День рождения

Текст добавлен: 3 мая 2017, 19:00

Текст книги "День рождения"

Автор книги: Яныбай Хамматов

Жанр:

Роман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Он долго стоял в нерешительности, по потом все-таки направился к приземистому, довольно ветхому домику, одна стенка которого почти совсем вросла в землю. В неосвещенном углу сидела Тагзима, обняв ребенка. Она словно не слышала, что кто-то вошел, даже не пошевелилась. Хабибулла кашлянул:

– Здравствуй, дочка.

– Здравствуем, здравствуем… Как сами? – ответила Тагзима.

– Что-то не видать тебя последнее время. Как живёшь-то?

– Хорошо.

– Как Нургали?

– Приболел немного. Простудился.

– Холодно у вас. – Хабибулла потрогал трубу железной печки, стоявшей посреди комнаты. – Зря упрямишься, дочка, хоть зиму бы перезимовала у нас. Веселее было бы жить всем вместе…

– Не хочу добавлять людям хлопот. Хоть впроголодь, зато в покое, как говорится. Не одна же я живу так. Все деревенские бабы мучаются. Раз война, что же поделаешь, надо терпеть.

– Подумай о здоровье ребенка, дочка. Поживи у нас.

– Что вы так о нас печетесь! Вам самим на старости лет нужна помощь. Вы думаете, я ничего не вижу и не слышу? – Тагзима получше укрыла сына. – Не уговаривайте, агай. Не беспокойтесь, мы выдержим.

– Ну, хоть пока сын выздоровеет, поживи у рас…

– Нет, что ли, в ауле детей, кроме моего сына?

– Есть, да… – Хабибулла растерялся. Долго он не находил, что сказать, потом вспомнил свой разговор с председателем колхоза. – Был я в канцелярии. Сабир сердится. Говорит про тебя: голодная сидит, а сроду ничего не попросит.

– Мне от Сабира ничего не надо, – сказала Тагзима.

– Ради сына поубавила бы гордость. Ты не от Сабира получаешь хлеб, тебе колхоз платит за твою работу.

Тагзима уставилась в одну точку и, ничего не отвечая, покачивала на коленях мальчика, который постанывал во сне. Тагзима украдкой вытерла рукавом глаза.

«Старается не показать, что плачет», – подумал старый Хабибулла. Ему было не по себе оттого, что разговор не клеился. Потоптавшись еще немного на месте, он двинулся к двери:

– Ладно, дочка, я пойду. Завтра подвезу тебе дров немного и из еды кое-что принесу.

Когда дверь за ним затворилась, Тагзима дала волю слезам. Наплакавшись вволю, но не успокоившись, она вытащила из кармана казакина стершееся но углам самое последнее письмо Тимергали с фронта. Она помнила каждое слово в нем и поэтому только прижала его к груди.

«Тагзима, моя любимая! Когда я узнал, что у нас есть сын Нургали, я рыдал от радости. Тысячу раз спасибо тебе за то, что родила мне сына-богатыря! Поцелуй за меня нашего сына Нургали. Поцелуй глазки его, уши, носик, пальчики, всего его, маленького нашего ребеночка… Сын наш будет счастливым, очень счастливым. Он будет жить в то время, когда не будет уже проклятой войны. Знаю, тебе очень тяжело с ребенком. Но не сдавайся, терпи ради нашего сына, береги его.

Любимая моя, женушка моя, почему ты скрываешь от людей, что Нургали мой сын? Не скрывай! Пусть знают все. Кричи об этом на весь мир! Я хотел написать отцу и матери о нашем сыне, но ты не разрешаешь. Еще раз умоляю тебя, скажи сама моим родителям о пашем сыне. Возьми из сельсовета справку на него. Как только выйдем из боя, буду хлопотать аттестат. Я ведь теперь за взводного.

Пока что от фашистов нет покоя. Бьемся с ними без конца. Как бы они ни старались нас сломить, не могут… За меня не беспокойся. Я буду без устали сражаться за наше счастливое будущее, за нашу Советскую страну. Я вернусь к тебе победителем. Жди меня. Очень жди. Твой Тимергали».

