Текст книги "Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй"

Автор книги: Ян Ларри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй

РЕТРО БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИИ И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

Коллекция

Собрание сочинений Яна Ларри

НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАРИКА И ВАЛИ

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ КУКА И КУККИ

ГРУСТНЫЕ И СМЕШНЫЕ ИСТОРИИ О МАЛЕНЬКИХ ЛЮДЯХ

СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИС

ХРАБРЫЙ ТИЛЛИ

повести, рассказы

НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАРИКА И ВАЛИ

Иллюстрации Г. Фитингофа

Глава первая

Неприятный разговор с бабушкой. – Мама беспокоится. – Джек идет по горячим следам. – Странная находка в кабинете профессора Енотова. – Иван Гермогенович исчезает.

Мама накрыла стол большой белой скатертью. Бабушка подошла к буфету. В столовой весело зазвенели ножи и ложки, задребезжала посуда.

– Пироги с луком и с яйцами? – спросила бабушка.

– Да. Ребята давно просили сделать такой пирог, – сказала мама, расставляя тарелки.

– А на сладкое земляника со сливками?

– Нет, сегодня у нас на сладкое пломбир. Ребята так любят его.

– И все-таки, – заворчала бабушка, – летом полезнее давать детям ягоды и фрукты… Когда я была маленькой…

Но мама, кажется, совсем не верила, что бабушка была когда-то маленькой. Пожав плечами, она подошла к окну и, выглянув во двор, крикнула громко:

– Ка-а-ари-ик! Ва-аля-я! За-автра-акать!

– Когда я была маленькой… – сказала обиженно бабушка, но мама, не слушая ее, легла на подоконник и закричала еще громче:

– Карик! Валя! Где вы?

Во дворе было тихо.

– Ну вот, – заворчала бабушка, – я так и знала…

– Карик! Валя! – снова крикнула мама, но, не дождавшись ответа, села на подоконник и спросила:

– Они не говорили, куда собираются идти?

Бабушка сердито пожевала губами.

– Когда я была маленькой, – сказала она, – я всегда говорила, куда иду, а теперь…

Она поправила скатерть на столе и нахмурилась.

– А теперь они что хотят, то и делают… Хотят – едут на северный полюс, а бывает даже еще хуже… Вот вчера по радио передавали…

– Что передавали? – поспешно спросила мама.

– А ничего. Утонул какой-то мальчик. То и передавали.

Мама вздрогнула.

– Ну, – сказала она, слезая с подоконника, – это глупости. Вздор! Чепуха! Карик и Валя не пойдут купаться.

– Не знаю, не знаю! – покачала головой бабушка. – А только давно уже пора им прийти, а их нет и нет. С утра убежали. И не позавтракали даже.

Мама провела ладонью по лицу и, не говоря ни слова, быстро вышла из столовой.

– Когда я была маленькой… – вздохнула бабушка.

Но что делала бабушка, когда была маленькой, мама так и не слыхала: она уже стояла посреди двора и, щуря глаза от солнца, оглядывалась по сторонам.

На желтой песчаной горке лежал Валин зеленый совок с погнутой ручкой, рядом валялась выцветшая тюбетейка Карика.

А ребят нигде не было.

Под водосточной ржавой трубой грелся на солнцепеке рыжий толстый кот Анюта. Он лениво жмурился и так вытягивал лапы, как будто хотел подарить их маме.

– Карик! Валя! – закричала мама и даже топнула ногой.

Кот Анюта приоткрыл зеленый глаз, взглянул на маму и, сладко зевнув, перевернулся на другой бок.

– Куда же они делись? – пробормотала мама.

Она прошлась по двору, заглянула в прачечную, посмотрела в темные окна подвала, где лежали дрова.

Ребят нигде не было.

– Ка-ари-ик! – еще раз крикнула мама.

Никто не отозвался.

– Ва-а-аля! – закричала мама.

– Гав-агу-агуа! Гау-у! – взвыло где-то совсем рядом.

В боковом подъезде сильно хлопнула дверь. Во двор выскочила, волоча за собою цепь, большая остромордая собака-овчарка. Она с разгону взлетела на горку и стала кататься по песку, поднимая густые столбы пыли; потом вскочила, отряхнулась и с громким лаем бросилась на маму.

Мама быстро отскочила в сторону.

– Назад! Нельзя! Пошел прочь! – замахала она руками.

– Джек! Тубо! К ноге! – раздался из подъезда чей-то громкий голос.

