Текст книги "День рождения"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Скажешь тоже – избегаю! – Тагзима рассмеялась, чтобы скрыть нарастающее волнение: – Разве не сама я сегодня тебе навязалась?! При всех подошла…

– Сегодня по-делу… Понятно… – Тимергали вдруг словно позабыл все на свете. Впервые в жизни он почувствовал, какая горячая кровь бежит у него по жилам, услышал, как в груди стучит сердце, сильнее, сильнее… – Может быть, я тебя чем-нибудь обидел? Мне кажется, что я вижу тебя впервые…

– Не буду я больше скрывать! – Вдруг лицо Тагзимы вспыхнуло жарким румянцем. – Я люблю тебя, Тимергали… Очень люблю… Мы не должны были встречаться, я не хотела, чтобы ты это знал!

Тимергали шагнул к ней. Тагзима вытянула руки и отступила к стене:

– Не надо, не подходи. Мы разные, мы не должны. Но я не могла тебе не сказать, что люблю.

– Не говори так…

– Что ты понимаешь! Ты еще мальчишка. Ведь я старше тебя. Мы не пара.

– Разве это может помешать, цели ты меня… любишь?

– Да. Вот это-то и мешает. У тебя все впереди. Я не хочу быть преградой… Зачем я тебе? Зачем? Побаловаться? Я несчастна. Очень несчастна… Не хочу, чтобы и ты был несчастным… А теперь иди, иди… Милый…

– Не уйду! Теперь я останусь с тобой! Хочешь?

– Нет, не надо. Не хочу. Зачем нам краденая любовь? Зачем?

Тимергали молчал. Ему хотелось шагнуть к ней, обнять, поцеловать. Внутренний голос говорил, ему: «Иди, иди, еще один шаг – и она твоя… твоя…» Но что-то большее, чем страсть, удерживало, и он замер на месте.

– Неужели ты хочешь, чтобы именно теперь мы расстались? – выдавил он из себя. Вспомнив слова старика, с улыбкой добавил: – За мой труд, надеюсь, что-нибудь положено? Хоть покорми. Я заслужил.

Молодая женщина тоже улыбнулась и показала на топчан в темном углу комнаты:

– Хорошо. Да, пока посиди там, подожди. Ладно?

Тимергали, поколебавшись немного, сел на топчан. В голову с новой силой бросилась кровь, лицо горело, молодое тело дрожало в томительном ожидании.

Тагзима принесла ему кусок черного хлеба и чашку кислого молока:

– Подкрепись, наверно, проголодался.

Тимергали поставил еду на скамейку возле стены и, не отводя улыбающихся, жадных глаз, потянулся к женщине.

Она шагнула к нему.

– Милый, ты… – Тагзима обняла его.

Тимергали не дал ей договорить, смело поцеловал ее в губы. Она обмякла, но вдруг, вспомнив что-то, гибким сильным движением высвободилась из его объятий и отскочила назад. Но не успела убежать. Парень схватил ее за руку и снова обнял за талию:

– Тагзима!.. – Он сжимал ее все сильнее и сильнее.

Ее вдруг обдало жаром стыда за собственное легкомыслие. Мысль о дурной молве, ходившей вокруг ее имени, внезапно отрезвила ее. Это придало ей силы, и она оттолкнула парня своим сильным, горячим телом:

– Пусти… Пусти же!..

Но потерявший самообладание Тимергали ничего не хотел слышать и тянул ее к топчану.

– Послушай меня, милый, ну послушай…

Однако Тимергали не желал ее слушать. Он вновь пытался поцелуями закрыть рот молодой женщины:

– Тагзима… дорогая…

Тагзима обоими кулаками уперлась парню в грудь:

– Не надо, перестань! – Не сумев образумить Тимергали, Тагзима изо всей силы толкнула его – так, что он не удержался на ногах и во весь рост растянулся на полу. Женщина от неожиданности нервно рассмеялась, но затем, оборвав свой смех, строго сказала: – А теперь иди!

Тимергали сразу остыл, ему стало стыдно. Он медленно встал, молча направился к двери. Тагзима не остановила его.

Уходя, Тимергали обернулся и смущенно сказал:

– Если можешь, прости, Тагзима… Знай, если кто еще скажет про тебя что-нибудь плохое, я… – Он запнулся, а затем твердо уже прибавил: – Я набью ему морду!'

Тагзима молчала.