Уже больше года прошло со дня получения этого письма. Почему же на свои письма к нему она не получает ответов? Доходят ли ее весточки до Тимергали? Если получил, то почему же ничего не сообщит о себе? «Где же ты, Тимергали? Неужели твое сердце не чувствует, как тоскуют о тебе твоя Тагзима и сын твой, которого ты еще не видал? Эх, Тимергали, Тимергали, хоть бы самую коротенькую записочку, только – жив и здоров! Ты, только ты нужен Тагзиме. Не хочет она верить что пропал без вести. Разбей врага и возвращайся. Сколько бы лет ни прошло, Тагзима останется верной своей чистой любви, будет ждать тебя…»

Всю ночь не сомкнула Тагзима глаз, растревоженная тяжелыми мыслями, затем, чтобы унять сердечную тоску, села писать письмо при тусклом свете лучины.

«Тимергали, мой любимый!

Снова тебе пишу, а сама боюсь, что и это мор письмо останется без ответа. От тебя нет никаких вестей, и нам очень тяжело, страшные мысли приходят в голову. Каждый день прихожу с работы, а потом иду к почтальонше, чтобы узнать, нет ли от тебя письма. Возвращаюсь от нее в слезах. Если бы ты знал, дорогой, как я скучаю по тебе! Как далекий сон, остались в памяти минуты, самые счастливые в жизни минуты, проведенные с тобой. Иногда я сомневаюсь, было ли все это на самом деле. Но со мной наш сын, в котором течет твоя кровь. Он вылитый ты! Твое лицо, твои глаза и улыбка… Если бы суждено было хоть разочек увидеть тебя! Нам очень плохо без тебя… Днем, на работе, это не так заметно. Вечерами просто невыносимо. Такая пустота! А малыш еще совсем глупенький, ничего не понимает. Керосина нет. Как стемнеет, все ложатся спать. Народ живет одной надеждой – скорее бы кончилась война. Помогаем фронту, чем можем.

Милый, не думай, я не жалуюсь. Мы пока живем, слава богу. О нас не беспокойся. Кончится война, и станет веем легче… Колхозные дела идут потихоньку. Только рабочей силы не хватает. И лошадей почти не осталось…

С фронта никто больше не возвращался. Сабир все еще председатель колхоза. Как поправился от ранений, стал пить. До чего же он вредный! Не дает солдаткам лошадей, чтобы привезти сена, дров. Таскается за бабами…

Тимергали, мой родной, я тебя так жду! Если понадобится, готова ждать целую вечность. Но лучше приезжай скорее.

Твои живы-здоровы. От Миннигали получают письма. Одно их огорчает – нет писем от тебя. Ты напиши уж и им, и нам. Очень прошу тебя. Твои родители хорошие люди. Они хотят мне помочь материально. Даже приглашают нас к себе жить. Но я сама не хочу. Гордость не позволяет. Ведь они уже старые, сами нуждаются в помощи. Мы, я и твой маленький глупенький сыночек, как-нибудь перебьемся до' твоего возвращения. Обязательно проживем! Ты о нас не беспокойся. Только об одном прошу – скорее разбей фашистов и возвращайся домой.

Пока будь здоров, наш дорогой и любимый.

С горячим приветом твоя Тагзима н твой маленький сыночек Нургали».

Сложив письмо треугольником и положив его в карман, Тагзима несколько успокоилась, от сердца отлегло. Но спать все равно не хотелось. Она просидела до рассвета. Когда стало светать, Тагзима собрала скудные пожитки, завернула потеплее ребенка, усадила его на сапки и направилась по дороге в Раевку, Спустя какое-то время Хабибулла привез ей дров на маленьких санках, но дом был пуст, а Тагзима успела уже далеко отойти от Уршакбаш-Карамалов.

XVIII

В конце октября 1943 года гвардейская стрелковая дивизия Балдынова, разгромив немцев, укрепившихся в районе Большой Лепетихи, неуклонно продвигалась вперед. Гитлеровские соединения отходили к Днепру.

На основании приказа командующего армией командир корпуса генерал-майор Рубанюк дал на подготовку к форсированию Днепра всего двое суток…

Майор Пеньков получил приказ Балдынова выйти на рубеж и с наступлением темноты начать переправу и поэтому лично проверил готовность своих подразделений.

