда еще маленькая была. Халил-ага потом в ее память колодец вырыл.

– Что-то я такого колодца не знаю.

– Да он зарос теперь. Халил-ага умер, сыновья чистить перестали.

– На все воля аллаха… Мать твоя, значит, тебя не ругает?

– Молчит все. «Не серди, – говорит, – отца, больной он».

– А что с ним?

– Мнительный стал. Даже в Измир ездил – здешним докторам не верит. Чуть кашлянет – сразу о смерти вспоминает.

– Смерть каждого ждет, – вздохнул Хасан.

– Отобрал у тебя поле, – помолчав, сказала девушка. – Что теперь будешь делать?

– Я с Ибрамом-агой в пай вошел.

– Просила я маму: поговори с отцом, чтобы поле тебе вернул. Он ее и слушать не хочет.

– Спасибо! Как-нибудь прокормлюсь.

– А твоя-то мать как?

– Я ей не все рассказываю, жалею. Старенькая она.

– Наверно, убивалась по полю?

– Она и не знает. Не сказал я.

– Может быть, уговорим все-таки отца – отдаст обратно?

– Зачем? И так не пропаду. Скажи лучше, когда в следующий раз увидимся?

– По пятницам отец каждый раз уезжает…

Оба взглянули друг другу в глаза и покраснели.

Девушка опустила голову и улыбнулась. Хасан в смущении потянулся за сигаретами.

– Не будь тебя здесь, не остался бы и дня в Караахметли, – тихо сказал он.

– Не уезжай!

– Пусть хоть убивают – не уеду, пока ты здесь.

Оба примолкли. Тихо вокруг, только деревья шелестят под налетевшим порывом ветра.

– Ну, я пойду, – встала Алие. – А то мать забеспокоится.

Хасан тоже поднялся. Вдруг Алие испуганно прильнула к нему. За дверью снова послышались ребячьи голоса. Должно быть, те двое мальчишек возвращались. За щавелем, что ли, ходили? Кто-то из них подошел к самой двери и сел на порог.

– Ты дождешься, что я все расскажу, – прозвучал гнусавый голос.

Хасан и Алие затаили дыхание. Девушка изо всей силы стискивала руку Хасана, но, слава богу, скоро ребятишки ушли. Голоса их постепенно затихали. Алие облегченно вздохнула.

– Ох, перепугалась!

Хасан отвалил от двери камень, дверь распахнулась. В серый сумрак сторожки щедро хлынули солнечные лучи.

После обеда Хасан вывел из хлева волов, взял сабан и, мурлыча песенку, отправился в поле. Давно не было у него легко на душе. Словно в прежние времена, по пути завернул к Сердеру Осману. Тот только-только поднялся, собирался завтракать. Хасану обрадовался:

– Присаживайся, набьем животы, порадуем своих будущих тещ.

– Да я уж поел.

– Садись, садись! Со второго куска не лопнешь.

На скатерти, расстеленной на полу, стояла тархана[93]93
  Тархана – род похлебки из муки и простокваши.


[Закрыть], дымился плов из булгура[94]94
  Булгур – крупномолотая пшеница.


[Закрыть]. Дома Хасан поел только немного тарханы. Мать совсем слаба стала, даже стряпать ей трудно. У Сердера Османа мать еще в силе. И еду подает и разговаривать успевает.

– Где ты все пропадаешь, мой Хасан? Я уж и спрашивать у Османа перестала. Наплевал на старых друзей, а?

– Что вы, тетушка! Просто не по себе как-то было.

– С твоей матерью недавно разговаривала. Душа у нее за тебя изболелась. А ведь она уже в годах. Ты уж ее не огорчай!

– Нет, тетушка, зачем же?

– А про поле-то ты не сказал ей…

– Разве она знает?

– А как же! Все знает, только виду не подает.

Вот оно что! Хасан в растерянности даже ложку опустил.

– Матушка моя бедная, втихомолку мучилась.

– Материнское сердце всегда за дите печалится, – вздохнула женщина.

Покончив с едой, Осман стряхнул крошки с рук на скатерть.

– Дурная примета, – неодобрительно сказала мать, – бедно жить будем.

– Ничего! – засмеялся он. – Мы и так не богачи.