Тимергали уже давно ушел, а молодая женщина долго еще не находила сил сдвинуться с места. Потом по ее щекам медленно потекли слезы. Тагзима не умела иначе унять тоску. Долго, горько плакала Тагзима.

Несколько успокоившись, она вдруг вспомнила последние слова Тимергали. Почему он так сказал? Слышал про нее какие-нибудь сплетни? Неудивительно. Все может быть… Про одинокую женщину, что бы ни наговорили, всему верят. Такие люди, как Сабир, и разносят всякие слухи. А ведь все напраслина!

Встретится ли ей когда-нибудь такой человек, которого она полюбила бы всем сердцем, как Тимергали? Тимергали?! Нет, о нем нельзя думать. Это несерьезно… Это глупо… Просто так… Он молод… А время уходит, безнадежно уходит… Двадцать четыре года, но до сих пор она не знала настоящей любви. Правда, два года назад она влюбилась в парня по имени Газиз из Киргиз-Мияков. Он показался ей тогда очень хорошим, ласковым, умным. Ошиблась. Страшно ошиблась в нем. Они с Газизом вместе прожили, как муж и жена, всего десять дней…

Через десять дней Газиза видели с другой женщиной… Тагзима не вынесла позора, собрала свои вещи и сбежала из его дома. Стыдясь показаться отцу и матери, она поехала не домой, в Раевку, а в колхоз «Янги ил» и устроилась здесь на работу. С тех пор Тагзима и не девушка и не вдова.

Днем – на ферме, вечером – дома.

Она сияла комнату у одинокой старухи. Сердце не давало покоя, хотело любить, ждало кого-то, не уставало надеяться на счастье. И вот… Тимергали!

Тимергали тоже было не по себе: угнетала мысль, что он так беззастенчиво, даже грубо добивался любви женщины, которая старше его. Он снова и снова вспомнил, как сжимал ее в объятиях, целовал, как грубо и неловко тащил к топчану, и краска заливала его лицо.

Он уселся в сани и дернул поводья.

Лошадь тронула легкой рысцой – застоялась в ожидании седока. Ближе к конному двору она сбавила шаг.

С нагретого солнцем навоза вспорхнули воробьи, стайками кормившиеся там долгую зиму.

С минуту посидев на изгороди, воробьи снова слетелись на навоз. Тут казалось им куда приятней – навозная куча была теплая и кормная. Побежала с лаем за санями лохматая собака. Она давно признала в Тимергали хозяина, радостно встречала и умильно-преданными глазами заглядывала ему в глаза, виляя хвостом.

Тимергали распряг лошадь и сам задал ей овса.

Конюх сгребал из-под лошадей солому с навозом.

– Агай, надо бы подковать Белолобого. Кто сейчас в кузнице работает?

– Гайнетдинов Салим, – ответил конюх. – Только он уехал куда-то с утра.

– Так ведь теперь его поставили заместителем председателя колхоза.

– Разве? – Конюх от удивления отставил вилы. – Воистину говорят, если хочешь узнать, что делается у тебя дома, спроси у своего соседа.

Тимергали слушал конюха и отвечал ему машинально, не думая, – на душе было невесело.

«Как все скверно получилось! И зачем надо было приставать к Тагзиме? Вот дурак! Теперь невозможно показаться ей па глаза. Она опять засмеет меня. А как я упал! Лучше не вспоминать. Она, конечно, презирает меня теперь, – думал Тимергали, – и правильно делает. – И тут же начал убеждать себя: – Но ведь она сама сказала мне, что любит меня!.. Как было бы хорошо, если бы все можно было изменить…» Тимергали занес сбрую в сторожку, в которой пахло дегтем, и повесил ее на костыль в стене.

Теперь можно было идти домой.

XIV

Приготовив уроки, Миннигали уложил книги в сумку.

– Эсей, я к Гибади схожу.

Малика месила тесто в деревянной чашке. Не отрываясь от работы, она сказала:

– Гибади никуда не денется, пойдешь после ужина.

– Нет, я побежал, эсей, мы условились…

– Сейчас придут отец и брат. Зачем же заставлять их ждать?

– Ужинайте без меня. Нужно сделать очень важное дело, – настаивал Миинигали.

Мать всегда трогало, как серьезно, по-взрослому разговаривал Миннигали. Она улыбнулась:

– Что это за «важное дело»?

– Пока военная тайна.

– Ну, раз тайна, не говори, не надо… Делайте быстрее свое дело – и домой. Что за вкус у остывшей лапши?! – сказала Малика.

