Текст книги "Раз в четыре года (СИ)"

Автор книги: Яфаров Дмитрий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Кам знал, что от ухудшения зрения за последние месяцы. От пребывания в сумраке в последние недели, он видел больше, чем могли различить глаза. В темноте мерещились лица убитых им или по его попущению. Знакомые черты выделяли и дополняли клубы мрака, придавая объём и жизнь в видения, собираясь среди силуэтов реальных вещей. Ещё оставался ряд неразличимых лиц, мерцающих то жуткими гримасами, то смутными воспоминаниями. Среди подзабытых знакомых выделялось одно детское лицо, может и небольшая фигурка, которую Кам не сразу захотел или смог различить и увидеть. Всмотревшись наконец, мужчина вздрогнул и отогнал воспоминание, даже не касаясь. Он сел и принялся чесать руками ноги, нервничая и вздрагивая, судорожно осматривая три изображения с камер наблюдения, которые привёл в порядок в первый же месяц пребывания в укрытии.

Оставаясь внутри, Кам уверял себя в полной безопасности. В комнате у входа в ящиках на стене лежало оружие. Двери и стены укреплены, прочные утолщенные окна располагались в коридоре и в соседнем помещении. Камеры не находили ничего странного с момента запуска наблюдения. При ясном рассудке и после некоторого количества выстраданного сна Кам прекрасно осознавал собственную защищённость. В такие минуты самообладания работал над запуском летающих машин, которые нашёл и почти реанимировал в одной их комнат, служившей небольшим складом. Дроны собирались для патрулирования и защиты, но скорее успокаивали привычностью работы над запуском. Мужчина забывался, собирая собственную сеть, успешно ограждая себя от всех опасностей по ту сторону стен.

Множество задвижек обязалось предоставить ощущение безопасности, но что-то внутри Кама легонько позвякивало, напоминая мелодичный звон музыкальной подвески на ветру, наталкивая на сомнения. За паникой и нервозностью по поводу вещей по ту сторону стояли страхи и поступки, от которых трудно скрыться и спрятаться внутри, потому как часть ужасов всегда увязывается и проникает за любые стены. Сомнения ждали слабости мыслей, чтобы частым дыханием и судорогами размазать мужчину по полу, стонущего и жалкого. Из-за себя он никогда не сможет уснуть спокойно, из-за воспоминаний придётся постоянно оборачиваться. Ничего нельзя сделать, невозможно просто убежать. Темный сгусток внутри останется, куда бы ты не пошёл, и уже никогда не отпустит. Кам понимал очевидные выводы, но принять их до конца не мог.

22

– Знаю, это не похоже на уют собственного дома. – сказал Птах, чуть подсобрав палкой горящие ветви. – Но у нас три кирпичные стены с уютной фактурой мха. Они крепко держат уцелевшую крышу над нашими головами. В моросящий дождь нам грозит упасть на голову только небольшой кусок штукатурки, покрытый лишайником. Машинки прогнали насекомых и поставили охрану вместо четвёртой стены. При необходимости поставят силовое поле, способное удержать бегущего медведя, не причинив никому вреда.

– Звучит красиво. – согласилась Анна, приподняв руки. – Особенно под стук капель и журчание ручейков вокруг, когда теперь достаточно тепло и сухо.

– Как я понимаю, эта зима довольно мягкая, среди череды тёплых лет. – сказал Птах, осматривая сложенные в углу ветви. – Мы могли обойтись и костюмами, но так намного приятней.

– Да, ты прав. – кивнула девушка. – Мы переживаем тёплый период здесь. Суровые зимы можно обнаружить только в глубине материка, немного севернее и восточнее. Но костёр совсем не лишний. Мы можем остановиться для перезарядки костюмов, можем пить в них отфильтрованную воду и поддерживать идеальный микроклимат вокруг собственных тел. Но горячего душа и тёплой постели мне будет не хватать всё то время, пока мы кочуем по лесам и полям. Несмотря на все системы очистки и поддержки, костёр приносит большее ощущение уюта, защищённости.

