Текст книги "Историки Курского края: Биографический словарь"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

Питомец легендарного МИФЛИ и тоже доброволец Великой войны, фронтовой переводчик, на танковой броне в числе первых въезжавший в освобождаемые города и ползавший за «языками» через линию фронта, Марк Абрамович Степинский вдохновенно толковал Аристотеля да Гегеля, не обращая никакого внимания на переплеск игральных карт и прочие шумы на студенческой «галёрке». У него я писал свою первую курсовую – про «предысторию античной логики».

Юрий Александрович Липкинг, в свою очередь прошедший с автоматом Сталинградскую и Курскую битвы, мастерски вёл самую беспартийную науку – археологию. Хотя даже на раскопках некоторые ретивые истпедовцы рвались соблюдать факультетские ритуалы – подъём флага, линейки и речёвки, вообще «лагерный образ жизни». Но руководитель полевой практики исповедовал полную свободу всех экспедиционеров во внерабочее время, сам посвящая его интеллектуальным карточным играм вроде преферанса. Меня, впрочем, изгнали из палатки начальника после первой же партии – в карты играть я так и не научился. А вот статью о Липкинге умудрился опубликовать в московском журнале.

Юрий Иванович Юдин, любимый ученик легендарного ленинградского профессора фольклориста В.Я. Проппа, вдохновенно излагал нам историю литературы, и не его вина, что многие из нас «путали Бабеля с Бебелем, Бебеля и Гегелем, а Гегеля с Гоголем». По крайней мере, о Кафке и Прусте, о Солженицыне и Оруэлле я впервые услыхал на его лекциях. А ведь книги этих модернистов и диссидентов в СССР прятали в спецхранах библиотек, конфисковывали на таможнях.

Уж на что была и есть схоластическая дисциплина – педагогика, но Лев Фёдорович Спирин и Михаил Львович Фрумкин демонстрировали нам виртуозную диалектику решения педагогических задач. А они-то, если разобраться, вечные. И я, грешный, таки написал дипломную работу не по истории СССР, о коей мечтал, а по этим самым педагогическим задачам. Она сошла за реферат для поступления в аспирантуру не куда-нибудь, а в Ленинградский университет. Если разобраться, эта работа и кормит меня до сих пор.

В непростых условиях приходилось вести новый факультет его деканам. Первым стал Борис Алексеевич Зарытовский, педагог; вторым Алексей Сергеевич Чернышов, психолог; а третьим Лев Васильевич Шабанов, историк. Пристрастия каждого помогли истпеду стать на ноги и обрести собственное лицо. В результате студенты имели выбор – школьным учителем, вузовским преподавателем, или чиновником-функционером становиться.

Мне как прирождённому историку больше всего пригодилось деканство Шабанова. При нём я смог заниматься историей без особой оглядки на педагогику. Ветеран войны, фронтовой разведчик, высокий, мужественного облика джентльмен. Как-то они с моим приятелем, ныне профессором исторического факультета А. Н. Курцевым дежурили по разнарядке в Доме офицеров на институтских танцах. Учившиеся на литфаке чеченцы стали приставать к девушкам. Курцев одернул наглецов. Те показали ему характерный знак: провели ладонью по горлу. Шабанов это заметил и сказал: «Александр, выходим вместе. Первого, кто нападёт, бейте ребром ладони в горло. Я вас прикрою..». Они вышли вместе, и никто не осмелился на них напасть. Посадив Курцева в автобус, Шабанов отправился домой. Тяжело опираясь на трость. Бывших разведчиков не бывает. А вы говорите – педагогика.

Наверняка кому-то из моих однокурсников полюбились, кроме перечисленных мной фигур, ещё и другие «звёзды» на факультетском «небосклоне» личностей. Чувства ученичества, как любовь, – они или есть, или их нет, и разговорами на тему «Почему?» тут ничего не изменить.

Воспоминания о будущем?

Многие мои «земляки» убеждены, что истпед живёт не только в воспоминаниях своих выпускников, но и на самом деле. Что-то, наверное, действительно сохранилось от комсомольского пафоса и на нынешнем, «просто» историческом факультете педагогического университета (Впрочем, что это за факультет – одна группа?..). Однако отжившие идеологемы сыграли с комсорговской романтикой злую шутку. Без пионерских галстуков и номенклатурной иерархии истпед уже не истпед. «Пришли иные времена, взошли иные имена.» И пусть будет история России, а не история одной партии. Пусть будущие учителя истории ходят в синих джинсах, а не в форменных истпедовских кофтах из синего сатина. Пусть будет факультет не разных, а только нужных вещей.