Миннигали вышел на улицу. У дома на перекрестке он свистнул три раза, и тут же из калитки выскочил Гибади.

Гибади знал, что Миннигали зря не будет свистеть, да и самому ему дома не сиделось.

– В чем дело?

– Сейчас же надо собрать некоторых ребят.

– Зачем? – спросил Гибади. – Что будем делать? Случилось что-нибудь?

– Ничего не случилось.

Гибади, уже собиравшийся услышать интересную новость, разочарованно махнул рукой:

– Мать сегодня баню истопила. Я пойду.

– Да подожди ты!

Гибади, направившийся было к воротам, приостановился:

– Я не могу.

– Так джигиты не поступают. Ты ставишь личные дела выше общественных.

Гибади ответил на вопрос вопросом:

– Что пользы переливать из пустого в порожнее? Говори, в чем дело, а то я пошел.

– Может, и нет пользы. Но есть одно дело, в котором нам, комсомольцам, надо бы разобраться, – сказал он. – Давеча мать попросила меня в контору сходить муку выписать. Ну, я выписал и пошел на склад. Вхожу – никого нет, слышу голос Сабира в другой комнате: «Что, говорит, теряться, недостачу можно списать на мышей, на мякину или еще на что-нибудь». Кладовщик не соглашается: «Если, говорит, узнают, по головке не погладят». А тот стоит на своем. Меня увидели – сразу как воды в рот набрали… Уж очень странно они себя вели. Думаю, что они по локоть запустили руки в колхозный хлеб… Надо собрать ребят, посоветоваться.

– У кладовщика пе две головы, чтоб воровать.

– Откуда же тогда Сабир муку достает, чтобы торговать? А? И в прошлый базарный день видели его в Стер-литамаке. Опять муку продавал. В колхозе толком не работает, трезвым не бывает.

Не пойман – не вор.

– Знаю! Вот и надо поймать. На месте преступления.

– Как? Думаешь, так просто ловить жуликов? Иди попробуй.

– Надо всю ночь стеречь амбары, где хлеб хранится.

– Ты уверен, что воры придут?

– Обязательно!

Гибади все еще колебался:

– Если ничего не выйдет, мы останемся в дураках. Над нами же будут смеяться…_

– Сам не проболтаешься, никто и знать не будет. – Миннигали начал сердиться: – Зря, что ли, я повторяю, что это секрет? Мечтаешь в Красной Армии служить, а сам боишься одну ночь не поспать!

Гибади надулся:

– Я не боюсь. Если захочу, сутками могу один охранять амбары! И без тебя воров поймаю.

После недолгих препирательств решили посоветоваться с самыми близкими друзьями, которые умеют хранить тайну.

В совещании приняли участие четверо. Миннигали разъяснил задачу. Условились бросить жребий: кто окажется «наверху» – первым пойдет сегодня ночью с Миннигали охранять склад.

– А на уроках как будем потом сидеть? – спросил Юнусов.

– Эта операция не должна мешать учебе, – сказал Миннигали. – В школу ходить. Уроки делать. После уроков или утром поспать часа два, этого достаточно, или… Кто на себя не надеется, пусть сейчас же, откажется. Слабаки не нужны.

Никому не хотелось в слабаки, все молчали. Миннигали выставил вперед палку.

– Ну, хорошо. Тогда давайте жребий кинем!

Кинули жребий, выпало Гибади, на следующую ночь – Гади, на третью – Ахтияру, четвертым был Миннигали.

Когда Миннигали с Гибади подошли к складам, расположенным за правым берегом Уршакбаша, старик сторож еще не пришел. Поэтому ребята чувствовали себя свободно. Они присмотрели место, где можно спрятаться. Между двумя деревянными клетями было свободное пространство, закрытое с одной стороны наваленными досками, с другой – забором. Ребята натаскали сюда соломы, всякого тряпья и решили ночь провести в засаде.

Из-за Карамалинских гор поднялась большая круглая красная луна. В это время и послышались шаги сторожа. Он обошел кругом, все внимательно осмотрел, постучал палкой по замкам. Заметил, что нет кучи соломы, которая всегда была тут, проворчал:

– Даже солому уперли, негодяи! Солому! Надо быть поосторожнее. Раз уж и солому стащили… Попадись они мне, я бы их проучил!