Выехали в поле. Волы тяжело ступали по мягкой земле. Сердер Осман предложил Хасану обойти новый участок – он хорошо знал его.

– Это земля особая, – объяснял он. – Тут нужно глубоко пахать. Вспашешь мелко – не взойдет зерно! Будешь потом ладони лизать.

Шаг за шагом обошли все поле.

– Больно велико, – засомневался Хасан. – Справлюсь ли?

– Эх, ты! Другого такого в Караахметли не найдешь! Сейчас помучаешься – после молотьбы веселиться будешь.

– Помоги аллах!

Присели покурить на краю зеленого луга, где паслись коровы.

– Что ж, – сказал, наконец, Хасан, – начнем, помолившись аллаху?

– Желаю удачи.

– Уходишь?

– Надо идти. Дела.

Сердер Осман ушел, Хасан принялся пахать. Напевая песню, прокладывал одну борозду за другой, веселый, бодрый, – совсем тот Хасан, каким все его знали раньше.

Крестьяне с других полей посматривали на него и тоже радостно усмехались.

Солнце жгло все сильнее. К обеду пахарь притомился. Присел на краю поля под деревом, заглянул в бадью – еще немножко осталось воды: во время работы он время от времени плескал себе на грудь пригоршню-другую. Достав из узелка сладкую лепешку, сложил пополам, откусил добрый кусок. Хороша лепешка!

Он здорово проголодался. Быстро покончил с лепешкой, запил водой.

На четвертый день поле было уже наполовину вспахано. Хасан остановился перевести дух. Кто-то шел к нему по пашне. Сердер Осман, наверно. Хасан всмотрелся повнимательнее…

К нему приближался Мастан. «О господи! Уж не Алие ли что сказала?» Мастан подошел, остановился. Лицо вспотевшее, красное, но спокойное – не поймешь, с чем пришел.

– Селямюналейкюм!

– Алейкюмселям!

Мастан, кряхтя, уселся в тени под деревом. Похлопал ладонью по земле, приглашая:

– И ты садись!

– Благодарствую.

– Пришел с тобой поговорить.

– О чем?

– Не перебивай меня. Сначала слушай!

– Слушаю.

– Даю тебе тысячу, если уедешь отсюда.

– Я никуда не собираюсь ехать. И денег мне твоих не надо.

– По-хорошему говорю. Потом пожалеешь. Подумай как следует. Я свое слово сдержу. Если уедешь, хоть сейчас выкладываю тысячу – новенькую, хрустящую.

– Я тебе не мешаю. Или тебе стало тесно в деревне?

– Я все сказал. Уедешь – получишь тысячу. А то ведь и босиком могу отправить куда следует.

– А что ты мне сделаешь, если не уеду?

– Аллах знает, что сделаю.

– Ты меня не запугивай. Не боюсь я ни тебя, ни всех твоих хаджи-живодеров с пистолетами.

– Я свои руки кровью марать не стану. – Мастан прищурился. – А обделаю все так, что никто не подкопается.

– Попробуй. Посмотрим, что ты сумеешь. Люди белую овцу от черной всегда отличат.

– Со мной лучше не шутить. Я из рода Мастанов.

– Никто и не шутит.

– Пусть позор падет на мою голову, если я не смогу вышвырнуть из деревни такого голодранца, как ты! – Мастан смолк, чтобы проверить впечатление от своих слов. – Давай кончим по-хорошему. Уезжай куда-нибудь, купи землю. Кто в Кайране выжил, тот нигде не пропадет.

– Здесь мои деды жили. Кому тут не нравится, тот пусть и уезжает.

– Не накликай беды на свою голову. Не шути с Мастаном-оглу!

– В нашей стране законы есть. Никто никого не имеет права сгонять с земли.

– Не прикидывайся несмышленышем.

– Может, я раньше и хотел куда-нибудь податься, да только после такого разговора и шагу не сделаю, даже в город перестану ездить. Понял?

– Чума на твою голову! Ну что ж! Мое дело предупредить. Кто сам упал, тому винить некого.

– За меня не беспокойся, хозяин. Пусть уезжают, кому надо, – скатертью дорога! С давулом и зурной проводим.

Мастан уселся поудобнее, закурил, протянул и Хасану сигарету. Тот не шелохнулся.