Во двор вышел толстый человек в сандалиях на босу ногу, с дымящейся папиросой в руке.

Это был жилец из четвертого этажа – фотограф Шмидт.

– Ты что же это, Джек? А? – спросил толстяк.

Джек виновато вильнул хвостом.

– Экий дурень! – засмеялся фотограф.

Притворно зевая, Джек подошел к хозяину, присел и, звеня цепью, старательно почесал задней лапой шею.

– Хорошая погодка сегодня! – улыбнулся толстяк. – Вы не собираетесь на дачу?

Мама взглянула на толстяка, на собаку и сказала недовольно:

– Опять вы ее, товарищ Шмидт, без намордника выпустили. Ведь она у вас прямо волк. Так и смотрит, как бы цапнуть кого…

– Это вы про Джека? – удивился толстяк. – Да он даже ребенка не тронет! Он же смирный, как голубь. Хотите погладить его?

Мама махнула рукой.

– Ну вот только и дела у меня, что собак гладить. Дома завтрак стынет, в комнатах не прибрано, а я тут еще ребят дозваться не могу. Ка-а-ри-иик! Ва-а-аля! – снова закричала она.

– А вы погладьте Джека и попросите его хорошенько. Скажите: ну-ка, Джек, разыщи Карика и Валю. Он их мигом найдет!

Шмидт наклонился к собаке, ласково потрепал ее по шее.

– Найдешь, Джек?

Джек тихонько взвизгнул и, неожиданно подпрыгнув, лизнул пухлые губы фотографа. Толстяк отшатнулся, брезгливо плюнул и вытер губы рукавом.

Мама засмеялась.

– Напрасно смеетесь, – важно сказал Шмидт, – это же собака-ищейка. Она идет по следам человека, как паровоз по рельсам. Хотите – докажу?

– Я верю вам! – сказала мама.

– Нет, нет, позвольте, – заволновался толстяк, – уж если я говорю, – значит, так оно и есть. Ну-ка, дайте мне какую-нибудь вещь Карика или Вали… Игрушку… Рубашку… Тюбетейку… Все равно что…

Мама пожала плечами, но все же нагнулась, подняла совок, тюбетейку и, улыбаясь, протянула их Шмидту.

– Прекрасно, очень хорошо! – сказал толстяк и дал собаке понюхать тюбетейку.

– Ну, Джек, – продолжал он громко, – покажи, как ты работаешь! Ищи, собачка!

Джек взвизгнул, пригнул голову к самой земле и, вытянув хвост, побежал по двору широкими кругами.

За ним бодро мчался фотограф.

Добежав до кота Анюты, Джек остановился. Кот вскочил, изогнулся в дугу и, сверкнув зелеными глазами, зашипел, как змея. Джек попытался схватить его за хвост. Кот ощерился и закатил Джеку оплеуху, бедный пес завизжал от боли, но тотчас же оправился и с громким лаем кинулся на Анюту. Кот снова зашипел, поднял лапу, как бы желая сказать: Пош-ш-ш-шел вон! Заш-ш-ш-ш-шибу!

– Ну, ну, довольно, Джек, – сказал фотограф, – не отвлекаться! – И так сильно натянул поводок, что собака присела на задние лапы.

– А теперь ищи! – приказал он.

Коротко тявкнув на кота, Джек побежал дальше. Он обежал весь двор, снова остановился у водосточной трубы и, громко втягивая ноздрями воздух, посмотрел на хозяина.

– Понимаю, понимаю! – кивнул головой фотограф. – Они сидели тут – наверное, играли с Анютой?! Но куда же они пошли отсюда? Ну? Ищи, ищи, Джек!

Джек заюлил, завертелся волчком, поскреб лапами землю под трубой, потом с громким лаем помчался к парадному подъезду.

– Ага, напал на след! – крикнул Шмидт и, шаркая сандалиями, вприпрыжку побежал за собакой.

– Если найдете ребят, пошлите их домой! – крикнула мама и зашагала через двор к воротам.

«Наверное, они в соседнем дворе!» – подумала она.

* * *

Сильно натягивая цепочку, Джек тащил толстяка по лестнице вверх.

– Тише! Тише! – пыхтел толстяк, еле поспевая за собакой.

На площадке пятого этажа Джек на секунду остановился, взглянул на хозяина и, отрывисто тявкнув, бросился к дверям, обитым клеенкой и войлоком.

На дверях висела белая эмалированная дощечка с надписью:

Профессор

Иван Гермогенович Енотов

Пониже была приколота записка:

Звонок не действует. Прошу стучать.