Для порядка сторож походил вокруг складов, потом облачился в огромный тулуп, запахнулся и улегся на своем привычном месте – в затишке, в старом полуразвалившемся сарае, где тихо и благополучно проспал уже не одну сотню ночей.

И в эту ночь ничто не нарушило сна сторожа.

По небу плыла, поднимаясь все выше и выше, луна. А между тем начало подмораживать, и добровольным сторожам становилось не по себе. Гибади и Миннигали сидели, прислонившись спиной к спине. Гибади крепился, сколько мог, наконец не выдержал:

– Никто не придет. Пошли домой, – прошептал он.

Но Миннигали твердо верил, что воры придут.

– Потерпи. Не торопись.

– Я уже замерз. Простудимся. Заболеем еще.

– Не заболеем.

– Да-а… – Гибади дрожал от холода. У него зуб на зуб не попадал. – Тебе, конечно, ничего не будет, ты закаленный, а мне-то как?

– Ты думаешь, если закаленный, так мне не холодно? Мне тоже холодно, но я же терплю!

– Раз мы знаем, что воры орудуют, зачем скрывать от взрослых? Чем здесь сидеть и мерзнуть, пойдем скажем Сахипгарею-агай. Он и без нас что-нибудь сообразит.

Миннигали заколебался:

– Так он нам и поверил!

– Расскажешь слово в слово, что слышал на складе…

– Все равно не поверит. Сабир отопрется, не пойман – не вор! Надо поймать на месте преступления, вот это да!

Гибади, конечно, чувствовал, что в словах товарища есть правда, но ему надоело здесь сидеть, и потому он продолжал упрямиться:

– Это тоже не геройство – торчать тут на холоде!

– Геройства, конечно, особого нет, но все-таки… караулить колхозный хлеб – святое дело.

– Если воры не попадутся, сколько бы мы ни сидели, никто нам спасибо пе скажет.

Миннигали так рассердился, что даже крикнул.

От голоса Миннигали сторож проснулся, пошептал-пошептал молитву, поплевал по сторонам, отгоняя нечистую силу, и снова захрапел.

Ребята надолго умолкли.

На другой стороне реки звонко прокричал петух. Через некоторое время к нему присоединились другие петухи. Луна, достигнув зенита, застыла на месте. Не успели растаять в посветлевшем небе звезды, как деревня начала просыпаться. Один за другим стали подниматься над трубами дымы. А воров все не было. Миннигали подтолкнул друга:

– Хватит, домой пошли.

Чтобы согреться, ребята припустились бегом. Они пробежали через всю деревню, но Гибади все не мог согреться.

– Ночь попусту прошла, – сердился он, запыхавшись.

Чтобы как-то развеселить друга, Миннигали сказал в нарочито приподнятом тоне:

– Не жалей! Воры все равно попадутся. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, а то и в конце педели могут прийти. Не зря же они сговаривались!.. – После некоторого молчания Миннигали добавил: – Ты не обижайся на меня. Ладно?

Гибади, привыкший уже к характеру друга, только кивнул в ответ и побежал к дому.

XV

День шел за днем… Кончилась неделя, а результата не было никакого. У ребят, которые должны были дежурить по ночам, пропал всякий интерес к этому делу. Лишь Миннигали, как оставшийся без всякого войска командир, ходил теперь один караулить склад.

Малика беспокоилась за младшего сына, который всю ночь где-то пропадал, возвращался только под утро и до уроков спал мертвым сном. Наконец она решила поговорить с отцом.

– Младшенький-то наш, – сказала она, показывая на спящего Миннигали, – последнее время очень похудел… До рассвета где-то гуляет… Уж не влюбился ли сынок наш?

Собиравшийся на работу Хабибулла засмеялся:

– Очень хорошо, бисэкей!^[18] Парень что надо, значит,

– Молоденький ведь еще, – вздохнула мать. – Едва шестнадцать исполнилось…

Хабибулла перебил жену:

– Ребятам это не страшно. Пока холостой, пускай погуляет… чтобы потом, как обзаведется семьей, ни о чем не жалел. Всему свое время.

– Хорошо ли будет, если раньше старшего брата жениться надумает? На ноги-то еще не встал, а глядишь, своих детей придется растить, отец.