Первыми бросились к берегу бойцы Губайдуллина, но майор Пеньков остановил горячего лейтенанта:

– Губайдуллин, что за мальчишество! Вы хорошо подготовились?

– Так точно, товарищ гвардии майор!

– Как будете переправляться?

– У пас есть плавсредства. Лодки.

– Где взяли?

– В соседней деревне достали.

Командир батальона Поляков подтвердил слова Губайдуллина:

– Товарищ гвардии майор, взвод Губайдуллина подготовился к переправе. Он успел даже провести показательное занятие. Готовы форсировать Днепр хоть сейчас.

Командир полка похвалил Губайдуллина за усердие и находчивость. Но надо было ждать, пока подготовятся и другие взводы.

Ночь была ясной. Днепр в обманчивой тишине нес свои холодные воды. Волны накатывались на берега, покрытые первой снежной крупой. Деревья и кусты, низко склонившись над водой, тревожно покачивались на ветру, словно тоже ждали начала боя.

В полночь воины второго батальона, в котором находился взвод лейтенанта Губайдуллина, начали переправу.

Кругом царило спокойствие, лишь изредка со свистом пролетали мины и взрывались где-то далеко за спиной.

Спокойным голосом Миннигали скомандовал:

– Отчаливай!

Как только лодка отошла от берега, почувствовалось сильное течение реки.

Внимание Миннигали целиком приковано к противоположному берегу реки. Как незаметнее пройти это расстояние? Как высадиться? Когда их заметят фашисты?..

Пока все спокойно. Ни впереди, пи сзади стрельбы не было. Иногда взлетали немецкие ракеты. Потом они стали вспыхивать чаще. При их ослепляющем свете лодки продолжали продвигаться дальше. Но почему тишина? Почему не стреляют?

До правого берега оставалось метров десять – пятнадцать, когда, прорезая ночную темноту, брызнул огонь вражеских пулеметов. – Закипела, забурлила вода от пуль, мин, снарядов. Лодки закрутились, завертелись, закачались на месте. Казалось, что все лодки сейчас развалятся и пойдут ко дну. Но они упорно продолжали свое движение вперед.

Командир роты Борисов находился в первой лодке. Выждав удобный момент, он скомандовал: «Огонь!» Но в то же мгновение совсем рядом разорвался снаряд, лодка разломилась и начала тонуть. Командир роты и бывшие с ним в одной лодке солдаты погибли. Вслед за тем еще несколько лодок перевернулось на воде.

В лодку Губайдуллина попал осколок от снаряда и пробил дно, хлынула вода. Миннигали крикнул солдатам:

– Прыгайте! Здесь не глубоко, не бойтесь!

Губайдуллин вместе с солдатами выбрался на сушу, и пулеметчики открыли огонь по гитлеровцам.

Все новые и новые взводы и роты высаживались на правый берег и с ходу вступали в бой.

Командир полка Пеньков внимательно следил за ходом боя. Он позвонил Балдынову:

– Товарищ полковник, второй батальон на том берегу. Сейчас они схватились с фашистами… Наших там очень мало. Им срочно нужна помощь. Основные силы не успели перейти реку. Два плота разбиты снарядами. Надо скорее подавить артиллерию фашистов.

– В телефонной трубке послышалась команда, которую Балдынов давал командиру артполка:

– Дамаев, подавить огонь противника!

– Есть…

Когда заговорили батареи, переправа на Днепре снова оживилась.

Пеньков ждал каких-нибудь обнадеживающих вестей с того берега и места себе пе находил от нетерпения. Он настороженно вслушивался в шум разгоравшегося боя, непрерывные разрывы снарядов и старался представить, что там происходит. Но ясно было лишь одно – плацдарм на том берегу уже есть. Наконец терпение у него кончилось, и он доложил на командный пункт дивизии:

– Я со штабом перехожу на тот берег.

– Подождал бы немного, Николай, – сказал Балдынов. В его голосе звучала тревога. – Что творится там сейчас?

– Именно поэтому я и должен быть там, – ответил Пеньков.