Джек с визгом подпрыгивал, царапал когтями клеенчатую обивку двери.

– Тубо, Джек! – крикнул толстяк. – Тут просят стучать, а не визжать.

Фотограф Шмидт пригладил ладонью прическу, обстоятельно вытер платком потное лицо, потом согнутым пальцем осторожно постучал в дверь.

За дверью послышались шаркающие шаги.

Щелкнул замок.

Дверь приотворилась. В щели показалось лицо с мохнатыми седыми бровями и желто-белой бородой.

– Вы ко мне?

– Простите, профессор, – смущенно сказал фотограф, – я только хотел спросить вас…

Но не успел толстяк договорить, как Джек вырвал из его рук поводок и, чуть не сбив профессора с ног, бросился в квартиру.

– Назад! Джек! Тубо! – закричал Шмидт.

Но Джек уже громыхал цепью где-то в конце коридора.

– Извините, профессор. Джек так молод… Разрешите войти. Я сейчас же уведу его обратно.

– Да, да… конечно, – рассеянно сказал профессор, пропуская в квартиру Шмидта, – войдите, пожалуйста! Надеюсь, ваша собака не кусается?

– Очень редко! – успокоил профессора Шмитд.

Фотограф переступил порог и, закрыв за собой дверь, сказал негромко:

– Тысяча извинений! Я на одну минутку… У вас, товарищ профессор, должны быть ребята… Карик и Валя. Из второго подъезда.

– Позвольте, позвольте… Карик и Валя? Ну да! Конечно. Прекрасно знаю. Очень славные ребята. Вежливые, любознательные…

– Они у вас?

– Нет! Сегодня они не были у меня, но я их жду!

– Странно! – пробормотал толстяк. – Джек так уверенно шел по следу…

– А может быть, это вчерашний след? – вежливо спросил профессор.

Но Шмидт не успел ответить. В дальней комнате звонко залаял Джек, и сейчас же что-то загремело, задребезжало и зазвенело, будто упал шкаф или стол с посудой.

Профессор вздрогнул.

– Да ведь она же там перебьет все! – закричал он плачущим голосом и потащил Шмидта за собой по темному коридору.

– Сюда! Сюда! – бормотал он, толкая дверь.

Как только профессор и фотограф переступили порог комнаты, Джек кинулся к хозяину на грудь, взвизгнул и с лаем бросился назад.

Он носился по комнате, волоча за собой цепочку, обнюхивал книжные шкафы, вскакивал на кожаные кресла, вертелся под столом, бестолково бросался из стороны в сторону.

От сильного толчка качнулся, сверкнув на солнце медью, микроскоп. Профессор еле успел подхватить его. Но, спасая микроскоп, зацепил рукавом сияющие никелем чашечки каких-то сложных весов. Чашечки упали, подпрыгнули и со звоном покатились по желтому паркетному полу.

– Что ж ты, Джек? – угрюмо сказал фотограф. – Оскандалился, значит? Лаешь, а зря. Ну? Где же ребята?..

Джек наклонил голову набок. Насторожив уши, он внимательно смотрел на хозяина, стараясь понять, за что же это его ругают.

Фотограф неодобрительно покачал головой:

– Стыдно, Джек! А еще, говорят, ищейка!? С дипломом! За кошками тебе гоняться, а не по следу идти! Ну, пошли домой! Извините великодушно, товарищ профессор, за беспокойство!

Фотограф неловко поклонился и шагнул к двери. Но тут Джек точно взбесился. Он схватил своего хозяина зубами за брюки и, упираясь лапами в скользкий паркетный пол, потащил к столу.

– Да что с тобой? – удивился толстяк.

Повизгивая, Джек снова принялся бегать вокруг стола, а потом прыгнул на диванчик, который стоял перед открытым окном, и, положив лапы на подоконник, коротко, отрывисто залаял.

Шмидт рассердился.

– Тубо! К ноге! – закричал он, хватая собаку за ошейник, но Джек упрямо мотнул головой и снова бросился к дивану.

– Ничего не понимаю! – развел руками фотограф.

– Наверное, мышь за диваном! – попробовал догадаться профессор. – А может, корка хлеба или кость? Я часто и обедаю тут.

Он подошел к дивану и потянул его к себе.

За спинкой дивана что-то зашуршало и мягко шлепнулось на пол.

– Корка! – сказал профессор.