– Ну вот, заботушку придумала. Слава богу, сыновья уже не маленькие. Не вмешивайся в их дела. Лишь бы честными были, порядочными. Пусть себе влюбляются, гуляют. Теперь я могу тебе сказать. Я сам в свое время в четырнадцать лет был влюблен в одну, знаешь…

– Брось, отец! – Малика обиделась. – Придумал старину поминать. Будет болтать всякую чепуху. Сыновьям дурной пример подаешь! Тебе и сказать-то ничего нельзя, сразу все в шутку переводишь, а ведь голова седая уже!

– Что же делать теперь, бисэкей? – Хабибулла обнял жену. – Сейчас не те времена! Сватовство не в моде! Сумеют наши сыновья найти себе хороших жен, не будем мешать их счастью. Ладно? А?

– Я же не об этом говорю, отец. – Ласковые слова мужа успокоили Малику. – Я без слов согласилась бы, если бы Закия нашему сыну досталась. Закия и красивая, и порядочная девушка. Работящая. Всегда улыбается!

– Говорят, Закию уже сватают. Сабир хочет жениться на ней.

– Сплетни это все. В Стерлитамаке у Сабира жена была, он ее сюда перевозит.

Миннигали не спал, лежал с закрытыми глазами и слышал весь разговор. Когда сын зашевелился, родители замолчали. Отец сразу заторопился на работу. Мать, оставшись одна, принялась будить сына:

– Сынок, вставай. В школу опоздаешь. Вставай!..

Тот потянулся на постели, делая вид, что только проснулся:

– А где отец?

– Уже на работе. Вот подою корову и тоже пойду.

Вечером Миннигали опять стал собираться на дежурство. Тимергали вышел следом за ним, в сенях спросил:

– Где ты бродишь по ночам? Мать беспокоится.

– Напрасно беспокоится.

– Боится, не знает, какими ты делами занимаешься…

– Хитрит мама. Она через тебя хочет узнать, к какой девушке я хожу. Понял?

– Брось ты! – усмехнулся Тимергали.

– Утром я подслушал их разговор.

– Ну тогда не скрывай. Ты что, в самом деле невесту приискал?

– Секрет, – пошутил Миннигали.

– Алсу-Закию, конечно.

– Нет. – Миннигали не любил врать и рассердился. – Не надо ее имя попусту трепать. Я ее только в школе и вижу. А где я ночи провожу, пока, брат, военная тайна. Даже тебе не могу об этом сказать..

– Не доверяешь, не говори…

Тимергали хотел уйти, но Миннигали остановил его:

– Ну ладно, тебе я все-таки скажу. Тебе можно. Хлебный склад охраняю… – Миннигали все рассказал брату и в заключение предложил: – Хочешь, давай вдвоем сторожить. Воры все равно придут, вот увидишь!

«Уж слишком серьезную игру придумал. Сам себя решил помучить. Мальчишка!» – подумал Тимергали.

– Чепуху затеял, кустым. Охота тебе глупостями заниматься.

Минпигали ничего не ответил.

Они по мосту перешли па другой берег и там разошлись. Тимергали повернул налево, Миннигали зашагал дальше. Он залез в шалаш, который они с Гибади устроили еще в первую ночь, и притаился. Но по-прежнему все было спокойно. Те же звезды светились в небе, та же луна улыбалась сверху, так же беззаботно храпел сторож. Все это порядком уже надоело Миннигали. Но надо было терпеть и ждать, ждать. Воры должны прийти, обязательно должны! Уж не проболтался ли кто-нибудь из мальчишек Сабиру?.. Нет, это невозможно. Им вполне можно довериться.

Мысли Миннигали привычно унеслись к Закие. Хорошо было мечтать в одиночестве о любимой, о будущем. «Алсу-Закия действительно красивая. По ней вздыхают многие парни. Мать тоже поняла, что это хорошая девушка, чистая. Одно неясно: как завоевать любовь Алсу-Закии?» Не рано ли ему говорить о своей любви Закие, которая может выбрать самого лучшего парня, какого только захочет? Вдруг сделает что-нибудь не так – совсем оттолкнет ее от себя. Тогда прощай мечты и надежды! А пока лучше работать над собой: во-первых, надо хорошо учиться, во-вторых, нужно вырабатывать характер. Тут он услышал стук колес по мерзлой земле и насторожился.

Лошадь остановилась у крайней клети. С арбы соскочил один человек, и его стало видно – это был кладовщик, другой остался сидеть, и его было не узнать в тени.

Кладовщик негромко крикнул:

– Эй, сторож, ты где?

Ответа не последовало.

– Спишь, что ли?