Яркая вспышка осветила заброшенные здания, чьи углы смягчила и разрушила растительность. Немного пожухлая зелень единым массивом покрывала всё вокруг, припорошенная опавшей листвой. Тёмно-зелёный цвет местами переходил в коричневый, стираясь до градаций серого в темноте. И тут всю плёнку на секунду проявили ещё раз, чтобы вслед за тьмой нахлынули раскаты грома, один за другим, эхом бегущие по небу в облаках.

Две фигуры ещё долго выхватывались светом под характерный треск всполохов пламени, занятые разразившейся непогодой. Значительно восстановленный воздух ещё казался Птаху объёмным, особенно теперь, вбирая в себя прохладу и грозовую свежесть. Когда сумрак снова окутал мир, вернулось ощущение уюта укрытой площадки. Ветер почти не проникал внутрь, но снаружи слышались порывы в поднятой листве и среди пустых стен.

– Мне до сих пор не верится, как здесь можно сохранить равновесие или спокойствие. – прервал молчание Птах, вглядываясь в темноту за силовым полем. – Техника может помочь, но не поддержать среди разрушенных домов, коммуникаций и дорог. Здесь не поговорить с живым человек, не почувствовать себя на волне новых событий и последних новостей. Твои передовые исследования используют на практике наверху. Внизу, за исключением нескольких точек, царит природа, стихия и темнота в ночи. Но исследования показывают повышенные показатели здоровья смотрителей, возможно кроме социальных – их не измеряют. Так как выхваченные кусочки планеты можно назвать домом и спокойно жить на оставленной планете, не теряя душевного здоровья?

– А я не все места пребывания и работы считаю здесь собственным домом. – ответила девушка, посмотрев на собеседника. – И мне, как и тебе, может привидеться что-то во мраке. Фантомы случаются, если упорно в темноту вглядываться. Иногда кажется, что из множества оставленных человеком зданий, дорог и лесов за мной кто-то наблюдает. Даже при молчании экрана мониторинга я не считаю это чувство паранойей. Вокруг случается всё, теряются люди, станции и порталы, находятся новые идеи и новые жизни. Вопрос вероятности конкретного места и времени. Если никто ничего не видит, совершенно не значит, что никого рядом нет.

– О нет,– ответил Птах, словно отмахиваясь от сказанного, – только не нужно рассказывать байки у костра под дождём. О пустых кораблях, странствующих от планете к планете, о встрече с сверхцивилизацией или о тайной войне сепаратистов по краям корпораций. Этим сыт по горло, достаточно застревал на транспортных магистралях. Не удивительно, что тебе мерещатся призраки: на планете живёт ничтожное число людей, а историй осталось предостаточно. Постоянно смахивая с прошлого пыль не сложно надышаться прошедшим. А если искать необычное, то оно также легко придумывается. Думаю, что твоя профессиональная деформация вдохнула жизнь в застывший мир. Мне пока не удалось обрести собственную Галатею. Но если и не понять, то представить произошедшее могу. Нужно переменить обстановку, пожить чужими мыслями, настоящими образами и увлекательным идеями.

– Чем мы и занимаемся. – сказала девушка, опустив взгляд на горящие ветви. – Предлагаю всё-таки рассказывать страшные истории у костра. Не так оригинально, но интересно.

– Придумала игру, потому что уже готова рассказать что-то особенное? – сказал Птах и ухмыльнулся. – Я не против, заодно будет время подобрать настоящий страх для тебя. Ну, честно скажи, что это за подборка: сомнения, скопления людей и неуверенность в себе?

– Ладно, ладно. – сказала девушка, приподняв руки ладонями вперёд. – Сам натолкнул меня на историю, с которой основательно необходимо смахивать пыль. Пара десятков лет прошла с моего опыта освоения дальних рубежей. Только начинала работать полевым сотрудником команды исследователей, когда пришлось натолкнуться на первую покинутую планету. Когда мы сбегали с той, я решила найти занятие поспокойней, в итоге оставшись на второй оставленной планете в своей жизни.