Джек так и рванулся вперед. Он протиснулся между стеной и отодвинутым диваном, завертел хвостом и, кажется, схватил что-то зубами.

– А ну, что там у тебя? Покажи! – крикнул фотограф.

Джек попятился, мотнул головой, круто повернулся к хозяину и положил к его ногам детскую стоптанную сандалию.

Фотограф растерянно повертел находку в руках.

– Кажется, детская обувь, так сказать…

– Гм… Странно, – сказал профессор, разглядывая сандалию, – очень странно!

Пока они вертели в руках находку, Джек вытащил из-за дивана еще три сандалии, одну такую же и две поменьше.

Ничего не понимая, профессор и толстяк смотрели то друг на друга, то на сандалии. Шмидт постучал согнутым пальцем по твердой подошве одной сандалии и неизвестно для чего сказал:

– Крепкие еще! Хорошие сандалии!

А Джек между тем вытащил из-за дивана синие трусики, потом еще трусики и, прижав их лапой к полу, негромко тявкнул.

– Это еще что такое? – совсем уже растерялся профессор.

Он нагнулся и протянул было к трусикам руку, но Джек, оскалив зубы, так грозно зарычал, что профессор поспешно отдернул руку.

– Какой у него, однако, неприятный характер! – смущенно сказал профессор.

– Да, он у меня не очень вежливый! – согласился фотограф.

Он взял трусики, встряхнул их и, аккуратно сложив, передал профессору.

– Прошу!

Профессор покосился на Джека.

– Нет, нет, не надо, – сказал он, – я и так все вижу… Ну да… Ну да… Вот и метки!.. В. и К… Валя и Карик! – И он потрогал пальцем белые буквы, вышитые на поясах трусиков.

Толстяк вытер ладонью потное лицо.

– Ванна в квартире есть? – деловито спросил он.

– Нет, – сказал профессор, – ванны нет! Но если вам нужно вымыть руки, то…

– Да нет, – запыхтел толстяк, – вымыться я и дома могу. Я думал, что они разделись и купаются в ванне. Понятно?

– Да, конечно, – кивнул головой профессор.

– Но куда же они делись? Голые… без трусиков, без сандалий? Ничего не понимаю! – развел руками Шмидт.

Он широко расставил ноги, заложил руки за спину и, опустив голову, долго смотрел на желтые квадратики паркета, потом выпрямился и сказал уверенно:

– Ничего! Мы их сейчас найдем. Они здесь, профессор! Они просто прячутся! Будьте уверены! Мой Джек еще никогда не ошибался.

Профессор и фотограф обошли все комнаты, заглянули на кухню и даже осмотрели темный чулан.

Джек уныло плелся за ними.

В столовой толстяк открыл дверцы буфета, сунул голову под стол, а в спальне пошарил руками под кроватью. Но ребят в квартире не было.

– Куда же они спрятались? – бормотал фотограф.

– А по-моему, – сказал профессор, – они и не приходили сегодня.

– Вы думаете? – задумчиво переспросил Шмидт. – Думаете, что их не было? А ты как думаешь, Джек? Здесь они или нет?

Джек тявкнул.

– Здесь?

Джек тявкнул еще раз.

– Ну, так ищи! Ищи, собачка!

Джек сразу повеселел. Он бросился назад и снова привел профессора и Шмидта в кабинет. Тут он опять прыгнул на подоконник и стал громко лаять и визжать, точно хотел уверить своего хозяина, что ребята ушли из квартиры через окно.

Шмидт рассердился:

– Ну и балбес, ну и щенок! Уж не думаешь ли ты, что ребята спрыгнули на двор с пятого этажа? Или, может быть, улетели, как мухи или стрекозы?

– Что? – вздрогнул профессор. – Улетели? Какая стрекоза?

Фотограф улыбнулся:

– Да вот Джек так думает!

Профессор схватился руками за голову.

– Какой ужас! – прошептал он.

Фотограф с удивлением посмотрел на него и спросил:

– Что с вами? Выпейте воды! Вы так побледнели.

Он шагнул было к столу, на котором стоял графин с водой, но тут профессор так закричал, будто наступил босыми ногами на раскаленное железо.

– Стоп! Стоп! Стойте! – взвизгнул он.

Испуганный фотограф застыл на месте.

Профессор стремительно протянул руку к столу, схватил стакан с бесцветной жидкостью, торопливо поднес его к глазам и посмотрел на свет. Потом быстро выхватил из кармана большую лупу с черной костяной ручкой и крикнул Шмидту:

– Не двигайтесь! Пожалуйста, не двигайтесь! И собаку держите покрепче! А лучше возьмите ее на руки! Прошу вас!