Кладовщик пошептался с человеком, сидевшим в арбе, подошел и потряс за ворот сторожа, спавшего в углу сарая:

– Так-то ты охраняешь колхозное добро, старик? Скажу Сахингарею – завтра же снимут с работы!..

Сторож, плохо соображая спросонок, крикнул:

– Черти!.. Ай, нечистая сила одолела!.. Караул! – Но, очухавшись и узнав кладовщика, взмолился: – Виноват, брат. Очень виноват… Больше никогда не усну… Не говори никому, прошу тебя!

Кладовщик кое-как успокоил сторожа и даже налил ему стакан водки:

– На уж, выпей! Замерз, поди… Дрожать перестанешь. Пей!

– А потом скажешь, – что я еще и напился? – говорил сторож, отворачиваясь от протянутого стакана.

– Ладно, за кого ты меня принимаешь? Пей, не бойся.

– Ну давай, коли так. – Сторож потянулся к водке. – За твое здоровье! – Опорожнив стакан, старик осмелел: – Браток, налей-ка еще святой воды! Как выпью проклятую, кровь по телу разбегается. Двадцатилетним джигитом становлюсь! Эх, хороша…

– Хватит! Люди увидят, что подумают? – подзадоривал его кладовщик.

– Плевать на людей! Наливай еще стакан, и хватит, – сказал старик заплетающимся языком. – Жалко, что ли?

– Да не жалко, конечно. На, бери всю бутылку. Только здесь не пей, дома допьешь.

– А ты откуда взялся, я спрашиваю? Ты что, на работу пришел?

– На работу.

– И бабы пришли зерно веять?

– Какое твое дело, пришли они или нет? Мало тебе, что я здесь? – сердито сказал кладовщик.

– Тогда порядок. Я пошел домой. – Старик убрался, еле передвигая ноги.

Сабир – а в арбе сидел именно Сабир – торопил кладовщика:

– Сколько провозился с этим старым дураком! Давай побыстрее. Скоро рассветет. Семенное зерно хорошо идет на базаре. Ты семенное – приготовил?

Кладовщик открыл дверь среднего амбара:

– Семенное здесь…

Когда мешки с зерном стали грузить на арбу, Миннигали вылез из своего укрытия и подобрался к распахнутой двери. Воры не заметили его. Кладовщик охал и ахал, заваливая очередной мешок со своей спины на арбу, и каждый раз спрашивал:

– Сабир, а Сабир, может, хватит?

– Знай грузи! У колхоза зерна много, – посмеивался жадный Сабир.

Миннигали не мог придумать, как ему задержать бегавших взад-вперед с мешками воров. Но времени на размышление было у него в обрез. Наконец он, решив, что делать, уловил момент, когда Сабир вошел в амбар, быстро закрыл и запер за ним дверь и вступил в схватку с кладовщиком. Но тот вывернулся и кинулся к клети, чтобы выпустить Сабира. Миннигали дал ему подножку, и кладовщик плюхнулся на землю. Поднявшись, он с кулаками набросился на Миннигали. Миннигали успел отскочить. Кладовщик опять попытался пройти к двери, в которую изнутри изо всех сил барабанил Сабир. Миннигали не оставалось ничего другого, как кричать, чтобы привлечь людей. Но озверевший кладовщик одним ударом свалил парнишку на землю. Падая, Миннигали успел схватить вора за сапог.

– Карау-у-ул!.. На помо-ощь!.. Воры-ы-ы! – изо всех сил кричал Миннигали.

Тогда кладовщик начал бить его по голове.

– Отпусти! Отпусти, щенок! Отпусти, говорят!

Как бы в ответ на это раздался голос:

– Держись, братишка! – И Тимергали прыгнул на плечи кладовщику.

После некоторого сопротивления тот вынужден был сдаться. Пока связывали ему руки за спиной, сбежались на шум и крик колхозники, появился председатель колхоза Сахингарей Ахтияров.

– Что тут происходит, в чем дело? – спросил он. Увидев растрепанного, со связанными руками кладовщика, удивился: – Это что такое?

– Пусть сам объясняет, – сказал Миннигали, утирая разбитое лицо.

Кладовщик, не смея смотреть прямо в глаза, опустил голову.

– Почему молчишь? В чем дело, спрашиваю? – обратился председатель к ребятам. – Рассказывайте, что это значит.

Тимергали шагнул к амбару, открыл засов и выволок перепуганного Сабира. Толпа качнулась, раздались возмущенные возгласы:

– Вот оно что!