– Послушай, Хасан мой, лев мой. Не сладить тебе со мною. Не то что ты один – все кайранцы вместе меня не одолеют.

– Не знаю, как другие, а я тебя не боюсь.

– Да постой ты! – Мастан раздраженно замахал руками. – Не перебивай меня. Я Мастан-оглу, понимаешь ты это?

– Понимаю.

– Куда я ни постучусь, везде мне почет, уважение. А до твоей болтовни никому дела нет. Отчего это, как думаешь?

– У тебя деньги.

– Конечно. Дам тебе один пинок в зад – так и покатишься отсюда… Скажу каймакаму, скажу в жандармерии. Да тебя за ноги выволокут отсюда. А надо будет – и губернатору скажу. Ты что думал…

– Все они твои свояки, что ли?

– Тогда увидишь.

– А вдруг да найдется на мое счастье кто-нибудь честный, который не станет рабом твоих денег?

– Решай сам. – Мастан сжал кулаки. – Потом поздно будет.

– Не запугивай меня, это ни к чему. Один грозился, да сам в ложке утонул. Посмотрим, что мне сделает Мастан-оглу.

– По-хорошему говорю!

Опершись на ладони, Мастан поднялся, отряхнул руки от пыли. В глазах его таилась злобная усмешка.

– Ну, прощай. Будь здоров!

Хасан молча, закусив губу, направился к волам. За спиной у него раздался дробный топот. Мастан с места пустил коня галопом.

– Подлец, – бормотал Хасан, слизывая с губы кровь. – Будь ты проклят, пес кровожадный!

Уже третью пятницу встречался Хасан с Алие. Остальные дни недели для обоих были сплошным ожиданием. Встретясь, они усаживались лицом к лицу и болтали, как умели. Иногда замолкали, глядели друг другу в глаза.

Алие готова была так сидеть часами. Но тревожилась за любимого: чувствовала, что вокруг них смыкается кольцо. И ее всюду преследовала тень длинной руки отца. А Хасан ждал, когда зверь выскочит из засады. Мастан никогда не оскаливал клыки, если не хотел укусить. Но где, когда он укусит?

Первую атаку Хасан уже отбил. Теперь начал привязываться к нему батрак Мастана. Слово за слово задирался, в драку лез.

Мрачный ходил Хасан. Ночи напролет не мог сомкнуть глаз. Если бы только знать, откуда беда нагрянет!.. Да, попал палец в навоз – не очистишь его.

Через несколько дней зашел он с утра в кофейню, а там жандармы сидят, чай пьют.

– Поди-ка сюда, Хасан! – поманил его унтер-офицер.

– Пожалуйста!

– Так это ты стену разрушил?

– Уж не меня ли вы имеете в виду?

– Нет – отца твоего!

– Правильно сделал. Хвалю!

Унтер покраснел от ярости.

– Правду отвечай! А то всю рожу разукрашу. Я с тобой церемониться не буду.

– За сколько?

– Что «за сколько»? – не понял унтер.

– За сколько нанялся меня разукрашивать?

Унтер весь затрясся. Никогда еще он не слыхал ничего подобного.

– Я тебе покажу, как оскорблять человека, состоящего на государственной службе!

Хасан наклонился к нему и тихо сказал сквозь зубы:

– Вас на вашу должность для поддержания порядка назначили!

– Что ты сказал, что сказал? – ухватился за эти слова унтер, словно усмотрел в них тайное значение. – Я тебя в тюрьму отправлю! Сгною!..

– Нашел чем пугать. – Хасан смотрел ему прямо в глаза. – Отправляй, коли право имеешь!

В кофейне воцарилась мертвая тишина. Унтер выхватил наручники.

– И арестую! Имею право! И не только за оскорбления…

Крестьяне поразевали рты.

– Так я и думал… – протянул Мустафа.

– Где бумага на арест? – закричал староста. – Это государственное дело! Где бумага?

– Много понимать стали! – Унтер сплюнул, но все-таки вытащил из кармана измятый листок.

– У нас все по закону. Мы от закона ни на волос не отступаем.

Староста развернул бумагу. Это был ордер на арест Хасана.

– Сукин сын… – Хасан скрипнул зубами.

Жандарм с победным видом надел на него наручники.