Перепуганный толстяк страшно растерялся. Не спрашивая больше ни о чем, он сгреб собаку в охапку и крепко прижал ее к животу.

«Кажется, старик с ума спятил!» – подумал он.

– Так и стойте! – крикнул профессор.

Держа перед глазами лупу и согнувшись в три погибели, он принялся внимательно осматривать квадратики пола один за другим.

– А долго мне так стоять, профессор? – робко спросил фотограф, с тревогой следя за странными движениями профессора.

– Ставьте ногу сюда! – крикнул ему профессор, указывая пальцем на ближайшие квадратики паркета.

Шмидт неловко поставил ногу и так крепко прижал к себе Джека, что тот забился в руках и тихонько взвизгнул.

– Молчи! – прошептал Шмидт, со страхом следя за профессором.

– Теперь – вторую ногу! Ставьте ее сюда!

Толстяк безропотно повиновался.

Так, шаг за шагом, довел профессор онемевшего от удивления фотографа до дверей.

– А теперь, – сказал профессор, широко распахнув двери, – а теперь уходите, пожалуйста!

Дверь захлопнулась перед самым носом Шмидта.

Со звоном щелкнул французский замок.

Толстяк выпустил из рук Джека, испуганно икнул и, теряя сандалии, кинулся вниз по лестнице, тяжело дыша и поминутно оглядываясь.

Джек с громким лаем мчался за ним.

Так они добежали до отделения милиции.

* * *

Вскоре во двор въехала машина с голубыми полосами по бортам. Несколько милиционеров выскочили из машины, вызвали дворника и поднялись на пятый этаж, где жил профессор Енотов.

Но профессора дома не оказалось.

На дверях его квартиры висела приколотая блестящими кнопками записка:

Не ищите меня. Это бесполезно.

Профессор И. Г. Енотов

Глава вторая

Чудесная жидкость. – Загадочное поведение трусиков и сандалий. – Необыкновенные превращения в самой обыкновенной комнате. – Приключения на подоконнике. – Карик и Валя отправляются в удивительное путешествие.

А дело было так.

Накануне того дня, когда исчезли ребята, Карик сидел вечером в кабинете профессора Енотова.

Хорошо в такие часы беседовать с Иваном Гермогеновичем.

Весь кабинет погружен в полумрак, из темных углов поднимаются к потолку длинные черные тени: кажется – там притаился кто-то и глядит на светлое пятно над большим столом.

Голубые огоньки спиртовок тянутся, вздрагивая и раскачиваясь, к закопченным донышкам стеклянных колб. В колбах что-то булькает и клокочет.

Сквозь фильтры медленно просачиваются и звонко падают в бутыль прозрачные капли.

Карик залез с ногами в самое большое кожаное кресло.

Прижав подбородок к столу, он внимательно следит за ловкими руками профессора, стараясь не дышать, не шевелиться.

Профессор работает, свистит, рассказывает Карику забавные истории о своем детстве, но чаще всего говорит о том, что видел в Африке, в Америке, в Австралии, – и все это у него выходит очень неплохо.

Сейчас, засучив белые рукава халата, он склонился над столом и медленно, капля за каплей, переливает в узкие стаканчики густую маслянистую жидкость.

Изредка он бросает в эти стаканчики какие-то блестящие кристаллы, и тогда в жидкости появляются хлопья, они тихонько кружатся и опускаются на дно. Потом Иван Гермогенович подливает из мензурки что-то синее, а жидкость почему-то становится после этого розовой.

Все это, конечно, очень интересно, и Карик готов просидеть у стола до самого утра.

Но вдруг Иван Гермогенович торопливо вытер руки полотенцем, схватил за горлышко большую колбу и быстро-быстро завернул ее в синюю бумагу.

– Ну вот, – сказал он, – наконец я могу поздравить себя с успехом.

– Она готова? – радостно спросил Карик.

– Да. Теперь осталось только обесцветить ее и…

Профессор щелкнул пальцами и диким голосом запел:

 
О жидкость-чудо, о краса!
Творить мы будем чудеса!
 

Карик невольно поморщился: пел профессор хотя и очень громко, но у него не было слуха, и все песни поэтому он распевал на один мотив, похожий на завыванье ветра в трубе.

– А если кролик не станет пить? – спросил Карик.