Появление командира полка на поле боя подняло дух людей.

В результате упорного ночного боя основные силы дивизии закрепились на правом берегу, и немцы вынуждены были оставить свои позиции и отступить.

Гвардейцы не давали врагу остановиться и закрепиться и упорно продвигались вперед.

– В общем огненном потоке взвод Губайдуллина – маленькая частица, но пулеметчики сражались, не щадя себя. «Максимы» работали без устали.

Во время короткой передышки командир батальона Поляков, увидев Губайдуллина, дружески похлопал его по плечу:

– Лейтенант, поздравляю!

– С чем, товарищ гвардии майор?

– За отвагу, проявленную при форсировании Днепра, ты представлен к ордену Отечественной войны!

– Я ничего такого не сделал… Вот моих солдат можно представить к награде. Они воевали, не щадя себя.

– Они тоже представлены. Если кто забыт, на тех подготовишь материал. Понял?

– Есть! – На лице Миннигали отразилась истинная радость. – Сегодня же составлю список…

Ночь прошла спокойно. Шел снег. Опускаясь на воду, он исчезал без следа, а на берегу пятнами белела свежая пелена…

Губайдуллин сидел на дне захваченной у врага траншеи и не мог отделаться от гнетущих мыслей. Весь кошмар недавней переправы, жестокого боя все еще стоял у него перед глазами.

XIX

После успешного форсирования Днепра на участке дивизии Балдынова войска 3-го Украинского фронта начали операцию по разгрому немецких частей, расположившихся между реками Ингулец и Южный Буг. В историю Великой Отечественной войны эта операция вошла как Березнеговато-Снигиревская наступательная операция 1944 года.

Войска левого крыла должны были двигаться в направлении Берислав, Херсон, Николаев. В состав этих войск входила и дивизия Балдынова.

К северу от села Кочкаровки^[28] на высотах между селами Дудчаны и Рядовое, закрепились немцы. Во что бы то ни стало надо было выбить их оттуда, чтобы обеспечить продвижение вперед. Эту задачу командир дивизии Балды-нов возложил на стрелковый полк Пенькова.

Задержка наступления на этом участке фронта даже на самое короткое время помешала бы проведению всей операции. Балдынов прекрасно понимал это. Наблюдая в бинокль за тремя неприступными, укрепленными дзотами курганами, отдаленными друг от друга на сто – сто двадцать метров, он сосредоточенно думал, пытался решить тяжелую задачу. Другого выхода нет – надо заставить замолчать эти проклятые дзоты. Без этого невозможно сломить линию обороны Рядовое – Дудчаны.

Гвардейцы усиленно готовились к штурму. Майор Пеньков, собрав командиров рот в ложбине неподалеку от Дудчан, провел показательное занятие со взводом Губайдуллина. Присутствовавшему там заместителю командира дивизии Левкину понравились боевое мастерство и выучка взвода. В штабе он доложил об этом Балдынову и предложил:

– Я думаю, что надо поручить взводу Губайдуллина взять вражеские дзоты.

– Сколько у него пулеметов?

– Три станковых пулемета, автоматы. В каждом пулеметном расчете по семь человек.

– Что думает об этом командир полка?

– Я разговаривал с Пеньковым… Он по-другому мыслит. Не хочет отделять взвод Губайдуллина от двух наступающих стрелковых рот.

Командир дивизии, продолжая наблюдать за дзотами, тяжело вздохнул:

– Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь… Надо обдумать этот вопрос. Мы не имеем права терять много людей…

7 марта началась подготовка к наступлению на Дудчаны. В тот же день в глубоком овраге на передовой линии состоялось партийное собрание второго батальона. На повестке дня среди других был и вопрос о приеме в партию Миннигали Губайдуллина.

Когда очередь дошла до Миннигали, от волнения он не мог подобрать подходящих слов. Хоть п готовился до этого и про себя уже почти выучил наизусть свое выступление, начинавшееся с краткой автобиографии, но, когда дали слово, сразу все забыл. Сказал только то, что было главным, что в нескольких словах выражало все его чувства, все стремления.