11
ИСТОРИК ПРОТИВ ФИЛОСОФА

(Дело об издании учебного пособия А. Н. Илиади «Введение в марксистско-ленинскую философию» (1969–1970 гг.)[102]102
  Опубликовано в кн.: Вторые Илиадиевские чтения. Тезисы докладов и выступлений международной научной конференции (г. Курск, 5 мая 1999). Курск, 1999. С. 7–9.


[Закрыть]

Подзаголовок моего сообщения повторяет название одной из единиц хранения Государственного архива Курской области (ГАКО. Ф. Р-3707. Оп. 1. Д. 1440). В этом архивном деле 23 листа. Содержащиеся там документы говорят сами за себя, и я их только резюмирую, сведя комментарий к минимуму. Как говорится, sapienti sat.

Итак, в 1968 г. заведующий кафедрой философии Курского государственного педагогического института Александр Николаевич Илиади[103]103
  См. о нём: Илиади А. Н. (1921–1980) // Алексеев П. В. Философы России XIX–XX столетий. Биографии, идеи, труды. 3-е, перераб. изд. М., 1999. С. 316.
  А также следующую выписку из его архивированной автобиографии:
  «Автобиография Илиади Александра Николаевича
  Я родился в г. Одессе в 1921 году. Мой отец – Илиади Николай Николаевич – до революции студент Новороссийского университета, после революции – преподаватель математики в ряде учебных заведений Одессы. Мать – Илиади Мария Николаевна – врач.
  В 1929 году я поступил в десятилетку № 48 в г. Одессе, которую окончил в 1938 году. В том же году был принят в Одесский механико-технологический институт им. Сталина. В 1941 году, в июне, был призван в Красную Армию. Окончил Артиллерийское училище им. Фрунзе и по февраль 1945 года находился в Действующей армии. Работал на различных должностях: от командира взвода разведки до пом. нач. оперотдела арткорпуса. В феврале 1945 года был ранен и демобилизован. За период лечения в госпитале окончил механико-технологический институт. В процессе занятий особое внимание я уделял вопросам диалектического и исторического материализма, в частности – теории отражения. В связи с этим начал работу над темой «Ленинская теория отражения и искусство». В целью завершения работы, поступил во Львовский государственный университет им. Франко. В 1951 году я окончил его по филологическому факультету, ибо философского в нём не было. В 1953 году я переехал в г. Москву. Тогда же был прикреплён к кафедре диалектического и исторического материализма философского факультета Московского государственного университета, где прослушал аспирантский курс и сдал кандидатские экзамены.
  В 1956 году мною была подана к защите диссертация «Искусство как познание в свете Ленинской теории отражения». Отзывы на работу имеются и по выходе в свет статьи, охватывающей тему диссертации, я должен буду её защитить.
  Я член КПСС с апреля 1943 года. Судимостей и партвзысканий не имел. Награждён орденом «Красная Звезда», «Отечественная война I степени» и медалями.
  Жена – Илиади Светлана Борисовна, врач-рентгенолог, сотрудник Курского онкологического диспансера.
  Дочь – Юлия, 5,5 лет.
  сентября 1957 года. Подпись».


[Закрыть] подготовил к печати рукопись учебного пособия «Введение в марксистско-ленинскую философию». Однако руководство института требовало всё новых и новых рецензий, удостоверяющих благонадёжность данного опуса. Так рукопись успешно прошла все, пожалуй, на тот момент возможные «круги рецензионного чистилища». Положительные отзывы, приобщённые к «Делу», дали:

1) научный редактор книги доцент Курского сельскохозяйственного института В. А. Блюмкин; коллеги автора по кафедре

2) доцент М. А. Степинский («Диссертация Илиади является для нас в какой-то мере сюрпризом, но в то же время она рождалась на наших глазах»);

и 3) преподаватель В. Т. Мануйлов;

4) заместитель начальника Главного управления учебных заведений Министерства просвещения РСФСР Д. Забродин;

5) экспертная комиссия по гуманитарным наукам ЦЧО во главе с профессором Воронежского государственного университета Б. Я. Пахомовым;

6) декан философского факультета МГУ В. Ф. Овсянников (между прочим, уроженец Тимского уезда Курской губернии);

7) и.о. заведующего кафедрой диалектического материализма того же факультета профессор А. Я. Ильин.

После чего рукопись пособия в июне 1969 г. поступила в типографию издательства «Курская правда» для тиражирования.