Мы перелетели небольшой командой из десяти человек к группе энтузиастов, уже обживших знатный кусок внутри единственного континента. Первопроходцы прижились на планете настолько, чтобы жить в комфортных условиях и находить время на наблюдения и сбор информации о месте собственного обитания. Кроме первичных данных по протоколу безопасности, переселенцы принялись за идентификацию форм жизни. Обнаружив в ней несколько необъяснимых отклонений, большинство захотели успокоиться и узнать ответы. С чем и отправили запрос в корпорацию, вызвав нас.

По итогам первых наблюдений мы имели на руках высокую скорость эволюции видов на планете, значительные колебания в числе форм живых существ наряду с постоянными переменами, порой даже парадоксальными, в пищевых цепочках. И значительное присутствие царства грибов, с большим числом видов и представителей, в разы выше средних показателей. Поначалу никто этому не придавал значения, подыскивая объяснения обнаруженным индикаторам.

Команды в дальних экстренных службах весьма разномастные. Остаются и приживаются немногие, сама не продержалась долго. Руководитель наш, молчаливый и замкнутый человек, сам подбирал компанию. И для него, и для старика-заместителя произошедшее стало неприятным сюрпризом. Что говорить об остальных. Сейчас всех не упомню, но из старожилов в команде числился энергичный мужчина, две подруги из одной системы, а ещё техник и пожилая женщина, по слухам – вдова офицера корпорации.

Признаки происходящего и их взаимосвязь все члены группы поняли слишком поздно. Когда уже никто и ничего не мог изменить. Странности стали происходить с нашим амбициозный и неутомимым собрать, начиная с того, что он сказался хворым. Никто не искал в болезни Алекса особого значения, не придавая особого внимания неудачному стечению обстоятельств. Но затем медкапсула, использованная по протоколу, выдала регресс вместо лечения. И мы начали беспокоиться, собирая вторую и анализирую данные, в поисках технической ошибки оборудования. Лёгкая нервозность, не более, охватила молодую часть команды. И держалась она пару дней. До тех пор, пока не начались припадки и периоды забытья, нужные анализы собирал только наш старик, нервно ругаясь себе под нос и не делясь собственными измышлениями. Об этом мы узнали уже спустя неделю, когда членораздельная речь окончательно покинула больного, когда Алекс иссох и показатели замедлили ухудшение на самой границе. Нас не столько беспокоили страхи поселенцев перед возможностью заразиться чем-то неизвестным, возможно, настолько же изменчивым, как и биосфера в целом. Несмотря на разные профили, базовых знаний каждого члена исследовательской команды хватало на уверенный прогноз: смерть Алекса оставалась вопросом времени, неизвестности и бессилия. Даже замедление оказалось оптимистичнее общего прогноза.

Помню, как это ощущение достигло пика перед разрешением. Нас всех объединяло чувство усталости, липкости и мерзости, словно все влипли в нерешаемую проблему, вымарались донельзя и стыдятся друг друга. Мы собрались довольно уставшие в очередной вечер, когда наш седой, слегка неряшливый и всегда недовольный старик вышел на центр комнаты. И тогда мы заметили, что его усмешка словно растворилась на уставшем лице, а мешки под глазами стали значительно темней. От вида постаревшего на десяток лет коллеги все затихли настолько, что вздох перед словами прокатился в полной тишине.