– С нами, брат, не шутят. Мы тебе живо хвоста накрутим. Ишь, деревенский лев выискался!

Хасан смотрел поверх его головы на кучку белых облаков, сгрудившихся на вершине горы.

И опять загудела деревня:

– Хасана забрали!

– Да что ты?

– Такое сказать жандармам!

– Вот молодец! Сразу видно, что из рода Караахмета.

– Я и раньше это знал.

– Что же он сказал?

– Ах, брат, чего он только не говорил! «Разве, – говорит, – вы жандармы? Вы, – говорит, – шайка грабителей. Перевешать вас всех надо!»

– А начальник их что?

– Зубами скрипел, да помалкивал. Нечего ему было сказать.

– Не довезти им Хасана до города.

– Вот и я так думаю.

– Как доедут до Дагбаши, этот герой всех уложит, будь их хоть десять человек, а сам убежит.

– Пожалуй, завтра с петухами уже здесь будет.

– А может быть, в горы уйдет.

– Как дед его.

– Он теперь Мастану отомстит. Обязательно прикончит.

– Да, песенка Мастана спета. Пусть дети мои гяурами будут до седьмого колена, если я на его месте не прикончил бы этого кровососа.

– Клянусь аллахом!

– Попомни мои слова. Вернется он завтра чуть свет…

Рыжий Осман не находил себе места. Мысль о том, что Хасан арестован по его вине, не давала ему покоя. В конце концов он решил пойти в касабу и во всем сознаться. Так и скажет в полиции: «Я разрушил стену! Хасан не виноват!» Только вот на кого дом оставить? Кто в поле работать будет, волов кто накормит?

Он начал колебаться: «А вдруг и меня возьмут и Хасана не отпустят? Мастан – заклятый враг Хасана. А я – лучший друг Хасана». Да, но теперь по вине этого самого друга Хасан сидит в тюрьме.

В конце концов Рыжий Осман решился идти. Да, он войдет в дверь с надписью «Булданский жандармский участок» и все расскажет. Обернувшись на дороге, он прощальным, торжественным взглядом обвел деревню. Самая нищая в нищем Кесикбеле, она показалась ему такой прекрасной… Слезы подкатили к горлу.

«Надо идти! – уговаривал он себя. – Иначе как мне смотреть в глаза Хасану? Аллах всемогущий, я ведь умру со стыда!»

И он зашагал вперед, подстегивая себя сосновой веточкой и радуясь, словно дитя, одержанной над собой победе. Затянул даже песню. После обеда он будет уже там, в участке. Его посадят, а Хасана выпустят.

– Вай, молодчина, Рыжий Осман! – приговаривал он, ликуя, словно не шел в тюрьму, а только что вышел из нее. – Тысячу лет жизни тебе, умник Рыжий Осман!

Хасан всем в деревне расскажет, какой он герой, и вся деревня, нет, весь Кесикбель заговорит о нем. Деды внукам будут рассказывать: «Был у нас Рыжий Осман, он сам пошел в тюрьму, чтобы спасти друга». Деревня гордиться им будет. «Герой, как Рыжий Осман», – скажут о ком-нибудь. «Вот это был человек!» «Хорошее сердце у него было!» «Лев, а не человек! Себя не пожалел, чтобы Хасана спасти!» «Так, значит, это он разрушил стену? А сам ведь и виду не показывал!» «Ну и молодец этот Рыжий Осман!».

«Да что вы, – скажет кто-нибудь. – Разве вы не знаете, что стену разрушил святой! Это Осман нарочно сказал, чтобы Хасана спасти…»

Размечтавшись, Рыжий Осман летел вперед как на крыльях.

Дойдя до старого верстового камня, он присел отдохнуть. Вся одежда на нем стала мокрой от пота, хоть выжимай! Он снял минтан, встряхнул его на ветру, стащил чарыки, постучал ими друг о друга, вытрясая набившуюся пыль.

От верстового камня дорога пошла на подъем. Чем дальше шел и чем больше думал Рыжий Осман, тем тверже он укреплялся в своем решении. Теперь ему хотелось только как можно скорее исполнить задуманное.

На краю дороги свернулась клубком змея, грелась на солнышке. Схватив подходящий камень, он одним ударом размозжил ей голову. Слава аллаху, вот уже одно доброе дело сегодня сделано! Плюнув на мерзкую тварь, Осман продолжал свой путь.