Работу уже включённого печатного станка приостановила докладная записка тогдашнему ректору Педагогического института от тогдашнего же проректора по научной работе,[104]104
  Имена ректора и проректора внимательный читатель может найти среди персоналий моего словаря «Историки Курского края».


[Закрыть] озаглавленная: «По поводу находящегося в производстве учебного пособия (курса лекций) проф. А. Н. Илиади». В ней говорилось: «После моего возвращения из отпуска (20 сентября) мне стало известно, что учебное пособие разрослось с 15 до 27 печатных листов. Это я узнал в результате посещения типографии и беседы с товарищами Н. Н. Казаковым и Ю. Г. Пойдашевым. Перед ними был поставлен вопрос [явно по совету ректора института – С.Щ.] о том, чтобы институту были предоставлены три экземпляра вёрстки указанного учебного пособия (набор уже завершился) для ознакомления. Увеличение объёма учебного пособия проф. Илиади объясняет доработкой рукописи в соответствии с требованиями рецензентов. Однако вряд ли допустим тот факт, что проф. Илиади своевременно не предупредил научную часть института об увеличении размеров учебного пособия. В силу чего научная часть не смогла известить об этом Министерство просвещения РСФСР и получить необходимые разрешения от соответствующих инстанций» [читай – государственной цензуры – С.Щ.].

Директору типографии Н. Н. Казакову на стол легло заявление проректора. «Ректорат КГПИ просит выдать институту на непродолжительное время рукопись учебного пособия. Это вызвано тем, что до сих пор не закончена правка вёрстки названного учебного пособия». На этом заявлении красуется виза начальника производственного отдела издательства: «В связи с существующим положением о работе издательства и заказчика выдача оригиналов находящихся в производстве рукописей заказчику на непродолжительное время запрещена».

Не сумев заполучить рукопись, руководство института запрещает типографии расходовать бумагу, принадлежащую институту и хранящуюся на складе издательства. Директор издательства отвечает на эту санкцию симметрично: «Непредоставление сырья в срок вынуждает нас обратиться в Госарбитраж по поводу иска за пролёживание наборного металла».

Гласное разбирательство, как видно, не устраивало ректора, и он переключает ход осложнившегося дела обратно на проректора: «Прошу предоставить ваши соображения».

Проректор, в свою очередь, требует очередную объяснительную от Илиади. Тот отвечает по существу: «Работа несколько задержалась в своём выпуске из-за непонятного отношения ректора института, который вместо поддержки работы. пытается приостановить набор». Автор учебника обещает своему руководству компенсировать стоимость сверхплановой бумаги и увеличенного набора, «если курс лекций не будет мною распространён» среди студентов и других читателей.

После чего у блокираторов издания совсем не осталось аргументов, и в январе 1970 года оно было подписано в печать и благополучно опубликовано издательством.

Если практика в самом деле критерий истины (как, должно быть, полагали все участники изложенного эпизода истории советской науки), то надо признать – учебник получился неординарным. Частично устарев за прошедшие десятилетия по содержанию, эта книга до сих пор остаётся оригинальной по своему замыслу (курс общей философии несколько раз варьирован по основным факультетам гуманитарного университета), цитируется иногда нынешними исследователями, а ещё чаще явно или неявно используется преподавателями философии, уже не марксистской.

12
Ю. А. ЛИПКИНГ – ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК ИЗУЧЕНИЯ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ДРЕВНОСТЕЙ

 
«… Я затем, быть может, не умру,
Что, до смерти теперь устав от гили,
Вы сами, было время, поутру,
Линейкой нас не умирать учили».
 

Б. Л. Пастернак. Брюсову.

«Когда встретите Бродяжника, будьте осторожны – мало ли кто может так назваться. По-настоящему его зовут Арагорн».

Дж. Р. Р. Толкиен. Хранители. I, 9.

Одним из несомненных достижений Ю. А. Липкинга как археолога является оправдавшая себя попытка осветить особенно «тёмные» для древней истории юго-восточной лесостепи Европы – VI–VII века н. э., найти в Курской области памятники промежуточные, связующие между самыми ранними предположительно славянскими культурами здесь, и культурами несомненно восточнославянскими. Раскопанные им с экспедицией педагогического института и краеведческого музея бескурганные могильники с трупосожжениями у хутора Княжий под Суджей и села Лебяжьего под Курском как раз и относились к искомым – «туманным» для тогдашней археологической науки столетиям древней истории Днепровского Левобережья.