Тогда мы узнали, что умирающий оказался совсем иным человеком, которого никто из знакомых толком и не знал. За дьявольской исполнительностью, хорошим настроением и уймой энергии стояла наркомания, в извращённой и весьма скрытой форме. Алекс вырастил в собственном кишечнике микрофлору бактерий, выделяющих психотропные вещества. И продавал эту разработку в чёрную, совершенствуя собственный организм ради управления постоянным удовольствием. Никто толком не догадывался о происходящем, не имея сопоставимых идей и аналогов. До тех пор, пока старик не обнаружил в организме мужчины повышенный уровень грибов, не прижившихся в теле других людей, но вошедших в симбиоз с выведенными бактериями.

Грибы проникли спорами в организм молодого человека также, как и в тела большинства живых существ на планете. Но сумели прижиться в чужой среде обитания, найдя лазейку в изменённом геноме обитателей кишечника. С их помощью, с большим трудом и с завидным упорством, сети начали обосновываться внутри человека, переключать контроль над телом. Разрастаясь от пищеварения к нервной и дыхательной системам, исследуя новую форму жизни. Грибы не умирали и не жили в нашем понимании сознания, их коллективная этика не поддавалась анализу. Поэтому мы ничего не могли предположить о их дальнейшем поведении.

– Он впервые трезво почувствовал мир вокруг несколько дней назад. – сдавленным голосом сказал старик. – Убрал постоянное опьянение и зависимость, избавился от прочной стены между восприятием и окружающими вещами. Но по иронии, возвращение сознания прошло в страшной агонии. Личность вернулась в расшатанное тело, когда грибок принялся доминировать и вытаскивать носителя прочь из черепной коробки.

Договорив, старик отошёл к стулу и с ударом опустился вниз. После этого звука тишина плотно заполнила комнату, так что я могла различить дыхание каждого. Эту остановку времени и последующие дни, в которые мы отчаянно и бесполезно боролись за разум Алекса, запомнили все. Но никто не вспоминал. Ощущение, когда ждать нечего и время ничего не приносит, похожее на дыхание спёртым воздухом в закрытой комнате. В каждом взгляде оставалась пелена терпения и угрюмости, настолько мы устали дни напролёт смотреть на покойника. В судорожном дыхании я слышала, как осколки сознания поглощает другой разум. Паразит, нашедший слабость, сожжённый вместе с телом, живущим уже с чужим сознанием.

– Очаги активности потухли и перестроились? Сердце остановилось и забилось вновь? – спросил Птах, запустив руку в волосы и дождавшись кивка. – Чёрт, от представления такой смерти становится жутко.

– Каждый раз, когда я обещаю себе забыть растянутые похороны, – сказал Анна, – снова переживаю стыдную и мучительную смерть. Вспоминаю чужой взгляд живого тела последних дней. Мы не дождались биологической смерти, покинув планету последней группой. Дальше исследованием и контактом занимались автоматы. Не узнавала об итогах: хоть моей вины в произошедшем нет, дрожь берёт от одних воспоминаний.

– Это твоя страшная история. – произнёс в пустоту перед собой мужчина. – Пробрало, переживать сложно и страшно просто. Как я понимаю, теперь мне никак не отвертеться от собственного рассказа?

– Похоже на то. – с ухмылкой ответила девушка, стерев за мгновения остатки переживаний с собственного лица.

Птах не замечал за собеседницей такого раньше. Да и не так давно они принялись делиться переживаниями. Мужчина не мог определённо оценить эмоции спутницы, не стал на них останавливаться. По лицу девушка видела, как Птах принялся перебирать истории, вытаскивать наружу одни и бросая назад в общий склад другие. Не требовалось читать мысли, чтобы увидеть момент сомнения и извлечения особенного тома памяти. Поэтому, когда Птах заговорил, Анна уже привалилась к стене, успевать погрузиться взгляд в пляски огня.