У источника перед городом он умылся, набрав в рот воды, попрыскал на минтан, почистился.

– Ну, совсем немного осталось!

До самого города он больше не отдыхал, только разок остановился, чтобы окончательно привести себя в порядок и явиться на место бравым молодцом. Ведь теперь он не просто Рыжий Осман – ему уготована великая судьба. Он расправил плечи. Поднял руки – они дрожали. Что же это такое? Неужели порчу на него наслали? Или заколдовали? Этак и умереть недолго. Его охватил страх. Не в смерти дело – все мы когда-нибудь умрем. Но умереть сейчас, умереть Рыжим Османом, какого все знали раньше! Собрав последние силы, он почти бегом ринулся в город. Он обязательно совершит то, что задумал, обязательно станет героем!

Перед входом в полицейский участок он остановился, чтобы сполна ощутить всю торжественность этой минуты. Сейчас он сядет в тюрьму… А Хасан пойдет домой и расскажет всем о его геройстве. Мысли плясали в его мозгу. Он поднялся на второй этаж и остановился перед роковой дверью. Дверь отворилась сама. Вышел жандарм с изжелта-бледным лицом.

– Тебе чего, земляк?

Перед глазами Рыжего Османа мгновенно пронеслись отец, мать, невеста, его поле, его волы…

– Ничего, – проговорил он, запинаясь. – Куда это я попал?

– Здесь полицейский участок.

Рыжий Осман попятился и одним махом слетел с лестницы. Очутившись на улице, он побрел в кофейню.

– Чаю, чаю! – крикнул он, повалившись на стул и еле переводя дыхание.

Постепенно он пришел в себя и ужаснулся: «Что же я делаю?» Бросил на стол деньги за чай и кинулся к двери. Добежав до участка, он в два прыжка одолел лестницу.

– Начальника мне!

– Что такое? Зачем тебе начальник?

– Мне нужно с ним поговорить!

– Нашел себе приятеля! Иди-ка по своим делам.

– Я разрушил стену.

– Какую стену?

От удивления Рыжий Осман даже рассмеялся. Вот так жандармы! Про стену не знают!

– Да стену Мастана в Караахметли!

Жандарм задумчиво переступил с ноги на ногу.

– Пойдем со мной! – сказал он наконец.

Начальник жандармского участка с важным видом восседал за столом.

– В чем дело?

Рыжий Осман шагнул вперед. Лицо начальника плыло перед его глазами.

– Хасан не виноват! Это я разрушил!

– Что ты разрушил?

– Стену, стену я разрушил.

– Какую такую стену?

– Стену Мастана… В Караахметли у Мастана была стена.

– Ах, вон что! Так, значит, это ты сделал? – Начальник ткнул в его сторону указательным пальцем.

– Я! – Рыжий Осман вытянулся, выкатив грудь.

– Хорошо, чего же ты хочешь?

Указательный палец нажал зеленую кнопку над столом.

– Принесите машинку, составим протокол.

Бледнолицый жандарм, которого Рыжий Осман уже видел, принес печатную машинку и уселся за стол. Пока шел допрос, Рыжий Осман не спускал с машинки глаз, следя за тем, как от движения пальцев жандарма на белую бумагу выбегали строчки. Такое чудо он видел впервые.

После допроса начальник опять нажал кнопку звонка.

– Отведите его к судье.

В сопровождении жандарма Рыжий Осман спустился по одной лестнице и поднялся по другой. Они вошли в кабинет с черной табличкой на двери.

– Господин судья! Меня послал капитан…

Судья взял из рук жандарма бумаги и начал читать. Прочитав два раза, он глухо кашлянул.

– Заберите этого. Там еще кого-то держат по тому же обвинению. Как его… Хасаном, что ли, зовут? Выпустите.

Рыжий Осман вздохнул. Вот и случилось все так, как он хотел. Тот же невозмутимый жандарм отвел его в какое-то новое помещение, указал на стул и велел ждать. Рыжий Осман так и рухнул на стул – устал, оказывается, ноги уже не держали. Дверь отворилась, и вошел Хасан. Он удивленно уставился на друга.