По условной аналогии можно сказать: сам Юрий Александрович Липкинг своей колоритной личностью, импозантной фигурой заполнил добрую треть века, целый период курской историографии – 1950-е – 1970-е гг. На протяжении всех этих лет он стал и пребывал ведущим в области специалистом по археологическим древностям, автором единственно доступных широкому читателю систематических обзоров первоначальных веков местного прошлого.

А ведь все послевоенные десятилетия для исторического краеведения оставались достаточно сложными, если угодно – действительно застойными. Традиции высококвалифицированного, культурного краеведения 1910-х – 1920-х гг. в итоге истребления его лучших представителей советской властью так и не восстановились в прежнем объёме даже с окончанием сталинского режима. Отдельные заинтересованные и понимающие любители старины (вроде В. И. Самсонова или Л. Н. Познякова) в те годы делали все, что могли для популяризации здешних древностей, однако нового слова в их изучении не сказали. Когда же и эти «последние могикане» просвещённого краеведения из довоенных поколений, с настоящим университетским образованием, мало-помалу сошли с его сцены, остался Ю. А. Липкинг. Он – неповторимый уже, как видно, представитель и романтик широкого, почти энциклопедического поиска, изучения, пропаганды областных памятников археологии.

Рассказать о Ю.А. на нескольких страницах трудно. Слишком широка и разноречива была его замечательная натура. Не так уж давно ушёл он из жизни. Многим, кто школьником, студентом, «молодым специалистом» учился у него, работал с ним в экспедиционных маршрутах (в частности, автору этих строк), ярко помнятся его характер, привычки и суждения. Попутно выражу искреннюю признательность дочери писателя – Наталье Юрьевне Липкинг, а также Анне Ивановне Пузиковой (Москва), Илье Борисовичу Бронштейну (Нью-Йорк), Константину Фёдоровичу Соколу, Иосифу Исаевичу Френкелю, Алексею Николаевичу Макарскому (Курск), поделившимся со мной своими воспоминаниями о личности Ю.А. и условиях его жизни.

Нижеследующий очерк не претендует учесть в одинаковой степени все обстоятельства его долголетней и энергичной деятельности на научнопедагогической и литературно-художественной нивах. Ограничиться же перечнем публикаций, отлакированной анкетой на основе «Личного листка по учёту кадров» мне тоже не хотелось. Похвалы учителю, да ещё из числа патриархов советской археологии, с моей стороны вполне понятны, уместны даже с точки зрения историографии. Претензии, упрёки ему же могут показаться кому-то недопустимыми. Но нуждается ли прошлое, даже недавнее, психологически нам близкое, в приукрашивании?..

Биографические сведения о Ю. А. Липкинге, с его собственных слов, успела собрать и опубликовать Курская областная библиотека им. Н. Н. Асеева в виде «памятки читателям».[105]105
  Александров (Липкинг). Памятка [читателям] / Сост. С. Белевцева. Курск, 1976.


[Закрыть] А личный фонд писателя в Государственном архиве Курской области содержит такую справку, написанную его дочерью: «Родился [26 декабря – С.Щ.] 1904 г. в Виннице, в семье военного. Учился в гимназии, но не окончил [её]. После революции работал грузчиком, молотобойцем, золотоискателем, лесорубом; затем стал учителем; окончил заочно пединститут в г. Орджоникидзе в 1940 г. Перед ВОВ [так в тексте – С.Щ.] работал директором школы Новом Осколе. В 1942 г. ушёл добровольцем на фронт [до того не был призван по состоянию здоровья], был автоматчиком [автодесантной роты] мотопехоты; тяжело ранен под Сталинградом [после излечения признан негодным к строевой службе и работал в эвакогоспитале в качестве инструктора-пропагандиста, начальника клуба; весной 1943 г. снова добровольцем вернулся в действующую армию], контужен под Курском [после чего окончательно списан в запас]. С 1944 по 1951 – [по путёвке Курского обкома ВКП (б)] преподаватель географии Курского суворовского училища, затем работал в школе № 13, позже [с 1963 г. штатно, ранее по совместительству] – в Курском пединституте старшим преподавателем [сначала географии и геологии с почасовой оплатой, потом истории на заочном отделении и, наконец, на отделении очном] археологии… Умер в 1983 г.».[106]106
  Липкинг Н. Ю. [Биографическая справка об отце] // ГАКО. Ф. Р-330. Оп. 3. Св. 4. Д. 22. Л. 1.


[Закрыть]

На первый взгляд, согласно советскому клише, – «обыкновенная биография в необыкновенное время». Как писал сам Ю.А., «в нашей стране всем открыт путь в большую науку. В частности, и в археологию».[107]107
  Липкинг Ю. А. О чём рассказывают курганы. Воронеж, 1966. С. 80.