– Я еще не получил партбилета, – говорил он, вертя в руках шапку, – но но я клянусь, пока мое сердце бьется в груди, я буду громить гитлеровцев, как настоящий коммунист!

Майор Пеньков сказал несколько слов о лейтенанте Губайдуллине, о том, как смело и слаженно воюет его взвод.

Миннигали Губайдуллин был принят единогласно.

На собрании присутствовал и начальник политотдела дивизии Мартиросов. Он поздравил Губайдуллина.

Собрание было коротким. Назавтра предстоял тяжелый бой.

В эту ночь мало кто спал.

Губайдуллин приказал своим солдатам еще раз тщательно проверить пулеметы и личное оружие, а сам, улучив свободную минуту, сел писать письмо родителям.

«Может быть, написать им о геройской гибели Тимергали?.. Нельзя. Они не переживут такого горя. Придет время, узнают. Пусть думают, что он жив, что вернется. Надо поздравить эсей. Завтра же 8 марта – женский праздник! Надо поздравить и Лейлу.

И. завтра – мой день рождения. Кончится война, буду каждый день рождения праздновать вместе со своими друзьями, с Лейлой… Ну, это после войны, а пока надо набраться терпения…»

Мысли Миннигали прервал связной:

– Товарищ гвардии лейтенант, вас срочно вызывает командир батальона.

Комбат гвардии майор Поляков разъяснил Губайдуллину боевую задачу, поставленную взводу пулеметчиков. Нужно уничтожить на одном из курганов вражескую огневую точку. Это непременное условие прорыва, иначе никакого продвижения вперед не может быть.

Нужно скрытно в темноте подобраться к самому дзоту, чтобы, перед тем как наши поднимутся в атаку, подавить пулеметы противника внезапным огнем, в крайнем случае – гранатами. Поляков подчеркнул:

– Неслышно и незаметно подобраться в темноте. Понятно?

– Так точно, товарищ гвардии майор. Подберемся. Местность позволяет.

– Ну, тогда действуйте…

Вернувшись затемно, Губайдуллин разбудил взвод и с командирами отделений и пулеметчиками быстро разработал общий план штурма немецкого дзота. Для успеха требовалось как можно ближе и незаметнее подобраться к вершине кургана, чтобы перед сигналом к наступлению коротким броском оказаться возле самого дзота и уничтожить его. Нужнее всего будут, наверно, все-таки гранаты. С гранатами во взводе Губайдуллина был порядок.

Весенняя земля, недавно очистившаяся от снега, была мокрой и вязкой. Идти по ней трудно, но зато пулеметчики двигались совершенно бесшумно. Да и ночь, на счастье, выдалась облачной, темной.

Миннигали вел свой взвод по памяти – он досконально знал этот участок перед немецкой линией обороны. Сначала овраг, потом кустарники, а там до самого кургана поле, покрытое осенней пожухлой полынью.

Вдруг с немецкой стороны раздались отдельные крики, шум, в небо полетели ракеты. Пулеметчики залегли. Немцы их не заметили. Тревога улеглась, и опять пулеметчики стали подбираться к кургану. Теперь они шли по ровному полю, и, стоило гитлеровцам их обнаружить, укрыться, уйти из-под пулеметного огня им было бы некуда. Время тянулось медленно. Но небо постепенно размывал рассвет.

– Быстрее, быстрее! – шепотом подгонял Губайдуллин своих пулеметчиков. – Пока темно, надо как можно ближе подойти к кургану.

У немцев все тихо. Они не подозревают, что взвод Губайдуллина уже так близко от дзота. Но стоит им заподозрить что-то неладное…

Какое маленькое, в сущности, расстояние до вражеского дзота и как долго они идут, преодолевая его! Целую вечность…

Солдаты, бегущие по вязкой весенней земле за своим лейтенантом, сейчас не думают о том, сколько будет еще впереди, на пути до Берлина, таких мучительных бросков к вражеским окопам и дзотам. Им не до того. Они знают, что в атаке, которую они сейчас начнут первыми, кто-то останется жив, а кто-то навсегда ляжет под этим курганом… далеко-далеко от родных мест… Но надо скорее, скорее бежать вперед, ближе к смертоносному вражескому дзоту… Солдат умирает только один раз. Родина-мать тоже одна. Солдат должен идти вперед. За его спиной не рота, не батальон, даже пе армия. Судьба Отечества, жизни миллионов людей за его спиной… Бой идет даже за тех, кто еще не успел родиться…

Забрезжил рассвет. Звезды над головой гасли одна за другой, небо постепенно белело. Ах, чуть повременил бы этот рассвет!