– Воры!

– Наше зерно воруют!

– Бить их надо!

Председатель с трудом унял людей:

– Товарищи, не трогайте их!

– Бить их надо, – настаивали колхозники.

– Не надо марать руки! Мы их отдадим под суд.

При этих словах кладовщик обмяк, быстро опустился перед односельчанами на колени и начал со слезами. умолять:

– Не погубите!.. Ошибся… Ради детей моих прошу!..

XVI

Председатель колхоза Ахтияров, возвращаясь из бригад, где проверял готовность к весеннему севу, зашел в правление. Проветрив комнату, сел за стол. Он любил думать за столом. Вдоль стены выстроились стулья, из-за угла глядел старый шкаф, набитый бумагами. На окне торчал уродливый фикус. Видно было, что за ним никто не ухаживает. Ахтияров обвел взглядом всю эту неприглядную картину. Затем вынул из кожаной папки бумаги. Но ему было не до бумаг. Его не оставляла мысль о похитителях семенного зерна. Чего не хватает этому Сабиру или тому же кладовщику? Живут зажиточно, одеваются прилично, обеспечены лучше многих. Да и колхоз сейчас тоже не бедный, попроси – помогут, только трудись хорошо и будь человеком.

Вечерело, но Сахипгарей домой не торопился, будто ждал, что кто-нибудь зайдет в правление на огонек. Он не ошибся. Сначала пришел секретарь партячейки, следом за ним председатель сельпо. Ахтияров оживился:

– Ну вот и хорошо. Надо бы сначала нам втроем обсудить, что будем делать с нашими ворами.

Секретарь партячейки зажег семилинейную лампу, согласно кивнул:

– Я тоже так думаю.

– Возиться с ними не стоит. Под суд, и делу конец, – заявил председатель сельпо.

– Сделать это проще простого, – сказал Ахтияров, выходя на середину комнаты. – Но ведь сразу два человека стали на преступный путь! Что это значит? Значит, плохо у нас поставлена воспитательная работа. Мы коммунисты! Мы отвечаем за каждого колхозника.

– Подождите! – постучал по графину секретарь партячейки, – .Давайте в таком случае откроем заседание, протокол будем вести!

– Ладно, можно и не писать.

– Нельзя. Приедут из района, начнут проверять, а у нас ничего нет. – Секретарь партячейки протянул председателю сельпо лист бумаги: – На, – фиксируй, а председатель колхоза пусть сделает информацию.

Председатель откашлялся и начал говорить:

– Товарищи! Благодаря бдительности сыновей Губайдуллина Хабибуллы было раскрыто преступление…

Сахингарей вернулся домой очень поздно.

– Опять задержался? – спросила жена встревоженно.

– Не мог раньше освободиться.

– Работаешь целыми днями, вовремя не ешь, недолго и желудок себе испортить, – ворчала жена, собирая ужин.

Сахипгарей вымыл руки, вытер чистым вышитым полотенцем и подошел к широкой кровати, где в ряд лея «али дочки и спали безмятежным сном.

– Давно уснули малышки?

– Да уже порядочно. – Жена поставила на стол большую чашку дымящегося мяса. – Как они тебя ждали! Особенно Зумра. Смешная, глядя на старших сестриц, тоже подбегает к двери и лопочет: «Атай идет». А потом видит, что тебя нет, разводит ручонками и говорит: «Атай тю-тю-ю». Такая шустрая. Что ни скажешь, все повторяет, умница моя! Правильно, наверно, говорят, что в доме, где есть дети, тайне места нет, ничего не скроешь, ребенок все расскажет.

– На тебя похожи. Поэтому наши дочки такие послушные, умные и красивые!

Щеки Минзифы покрылись румянцем, как у девушки.

– Ах, оставь, пожалуйста!.. Ты всегда так… Вот из-за разговоров я тебя голодом морю! Ну и дурочка! – засуетилась Минзифа и побежала наливать суп. – Ешь, ешь! Ты же проголодался!

Сахипгарей взял деревянную ложку. Он ел медленно, тщательно пережевывал мясо и хлеб, запивая все наваристым, жирным бульоном. Минзифа сидела за столом напротив и следила за каждым его движением. Внимательно разглядывая лицо мужа, она открыла для себя в нем новые черты: «Похудел. Нос заострился, лицо в каких-то пятнах. Весеннее солнце и ветер так действуют… Работа тяжелая… День и ночь занят. Волосы выгорели, да и седины прибавилось…» Она еле удержалась, чтобы не вырвать у мужа несколько седых волосков у виска.