[Закрыть] Казалось бы, не таков ли пройденный им самим путь батрака и старателя на золотом прииске, конторщика и учителя таёжной школы в учёные и писатели? Да и какое вообще отношение имеет событийная канва личной жизни к научным да художественным занятиям человека? Об это можно судить по-разному, но многое в складе мыслей и чувств Ю.А. останется недопонятым, несопрочувствованным нами, если ограничиться дозированной им самим правдой о жизни и судьбе.

В 1968 г. он шлёт подборку своих стихов военной тематики (явно не лучших, на мой вкус, в своём творчестве) К. М. Симонову с просьбой «посмотреть», а может быть и «куда-либо рекомендовать» их. Представляясь маститому литератору, любимцу читателей и фавориту партийных вождей, редактору «Нового мира», Липкинг лапидарно отмечает: «Анкетные данные? Не судим. Русский. Образование высшее. По специальности бродяга-археолог. Разведываю, копаю, преподаю археологию в институте».[108]108
  Липкинг Ю.А. – Симонову К. М. 26. 01. 1968 // ГАКО. Ф. Р-330. Оп. 3. Св. 4. Д. 20.


[Закрыть]

В этих скупых строках всё – так и одновременно – совсем не так.

Не судим? С 1930 по 1940 годы будущий археолог провёл в основном в Сибири в занятиях отнюдь не академических. «Туда потянула романтика» – пояснял он впоследствии любознательным читателям. Но в задушевных разговорах с приятелями у экспедиционного костра раз-другой промелькнули у него упоминания тех мест, дальше которых ему до войны «нельзя было на материк». Даже по его «Личному листку по учёту кадров»[109]109
  Архив КГПУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 4. Л. 387–387 об.


[Закрыть] видно, что именно в 1930 г. Юрия оторвало от Каменец-Подольского, где жили родители, от начавшейся было карьеры юриста («член коллегии защитников») и пошло носить но разным углам Союза и местам работы: 1930–1932 – г. Могоча, Восточно-Сибирский край (современная Читинская область), «Союззолото»; 1932–1934 – п. Юхта там же, средняя школа, юрист; 1934–1939 – станица Ассиновская ЧеченоИнгушской АССР, завуч средней школы; 1939–1940 – опять школа, только в с. Нижнее Смородино Курской области; 1940–1942 гг. – директор школы в г. Новом Осколе Курской области, ставшей, в конце концов, его второй родиной.

Так что если и не сидел он в концлагере, то уж, по всей видимости, выслан на спецпоселение «в места весьма отдалённые» оказался. Или, в лучшем случае, как наиболее смышлёные «бывшие», бегал по стране, заметая следы, избегая неминуемого ареста. Слишком уж виктимная у него выходила по раннесоветским временам родословная. Его отец – старший офицер царской армии (по непроверенным сведениям – генерал от артиллерии) А. Ю. Липкин (последняя буква фамилии его сына – «г» оказалась якобы добавлена непонятливым писарем при оформлении паспорта вместо устаревшего «ъ» – «ера»; не исключу и сознательную маскировку происхождения со стороны обладателя этого паспорта). В 1914–1916 гг. Липкин-старший якобы (по тем же переданным мне близкими к этой семье людьми слухам) воевал при штабе командующего 2-й армией генерала А. В. Самсонова; награждён знаком отличия Георгиевского ордена; после революции преподавал в военном училище и средней школе; скончался в 1932 г. Мать Юрия Александровича – учительница, умерла в эвакуации в Ташкенте в 1942 г. Кроме Юрия, в семье было ещё четверо детей: Владимир (полковник, выпускник Академии Генерального штаба); Александр (полковник артиллерии, после поражения Белого движения вроде бы эмигрировал в Болгарию); имя третьего брата – писателя, мне осталось неизвестным; их сестра Наталья (по слухам среди родни, наверное неточным, замужем за начальником Главсевморпути (?), репрессирована вслед за супругом в 1937 г.; имея накануне ареста годовалого ребёнка, отбыла в лагере почти все отмеренные ей 25 лет). За таких-то родственников, и без какой-то добавочной вины Юрия просто должны были на заре советской власти репрессировать, если не по судебному приговору, то согласно решению внесудебного органа – «тройки» или «особого совещания». Запрос родственников в современную прокуратуру мог бы прояснить, за что «был не судим» их отец и дед.