– Я во всем сознался, – торжественно сказал Рыжий Осман. – Кланяйся там в деревне.

– Зачем ты это сделал? Меня бы все равно выпустили.

– Сердце у меня ныло. Не мог я снести, чтобы ты вместо меня сидел. Ну до свидания, Хасан, счастливого пути!

– Спасибо, друг. Да наградит тебя аллах!

Пришел новый жандарм и повел Рыжего Османа в тюрьму.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

 
Утро настало, утро настало.
Цигарка моя гореть перестала.
 

(Из народной песни.)

Хасан не мог нарадоваться обретенным вновь солнцу и свету. Пятница впереди, он увидит Алие… Грудь его разрывалась от неведомого чувства, жаркого и тревожного. Слезы брызнули из глаз при виде родной деревеньки.

– Слава аллаху, слава! – шептал он.

Увидев Хасана в деревне, люди глазам своим не поверили. У Мастана-то хватка железная. Как это парень вырвался на свободу? Ну и ну!.. В который раз Мастан расставляет ему ловушки, а этот нищий Хасан из нищей Караахметли выходит из них жив и невредим.

– Рассказывай, как да что?

– Рыжий Осман… – Хасан почесал в затылке, кашлянул, – пришел к начальнику. Я, – говорит, – стену разрушил.

– Да что ты! Наш Рыжий Осман!

– Его посадили, а меня выпустили.

– Неужели он разрушил?

– Про то аллах знает.

– Не под силу ему одному такое дело.

Все новые и новые крестьяне, любопытствуя, подходили послушать, сказать свое слово.

– Как знать.

– Камень, от которого меньше всего беды ждешь, на голову и падает. Мы про Рыжего и не думали, а он вот что отмочил!

– Такую толстую стену! Да ему за месяц ее не проломить.

– А я так полагаю: это он наговорил на себя, чтобы Хасана спасти.

– Позлится теперь Мастан…

– Позлится… Хасан, а Хасан! С чего это Мастан все подкапывается под тебя? Тут что-то не так…

– Не знаю, – отвечал Хасан. – Не уживаются наши звезды на одном небе.

– Его звезда ни с кем не уживается. Дело не в том.

– Все время тебе пакости устраивает, нечестивец!

– Не печалься, брат, – успокаивали Хасана. – Есть на небе аллах!

– На него вся надежда…

Услышав о возвращении Хасана, Мастан ушам своим не поверил, вскочил:

– Что, что ты сказал, Муса?

– Хасан, говорю, вышел из тюрьмы, хозяин, – повторил тот. – Клянусь аллахом, правда!

Лицо Мастана налилось кровью, потом посинело. Дрожащие губы что-то забормотали.

– Ты смотри, – сказал он, тяжело усаживаясь на место, – девять душ у гада.

Он-то думал, что разделался, наконец, с Хасаном, повесил ему на хвост жестянку[95]95
  Повесил на хвост жестянку… – В Турции хищников не убивают, а вешают им на хвост жестянку. Через некоторое время животное гибнет от голода, так как громыхание жестянки не дает ему возможности подкрадываться к добыче.


[Закрыть]. И вот на тебе!

Чувствуя себя усталым и разбитым, поплелся он домой и лег в постель. Долго ворочался с боку на бок, вздыхал, сон не шел к нему. Хасан стоял перед его глазами, мешал уснуть.

Алие тоже не спала. Она лежала в темноте с открытыми глазами, закинув руки за голову. Так, значит, в пятницу они встретятся!

Девушка знала, что и отец сейчас не спит. Из щели под его дверью струилась полоска света.

Алие было душно в тесной комнате. Она тихо встала, вышла в залу – так в доме называлась парадная комната – и подошла к окну. Как прекрасна деревня, залитая лунным светом! Еще сегодня утром глаза ее ни на что не глядели. А теперь…

В груди подымалась теплая волна… Она прислонилась горячим лбом к оконному стеклу. Две слезинки упали ей на руку. «От радости плачу», – подумала она. И вдруг слезы хлынули неудержимым потоком. Она и не пыталась сдерживать их. Рыдания сотрясали все ее тело.

– Что такое? Что это за плач среди ночи?

В дверях стоял отец.

Алие подняла голову.