– Как это не станет? – Профессор даже пожал плечами. – Заставим выпить… Но это уже завтра… А сейчас…

Иван Гермогенович взглянул на часы и засуетился:

– Ай-яй-яй, Карик! Как мы с тобой засиделись. Одиннадцать часов. Да. Одиннадцать часов и две минуты.

Карик понял, что ему пора идти домой. Вздохнув, он нехотя слез с кресла и спросил:

– А завтра вы не начнете без меня?

– Ни в коем случае, – мотнул головой профессор. – Ведь я же обещал тебе.

– А Валю можно привести?

– Валю?

Профессор подумал.

– Ну что ж… Приходи с Валей…

– А вдруг у нас ничего не получится?

– Все получится, – уверенно сказал профессор, гася спиртовки.

– И кролик превратится в блоху?

– Ну нет, – засмеялся профессор, – кролик так и останется кроликом.

– А скажите, Иван Гермогенович…

– Нет, нет. Больше я ничего не скажу. Довольно. Отложим разговор до завтра. Иди, мой дружок, домой. И я устал, да и и тебе уже пора спать.

* * *

Всю ночь Карик ворочался с боку на бок. Во сне он видел и розового слона, такого крошечного, что его можно было посадить в наперсток. Слон ел компот, бегал по столу вокруг тарелок и так шалил, что даже рассыпал всю соль, а сам чуть было не утонул в горчице. Карик достал его из горчичницы и принялся намывать в блюдечке, но слон вырывался и толкал Карика хоботом в плечо. Потом он прыгнул на голову Карика и сказал голосом какой-то знакомой девочки:

– Карик, что с тобой? Что ты кричишь?

Карик открыл глаза. У кровати стояла, завернувшись в одеяло, Валя.

– Ага! Ты уже проснулась, – сказал Карик. – Очень хорошо. Одевайся быстрее.

– Зачем?

– Надо идти. Пойдем к Ивану Гермогеновичу, У-ух, что там будет сегодня!.. Такие чудеса!.. Такие чудеса!..

– А что?

– Одевайся быстрее.

– Я надену трусики и сандалии, – сказала Валя.

– И я тоже.

Разыскивая под кроватью сандалии, Карик рассказывал шепотом:

– Понимаешь, Иван Гермогенович придумал розовую жидкость.

– Вкусную? – спросила Валя, застегивая ремешки сандалий.

– Не знаю… Для кроликов жидкость… Сегодня он даст им попить – и тогда… Уй-юй-юй!

Валины глаза широко открылись.

– Ну и что тогда будет с ними? – спросила она шепотом.

– Пока еще ничего не известно. Это ведь только опыты. Пошли скорее!

Ребята тихонько прошмыгнули через мамину комнату.

Мама крикнула им что-то вслед, но Карик схватил Валю за руку и быстро потащил за собой.

– Молчи, – зашептал Карик, – а то еще заставит чистить зубы, умываться, завтракать. Тогда мы обязательно опоздаем.

Перебежав двор, они юркнули на парадную лестницу, взбежали на пятый этаж и наконец остановились у двери, где звонок не действовал и надо было стучать.

Карик постучал – никто не отозвался. Он толкнул дверь – она открылась.

Ребята вошли в полутемную переднюю. На стене поблескивало большое зеркало. Прямо на ребят смотрел со шкафа бронзовый идол. Его профессор привез из Китая, там некоторые китайцы молятся таким безобразным чучелам. А у профессора этот идол служил швейцаром. И это был самый прекрасный швейцар. Он никогда не говорил: «Затворите за собой двери». Во всем же остальном он был похож на живых швейцаров. Так же, как они, он молча глядел весь день на дверь.

На вешалке висели шуба профессора, пальто и какой-то полосатый плащ, похожий на шахматную доску.

В квартире было тихо.

В столовой размеренно постукивали часы. На кухне капала вода из крана.

– Идем, – сказал Карик. – Иван Гермогенович, наверное, у себя и кабинете.

Но в кабинете профессора не было.

Ребята решили подождать.

Окна кабинета были раскрыты настежь. Солнце освещало белый стол, заставленный пузатыми банками, колбами и ретортами. Тонкие стеклянные трубочки стояли, точно цветы, в стаканах. Ослепительно сверкали на солнце никелированные чашечки. Весело сияли медные части микроскопа. По потолку кабинета резво прыгали солнечные зайчики.

Вдоль стен выстроились стеклянные шкафы с толстыми и тонкими книгами.

Названия книг были непонятны: «Экология животных», «Гидробиология», «Хирономиды», «Аскариды». Такие книги, пожалуй, лучше всего не трогать.