Советские бойцы приближались к старой, развалившейся скирде соломы, давно черневшей впереди на поле, когда фашисты заметили их и открыли ураганный пулеметный огонь.

Взвод залег, вжался в землю.

Казалось, неотвратимая гибель близка. Сейчас немцы пристреляются и перебьют всех до одного.

Миннигали, вырвавшийся вперед, успел добежать до скирды и укрыться. Он видел, что взвод в смертельной опасности. Если он не сможет их поднять, то ясно, чем кончится атака, – все они останутся на этом поле.

– Царев! Агоян! Мамедов! Вперед!

Пулеметчики не шевелились, они вжимались в землю под смертельным огнем. Казалось, никакая сила не заставит их поднять голову.

Но вот солдаты один за другим по-пластунски стали переползать к скирде.

Миннигали вздохнул свободнее.

Чтобы отвлечь внимание противника, Миннигали бросил в сторону гранату. Немцы перенесли огонь туда.

Под скирдой собрались уцелевшие солдаты. Губайдуллин принял решение – оставить у скирды первое отделение с задачей вести постоянный огонь по немцам, чтобы отвлекать все внимание на себя.

– Огонь не прекращать, целиться по амбразуре. Ос-стальные – за мной! – приказал Губайдуллин и с остатками двух отделений ползком, короткими перебежками двинулся к дзоту.

А вражеский дзот все еще далеко. До него тридцать… двадцать… пятнадцать метров… Можно уже бросать гранаты.

Миннигали, лежа, собрал все силы, бросил одну, другую, третью. И в это время пуля ударила в ногу. В глазах потемнело, но он быстро очнулся.

Вражеский пулемет продолжал стрелять.

– Мамедов, – прохрипел Миннигали, – огонь! Огонь!

Третье отделение первый раз не подчинилось команде взводного – все бойцы были убиты.

Чувство глубокого бессилия охватило Миннигали, он уронил голову. От резкого движения пронзила острая боль в ноге. Миннигали переждал боль, приготовил гранату и изо всех сил бросил в сторону дзота. При броске его опять ранило, и он потерял сознание, потом тут же пришел в себя и упорно пополз вперед. Немцы снова открыли огонь. Но теперь пули свистели над головой, и Миннигали понял, что попал в мертвую зону. Он совершенно обессилел. Осталась одна граната. Миннигали бросил гранату прямо в амбразуру, но был слаб, и граната не долетела и разорвалась, не причинив никакого вреда спаренному пулемету, из которого немцы вели ураганный огонь.

Миннигали терял сознание и снова приходил в себя. – Чувствовал слабость от большой потери крови. Голова кружилась, перед глазами сгущались красные круги. Вдруг ему показалось, что он слышит девичий голос. Закия? Нет, это голос Лейлы, конечно, его зовет Лейла. Сегодня же восьмое марта. Восьмое марта! День рождения – вот почему зовет его нежным голосом Лейла. Нет, не так. Война, и никакого дня рождения. Война! Немецкий спаренный пулемет поливает огнем его товарищей. Он должен их спасти! Ты должен, Миннигали! Ты должен! Собери все свои силы, поднимись, Миннигали!

Миннигали Губайдуллин видел, как совсем рядом в амбразуре прыгают спаренные стволы пулемета. Он собрал оставшиеся силы, поднялся и сделал самый последний бросок к амбразуре. Бросок длиной всего в четыре шага.

Вражеский пулемет захлебнулся…

И в это время под курганом раздалась громкая команда майорат Пенькова:

– За Родину! Вперед! Ура-а!

Дивизия, все ее полки шли в наступление. Широкое поле гремело голосами тысячи бойцов. Гвардейцы лавиной рвались вперед, и уже не было силы, которая могла бы их остановить…

Не выдержав бешеного натиска, гитлеровцы, неся большие потери, отступали в направлении города Берислава…

Атака развивалась в глубину немецкой обороны, через прорыв вливались все новые силы.