Сейчас мне, как любому человеку, легко провести параллели с этой историей и причиной собственного бегства. Загадка кажется ясной, если подсказали ответ, пусть и сомнительный. Внутри головы чётких прямых линий нет, да и Михаил остался счастливым и здоровым. Совсем не мой случай, если смотреть со стороны. Он до сих пор мой хороший знакомый, которого любят близкие и друзья. Со своими странностями, но не более. И с одной слабостью, которая встретилась мне из-за двух сочетаний. Михаил честный и открытый человек, не смог бесконечно держать в себе беспокойство без сторонней поддержки или ободрения. И он так или иначе знал, что я умею хранить секреты. Или умел, до текущего момента, что теперь не совсем важно. Вас разделяет огромное расстояние и мой рассказ – слишком тонкая нить, чтобы тебе удалось связать событие с конкретным живым человеком.

Тогда передо мной он сидел на расстоянии вытянутой руки, сейчас между нами пропасть расстояния. Мне всё казалось таким понятным, что теперь немного стыдно даже за скромную самонадеянность. Передо мной, чуть сжавшись, сидел на кресле Михаил. Я знал его несколько лет, достаточно для хорошего отношения и каких-то выводов. Слышал разное, верил в некоторые слухи, но не до конца и не во все. А тут сидит он, наливает себе в бокал красного и говорит такие вещи, что в пору рыть для них яму и беспокоиться об ушах.

Как и многие из приличных людей, Михаил сдерживал себя во многом. Оттого и вредные привычки, остаточные явления человеческой натуры, он оставлял в недоступном другим месте. Кто-то знакомится с другими людьми, кто-то любит обсуждаемые развлечения, кто-то становится мерзкий собой пока никто не видит. И Михаил делал также, подменяя себя лучшей версией.

Модификации в его случае ставились скрытые. Хорошая работа и знакомый врач помогли ему разогнать и оснастить пространство за глазами так, как того хочется и как требуется по последним словам разработчиков. Я смотрел, как заядлый игрок потирал руки, рассказывая о своих секретных игрушках. Только по истечению часа сказанное натолкнулся меня, что главное страшное не сказано вслух. Спокойно, но напрямую я спросил, что именно произошло и что требуется высказать.

– Я заигрался, пятьсот третий. – ответил он, покраснел, а затем выдохнул и улыбнулся. – Очень удобно и надёжно устроен мир сетей, если использовать модификации. На работе всё сделал и всем понравился, среди друзей душа компании через доли секунды – переключение одной памяти на другую по щелчку. Минуты на подготовку к тренировке, моргнул и переставил себя на режим общения с близкими. Поддерживай систему, что сама формирует резервное копирование, подстраивается по желанию интерфейс, только полагайся на гарантию качества от родной корпорации.

– И возникли проблемы с качеством. – спросил я, посмотрев на сжатые губы.

– Оказалось выше ожиданий. – кивнул Михаил в ответ. – Подписался на массу прозрачных сервисов, никакого мелкого шрифта или ручного управления. Автоматическая смена нейросети, самостоятельное резервное копирование, очистка неиспользуемых участков сетей и интуитивность прогнозирования. Полгода тому назад мне выдался свободный вечер, когда я руками захотел потрогать собственное богатство. Из которого система удалила исходную версию личности, как неиспользуемую и неэффективную. С моего разрешения, с возможностью воссоздания на основании воспоминаний, но всё таки – значительную часть настоящего меня, сознательного и подсознательного. И вроде я не замечал и не использовал своё немодифицированное сознание лет пять, не привлекая собственного и чужого внимания. И человек просыпается по утрам иным, обновляясь частями и в целом. Среди множества рациональные причин для спокойствия всё равно затерялась неуловимая, неудобная и опасная мысль, как иголка в стоге сена.

– Но она тебе никак не мешает практически? – спросил я, пытаясь до конца понять услышанное. – Никто из наших общих знакомых не замечал в тебе таких странностей. О модификациях поговаривают, но никаких резких перемен или высказываний. Также завтракаешь, также отдыхаешь, слушаешь ту же музыку. Радостный, успешный и интересный – что с тобой не так?