– Добавить салмы? – спросила Минзифа.

Но Сахипгарей собрал крошки со стола и смахнул их в опустевшую чашку.

– Ох, наелся! – ответил он, поднимаясь с места.

– Чаю хочешь?

– Нет, женушка.

Минзифа убрала со стола и присела около него на скамейку перед печкой. Они сидели долго молча, прижавшись друг к другу.

– Что ты молчишь? – спросила наконец Минзифа. – Молчишь и молчишь. Думаешь?

– Думаю.

– О чем?

– О ворах. Посадят, семьи жалко. У кладовщика семеро детей! Как они будут жить без отца? Сабир – молодой, у него все впереди… Эх, дураки!..

– Трудно будет их женам. – Минзифа вздохнула: – Я бы не смогла одна растить кучу детей. – Она кивнула в сторону кровати: – Как бы я вот с ними без тебя?

Погруженный в свои мысли, Сахипгарей промолчал.

С улицы донеслись чьи-то голоса. Заскрипели ворота. Сахипгарей подошел к окну, отодвинул занавеску, чтобы посмотреть, кто явился к нему в такой поздний час.

Отворилась дверь, на пороге показались Миннигали Губайдуллин и Гибади Хаталов. Они поздоровались, сняли шапки и извинились, что пришли в такое время.

– Ну, что ж, проходите, – сказал Сахипгарей.

– Мы к вам, Сахипгарей-агай, по поводу решения, которое приняли на собрании, – проговорил Миннигали. – Собрание решило…

– О каком собрании ты говоришь, сосед? – удивился председатель. – Мы никакого собрания не проводили.

– Да это… Мы на комсомольском собрании разбирали персональное дело Сабира. Постановили просить правление…

Председатель прервал Миннигали:

– Надо было предупредить, согласовать, пригласить секретаря партячейки.

– Мы посылали за ним человека… А у вас было заседание партячейки. Не стали беспокоить.

Сахипгарею хотелось выговорить ребятам за то, что они самовольничают в таком важном деле. Но сдержался.

– Как прошло собрание?

– Кажется, нормально. Выступили двенадцать человек. Сабиру, конечно, здорово досталось. Он даже плакал от стыда и унижения. Просил, чтобы не исключали его из комсомола. Дал слово, что будет честно трудиться в колхозе…

– Слово дал?

– Дал слово всему комсомольскому собранию.

– Ну и какое же вы решение приняли?

– Мы долго спорили. А потом решили, что Сабира можно оставить в комсомоле. И постановили просить правление не отдавать его под суд.

Ахтияров знал, что Миннигали и Сабир не ладили между собой еще до этого случая, и потому очень удивился:

– И ты одобряешь это решение? Для того ли ты мерз столько ночей около склада, чтобы так легко простить ему все?

– Я не для того караулил, чтобы мстить! Я выполнял свой долг. Это во-первых. А во-вторых, разве обязательно за каждый проступок судить людей. Можно же их перевоспитать!

– А если он не поймет, не оправдает вашего доверия?

Подумав немного, Миннигали сказал уверепно:

– Обязательно поймет! Должен понять! Ну, мы пошли. До свидания, Сахипгарей-агай. Спокойной ночи!

Ахтияров с искренним уважением посмотрел им вслед.

Минзифа вышла из-за занавески после ухода поздних гостей.

– Слышала наш разговор? – спросил Сахипгарей.

– Слышала.

– Ну и как твое мнение?

– Славный парень… По-моему, он прав.

– Да, хорошие ребята растут у нас в ауле. Ты смотри, очень верное приняли решение. Очень верное.

XVII

Весна! Пригрело солнце, и талые воды побежали к реке малыми звонкими ручьями. Посинел, вздулся и тронулся лед на реке.

В лесу, у подножия гор на солнцепеках, давно уже появились подснежники. Зазеленели холмы. Еще на днях ветви черемух казались совсем голыми, безжизненными, а вот уже всюду слышен нежный черемуховый аромат.

Весна кружит голову и пьянит запахами земли и воды. Для Миннигали это любимое время года. Он подолгу бродил берегом реки, и ему казалось, будто именно для него поет в лазури чистого и просторного неба жаворонок, для него зазеленела эта весенняя трава, расцвели цветы…