– Тоскливо мне… Не спится…

– Тоскливо, тоскливо! Других слов у тебя нет! – Отец воздел руки к небу. – Если сидеть на одном месте, как попугай, да думать, будет тоскливо. Займись делом. От безделья с ума сходят!

Не дослушав отца, Алие повернулась и пошла в свою комнату. Лучше молчать. Отца трясет от одного упоминания о человеке, которого она любит. Сидел небось сейчас за своей дверью и голову ломал, в какую бы новую паутину заманить Хасана. Чем объяснить, что один человек так ненавидит другого?

Молчаливый отпор дочери потряс Мастана. Что заставляет Алие не спать, бродить ночью по дому? «Хасан!» – кольнуло в сердце. Глаза Мастана загорелись злобным огоньком, все тело покрылось холодным потом, во рту пересохло.

– Открой! – Он с силой ударил кулаком в дверь.

Послышались пугливые шаги. Тень Алие метнулась под дверью.

– Открывай сейчас же!

Дверь тихо отворилась. Алие стояла на пороге.

– А ну, отвечай, что тебе мешает спать?

Она опустила голову.

– Это он, собака? Отвечай!

Девушка молчала.

– Обрадовалась, что он вернулся? Говори!

Алие молча переступила с ноги на ногу.

– Та-ак! Довольна, что вернулся этот бандит, разбойник с большой дороги? О аллах, моя дочь радуется вместе с моим врагом!

Алие продолжала молчать.

– О всевышний, не гневайся на меня, если я согрешил перед тобою! Даже дитя мое на стороне врага.

Алие медленно подняла голову. Мастан всей кожей ощутил ее пристальный и твердый взгляд.

– Кто твой враг?.. – Она чуть не сказала по привычке «отец», но запнулась и смолчала.

Мастан оторопел. Его дочь впервые говорила с ним на «ты»!..

– Хасан! Эта собака, этот головорез, которому ты так обрадовалась…

– Он не враг тебе. – Голос девушки дрогнул.

– Не враг? А кто же?

– Это ты его враг.

– Замолчи! – Мастан бросился к дочери, пятерней закрывая ей рот.

– Ты его враг! Чего тебе от него нужно?

– Замолчи!

– Не буду молчать. За что ты посадил его в тюрьму, сжег его амбар? А теперь говоришь, что он твой враг. Это ты его преследуешь без конца…

Мастан размахнулся. В темноте прозвенела пощечина. На минуту воцарилось молчание, потом послышалось сдавленное рыдание девушки.

Голоса разбудили Зюбейде-ханым. Она вскочила с кровати и выглянула из-за двери своей комнаты. Над плачущей Алие стоял Мастан, такой страшный, словно душу из нее собирался тянуть.

– Иди, иди отсюда! – Женщина потащила мужа за собой. – Посреди ночи драться задумал! Чего ты пристал к девочке?

– Она меня в могилу сведет! Все! Не дочь она мне после этого! Клянусь!

Зюбейде-ханым втащила его в комнату и закрыла за собой дверь. Девушка осталась одна. Она вытерла слезы, выпрямилась и ушла к себе, с силой хлопнув дверью.

Утром Алие не вышла из своей комнаты. Ужас охватывал ее всякий раз, когда до нее доносился голос отца или звук его шагов. «Это же мой отец», – пробовала она урезонить себя. Нет, никакого родственного чувства к нему у нее не осталось, только отвращение и страх.

Алие ждала, когда затихнет этот ненавистный хриплый голос и она сможет выскользнуть из дому, убежать на виноградник Кебира, к Хасану.

Наконец Мастан собрался и уехал.

Не помня себя от радости, Алие неслась к заветному месту. Сейчас, сейчас она увидит Хасана! Вот он впереди, на камне сидит… Хасан вскочил и побежал ей навстречу. Алие чуть не бросилась ему на шею, но застыдилась, сдержала свой порыв. Они молча смотрели друг на друга. По лицу Алие катились слезы. Хасан обнял ее. Она уткнулась ему в плечо и заплакала еще сильнее.

– Что с тобой, Алие? – встревожился Хасан. – Что случилось?

– Спаси меня! Я боюсь отца. – Тело ее вздрагивало от рыданий. – Спаси меня!..

Хасан нежно гладил ее плечи. Ах, где найти слова, чтобы выразить то, что у него сейчас на душе!