– Со мной может не быть меня. – отрешённо, смотря в сторону ответил Михаил, откинувшись назад. – Что остаётся в душе, если она отделена от прежних переживаний и желаний? Я радостный, но легко могу статься и радостным дураком. Если от меня не осталось сомнений, разочарований или чего-то нездорового, то остаться от меня могли глупость, ограниченность и счастье. В пределах последних воспоминаний, разумеется. Вот ты осознаёшь до конца, что делает тебя счастливым?

Скорее всего, молчаливое наблюдение проносящихся за окном машин затянулось до десятка минут. Слова упирались в самом начале, не желая подыматься по горлу и выпадать в тишину. В конце время всё же прижало меня, заставив прекратить поиск ответа на вечный вопрос. Я развёл руки и покачал головой, прекрасно понимая, насколько беспомощно выгляжу со стороны. Таким же я и остался сидеть, когда Михаил вышел.

– Знаешь, неприятно не реагировать на произошедшее. – сказал он, прежде чем открыть дверь. – Уверен, что раньше я мог бы бороться, искать решения, пытаться что-то изменить. Но теперь ту, прежнюю часть, уже не слышно. Волен поступать с практической точки зрения, поступиться идеалами и увидеть компромисс. Жизнь идёт дальше.

Внутри комнаты и внутри меня эти слова повторялись, грызли сомнением и бесполезной борьбой. В определённый момент стакан воды вернул меня к жизни и к мыслям. Из нескольких острым крючком зацепило желание забыть разговор. Но сколько тогда можно забыть, чтобы перестать и не начать бояться, оставалось неизвестным.

– Может отсутствие страхов быть тем якорем нормальности? – спросила Аня, подкладывая ещё несколько веток в костёр. – Два человека в ночи рассказывают страшные истории, чтобы понять друг друга. И это нормально?

– С какой-то стороны. – ответил Птах. – Пока большинство сомневается и переживает, нас не сожгут на костре истинных убеждений.

– И тьма не страшна, – поддержала девушка, – пока факелы у нас.

– Мне кажется, что их света достаточно для наблюдения танца теней. – сказал Птах, пожимал плечами. – У тебя сейчас есть чёткое понимание ситуации? Со мной вроде никого да такого не было, но вот опять тьма сгущается. Есть ответы, почему?

– Когда читаешь хороший детектив, повествование обязано уводить от цепочки доказательств. – сказала Анна. – Когда гений уже преподнёс отгадку достойному помощнику, звенья проступают сами собой. Но до ответа при хорошей игре, значимом замысле, можно наблюдать всю картину, отметив блеск металла всего пару раз. Смотреть, но не видеть – удел участников событий. Сейчас похожая ситуация.

– Только мы не читаем страницу за страницей. – поддержал разговор Птах. – Нападения, согласованные действия и странное поведение изолированных групп людей. Картина странная, соглашусь. Но у нас только предчувствия и догадки, никаких подтверждений сопоставимого развития. Мы можем следить за группой сумасшедших, требующих карантина и лечения. Тебя посещали похожие мысли?

– Не только и не столько меня. – ответила девушка. – Кроме Даши, многие из смотрителей в разной степени беспокоились, насколько я слышала, в последние двадцать-тридцать лет. Мы живём в лесах и в горах, в долинах и в полях. Но в большей мере – всё же среди деревьев, в шелесте листьев и под сумраком крон. Не пытаемся объяснить каждый долетевший звук, не замыкаемся на собственных делах – смотрим открытыми глазами на мир вокруг. Прозвища разные: Леший, Араньяни, Метсавайма, Пулч или любое из более тёмных святых разных верований. Мы духи леса, мы видим множество непонятных и непривычных вещей, что тревожат и немного пугают, если говорить на чистоту. Не прямые улики, но признаки – повреждённые деревья, пропадающие животные и открытые технические строения. Странно, без видимых причин и определённых объяснений. К тому же случаются и менее уловимые изменения, но куда более пугающие.