Надо сказать, все его сверстники, каких я знал из тех многих, кто пережил нацистский или советский плен, крайне редко вспоминали вслух пережитое. Многие постарались навсегда замолчать, вычеркнуть из своей и чужой памяти подобный провал в своей биографии. Население СССР пребывало в убеждении, что советская власть в России навечно. Официальная реабилитация или хотя бы снятие судимости в более безопасные 1960-е подводили под такую тайну юридическую базу. Только горбачёвская гласность развязала языки самых смелых из выживших лагерников. Феномен «онемевшей в людях истории» – яркая примета социальной психологии прошлого века. Впрочем, лагерный опыт, как сформулировал В. Т. Шаламов, – исключительно отрицательный, так стоит ли вообще его вспоминать?

С реальной (большей в сталинские, меньшей в хрущёвские, брежневские времена) опасностью при жизни Липкинга оказывалась связана также национальность человека. Особенно педагога и научного работника, как Юрий Александрович Русский? В общем, да – не он один, а большинство выросших и живших в РСФСР людей чувствовали себя русскими; говорили, писали и думали на русском языке. Допустим, еврей по отцу, русский по матери сплошь и рядом назывался и даже писался в паспорте русским. В конце концов, этническая принадлежность определяется прежде всего именно самосознанием личности, а не какими-то органическими характеристиками человека. А внешность у Липкинга в любом возрасте оставалась вполне мужественная, «арийская». Женат был, правда, на еврейке.

Симптом шовинистической эпохи: Ю.А. всячески подчёркивал свою русскость. Избрал безупречный в этом плане литературный псевдоним: «Юрий Александров» (по фамилии матери? имени отца?). Своего художественного alter ego, рассказчика археологических романов назвал Дмитрием Павловичем Русавиным (В черновиках даже Димитрием – на сторорусский манер, вошедший в дореволюционный официоз). А «настоящую» свою фамилию перевёл как-то нам, своим студентам, якобы с немецкого (идиш?): «Либер кинг – любимый король». Шутка это, конечно.

По специальности своего диплома Ю. А. вовсе не археолог, а преподаватель географии, физической и экономической. Учить детей, наставлять юношество он любил и умел. Даже гордился своим умением воспитывать ненавязчиво, попутно с каким-нибудь делом или отдыхом. О школе, учителях и учениках – большая часть его оставшегося в рукописях литературного наследства. Картины нелёгких, но вроде бы счастливых будней учителей сельской школы, их романтической любви безуспешно предлагались им курской и воронежской сценам в виде «лирической пьесы в пяти картинах» – «Старые лебеди».[110]110
  Александров Ю. Старые лебеди. Лирическая пьеса в 5 картинах // Там же. Св. 1. Д. 2. Пьесы 1964–1972 гг.


[Закрыть] Разросшийся цикл рассказов примерно о том же составил объёмистую рукопись «Великие романтики» – «повесть о хорошем пионерском лете», советских Томах Сойерах и их вожатых – «романтиках педагогического труда»,[111]111
  Александров Ю. Великие романтики (Повесть о пионерском лете) // Там же. Св. 4. Д. 20.


[Закрыть] согласно авторской аннотации. Удалось поместить в журнале[112]112
  Воспитание школьников. 1967. № 3.


[Закрыть] только одну из многих глав повести, замышлявшейся как начало дилогии «В великом походе».

Наряду с тёплой лирической интонацией, живыми зарисовками достаточно интимных чувств и отношений, в художественной прозе Липкинга встречаются сомнительные со стилистической и даже нравственной сторон врезки, явно чужеродные авторским гуманизму и толерантности места. Вроде навязчивого мотива задержания в курской глубинке злодеев-вредителей или же яро-атеистических выпадов против религии.

Вот, например, бдительные герои-романтики одного из прозаических произведений этого автора задерживают некоего политического правонарушителя. Тот вспоминает, что «ведь существует определённый порядок, революционная, так сказать, законность.

Все опять засмеялись.

Видите ли, – спокойно пояснил Степан Иванович. – … Не всегда жизнь послушно укладывается в приготовленные для неё формочки. Конечно, глаже бы получилось, если бы сперва ордер на ваш арест выписали, потом культурненько бы арестовали. Что поделаешь – не так вышло».[113]113
  ГАКО. Ф. Р-330. Оп. 3. Св. 3. Д. 12. Л. 6 об.


[Закрыть] Как говаривала Королева из Страны чудес Льюиса Кэррола: «Сначала казнь, а приговор потом». На «Деле» арестованного Карла Баумана, бывшего одно время секретарем Курского губкома ВКП(б), Сталин начертал: «Арестовать. Судить. Расстрелять». Сказка в советской стране становилась былью. В этом смысле липкинговские персонажи-доносчики весьма реалистичны.