Ребята обошли кабинет, покрутили винтики микроскопа, посидели в кожаном кресле, на котором, раскинув пустые рукава, лежал белый халат профессора, а потом стали рассматривать банки.

Среди колб и реторт Валя заметила высокий узкий стакан. Он был до краев наполнен серебристой светлой жидкостью. Маленькие светящиеся пузырьки поднимались со дна и лопались на поверхности. Жидкость была похожа на газированную воду.

Валя осторожно взяла в руки высокий стакан. Он был холодный как лед. Валя поднесла стакан к лицу и понюхала. Вода пахла персиками и еще чем-то, незнакомым, но очень вкусным.

– Ой, как хорошо пахнет! – закричала Валя.

– Поставь на место! – сказал сердито Карик. – Ничего не трогай. Может быть, это отрава. Отойди от стола. Слышишь?

Валя поставила стакан на место, но от стола не отошла: жидкость так хорошо пахла, что хотелось понюхать ее еще раз.

– Валька, отойди! – сказал Карик. – А то я маме скажу. Честное пионерское!

Валя обошла вокруг стола, посидела в кресле, но скоро вернулась обратно и нечаянно очутилась опять перед вкусным стаканом.

– А знаешь, Карик, это же газированная вода! – сказала она, и вдруг ей так захотелось пить, будто весь день она ела копченые селедки.

– Не трогай! – крикнул Карик.

– А если мне хочется пить? – спросила Валя.

– Иди домой и пей чай.

Валя ничего не ответила. Она подошла к окну, посмотрела вниз, а когда Карик отвернулся, быстро подскочила к столу и, схватив стакан, отхлебнула немножко.

– Вот вкусно-то! – прошептала Валя.

– Валька, ты с ума сошла! – закричал Карик.

– Ой, Карик, как вкусно! Попробуй! – И она протянула стакан брату. – Холодная и очень вкусная… Никогда такой не пила.

– А вдруг это все-таки отрава? – сказал Карик, недоверчиво посматривая на серебристую жидкость.

– Отрава бывает горькая, – засмеялась Валя, – а это очень вкусное.

Карик переступил с ноги на ногу.

– Наверное, дрянь какая-нибудь! – сказал он, нерешительно протягивая руку к стакану.

– Совсем не дрянь. Попробуй. Пахнет персиками, а на вкус как ситро. Только еще вкуснее.

Карик оглянулся по сторонам. Если бы в эту минуту вошел профессор, у него, пожалуй, с Кариком мог бы завязаться очень неприятный разговор. Но в кабинете была только Валя, поэтому Карик торопливо отпил несколько глотков и поставил стакан на прежнее место.

– А ведь правда вкусно! – сказал он. – Только больше не пей, а то Иван Гермогенович заметит. Давай лучше посидим на окне. Наверное, скоро придет Иван Гермогенович, и мы начнем делать опыты.

– Хорошо, – вздохнула Валя и посмотрела с сожалением на стакан с вкусной жидкостью.

Ребята взобрались на диван, а оттуда на подоконник.

Свесив головы вниз, они лежали, болтая ногами, и рассматривали сверху далекий двор.

Внизу бродил кот Анюта. Он был такой маленький, как будто игрушечный.

– У-ух, как высоко! – сказала Валя и плюнула вниз. – Ты бы прыгнул?

– Прыгнул, – ответил Карик. – С парашютом прыгнул бы.

– А без парашюта?

– Без парашюта? Нет, без парашюта с такой высоты не прыгают.

Тут в стекло ударилась голубая стрекоза и упала на подоконник.

– Стрекоза! – крикнула Валя. – Смотри, смотри!

– Моя! – крикнул Карик.

– Нет, моя! – закричала Валя. – Это я первая увидела ее.

Стрекоза лежала на подоконнике между Кариком и Валей, беспомощно перебирая крошечными лапками.

Карик протянул руку к стрекозе, и вдруг ему показалось, что он теряет трусики. Он торопливо нагнулся, но не успел их подхватить – трусики скользнули вниз, а вслед за ними упали и сандалии.

Карик хотел было спрыгнуть с подоконника на диван, стоявший у окна, но диван вдруг быстро помчался вниз, точно лифт с верхнего этажа.

Ничего не понимая, Карик растерянно посмотрел по сторонам, и тут он увидел, что вся комната как-то странно растягивается и вверх и вниз.

– Что это? – закричал Карик.