Бой прокатился и затих вдали.

На курганах появились санитары, чтобы подобрать раненых.

Главный врач полевого госпиталя Клавдия Петровна Серегина случайно оказалась на переднем крае. Она первой увидела лежавшее на бруствере около амбразуры немецкого дзота изрешеченное пулями тело молодого советского офицера. Она бережно перевернула его… Поднявшиеся следом за пей на курган молча обнажили головы. Все стояли в скорбном молчании. Сзади подходили и поднимались на курган санинструкторы.

Вдруг раздался дикий вопль, и одна из девушек бросилась к распростертому на земле телу. Это была Лейла.

Клавдия Петровна взяла девушку за плечи:

– Ты его знала?

Лейла подняла па нее залитое слезами лицо:

– Его убили!.. Клавдия Петровна, они его убили!.. Проклятые! Вы знаете… – вдруг встрепенулась она, словно вспомнив что-то такое, что было важнее смерти любимого – ведь у него сегодня день рождения. А я не успела поздравить его… – И с глухими рыданиями девушка снова упала на грудь Миннигали.

– Не плачь, Лейла, – сказала Клавдия Петровна, обращаясь ко всем, стоявшим на кургане в скорбном молчании, – день рождения героя станет днем его бессмертия!..

* * *

…Через, пять дней после героической гибели Миннигали Губайдуллина, 13 марта 1944 года, в 22 часа столица Родины Москва салютовала войскам 3-го Украинского фронта, освободившим города Херсон и Берислав.

Среди соединений, отмеченных в приказе Верховного Главнокомандующего, упоминался и гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-майора И. А. Рубанюка.

А гвардейской стрелковой дивизии Балдынова, в состав которой входил и пулеметный взвод гвардии лейтенанта Губайдуллина, за героизм, проявленный при освобождении города Берислава, было присвоено наименование Бериславской…

«Здравствуйте, многоуважаемый Хабибулла Губайдуллович!

Воинская часть, в которой служил Ваш сын Миннигали Хабибуллович, шлет Вам чистосердечный боевой гвардейский привет. Разрешите передать Вам большевистское спасибо за Вашего сына Миннигали Хабибулловича, которого вы сумели воспитать в духе беспредельной преданности Коммунистической партии, Советскому правительству и социалистической Родине.

Бойцы любили своего командира, а в боях с захватчиками проявляли бесстрашие, героически отдавали все силы освобождению Родины.

Правительство Союза ССР оценило великий подвиг Губайдуллина, и Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 июня 1944 года ему присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

Вы потеряли сына, но Вы приобрели славу и гордость, оставленную Вам Вашим сыном Миннигали.

Примите от нас боевой гвардейский привет.

Командир воинской части полевая почта 12780.

Действующая армия. Гвардии майор Пеньков.

12 июля 1944 года».

Много лет спустя на холме возле села Дудчаны был установлен памятник.

Под барельефом, изображающим мужественное лицо воина с устремленным вдаль взглядом, надпись:

«Герою Советского Союза сыну братского башкирского народа гвардии лейтенанту Губайдуллину Миннигали Хабибулловичу, закрывшему своим телом амбразуру вражеского дзота при освобождении села Дудчаны. 8/III-1921– 8/III-1944».

Внизу, в долине, где когда-то шел кровавый бой, в котором смертью героя пал Миннигали Губайдуллин, теперь Каховское водохранилище. Это – степное море! Степные ветры вздымают на нем волны, степные орлы гнездятся по его берегам и парят в высоком мирном и солнечном небе…

1972–1975

notes

Примечания

Атай – отец.

Эсекей – ласковое обращение к женщине.

Эсей – мать.

Джигит – парень, юноша.

Агай – обращение к старшему по возрасту и к старшему брату.

Кустым – обращение к младшему по возрасту и к младшему брату.

Иншалла – бог даст (на Корана).

Стихи М. Губайдуллина перевел с башкирского Александр Филиппов.

Апай – обращение к старшей по возрасту женщине и к старшей сестре.