В рассказе писателя «Ветер читает письма» мать американского солдата пишет президенту: «… Я хочу жить, чтобы кричать о преступлениях тех, кто послал наших детей на убой за тысячи миль» во Вьетнам.[114]114
  Там же. Св. 1. Д. 1.


[Закрыть] Когда же советские войска выжигали Афганистан, героям нашего автора кричать об этом, вполне понятно, не хотелось. На страницах его школьнопедагогических рассказов по-прежнему «со стены из строгой тёмной рамы смотрит, ободряя Лену, доброе, родное лицо вождя»,[115]115
  Там же. Л. 75.


[Закрыть] чьё имя удобно менялось вместе с очередным генсеком.

Как бы там ни было с липкинговской педагогически-любовной беллетристикой, его литературные наклонности и способности самым лучшим образом сказались на таком особенно интересном для нас жанре, как институтские лекции по археологии. Вот где приходится пожалеть о том, что автор не удосужился собрать и обработать для печати (хотя бы внутривузовской, малотиражной) свои и студенческие конспекты этих многолетних чтений. Старшему преподавателю Липкингу удалось выстроить компактный, но удивительно ёмкий, информативный курс введения в науку об ископаемых исторических древностях. Он оказался понятен для самого последнего двоечника и одновременно полезен, интересен не только студенту-отличнику, но и аспиранту-гуманитарию. В этих лекциях органично сочетались основные понятия и нормы археологической методики; главные лица истории всемирной, русской и советской археологии (в особенности курского краеведения); наконец, систематический перечень выразительных портретов сменявщих друг друга и соседствовавших на юго-востоке Европы археологических культур. Будучи неплохим рисовальщиком, лектор по ходу рассказа заполнял доску не только именами и датами, но и чёткими меловыми рисунками типичных археологических объектов и отдельных находок из них. Так что будущие учители истории ещё до выезда в поле на раскопки представляли себе, как выглядят городище или курган с погребальными камерами разного типа, распространённые облики сосудов или височных колец, т. п. реалии данного круга.

Под тактичным и компетентным руководством Ю. А. Липкинга десятки первых курсов истфака, многие студенты-добровольцы других факультетов Курского педагогического института прошли археологическую практику на раскопках в палаточном лагере, в знаменитых музеях Москвы (Историческом, Изящных искусств имени А. С. Пушкина, кремлёвских). «Работали и учились, – констатировал наш учитель в вузовской многотиражке. – И всё, о чём узнавали ещё в аудиториях, на лекциях, делалось зримым, осязаемым. Впервые смогли собственными руками потрогать историю».[116]116
  Липкинг Ю. Охотники за прошлым // За педагогические кадры. Орган… КГПИ. 1973. № 31. 19 октября. С. 2.


[Закрыть]

В этих походах и поездках наставник неизменно исповедовал сочетание строгой дисциплины при выполнении производственного плана практики с полной свободой членов коллектива во внерабочее время. Нарочито идеологизированный историко-педагогический факультет («истпед») с его комсомольско-партийно-пионерскими собраниями, маршировками, линейками, речёвками и хоровыми песнопениями как бы прекращался на раскопках. Сам руководитель практики посвящал всё свободное время, включая даже многие десятиминутные перерывы на раскопе, главным образом интеллектуальным карточным играм вроде покера или «кинга».

Ю. А. Липкинг обеспечивал квалифицированной рабочей силой и собственным участием курские экспедиции известных советских археологов – М. В. Воеводского, П. И. Засурцева, П. И. Борисковского, М. Д. Гвоздовер, О. Н. Мельниковской, Т. Н. Никольской, А. И. Пузиковой, а особенно часто А. Е. Алиховой-Воеводской и Э. А. Сымоновича. Как видно, ведущие специалисты московского Института археологии АН СССР и его ленинградского филиала в своё время на равных сотрудничали с Ю.А. при разведках и раскопках на территории «его» области.

Самостоятельные стационарные раскопки Ю. А. Липкинга сравнительно редки. Он явно не любил писать пухлых отчётов по открытым листам, допускал в них малопонятные погрешности. Исключением могут служить его вполне методичные и достаточно масштабные работы на могильниках культуры, названной им по местам первых находок «княжинско-лебяжинской». Обстоятельная статья на сей счёт занимает едва ли не центральное положение в научном наследии археолога.[117]117
  Липкинг Ю. А. Раннеславянские памятники у с. Лебяжьего // АО 1968 г. М., 1969; Его же. Могильники третьей четверти I тыс. н. э. в Курском Посеймье // Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974.