Стены, пол и потолок раздвигались, как меха огромной гармошки.

Люстра мчалась вместе с потолком вверх. Пол стремительно уходил вниз.

Пришло не более минуты, а комнату уже нельзя было узнать.

Высоко над головой покачивался гигантский стеклянный стратостат, обвешанный сверкающими на солнце прозрачными сосульками.

Это была люстра «Викинг».

Глубоко внизу раскинулось необозримое желтое поле, расчерченное ровными квадратами. На квадратах валялись четырехугольные бревна с обожженными концами. Рядом с ними лежала длинная белая труба, на которой огромными буквами было написано «Беломорканал». Один конец ее был опален и покрыт густой шапкой серого пепла. В стороне, точно кожаные горы, стояли черные кресла, а белый халат профессора покрывал их, как вечный снег покрывает горные вершины.

Там, где стояли книжные шкафы, теперь поднимались небоскребы из стекла и коричневых балок. Сквозь стекла можно было видеть большие, как пятиэтажные дома, книги.

– Карик, что это? – спокойно спросила Валя, рассматривая с любопытством чудесные превращения комнаты.

Тут только Карик заметил Валю. Она стояла возле него без сандалий и без трусиков.

– Смотри, Карик, смешно как! – засмеялась она. – Это опыты начались? Да?

Но не успел Карик ответить, как рядом что-то зашумело, застучало. Густые тучи пыли поднялись над подоконником. Валя вцепилась Карику в плечо. В ту же минуту дунул ветер. Пыль взлетела вверх и медленно рассеялась.

– Ай! – крикнула Валя.

На том месте, где только что лежала крошечная стрекоза, шевелилось толстое и длинное, как бревно, коленчатое тело с огромным крюком на конце.

Покрытое бирюзово-голубыми пятнами коричневое тело судорожно сжималось. Суставы двигались, то наползая друг на друга, то выгибаясь в стороны. Четыре огромных прозрачных крыла, покрытые густой паутиной сверкающих жилок, дрожали в воздухе. Чудовищная голова билась о подоконник.

– Кари-ик! – прошептала Валя. – Кто это?

– Ш-ш-ш!

Осторожно ступая, Карик пошел по подоконнику, который теперь был похож на деревянную автостраду, но, сделав несколько шагов, испуганно остановился.

Он стоял на краю пропасти.

Ему показалось, что он смотрит вниз с высоты Исаакиевского собора.

И тогда Карик понял, что случилось. Он вернулся к Вале, взял ее за руку и, заикаясь от ужаса, сказал:

– Это… это, наверное, была вода для кроликов… Понимаешь… Опыт профессора удался… Только уменьшились не кролики, а мы с тобой.

Валя ничего не поняла.

– А это что такое? – спросила она, указывая на чудовище, которое неподвижно лежало на подоконнике.

– Это?.. Стрекоза!

– Такая громадная?

– Совсем не громадная, – уныло сказал Карик, – она такая же, как была. Зато мы с тобой стали крошечные… вроде блохи…

– Вот интересно-то! – обрадовалась Валя.

– Дура! – рассердился Карик. – Ничего интересного тут совсем нет… Посадят нас теперь в банку и станут рассматривать через микроскоп.

– А по-моему, – сказала уверенно Валя, – рассматривать не будут. Иван Гермогенович придет и сделает нас опять большими.

– Да-а, большими! Он даже не заметит нас!

– А мы закричим!

– Не услышит!

– Не услышит? Почему? Разве он глухой?

– Он-то не глухой, а голос у нас теперь, наверное, как у комара.

– Ну да? – недоверчиво улыбнулась Валя и что было силы крикнула: – Эгей! Мы зде-е-есь!

Она взглянула на Карика и спросила:

– Ну что? Плохо слышно?

– Для нас – хорошо, а для Ивана Гермогеновича – плохо.

– А что же будет с нами?

– Ничего особенного. Смахнут нас тряпкой с подоконника и растопчут ногами, вот и все…

– Кто смахнет?

– Да сам же Иван Гермогенович.

– Смахнет тряпкой?

– Ну да! Станет пыль вытирать и смахнет! С пылью!

– А мы… А мы… А мы… Слушай, Карик, я уже придумала… Знаешь… мы сядем на стрекозу. Иван Гермогенович увидит дохлую стрекозу и обязательно положит ее к себе на стол, а мы тогда заберемся под микроскоп, и он увидит нас… Ну, конечно, увидит! И сделает нас опять большими… Залезай скорее на стрекозу.