– Давай конкретно. – сказал Птах, потерев ухо рукой. – Нужны примеры, даже если я верю тебе, а не считаю рассказ следствием коллективной паранойи. Если нет фактов, то нужно понимание другого толка. Что натолкнуло тебя на подобные выводы?

– Чужие страхи. – ответила девушка после минутой паузы. – Ощутила во время поездки к одному из коллег. Я к нему достаточно долго добиралась: отдыхала и училась большую часть пути, но всё равно успела передумать почти все мысли, отложенные на потом. Успела соскучиться по собственным стенам, когда наконец добралась до его. Довольно изолированное место, дом собран по традиционным культурным атрибутам: пол тёплый, чистый до предельно возможного состояния обитаемого жилища, вещи семьи на полках. Он сам одинокий, но постоянно говорил, как хочет рассказывать детям сказки об этом месте и о себе. Своим будущим детям или знакомым сорванцам из многочисленной родни, когда наконец сможет оставить землю и вернуться к семье. Кодама, так мы его зовём, на редких общих сборах, попадая в гости или встречая по случаю.

Мы прогуливались по лесу, собирая пробы за пределами обычных тропинок Кодама. Мужчина большей частью молчал, преступая в тёмно-зелёной пелене в своём сером костюме от дерева к дереву. Он всё поднимал голову, осматривая кроны и верхушки, спускаясь по фактурной древесной коре ствола, будто выглядывая скользящих по вертикалям белок. Опускал взгляд на переплетения корней, собирал детали в единую картину, обрамлённую музыкой леса. Мы вместе слушали падающий сверху щебет, хлопки крыльев и гулкий стук по деревянным столбам. Хотя вокруг сновали тени и слышались крики животных, настолько спокойным сумрак я ещё не видела. Он замирал и сгущался, обнесённый сказочной стеной, прочной защитой от глупых бед и неурядиц. Он отличался на порядок от любого моего вечера внутри стен, не беря в расчёт отсутствие одиночества и перемену мест.

Не именно в тот момент, а уже на обратном пути я задумалась об источнике смутного беспокойства внутри. Перебирая свет, состав воздуха и почвы, общий уровень загрязнения, массу больших данных, ничего не нашла. Спросила Кодама, чувствовал ли он что-то подобное или обратное сам, путешествуя вне привычных мест. Успокоилась только после часанаводятщих вопросов, когда спутник покачал головой, явно не улавливая суть переживаний.

Ноги сами выбирали дорогу, когда слова стихли. Я решила не прерывать больше тишину на бессмысленные расспросы и беспочвенные сомнения. Постаралась сосредоточиться на биении сердца и глубоком дыхании, выискивать привычные звуки и наблюдать за живым лесом вокруг. Тогда и натолкнулась на основное отличие, массивное, но совсем не броское. Обнаружила, когда не смогла различить привычные звуки в отсутствии тишины.

При незначительной разнице в климате нас окружали птицы и звери. Они держались в отдалении, но достаточно близко, чтобы оказаться приметными в большом количестве. Обитателей леса никто не приманивал, не прикармливал, но и не пугал: человеческое общество для них оставалось диковинным и непривычным, вызывающим страх и интерес. Что разительно отличало всё происходившее от моего дома. Почему так складывалось, до сих пор ломаю голову.

На прилегающих к моему дому территориях, на всём расстоянии до ближайших смотрителей животные избегают людей. Птицы могут прилететь за кормом, но не станут приближаться или привязываться к человеку. Кого-то можно одомашнить, но у зверей по ту сторону стены есть веские причины не приближаться к человеку. Массовая охота местных привлекла бы внимание, критические разрушения с загрязнениями окружающей среды исключены, но при это я отметила несколько весьма хаотичных несезонных миграции. Экологические или техногенные, но связи между ними я не смогла найти: где-то затянулись дожди, какие-то грибы умножили зону покрытия, несколько быстрых переселений могли быть вызваны и местными. Но в целом я поняла только одно: поведение диких животных необъяснимо изменилось в ряде зон, в том числе недалеко от моего дома.