[Закрыть] На неё до сих пор чаще всего из липкинговских публикаций ссылаются в археологической литературе. Курскому исследователю одному из первых удалось получить достоверные данные об оседлом раннеславянском населении в лесостепных областях Днепровского Левобережья в VI–VII вв. н. э. Прежде него эти «тёмные», «туманные» для историков столетия в данном регионе считались (с лёгкой руки И. И. Ляпушкина и других авторитетных изыскателей) пустым местом, кочевым царством, вплоть до явных славян-роменцев. Ю. А. Липкинг же сначала добыл подъёмный материал в черте Курска и в окрестностях Суджи, схожий с известными археологам «древностями антов» именно указанного периода. А затем разведал и в 1964–1966 гг. раскопал два бескурганных могильника с трупосожжениями – один на Псле, напротив хутора Княжьего, а другой на Сейме, возле села Лебяжьего. На более чем 2000 кв. м этих некрополей им оказалось зафиксировано более 100 погребений (считая парные). Керамика и инвентарь многих захоронений позволили первооткрывателю провести убедительные параллели с синхронными памятниками Верхнего Поднепровья и особенно Подесенья, получивших позднее общепринятое название колочинских.

Однако до полного описания и, главное, дальнейшего анализа всего материала своих суджанских раскопок у самого Ю. А. Липкинга руки так и не дошли. Полевые дневники, чертежи и коллекции, долго, до последних месяцев жизни остававшиеся на руках у этого археолога, оказались затем переданы в Курский областной краеведческих музей. Часть вещей из раскопанных им комплексов и документов по ним не сохранилась, и восстановить их не удалось. На основе музеефицированного фонда Лебяжьего-I и Княжьего научный сотрудник краеведческого музея Н. А. Тихомиров заново изучил все оставленные своим предшественником материалы, сопоставил их с новейшими археологическими работами по культурам Днепровского Левобережья I тыс. н. э. По вещам и, особенно, керамике ему удалось определить колочинскую принадлежность обоих кладбищ, их связи с предшествующей черняховской, синхронной пеньковской и последующими волынцевской, роменской культурами. Окончательный вывод автора повторной публикации по отношению к первоисследователю данных памятников вполне уважителен с историографической точки зрения. Открытые Ю. А. Липкингом могильники «являются наиболее полными памятниками Юго-Восточной Европы, дающими представление о погребальном обряде местных племён третьей четверти I тыс. н. э.».[118]118
  Тихомиров Н. А. Княжинский и Лебяжинский могильники // Материалы и исследования по археологии Днепровского Левобережья. Сб. научных трудов. Под ред. Р. В. Терпиловского. Курск, 1990.


[Закрыть] Заключение о действительно славянской, скорее всего, принадлежности «княжинцев-лебяжинцев» порадовало бы «неославянофила» Липкинга.

Поселение, синхронное княжинскому некрополю, было разведано и в 1995–1997 гг. раскапывалось выпускником исторического факультета КГПУ Н. А. Тихомировым, создавшим к тому времени Курский государственный областной музей археологии. И липкинговские, и последующие материалы упомянутых памятников используются в обобщающих штудиях раннеславянских культур европейской лесостепи, увидевших свет за последующие годы.[119]119
  См.: Славяне Юго-Восточной Европы в предгосударственный период. Отв. ред. В. Д. Баран. Киев, 1990; Славяне и их соседи в конце I тыс. до н. э. – первой половине I тыс. н. э. М., 1993; Гавритухин И. О., Обломский А. М. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М., 1996; Труды VI Международного конгресса славянской археологии. Т. 3. Этногенез и этнокультурные контакты славян. М., 1997; др.


[Закрыть]

Склонность к циклам, трилогиям сказалась не только на художественной, но и на научной работе Ю. А. Его вторая по счёту из помещённых в центральных академических изданиях статья посвящена вышеупоминавшейся Замощанской дюне – памятнику, расположенному по соседству с Княжинским могильником, у с. Казачьей Локни на окраине Суджи. Здесь Липкинг в 1963 г. раскопал остатки распаханного и выветренного кладбища и установил наличие рядом поселения черняховского типа, с подстилающим слоем эпохи бронзы и раннеколочинским наслоением.[120]120
  Липкинг Ю. А. Замощанская дюна под Суджей // Могильники черняховской культуры. М., 1979.


[Закрыть]