– Потерпи, потерпи, – только повторял он. – Аллах милостив.

– Не могу я больше так, мы враги с ним! – Алие отвела голову, посмотрела в глаза Хасану. – Вчера опять меня побил.

Хасан снова привлек девушку к себе.

– Потерпи немного.

Они медленно пошли к сторожке.

– Он вчера заснуть не мог от злости, – жаловалась Алие. – Из-за того, что ты из тюрьмы вышел. Как сумасшедший бродил по дому.

Хасан невольно улыбнулся. Скажи на милость! Мастан из-за него уже и спать не может.

Алие села на камень. Хасан осторожно пристроился рядом. Она придвинулась поближе. Ей захотелось быть с ним всегда… Трудная доля ожидает ее, если она согласится разделить с ним любовь и жизнь. Но уйти от этой любви уже нельзя. От судьбы своей как уйдешь?

– Давай убежим, – сказала девушка.

Хасан недоверчиво заглянул ей в глаза. Он ведь то же думал…

– Не время еще. Подожди немного.

Алие сидела к нему так близко, что он ощущал тепло ее тела.

– Давай убежим далеко-далеко…

– А на что жить будем? – Хасан развел руками.

Девушка поймала его руку и потянула к себе.

– Я буду шить. И ты будешь работать.

Хасан закусил нижнюю губу.

– С тобой, – он крепко сжимал руку девушки, – с тобой я поеду, куда хочешь, но до урожая надо подождать. Соберем урожай – будет у нас немного денег на дорогу.

Алие подняла на него светящиеся надеждой глаза. Все ее мечты о будущем приобретали теперь черты реальности. Она радостно прислушивалась к его мягкому, низкому голосу – уверенному, ласковому, проникающему в самое сердце… Он нес ей покой и счастье.

– Мне кажется, что я не доживу до этого дня, – прошептала она. – Давай продадим мои перстни.

Хасан встал на колени, взял девушку за руки и стал перебирать перстни на ее пальцах.

– Я так не хочу, – сказал он. – Ты не возьмешь их с собою. Они не твои. Я не желаю брать у Мастана ни одного куруша, ни одной тряпки. Хочешь, я куплю тебе бархатное платье?

Алие с восторгом смотрела на его взволнованное, излучающее нежность лицо.

– Когда, когда ты купишь?

– Да хоть сейчас! У меня на это хватит денег.

– Ах, купи, пожалуйста!

– Обязательно.

– Ты только бархат купи. Я сама потихоньку сошью себе платье.

– Завтра же поеду в касабу.

Алие все теснее прижималась к Хасану, словно хотела раствориться в нем. Он медленно провел рукой по ее рассыпавшимся волосам – мягкие, как шелк.

Он страстно обнял девушку, губами нашел ее губы, замер в долгом поцелуе, целовал еще и еще… Девушка не противилась. Глаза Хасана были закрыты. Ему казалось, что если он их откроет, все исчезнет, как сказочный мираж: он ведь и во сне не смел думать о таком счастье.

Алие осторожно просунула руку через вырез рубахи Хасана и, погладив его грудь, легонько оттолкнула…

– Мой Хасан! Пора идти.

Не слушая, он все сильнее сжимал ее в своих объятиях. В наступившей тишине только дверь сторожки стучала и скрипела под ветром…

В ту пятницу Мастан не вернулся из города. К вечеру приехал от него человек и сказал, что у хозяина дела в Алашехире, задержится неизвестно на сколько. Алие обрадовалась. Она была под впечатлением того, что совершилось в это утро, и боялась, что лицо выдаст отцу ее тайну. Девушка заперлась в своей комнате, стараясь даже матери не показываться на глаза.

Прошла суббота, за ней воскресенье, а Мастан все не возвращался. В деревне заметили его отсутствие, но никому и в голову не пришло побеспокоиться о нем. Напротив.

– Опять какую-нибудь пакость нам готовит, не иначе… – с тревогой говорили крестьяне.

А потом пришло известие, что Мастан арестован в Алашехире. Вот это была новость! Вся Караахметли, весь Кесикбель радостно гудел, как улей. Разорвись сейчас в деревенской кофейне бомба, люди не были бы так удивлены.