– Ты кому-то говорила об этом? – спросил Птах. – Мне сама мысль кажется странной: как что-то массовое в масштабах биосферы может пройти незамеченным всеми вами, учёными с огромной сетью наблюдения. Думаешь, что кто-то составил детальный план, поворачивая неприятные вещи в слепых зонах с отсутствием заметных корреляциий? Особо одарённых местный житель или предатель из числа своих? Странное поведение животных может служить инструментом сбора информации, переноса биологического материала и отвлечения внимания. Но такие технологии существуют и развиваются сейчас: здесь, как взрывчатку, подобные знания не оставляли. Теория заговора и секретных экспериментов? Серьёзно, ты думаешь кто-то способен так замести информацию?

– Не думаю, что тут дело в скрытности. – ответила Аня. – Может просто жестокость – это традиции человечества, берущие корни с этой планеты. Истребить съедобный вид птиц, отрезать от живой рыбы все полезные части и выкинуть умирать беспомощные остатки – это обычная история. Города питались за счёт рек и грязью вымарывали из них дельфинов. Разводя домашних животных, мы не просто убивали их ради еды: могли и всадить в нос детёныша шипастое кольцо, чтобы отлучить от матери. Чёрт, я сама один раз укрепила берег у реки на излучине, где любила отдыхать. Красиво, задорно и удобно выровняла склон, ничего не скажу. Но потом разбирала пол собственными руками: небольшие животные не могли безопасно добраться до воды, часть сбалансированной жизни берега я случайно стёрла. Только за мной пристально следят сети, собирая и анализируя данные о каждом шаге – этакая отстранённая совесть и персональный ангел-хранитель.

– Да, здешним системам поддержки ключевой инфраструктуры или местным любителям пиротехники и групповых походов такое внимание не грозит. – сказал Птах, оглядевшись. – Мы на объекте средней степени риска, а значит мы не сможем выцепить корреляции отдельных событий из-за недостаточно горячей количества данных. Разрозненные знаки останутся знаками, без каких-то объяснений. Я здесь не так давно, но уже проникаюсь атмосферой. Давно хотел спросить: на планете древностей и спёртого существования множества поколений снятся кошмары?

– Я и другие смотритель леса чувствуют себя в безопасности. – ответила Анна. – Да, тяжёлым роботам нужно несколько часов для прибытия, но прочие защитные меры увеличены. Сам мог убедиться, у любого нападения, даже спланированного и вооружённого, мало шансов на успех. Но тут другая проблема. Мы плаваем по поверхности океана, не зная, что находится глубже нескольких метров, в градации от темноты до полного мрака. Никому и в голову не придёт идея установки и запуска дополнительного оборудования: одна жертва, два нападения и надуманные причины не оправдывают больших затрат. А значит мы живём в оставленном в темноте мире, где ночью нет мегаполисов с круглосуточным освещением. Мы знаем, что в темноте может происходить всякое: бесследное или нет. Можно услышать крик из мрака и гадать, человек или зверь, птица или скрип донёсся из чащи. Может быть услышим взрыв или звук выстрела, когда уже станет слишком поздно. Но в большинстве своём, тревожные мысли навязывает паранойя, беспокойство в бессилие. Из-за этого можно переживать, но не мучается кошмарами – нечего видеть во снах.

23

Анна выдохнула, продолжив отмерять шагами дорогу. Пожухлая трава покрывала землю, готовясь к снегу или холодному дождю. Теперь морозы приходили всерьёз и надолго. Жизнь показалась серой в тусклом свете дня. Серые облака затянули небо в начале недели, не оставляя шанса ни одному лучу. К вечеру спутники надеялись добраться до окраин следующего городка, чтобы заночевать под сухой крышей и в лучшем случае – найти новые следы. Ещё сутки под открытым небом с пребыванием в неизвестности не сулили ничего хорошего.